А ты заходи...
( рассказ -ретро 80-х )
- Ну, здоров, племяш, - Без особой радости обнял Валерия родной дядя Николай Иванович. Не ожидая ответа, он бесцеремонно взял у племянника чемодан и направился с перрона быстрым, не терпящим возражения шагом к машине, что стояла на привокзальной площади. Валерий не успел поднять бровь от удивления, как уже сидел в видавшем виды «Запорожце», а дядя резко выворачивал руль для выезда на центральную улицу.
- А вы не потеряете меня по дороге? – Пытался пошутить племянник, недоверчиво придерживая ветхие, дребезжащие дверцы машины.
- Подберут… - Буркнул дядя. – У нас хорошие специалисты на дороге не валяются.
«Прохладненький прием, доложу я вам…» - Подумал Валерий, откинулся на спинку сиденья, решив больше не нарываться, и отдать инициативу разговора старшему по возрасту. Но тот сердито молчал.
Валерий пожал плечами и спросил себя: « А что ты ожидал? Это тебе захотелось романтики, новых впечатлений, острых ощущений. А у родителей другие виды на своих чад. С чего бы им плакать от счастья, если единственный сын по окончании медицинского института с красным дипломом и с практикой в клинике отца, одной из лучших в Москве, заявляет, что поедет работать в какую – то «Тмутаракань»? Единственное, чем успокоил родителей, согласился жить и трудиться в селе Тихом Приморского края, где проживали родственники и где, говорят, последний дипломированный фельдшер умер год назад от тихого пьянства…
Но вот и дядя, как выясняется, особой радости от выбора племянника не испытывает. Ничего, переживем и это…»
Дорога уже змеилась между сопками, покрытыми густой пышнотелой дальневосточной тайгой, принарядившейся местами в осеннее пурпурное или ярко – желтое одеяние. То круто взбиралась на самый верх, открывая с вершины сопки экзотическое великолепие низины, то шла вниз, удивляя уже в деталях разнообразием необычного субтропического ландшафта.
« Красота–то какая!» – Искренне восхищался Валерий, ни о чём не жалея, даже о том, что отказался лететь самолетом и целых семь дней трясся на верхней полке в душном вагоне поезда «Москва – Владивосток». «Зато - поворотный этап в автобиографии, этот незабываемый 1980 год, своё двацатипятилетие - отмечаю, как хочу! Проехал всю Россию, увидел, наконец, собственными глазами Урал, Сибирь, зеркало легендарного « священного Байкала» и почти добрался до кромки Тихого океана» - Положительно оценил свои первые эмоции молодой специалист и чуть не стукнулся о лобовое стекло. Дядя резко затормозил и съехал на обочину, где возле грузовика размахивал руками плотный и взъерошенный мужичок средних лет. Увидев, что его мольбы услышаны, побежал навстречу.
- Случилось чего? - Николай Иванович и сам был непрочь поразмять ноги после полутора часов езды, деловито заглушил мотор, кряхтя и вздыхая, вытащил себя, грузного и рослого, наружу и, приседая, снова спросил: - Поломался что ли?
- Колесо проколол…. Да я и сам бы уж поменял, запаска есть, только время не терпит уж. Жену везу в районную больницу рожать, а у нее по дороге схватки начались.… Уж вы не откажите, подвезите её. А я уж сам тут как – нибудь уж…
- Послушай «уж», непутевый муж. Кто же рожениц на грузовиках возит? Поди, не только ребенка, душу всю вытряс? Еще и « запорожец» остановил…. Ну, куда я ее с таким «богатством»? Соображаешь?
- Дык не столичная трасса. Уж полчаса никаких машин. А грузовик… дык я на нем шоферю в колхозе. Уж помогите.
Из грузовика послышались стоны. Валерий, тоже разминавший затекшие в дороге ноги, быстро направился к машине. Открыв дверцу, увидел бледное, в бисеринках пота, лицо испуганной женщины и мокрый подол платья.
- Идите оба сюда, быстро! У неё воды отошли. Никуда везти не надо. Вас как зовут?
- Антонина. - Едва прошептала запекшимися губами женщина. - Я боюсь…
- Ничего не бойтесь, Тоня, всё будет хорошо, держитесь за меня, потихоньку спускаемся. Муж, а муж?
- Федором меня зовут. Что делать – то?
- Рожать, Федя, рожать… Быстро найди брезент или одеяло, расстели вон туда, на травку. Канистра с водой есть? Тащи…. Ну и все, что для ребенка вез - пеленки, распашонки. Дядя Коля, ножик перочинный найдется?
- А как же! – кинулся к своей машине дядя и замер на полпути. - А зачем?
- Пуповину перерезать будешь… Ты что, дядя, не рожал ни разу? Вот зажигалка, прокали ножичек – то, да аптечку принеси. Йод, зеленка, бинты – все понадобится.
- Болят мои раны! – Ругнулся дядя и побежал так, как и в молодости не бегал.
Крики женщины рвали тишину леса. На обочине трассы остановились еще две машины. К ним бежали люди с ружьями, спеша «предупредить преступление». Один из них, услышав слова молодого парня, что склонился над женщиной, «Режь, дядя, кому говорю, режь!», быстро вскинул ружье, решительно крикнул:
- А ну, руки в гору! Стрелять буду!
