Возвращение на восток

МОИМ ДРУЗЬЯМ, ВОЕННЫМ ПЕРЕВОДЧИКАМ
Приветствую вас, друзья мои!
И сразу прошу простить за то, что, быть может, кого-то не упомянул в своей книге. Годы неумолимо стирают из памяти события, факты и фамилии. Но, поверьте, я помню всех и каждого из вас, ибо все мы - одно целое!
Рассказывая о себе, пишу и о вас, так как вы окружали меня в институте, сопровождали в далеких заграничных командировках, служили вместе со мной в воинских частях и многочисленных учебных центрах. Мы и сегодня вместе!
Читая эту книгу, вы легко уловите ту атмосферу и вдохнете тот воздух, которым мы все дышали, и узнаете в давно прошедших событиях самих себя.
Мы прошли подготовку в Военном вузе, вращаясь, по сути, в армейском, мужском коллективе. Если сравнивать условия учебы и быта военных и гражданских учебных заведений, то мы, быть может, были лишены в наши юные годы тех студенческих радостей и свобод, которые ощущали сверстники «на гражданке». Недаром говорят: студенческие годы - лучшие в жизни!
И все же, будь в моей воле возможность вернуть назад свою юность и все начать сначала - выбрал бы тот же путь!
Итак, обо мне и о вас, и не только.
;
ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ВОСТОК
(ПОВЕСТЬ);
ЧАСТЬ I ИЗ НАСТОЯЩЕГО В ПРОШЛОЕ
Глава 1. Шарм-аш-Шейх, сентябрь 2006 г.

Мужчина и женщина, прогуливаясь по территории пятизвездочного отеля «Мовенпик» в Шарм-аш- Шейхе, шли вдоль продолговатого и длинного, плавно закругляющегося бассейна.
 Какая духота! Наверное, больше тридцати. А ведь уже восемь вечера и совсем темно, - сказала женщина.
 Цикады поют. Завтра опять жара будет, - заметил мужчина.
 Ничего, на следующей неделе уже октябрь. В Москве прохладно - и тут похолодает. Вот градусов тридцать днем было бы в самый раз! Ты как думаешь? - спросила Алла.
 Ну да. А вечерами будет совсем хорошо, - ответил Олег.
Они только сегодня утром прилетели в Шарм. В аэропорту их встречали с табличками служащие отеля. Арабы были расставлены равномерно от аэропорта до самого автобуса и вполне сносно общались по-русски.
Разместившись в отеле и кое-как развесив вещи, супруги переоделись и поспешили на море, ближе к воде.
Берег у моря был обрывист. Спустившись вниз по многочисленным деревянным лесенкам, они перевели дух. Пляж оказался песчаным. На нем были разбросаны лежаки, а в песок были воткнуты стационарные большие грибки, покрытые сухим тростником.
Разноязычная публика отдыхала на лежаках, загорала, галдела, перемещалась и плавала. В море, через коралловый риф, который тянулся вдоль всего побережья, выходила металлическая лестница с перилами. Сойдя с нее, купальщик сразу попадал в морскую бездну - глубина у берега была метров 12-15.
Плавая и ощущая, как очень соленая вода Красного моря держит тело на поверхности, мужчина вспомнил давний случай, произошедший с ним в городе Ходейда, на побережье того же Красного моря, и холодок пробежал по его спине...
Находясь в спецкомандировке в Северном Йемене в 1975 году, группа военных специалистов, и Олег в их числе, выехала из столичного города Саны по так называемому «большому кругу». Нужно было посетить ряд воинских гарнизонов в городах страны: Таиз, Ибб и Ходейда. Поездка была сложной, дорога шла вверх, через горный перевал Ярим, находящийся высоко над уровнем моря.
Выехали на джипах, налегке, в сопровождении арабских офицеров Генерального штаба. Старший из них, подполковник (в те времена высший в стране воинский чин), взял в путешествие своего сына, лет 12-ти, которого отчаянно тошнило на горном серпантине.
- Мафиш хоф! (Не бойся! - Йеменский диалект, араб.) - все время повторял отец, подбадривая мальчика.
Экспедиция время от времени делала короткие остановки, чтобы передохнуть и размять затекшие ноги. Асфальтовая дорога была вполне сносной, однако отсутствовало всякое ограждение.
На очередном привале трое русских мужчин подошли к краю обрыва. В нескольких сотнях метров торчала верхушка сопки, а на всем расстоянии между людьми и сопкой плыл густой туман.
 Наверное, минут 10 только лететь вниз, - предположил один из них.
 А потом - такая же лепешка, как та, которую мы недавно видели, - добавил другой.
Около двух часов назад экспедиция сделала привал у груды искореженного металла. Автобус, перевозивший паломников из Мекки, сорвался с горной дороги вниз и, пролетев несколько сот метров, упал на нижний серпантин. Погибли все ехавшие в нем 18 человек.
Еще через несколько минут русские спецы заняли свои места в машинах, и джипы, натужно гудя, поползли дальше, поднимаясь все выше по горному серпантину. Стало прохладнее и заметно труднее дышать.
И вдруг повалил густой снег. Хлопья летели так обильно, что за какие-то мгновенья летний пейзаж превратился в зимний. Арабы были одеты в военные френчи, а наши специалисты, по неопытности, в безрукавках - тряслись от холода.
 Это перевал Ярим, - пояснил подполковник. - Дальше дорога пойдет только вниз.
На очередном привале около машин столпились какие-то люди. Все они были одеты в шкуры и молча разглядывали чужих. Среди местных особенно выделялся один подросток. Взгляд его светлых глаз остановился на Олеге. В свою очередь, он попытался завязать разговор с мальчишкой, но ответа не последовало. Кажется, паренек стоял на снегу босиком...
 Это горцы, - пояснил арабский подполковник. - Они не понимают нашего языка. Нужно уезжать отсюда.
Старший заметно нервничал.
После часового спуска стало намного теплее. Уже легче дышалось. А еще через пару-тройку часов машины выехали на равнину.
Перед ними лежала в первых вечерних сумерках отдыхающая от нестерпимой дневной жары пустыня
Тихама. Раскаленный докрасна диск солнца медленно опускался за горизонт. Пустыня оживала. Здесь все шевелилось, ползало и прыгало. Перебегало через одинокое шоссе. Хотелось поскорее проскочить это пространство.
Но, наконец, уже в полной темноте южной ночи экспедиция доползла до Ходейды, города на берегу Красного моря. Город освещали лишь немногочисленные уличные фонари, гирлянды редких кафе и лавчонок.
Доехав до отеля «Медитереньен», джипы остановились, и экспедиция не без удовольствия спешилась.
В отеле предполагалось поужинать и переночевать, а весь следующий день поработать в частях местного гарнизона. Потом день на отдых - и снова в путь.
Итак, был запланирован целый день отдыха, который наши друзья собирались провести на берегу моря. Выйдя из машины, запыленные и потные, русские спецы жадно вдыхали воздух, насквозь пропахший планктоном и морской водой. Хотелось лишь одного - скорее искупаться в море.
Побросав вещи в гостиничном номере и пообещав вернуться через час, то есть к ужину, который только начали готовить, они рванули на шум прибоя.
Купались в кромешной тьме на каком-то диком побережье, там, куда ноги вынесли, плывя по лунной дорожке...
Глубины у побережья большие. Сделаешь несколько шагов, а дальше - бездна. Но, в 30-50 метрах от берега шла коса планктона и кораллового рифа. Считалось, что акулы боятся рифа и не заплывают за него, то есть не подходят близко к берегу.
Туда, к рифу, и поплыл Олег в свой выходной день. Очень хотелось добыть кусок коралла, который переливался на свету всеми цветами радуги.
В те годы во многих московских квартирах на трюмо стояли кораллы, диковинные чучела рыб и морских ежей, всевозможные раковины. В общем, это было модно. И говорило о том, что обладатель всех этих трофеев побывал где-то далеко-далеко, на морях и океанах.
Добравшись без проблем до рифа, наш пловец забрался на него. Рукояткой ножа отбил несколько кусков кораллов (себе и друзьям, ждавшим его на берегу) и, отправив их в сетку-кокан на ремне у пояса, стал медленно погружаться в воду, намереваясь плыть обратно к берегу.
И вдруг сердце его подпрыгнуло, и звонко забарабанило в ушах - мимо него, в нескольких метрах, проплыл плавник громадного чудовища. Это была акула-молот.
Не помня себя от ужаса, Олег оказался на каменной гряде, выступавшей из воды. А потом, до самых сумерек, все силился заставить себя нырнуть в воду и проплыть эти пятьдесят злополучных метров до берега.
Ребята, не понимая, что происходит, долго размахивали руками и что-то кричали. Но море гасило звуки.
И, наконец, он решился. Друзья, наблюдавшие за ним со стороны, рассказывали потом, что уже приплыв, он еще некоторое время молотил руками прибрежный песок!
Позже, если он заболевал с высокой температурой, видение возвращалось в горячечном сне - и тогда бил озноб.
Но справился, конечно, - заставил себя забыть о случившемся эпизоде.
А вот сейчас, по прошествии многих лет, опять вспомнил...
Выйдя из воды и подставив себя жаркому солнцу, мужчина долго смотрел на скалистый берег, уходящий за горизонт. Аккабский залив, рай для дайвенгеров. Особенно много их собирается в египетском городке Дахаб. В этом непрезентабельном грязном городке, где еще находится несколько национальных предприятий золотых изделий Египта. Собственно, дахаб - это и есть золото по-арабски.
Перед самой арабо-израильской войной Египет блокировал вход в Аккабский залив для израильских и других кораблей, которые везли в Израиль грузы, считавшиеся стратегическими. О закрытии залива заявил сам президент Египта Гамаль Абдель Насер, выступая с речью в мае 1967 года.
Пятого июня 1967 года Израиль поднял в воздух всю свою авиацию. Она уничтожила авиацию Египта на военных аэродромах в Каире и Аль-Арише, установив свое превосходство в воздухе. Для нападения на египетские ВВС был выбран момент, когда происходила смена ночных и дневных дежурных. За несколько минут почти все египетские самолеты были уничтожены на земле.
Затем началась сухопутная фаза операции. В Египте бронетанковые силы Израиля наступали по четырем направлениям: на Абу-Агилу, Аль-Кантару, Газу и Шарм-аль-Шейх. Все было решено за считанные дни.
Результаты:
Война 1967 года явилась серьезным военно-политическим поражением арабских государств (Сирии, Египта, Иордании).
Были потеряны:
 Старый город Иерусалима (его арабская часть);
 Синай;
 Сектор Газа;
 Западный берег реки Иордан (территория Иордании);
 Голанские высоты (Сирийская территория).
Количество палестинских беженцев составило
около 500 тысяч человек.
 Смотри, какие рыбки! - отвлекла от раздумий жена.
Прямо около берега, у деревянных мостков, чинно стояла стайка игл. Кроме них, в воде резвились рыбки всех цветов радуги, явно ожидая от людей лакомых хлебных кусочков.
Накупавшись, супруги долго карабкались в гору по солнцепеку. Останавливаясь и отдыхая на лестничных пролетах, проклинали свою физическую немощность.

Глава 2. Москва. Военный институт, сентябрь 1968 г.

