Вскоре после позорного освобождения Президента Михаила Горбачева из его черноморского заточения, вся реальная власть в государстве окончательно перешла в руки Бориса Ельцина. Он стал инициатором подписанного Горбачевым Указа о роспуске и запрещении КПСС, он же стал зачинщиком ускорения процесса раскола нашего союзного государства на ряд независимых республик. Попытка думать, что причиной разбегания этих республик было подписание договора между Белоруссией, Украиной и Россией в Беловежской Пуще, мне кажется, является ошибкой. Все это - миф чистой воды: все шло к такому расколу уже давно. Ход истории едва ли так сильно зависит от поступков отдельных людей, как нам это кажется. Скорее, как раз наоборот, сами эти отдельные личности исполняют свою кармическую роль в пьесе, которая, безусловно, была написана не ими.
В декабре 1991 года вместо привычного для всех нас названия нашей страны - Советский Союз, нашим Отечеством стала Российская Федерация или Россия, а все 14 других союзных республик провозгласили себя независимыми государствами. В итоге я, наперекор отметке «нет» в графе «пребывание за границей» из досье, заведенного на меня при оформлении допуска к закрытым работам, неожиданно оказалась человеком, успевшим за свою жизнь посетить 10 «зарубежных» государств, ныне называемых Ближним Зарубежьем. Этому зарубежью присвоили странноватую аббревиатуру - СНГ (Союз Независимых Государств), как будто бы государства могут быть и зависимыми. Тут же наскоро выбрали 15 новых Президентов с наделением их полагающимися нормальным Президентам привилегиями - дачами, резиденциями, охраной, личным самолетом... В каждом государстве нарисовали для себя новые государственные флаги и сочинили новые гимны. Все это, конечно, произошло не за один день, но случилось неотвратимо, даже несмотря на последний, проведенный Горбачевым референдум 1991 года по вопросу сохранения Союза, на котором подавляющее большинство простых людей выразило желание остаться гражданами единого государства.
Мнение большинства никого уже не интересовало. Правящая верхушка судорожно вырывала из рук Горбачева его привилегии, а сам Президент Союза вскоре объявил о своей отставке, ввиду фактического отсутствия государства, Президентом которого он избирался. Симпатии российского народа давно уже переметнулись от Горбачева, некогда всенародного любимца и избавителя, к Ельцину - еще большему «избавителю» и народному герою. Демократы обвиняли Горбачева в приверженности к коммунистам, коммунисты - в развале партии и отступничестве от коммунизма. Ельцина пока еще обвинять было не за что: он только что занял этот высокий и скользкий пост - пост Первого Лица нашей матушки-России. Чтобы народ не слишком влезал в размышления над проблемами, его не касающимися, ему дали новую игрушку - заграничные многосерийные фильмы-мелодрамы, очень популярные в других странах, но еще незнакомые нашему телезрителю. Кроме «Семнадцати мгновений весны» да еще импортной «Рабыни Изауры», других сериалов, намертво привязывающих телезрителя к дому, наши люди пока еще не видели.
Началом эры мыльных опер стал мексиканский фильм «Богатые тоже плачут» с Вероникой Кастро в главной роли. Фильм показывался каждый день в течение года, а перипетии его сюжета бурно обсуждались всеми моими «неэзотерическими» знакомыми. Я, всю жизнь стоявшая на распутье между двумя мирами - горним и дольним, этот сериал смотрела с удовольствием и не считала это занятие зазорным. Вслед за «Богатыми ...» последовала «Моя вторая мама» и «Просто Мария», а параллельно с ними уже шла неподражаемая «Санта-Барбара». Последний фильм, детище Соединенных Штатов, состоял из нескольких тысяч серий и был всемирно известен. Он и до сих пор (уже пятый год!) идет на нашем экране и неизменно вызывает у меня, как и у многих других зрителей, большой интерес: в обществе его принято ругать за наивность и «домохозяйский уровень», но при этом оторваться от него очень трудно, особенно тем, кто за последние годы уже успел втянуться в это пагубное занятие и полюбить его незадачливых героев - жителей американского южного городка Санта-Барбары. Лично я этих героев давно уже воспринимаю, как членов своей семьи, поскольку знаю о событиях их жизни, наверное, не меньше, чем помню подробности собственной.