Валерий осторожно встал с колен, медленно повернулся, и, улыбаясь, поднял руки с кричащим младенцем:
- Мальчик! Федя, давай пеленки уж…
Федя, держащий руку жены, заморгал глазами, засуетился, стал помогать обмывать и пеленать ребенка, всё повторяя: « Это ж надо ть? Сын, мужики, сын. И не думал уж…»
Мужики, наконец, сообразили, что к чему, поудивлялись: «Угораздило же…», « На всё воля божья»», « Добрым охотником будет, в лесу родился…» Полезли за фляжкой, предлагая Феде прийти в себя, да приложились и сами - за здоровье новорожденного и его мамаши. Один из них ткнул Федора локтем в бок:
- Слышь, папаша, анекдот расскажу. Медсестра спрашивает свою подругу из родильного отделения:
- Кто это у вас так голосит? Неужели та тройня пацанов, что родилась сегодня утром?
- Нет, - отвечает подруга, - это их отец!
Мужики добродушно рассмеялись. Дядя представил им молодого специалиста, и тот, что наставлял ружье, похлопал Валерия по плечу:
- Ты уж прости, мы тут трохи пошумели. С первым пациентом тебя, доктор! Да еще в лесном «госпитале»…
- А у нас девиз такой: лечить всегда, лечить везде…Вы мамашу с ребенком до районной больницы подбросьте. Как бы осложнения не было…
- Не боись, всё будет, как в аптеке! – И они подались кто к своим машинам, кто помочь Федору – поменять колесо.
- А вы, Антонина, молодец! – забирая сына у молодой мамы, похвалил Валерий. - Мальчик здоров, обошлось без патологии, но все равно, и вам, и ему обязательно надо побыть под наблюдением врачей. Так что, не домой, а в больницу. Поняли? Без всякой самодеятельности…
- Хорошо, доктор. – Слабо улыбнулась молодая мама. - А зовут – то тебя как, спаситель?
- Валерий.
- Спасибо, Валера. Вот и имя для сына не надо придумывать. А ты заходи... Из Григорьевки мы, второй дом с краю…
- Болят мои раны! Ну, ты, дока, племяш, ей богу, дока! – Не мог успокоиться от всех треволнений Николай Иванович, одной рукой ведя машину, другой, вытирая пот со лба. - А брат говорил, что на хирурга учишься.
- Я и есть хирург. Только когда учился в институте, каждое лето у отца в клинике подрабатывал: то в хирургии, то в гинекологии, то в педиатрии.
- А к нам, стало быть, земским врачом, Чехов ты наш…. Как там он говорил? В человеке всё должно быть прекрасно: и душа, и тело…
- …И диагноз, - Заключил Валерий и упрямо продолжал: - Имею право! Во–первых, у меня свободный диплом: где хочу, там и работаю. Во–вторых, я всю жизнь прожил в Москве. В пионерский лагерь и то в Подмосковье ездил. И всё! Я мир хочу посмотреть, российскими просторами подышать, полюбоваться. И в-третьих, московская клиника никуда не денется. Могу я после шести лет отличной учебы, и, заметьте, ответственной работы в клинике, взять себе отпуск на год, повидать родственников, а попутно и решить им проблему с местным фельдшером?
- Убедил, сдаюсь. Только думаю, что попутно с отдыхом фельдшерить не получится. Хлопотная должность, не смотри, что деревня… - Дядя крутанул руль к палисаднику в буйном цветении георгинов и остановился. – Приплыли, сэр.
- Спасибо за доставку. – В тон ему ответил племянник, чувствуя, что обида еще крепко сидит в могучей дядиной груди. - Проезд оплачу с первой получки. Чаевых не даю. Из принципа. – Добавил он с приклеенной улыбкой, толкнул ветхую дверцу и, прихватив «вязанку» книг по медицине, направился к дому.
- Ха! Какие мы гордые! – Хлопнул громко в ответ дядя, взял чемодан и зычно крикнул во двор: - Настасья! Снимай половики позорные, стели ковры узорные, неси душистый каравай, гостя «высокого» принимай!
- Тю, баламут! Полно тебе ерничать, Микола! – вышла из дома статная, но уже, как и дядя, седовласая Настасья. - Лерочка, голубчик, здравствуй! Батюшки – святы, здоровенный – то какой вымахал!
- Здравствуйте, Настасья Ивановна. - С радостью обнял тетушку Валерий - Извините, что задержались.
- А я все думки передумала, куда запропастились? Пироги все остыли. Тут езды – то три часа даже на нашем драндулете…
- Куда, куда… раскудахталась! Рожали мы! – Снова взвинтился Николай Иванович уже по поводу «драндулета». Настасья опешила, а дядя, больше ничего не объясняя, подтолкнул племянника сзади чемоданом. – А ты заходи, чего как неродной?
Вскоре они уже сидели за накрытым столом. И дядя, нетерпеливо ожидая Настасью из кухни, с плохо скрываемым вожделением поглядывал на традиционный графинчик.
- А это – любимая Николая Ивановича закусочка. - Тетушка появилась с новым блюдом, где была аккуратно лапшичкой настругана и маслицем приправлена черная редька.