 Вы можете хоть все уйти из института, - майор Крестьянинов мерно прохаживался вдоль строя только что вернувшихся из лагерей слушателей Военного института иностранных языков. - По вам по всем армия плачет, вот там бы вас сразу научили бы дисциплине!
 А мы где? - послышался вопрос из второй шеренги.
 Отставить разговоры! - огрызнулся майор. - В войсках служба, а здесь курорт!
 Ни фига себе курорт! - послышался приглушенный шепот из второй шеренги.
 Как ты думаешь, он воевал?
 Откуда, ему лет сорок.
 Значит, в 45-м ему было лет шестнадцать-семнадцать. Не успел. Потому и выпендривается. Фронтовики по мелочам не размениваются!
Майор Крестьянинов тем временем подал команду, строй повернулся налево и начал движение в столовую.
 Не тяни ногу, салага! - раздался за спиной надменный голос старослужащего (так называли тех, кто поступал в институт не после школы, а непосредственно из войск или уже по окончании срока службы), и один из молодых ощутил удар сапога по своей пятке.
 Еще раз так сделаешь, и я тебе так наверну по «чану», мало не покажется, - повернулся он к старослужащему.
 В казарму вернемся и поговорим, - зло прошипел «старик», но подсекать больше не осмелился.
В лагере произошел случай, который сразу выделил парня из числа салаг. Вчерашние школьники сильно зауважали, а старослужащие, хоть и хотели наказать по-свойски, по-армейски, сделав ему «темную», но «доказать» ничего не смогли. А где-то в глубине души и сами прониклись к нему уважением, хотя и не показывали вида. А произошло вот что.
На лагерном сборе, который был объявлен сразу же по окончании вступительных экзаменов, первокурсников вывезли в район подмосковного города Щелково на Медвежьи озера - для прохождения курса молодого бойца.
Лагерь института соседствовал со Звездным городком и находился в очень живописном месте, на опушке соснового леса. Но красотами полюбоваться не давали.
За новобранцев взялись всерьез: утром подъем в 6.00, ежедневный семикилометровый кросс в сапогах и непременно с голым торсом. Далее полевые или классные занятия по военным дисциплинам: тактике, топографии и проч. К вечеру новобранцы валились с ног.
По распределению отцов-командиров Олег попал в одну палатку со старшиной курса, которого за высокий рост 2,04 метра прозвали Алефом (первая буква арабского алфавита - алеф - напоминала цифру 1 или, проще говоря, наклонную палку).
Старшина изо всех сил старался навести «армейский порядок» и выслужиться перед начальством. Ходили слухи, что на курс набрали слишком много народа и будет отсев. Алеф едва вытянул на вступительных экзаменах. Говорили даже, что по языку у него вообще-то была сначала двойка, но потом за него заступились. Ведь старослужащие имели приоритет перед вчерашними школьниками, у которых в памяти еще свежи были учебные дисциплины.
В палатке трое лежали рядом на общем деревянном настиле, укрываясь шинелями и тщетно пытаясь согреться. Старшинское место находилось отдельно, сбоку, и также без особых удобств.
Понятное дело, вставать утром не хотелось ужасно.
И когда в 6.00 начинал хрипеть «колокольчик» и проигрывался сигнал «подъем», Алеф, не вставая сам, начинал орать и выпихивать новобранцев из палатки на построение и утренний кросс, находясь еще некоторое время в блаженном положении лежа.
Когда в утреннем тумане все, дрожа и мучительно ожидая команды «бегом», чтобы согреться на ходу, жались друг к другу, из палатки появлялась сначала задняя часть, затем спина и все остальное, что считалось Алефом.
Такая несправедливость казалась вопиющим хамством. Но поведение начальствующего лица являло константу.
И вот однажды, заготовив орудие возмездия с вечера, Олег, по молчаливому согласию однокашников Миши Абрамова и Валеры Яроша, задумал и успешно осуществил свой план. Выскочил из палатки первым и, пошарив в кустах, выхватил ствол подготовленной, заранее ободранной ели, чем сильно удивил дневального - стоявшего под грибком со штык-ножом и в плащ-накидке - кадета Шкарупету.
А когда из палатки показалась филейная часть старослужащего Алефа, наш друг с силой нанес удар чуть выше начальственного копчика - и тут же выбросил елку в кусты. Алеф тяжело крякнул и плюхнулся на колени, лицом вовнутрь палатки.
Как оказалось позже, при служебном расследовании, никто «ничего не видел».
Заместитель начальника лагерного сбора подполковник Шах-Назаров был человеком умным, преподавателем института, а не строевым командиром из «дубовой рощи» (так называли кафедру оперативно-тактической подготовки института, сплошь состоявшую из строевых офицеров, в прошлом командиров, полковников и подполковников).
Он сразу все понял, лишь бросив взгляд на руки нашего «инквизитора», тщетно пытавшегося оттереть ладони от елочной смолы. Внимательно поглядел на молодого бойца и, улыбнувшись черными, как смоль, южными глазами, отдал распоряжение двигаться на занятия.
Алеф бушевал от несправедливости, а еще оттого, что стал предметом насмешек. Обещал всех «вывести на чистую воду» и написать рапорт по команде. Но так ничего и не сделал, потому что, хоть и был «каланчой», но парнем порядочным и сердечным. И хотел лишь одного: удержаться в институте.
Много позже, уже в 2000 году, на встрече бывших однокашников, постаревший, сильно изменившийся, но все еще узнаваемый старшина осторожно напомнил тот случай. (Значит, все знал!) Но разговор не получил продолжения. А зачем? Совсем другие чувства переполняли нашего друга, тоже повзрослевшего и умудренного опытом. Ему было просто очень хорошо с теми, кого он помнил молодыми и всю жизнь, вспоминая, любил.
По возвращении из лагеря всех новобранцев разместили на зимних квартирах в Алешинских казармах, за высоким металлическим забором, выходящим на Волочаевскую улицу. Двухэтажные строения, сложенные из добротного темно-красного кирпича в незапамятные времена, имели богатую историю.
Курс нашего друга попал на 2-й этаж исторической постройки, выходившего окнами во внутренний двор. Здесь располагался спортивный городок и строевой плац. Сама же казарма имела форму замкнутого прямоугольника, в котором, кроме жилых помещений были учебные классы (в основном, по военным дисциплинам), библиотека с читальным залом и столовая для младших курсов.
Прибыв в институт, наш друг стал приглядываться к своим однокашникам. Среди них были вчерашние школьники, выпускники суворовских училищ и ребята, прибывшие из войск. В последнюю категорию входили не только те, кто по-настоящему хотел учиться в институте, но и те, кто лишь решил «прокатиться», т. е. уехать из своих частей, хотя бы на время. Солдат спит - служба идет!
Все новобранцы кучковались: старослужащие со старослужащими, «салаги» (вчерашние школьники) с салагами. Однако дедовщины, в ее негативном смысле, все же не было. Преобладали воинские традиции. Да и самоуважение служивших, основанное на любви народа к армии, было еще живо.
Пошел учебный процесс. В нем вчерашние школьники чувствовали себя значительно сильнее старослужащих. И те потянулись к своим новым молодым друзьям. Произошла ломка стереотипов, и разнородная масса, постепенно освобождаясь от «попутчиков», стала медленно, но верно превращаться в дружный воинский коллектив. Его формирование завершилось к 3_4_му курсам, т. е. после первых командировок, в которых ребята, хлебнув лиха, накрепко притерлись друг к другу.
Олег быстро освоился в кругу новых знакомых, и уже на первом курсе у него были в друзьях и вчерашняя молодежь, и старослужащие: Сережа Колесов, Миша Абрамов, Игорь Сахаров, Валера Ярош, Валера Коновалов, Володя Княжев, Сережа Печуров, Саша Серков, Витя Устюменко и многие другие ребята, которых он считал друзьями тогда и продолжает считать теперь. Жаль только, что все они смертны!
Салаги принимали присягу в революционный праздник 7 ноября. Их построили на плацу, выдали автоматы и вызывали из строя по трое. Путая левое с правым, волнуясь и неумело отдавая честь начальнику, они звонкими голосами читали текст воинской клятвы. Действо происходило в присутствии многочисленных родителей и родственников, допущенных по столь торжественному случаю на территорию института. Многие отцы, будучи военными, одели парадные мундиры с боевыми орденами и медалями. Здесь находились старшие офицеры, генералы и даже маршалы, в окружении которых гордо стоял начальник института генерал-полковник Андреев, сияя наградами. Было видно, что многих из присутствующих военачальников он знал лично еще со времен войны.
После принятия присяги всю молодежь отпустили в город в увольнение до 23.00.
Вышел за ворота института и Олег. Он сел в трамвай, доехал до метро Бауманская и спустился вниз по эскалатору, забитому до отказа его будущими однокашниками - москвичами, путешествовавшими с папами, мамами, друзьями и подругами.
После двухчасового бесцельного болтания по городу, наш друг вернулся в институт, сдал пропуск дежурному офицеру и направился в казарму.
Помещение было безлюдным. Только «на тумбочке» маялся дневальный, расхристанный до пупа, да в умывальнике щипали гитару два его однокашника: Валера Ярош и Саша Жестков. Оба они были одеты в военное галифе, сапоги и «вшивники» , и оба не пошли в увольнение.
 «Москва златоглавая, звон колоколов...» - выводил на гитаре Ярош.
 Играешь на гитаре? - спросил у Олега Жестков.
 Да, немного.
Оба друга одобрительно кивнули, жестом приглашая его присоединиться.
За новобранцев взялись всерьез, чтобы служба не казалась медом. Особенно нажимали на обучение иностранным языкам, но и кафедры военных дисциплин не отставали. А как же - ведь готовили не просто толмачей, а военных переводчиков!
Среди преподавателей военных кафедр были несомненные звезды. Здесь царствовали такие люди, как полковник Жаров, преподаватель тактики, родной брат известного поэта, высокий черноволосый красавец - гроза всех женщин института. Полковник Бардадым, преподаватель боевой техники и боеприпасов, уютный и невозмутимый дядька, с невероятным украинским «ч» произносивший «зачет» и «очко головодонного взрывателя», объясняя из чего состоит снаряд, и многие другие офицеры, прошедшие в свое время «огни и воды» и заслужившие спокойную жизнь преподавателя неосновной кафедры вуза. По сути, эти люди забавлялись, наслаждаясь долгожданным покоем, хорошо понимая что будущий переводчик должен, прежде всего, ухватить терминологию.
 Жабыко, что вы все улыбаетесь? - спросил одного из слушателей полковник Кокин, преподаватель модной в те времена военной дисциплины - ОМП (оружие массового поражения).
 И вовсе я не улыбаюсь! - обиделся вертлявый молодой человек, получивший впоследствии за свою непоседливость прозвище Забота.
 А почему тогда у Вас рот не закрывается?
 Ну, почему?.. - У Володи и впрямь было не все в порядке с прикусом.
 Ну, тогда, может быть, задачу решите! - не унимался преподаватель. - Представьте себе, что по вашему соседу (полковник имел в виду соседнее подразделение) противник нанёс наземный ядерный удар сверхмалой мощности. Ветер дует с востока со скоростью 5 метров в час. Ваши действия?
 Превращаюсь в радиоактивное облако и продолжаю уничтожать противника! - нашелся проказник.

Глава 3. Шарм, 2006 г.

 Доброе утро, - приветствовала по-английски вошедшую в ресторан пару менеджер зала, молодая, симпатичная египтянка Хасанат.
 Ва алейкум ас-салям! (И тебе мир!)
 Вы говорите по-арабски? - уже на родном диалекте спросила Хасанат.
 Ну да.
 А откуда вы приехали?
 Из России, - сказал мужчина, направляясь к шведскому столу.
 Что вы там делаете? - не унималась Хасанат.
 Живу, - ответил Олег, наполняя тарелку.
 Но ведь там холодно! - изумилась египтянка.
 О чем вы говорили? - Алла уже успела положить себе еды и заняла место рядом с окном, выходившем на зеленую веранду ресторана. Олег передал ей содержание диалога, затем осмотрелся, наблюдая за местной публикой.
Отдыхающих из России было много. Но россияне между собой почти не общались. Это он заметил уже давно, перемещаясь по миру в качестве туриста. Из-за этого по залу раздавалась в основном английская и немецкая речь.
Англичане и немцы за рубежом всегда сбивались в шумные компании. Вместе сидели допоздна в барах, танцевали и пели свои песни. Возвращались всегда под утро, весело галдя и ничуть не считаясь с тем, что кто-то в гостинице может уже отдыхать.
Наиболее шумными всегда были немцы. Как правило, очень сдержанные у себя на родине, они просто отрывались по полной за рубежом.
Им абсолютно все равно, где они находятся: в Испании, Египте или на Кипре. Русские же всегда сторонятся друг друга.
Олег не мог понять, отчего так? Ведь и они, и наши - в равных условиях. Все за рубежом, а не дома. Так что же искорежилось в «нашем» сознании, если мы избегаем друг друга?
 У тебя все хорошо? - с тревогой в голосе спросила жена.
 Ну да. Просто задумался.
Но мысли не давали покоя. И все же... почему мы стесняемся своего языка? Зачем нам знать все эти иностранные: английский, арабский и прочие? Ведь англичане же говорят по-английски, то есть на своем родном языке. Также и немцы. Никто из них не снисходит до изучения иностранного языка, никто не напрягается. Это им не нужно. Все учат их языки, чтобы общаться с ними.
Почему в отеле с нами не говорят по-русски те, кто нас обслуживает? Разве это не их обязанность? Русских ничуть не меньше, чем других иностранцев за рубежом. Наши туристы занимают одно из первых мест по количеству практически на всех курортах мира. Денег за рубежом русские тратят намного больше, чем, например, англичане, которые никогда и нигде не переплатят. Но любят их, а не нас!
Ему вдруг вспомнилась поездка в Финляндию летом 1999 года.
В России стояла жуткая жара, и, убегая от нее, семья в полном составе: родители, а с ними взрослый 24-летний сын, задумали укатить куда-нибудь, где прохладнее.
Решили снять дачу у воды на востоке Финляндии. Но, приехав туда, поняли, что и здесь тоже жарко. Однако отдыхать - не работать! Спустя несколько часов вся семья блаженно купалась в финских озерах.
Хозяин, у которого они остановились, богатенький Буратино, не говорил ни на каком языке, кроме финского: объяснялись, как с туземцем, на пальцах.
Как выяснилось позже, при посещении соседних городков, никто, за редким исключением, ни на каких иностранных языках не говорил. И это не где-нибудь, а на востоке благополучной Финляндии, непосредственно примыкающей к территории России!
Все инструкции к товарам и даже к лекарственным препаратам (пришлось посетить аптеки из-за болезни сына) были исключительно на финском языке. Выяснилось также, что сын хозяина, парень лет 30-ти, инженер-строитель, оказывается, работает не где-нибудь, а в Москве, знает русский не просто хорошо, а даже очень хорошо.
Ну, прямо, как в известной песне: «...только в клетке говорят попугаи, а в лесу они язык забывают».
- Пойдем скорее на море, а то еще немного - и будет очень жарко, - вывела из невеселых размышлений жена.