На работе тоже постоянно происходили изменения. На фоне общей малой загруженности, я все еще копошилась над выпуском второй очереди технической документации. Работа не столько квалифицированная, сколько хлопотная и нужная, спасла меня от первой нашей волны сокращений. В ноябре 1992 года наше подразделение, возглавляемое Волковым, разделилось на два- отдел Т1 под руководством Волкова, и отдел Т5 - Фомкина. Юра Фомкин - молодой, прежде партийный и не столько умный, сколько удобный для руководства парень, мне не нравился. Да и я ему тоже: он не считал меня особо ценным работником и, хотя он и был прав, мне это было обидно. Благодаря тематике работы, меня перевели именно в его отдел. Мучительно хотелось уволиться и устроиться на какое-нибудь новое место, но не было ни знакомых, ни определенной профессии, а главное, не было уверенности в самой себе: я все больше и больше скатывалась вниз, до уровня «кошёлки», по меткому выражению Чижкова, хотя и не отлынивала с работы ради простаивания в очередях. За три года работы с документацией, я окончательно перестала чувствовать себя программистом, а тем более, специалистом по каким-либо определенным техническим устройствам.
Несмотря на общий развал на работе, наше ОКБ какими-то силами умудрялось обновлять свою вычислительную технику. заканчивалось время ЭВМ-монстров, занимающих огромные компьютерные залы и состоящих из множества железных шкафов разных размеров. Наступала эпоха персоналок - настольных персональных компьютеров, хотя и весьма примитивных, но нашего, советского производства, таких как «Орбита», «Мир», «Искра». Очень быстро их поменяли на сворованные на Западе или «цельнотянутые» у них же ЭВМ типа РС низших моделей. Такой персональный компьютер вместе с экраном дисплея и печатающим устройством умещался теперь за столом программиста и находился в его полном владении, а по объему памяти и скорости нисколько не уступал прежним электронным чудовищам.
При мне происходил демонтаж двух наших некогда лучших ЭВМ: ЕС-1035, занимавшей первый этаж нашего главного здания, и «Эльбруса», располагавшегося во всем нижнем этаже нового корпуса. Теперь почти все в этих ЭВМ шло на выброс: в огромной металлическо-бумажной свалке все мы с удовольствием копошились в поисках нужных для хозяйства вещей: радиодеталей и гетинаксовых плат, корочек документации, полезных для переплета своими силами интересных статей из «толстых» журналов, плиток линолеума пола машинного зала и резиновых ковриков для использования в собственном автомобиле или для дачи... Изобилие добра на выброс поражало воображение и наводило тоску- сколько государственных денег уходило на ветер!
В новоприобретенных персоналках использовался современный по тому времени текстовый редактор LEXICON самых первых версий. Его освоение, как оказалось в дальнейшем, стало для меня одним из наиболее полезным для жизни приобретением. Именно на нем мы тогда создавали и переводили из технических средств другого вида всю нашу существующую техническую документацию. Этот перевод и допечатывание новых разделов возложили на мою группу. Еще до перевода к Фомкину, на меня повесили техническое руководство над тремя девочками-техниками, прежде составлявшими группу попавшей в политический переплет Лидии Ивановны Коноваловой. Последняя незадолго до путча покинула девочек, перейдя на освобожденную должность парторга предприятия, но после ликвидации партии, числилась на маленькой должности в ИЛК без особого для себя удовольствия. С девочками у меня дружеского контакта не получалось: они и прежде стояли как-то обособлено от всего коллектива, а я для них была человеком новым и, в отличие от Лидии Ивановны, руководить не умела: мне было проще все делать самой, чем организовывать чей-то труд и уж, тем более, блюсти их дисциплину! Девочки приходили и уходили на работу, когда хотели, что впрочем, делали почти все в те времена.
Цены росли с каждым днем, и все деньги в семье уходили только на одну еду, выбор которой был до ужаса скуден и ограничен продовольственными карточками. Например, при моем окладе в апреле 1993 года в 7000 рублей, килограмм сливочного масла стоил 1500 рублей, мяса - около 1000 рублей, вареной колбасы - 1200 рублей, макарон - 100 рублей, крупы - в среднем 30 рублей, картофеля 55-75 рублей, а буханка хлеба стоила 25-32 рубля. В ценах царил сильный разнобой: понятие о твердой государственной цене давно уже исчезло из обихода.