Скатерть – самобранка уже ломилась от всяких яств, но, похоже, что хозяин ждал именно это блюдо. Валерий улыбнулся, а дядя молниеносно придвинулся к графинчику. Его глаза потеплели, и, наполняя рюмки, он мягко пожурил:
- Вот, Настасья, хоть у него и диплом с отличием, а горожанину ли знать, что редька - самый полезный овощ при простуде… - И отвалил себе полезного овоща сразу половину плошки.
Валерий подмигнул тетушке, поднял рюмку и изрек скрипучим голосом древнего лекаря:
- «А если прикладывать лекарственные повязки с редькой и медом, это исцеляет злокачественные язвы».
- Это кто ж такое сказал? – Поднял мохнатую бровь и опустил медленно рюмку Николай Иванович.
- Авиценна. Абу Али Хусайн ибн – Абдаллах ибн – Хасан ибн – Али ибн – Сина. Вторая книга «Канона».
- Все вместе? Или это фамилия такая долгоиграющая?
- Угу… - Неопределенно ответил молодой специалист, налегая больше на ароматные пельмени. - А еще он говорил: «Если скорпион ужалит человека, который поел редьки, то человеку вреда не будет».
- Ха! Слышь, Настасья, мне не страшны никакие скорпионы! Ну, давай, племяш, за твоего этого многофамильца. Представляешь, если за каждое имя да по стопочке, графинчика – то нам маловато будет…. Болят мои раны!
- Скорпионы у нас, слава богу, не водятся, - улыбнулась Настасья Ивановна, - разве что тот, в графинчике, «ужалит»…
- Вот язва. Ну, тогда за новорожденного Валерия! – Поднял снова рюмку дядя, а тетушка непонимающе переводила взгляд с одного на другого:
- Тю! Больше не наливать…. У нашего племянника, как мне помнится, именины в сентябре, Микола!
- Ха! А мы и не за нашего! Хотя, как же…. Теперь он как бы и наш тоже.
И дядя стал в подробностях описывать жене, как они принимали в лесу роды. Валерий, расслабившись, мягко улыбался, кивал головой, ощущая приятный прилив нежности к дальним родственникам, сидящим так близко, что на душе стало тепло и уютно, как дома.
Настасья охала, ахала, но, кинув взгляд на Валерия, спохватилась:
- Ладно, Микола, заговорили мы совсем нашего гостя, отдохнуть ему надобно с дороги.
- Ха! Ну, если рюмку устал поднимать, тогда да. Иди распаковывай чемоданы, устраивайся…. А завтра с утрева непременно в обход!
- Куда?
- В обход, говорю. В село. С людьми знакомить буду. Должны же они знать, что врач на селе объявился. Да и тебе повадней работу начинать. Пациентов надо знать в лицо! Или в городе врачи обход по палатам уже не делают? Так что не обессудь, с самого раннего утра – в обход по «палатам» каменным, да « теремам», расписным и праведным.
И Валерий, поблагодарив тетушку за ужин, направился в свою горенку, мурлыкая песенку из детского фильма «Айболит – 66»: «Нормальные герои всегда идут в обход»… Падая на кушетку, сам себе ласково пожелал: «Сладких тебе снов, Айболит – 80»…
… - Село наше небольшое, тихое, недаром так прозывается, - завел на одной ноте Николай Иванович, аккуратно прикрывая за собой калитку.
- А всё–таки, обидно. - Упрямо вернулся он к наболевшему. - Мы тут с Настасьей, было, носы подняли. Как же, первый родной племянник институт закончил с отличием, в аспирантуру приглашен, ученым станет. И вдруг на тебе. Моча в голову ударила. Совестливый ты наш… Может, махнем на рыбалку? Обход – это я так, для острастки. А?
Дядя остановился, просительно заглядывая в глаза Валерию. Но, встретив жесткий несгибаемый взгляд, глубоко вздохнул:
- Вот упрямая порода! Ну, пошли…. Болят мои раны!
С небольшой горки, где стоял их дом, Валерий с любопытством оглядел окрестности. Удивительно! Село напоминало огромное птичье гнездо, свитое в живописном горном распадке, где беленые, не всегда под железной крышей, хаты уютно сидели в разноцветье палисадников, словно пасхальные яйца – крашенки. В безветрии клубился дымок из печных труб, перекрикивались поздние петухи, лениво лаяли собаки, где – то недалеко бренчали боталом ушедшие на выпаса коровки. Казалось, ещё мгновение и зазвучит над селом красивая раздольная украинская песня… «Почему украинская? - поймал себя на этой странности Валерий. – Ну, да. Село похоже на унесенный ветром за тысячи километров украинский хутор».
- А живут здесь с давних времен переселенцы с Украины, - словно подслушал его мысли дядя, - да и других хватает, но украинцев больше. Потому и говор смешанный, да напевный…. И хаты белят, как у себя привыкли. И песни поют так, что душа замирает. И балагурят легко, за словом в карман не лезут…
Мимо проезжал немолодой усатый мужик на скрипучей телеге, груженой мешками. Дядя поднял в приветствии руку:
- Здоровеньки булы, Тарасыч! Чего везешь?
- Овес. - Шепотом ответил тот.
- А чего шепчешь – то?
