«Когда же вы, ветераны, все передохнете!». Он ушел достаточно далеко, но мерзкий голос продолжал дребезжать в голове. Рука все крепче сжимала в кулаке злосчастные бумажки, а обида не давала нормально дышать. Несмотря на давно начавшуюся весну, дороги были еще скользкие и быстрее идти было нельзя. Любое падение в восемьдесят три года может привести к перелому, а он бы очень не хотел стать обузой для своих девочек. Дочка и внучка – два родных человека, которые остались у него на белом свете. Он прошел два с половиной километра, чтобы отоварить талоны на мясо, думал, что пропустят его без очереди, как ветерана войны, а тут эта женщина с ржавыми волосами. Его передернуло от воспоминания об унижении, которое выпало пережить на старости лет. Может быть, действительно зажился он на свете больше положенного? Как-никак уже 83 года – большая жизнь за плечами… Может быть права та женщина из очереди?
Светило яркое солнце, отражалось от остатков снега и слепило глаза. Он смахнул слезу и вошел к себе во двор. «Надо бы покрасить этим летом», - подумал он, глядя на дом, который построил своими руками лет тридцать назад. Привыкнуть к тому, что сам он уже ни венцы поменять, ни обои поклеить не сможет – было невозможно. Выросший в крестьянской семье, он привык все делать сам, и старость не казалась ему достаточной причиной для того, чтобы лежать на диване и бездельничать.
Дома еще никого не было: внучка в школе, дочь на работе, а он хотел сделать им подарок и избавить от стояния в очередях. Сделал… теперь и отстояв в очереди ничего купить на эти смятые бумажки нельзя.
Деревянный дом успел простыть за ночь, и он начал растапливать печку. Он любил топить печку. То ли потрескивание огня вызывало какие-то светлые воспоминания, то ли жар, бьющий в лицо, согревал и душу. Два раза в день он садился напротив печки и аккуратно, не торопясь, приступал к этому обряду. Выгреб золу в большой совок, вынес ее в бочку, стоявшую у крыльца, чтобы можно было потом использовать в огороде, и, положив лучину, которую он приготовил еще вечером, начал укладывать дрова. Когда все было готово, он открыл вьюшки, положил рядом с лучиной смятую газету и, немного полюбовавшись на свою работу, разжег огонь. «Правда» весело начала гореть и скручиваться в черные валики. Когда огонь с газеты перекинулся на лучину, он прикрыл дверцу и продолжал смотреть в небольшую щелку на пламя. Он смотрел на огненные языки и воспоминания снова начали оживать в сознании.
В самом начале войны, в октябре сорок первого, он ехал с командиром полка с только что налаженной переправы. Ужасно хотелось спать, ведь всего за несколько дней они проделали работу, на которую в мирное время отводили месяцы. Три пристани, которые с его легкой руки получили имена, сохранившиеся до сих пор, были построены рекордными темпами. Конечно, во время строительства было не до сна. И вот теперь веки слипались, и он уже не мог с этим бороться. Но не успел он как следует уснуть, как машина резко остановилась. Сон мгновенно слетел. За эти несколько месяцев он привык спать непроваливаясь, спать, не видя снов...
- Товарищ командир, гляньте, там какая-то машина. Просигналили нам, чтоб остановились, - полушепотом сказал шофер. Видимо почувствовал, что в машине сидит важная птица и это снижение голоса – проявление опаски и уважения.
Они столкнулись с генерал-лейтенантом Логуновым, заместителем командующего Ленинградского фронта. Генерал был высокий, статный мужчина с военной выправкой.
- Здравия желаем, товарищ генерал! – сказал он с командиром полка в один голос.
- Вольно! Следуйте за мной! - Несмотря на усталость, которая твердо отпечаталась на его лице, Логунов говорил четко, тоном, который не подразумевал возможности возражений.
Подойдя к своей машине, генерал достал из планшета карту и, развернув ее на капоте, показал небольшой участок.
- У вас есть трое суток, чтобы построить вот здесь дорогу, - сказал Логунов, показывая на карте участок местности. Пять километров дороги из шести должны были проходить по болоту.
- Товарищ генерал-лейтенант, за такие сроки дорогу построить невозможно, - пытался объяснить командир полка.