«Цены меняются каждые три дня, и то, что дорого сегодня, завтра кажется мечтой несбыточной. Оклады меняются один раз за два месяца и для меня - крайне незначительно. Мой гороскоп в Центре стоит 700 рублей, на руки я с него получаю 180 рублей, а количество возможных заказов за месяц - 20-25. Это означает, что заняты все мои вечера. Те обетованные 5 тысяч рублей в месяц, которые идут мне за счет сверхпланового и достаточно утомительного труда, требующего и квалификации, и дополнительных вложений на обучение и литературу, какой-нибудь пэтэушник Стас Верминский (наш сосед по даче) в своем кооперативе получает за день и кормит своего щенка сыром, вкус которого я забыла. А родители Машиных подружек - все без образования, но при полном марафете, - милосердно угощают нищенку Машу конфетками со своего барского стола. Во мне зреет самая, что ни на есть, бездуховная злоба...»
«... На 42-ом году жизни я вынуждена признать, что жизнь моя была бесполезной. Все эти годы я писала в дневник не о том: о желании быть любимой, о ловле случайных знаков внимания к себе мужчин, о проблемах, которые сейчас кажутся мне не существенными. А серьезные мысли, которые все же иногда посещают меня, сомнения и размышления о том, что происходит вокруг и как к этому относиться, я не писала. Пишу о себе, а надо бы о мире. А в мире - Пасха, во время которой идет то дождь, то снег - крупными хлопьями. И это совершенно отражает ситуацию, в которой мы живем, и мое настроение. Впрочем, дождь никогда не ухудшает мне настроения, он, скорее, умиротворяет: во время дождя и снега я чувствую себя уютнее.
С чего начать? Со страны? Ее нет в том понимании, которое было раньше. 25 апреля - референдум с малопонятными вопросами: «поддерживаете ли вы Президенты и его реформы?» В прессе дудят, что надо поддерживать, - «реформы нас спасут!». А я ничего не понимаю. То, что мы имеем - это грязь, пошлость, корысть, спекуляция и безработица, и это меня коробит. Те, кого раньше называли номенклатурой, теперь реформируют, они иначе называются и клеймят те идеи , за которыми прежде прятались. Народ или ослеплен очередной иллюзией или обозлен, и, как бы мы ни проголосовали, «дураки останутся в дураках». Если бы сейчас хорошо зарабатывали те, кто умеет работать, я бы только радовалась, но в фаворе не труженики, а дельцы - спекулянты, говоруны и воры. За мой труд на основной работе мне многовато платить и того, что платят, но вокруг меня все имеют значительно больше и не за больший труд. Все разворовывается, каждое полезное дело пересчитывается на рубли, а я этого не умею. И ладно бы сама была жутко интеллигентной - так нет, веду себя глупо: злюсь, грублю, обижаю. Друзей нет ни среди «мирян», ни среди эзотеристов. Что-то во мне угасло, я слышать не могу никакие религиозные увещевания. Мое стояние меж двух берегов стало до такой степени неудобным, что дальше некуда...»
Весной 1992 года Марина Аболина, одна из моих коллег со времен еще нашего «Кометского» коллектива, уговорила меня записаться на платные курсы бухгалтерского учета. Профессия бухгалтера с появлением многочисленных кооперативов и частных предприятий, стала престижной и требуемой. Гораздо более, чем инженер или программист, в цене стали бухгалтеры, но не всякие, а, с одной стороны, прошедшие современную переподготовку, но, с другой стороны, уже прежде имевшие опыт работы в должности главного бухгалтера, то есть, те, кто в новых условиях был состоянии не просто произвести необходимые бухгалтерские расчеты, а, главное, умело обойти законы, избежать дополнительного налогообложения и увеличить прибыль вновь образованной «шайки-лейки». Мою душу заранее воротило от таких перспектив, но ничего более подходящего для себя в то время я не видела. Я не только приняла предложение Марины, но и еще уговорила Свету Кабанову составить мне компанию. Заплатив по 563 рубля, мы отучились на этих курсах целый месяц и лихо получили удостоверения об окончании. Реального трудоустройства данные курсы не гарантировали, а всюду, куда я обращалась, требовались люди уже с опытом работы. Я все больше находила себя в подвешенном, издерганном состоянии и не видела впереди никаких реальных перспектив. Ждать, пока я рано или поздно попаду под сокращение, очень не хотелось, а уволиться по собственному желанию было некуда. Мне так и не пригодились в жизни ни эти полученные мной бухгалтерские знания, ни удостоверение, а вот Света до сих пор благодарна мне за мою инициативу: спустя почти три года после них и снова, не без помощи Марины, она все же стала бухгалтером и в наши тяжелые времена все еще остается «на плаву». Мне же судьба готовила совсем другие приключения.