- Да чтоб лошадь не услышала…
- Ха! «Борода» - анекдот… - Смеясь, махнул рукой Николай Иванович. - А все равно: « лишний хохоток – годок за вороток». Ну вот, до кума пришли. Держи ухо востро, Лера. Силыч – тот еще балагур, в краску вгонит, не заметишь. А вот и он собственной персоной: Тихон Силыч Дзюба по прозвищу «Небоскреб».
Из дома вышел сухонький щупленький мужичок лет пятидесяти пяти, с помятым лицом, напоминавший Щукаря, только без бороды и усов. Валерий невольно улыбнулся - так не вязались с Силычем ни мощное отчество, ни солидное, многоэтажное прозвище: « Метр пятьдесят с кепкой и то в прыжке»…
- Поэтому «Небоскреб»? – хмыкнул Валерий.
- Зря смеешься! Силычу нравится, говорит: звучно! Многоэтажно! А концовка? Он ведь еще тот матерщинник. Ну да мы на минутку… Доброго утречка, кум!
- Доброе, если спал не с коброю… - Вздохнул невесело Силыч, прищурился: - А ты заходи, чего как не родной? Милоновна! Гости до нас, едрёна вошь, нехай! – Крикнул он за дом, откуда раздавались звуки топора, присел на крыльце, где стояла потрепанная временем гармонь, накинул ремни и растянул меха:
Ты играй, моя гармошка,
Все печали разгребай,
С бодуна не варит бОшка,
Вот такой я раз... разгильдяй!
Сам себя «отцензурил» Силыч, глядя невинными детскими глазами на гостей, и, снова вздохнув, сгреб визгливые меха. А на заднем дворе сразу перестали колоть дрова.
- Это что же, Милоновна дрова колет, а ты на гармошке наяриваешь? – возмутился Николай Иванович, решительно направляясь к крыльцу.
- А что делать, если она не умеет играть на гармошке… - Философски заметил Силыч, поставил инструмент и неторопливо закурил. – А кто это с тобой? – Кивнул на Валерия, который не спешил заходить во двор. Тот с улыбкой глядел издали на происходящее, облокотившись на небольшой заборчик.
- Ты разговор не уводи, позоришь меня перед интеллигентным человеком.
Появилась Милоновна, дородная, сильная и миловидная кумушка, неся на животе большой эмалированный таз с бельем. За нею с охапкой свеженаколотых дровишек – средний сын Силыча Санька, семнадцатилетний рослый увалень.
- Доброе утро, кума! – Смутился и покраснел, поняв свой прокол, Николай Иванович. – Привет, Санек! Молодец, лихо дрова колешь! - Привстал, пропуская Милоновну на узкое крыльцо, забрал таз с бельем, открыл перед нею дверь.
- Добрее не бывает! Вишь, с утра меха рвет, в клуб не ходи… - Она павой прошла мимо мужа, наградив легким подзатыльником, широко улыбнулась: – Заходите в дом, гости дорогие…
- Ранние гости - не помин на погосте, могут быть и в радость, если в теле слабость… - Потирал руки Силыч, приплясывая на ходу от предчувствия похмельной рюмки. Но, вспомнив о другом госте, круто повернулся к Валерию: - А ты заходи! Чего к забору прилип? Я ж его вчера красил…
Валерий машинально отдернул руки и рассмеялся: опять разыграл.
В дом входили вместе, как старые друзья, по пути познакомившись и пожав друг другу руки. Силыч по ходу показал свой язык:
- Глянь, черный какой…
- А что случилось? – купился молодой специалист, издали заглядывая в щербатый рот, извергавший самогонный перегар.
- Пол – литра водки случайно разлил на свежем асфальте… - На полном серьезе ответил Силыч. А Валерий, споткнувшись на пороге от нового розыгрыша, попал прямо в объятия дяди.
- Вот, Милоновна, знакомься, мой племяш Валерий, Павлов сын, врачевать у нас будет. Диплом с отличием получил, сам в село напросился. Созна – а – а – тельный, - погладил по плечу племянника дядя.
- Не наезжай, Иваныч, не всё москвичам жировать на калачах, нам тоже нужны хорошие медики. – Заступился за гостя Силыч. – Пойдем, медицина, руки перед «операцией» помоем. – И повел его в кухню, радуясь в душе терпеливому «объекту» его шуток. - Так вот. Пошел мужик в лес пописать, да встретил медведя. Заодно и покакал. Не к столу будь сказано…
…Только через час, неуверенно спускаясь с крутого крыльца, дядя оправдывался:
- Ну не шуми, Айболит, надо было кума выручить. Он ведь незлобивый. Ну, перебрал вчера немного на свадьбе у соседей. Сам посуди, какая свадьба на деревне без гармошки? А он безотказный. Вот и страдает. А как они поют с Милоновной! Хор Пятницкого плачет…
- Похоже, это у кумовей ваших сегодня работа «плачет». Одиннадцать часов уже. Негры с плантации на обед возвращаются…
- Ошибаешься, парень. Милоновна уже с четырех утра на ногах: свою буренку подоила, на утреннюю дойку на летнюю ферму сходила, еду семье приготовила. Молочко – то парное понравилось? Так что, Милоновну держи на учете: сахарный диабет не от сахарной жизни, сам понимаешь. Да и Силыч – ранняя птаха – корову в стадо отогнал, печь растопил, животину покормил, курей да гусей. Лук с грядок собрал. Видал, на крыльце сушится? И то правильно, пора, а то дожди обещают. А вечером для Милоновны вся канитель заново, а Силычу - на дежурство. Сторожем он на овощебазе, до пенсии тянет. Здоровье - то на фронте оставил, контузия…. Да две язвы: одна в желудке, другая на языке…. Болят мои раны!
