В то, что случилось со мной в тот август трудно поверить. Если бы мне всё это кто-то рассказал, признаюсь, сама бы не поверила. И все же рассказ мой не фантастика, не мистификация. Происшедшее в тот далекий август не имеет определения для меня. Что это было сама не пойму до сих пор. И как поняла недавно, не требует никакого объяснения. Я просто расскажу.
Тем августом я попала в Киев с поручением по работе. Кроме того, у меня было несколько «отгулов» и я во всю пользовалась случаем, что бы побыть в столице подольше. Служебное поручение было выполнено на счет раз-два. Конечно, личная цель моей поездки была далека служебной. Я всей душой стремилась в Лавру и делала всё, что бы там оказаться. Уже как-то до этого была там, но тогда Лавра была ещё скорее музеем. Сейчас мне хотелось увидеть не серебро и золото царей и церквей в музейных стендах. Хотелось совсем другого. И вот – еду.
Это был для меня малоизвестный город, приходилось то и дело останавливаться и спрашивать, что бы не ошибиться. По дороге ко мне подошла женщина и поинтересовалась, как попасть в Лавру. Ответила ей, что сама ищу дорогу, а вместе будет как-то веселее идти. Разговорились, познакомились, оказалось, что мы из одного города. Было немного удивительно, а, присмотревшись к попутчице, мне даже показалась её лицо знакомым. Тут же стали выяснять. Ходим в церкви, которые находятся в разных концах города, но могли видеться в нескольких больших Храмах. На этом и остановились в своих выяснениях. В Лавру мы с Людмилой дошли быстро, как будто кто-то нас за руку вёл, да там и потерялись.
Я с открытым ртом и глазами, в прямом смысле этого слова, ходила по Лавре. Побывала в пещерах, заходила в храмы. Меня потрясла дорога из огромных отёсанных камней. Казалось, что сами столетия шлифовали эти камни. Стояло жаркое лето, но я не ощущала жары. Вокруг было множество людей, которые потоками проплывали мимо меня. Я куда-то очень спешила, сама не знаю куда – как книгу перелистывала. Мне тогда все хотелось увидеть и почувствовать сразу. Набродившись, уже сама не знаю где, я спустилась с горы, узкая дорожка привела к колодцам – их было два. У дальнего колодца увидела девушку, которую как будто видела в нашем Соборе. К слову, это был какой-то странный день, потому что земляков своих я то и дело встречала на территории Лавры. Эта знакомая мне девушка разговаривала со священнослужителем – монахом, как оказалось потом. Разговор длился довольно долго, я успела осмотреть все надписи на колодцах, указатели, что разбегались с этого места по территории Лавры. До моих ушей доносились какие-то обрывки фраз, мне не хотелось, что бы стало понятно, что я подслушиваю, но мне было очень интересно и, в то же время, я не представляла себе какую нужно иметь смелость, что бы разговаривать со священником так спокойно и так запросто.
Я подошла к колодцу и стала снова рассматривать сам колодец, за спиной я услыхала голос. Это был тот самый монах, он говорил, что вода в колодце необыкновенная, что часто выливает туда воду, которую ему привозят из многих источников монахи-паломники.
-- Попейте этой водички и с собой наберите– предложил монах.
А у меня, как на грех, нет никакого сосуда в руках. И взять неоткуда. Монах был очень удивлён, что я не прихватила с собой бутылку для воды. На его лице прямо было написано: зачем пришла к колодцу, если без бутылки или банки. Ушла без воды, только из кружки попила. Мне показалось, что вкуснее воды не пила от роду. Ещё походила по Лавре и ушла совсем.
В эту ночь я долго не могла уснуть. Перед глазами то ли явь, то ли полусон вставало лицо монаха. Мне чётко виделись его глаза, очень пронзительные, острые, если так можно вообще сказать о глазах. Почти на рассвете меня, как подбросило, и в голову пришла мысль – я должна поехать за водой и мне нужно поговорить с этим монахом. Понятно, что утром рано-рано я была в Лавре. Утро в Лавре – это сказка наяву. Вокруг таинственная тишина, никакого движения, птицы щебечут, прохлада, даже зябко как-то. Монаха не было видно нигде. Подошла к колодцу, тогда оба колодца были открыты, над ними были только легкие беседки. Ведерко опустила, поднимаю вверх, кто-то помогает – смотрю монах. Налил мне осторожно воды, я ему говорю, что мне нужно с ним поговорить.
-- О чём с тобой коммунисткой говорить? – услыхала я в ответ.
Эта фраза удивила и потрясла меня, всё это мне стыдно вспоминать до сих пор.
Наш разговор был похож на борьбу или, скорее, драку. И состоял практически из слов «мне надо» и «что, что я коммунистка». Я его хватала за руки, он от меня убегал, я плакала, он возвращался и шёл за мной.
