Освободительница

Владимир Мельников-Гесс
Освободительница

„Ах! Воздух какой ныне особенный, матушка-императрица! Не только желанной весной повеяло! Словно само сладкое слово «свобода» - птицей в ясном небе парит! И неописуемую радость в сердцах наших одним своим видом рождает!“

„O mein Gott! Верю! Верю, Григорий, в твою искренность! Но уймись, пожалуйста! Без тебя стрекулистов восторженных налетело, как воронов… Накатали уже три воза и с малой телегою! Манифест на все лады расхваливают! А что делать прикажете?! Долго мне письма писали Дидро и Вольтер, жаль, что умерли! Очень горькие, горче редьки с постным маслицем. Поучали меня с укоризною! Все в рабство у нас существующее, как щенка неразумного - прямо мордой тыкали! Мол, такой позор! В эпоху Просвещения! Не понять им местной ментальности! Как глубоко в недрах сознания все спрятано! И в каком языке еще сыщите, чтоб из корня „раб“ слово „работа“ выросло! А „увольнение“ из слова „воля“ появлялось!
 
Чтоб замазать рты европейские, да и наших, родных карбонариев - испекла им сладкое кушанье! Манифестом оно называется! Запретила слово „раб“, чтоб, как и не было! Чтоб не стало рабов в одночасье – чтоб, остались лишь верноподданные! Все как один –  крепостные крестьяне! И помещик им, как отец родной!

Смотри! Сколько од хвалебных на эту тему написано! Право слово, не счесть! Нет, есть среди них и хорошие! Вот, к примеру, Василия Капниста: "Ода на истребление в России звания раба Екатериной второй, в 15 день февраля 1786 года"
………………………………..
„Среди такого блеска славы,
Побед, которым нет числа,
Во узах собственной державы
Россия рабства дни влекла.
Когда чужую цепь терзала,
Сама в веригах унывала.
……………………………….
Теперь, о радость несказанна!
О день, светлее дня побед!
Царица, небом ниспосланна,
Неволи тяжки узы рвет;
Россия! Ты свободна ныне!
Ликуй: вовек в Екатерине!
………………………………..
Глас громких песней разнесется,
Где раздавался звук цепей.
Девиц и юнош хороводы
Выводят уж вослед свободы
Забавы в рощи за собой;“

„И так далее и все в том же духе!“ – устала читать государыня и кидает кипу толстую в сторону.

„В рощу, девиц! Для забавы! А девицы все такие розовощекие хохотушки! – это очень хорошо! Очень жизненно! Мне нравится! Ты бы, матушка, производное от слова „раб“ – еще бы и слово „работа“ повсеместно указом своим отменила! Уж тогда тебе любовь всенародная, на все века в государстве обеспечена!“ – неосторожно шутит Потемкин и осекается, встретив холодный взгляд, царственный.

„Что-то, прет от тебя не только духами французскими! Крамолой, что-то, потягивает! Может, в ходу у тебя моды парижские?! Колпаки, что ли, стал примеривать иноземные?! Что пришел? Не тяни! Выкладывай!“

„Что ты, что ты, матушка гневаешься? По делу я пришел и серьезному! Городов-то мы понастроили. Обживаем и земли новые! Что в степях Новороссии! На века, чтоб сделать степи нашими! Но надо сел еще понастроить множество! Мужичков надо б завести крепких с семьями! Этих… как их там… верноподданных!“

Государыня сразу оттаяла, на мужчин была сильно отходчива: „На такое дело, конечно, выделю! Только ты деревень понастрой тоже крепеньких! Не соломой чтоб крыты были дома их сельские. Чтобы ставенки и оконные наличники цветной росписью души радовали! Чтоб сельчане всех усталых путников на огонек приглашали самоварами кипящими, да калачами ситными! И гармошка, чтоб не залеживалась, а песнями молодецкими ноги в пляс пускала! И песнями радовала. На питании вообще сильно не жадничай! Чтоб гуся ели сытно, по праздникам! Я сама не побрезгую и простых щей крестьянских с кашею отведаю! Как-никак, нет рабов тепереча! В следующем 1787 году по Новороссии до Тавриды проедемся! Как и что, все покажешь лично мне! Гавани черноморские с городами, все ли выстроил?! Времени было достаточно!“- и зовет Потемкина, почти что Таврического, вместе поужинать и от дел отдохнуть государственных.