Валерий открыл, было, рот, да так и не сумел вставить ни слова в бурную речь дядиной «защиты». Притворил тихо калитку и помахал Силычу, присевшему на крыльце перекурить:
- С выпивкой завязывай, Силыч, алкоголь убивает клетки мозга.
- Убивает, убивает. – Быстро согласился Силыч. - Но только слабые и нежизнеспособные…
- И курить бросай!
- Вот щас всё брошу! Едрена вошь, нехай! А ты заходи! Следующий диспут у нас с тобой на тему: «Дороже здоровья только лечение»…
Внизу на дороге зачихала чья – то легковушка, потужилась, потужилась, да и встала. Шофер, увидев сразу столько дармовой мужской силы, открыл дверцу, просительно крикнул:
- Эй, мужики, подсобите малость! Подтолкните!
Валерий и Николай Иванович, ни слова не говоря, уперлись в багажник и дружно навалились на «строптивую». Силыч, пуская легкий дымок, пафосно прокомментировал с крыльца:
- Цыгане шумною толпою толкали в гору студебекер…
- … Ну вот, сейчас ещё четыре дома пройдем, и хата Карпыча в самый раз. Ты уж прости, сегодня, выходит, по старикам обход получается. Молодежь вся на овощных плантациях. Страда…
- Только никаких застолий! – категорически потребовал Валерий, сам угощавшийся у Милоновны исключительно парным молоком.
Но пройти мимо тех домов не получилось.
- Ой, больно! Не надо, батя, я больше не буду! – визжал мальчишеский голос. Дядя мигом повис на штакетнике, увидев ремень в руках хозяина:
- Тихон, ты за что Егорку так дерешь? Ишь, малец заливается.
Рев на время стих. Егорка, хмурый пацан лет десяти, пользуясь случаем, рванул в дом, а Тихон недовольно повесил ремень на крюк:
- А нехай слушается, когда отец говорит. Запретил ему на речку бегать, а он, шельмец, норовит раз по пять на дню смотаться… Шея длинная, резьба мелкая, вот и не доходит сразу.
- Все равно крутовато. Вроде как и не педагогично по нашим временам.
- Не педагогично, зато привычно. – И присев на лавку, да скрутив самокрутку, степенно продолжил. – Еще мой дед воспитывал отца по «Домострою». – Он поднял указательный палец и процитировал: - «Любяй сына своего, сокруши ему ребро». О! Усёк? Это чтоб почитал и боялся.
- Так он вас любить не будет! – Не выдержал Валерий, – вы как римский император Калигула – пусть не любят, лишь бы боялись…
- О! – Снова подтвердил его палец. - Император и то знал толк в воспитании…. А ты кто будешь, мил человек?
- Да это Валерий, племянник мой, Павлов сын, врачом к нам на село. – Спохватился дядя. - Вот с народом знакомлю…
- Ты плохого не думай, медицина, я ж не каждый день его порю. Я не император. Так, для профилактики, изредка «ремнетерапию» прописываю. Вот у меня, Валерий Павлович, что–то печенка стала побаливать. - Поморщился Тихон.
- А вам её случайно в детстве не отбили? – съязвил Валерий и потянул дядю за полу пиджака.
- Зубастый племянничек – то! – Добродушно рассмеялся Тихон и уже вдогонку уходящим крикнул: - А ты заходи!
- «Ремнетерапевт» хренов! Всю «картинку» испортил. - Сплюнул в сторону дядя, прибавляя шаг. - А так тихо у нас, спокойно. Каждого второго мужика в селе Тихоном зовут, потому и кличем всех по отчеству, для разнообразия…
Заливистый собачий лай во дворе, кудахтанье потревоженных кур, крики: « А чтоб тебя!», «Ну, погоди, гималайский разбойник!», «Гошка, подлец, стой!», - снова не вписались в дядину картину маслом. К удивлению племянника сам дядя, заслышав крики, ничуть не расстроился:
- Ха! Гошка шалит…- И пока шли до зеленой калитки, поведал новую историю. – Карпыч – охотник знатный, для него - тайга - дом родной. Однажды притащил из тайги медвежонка. Совсем кроха. Видать, от мамаши отбился, потерялся. Пожалел его Карпыч, молоком из бутылки с соской прикармливал. Гошкой назвал. Ожил малыш, симпатичный такой стал, белая манишка на груди, забавный, чертенок. Его так и прозвали – «Гошка – шалунишка, белая манишка». То в гараж залезет, проказник, всё вверх дном перевернет, то в курятник. Охотничий пес у Карпыча, было, облаял его. Так что ты думаешь? Гошка, сообразив, что тот на цепи, подошел к нему, нашлепал по заднему месту и ушел. Видите ли, ему лай собачий не понравился, и он вспомнил, как поступала с ним мамаша – медведица, если была недовольна. А потом подрос, стал соседям досаждать. Вот те и заартачились: неси в тайгу или в зоопарк сдай – сладу нет! Карпыч про зоопарк слышать не мог, повел в тайгу. Дважды уводил Гошку, и оба раза тот возвращался…
- Бог в помощь! Охотники для облавы не требуются? - Дядя вошел во двор и ринулся к Гошке, который забрался на собачью будку и был уже готов сигануть через забор к соседям. – Зверьё, ё моё! Ату его! Карпыч, поводок давай! Лера, заходи сзади, не пускай его к забору!