-- Что тебе надо от меня – всё время спрашивал монах – отстань от меня.
-- Мне бы поговорить с вами о себе, мне очень нужно – повторяла я.
Откровенно говоря, у меня в голове не было ни единой мысли или четко сформулированного вопроса. До сих пор не могу понять, что мне нужно было от него. Это был сплошной вопль, не высказанный словами. И, наконец-то…
-- Говори – сказал монах.
И я начинаю говорить. Мой разговор – сплошная жалоба на жизнь свою: муж пьёт, сын пьёт, дочь не слушается.
-- Это всё о них, а что о себе? – требует монах.
Всё это время, я недавно так поражённая смелостью общения девушки с ним, держу монаха за рукав. Он уже не пытается отбиваться от меня, только смотрит во все глаза. И опять я словно затягиваю свою песню со словами: муж пьёт...
-- Так, а о себе, что скажешь?
-- Так я же о себе...
Вдруг монах на меня начинает сердиться и чуть ли не со злобой кричать.
--Ты меня в грех вводишь, на меня смотришь как на мужчину, а я на тебя как на женщину. Не хочу с тобой ни о чём говорить.
-- Так для меня это вообще не вопрос, и ни тема, потому что мужчины для меня не существуют, пустое место. Я никого не соблазняю, и меня никто не волнует, и волновать не будет, точно знаю – спокойно заявляю ему.
Он посмотрел на меня то ли с сожалением, то ли с сомнением и сказал, что я глубоко заблуждаюсь.
Монах стал говорить, а я почувствовала, что понимаю не всё из того, что он говорит и он, видно, почувствовал это. Первое, что он сделал уже спокойно – отодрал от своего рукава мою руку, потом повторил несколько раз:
-- Тебе нужно в Одессу к старцу Ионе, никто не поможет кроме него. Я сам был у него недавно, такой же, как ты был буйный. Он мою голову так взял, и монах показал, как взял... и всю мою дурь вытряс. Тебе никто кроме него не поможет – повторил ещё раз.
Он опустил руки, а незримый, но очень чувствительный обруч остался у меня на голове. Я еще пыталась выяснить, что это со мной, что мне кроме старца никто не поможет. Я нормальная жена и мать, чем я провинилась? Это мои такие никакие, а я пример и светоч жизни, образец для подражания. Это уже сейчас могу об этом рассуждать, а тогда, как упрямый мул шла напролом и твердила одно и то же. Монах так тихо вздохнул с сожалением и сказал: «Ты на себя посмотри, ты обвинила всех, а что сама вытворяешь и не видишь... Себя переделывай и поскорее собой займись. Ведь пропадешь, если не поспешишь»
Кто бы увидел это зрелище?! Вот мы бегаем с монахом по поляне между колодцами, то я уйду и рыдаю, то он от меня бежит, я за ним, то он за мной. Так протоптались сколько-то времени, думаю реально не очень много, но мне казалось, что несколько часов. Что интересно, никого нигде не было. Мне вообще показалось, что мы стали невидимыми во время этой беготни. Запомнилось хорошо, что он всё время листья ногами в кучи сгребал (откуда листья в начале августа взялись) и сучья-ветки собирал в шалашики как для костра. Ботинки его огромные кирзовые запомнила, показалось, что одеты были на босую ногу. Потом он мне сказал, что при воротах живёт. Ещё сказал, что начинается очень строгий успенский пост и что с мужем жить нельзя. Я опять смело заявила, что это для меня пустяк.
-- Посмотришь, как будет – только и сказал на это он.
Всё. Ушёл к своим воротам, а я пошла на службу в Храм. На службе стою, а в голове отдельные фразы, слова монаха. В итоге поняла, что ничего не поняла. Хотела столько узнать, а вынесла для себя одно: начни с себя. Так это я и раньше знала. Стою вся в этих мыслях, служба прошла мимо меня.
Но на этом мои удивления не окончились. Слава Богу, конец службе. Смотрю, собралось множество священников, монахов и послушников. Все они выстроились в две шеренги в виде коридора, нас всех прихожан оттеснили к стене. Там в церкви есть такой узкий переход из трапезной. Все чего-то ждут – и я жду со всеми. Вдруг по этому образовавшемуся коридору быстро идёт, почти бегом, мой монах. Подошел к алтарю, перекрестился, поцеловал икону праздника и обратно. Кого-то увидел, сказал пару слов, ещё кому-то сказал, прошёл мимо меня и вдруг вернулся. Как он меня в толпе за спинами увидел?
-- Ну, ты всё поняла и запомнила? - спросил и ко лбу руку протянул через головы и рукой то ли щёлкнул, то ли благословил – коснулся.
