На заставе Артёмова ждали: утром туда позвонил из отряда начальник отдела и предупредил, что к ним едет… режиссёр. Он нарочно выдержал паузу, вместо «ревизора» выдал «режиссёра» и сам же первым рассмеялся.
И вот уже режиссёр Артёмов сидит в канцелярии заставы на диване и объясняет молоденькому лейтенанту с белыми щеголеватыми усами цель своего приезда:
- Хочу, знаете ли, оглядеться, познакомиться с фактурой, натурой и так далее, придумать, короче, сюжет для будущего фильма… А уж потом за дело, то бишь сценарий засяду сочинять. Так что не беспокойтесь, на сей раз ничего снимать не буду.
Лейтенант пожал плечами, улыбнулся – дескать, мы и не беспокоимся.
Приезд гостя он понял по-своему:
- Отдыхайте. У нас тут хорошо. Тихо, в отличии от других мест. Начальник заставы в настоящий момент на границе, скоро будет.
«Тихо – это не очень хорошо, - подумал режиссёр. – Мне бы как раз что-нибудь из ряда вон… Какую-нибудь погоню». Но говорить об этом не стал.
В гостевой домик его провожал улыбчивый солдат-молдаванин Петро Ковалжи. Простодушно рассказывал о себе:
- Чем занимаюсь? Та-а, всем подряд. Всё больше по хозяйству. Кто-то же должен этим заниматься. Ну, трактор ещё на мне – КСП привожу в порядок. КСП – контрольно-следовая полоса. Лоси, кабаны потопчут её, я и еду, бороню. Котельная на мне, баня, скотный двор. Да мало ли.
За разговором незаметно дошли до гостевого домика, принакрытого бронзовеющими кронами могучих дубов.
- А там, - показал Петро на два соседних домика, - начальник заставы с семьёй живёт. Рядом его зам, лейтенант, тоже с женой.
Пока Петро затапливал печку и рассказывал, откуда он родом и чем до службы занимался, Артёмов, присев на койку, укладывал свои вещи в тумбочку и размышлял, какое место в своём будущем фильме он отведёт этому словоохотливому солдату. «Коровки, хрюшки… а причём тут граница? М-да…»
За окном раздался выстрел. В два прыжка Артёмов очутился на крыльце.
- Та не-ет, не беспокойтесь, - окликнул его Петро. - Это на летней резиденции. Мы так зовём хозяйственный двор…
- А что там за стрельба?
- Да кабанчику старшина приказал отправляться на кухню… Будем мясо свежее ести.
- Хм. Пойду погляжу.
- Отчего не сходить.
По тропке он спустился в небольшой буерак, поросший осинником, поднялся на взгорок, и перед ним открылась «летняя резиденция». В деревянном строении, огороженном пряслами, кудахтали куры, хрюкали свиньи, блеяли овцы, а неподалёку от этого загона в начавшем вянуть осеннем разнотравье лежали две коровы – коричнево-красная и чёрно-белая. Между ними безмятежно спали два телёнка точно такой же масти.
Затем Артёмов увидел военных – прапорщика и сержанта. Прапорщик был лет двадцати пяти, приземист, курнос. Сержант, наоборот, долговяз и с тонкими чертами лица. Прапорщик, по-видимому, на что-то сердился, смотрел исподлобья. Сержант, напротив, поглядывал на прапорщика в открытую, сдерживая улыбку, но в глазах так и прыгали насмешливые бесенята. Очевидно, только что закончили палить кабанчика и теперь, сидя на верхней жердине прясел, ожидали, когда согреется вода в большой алюминиевой кастрюле, в бок которой гудело сине-розовое пламя паяльной лампы. Появление гостя восприняли спокойно, вероятно, знали о его приезде. Познакомились непринуждённо, как будто каждый день общались с режиссёрами. После этого Артёмов опёрся на изгородь поясницей и стал наблюдать и слушать, соображая, по своему обыкновению, каким образом может пригодиться в будущей работе над фильмом то, что окружает в настоящий момент: этот двор, этот лежащий посреди полянки закопчённый боров, эти молодые парни.
- А что, - пробурчал прапорщик, обращаясь к сержанту, - на кухне нельзя было воды взять?
- Где ж её там взять? – отвечал сержант, прикрывая ладонью улыбку. – Они ещё не грели. Ужин-то не скоро.
«А жаль», - подумал Артёмов.