Гошка, поняв, что его обложили со всех сторон, перетаптывался с лапы на лапу, низко наклонив голову и глядя исподлобья то в одну, то в другую сторону. Тут – то его и захомутали, стащили с будки и привязали к скобе на двери сарая. Лайка, отвоевав своё жилье, сразу успокоилась и залезла внутрь, а Гошка, насколько хватало поводка, хмуро бродил туда и обратно, как заведенный.
- Ну, спасибо, Иваныч, вовремя подоспел. – Карпыч, крепкий кряжистый, одногодок Силыча, присел на топчан. – Чайку, что ли, с устатку? Гостя представишь или так, мимо проходил?
- Знакомься, Карпыч! Валерий Палыч, племянник из Москвы, за лекаря пока будет…
- Дело! А то без медицины в селе народ и болеть – то перестал: больничный выписать некому. Так я пошел за чаем, а вы идите в беседку, я мигом! - Карпыч громко выдохнул, расправил усы и бороду, хотел, было, встать, да согнулся снова, схватившись за живот.
- Ты чего, Карпыч, животом маешься? Может, съел чего не то? – подошел к нему Николай Иванович.
- Та, ерунда, второй день в правом боку покалывает. Сейчас отпустит. - Разогнулся и засеменил вперевалочку к дому.
- Правда, за чаем? – недоверчиво глядя прямо в глаза дяде, спросил Валерий, игравший с Гошкой. – Что это он за бок держится?
- Говорит, покалывает что–то. А насчет чая - истинная правда! Карпыч – знатный таежник. У него трав целебных, корешков – больше сотни туесков…
Они шли по дорожке из толченого красного кирпича, и Валерий не мог не заметить, что у Карпыча все по - другому: дом, что терем расписной, аккуратные хозяйственные постройки – перед домом, а не на заднем дворе, и сплошь обвиты декоративным плющом. Под окнами – клумбы с экзотическими цветами, а за домом открывался вид на великолепный сад с пасекой в глубине.
Валерий невольно остановился, пораженный ботаническим изыском. Вся задняя стена дома заплетена старой виноградной лозой с гроздьями мелкого красного винограда. Просторная беседка в восточном стиле густо увита и вовсе незнакомой жителю средней полосы лианой. А за нею возле забора, который и забором трудно назвать – так, решетка, завитая хмелем, – цветущая яркими пятнами альпийская горка, увенчанная наклоненным кувшином типа амфоры. А на кувшине, будто готовясь к прыжку, сидел не то варан, не то мини – дракон с выпученными зелеными глазами и раскрытой пастью, откуда извергались прозрачные струи воды, прямо в небольшой водоем, облицованный галечником. Разлапистые листья на его поверхности, торчащие из воды головки семенников, подсказывали, что здесь еще недавно цвели в своё удовольствие, страшно подумать, царственные лотосы. А вокруг разбегались песочные тропки с редкими небольшими валунами – признак японского сада камней.
- Потрясающе! Тридевятое царство, японское государство! Ущипни меня, дядя, я не сплю?
- Субтропики тут у нас, чего только не растет! – Просто ответил дядя.
- И это всё сам Карпыч?
- Нет, конечно. Супруга его Марыся, царствие ей небесное, жива пока была, садовничала. Агротехником в совхозе работала. Представляешь, чего придумала? К простой яблоне привила ветки груши, абрикоса, вишни. И, что удивительно, все они приносят отличные плоды! И Карпыча припрягла к садовым работам, но тот больше на пасеке любит возиться, да в тайге пропадать. Ну вот, а потом Марыся и дочку научила всяким премудростям. Эту теперь хлебом не корми, дай новый сорт чего – нибудь такого – эдакого вырастить!
- Тоже в садоводы пошла?
- Ха! С точностью – наоборот, в юристы.
- Вот и я ей говорю: « Почему в юристы? Твои руки природа признала». - Въехал сходу в разговор Карпыч, выходя из - за угла с полным подносом. – «Земля, как и тайга, не каждому в руки дается». А она мне: « Руки, отец, к земле тянутся, а голова в юристы просится»…
- А душа? – серьезно спросил Валерий.
- А душа у неё поет… - Мягко и уважительно ответил дядя, помогая Карпычу ставить чашки с замысловатым восточным узором. А тот взял со стола секатор и начал стричь небольшие веточки прямо с лианы, что обвивала беседку.
– По вечерам, вот в этой беседке подруги собираются, под гитару поют. Она и сама сочиняет. Дюже гарна дивчина. Что? Удивил? – И как–то особенно пристально посмотрел на племянника.
Валерий смутился и быстро увел взгляд на Карпыча, который, помыв веточки водой из пасти дракона, мелко резал их прямо в заварной чайник.