Глава 4. Москва. Военный институт, ноябрь 1968 г.

 Вот эти - самые худшие, - сказал преподаватель арабского языка начальнику курса майору Яшину, указывая на пятерых слушателей, виновато понуривших головы. - Надо подумать, стоит ли им продолжать учебу.
Преподаватель, щеголевато одетый мужчина средних лет, был из гражданских. Он появился в институте на волне вспыхнувшего на Востоке противостояния. После окончания вуза мужчина, скорее всего, не работал с языком. Об этом говорила неуверенность в знаниях, которую он демонстрировал. Нередко, приходя на занятия в группу, он просил поднять материал, который давал накануне, и что-либо в нем поправить.
 Ладно, Володь, оставь нас, нам надо поговорить, - повернулся Яшин к преподавателю, и тот послушно вышел из кабинета.
Майор Яшин Михаил Николаевич, калмык по национальности, смешно и неподражаемо произносил слова, особенно их окончания. Добрый и сердечный человек, но задача есть задача. Ее надо выполнять!
 Ну, вы что, не можете какую-то элементарщину выучить? Подумаешь, арабский язык: газани бабани (эти две двери. - Словосочетание, араб.), - смешно выговорил он, демонстрируя свои познания в арабском. - Я вон все уставы наизусть знаю! И ничего, - важно заключил майор.
Слушатели незаметно переглянулись.
 Я вам поулыбаюсь! А тебе, - он обратился к Олегу по фамилии, - и вообще стыдно. На пятерку сдал английский при поступлении, а сейчас что? Эти-то хоть из армии пришли. Забыли там все на хрен, а ты что?
Идите, и чтобы больше этого не был! - проснулся в майоре калмык.
Преподавателей в Военный институт набирали, что называется, из народного хозяйства. Долгое время советская арабистика была в загоне. Никому, со времен Великой Отечественной войны, эти специалисты были не нужны. И люди ушли кто куда. Одни встали к станку, другие - уехали в сельскую местность.
Но наступил 1967 год - война на Ближнем Востоке. И об арабистах вспомнили. Их стали собирать по крупицам. Многие из теперешних преподавателей ВИИЯ были гражданскими людьми и сами капитально подзабыли арабский язык. Но были и такие, кто все годы войны, до нее и после, служили в спецслужбах и выполняли различные тонкие задачи в разных частях света, подчас имея гражданство других государств.
Эти люди, без всякого преувеличения, были гордостью не только Вооруженных Сил и спецслужб, но и всего Советского Союза.
Под их кураторством в Военном институте в короткие сроки была сформирована прекрасная когорта преподавателей - лучших не только в Москве, но и в СССР, способных готовить высококвалифицированных переводчиков для нужд армии и флота, а также для спецслужб.
...Выйдя из кабинета начальника курса, Олег задумался о том, что, наверное, трудно или даже совсем невозможно объяснить человеку, далекому от языка, что он поступил в институт для того, чтобы учить английский, а не вообще какой-нибудь иностранный язык. Да и что это такое - каракули какие-то! Он видел нечто похожее на бутылках с минеральной водой. А теперь от него требуют это учить! Ну просто - дурдом!
В коридоре он увидел сидящих поодиночке «жопников» (на сленге слушателей ВИИЯ: жопник - это зубрила), которым было все равно, что «жопить», и ему стало тоскливо.
На самоподготовке жопники разбивались по парам и пытались учиться, контролируя друг - друга.
 Бэ-э-э-бун! (дверь. - Араб.) - неуверенно, с тоской в голосе тянул бравый в повседневной жизни кадет Гукайченко, носивший за солидный размер шеи кличку Дядя.
 Почему это «бэээбун»?! - злился на непонятливого кадета преподаватель арабского языка Константинов, маленького роста, злющий и прокуренный, прозванный за свою невзрачную внешность - Таракан, один из немногих вольнонаемных преподавателей вуза. - Не «бээбун!», а «баабун!» - нервно тарабанил он желтыми от никотина пальцами по столу.
Недоуменно похлопав ресницами и слегка помедлив, Гукайченко вновь открывал рот:
 Бэ-э-э-бун!
 Тьфу ты! - вскакивал Таракан и начинал нервно носиться по классу. Поистратив свои нервные клетки где-то на стороне, Константинов был близок к тому, чтобы запустить мелом в «тупого двоечника». Что иногда и делал.
Впоследствии, Олег все-таки выучит арабский язык, потому что занятие языком, пусть хоть и таким, покажется ему единственным развлечением в условиях военного вуза. Все остальное время было посвящено строевой муштре, бесконечным нарядам на кухню и тумбочку дневальным, болтанию на перекладине, ну и, конечно, бегу в сапогах и, всенепременно, с голым торсом, хоть летом, хоть зимой.
Много позже он неоднократно в мыслях своих оценит преимущества военной школы выживания и подготовки. Да, только так, по принципу: «не умеешь - научим, не хочешь - заставим», и можно было выполнить труднейшую на тот период времени задачу - дать основы языковых знаний и навыков, да еще в рекордные сроки - всего за два года! - тем, кого немедленно нужно было использовать по назначению.
Многие не выдерживали. И естественный отбор пошел. А наш парень - уперся: успешно сдав сначала зимнюю, а потом и летнюю сессии, он перешел на второй курс, твердо выйдя на хорошие и отличные оценки.
На 2-м курсе всех арабистов (была еще пара групп слушателей, изучавших китайский и персидский языки) стали рассортировывать по мини-группам: на «продвинутых» и «задвинутых» в учебе. «Продвинутых» планировалось использовать за рубежом, а «задвинутых» - только на территории СССР для подготовки и переподготовки иностранцев в многочисленных учебных центрах, разбросанных по всем бывшим Союзным республикам. Но, как показало время, и те и другие оказались, в конце концов, за границей. Слишком велик был спрос на военных переводчиков, и слишком мало предложений! Кроме того, были и потери.
Справедливости ради нужно сказать, что арабский язык в СССР изучали не только в ВИИЯ. Специалистов готовили и в других вузах необъятной страны. Их также пытались использовать как военных переводчиков, спешно призывая вчерашних студентов на военную службу и цепляя на них погоны офицеров-двухгодичников.
Но, в основной своей массе, эти люди не соответствовали предъявляемым требованиям военно-экономического сотрудничества, развернувшегося одновременно в десятке арабских государств Ближнего Востока и Африки. Использовать их сразу в работе было практически невозможно. Отчасти это была не их вина, так как в институтах и университетах, где они проходили подготовку, студентам не давали навыков военного перевода и не обучали диалектам арабского языка.
Они пытались говорить на литературном, и арабы их просто не понимали. К тому же, и прочных навыков устной речи еще не было. Но самым сложным для бывших гражданских людей, призванных на воинскую службу, было полное незнание военной терминологии. И, чтобы хоть как-то завоевать уважение местной стороны, двухгодичники, а это были, в основном, представители высших школ Азербайджана, Таджикистана и Узбекистана, прибегали к испытанному оружию - позиционировали себя в качестве правоверных мусульман. Этим они не снискали уважение арабов, которые инстинктивно тянулись к тем, кто давал им фору не только в знании военной и боевой техники, но и в самом арабском языке, нередко искренне изумляя «носителей древней культуры».
Шли боевые действия, гибли люди, и для арабских стран важнее всего была боевая подготовка.
Арабская сторона пыталась использовать в деле и свои местные кадры переводчиков, которые, по соглашению с СССР, проходили подготовку в Одессе. Но, как показала жизнь, арабские переводчики, даже имея хорошие и отличные навыки владения русским языком, все же так и не смогли дотянуться до уровня военного переводчика из ВИИЯ. Местные кадры быстро утомлялись, требовали для себя хороших условий быта, избегали ответственности и уж тем более - личного участия в боевых действиях.
К тому же, частенько среди этой категории лиц водились предатели.

Глава 5. Сирия, Дамаск, лето 1970 г.