- Ну и будем теперь рассиживаться, покуда дожь не пойдёт?
- Да не будет дождя, товарищ старщина, - сказал сержант, - я вам обещаю, – он спрыгнул с изгороди, подошёл к кастрюле и сунул в воду руку: - Во, уже тёплая.
- Он обещает! Или ты дождём заведуешь?
Артёмов между тем решил, что вряд ли почерпнёт здесь что-нибудь подходящее для сюжета и собрался идти знакомиться с заставой дальше. Но тут из буерака показались лейтенант с женой. Он нёс таз с бельём, жена семенила рядом, придерживая полы длинного халата, распахивающегося на коленках.
- Салют, - приветствовал лейтенант. Его жена тоже поздоровалась, неловко прячась за мужнину спину.
- Салют, - ответил прапорщик и, вытащив из-за пояса нож, слез с изгороди, подошёл к закопчёному борову и провёл лезвием по его боку, оставив белую широкую полосу.
- Здравия желаем, - откликнулся сержант. - Бельишко полоскать? – и внимательно оглядел стройную маленькую женщину.
Когда лейтенант с женой скрылись за деревьями, сержант подмигнул Артёмову:
- Пуглива, аки серна. Всего неделя, как он её сюда привёз. Одна без мужа ни на шаг.
- Не надо, Витя, - перебил его прапорщик. - Пуглива, не пуглива, какое твое дело?
- А чего я такого сказал? Стесняется, ещё не освоилась потому что… Вон товарищ режиссёр тоже стесняется. А чего стесняться, все мы люди – не какие-нибудь нарушители границы. Или я не прав?
Ответить ему не пришлось, потому что неизветно откуда (во всяком случае, Артёмов не заметил, с какой стороны) явился Ковалжи. Он передал информацию от дежурного, что старшине звонила жена из роддома.
- Спасибо, Петро. Ей сказали, что я перезвоню позже?
- А как же, товарищ старшина, сказали.
Петро весело поглядел на Артёмова, поднял с травы оброненный старшиной нож, отхватил у кабана ухо и принялся палить его в пламени паяльной лампы.
- Ты, Петро, не очень-то кромсай, - сказал сержант. - А то раз-два и готово: нету кобанчика, слопаешь и не…
Он не закончил мысль, потому что из овражка раздался девчоночий визг. И тут же на полянку с маленьким тазиком в руках выбежала девочка лет двенадцати. За ней, хлопая крыльями, мчался пёстрый петух. Завидев взрослых людей, он отстал и пошёл, раскачиваясь с боку на бок и сердито квохча. Девочка перестала визжать.
- Фу на вашего петуха! Старшина, ты почему не следишь за порядком на вверенной тебе территории?
Раскрасневшаяся, она остановилась, обиженно отдуваясь и кося уголком глаза на петуха-разбойника, который прохаживался поодаль, делая вид, что занят поиском зерна.
- У, марадёр!
- И чего ты его боисся? - удивился Ковалжи.
- Да-а, Петро, хитренький! У тебя сапоги, а у меня голые ноги, - и девочка переступила на месте.
- Так ты возьми палку, - посоветовал сержант.
- Как же я возьму, Валера, если у меня руки заняты, - и она для убедительности тряхнула тазиком. - И вообще, чем советы давать, проводил бы лучше.
- Я занят. Разве не видишь?
- Ну, Витя, чего тебе стоит? Проводи. Пожалуйста. Или, думаешь, старшина не отпустит?
Прапорщик при этих её словах хмыкнул и подтолкнул сержанта в плечо:
- Сержант Тименов, шагом марш. Для меня, знаешь, что командир, что его дочь – всё начальство.
Витя вздохнул, взял у девочки тазик с бельём, и они пошли в ту же сторону, куда отправились лейтенант с женой.
«А что если эта девочка подскользнётся и упадёт в воду? – прикинул Артёмов эпизод сюжета для своего фильма. – И сержант-пограничник, рискуя жизнью, её спасает… Хотя нет, не то, об этом можно в гражданской тематике использовать. Лучше бы он задержал нарушителя…»
Артёмов решил тоже пойти на реку и переговорить там с лейтенантом, к которому у него появились вопросы.
Однако на мостках лейтенанта и его жены не оказалось – должно быть, прополоскав бельё, вернулись домой другой тропинкой. Зато Артёмов невольно стал свидетелем такого разговора между сержантом и девочкой.