В эти годы дочка заканчивала свое восьмилетнее образование в школе, приобретавшей в 1993 году статус гимназии. Это грозило нам дополнительными вступительными экзаменами в девятый класс - гуманитарный или математический - и большой долей вероятности не прохождения по конкурсу. Мне ни ее школа, ни одноклассники не нравились. Несмотря на очень миролюбивый и бесхитростный характер, Маша не пользовалась в своем классе ни популярностью, ни успехом: по сравнению с наглыми, предприимчивыми и ленивыми, на мой взгляд, девочками, она была тихоней и трудягой, но никогда не отличалась самоуверенностью. С нее все охотно сдували домашние задания, пользовались нашей обширной домашней библиотекой, но, при этом, при раздаче чего-либо легко отталкивали Машу локтями или вовсе забывали о ее существовании. Я очень переживала из-за этого: когда-то я сама была почти в таком же положении, и злилась на ее размалеванных и самоуверенных подруг, которые, в отличие от моей дочери, в своих способностях пройти по конкурсу не сомневались и легко выезжали на списывании либо за счет своего хорошо подвешенного языка. После седьмого класса навсегда уехал из России единственный и самый верный друг Машиного детства - Паша Добрусин. Его мама и сестра уехали на постоянное жительство во Фрайбург, город бывшей ФРГ, а ныне - объединенной Германии. Паша с Машей все эти годы сидели за одной партой, вместе гуляли и играли то у них, то у нас дома, а чуть позднее Паша объявил Маше о своей любви. Ни я, ни Маша серьезно к этому заявлению не отнеслись, но Паша оказался на редкость верным другом: он продолжал писать и звонить Маше из Германии, присылал ей оттуда игрушки и сладости. После Паши, с моей точки зрения, Маша так и не приобрела в своем классе настоящего, задушевного друга или подружки.
Помимо уроков, Маша довольно много рисовала в художественной школе, где после резервного класса ее перевели сразу же во второй. С моей подачи она приняла участие в районной олимпиаде по литературе, куда она послала свой рассказ, написанный как бы от имени нашего кота Ириски. Тема сочинения была придумана моей мамой и оказалась очень удачной. Сочинение, одно из немногих из всей Машиной школы, прошло на городскую олимпиаду и там получило первую премию. Мы с Машей вместе ходили на вручение диплома и памятного подарка в наш Ленинградский Дворец Пионеров. Сама Первая Премия для меня, а тем более, для Маши, была полной неожиданностью, но радовалась я этому событию чрезвычайно. К сожалению, в школе о Машином успехе почти и не знали - даже не удосужились вывесить списки победителей городской олимпиады на школьном стенде и, пока моя мама не сообщила о результатах олимпиады классной руководительнице, та не сообразила при всем классе поздравить Машу с успехом. Не будь этого предстоящего конкурса в гуманитарный 9-ый класс школы, в которой Маша отучилась восемь лет, мы бы о таких «знаках внимания» и беспокоиться не стали: быть рабочей лошадкой, которую мало кто замечает на фоне более «резвых скакунов» - в какой-то степени судьба всей нашей семьи!
Справедливость все-таки восторжествовала. 26 мая 1993 года Маша сдала вступительные экзамены в гуманитарный, 9-а класс своей школы, подготовив гору материала по литературе, охватывающей значительно больший объем информации, чем в свое время приходилось сдавать мне, да многим другим ее сверстникам. Здесь, помимо привычных русских классиков, были и Стендаль, и Булгаков, Гаршин и Достоевский, были Петрарка и Нагорная Проповедь из Евангелия, - вещи, не совсем понятные да и, наверное, не слишком уместные для чтения в таком возрасте. Наша новоиспеченная гимназия многое брала не столько качеством знаний, сколько -количеством, и в этом она явно преуспела. В новом классе Маша была «выше крыши» загружена всевозможными, подчас идиотскими заданиями: каждый вечер мы с ней просиживали допоздна, собирая материал для докладов и сочинений, а потом она бежала в свою художественную школу, где отдыхала душой. И тем не менее, в новом коллективе Маша ожила: здесь подобрались трудолюбивые и развитые девочки, с которыми ей сразу же стало интересно. Появились новые подруги, Оля Кияйкина и Полина Постолатий, до сих пор остающиеся ей добрыми друзьями. Даже Маша изменилась - стала веселой и общительной, приобрела некоторую популярность среди своих ровесников. Труд, каким бы неблагодарным он ни казался на первый взгляд, никогда не пропадает напрасно. Судьба воздает нам рано или поздно по делам, хотя чаще поздно, чем рано. На смену одним кумирам и мучителям приходят другие. Постоянные изменения - непреложный закон нашей жизни.