Я только кивнула, от удивления слов не нашла. Ушёл и все разошлись. Долго не могла понять, что это было за приветствие моего уже монаха, почему ему все кланялись, во что его посвящали или куда его провожали.
В толпе я встретила свою вчерашнюю попутчицу. Она меня стала уговаривать ехать в Китаеву пустынь. Уговорить то уговорила, а вот как же ехать – ни она, ни я дороги не знаем. Пошли потихоньку, куда глаза глядят. А вокруг и спросить некого, никто не знает. Смотрим, несколько человек между собой разговаривают, подошли ближе там и монах знакомый. Моя попутчица храбрее оказалась, стала расспрашивать о дороге в пустыньку. Я в нескольких метрах ожидаю, глаз не поднимаю. Признаюсь, что-то мне стыдно стало за свою беготню и непонимание.
-- А зачем в пустынь собрались? - спросил у Людмилы монах – каяться?
-- Да я сегодня только каялась – ответила женщина.
-- Ух, ты. Тебе крепко повезло, а я такой грешный, только завтра собрался. Всё каюсь как-то не по-настоящему, только завтра решил взяться за ум и серьёзно каяться.
Все с сомнением посмотрели на монаха. И тут Людмила попросила монаха помолиться за неё. Он согласился помолиться, но с одним условием, что и Людмила будет молиться за него.
-- Имя мне грешному дано – Пиор. Всего нас двое в Лавре с таким именем монахов. Не забудешь, Людмила? А ты за меня, Нина, тоже молиться станешь?
Я, что называется, оторопела. Имени своего я ему раньше не называла, в пылу борьбы тоже не успела – это хорошо помнила.
--Стану – только и сказала я – имя запишу и стану с завтрашнего утра.
-- А я посмотрю, как станешь – сказал монах. Идти вам надо, а то не успеете на вечернюю службу в пустынь.
Стою. Глаза, уши и рот открыты. Людмила опять спросила, как в Пустыньку доехать, а он и говорит
– Нина тебя доведет, заодно и грехи свои замолит перед тобой, своей старой знакомой.
Я в таком же состоянии от него отошла, опять, куда глаза глядят – туда и пошла, Людмилу за собой повела. Обошли Лавру, вышли из нижних ворот (будто бы нас кто за руку вёл) и поехали в Пустынь. Доехали почти без проблем, а по дороге выяснили, что эта женщина была лишена родительских прав не без моего участия. Я в те времена работала в комиссии по делам несовершеннолетних. Пила она сильно и мои инспектора документы собрали и в суд подали, а я на этом суде с иском выступала.
В Пустыньке мы потерялись и я её в Киеве больше в тот раз не встретила, а через года два, видела в одном из Храмов города.
На следующий день, после вечерней службы до позднего вечера по Лавре ходила, сама не знаю, что искала, наверное монаха, но не нашла. Чуть на поезд не опоздала. Уехала и стала молиться за монаха Пиора. Молюсь, а сама думаю, видит ли? Говорил ведь, что посмотрит.
Прошло несколько лет. И я стала просить своих знакомых, кто ехал в Лавру найти монаха и передать поклон от меня и сказать, что я молюсь за него. Но он как исчез и не было его вовсе - никто его найти не мог. Я тоже ездила как-то в Киев по работе и однажды ещё раз в паломническую поездку. Сама искала там, где раньше видела его. Цеплялась ко всем проходящим монахам в полном смысле этого слова (вы же помните, что уже был опыт) и спрашивала, где найти такого монаха. На меня начали как-то странно смотреть и говорили, что не знают такого. На том же месте, позднее, где была его маленькая будочка привратника, у нижних ворот на выходе построили часовню. И так, не судьба мне была и в тот раз найти самой монаха Пиора, времени было мало, уехала. Ещё кого-то просила найти. Пропал и всё.
Опять время прошло. И вот едет в Киев моя близкая подруга, мы с ней ходили в одну Церковь, духовник был у нас один. Я ей много раз рассказывала о событиях, которые произошли со мной тогда в Лавре. Вернулась приятельница из поездки и говорит, нашла твоего монаха. Рассказала свою историю встречи с монахом Пиором.
Приятельница тоже долго искала дорогу в Лавру и женщина попутчица провела её. По дороге разговорились, и она спросила, знает ли такого монаха и как его найти. И эта попутчица сказала, что его все знают и о нём и о его чудесах. Вела, вела и привела мою приятельницу на… кладбище, где был похоронен монах Пиор.