Сержант поставил на мостки тазик с бельём, сказал:
- Ну, я подвигал обратно.
- А как же я? – возразила девочка. – Вдруг меня зверь какой задерёт.
- Перестань, какой тут зверь! Меня ребята ждут, мы же там не просто так околачиваемся.
- А я, ты думаешь, просто так пришла? – девочка подбоченилась, заплела одну ногу за другую и хитро взглянула на Тюменева. – Присядь-ка, - и она первая уселась на мостки и свесила ноги к воде. Витя провёл под ремнём большими пальцами, расправляя складки хэбэ, и тоже присел на настил, стал закуривать.
С противоположного берега, из деревни, доносился брех собак и то возникал, то пропадал звук трактора, который, наверно, то заезжал в низину, то вновь выезжал.
- Маша просила узнать, почему ты её избегаешь?
Сержант подумал, прежде чем ответить:
- Передай, что я не избегаю её, а просто занят делами.
- Ну, Витя, не притворяйся, - опять перешла на прежний свой тон девочка. – У тебя есть какие-то причины, но ты их скрываешь. Скажи мне по секрету. Мне одной, а?
- Тебе одной? По секрету? А песенку такую слыхала: по секрету всему свету?..
- Ну, не хочешь и не надо. Но только ты должен непременно встретиться с моей старшей сестрой и объясниться, иначе ты никакой не мужчина, а так себе.
Сержант в последний раз затянулся и выщелкнул окурок в воду.
- Ты полоскай давай, - сказал он, – я же не буду ждать тебя бесконечно.
- Бельё-то, не видишь разве, полосканное.
- А, военная хитрость? Из тебя хорошая бы сваха получилась.
- А как же, и хитрость, а как же? Вон лейтенант тоже бельё потащил, а думаешь зачем? А затем, что жинка захотела на режиссёра посмотреть. А по мне, что режиссёр, что…
- Что?
«Что ж, - самому себе сказал Артёмов, - всё это, пожалуй, не интересно… То есть, конечно, интересно кому-нибудь… И кроме того, хорошо ли подслушивать?..» И он потихоньку, стараясь на наступить на сухую ветку, вернулся на «летнюю резиденцию».
Вскоре, однако, сюда пришли и Витя с Наташей. По их лицам Артёмов понял, что переговоры не завершены.
- Ну что, дальше сама пойдёшь? – Витя протянул ей тазик.
- Я не спешу, - ответила она. – Могу же я просто так постоять? Или я мешаю?
- Как ты нам можешь мешать? – удивился Ковалжи. – Ты давай скорее подрастай, я на тебе женюсь.
- Фи! – Девочка не удостоила Петро взглядом. – Нет, пойду, пожалуй, у меня, я вспомнила, много дел. – Уголком глаза она, как и в прошлый раз, следила за перемещениями задиристого петуха, и когда тот приблизился достаточно близко, решила удалиться. Сделала шаг по тропке, и тут же ей наперерез, пригнув голову с сочным гребнем, двинулся петух.
- Ой! – вскрикнула девочка. – Он опять клеваться!
- Пошёл прочь! – сержант бросил в петуха щепкой.
- Нет, проводи, я боюсь!
- Проводи, проводи, - ворчливо проговорил прапорщик, - какой ты, право, не галантный. Вы так гарно смотритесь парочкой.
- Да як ещё гарно, - подхватил Ковалжи.
Тут солнце закрыло тучей, и брызнул лёгкий дождик.
- Ну что я вам говорил! – шлёпнул прапорщик лезвием ножа по боку почти уже очищенного от копоти кабанчика.
- А не всё ли равно, - сказал сержант сердито, видимо, недовольный тем, что его спроваживают. – Всё равно же сейчас мыть, даже сподручнее. Или давайте я, а провожать пойдёт Петро. А то он сейчас и второе ухо слопает и за хвост примется.
- Да ладно тебе, пойдём, - дёрнула его за рукав Наташа.
- Петро, - обернулся прапорщик к Ковалжи, когда парочка удалилась на значительное расстояние. – Это не ты петуха надрессировал?
- Та нет, товарищ старшина, как можно. Ножик дайте.
- Ну коне-ечно, щас!
У здания заставы, на асфальтированной площадке, происходил боевой расчёт. Чтобы не помешать, Артёмов остановился щагов за десять под желтеющим каштаном.