- Лимонник это. – Дипломатично сменил тему Карпыч. – Два года назад в тайге несколько саженцев выкопал, а они рады стараться, на солнышке джунгли мне устроили. – Карпыч втянул в себя аромат чая. – Вот сейчас минут пяток постоит, и взбодришься. Всю усталость как рукой снимет! - Взял пустой поднос, направился в дом и на ходу крикнул: - Я, Иваныч, за печенюшками. А ты проследи, через минутку еще кипяточка добавь.
- Ты не стесняйся, хлопец, попробуй Карпычева медку. - Пододвинул плошку к племяннику дядя. – А я тебе, пока его нет, случай про Софьюшку расскажу.
- Так дочь Софией зовут? Красивое имя.
- А то! Ну, слушай. Сдавала Софья экзамен по уголовному кодексу. И есть там статья «о покушении с негодными средствами». Ну, это когда оружие неисправно. Так вот, ходит она перед дверью, волнуется, говорит подруге: «Только бы не попалось изнасилование. Сгорю от стыда, не расскажу». Застенчивая была, страсть! Вызывают её, берет билет и на тебе, второй вопрос как раз про это самое. Ну, первый рассказала блестяще, а по второму молчит и всё. Старый профессор нервничает, торопит. А она молчит. Тот выходит из себя, вскакивает и начинает кричать: «Девушка, это же просто! Если я ночью нападу на вас где – нибудь в переулке с целью овладеть вами, угрожая…» Не дав ему договорить, она тут же выпалила: «Это будет нападение с негодными средствами!». Профессор минуту стоял, ошарашенный, а потом расхохотался. Слезы вытирает, берет зачетку и ставит «отлично». «Это, - говорит, - вам за остроумие». Профессору под семьдесят уже было. Не обиделся за «негодные средства». Чего Карпыч так долго? Сам печет те печенюшки, что ли?
- Здравствуйте, Николай Иванович! - певуче поздоровалась и обожгла незнакомца взглядом смородиновых глаз симпатичная девушка лет двадцати трех, одетая по – городскому, в джинсы и свободный блузон.
- Ха! Софьюшка! – поднялся мигом дядя. - Здравствуй, дочка, знакомься, это Валерий, мой племянник, вчера из Москвы.
Валерий медленно вставал из–за стола с ложкой, полной золотистого меда, не замечая, как он льется в чашку. « Что ж они самого главного не сказали? Она же еще и красивая…»
- Ну что? В медпункт идем? – толкнул дядя племянника.
- Зачем? – Не понял Валерий.
- Как зачем? Укол от столбняка делать…
Девушка подошла, мило улыбнулась, и первая протянула руку:
- Здравствуйте. Софья. А где отец?
- В дом пошел. Вот сидим, ждем, почаевничать пригласил, печеньем грозился угостить, да чего–то задерживается.
Улыбка исчезла с лица Софьи, она повернулась и стремительно кинулась в дом. Дядя с племянником поспешили за ней.
Карпыч лежал в гостиной на диване, зажав руками живот.
- Отец, тебе плохо? – Софья гладила его по груди, ладонью щупала лоб. – Может, «скорую» из райцентра вызвать?
- Да не суетись, дочка. Я таблеточку выпил, может, пройдет. - Слабо улыбнулся гостям: - Вы уж простите меня, никудышного хозяина…
- Можно я его осмотрю? – подвинул дядю Валерий и, не дожидаясь ни от кого разрешения, решительно сел рядом с Карпычем. – София, принесите, пожалуйста, чистое полотенце, смочите холодной водой.
София беспрекословно бросилась в другую комнату. Валерий оголил живот Карпыча и начал осторожно пальпировать правую сторону:
- Здесь больно? А здесь? Так, согните правую ногу, прижмите к животу. Сильнее! Больно? Ну что ж, похоже на симптомы аппендицита, причем подзапущенного. Надо везти на операцию. Медлить нельзя, может развиться перитонит. - Он положил прохладное полотенце на потный лоб Карпыча. – Сколько езды до вашего райцентра?
- Километров сорок, не меньше. Почитай, час с гаком! - Ответил, почесывая затылок, дядя. – Пока дозвонимся, пока приедут, пока обратно довезут, пока хирурга найдут…. Так, может, в наш медпункт? А? – и он вопросительно глянул на Валерия.
- Шутите, Николай Иванович, - чуть не в слезах обиделась Софья. – А мы – то где хирурга возьмем?
- Так вот он! Валерий Павлович – молодой, но уже специалист.
- Уж не ты ли вчера на трассе роды принимал? – Тихо спросил Карпыч.
- Ха! – хлопнул себя по коленке Николай Иванович. - Вот деревня! Беспроводное радио! Болят мои раны!
- Да охотники знакомые заезжали ко мне за медом, рассказывали… - Отвернулся к стене Карпыч, снова морщась от боли.
- А условия в медпункте для операции есть? – Недоверчиво спросил Валерий. – Медсестра нужна, ассистировать…
- Так вот она! – Вскинул руки теперь в сторону Софьи неугомонный дядя. – И бывшему фельдшеру помогала, и так, который год, по вызовам бегает, первую помощь оказывает…
Валерий удивленно воззрился на Софью, словно впервые увидел. А та, глядя ему прямо в глаза, быстро и четко отчеканила:
- Хирургический инструмент в полном наборе. Анестезия – в достаточном количестве. Бинты, препараты – в наличии.