Сделав пару кругов над аэродромом, лайнер из России приземлился в Дамасском аэропорту. Из самолета вышла странная группа молодых людей, одетых в одинаковые, белые без рукавов поплиновые рубашки и в основном одинаковые же костюмы (склад № 5 Министерства обороны СССР не страдал особым разнообразием). Впрочем, одеты все были весьма прилично, хоть на танцы!
В составе группы из 12 вновь прибывших переводчиков находился и наш знакомый.
Сирия встретила жарким воздухом и солнцепеком. Все сразу рассупонились, сняв пиджаки и галстуки.
В здании небольшого аэропорта царила прохлада. Их встречали. Таможню прошли, не вскрывая багажа, лишь предъявили служебные синие паспорта для проштамповки. Справедливости ради нужно сказать, что вся группа путешествовала налегке.
Подогнали автобус, а когда все расселись, встречающий представился: «Капитан Петров. Сейчас проедем в офис, там получите деньги - и вас распределят кого куда».
Глядя на таджикское лицо Петрова, Олег подумал, что тот вполне мог бы представиться Ивановым или Сидоровым. Впрочем, это ничего не меняло.
Водитель-араб включил радиоприемник на полную мощь, и автобус тронулся под гортанные возгласы и улюлюканье какого-то арабского ансамбля.
За окном потянулся однообразный пейзаж каменистой полупустыни с редкими колючками и перекати-поле. Слева от дороги, на некотором удалении, возвышались пегие холмы.
Картина начала меняться минут через 25-30, когда стали появляться первые кирпичные строения у клочков рыжей земли, на которой росла какая-то незнакомая, похожая на кукурузу зелень. Это был пригород Дамаска.
Все прилетевшие из Москвы переводчики жадно смотрели в окна, впрочем в таком гомоне и какофонии звуков, которые вырывались из радиоприемника, общаться было невозможно.
Въехав в город, водитель выключил, наконец, радио и сбавил скорость. Проезжая по узким улочкам, приходилось все время вписываться в повороты и уклоняться от возможных столкновений с другими автомобилями.
Нужно сказать, что правила не соблюдал никто. Изменения в направлениях своего движения обозначались вытянутой рукой водителя. Все окна транспортных средств «колониального вида» были распахнуты, а каждый участник дорожного спектакля активно жестикулировал.
Переводчики жадно вслушивались в возгласы и крики, раздававшиеся с улицы, силясь понять их смысл. Честно говоря, понятного было мало.
Но вот автобус вынырнул из бесконечного торгового гарлема и покатил по более широким, разделенным надвое бетонной пешеходной линией улицам центра города. Стали появляться первые отели и площади, на которых с бетонных стаканов важно руководили движением полицейские, одетые во все белое.
Транспортные средства - самые разнообразные. Новых машин почти не было. В основном, весь парк состоял из видавших виды «мерседесов», «пежо» и «ситроенов», потертых и побитых в бесконечных дорожнотранспортных происшествиях.
Маневрируя, автобус въехал в особую зону тихих улочек, где располагались офисы госучреждений и особняки богатого люда. Здесь было очень зелено и красиво. Территории домов были сплошь окружены стрижеными кустами, в воздухе растворились запахи неведомых цветов. Стали попадаться «цивильные» магазины, кафе и клубы.
 Смотри, клуб «Локомотив», - прочитал надпись на английском языке один из приятелей Олега. - Вряд ли это место отдыха местных железнодорожников, ведь в Сирии железной дороги нет!
И друзья вместе весело посмеялись.
Автобус с переводчиками въехал на красивую площадь, в центре которой располагалась нарядная яркая клумба. На площади стояло несколько роскошных особняков с плоскими крышами и затемненными большими фрамугами.
 Вон в том доме живет сам президент Нур Эд-Дин Ат-Таси (президент Сирии, был смещен Хафезом Асадом в результате бескровного переворота в 1970 году), - ожил капитан Петров. - Отсюда нам еще минут пять в гору.
И, словно повинуясь его словам, автобус развернулся и резко пошел вверх по тихой зеленой улице, сплошь усаженной пальмами. Впереди, по ходу автобуса, показалась высокая гора. По ее пологому склону карабкались многочисленные белые домики, а на самом верху маячила средней величины телевизионная вышка.
- Это гора Эль-Касьюн, - пояснил Петров. - Там заканчивается город.
Вскоре автобус остановился у чугунной ограды большого особняка, и народу было предложено разгружаться.
В офисе на улице Абу-Руммани переводчиков продержали часов пять. Сначала их повели к врачу - человеку в украинской национальной рубашке. Как потом выяснилось, «хохляцкий доктор», он же капитан Фоменко, мало чего понимавший в медицине, был ярким представителем «военных коновалов». Но, как показали дальнейшие события, и прохвостом он был высшей марки. Зализывал все места у начальников, как только мог, и являлся незаменимым домашним доктором всех основных руководителей аппарата Главного военного советника в Сирии. Достаточно сказать, что врач, ни разу не выезжавший на боевые задания и не покидавший своего удобного кабинета в роскошном особняке в течение всего срока загранкомандировки, уезжал в СССР, увозя с собой орден Красной Звезды и медаль «За боевые заслуги». И даже было известно, кому изначально предназначались эти боевые награды.
Фоменко минут сорок инструктировал новичков, рассказывая им, как и чем необходимо обрабатывать фрукты, прежде чем употребить их в пищу. Говорил, что нужно кипятить воду и ни в коем случае не пить ее из-под крана, стращал малярией и даже брюшным тифом. Одним словом, «провел работу».
Потом их собрали в общем зале для встречи с Главным военным советником Сирийской Арабской Республики, генерал-лейтенантом танковых войск Салтаном Хекезовичем Магометовым. Герой Советского Союза и участник ВОВ, Магометов был человеком суровым, никогда не улыбался, а если кто-нибудь попадал к нему на «ковер», то «впечатлений» хватало надолго.
Главный военный советник обрисовал невеселую ситуацию в Сирийской армии и стране в целом. Об армии сказал, что она подготовлена слабо и самостоятельно не может противостоять израильтянам. Он охарактеризовал текущий период времени как период «похолодания» в отношениях между Сирией и СССР, что в полной мере ощущалось в войсках.
Затем с каждым из новичков побеседовал особист, и после долгого перерыва и ожиданий у фонтана во дворе их вновь собрали в зале и объявили, кому и где придется служить в загранкомандировке.
По распределению Олег остался жить в Дамаске и попал в первую танковую дивизию Сирийских вооруженных сил, дислоцированную в районе Кисве, у подножия Голанских высот.
Представить отцам-командирам обещали через 3 дня, а пока дали время для адаптации. Было строго приказано, несмотря на хорошее, в целом, отношение сирийцев, в городе появляться только группами, не менее 2, а лучше 3 человек. Но и в кучи не сбиваться.
Затем всех, кого отобрали для службы в центральном гарнизоне (вокруг Дамаска), отвезли в гостиницу «Рамзес I».
Гостиница, расположенная в старом районе города, оказалась весьма комфортабельной, имела ярко выраженный восточный колорит: фигурная резьба по камню, двери из красного дерева, фонтан на 2-м этаже, мерцающие разноцветьем лампочки в холле, кальяны и пр.
Оставшихся переводчиков было пятеро. Каждого поселили в отдельный номер. Гостиничные номера были стандартными, с огромным «сексодромом» на 2 персоны, большой ванной и балконом на улицу.
Побросав вещи, вся группа собралась в холле у ресторана, где предстояло ужинать. Странно, но есть не хотелось. Душило лишь одно желание - выскочить скорее на улицу и вдохнуть воздух другой страны. До жути хотелось вербального общения с носителями чужого языка, хотелось смотреть и смотреть!
Молодые люди почти выбежали из отеля, и в лицо им пахнуло теплом южного вечера, наполненного чужими голосами и запахами. Ходили долго и никак не могли надышаться воздухом свободы. Шутка ли - от казармы и муштры - за рубеж! А как все необычно и не похоже на нас! Горели витрины бесчисленных магазинов, уличные кафе утопали в гирляндах лампочек и зелени.
Вслед за пешеходами, на расстоянии трех-пяти шагов, неотступно двигались такси в ожидании лишь одного кивка или взмаха руки, чтобы в любой момент доставить куда прикажут.
По улицам города гуляли, обнявшись, сирийцы. Молодые парни лет 20-25, взявши друг друга под руки, образовывали длинные шеренги, перегораживая всю улицу. Подумалось вдруг, а как же война? Уж очень все как-то мирно и празднично. Кто же воюет с евреями, если вся молодежь вот так, мирно беседуя, болтается по городу? А может, и нет никакой войны? Была, да и вся вышла!
Настроение было приподнятым. Вернулись в отель, но спать не хотелось. Посидели еще в холле, слушая тихое всхлипывание воды в фонтане, но все же было уже поздно. Переводчики потянулись к своим номерам.
Олег принял душ и вышел на балкон. Прямо перед его глазами, метрах в пяти, стояла свеча минарета, на резной стене которого красовался колокольчик радиоточки.
Подумалось, во дают, уже и молятся с применением технических средств, хотя иных догадок увиденное не принесло.
Все стало ясно часов в 5 утра, когда колокольчик минарета ожил гнусавым голосом муллы, призывавшего правоверных к намазу. И так громко, словно началась война.
Наш переводчик сначала вскочил спросонья, а когда понял, что происходит, снова лег, пытаясь уснуть и прикрывая голову подушкой. Затем пошарил рукой на полу у кровати и запустил ботинком в сторону минарета.

Глава 6. Сирия, 1970 г. Период адаптации

Итак, адаптация началась с пробуждения в отеле «Рамзес I». Было около семи часов утра, можно было еще поваляться. Завтрак начинался только в 8.00, а чтобы попасть в ресторан, достаточно лишь спуститься на один этаж. Но спать не хотелось. Да и какой сон, когда вокруг столько интересного!
Олег свесил ноги с кровати, собираясь идти в ванную. Но из пары купленных только вчера рыжих замшевых полуботинок в наличии был всего один. Наш друг обшарил все под кроватью, но второго так и не нашел. «Во, дела!» - Что ж, пошел в ванную босиком. Надевать черные московские туфли фабрики «Скороход» как-то не хотелось.
Времени было много. Не торопясь, блаженно постоял под горячим душем. С удовольствием побрился новым, также купленным вчера вечером, станком «Жиллет».
Выйдя из ванной на балкон, невольно взглянул на минарет. И тут же все увидел: его любимый рыжий полуботинок, который он тщетно искал под кроватью, торчал из зубчатой стены минарета в метре-полутора от ненавистного колокола.
- Недолет, - применил артиллерийский термин Олег. И все-таки одного ботинка ему явно не хватало, и он быстро вышел на улицу, чтобы буквально за углом купить пару точно таких же.
А город уже давно жил своей будничной жизнью. Горланили зазывалы и торговцы, раздавались клаксоны толкающихся на площади автомобилей. В воздухе витал запах вареной кукурузы и еще какого-то неведомого плода, которым торговали с лотков.
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА
Дамаск - столица Сирии. Население около 4 млн чел. (Дамаск и область, по данным 2002 года). Один из старейших городов мира. Считается старейшей из постоянно населенных столиц. Первые упоминания 2500 год до н. э. Расположен в нижнем течении реки Барада, где она разделяется на семь рукавов. Дата его основания теряется в веках до начала нашей эры. Средневековый арабский историк Ибн Асакир (XII век) утверждал, что первой стеной, воздвигнутой после Всемирного потопа, была Дамасская стена, и относил возникновение города к IV тыс. до н. э. Есть также мнение, что город был основан еще раньше - Адамом и Евой. Первые исторические сведения о Дамаске относятся к XV веку до н. э., когда город находился под властью египетских фараонов. Также он входил в состав Ассирии, Нововавилонского царства, Персии и империи Александра Македонского. В 85 году до н. э. Дамаск захватили набатейцы, а в 64 году до н. э. римский полководец Гней Помпей присоединил его к Римской империи. Здесь размещалась штаб-квартира римских легионов, воевавших с персами. В 395 году город вошел в состав Византии. Первые христиане появились в Дамаске уже в I веке после визита апостола Павла.
Улица Мидхат Паша, пересекающая старый Дамаск с востока на запад - прямое наследие римской планировки. При римлянах она называлась Виа Ректа, то есть Прямая улица. Знаменита эта улица тем, что упоминается еще в Библии, так как связана со святым апостолом Павлом.
В юности будущий апостол был гонителем христиан, но все изменилось, когда близ Дамаска в потоке света ему явился Иисус. Ослепленного Савла, так до крещения звали Павла, привели в город на Прямую улицу к некоему Иуде. Где именно на Виа Ректа стоял дом Иуды, неизвестно. Но на одной из примыкающей к ней узких улочек показывают другой дом, связанный с именем апостола Павла.
В Дамаске также жил один из учеников Христа - Анания. Он излечил Савла от слепоты, крестил его, нарек именем Павел и благословил на миссионерскую деятельность...
... Здесь до сих пор осталась часовня - которая в наши дни называется часовня Святого Анания - где когда-то собирались первые христиане Дамаска. Святой Анания считается первым епископом Дамаска. Он один из семидесяти учеников Христа, которых тот, как сказано в Евангелии, «послал перед лицом своим во всякий город и место, куда сам хотел идти». За проповедь христианства Анания был придан мученической смерти.
По легенде, новообращенному Павлу, чтобы не быть схваченным, пришлось срочно покинуть Дамаск. Единомышленники помогли ему бежать, спустив в корзине с городской стены.
С 661 по 762 год Дамаск был столицей халифата династии Омейядов, простиравшегося от Инда до Пиренеев. Позднее город был под властью египетских династий, а в 1076 году стал частью государства турок-сельджуков. Крестоносцы тоже пытались захватить Дамаск, но безуспешно. В 1154 году его оккупировала армия арабского полководца Салаха ад-Дина.
В 1260 году власть в Дамаске захватили египетские мамлюки. Период их правления ознаменовался расцветом искусства и ремесла. В Европу экспортировалась дамасская сталь и дамасское стекло. В 1300 году Дамаск разграбили монголы. Они устроили такую резню, что, по свидетельству арабского историка аль-Макризи, «по улицам рекой текла кровь». В 1400 году Тамерлан разрушил город до основания. Лучших оружейников и ремесленников увели в рабство в Самарканд. Когда в 1516 году Дамаск занимали войска турецкого султана Селима, город все еще лежал наполовину в развалинах. В Османской империи Дамаск стал одним из провинциальных центров, известных только как транзитный пункт для паломников, отправлявшихся на хадж в Мекку.
В 1833 году Мехмед-Али, овладев Сирией, подчинил себе временно и Дамаск, но европейские союзники султана возвратили его вместе с Сирией Турции (1840). С 9 по 16 июля 1860 года Дамаск был свидетелем ужасной резни христиан друзами.
С 1920 по 1943 год Дамаск был административным центром подмандатной территории Сирии, подчинявшейся Франции, а после провозглашения независимости Сирии в 1943 году стал ее столицей.
Спустившись вниз, Олег обнаружил стоящих у витрины табачной лавки отеля двух своих коллег. Те с восхищением разглядывали местное разнообразие марок сигарет: «Ротманс», «Кент», «Три пятерки» и пр.
Тогда Олег еще не курил, но не мог не оценить ассортимента, ведь верхом мечты в Москве в те годы были скромные болгарские сигареты, за которыми еще предстояло побегать.
Втроем вышли на шумную площадь и сразу оказались в центре внимания местных торговцев. Со всех сторон им предлагали жвачку, сигареты, напитки и т. д.
Стараясь продвигаться через набежавшую толпу и отмахиваясь от местных попрошаек, друзья вышли на соседнюю улицу, которая привела на центральный городской рынок «Сук эль-Хамидийя», один из самых знаменитых на Ближнем Востоке.
Чего же здесь только не было! Золотые украшения, бусы, драгоценные и полудрагоценные камни, мохер и гипюр - одним словом, все то, за чем гонялись и о чем мечтали в те годы московские модницы. Всего этого здесь было в изобилии.
В то время в Москве только-только начали появляться золотые кольца с резьбой по золоту. Здесь же этих изделий были целые улицы! Глаза ломило от ярко-желтого света золотых украшений.
К 8 часам друзья вернулись в отель, присоединившись к двум оставшимся там своим коллегам. К завтраку подали яйца, сыр, молоко, сок, белый хлеб, джем и масло. Чай и кофе на выбор. Это был стандартный утренний набор во всех отелях и гостиницах Сирии. Его почему-то называли «континентальный». Не ясно было, почему именно. Друзья пришли к выводу, что все эти названия остались от колониальных времен. Ведь Сирия в течение многих лет была протекторатом Франции.
За столом решили, что вновь пойдут гулять по городу, только в другую сторону.
...Вечером в отель приехал встречавший переводчиков в аэропорту капитан Петров. Он прибыл не один, а в сопровождении двух коллег-переводчиков, старшекурсников Военного института. Они находились в Сирийской Арабской Республике уже больше года.
Задав два-три стандартных вопроса и пробыв минут 15 в отеле, Петров удалился, сославшись на занятость. Друзьям стало понятно, что за ними приглядывают, впрочем вопросов к своим старшим коллегам у них накопилось множество.
Болтали часа два, затем старшие удалились, пообещав показать в городе все самые классные «заведения» и сводить завтра же в офицерский клуб на Салхие (центральная улица Дамаска), где подают замечательное пиво с солеными фисташками.
Старшие ребята были одеты во все иностранное, на руках у них горели огнем диковинных циферблатов японские часы «Сейко» и «Ориент». Зависти не было, но, конечно, хотелось такие же.

