Он всюду был дилетантом, чем бы ни занимался, а занимался он чем угодно. По профессии Зураб был биологом, как и его отец. Происходил из древнего княжеского рода, который если и чувствовался в нем, то только по его маме, которая постоянно курила дорогие сигареты, пила коньяк и играла в покер , хотя она сама не относилась к княжескому роду Макашвили, и фамилию эту имела от своего покойного мужа.
Когда я познакомился с Зурабом мне дыло 22 а Зурабу 46. Несмотря на разницу в возрасте он вполне вписался в нашу компанию, и его воспринимали как сверстника. Первое что он сделал познакомившись со мной, это представился "чудаком" и в подтверждение этого подарил мне книжку, выпущенную в Москве, под названием "В стране чудаков", где ему была посвящена целая глава. Зураб владел 16 иностранными языками (включая эсперанто), был автором детских игр по изучению иностранных языков, перевел на язык эсперанто "Витязя в тигровой шкуре" Руставели, написал много книг по пчеловодству,(сам себя он называл "апекультурист", что с культуризмом не имеет ничего общего и переводится с латинского как "пчеловод") автор многих словарей по ботанике, коллекционер и т.п. и т.д. Кроме всего прочего он занимался живописью. Может именно живопись и итальянский язык были причиной его дружбы со мной. Его работы,исполненные в технике акварели, носили характерный отпечаток примитива. Зураб с удовольствием показывал мне свои работы и просил совета. Первое что я ему посоветовал, это бросить акварель и переходить на масло. Зураб последовал моему совету, и с тех пор все время благодарил за тот совет и называл своим спасителем. Более того, как только он перешел на масло, тут же начал писать трактат о живописи (дилетанты вообще любят писать трактаты), исходя из тех знаний, которыми уже обладал. Вот пара выдержек из его "трактата", что мне удалось запомнить: " Если хотите, чтобы цвет был светлее, добавьте белой краски, ту что художники называют белилой, а если вам нужно сделать цвет темней, добавьте черной краски" или еще "чтобы краска не высохла надо закрывать тюбик специальной крышкой", "фанерка, на которую художник выдавливает краску из тюбика называется палитра и на палитре художник также смешивает одну краску с другой и получается совсем другая краска". Не буду больше приводить цитат из его "Трактата о живописи", думаю читатель уже догадался с какого рода учебным пособием имеет дело. Написав тот "трактат" Зураб попытался его опубликовать, как "вполезное учебное пособие для художников и для любителей". Но ему отказали в издании,сославшись на то, что по плану подобного рода учедные пособия не были предусмотрены. Когда я попытался поставить его на рельсы профессиональной живописи, то встретил упорное сопротивление. Он не хотел становиться профессионалом, считая, что став таковым, потеряет всю свою прелесть. Как видно слава Пиросмани не давала ему покоя. Настаивать было бесполезно. Это был человек, который, несмотря на огромную информацию и будучи крупным ученым (хотя бы в своей области) оставался в сущности ребенком, и, как каждому ребенку, ему было присуще детское упрямство. Ему к тому же не везло, ни в личной жизни (был в разводе, и его бывшая жена забрала его квартиру, со всем ее содержимым) ни по службе (его постоянно увольняли со всех работ, где ему приходилось служить). Короче , он целиком с головой ушел в живопись и те скромные средства что имел, в основном тратил на краски и другой материал для живописи. После развода с женой ,он вынужден был жить у матери. И с ухудшением его материального положения (причиной которого была в первую очередь живопись, из за которой он забросил много своих дел, что приносили какие-то средства к существованию) изменился и образ жизни матери, которая стала курить сигареты подешевле, пить коньяк только по праздникам и совсем перестала играть в покер, и не будучи в состоянии совсем отказаться от карт, заменила его на обычный пасьянс. Когда кончились деньги полученные от перевода на эсперанто произведения великого Руставели, для Зураба начались дни финансовых затруднений. Но тем не менее он не терял бодрости духа, был по прежнему жизнерадостным и продолжал писать свои примитивные картины. Но когда-нибудь все кончается. Кончается, к сожалению, и человеческая жизнь. Через некоторое время после смерти матери, за ней пошел и сам Зураб. Квартира, где они жили, досталась их единственному родственнику, который унаследовал и картины Зураба.
Через несколько лет, в одной престижной галерее в центре Тбилиси, была устроена выставка живописного наследия самобытного художника Грузии Зураба Макашвили. На выставке было много ценителей живописи. Деферамбы слышались со всех сторон. Выступающие говорили о его заслугах, о трудах, о личности и творчестве Зураба. Говорили о том ,каким неоценимым сотрудником он был и как много сделал для грузинской и советской науки. Но ни один человек не сказал,как трудно ему жилось в последние годы. Я единственный выступил с обвинением в адрес общества за невнимание к незаурядной личности Зураба, к удивлению всех присутствующих и к огромной радости журналистов и искусствоведов, которым необходима была нотка трагизма для окончательного признания Зураба гением.Статья с моим выступлением и фотографией тут же попала в прессу, ибо пресса любит сенсации. Помню ,как незадолго до кончины его матери, я его навестил. Зураб как всегда был весел и жизнерадостен, но его настроение и веселость были в таком контрасте и дисгармонии с обстановкой, какую я не могу описать, настолько она мне показалась мрачной и угнетающей. Находясь у него всего пятнадцать минут, у меня было только одно желание, вывернуть все свои карманы, оставить их содержимое и бежать отсюда. Не буду в деталях описывать увиденное, я обычно считаюсь с эстэтическими чувствами читателя, но я оттуда буквально бежал, зная, что никогда больше не найду сил придти туда еще раз.
Только наличие в истории грузинской живописи такой фигуры как Пиросмани, не позволило вознести Зураба до значения первого примитивиста Грузии. Конечно их нельзя сравнивать. Зурабу до Пиросмани далеко, ему не хватало ни глубины, ни лаконичности великого примитива. Единственное что у них было общего, это трагический конец.