Начальник заставы Топорков, полноватый пожилой капитан, отдавал последние распоряжения. Вечернее солнце тёплым отблеском играло на лакированных козырьках зелёных фуражек.
«Неплохой получился бы кадр», - приметил для себя режиссёр. Он не услышал, как приблизился начальник заставы.
- Наблюдаете? – и, как старому знакомому, протянул руку. – Иннокентий Борисыч. Извините, что не смогу уделить вам много времени, но на все ваши вопросы отвечу с удовольствием, - и, мягко улыбнувшись, слегка подкрутил правый ус.
Разглядывая его глубокие морщины, почему-то по диагонали пересекавшие лоб, Артёмов подумал, что человек этот, по-видимому, много успел повидать и пережить за свою жизнь. И зритель, увидев это лицо на экране, должен будет это тоже ощутить.
- У меня к вам просьба. Возьмите меня… Ну, я понимаю, конечно, что не каждый день у вас что-либо происходит такое… - режиссёр ладонями вылепил воображаемое нечто. – Возьмите хотя бы в ночной дозор, или как это у вас называется.
- Что ж, понимаю…
Капитан ушёл в здание, Артёмов же остался на крыльце. Ему показалось, что часовой на вышке махнул ему рукой. Нет, показалось: просто часовой ходил по настилу и время от времени прикладывал к глазам бинокль.
Над головой лопнул орех каштана, его ядро ударилось о ступеньку крыльца и подкатилось к ногам режиссёра. Артёмов поднял его и, облокотившись на каменные перила, стал наблюдать и слушать через распахнутое окно то, что происходило в комнате дежурного.
Зазуммерил телефонный аппарат. Дежурный взял трубку и, послушав, протянул её капитану:
- Прохоров на связи. Говорит, обнаружил спичечный коробок на КСП.
Капитан кашлянул, посмотрел на режиссёра, напряжённо застывшего за окном, сказал в трубку:
- Прохоров, Боря, ты молодец. Это я утром бросил коробок. Ты его подыми, в нём должно быть три спички, одна из них сгоревшая на треть. Есть? Ну вот. Шагай дальше.
Положил трубку, обратился к дежурному:
- Придёт старшина, напомни ему, что нужно запустить отопление, ночи уже холодные стали…
Старшина и Ковалжи занялись паровым отоплением. Артёмов, к которому уже привыкли как к неизбежному соглядатаю, был тут же.
- Ну как, Петро, раскочегарил? – спросил старшина.
- Раскочегарил, - Ковалжи выключил электроподдув, и в котельной сделалось тихо, лишь огонь потрескивал в печах. – Да только всё равно что зря.
- Чего зря?
- Пробка воздушная в трубах.
- Почему раньше не говорил?
- Раньше нужды не было.
- Тогда вот что: полезай на чердак, проверь там, много ли в баке воды. Может, и воды-то нема, а мы тут воздух, воздух… обвиняем.
- Товарищ старшина, нужно плакат отколачивать, иначе никак туда не заберёшься.
- Пойди к дежурному, скажи, что я распорядился снарядить тебе в помощь свободных от службы людей.
- Есть! – обрадовался Петро.
Вскоре к фронтону здания была установлена раздвижная лестница.
- А ведь нам плакат нужно будет отодвигать, - сказал один из крепящих лестницу солдат.
- Отодвинем, - успокоил его другой.
- Плакат – это что-о, вот там гнездо шершней, - предостерёг третий, - это посущественней.
- Гнездо в прошлом году разорили, - успокоил Ковалжи. – Кто у нас мастер по плакатам?
- Я, - вызвался первый и крикнул, приложив ладони к губам, в темноту ночи: - Эй, часовой, поверни-ка сюда прожектор.
Через несколько минут, благополучно отодвинув плакат, открыли дверь на чердак. Старшина похвалил:
- Молодца, ребятки, теперь беритесь за вёдра. А я к связисту.
Артёмов последовал за ним.
Радист работал на ключе.
- Ну что, - сказал старшина, - с тебя, пожалуй и начнём. Сеанс скоро закончишь, ефрейтор?
- Уже закончил, товарищ старшина.
Старшина без промедления принялся вывинчивать в батарее нижнюю заглушку, а связист поспешно стал убирать с пола и столов аппаратуру на верхние стеллажи.
- Что ты делаешь? – поинтересовался старшина.
- На случай возникновения фонтана. Уж больно вы активны, товарищ старшина.