- Тогда София, бегите в медпункт, готовьте всё к операции. Карпыч, идти сможете? Мы с дядей подсобим…
Валерий уже делал последние стежки, зашивая брюшину, когда позволил себе отвлечься на посторонние мысли. Он с интересом глянул на Софью, неожиданно осознав, что в течение всей операции отдавал ей «команды», как профессиональной медсестре, и она ни разу не ошиблась.
- София, а откуда такие познания в медицине?
- Я – военнообязанная. Медицинские курсы в институте обязательны. А тут, дома, практики хватает, да еще с фельдшером проблемы. Куда денешься, если людям помощь нужна?
- Ну а препараты, лекарства, оборудование? Прямо – таки, роскошь для села…
- Это «погранцы» помогают, шефы. Бартер у нас: совхоз им овощи, мясо, молоко, а они нам – солдат на уборку, медикаменты по надобности.
- Пульс проверьте. – Вернулся к своим делам Валерий. - И позовите, пожалуйста, дядю – переложить Карпыча на каталку. Ну, вот и всё. Как самочувствие пациента?
- С пивом потянет. – Слабо улыбнулся Карпыч. - Слушал я тебя, а самому смешно стало. Знаешь, как бы наш бывший фельдшер оперировал? « Скальпель! Тампон! Зажим! Спирт! Огурец! Спирт! Всем спирт! С окончанием операции!»
- Ха! Шутит, значит, живой! Болят мои раны! – влетел взволнованный Николай Иванович. – Тебе, Карпыч, смеяться нельзя – шов разойдется… Лера, а может, и мне удостоверение медбрата выдашь? Родовспоможение, аппендикс, что там у нас еще по плану?..
Усталое, но по – прежнему ласковое солнце уже падало за ближайшую сопку, когда они втроем возвращались на свою улицу, Радовались, что операция оказалась несложной, обошлись местным наркозом, обсуждали ночное дежурство возле больного, диету и другие мелочи.
- А за Карпыча не беспокойся, - заверил доктора Николай Иванович, - он мужик крепкий, быстро на ноги встанет. Они с Силычем во время войны в разведке служили. Это тебе не артиллерия: «два ржавых лаптя левее солнца по врагу мочеными яблоками, батарея, пли – и!» - Изобразил дядя артиллериста, сощурив один глаз и выставив ладонь с вытянутым пальцем. – Й–ох-ха! – Отряхнул руки и продолжил;
- Вот случай был у них: получили они с Силычем задание – разведать дальний лесок, где немцы стояли, «языка» добыть. Ну, по темноте юркнули в кусты возле расположения немцев, залегли, обсуждают, как лучше провернуть дело. Вдруг, слышат, насвистывает кто–то, как у себя в саду. Силыч выглянул и обомлел: прямо на него шел громадный рыжий детина при офицерской форме и планшете. Карпыч знаки делает, мол, брать будем. А Силыч, мол, не спеши, знаешь, куда он идет? Правильно, куда царь пешком ходит. И точно. Немец дошел до густых кустиков и только приспустил штаны, как они его мешком и накрыли. Сильный оказался, сам идти не хотел, пришлось приглушить трохи. Карпыч всю дорогу его тащил на себе. А как в штаб доставили, немец оклемался. Мешок снимают, а у того штаны вниз. Он руками за штаны. А Силыч, хохмач, как гаркнет: «Хенде хох!». Тот руки вверх, а штаны вниз. Штабные гогочут. А Силыч снова: « Хенде хох, едрена вошь, нехай!» У немца аж веснушки побледнели, но нашелся: одну руку поднял, а другой галифе держит. Вот так Силыч с Карпычем по медали заработали. Ценный оказался немец. А Силычу командир ещё и часы подарил – за «разрядку напряженности». Говорит, за всю войну так не смеялся…. Ну, вот и наша улица. Мальчики танцуют налево, девочки направо… - Но, взглянув на молодежь, Николай Иванович мысленно чертыхнулся, а вслух всепонимающе произнес: - Ох, и заждалась меня Настасья! Пошел я, ребятки…. А обход мы завтра продолжим!
- Это хорошо, что решили у нас поработать, – открыла калитку Софья. – А то пока нового фельдшера пришлют по распределению. Да и мне скоро уезжать.
- Куда, если не секрет?
- В Москву, в институт. Последний курс, защита диплома.
Валерий замер, сразу и не поняв, что произошло. Сердце оборвалось мгновенно, как у ребенка, которого подразнили красивой игрушкой и тут же отобрали. «Вот такая, значит, ирония судьбы» - мысленно прощался он с той, которая за один день удивила и шокировала его столько раз, что безоговорчно и бесповоротно завладела всем его существом, а теперь удалялась по кирпичной тропинке, гордая и независимая. Загадочная дальневосточная принцесса…
Почувствовав спиной его взгляд, Софья остановилась и медленно, будто прислушиваясь к себе и сразу не решаясь на важные для неё слова, обернулась:
- А ты заходи! Чай с лимонником совсем остыл…