Глава 7. Сирия, 1970 г. В войсках

Обещанный период адаптации завершился стремительно. Утром, наскоро позавтракав с друзьями, Олег поспешил в холл отеля и стал ожидать. Двух его коллег уже разобрали. Осталось трое. Разговор как-то не клеился. Было заметно, что каждый думает о своем.
За ним приехали минут через 20.
В холл вошел мужчина в сирийской военной форме без знаков различия. На вид ему было лет 40-45. Подойдя к переводчикам, представился:
 Подполковник Прохорович, советник командира дивизии. Мне нужен... - и он назвал фамилию Олега.
Они вышли к 12-местной «тойоте», где уже находилось человек семь или восемь, одетых в сирийское обмундирование советских военных хабиров (специалист. - Араб.).
Войдя в салон, наш переводчик поздоровался и сел на свободное место.
Прохорович влез в кабину к водителю. Автобус тронулся и поехал по извилистым улицам города. Через 10 минут машина притормозила у дома, где стояла группа людей в камуфляже, с портфелями и папками в руках.
Еще хабиры, догадался Олег. От группы отделились двое. Они вошли в микробас и, поздоровавшись, заняли свободные места. Салон был полон. «Тойота» тронулась и стала, постепенно набирая ход, уходить из города.
 Капитан Хорунжий, Алексей, - протянул руку сидящий рядом хабир. Олег назвал свое имя.
 Вы переводчик? - полюбопытствовал капитан и, получив утвердительный ответ, обрадовался:
 Ну, слава богу, а то мы совсем работать не можем!
Далее Хорунжий рассказал, что в 1-й танковой дивизии, к которой был приписан Олег, три танковые бригады - 40-я, 67-я и 91-я. И если в двух бригадах есть по одному переводчику из Военного института, то в 91-й нет никого. А специалистов в бригаде аж 14 человек! И они объясняются с сирийским командованием на пальцах. Хотя проблем и работы у каждого из хабиров накопилась целая уйма.
Капитан также сообщил, что иногда в бригаде появляется сирийский переводчик Хани, но человек этот - скользкий тип. Есть информация, что он работает сразу на две разведки: на евреев и американцев.
 Он больше следит за нами и все время чего-то вынюхивает. К тому же, ленив и, чуть что, «я - устал» и исчезает. А мы - одни, ни спросить ничего, ни узнать!
Ехали достаточно долго, в основном молча переглядываясь. Автобус уже с полчаса мчал по шоссе. Слева и справа от дороги просматривался довольно унылый пейзаж, основу которого составляла холмистая, каменистая местность. Шоссейка же уходила куда-то за горизонт.
Еще через некоторое время холмы стали возрастать и походить на горы.
 Голанские высоты, - пояснил капитан, перехватив взгляд Олега. И почти сразу же автобус начал притормаживать и сполз с полотна дороги.
Несмотря на духоту в салоне, все, как по команде, плотно задраили окна. За «тойотой» потянулся густой шлейф дорожной пыли, мелкой, как пудра, проникающей через любые преграды.
Через 10-15 минут движения стали попадаться войска, боевая техника и полевые сооружения.
Наконец, «тойота» забрала вправо и вверх и остановилась у арыка, за которым виднелся приятный квадрат зелени. И все посыпались из автобуса, разминая затекшие в дороге конечности.
В оазисе был разбит палаточный городок - Управление 1-й танковой дивизии, куда и держали свой путь советские хабиры.
Сначала подполковник Прохорович как старший группы представил нового переводчика своим спецам. Некоторые из них были в годах. Как потом выяснилось, в группе было три офицера - участника Великой Отечественной войны.
Все специалисты были офицерами с опытом, имели наработки и ценные рекомендации своим «подшефным» из числа командования, бригады и дивизии. Однако из-за долгого отсутствия переводчика реализоваться в полной мере не могли. Сирийский был не в счет. Поэтому все имели серьезные виды на прибывшего переводчика.
А ему, в свою очередь, предстояло прежде познакомиться с самой дивизией и ее руководством. И подполковник Прохорович повел Олега на аудиенцию к командиру дивизии, генералу Салеху аш-Ширази.
До палаток командного пункта дивизии нужно было пройти несколько сот метров по камням и дорожной пыли. И наш друг с жалостью взглянул на свои новые замшевые полуботинки, которые стремительно и бесповоротно меняли свой цвет.
По дороге он внимательно слушал то, что говорил ему старший группы.
Из рассказа Прохоровича следовало, что лива (дивизионный генерал. - Араб.) Салех аш-Ширази человек жесткий и решительный. Уважает только силу и несомненный профессионализм. И поэтому очень многое зависит от того, какое впечатление произведет на него наш переводчик.
Подполковник еще раз предостерег его от контактов с сирийским коллегой Хани, который - есть такое мнение - поставлен в соединение лишь для того, чтобы следить за русскими хабирами и все доносить спецслужбам.
Дойдя до палатки комдива, старший группы советских военных специалистов подполковник Прохорович через нашего переводчика доложил о своем прибытии в калям (канцелярия. - Араб.).
Их пригласили через несколько минут.
За столом, лицом к входу, сидел дивизионный генерал в окружении офицеров штаба. У него были рыжие волосы и черты лица рязанского жителя. Все выдавала властная мина и лежащий на столе стек.
Лива аш-Ширази поднялся навстречу советским хабирам.
 Ас-саляму алейкум сиядатак! (Мир вам, господин генерал! - Араб.) - поприветствовал генерала наш знакомый.
 Ва Алейкум ас-салям я ас-сейид аль-мутарджим! (И вам мир, господин переводчик. - Ответное приветствие, араб.) - ответил Ширази, и их глаза встретились.
Все офицеры штаба глядели на новичка.
 Стриху! (Садитесь! - Араб.) - предложил дивизионный генерал, указывая на свободные стулья у стола. - Вэнак! Шай-ам-кахва? (Человек! Чай или кофе? - Араб.) - спросил он у русских.
В палатку на возглас командира влетел боец и вытянулся у входа в ожидании заказа на чай или кофе.
Выбор был сделан. Боец удалился, картинно топнув ногой и приложив растопыренную ладонь к пустой голове.
 Мы только что начали обсуждение плана дивизионного учения с боевой стрельбой. Присоединяйтесь, - предложил генерал Ширази.
Олег перевел сказанное подполковнику, а Прохорович поблагодарил за приглашение, добавив, что с прибытием переводчика участие советских хабиров в подготовке учения будет более существенным.
Теперь Олег перевел сказанное старшим группы дивизионному генералу, который внимательно посмотрел на него и одобрительно кивнул.
В этот момент новый переводчик поймал на себе взгляд холодных глаз сидевшего поодаль человека в военной форме без знаков различия.
Как потом выяснилось, это был сирийский переводчик Хани...

Глава 8. Шарм, 2006 г.

 Плавать нужно с маской. Когда ее надеваешь, то из воды можно вообще не выходить, настолько это интересно, - сказал Олег жене. - Там просто тысячи разноцветных рыб! Те, что помельче, плавают стайками: рыбки оранжевые, голубые, зеленые, разные! А риф какой красивый, вот посмотри!
Алла надела маску и медленно поплыла вдоль кораллового рифа. Она хорошо плавала, а в соленой воде и тем более. Стремилась заплыть подальше, за буи, что немало беспокоило супруга.
Глубины большие, море опасное. Подумалось, фиг его знает, чего ожидать. Средиземное еще куда ни шло, но Красное - нет.
Наплававшись и наглядевшись, обмениваясь впечатлениями об увиденном, супруги вернулись на лежаки. Дул приятный морской ветерок.
 Ду ю вонт биа, мистер? (Хотите пива, мистер? - Англ.) - спросил подошедший официант.
 Хочешь пива? - обратился к жене Олег.
 Да, было бы неплохо.
 Эйш ноа эль-бира илли андак? (А какое пиво у тебя есть? - Араб.) - спросил удивившегося официанта наш друг.
 «Стелла», ахсан илли фи, барида! (Лучше всего «Стелла», холодное! - Араб.) - проворно доложил официант.
 Тлаа гиббилна итнейн бира ва фиста иза кянат фи. (Принеси нам два пива и, если есть, фисташки. - Араб.)
 Хадер, эфенди! (Да, господин!)
 Хорошее пиво, холодненькое, - похвалила жена.
 А ты знаешь, это пиво еще в 60-70-х считалось одним из лучших на Востоке. Хотя и у сирийцев классное пиво: «Щарк» («Восток») и «Дуния» («Мир») вполне на уровне!
 Ты слышал, наш гид рассказывал сегодня, что сеть этих отелей «Мовенпик» в Египте якобы держит дочь нынешнего президента страны Хосни Мубарака. Гид говорил, что президент часто бывает здесь и что у него тут свой особняк, - сообщила жена.
 Вполне возможно. Здесь много всяких особняков на побережье, а территория отеля громадная, - согласился муж.
 Давай загорать, - предложила супруга, допивая пиво и устраиваясь поудобнее на лежаке с книгой в руках.
Хосни Мубарак. Хосни Мубарак.
Мысли вновь перенеслись к событиям 70-х.
Тогда будущий президент Египта командовал Военно-воздушными силами страны. К нему был приставлен наш «мустащар» (советник. - Араб.), генерал-летчик, здоровенный детина родом из Сибири. Манеры у нашего летуна были дворовые. Всякий раз, приветствуя своего «подшефного», он норовил по-дружески хлопнуть его по плечу.
У Мубарака от его хлопков подгибались ноги. Поэтому, появляясь в штабе, Хосни Мубарак прежде всего интересовался, на месте ли наш генерал или нет. И если, не приведи Аллах, тот уже находился в штабе, Мубарак немедленно исчезал на весь день.
Генерал многократно посылал своего переводчика узнать, прибыл ли на службу командующий, и все не мог понять, где же этот «бездельник».
Проходили дни, и если Мубараку не везло, то есть его все-таки отлавливали, генерал начинал задавать ему вопросы о каких-то бумагах и распоряжениях, о которых «подшефный» счастливо забыл уже давным-давно. Впрочем, Мубарак соглашался со всем, слывя «хорошим парнем», но с тревогой поглядывая на правую лапищу нашего авиатора.

Глава 9. Сирия, Кисве, 1970 г.

