Прощение отдать за так, его глаза - забыть.
Мне проще бы навек отречься и в отрыв уйти.
С собой порвать и все любимое самой разбить...
Мой мастер мог меня легко услышать и найти;
Мой мастер мог меня легко и ласково ковать.
Срастись бы с ним теплом и тихо ликовать:
Все проще, чем навек отречься, в горизонт уйти.
Мне только б руки отогреть, в тепло б зайти.
Все слаще, чем забвение в прошедшего золе.
Остаться на обочине дороги жизни много горше:
Я как сгоревшее, все ржавое, не нужное реле,
Мне нечего здесь делать, ожидая что-то больше.
Мне нечего здесь ждать, прикрыв испуг мечтою,
Что мастер снова маяком зажжется впереди.
Мне нужно лишь навек отречься и совсем уйти,
Пока я громко не скулю, бессильно на него не вою.
Я от надежды добротой и лаской распустилась,
Тоска комками в жиже спазма горькой рвоты.
Хоть я и плакать, словно бы, вот-вот и разучилась,
Я прячусь от всего в своем надежнейшем оплоте.
Нора лисиц, как будто, скрыла слезы горьким смехом,
Окутала заледеневший взгляд любимыми хвостами,
Но излечив от страха, боли и потери лишь местами,
Скрывает все пробоины пушистым рыжим мехом.
От абстиненции паршивой мне покоя нет ни дня,
Ни жаловаться на нее, ни от нее спасение найти.
Наверно, все ж попробую навек отречься и в себя уйти,
Пока те вспышки злобной слабости не стерли, кто есть я.