И рассказала женщина вот что о Пиоре. Уже после смерти монаха, а умер он в октябре того же года (1995г.), заболел один из его духовных чад. Диагноз был неутешительный - онкология. Врачи сказали, что надежды мало, нужна операция. Анализы сдал и на кладбище пришёл на могилу к монаху. Стоит и скорбит. Женщина появилась рядом, разговорились, и эта монахиня сказала, что в одном из женских монастырей игуменья может его вымолить, зовут игуменью Мария, она часто молится у такой-то иконы, что у входа. Иди быстро, сказала монахиня, не теряй времени. Он пошёл и прямо у названой иконы застал монахиню, спросил, как найти игуменью Марию. Та, к счастью, и оказалась Марией. Рассказал ей всё.
-- Ничего у тебя нет, сказала игуменья, не бойся, никакой операции тебе не нужно, иди, а я помолюсь за тебя.
Тот человек послушался, в больницу сразу не пошёл, а явился специально через пару дней. В больнице скандал, анализы заставили пересдать. Анализы показали, что онкологии нет. Врачи в полном недоумении. Из больницы человек этот в монастырь бегом и ищет игуменью Марию, а там все удивлены, их игуменью Юлией зовут, и игуменьи Марии никогда не было. Так стало понятно, кем была эта игуменья, что монах Пиор вымолил своё чадо. Об этой истории все в Лавре говорили, так было рассказано и моей подруге. Она приехала с этим, мне привезла даты жизни и смерти монаха Пиора (Тишкуля). С этого времени я стала молиться за упокой души монаха Пиора.
Но это еще не конец моей истории. Как-то недавно, на одном из сайтов, я рассматривала фотографии Лавры, что выставил священник. Фотографии были потрясающими. Не удержалась и стала комментировать то одну фотографию, то другую. Возник диалог, и я поняла, что это священник из Лавры, т.е. монах, живущий в Лавре. В числе фотографий были и фотографии колодцев, о которых я рассказывала выше. Конечно, я спросила, не знает ли он о монахе Пиоре, который похоронен на кладбище в Лавре. Мне было сказано, что не знает ничего о таком. Вообще меня до сих пор потрясает, как всё, что происходит там, всем известно и, одновременно, никому ничего не известно. Всё как бы живёт в разных измерениях, одно от другого вдалеке, слоями …
Проходит несколько дней, я неожиданно для себя на сайте в альбоме этого монаха среди статусов и открыток вижу фото священника. Читаю комментарий, в котором священник из Лавры спрашивает: Нина, узнаёшь, это тот монах, его фото? Это монах Пиор (Тишкуль) Я сразу увидела, что это не он! И вдруг начинаю понимать совершенно неожиданное. Все эти годы я молилась за монаха Пиора, как за мёртвого, а это совсем не тот монах. И далее, мне было сообщено, что за историю существования Лавры было всего два Пиора: один был среди первых монахов в глубокой древности, второй Тишкуль, а третьего нет.
Третьего нет. Даже если он есть в живых, я все эти годы молилась за упокой души может быть живого человека. Мне дурно до сих пор. Монах видно понял моё состояние немого ора и очень трезво меня утешил. Я спросила, как мне теперь молится за живого или неживого, дал молитву. И все равно, после этого всего я не нахожу себе места. Со стороны это может показаться странным, но я до сих пор собираю себя по частям. Эту историю я написала не просто так, мне всё нужно было выстроить в один ряд, что бы виднее было себе самой. И со стороны, наверное, виднее.
Да, ещё одна деталь. Тот Успенский пост мне обошелся очень дорого. Отбивалась от своего спокойного и воздержанного в этом смысле мужа. Прав был монах. И ещё. Вдруг вспыхнул на ровном месте роман с очень уважаемым мною человеком, от которого тоже пришлось отбиваться, чуть до развода не дошло. Вот тебе и плевать мне на мужчин и никого не соблазняю и меня никто. Пути Господни...
Трудно сказать, сколько лет было тогда монаху Пиору. Где-то лет 40 можно было дать и все 60, но он был таким измученным что ли. Монах (Тишкуль), что на фотографии, намного старше и совсем другой. Того Пиора я бы узнала сразу, он у меня так и стоит перед глазами. В том, что за живого молилась, как за мёртвого я уже исповедалась. И за гордыню свою и за тщеславие тоже. Но что-то меня ещё держит, наверное, что-то упускаю. Спасибо монаху из Лавры, он так молча без лишних слов нашел эту фотографию и немногословно и точно объяснил, что нет причин для уныния...и я всё равно нахожусь в разобранном состоянии. Это всё же похоже на испытание, которое я так и не выдержала. Что и говорить, не выполнила своего обещания молиться за монаха Пиора и не имею мира в душе по этому вопросу. В Лавру не знаю, когда выберусь... Бог даст, получится. За монаха Пиора молюсь опять как за живого, т.е. за здравие, потому что у Бога все живы!