- Что значит "невозможно"? Сейчас война! Если через три дня дороги не будет - пойдете под трибунал!
Он почти не слушал разговор, он смотрел на карту и быстро прикидывал, что ему нужно, чтобы построить дорогу. Болото... пять километров сплошного болота...
- Товарищ генерал-лейтенант, для постройки дороги нам дополнительно потребуется... - начал он.
- Подождите! - генерал достал записную книжку и приготовился записывать. - Продолжайте!
- Потребуется шесть тысяч рабочих любых, лопаты, топоры, пилы, вязальные проволоки.
Нужного количества инструмента в нашем полку нет, прошу отправить из других баз.
- Вы закончили?
- Да.
- Хорошо, будьте готовы сегодня ночью принять шесть тысяч рабочих. К пяти утра у вас будет весь необходимый инвентарь.
Логунов развернулся, быстро сел в машину и уехал. Еще какое-то время они с командиром полка стояли на дороге и смотрели вслед уезжающей машине.
- Лейтенант Федотов, руководить строительством этой дороги я поручаю Вам, - сказал командир полка хриплым голосом. Он понимал всю нависшую над ними опасность: задача была практически нерешаемая, а отвечали они за ее выполнение головой.
- Есть, товарищ командир! - ответил он.
Как только они добрались до штаба, он назначил инженеров, ответственных за каждый небольшой участок будущей дороги, поставил задачу и началось...
Ночью стали приезжать рабочие. Практически все - женщины. Холодные, голодные и уставшие. Их перебросили на строительство дороги с оборонных работ. На большинстве одежда не по сезону и плохонькая обувь. Как же больно было на них смотреть. Места для ночевки нет, да и времени на сон не было. Старались накормить, как могли, и выдать хоть какую-то одежду потеплее. Это были не отдельные люди, это был один единый организм, перед которым стояла одна задача. Они строили не просто дорогу - они помогали своим мужьям, братьям, отцам и сыновьям, которые ушли на фронт в первые дни войны. Они дышали с ними одним воздухом и вместе били врага.
Работа закипела: пилили жерди, которые потом приходилось тащить по топкому болоту метров семьсот-восемьсот, складывали на болоте гать. Некоторые были совершенно обессилены и таскали даже легкие материалы по двое. Но никто из них не жаловался, никто не сознавался, что тяжело, что это выше человеческих сил. Иногда даже слышались шутки и смех... Дорога была готова в срок. Они одержали свою маленькую победу...
Это был первая его дорога в этой войне. Первая, но далеко не последняя. Скоро началась первая блокадная зима и его назначили начальником центрального участка легендарной Дороги Жизни.
Он построил много километров дорог, по которым везли хлеб в голодный и холодный город. Он видел, как из Ленинграда увозили по льду детей, на его глазах уходили под лед машины с хлебом, который был так нужен в городе. Он пережил тысячи бомбежек на льду, где никуда невозможно спрятаться и осколки рикошетом скачут по льду как лягушки. В шкафу висит китель с двумя орденом Красной Звезды и двумя орденами Знака Почета, в котором он иногда ходит в школу к внучке, чтобы рассказать детям о войне или надевает девятого мая на встречу ветеранов.
«Когда же вы, ветераны, все передохнете!», - опять провизжал мерзкий голос в голове. «Да, им сложно понять, сложно почувствовать. А что же будет дальше? Одноклассники моей внучки ходят к одиноким ветеранам, а что будет лет через десять-пятнадцать? Ведь некоторые из нас еще будут живы, а из памяти новых поколений война и рассказы о ней уйдут совсем. Сколько появится новых воплей, таких, как я услышал сегодня? И как будут их переживать те из нас, кто еще будет жить? Разве мы виноваты, что еще живы?».
Он открыл печку и помешал угли кочергой. Поленья уже давно рассыпались на угольки и, открытого пламени было уже почти нигде не видно.
- Живи ты дедушка долго, до правнучки! – весело говорила ему когда-то внучка.
- А откуда же она возьмется-то? – хитро спрашивал он, поправляя очередной бантик, который внучка умудрилась ему завязать.
-Возьмется, дедушка, возьмется! – обещала она и убегала играть.
Умер он через четыре с половиной года, не дожив до рождения правнука, названного в его честь, пять лет.