Район Кисве был последним населенным пунктом у подножия Голанских высот. Километрах в семи от командного пункта 91-й танковой бригады 1-й танковой дивизии, прикрывавшей дамасское направление, проходил передний край обороны. А дальше противник.
Впрочем, евреи пока вели себя мирно, и стороны развлекались тем, что время от времени поглядывали друг на друга в артиллерийскую буссоль. Солнечный зайчик от вражьей оптики с завидной пунктуальностью бегал по ветровому стеклу хабирской «тойоты», когда она появлялась в расположении дивизии.
Спецы давно уже привыкли к тому, что их разглядывает противник, и перестали обращать на это внимание.
Еще километрах в 10 от командного пункта дивизии, немного назад, в глубину обороны, за шоссе, ведущим в Дамаск, находились позиции советского полка ПВО. Но это был секрет.
Официально СССР не участвовал в прямых боевых действиях против Израиля. Но именно этот полк всегда «огрызался», когда в воздухе появлялась авиация противника, обстреливал, а иногда и сбивал 1-2 израильских «фантома» (F-4 американского производства).
Всегда, после подобных инцидентов, начинался шум в израильских СМИ. Газеты пестрели угрозами в адрес сирийского политического руководства. Израиль обещал бомбить жилые кварталы столицы, если советские спецы не перестанут участвовать в боевых действиях. И так до следующего раза.
Москва же всегда отвечала однозначно: «Советские военные специалисты в боевых действиях против Израиля непосредственного участия не принимают». И далее следовала очередная нота МИД СССР, в которой говорилось о происках израильских сионистов.
Впрочем, во всей этой политической трескотне заключался главный итог - в Тель-Авиве знали, что присутствие русских в регионе не даст им действовать безнаказанно.
Ну а наш военный переводчик Олег с головой погрузился в работу. Изголодавшиеся хабиры, что называется, «рвали его на сувениры». Соотношение 1/14 было явно не в его пользу. Едва завершив очередную встречу с кем-то из руководства дивизии и вернувшись на КП (командный пункт), его немедленно приглашали на другие переговоры.
Задачи следовали одна за другой. Было очень много письменного перевода. Столы и стулья стояли прямо под пальмами, за которыми была отрыта траншея на случай обстрела. Правда, пока он ею еще ни разу не воспользовался.
Однако военспецы твердо предупреждали его, что если последует сигнал тревоги - немедленно прыгать в траншею и не высовываться. И даже рассказали случай, который произошел всего несколько недель назад.
Тогда израильский «фантом», зайдя на боевой курс, бросил ракету и скрылся за высотами. Ракета была в воздухе, когда раздался сигнал тревоги. И все попрыгали в траншею. Однако погиб один арабский военнослужащий, который, по словам хабиров, «глазел» на происходящее из окопа. Осколок от разрыва ракеты угодил ему прямо в горло.
 А почему так получается, что «фантом» израильских ВВС успевает бросить ракету, а только потом звучит сигнал тревоги? - спросил как-то наш знакомый хабиров.
 Видишь ли, самолет всегда внезапно появляется из-за высот, - ответил ему подполковник Виктор Сафронов, специалист по боевому применению артиллерии дивизии. - Проходит всего несколько секунд, он уже делает боевой разворот, и только тогда звучит сирена. Ведь для того, чтобы она прозвучала, нужно набрать трехзначный номер на диске телефона. Это делает сирийский оператор. И хорошо, если он его сразу засек, а не гав словил - тогда всем кранты.
 А почему этот номер телефона трехзначный? Разве его нельзя сократить до двух или одной цифры, или кнопку какую-нибудь нажать? - недоумевал Олег.
 Да... мы им говорили, - махнул в сторону палаток сирийского командования старший группы подполковник Прохорович. - Но все без толку. Да и то ладно, лишь бы вообще не зевали.
Подполковник Сафронов был мужественным и сдержанным офицером. И все же он просто панически боялся всего ползающего - а в сирийской пустыне этого добра было предостаточно. Но, как выяснилось, о фобии подполковника знали не только свои...
Нашему переводчику навсегда запомнился один случай, произошедший с ним и Сафроновым.
Однажды они вдвоем отправились на встречу с сирийским артиллеристом, подшефным подполковника Сафронова. Нужно было обсудить план боевого применения артиллерии в предстоящих учениях дивизии. Однако сирийского полковника на месте не оказалось.
Их встретили младшие офицеры-артиллеристы и, усадив за стол, предложили подождать начальника, который, по их словам, должен был появиться с минуты на минуту. Советские специалисты пили чай, который им принесли, когда на стол перед ними поставили еще и кованый деревянный ящик от боеприпасов.
На вопрос Сафронова, что в ящике, сирийцы сказали, что там находится «сюрприз», и предложили посмотреть. Сафронов кивнул в знак согласия, и крышку ящика открыли. Из ящика появилась голова змеи.
Повисло молчание... Переводчик посмотрел на Сафронова. Его лицо побелело, но было бесстрастным.
Сирийцы жадно глядели на советских хабиров, а змея потихоньку вылезала из ящика...
Наконец, один из сирийцев подскочил к ящику, бесцеремонно швырнул в него змею и захлопнул крышку. Шоу не получилось.
Подполковник поднес стаканчик чая к посиневшим губам и, допив его, поблагодарил за угощение.
Не говоря ни слова о «сюрпризе», Сафронов еще раз осведомился о том, где находится сирийский полковник. На его вопрос сирийцы виновато сообщили, что тот уехал за 10 минут до прихода русских и сегодня уже не вернется.
…В свое расположение возвращались молча. Было видно, что «сюрприз» дался Сафронову нелегко, но мужественный офицер не стал его даже обсуждать. Вернувшись к своим, доложил лишь, что встреча сорвалась.
Позднее наш переводчик был невольным свидетелем сцен, когда, особенно на учениях, изголодавшиеся сирийские солдаты наперегонки гонялись за гадами, чтобы поймать их и, приготовив на керосинках, съесть. Гады извивались, кусались, но их это не спасало.
Сирийских солдат кормили очень плохо. На 3 дня учений в пустыне давали лишь флягу с водой, 3-4 лепешки и 1-2 банки консервов. Практически это был весь провиант. Понятие полевой кухни со скрипом и даже боем тогда лишь вводилось в сирийские войска по настоянию советских хабиров.

Глава 10. Дамаск, Сирия. Красный дом

Уже шло к концу сирийское лето, только жара и не собиралась сдаваться. Ночью было тихо и тепло. Пели цикады. А наутро загорался новый день, непременно солнечный и жаркий.
Олег уже более месяца жил в так называемом Красном доме, обители переводчиков-холостяков. Это было полукруглое двухэтажное строение, первый этаж которого располагался ниже уровня мостовой и весь утопал в зелени. Здесь проживала прислуга, а русские жили наверху.
Городской район, в котором находился Красный дом, в народе прозвали посольским. Это из-за того, что в полутора-двух километрах от него находилось Посольство СССР. А еще район этот называли христианским. Совсем рядом с Красным домом соседствовал христианский храм - модерновое здание с неоновым вытянутым католическим крестом.
Отсюда переводчиков забирали на работу, а после обеда, в 15-16 часов, возвращали назад.
Второй этаж дома состоял из 5-6 отдельных комнат, ванной с отопительным прибором на солярке, туалета и просторной кухни-столовой, в которой стояло аж три громадных холодильника «Адмирал». Эти холодильники больше походили на рефрижераторы, и в них запросто мог спрятаться человек среднего роста, что и произошло однажды.
Как-то после бурно проведенной пятницы (выходной день в мусульманских странах) один из переводчиков, не найдя в себе сил ехать на службу в войска, спрятался в холодильнике. За ним пришли хабиры и долго искали его по всему дому, но, так и не найдя, уехали без него. А переводчик и сам уже был не рад своей проделке.
В «тайнике» стало холодно, а дверь захлопнулась снаружи.
Его спасла сирийская домработница Мархаба, которая услыхала вопли из холодильника.
Никто из переводчиков не знал, как звали сирийскую женщину, лет 35-38, которая приходила убирать их жилье. Да, собственно, никого это и не интересовало.
Приходя, женщина говорила лишь одно слово: «Мархаба!» (Привет! - Сирийский диалект) и тем самым заработала себе постоянное прозвище.
Мархаба никогда не уходила из дома, пока кто-нибудь из переводчиков не возвращался с работы. Если было слишком жарко, она дожидалась жильцов в общей комнате, лежа на ковре прямо на полу.
Женщина вела себя тихо и неприметно. Изредка предлагала переводчикам постирать что-либо из их личных вещей.
.Однажды, в выходной день, после прогулки по городу и обеда в «Нади Дуббат» (офицерский клуб. - Араб.) на Салхие наш знакомый взял такси до дома. По дороге старый «мерседес» затормозил на перекрестке, поравнявшись с серебристой спортивной машиной. За рулем автомобиля сидела молодая, стильно одетая женщина в темной косынке и солнечных очках. Окна машин были открыты, женщина обернулась - и. ее трудно было не узнать. Мгновение спустя серебристая машина с ускорением ушла вперед. Да, это была уборщица Мархаба. Современная Мата Хари.
 Мархаба! - поздоровалась сирийская женщина, открывая своим ключом входную дверь Красного дома на следующее утро. Спокойная, скромная, невозмутимая.
Наш знакомый, одетый в военный камуфляж, стоял на округлом балконе дома, ожидая свой транспорт.
Их глаза встретились. Ровным голосом, отводя взгляд, сирийка спросила:
 Ма андакш гасыль шарашиф? (Не нужно ли постирать простыни? - Араб.)
Переводчики были молоды. А потому просто не могли не шалить. Вечерами все вместе собирались на общем балконе и устраивали шумные посиделки с возлияниями. Если было душно, то были одеты по погоде, т. е. в полуголом виде. Сирийцы немедленно покидали свои балконы, где любили отдыхать семьями после трудового дня, первым делом загоняя в дом своих дочерей.
Рядом с Красным домом была лавка местного торговца Абу Саида, где продавалось все: от советской водки «Столичная» до банок маринованных венгерских огурцов. Делая свою ставку в бизнесе на русских,
Абу Саид не прогадал. Магазин работал круглые сутки, а сам торговец быстро богател. Он даже завел книгу отпуска товара в кредит. Любой русский, просадив деньги до зарплаты, мог брать все, что ему заблагорассудится, с условием рассчитаться, когда деньги будут. И надо отдать должное переводчикам - они всегда расплачивались с Саидом.
Переехав в Красный дом из «Рамзеса», наши друзья буквально излазили новый район. Это был один из новых спальных районов Дамаска. Здесь жили, в основном, семьи респектабельных сирийцев. Дома и особняки утопали в цветах. Женщины, в своем большинстве, носили европейские платья и не закрывали лиц. Но иногда попадались и ортодоксы, одетые в хиджаб (длинная, до пят, национальная арабская одежда) и паранжу.
Неподалеку от Красного дома находился стадион. Там переводчики каждую пятницу устраивали футбольные состязания, а после шли пить ледяную фанту в ближайшую лавку. Фанта и впрямь была ледяная, ведь маленькие крученые стеклянные бутылочки лежали во льду, в прямоугольном холодильнике, который открывался вверх, за ручку.
По дороге домой ребята проходили мимо маленького рынка зелени. Здесь местные феллахи (крестьяне. - Араб.) торговали прямо с подвод. Послушные ишаки мирно жевали морковную ботву.
А сколько на этом рынке было винограда! Сортов 10-15 как минимум. Друзья всегда покупали «дамские пальчики». Это казалось маленьким чудом!
Олег не мог наглядеться и наслушаться. Он постоянно шел на контакт с сирийцами, поддерживая любой разговор, стараясь всемерно развивать свои языковые навыки. Одно дело - институт, а другое - практика. Его окружали арабы.
Особенно сложно было общаться с детьми. Кроме того, что они едва выговаривали слова, часто у многих были дефекты речи. Очень хотелось понять ребенка.
Разобраться в том, что он шепелявит. Все было до крайности любопытно!
А магазины пестрели незнакомым товаром, которого в те годы и в помине не было в Москве.
В многочисленных летних открытых кафе предлагался изумительный арабский кофе с кардамоном. На гриле готовили цыплят и жареную картошку. В лавках продавалось изумительное молоко в бутылках, треугольные упаковки с прохладным ананасовым соком, который надо пить через соломинку. Банки черного растворимого кофе и т. д., и т. д.
Все было неведомо и интересно. Дамаск жил сытой, спокойной и мирной жизнью. И только отъехав от столицы на какие-то 40-50 км, человек попадал в совершенно другой мир - «планету Война».

Глава 11. «Планета Война». Сирия, 1970 г.