- Говори яснее, - старшина выпрямился, поглядел на солдата снизу вверх. – Думаешь, выбьет?
- Надо полагать, выбьет, - ефрейтор щёлкнул каблуками и вытянул руки по швам.
- Ну начиана-ется, - прогудел старшина, приседая на корточки. – Что ты предлагаешь конкретно – не трогать? А как же иначе воздух спустить? Вот я буду откручивать, а ты держи. Паренёк ты не из слабеньких, вот и держи, чтоб не выбило.
И они запыхтели – один крутил, другой держал. Артёмов на всякий случай отошёл подальше.
Сперва зашипел воздух.
- Вот видишь, видишь, я же говорил – воздушная пробка! – воскликнул старшина.
- Никто не спорил, - согласился связист.
В своевременно подставленный Артёмовым таз тонкой струйкой полилась чёрная вода.
- Во, видели, идёт вместе с воздухом, - прокоментировал старшина.
- Никто и не оспаривает, - согласился связист. – Знать бы вот только проектировщика этой системы – каждый год, понимаешь, одно и то же мероприятие… Ой-ой, товарищ старшина, не могу уже держать, сильно напирает.
- Эх, такой большой, а не справишься. Ну-кось, - и старшина взялся помогать ефрейтору удерживать заглушку. – Не, ты прав, не удержим, надо обратно подвернуть немного. Ну-к, товарищ режиссёр, я придержу пока…
И тут заглушку выбило и целый фонтан чёрной жидкости хлынул на пол.
- Полундра! – закричал связист и вспрыгнул на стул. Его примеру последовал и Артёмов.
- Куда вы!? – обдаваемый с головы до ног грязью, взвыл старшина, пытаясь установить заглушку на место. – Скомандуйте там хотя бы, чтоб воду прекратили заливать!
- Товарищ старшина, мы вам сочувствуем, да только что же делать? Пока вся водица не сбежит…
Старшина поднатужился и завернул-таки заглушку на несколько оборотов. Выпрямился, держась за поясницу, поглядел вприщур на связиста.
- Ну ладно, режиссёр взобрался на стол, но ты-то что на стуле делаешь?
- А я плавать не умею. И не люблю.
- Вот те раз, у моря жил и не любит! Ты ж одессит! Моряк!
- Не, это папа у меня моряк. А мне мама запретила, сказала: хватит с меня одного моряка…
- Вот дак да-а! Старшина воду хлебает, а он на стуле ноги сушит.
В комнату связи заглянул лейтенант:
- Хочешь жить в тепле, иди на жертвы, так, что ли?
- Почти что, - ответил старшина и передёрнул плечами.
- Может быть, заодно и верхнюю отвернём? – предложил связист. - Заглушку, я имею в виду.
- Н-не. Зачем? Водичка холодная, не нагрелась ещё. Хотя, по идее, с неё бы начать.
- Чтоб не обидно было?
- Вот именно.
- Хорошо, не зима, - сказал лейтенант и посторонился, пропуская в комнату ребят с тряпками и вёдрами. – А всё же, старшина, вместо заглушек нужно краники поставить.
- Вот я и думаю.
- Это уже обнадёживает.
Артёмов выбрался из радиорубки уже по суху. Договорившись со старшиной, чтобы его разбудили в ночной дозор или в случае тревоги, ушёл к себе в гостевой домик. Взял блокнот, лёг на койку и попытался сформулировать для себя, что он хотел бы запечатлеть на плёнку.
Подумав немного, записал:
«Картинка первая.
Восход солнца. Часовой на вышке время от времени поднимает к глазам бинокль.
Картинка вторая.
Спальное помещение. Вернувшись из дозора, отдыхают солдаты. Одному из них снится такой сон: девушка с распущенными волосами бежит по солнечной поляне (это нужно сделать в голубой дымке). Спящий солдат улыбается.
Картинка треться.
Боевой расчёт. Суровое лицо командира. Серьёзные глаза солдат…»
«Нет, - поправил себя Артёмов, - эту картинку нужно сделать второй…»
«Четвёртая картинка…»
Режиссёр отложил блокнот, ручку. Четвёртая картинка не прорисовывалась. Ну ничего, её он сделает, когда сходит в ночной дозор. Через несколько минут незаметно для себя он уснул, не погасив свет.
Ночью за ним приходил посыльный, но разбудить не сумел. Старшине сказал, что пожалел:
- Уж очень он сладко спит.