В летних квартирах 40-й бригады 1-й танковой дивизии шло служебное совещание хабиров танковых войск Сирии. В деревянном бараке собралось человек двести советских специалистов. Среди них был и наш знакомый. Речь шла о подготовке крупномасштабных танковых учений с боевой стрельбой. Целью учений объявлялась не только боевая подготовка, но и демонстрация силы.
- Нужно сделать акцент на то, что сирийские командиры сами могут грамотно управлять войсками, - определил задачу на предстоящие маневры старший военный советник танковых войск в САР генерал-майор Лебедев (фамилия изменена). - Но поосторожнее со стрельбами, чтоб сами друг друга не поубивали.
Совещание длилось уже с полчаса. Как вдруг на улице раздался страшный грохот и треск обрушения. Посыпались стекла, и деревянный барак, в котором совещались советские военные специалисты, перекосило на сторону. Взрывной волной разметало всех. Генерала Лебедева, вместе со стулом, швырнуло в сторону заклинившей двери. Своим телом он вышиб ее, давая возможность выхода всем остальным.
 Всем на улицу, в траншею! - гаркнул генерал, придерживая сломанную руку.
И в этот момент завыла сирена. Нужно было преодолеть покосившийся длинный коридор. Электричество в здании погасло. Но было светло - дверь на улицу слетела с петель и болталась на гвоздях.
Народ посыпался на улицу, как горох.
Выскочив из барака вместе со всеми, Олег увидел горящее здание штаба бригады. В панике разбегались сирийцы.
Не прекращая бега к траншее, наш переводчик бросил взгляд в небо. Там ревели фантомы. Один из них заходил на боевой разворот. Пронзила мысль - значит, еще не все.
 Всем посчитать своих людей и доложить! - скомандовал генерал Лебедев. Он грузно, с помощью офицеров, перевалил через бруствер окопа.
Очень хотелось рассмотреть происходящее, но высовываться запретили. И Олег стал разыскивать своих.
Подполковник Прохорович, считая подчиненных, громко окликал каждого. Впрочем, тем же были заняты и другие командиры групп.
 Товарищ генерал, у меня не хватает подполковника Дробыша! - с волнением в голосе доложил Прохорович.
 Что значит, не хватает?! - вскинулся генерал. - Проверить еще раз!
 Я уже трижды проверял. Его нет, - ответил подполковник.
 Может, он остался в здании? Ранен?! - генерал высунулся из траншеи, и все, кто был рядом, повторили за командиром его действие.
На пороге покосившегося барака, в котором еще несколько минут назад проходило совещание советских военных специалистов, прислонившись к косяку, стоял человек. Он, не торопясь, закурил.
 Дробыш, ко мне, бегом! - заревел генерал Лебедев.
В воздухе, завершив боевой разворот и постепенно снижаясь, заходил фантом.
 Бегом, мать твою! - кричал генерал. Кричали все.
«Красиво заходит. Как на параде, - подумал об израильском самолете наш переводчик. - А почему никто не стреляет, не сопротивляется - ведь это же боевая часть?!»
Снизившись, «фантом» нагло дал длинную очередь из автоматической пушки. От деревянного барака, в котором проходило совещание русских, полетели щепки.
Подполковник Дробыш сидел, прислонившись спиной к стене траншеи, и молча курил. На него орал разошедшийся генерал, жестикулируя в запале обеими руками - боли он не чувствовал. Генерал требовал объяснений. Но подполковник молчал.
Молчал он и после, когда друзья и сослуживцы пытались его разговорить.
Заговорил он лишь через месяц, но уже в Москве... В Сирии он потерял дар речи.
Трудно было понять, что случилось с боевым офицером. Ведь Дробыш был участником Великой Отечественной войны, имел за нее боевые награды.
Но тогда никто не стал обсуждать случившегося. Все, как и наш друг, молча переварили событие.
После налета, отправив генерала в госпиталь, вместе с сирийцами разбирали завалы. Ракета от «фантома» попала в помещение, где располагались планшетисты. Живых не осталось никого.
Организовали сбор фрагментов тел. А фактически, сами хабиры и переводчики доставали из-под обломков убитых и то, что от них осталось.
Сирийцы разбежались. Было трудно найти хоть кого-нибудь из командования бригады. Вообще из офицеров. Только сержанты.
Домой возвращались молча. Внутри все погасло.
Олег все время думал о том, что евреи налетели именно тогда, когда все советские хабиры, служащие в танковых войсках Сирии, собрались в одном месте на совещание. Значит, мишенью израильской авиации были именно они. Значит, кто-то предал! А им просто повезло, что ракета попала в штаб, а не в их барак! Таких совпадений не бывает!
Весь запыленный, в грязном от своей и чужой крови камуфляже, вывалился он из микроавтобуса за квартал от дома - хотелось пройтись.
Район мирно засыпал. Горели звезды. Пахло цветами. Стрекотали цикады.
Выйдя на воздух, он вдруг почувствовал свое тело. Руки и ноги саднило от многочисленных ссадин и порезов. Расслабившись и медленно идя к дому, он лишь сейчас начал их ощущать.
И вдруг из-за угла, громко болтая, вышла веселая компания молодых сирийцев. Их было человек шесть или семь. Взявшись за руки, они образовали идущую шеренгу. Медленно передвигаясь, сирийцы трещали все одновременно. Это была компания чьих-то сынков, хорошо одетых, с холеными пухлыми руками.
Пройти, не обойдя шеренгу, было невозможно. Компания медленно надвигалась.
Ах, мать вашу! В глазах потемнело от злости. Сжав кулаки, он пошел на шеренгу, прямо на эти сытые рожи. И стал разбрасывать их по сторонам, чтобы не мешали пройти.
Шума было много. Орали сирийцы. От криков проснулись люди. Кто-то вызвал полицию...
Олега забрали и только через пару часов, разобравшись, отпустили.
Наиб мудир аль-идара (заместитель начальника участка. - Араб.) даже извинился перед ним, сказав что-то о том, что русские - друзья и защищают их страну. На полицейской машине довезли прямо до Красного дома.
Ребята не спали. Они уже знали об израильском налете. Стол в общей комнате был накрыт. Заправлял всем Юра Маринчев, в простонародье Гурвинек, потому что был добрым ушастым увальнем, очень похожим на этот игрушечный персонаж. Сын генерала авиации, Юра не кичился званием отца, никогда этого не вспоминал. Гурвинек любил футбол и хорошенько поесть.
Олегу налили целый стакан виски «Джонни Уокер» - выпил, как воду, не закусывая. Вкратце рассказал все, кроме случая, произошедшего на улице, и пошел в душ. Едва только вода полилась по телу, чуть не закричал от боли. Все засаднило так, что закружилась голова.
Потом добрался до кровати, кое-как прилег на нее и провалился в сон.

Глава 12. Шарм, 2006 г.

 Сабаху ль-Хейр, ас-сеид аль-дженераль! (Доброе утро, господин генерал! - Араб.) - менеджер ресторана Хасанат, по-военному топнув ногой и приложив к виску развернутую правую ладонь, приветствовала входящего в зал мужчину с супругой.
 Скажите, а вы воевали во времена Гамаль Абдель Насера? (президент Египта во времена Ближневосточного кризиса), - поинтересовалась девушка.
 А ты что-нибудь знаешь о нем? - спросил мужчина.
 Мало, но мой отец служил тогда в армии и рассказывал мне о нем. Мы, египтяне, считаем его своим национальным героем и отцом нации. При нем в Египте было много русских военных, которые воевали на нашей стороне против Израиля. И мы победили! Завтра 6 октября - наша победа на Синае, вы помните?! - Хасанат заглянула ему в глаза.
Да, он, конечно, помнил.
Тогда, в октябре 1973 года, в разгар октябрьских событий в Египте, их, молодых офицеров-старшекурсников срочно посадили на казарменное положение. Затем переодели в форму миротворцев ООН (камуфляж, голубые каски и проч.), выдали сухой паек и почти двое суток продержали в аэропорту «Шереметьево-1» в ожидании отправки.
А затем - передумали. Их, самых старших, практически выпускников Военного института, решили вернуть, доучить и, наконец, выгнать из него дипломированными специалистами.
Вместо них поехали те, кто оказался на курс моложе.
В октябре 1973 года понтонно-мостовые батальоны Советских Вооруженных Сил, перекрывая все нормативы и, в очередной раз, доказывая свою принадлежность к самой передовой армии мира, навели многочисленные переправы через Суэцкий канал. Египетские армии устремились на Синай.
В 1973 году постоянно тлеющий Ближневосточный кризис вновь перерос в пожар. Египтяне решили взять реванш за свое поражение в 1967 году, начав наступление на позиции Израильских вооруженных сил на Синае. С Севера действовали Сирийские войска.
Боевые действия начались в октябре массированной артподготовкой, после чего египетская пехота, при поддержке штурмовой авиации, форсировала канал и прорвала укрепления «Линии Барлева».
Одновременно Сирийские войска перешли в наступление на Голанских высотах.
В первые три дня боев египтяне действовали весьма успешно. Превосходство их в воздухе было подавляющим. Затем активность войск стала снижаться.
Постепенно боевые действия как на египетском, так и на сирийском фронтах перешли в стадию позиционной борьбы.
18 января 1974 года были подписаны мирные соглашения. Между враждующими войсками была создана буферная зона.
Основной вывод октябрьской войны:
 боевые действия арабов (особенно авиации и ПВО) могли бы быть более успешными, если бы они не отказались от помощи советских советников и специалистов.
Всего лишь несколько дней назад супруги из России посетили с экскурсией древний монастырь Святой Екатерины, расположенный в самом сердце Синая. Дорога, теперь уже заасфальтированная, бежала по тем же местам, где в начале 70-х наступали египетские войска.
Автобус с нашими туристами остановился для передышки на заасфальтированной квадратной площадке прямо за последним египетским блокпостом. У вышки, глазея на русских, топталось двое вояк. Из бойницы сиротливо торчал, глядя куда-то в небо, брошенный ручной пулемет. «Да, все как всегда. Ничего не изменилось!» - подумал с тоской наш переводчик.
 А вы не поедете на праздник в Каир? Главное командование организует широкие мероприятия. Будет парад. Приглашены иностранные гости, - вывела его из состояния задумчивости любопытная Хасанат.
 Нет, вряд ли. До Каира 500 км, а я здесь отдыхаю с женой. Просто выпью за здоровье победителей.
 А вы не хотите позвонить в Главное командование и поздравить руководство с праздником? - не унималась Хасанат.
 У меня нет номера телефона, - усмехнулся он, набрав еды у шведского стола, и последовал за своей женой.
Позавтракав и намереваясь идти на пляж, наш знакомый завернул к службе отеля за свежим номером египетской газеты «Аль-Ахрам» («Пирамиды»), которую ему стали любезно оставлять.
Давно уже утеряв привычку мотаться по Москве за арабской прессой, исчезнувшей много лет назад из всех ларьков, продающих газеты, - здесь, в Шарме, наш переводчик дорвался. И - о чудо, он почти ничего не забыл! Все та же, до боли знакомая крючкотня! Даже структура газет не поменялась с тех пор.
Получив свежий номер «Аль-Ахрам», он двинулся к мягкому креслу в зале.
Прямо перед ним трое рабочих египтян и девушка-менеджер стояли у центрального фонтана в центре роскошного холла, переговариваясь. Вода у фонтана, украшенного четырьмя мраморными угловыми и одной центральной лягушками, была полностью спущена. Шел ремонт водостока.
 Эйщ, гарабат ад-дафадыа? (Что, лягушки разбежались? - Араб.) - почти автоматически спросил наш знакомый, присаживаясь в кресло и доставая очки.
На него посмотрели пятеро изумленных лиц.
 Вот, ловим! - улыбнулась девушка-менеджер.
Он, было, углубился в чтение, но вдруг, словно током, пронзила старая обида. А зачем? Зачем мне все это?
Это была старая боль. Он вдруг вспомнил 90-е годы, когда рушили и ломали Вооруженные Силы. Когда из армии незаслуженно увольняли молодых первоклассных специалистов, на подготовку которых ушли долгие годы и уйма денег, потраченных государством. Ради кого и чего?
Многие из его знакомых и друзей, так и не найдя себя в новой жизни, чувствуя неудовлетворенность и обиду, запили. Кто-то ушел из жизни совсем.
Тогда, в 1995 году, он, начальник факультета академии, где проходили подготовку иностранцы, увидев, как все идет прахом, написал рапорт сам. Его долго убеждали остаться, но он был непреклонен.
Ушел и не пожалел ни разу!
А ведь это уже было - пришла вдруг к нему элементарная догадка. Было в 40-х годах, когда молодых и здоровых увольняли пачками. О многих из них вспомнили лишь в конце 60-х, когда жареный петух клюнул. Только иных уже не досчитались.
Так что ж, неужели когда-нибудь и о нас вспомнят? «Жаль только - жить в эту пору прекрасную уж не придется - ни мне, ни тебе!»
Он вспомнил давнюю встречу со своим старым преподавателем на остановке автобуса у станции метро «Полежаевская» в Москве.
Полковник Шванев (сейчас он помнил только его фамилию), старенький и согбенный, в военном плаще без погон, ожидал транспорт, идущий в сторону Серебряного Бора.
Когда-то блестящий офицер, не носивший формы от капитана до полковника, будучи резидентом советской разведки, служил муллой где-то в Турции, долгие годы созывая правоверных на молитву, а попутно добывая для СССР ценнейшие разведданные.
О нем ходили легенды. Когда он приходил на занятия в группу, все менялось. Слушатели, частенько искушая преподавателя, требовали чуда.
И они его получали! Ровно минуту, по циферблату, полковник Шванев глядел на любой незнакомый текст и, отдав книгу слушателям, выдавал весь текст наизусть, с точками и запятыми...
В это трудно было поверить!
Наш друг молча стоял и наблюдал за забытым всеми стариком, не будучи в силах подойти к нему. Пришел автобус - и Шванев уехал. Уехал навсегда.
...Желание читать газету улетучилось. Он поднялся и пошел в свой номер.
- Давай поедем сегодня вечером в Шарм. Поедем рейсовым автобусом в 19.00, а вернемся им же в 20.30. Если захотим погулять там еще, можем взять такси, - предложила жена.
Он поморщился. Совсем не хотелось слоняться по единственной главной улице Шарма, толкаясь с иностранными туристами и отбиваясь от местных торговцев. Однако, идя навстречу жене, он согласился, понимая, что прошла уже целая неделя, как они в Египте, и супруге хочется разнообразить их досуг. Кроме того, уже пора подумать о сувенирах. Цены в отеле на те же товары, которые продаются в городе, - космические.
Вечером, проходя с женой по главной улице Шарма и останавливаясь у витрин магазинов и лавочек, наш друг увидел все то, что и ожидал увидеть: лежалый товар, который изо всех сил пытались впендюрить туристу. Все это, только куда в более лучшем исполнении, уже давно можно было купить в Москве! И намного дешевле!
Да, это не конец 60-х и не 70-е годы, когда советские хабиры, дорвавшись до загранки, куда они приехали из дальних своих частей необъятного Советского Союза, скупали гипюр и мохер, и всякую другую ерунду у разжиревших от неожиданно свалившегося счастья местных лавочников.
Однако туризм и шопинг - понятия неразделимые! И уже менее чем через час они сидели в рейсовом автобусе, идущем в отель «Мовенпик», - с покупками для родных и близких.

Глава 13. Сирия. На маневрах. 1970 г.

Учения 1-й танковой дивизии с боевой стрельбой начались в 8 утра с марша и выхода в район сосредоточения.
Маневры проходили километрах в тридцати от района постоянной дислокации. Их замысел состоял в том, чтобы ударом с фронта сковать обороняющегося противника. Затем, нанеся удар во фланг группировки, осуществить ее охват и, выйдя в тыл, окружить.
От каждой бригады в маневрах участвовало по батальону, усиленному приданными средствами. Учитывая обстановку, остальные части и подразделения танковой дивизии находились на своих боевых позициях.
Марш начался вполне организованно. В этом была явная заслуга советских специалистов. Однако, по договоренности с сирийским командованием, все руководство боевыми подразделениями должно было осуществляться сирийскими командирами. А иначе для чего учения?! А хабиры, хоть и находились в колоннах, но лишь в подразделениях технического замыкания.
Также, по замыслу учения, воображаемый противник наносит по продвигающимся войскам удар химическими боеприпасами, и личный состав, применив средства индивидуальной защиты, продолжает выполнение боевой задачи, преодолевая на машинах зоны заражения.
В качестве химбоеприпасов советские хабиры должны были зажечь несколько бочек с напалмом на пути следования войск. Что они и сделали.
Последовала команда «газы». В воздух взвилась красная ракета. По этой команде все командиры без исключения принимают меры к обеспечению безопасности вверенного личного состава. Следят за тем, чтобы все надели противогазы, были задраены люки и щели боевых машин и т. д., и т. д.
Батальоны двигались в колоннах поротно. С командного пункта, на котором находился командир дивизии лива аш-Ширази и его офицеры штаба, подполковник Прохорович и наш знакомый, было и без бинокля видно, что не все ротные командиры выполнили команду. А один из них, ведя свою колонну, попросту торчал из люка своего танка.
Были и другие ошибки: кое-кто из механиков-водителей нарушил дистанцию движения боевых машин, отстали тыловые подразделения и проч.
Лива аш-Ширази приказал готовить к вылету вертолет. Это была двухлопастная машина английского производства «Чинук».
В полет вместе с собою он пригласил советника подполковника Прохоровича и переводчика дивизии Олега.
В кабине машины было лишь два места: место пилота и еще одно, соседнее, куда и примостился командир дивизии.
Прохорович и Олег разместились в десантном отсеке вертолета без особых удобств.
По периметру были протянуты стропы парашютов, а к металлическим стенкам прикручены лавки для личного состава.
Задний люк не закрывался. Судя по всему, из-за технической неисправности.
В отсеке стояло несколько металлических баков с водой. Нашему другу уже было известно, что в полете наступает перепад давления, и вода от этого охлаждается. Другое дело, что при наличии пассажиров, коими являлись двое русских, баки можно было бы оставить на земле. Но, как это всегда бывает у арабов, никто этим обстоятельством особенно не озаботился. И баки остались в отсеке.
Так и взлетели.
В полете баки ожили, стали подпрыгивать и приближаться, приходилось все время лягать армейским ботинком надоедливую посудину.
Сначала спутники пробовали переговариваться с Ширази, пытаясь перекричать гул винтов и шум двигателя. Потом поняли, что это невозможно.
Колонну с нарушителем догнали быстро. Тут комдив приказал пилоту снизиться. И вертолет завис над танковой колонной командира роты.
Размахивая антенной-штырем, генерал Ширази пытался стукнуть ею по все еще торчащей из люка командирского танка голове нарушителя. Но все безрезультатно. И оба, пилот и генерал, - увлеклись.
Вертолет задел за гору задним винтом. Винт зачихал. Кабина машины пошла вверх, а хвост с открытым задним люком - вниз. Непослушный вертолет завис в воздухе «сигарой». А земля все ближе…
- Хватайся за стропы, держись! - заорал Прохорович, извиваясь в парашютных ремнях. Олег обеими руками судорожно уцепился за переплетение строп. Вертолет рвануло. Вниз, словно бомбы, полетели опостылевшие баки с водой.
Руки у нашего друга посинели от напряжения. Вертолет вибрировал, пытаясь справиться и набрать высоту.
Но вот, наконец, пилот выровнял машину. Заработали оба винта, и от сердца отлегло. Из кабины показалась голова Ширази. Приложив руку к груди и глядя на русских, генерал извинялся.
 Неплохо полетали, - обратился к Прохоровичу наш переводчик, когда они вернулись на КП дивизии.
 Да уж, неплохо, потом поговорим, - отозвался подполковник, сделав ударение на «потом», имея в виду общую оценку действий всех и каждого.
И они вернулись к ходу учений, которые продолжались еще двое суток.
По окончании маневров состоялся их разбор. Командиры подразделений сидели на стульях, а личный состав - прямо на земле.
Долго говорил генерал Ширази, пытаясь дать оценку действий каждого командира и каждого подразделения. Наш друг переводил группе советских хабиров.
Потом взял слово Прохорович. А за ним должен был высказаться каждый советский специалист по действиям подшефного рода войск. Артиллерист - о действиях артиллерии, сухопутчик - о действиях пехоты, танкист - о действиях танковых подразделений и т. д.
…Переводчик Олег стоял с микрофоном. На него глядели тысячи глаз...
Впоследствии он не раз вспоминал эту ситуацию. Тогда, в сирийской пустыне, ему пришлось нелегко. Дело не в том, что говорить надо было несколько часов - он даже сорвал голос. Трудно объяснить людям другое: что ты учил язык только два года, что времени больше не было. Но ситуация исключала поблажки.
Он получил сполна кривых улыбок и усмешек. И было мучительно стыдно за каждую допущенную ошибку.
А потом все, что было сказано устно, нужно было перевести письменно в качестве замечаний и рекомендаций, выдать сирийцам.
Олег работал сутками, не помня себя, забывая о сне и пище. Помощи ждать было неоткуда - сирийский переводчик Хани наотрез отказался переводить что-либо письменно, к тому же, попросту исчез.

Глава 14. Сирия. Погоня

Один-два раза в месяц всех переводчиков Дамасского гарнизона привлекали для несения дежурства на Абу-Руммани, в офисе Главного военного советника. Цель дежурства заключалась в том, чтобы с семи вечера до семи утра следующего дня прослушивать эфир и фиксировать в специальном журнале все мало-мальски важные сообщения и новости, передаваемые официальными и неофициальными радиостанциями региона.
Работа, в сущности, была не пыльная - нужно было при параде явиться в офис к 19.00 и, после короткого инструктажа у опера, заступить на дежурство.
Однако у переводчиков это дежурство любовью не пользовалось. Намного интереснее было в войсках.
Хотя и в ночных бдениях в спецкомнате, у радиоприемника, была своя прелесть: трансляции по радио велись с интервалами в 45-50 минут. За это время можно было переключить радиоволну на любую музыкальную и выйти на великолепную, защищенную снаружи густой зеленью террасу, выпить сока и посидеть в кресле, побалдеть!
Воздух был напоен запахами цветов, пением цикад и дальними клаксонами зазывавших такси.
Переводчики дежурили на 2-м этаже. А на 1-м, кроме них, в здании находился еще оперативный дежурный. Но ему нельзя было покидать место своего дежурства. Поэтому переводчики всегда наслаждались ночной тишиной и приятным одиночеством.
Весь эфир был полон прекрасной музыки: пели «Битлз», только что появился Демис Руссос, Далида и многие, многие другие, те, кого нельзя было послушать в Москве.
Включив приемник и в очередной раз настроив его на нужную для работы волну, наш переводчик поймал выступление только что пришедшего к власти в Сирии нового президента Хафеза Асада перед руководством страны и командованием армии.
Из его речи следовало, что в соседней Иордании поднимается восстание палестинских беженцев, которые выступают против нейтральной позиции короля Иордании Хусейна в арабо-израильском конфликте.
Далее Хафез Асад заявил, что Сирия всем сердцем со своими палестинскими братьями - героями, что Сирийские вооруженные силы не останутся в стороне.
«Что значит, не останутся в стороне? Правильно ли я понял, что сказал президент Сирии Хафез Асад?» - сомневался и недоумевал Олег.
Он все подробно и аккуратно записывал в тетрадь. Что же до палестинских героев, то у нашего друга на этот счет было свое, собственное мнение - типичные бандиты. Здесь, в Сирии, они свободно разъезжали, сидя на броне танков, по населенным пунктам, все в автоматных и пулеметных лентах крест-накрест.
Всю ночь потом наш переводчик внимательнейшим образом слушал эфир радиостанций, но ни одна из них не подтвердила и не опровергла полученной информации. Никаких комментариев! Неужели ошибся?!
Утром, докладывая по команде, все же сделал акцент на этой информации.
Его долго и с пристрастием расспрашивал офицер связи (офицер спецслужб) Посольства, прибывший специально для получения разъяснений. Но, кроме того, что наш знакомый уловил ночью, больше добавить было нечего.
Прошло дней пять. О случившемся стали забывать, списав все на неопытность переводчика. И вдруг.
 Сегодня на рассвете, в полном составе, оставила свои боевые позиции 40-я бригада 1-й танковой дивизии. Направляется в сторону сирийско-иорданской границы, - докладывал Главному военному советнику САР подполковник Прохорович.
 Прошляпили! - в сердцах отреагировал генерал-лейтенант Магометов. - Почему не заметили приготовлений?
 Все произошло скрытно. Были, явно, применены меры предосторожности, - оправдывался подполковник.
 Скрытно... - язвительно протянул генерал. - Догнать получится?
 Думаю, да. Они прошли маршем около 80 км, - доложил свои соображения Прохорович.
 Догнать и постараться убедить вернуться! - приказал генерал.
 Но как? Ведь они получили приказ национального командования, - недоумевал подполковник.
 Я вам второй раз повторять не буду! - вскипел генерал. - Сам проспал, сам и возвращай! Бери машину в аппарате и марш за бригадой!
Прохорович вышел, а генерал, просидев минут пять в глубокой задумчивости, поспешил в Посольство СССР - нужно было срочно, по прямому проводу, доложить в Москву.
Бригаду догнали часа через три. Ее головная колонна уже подходила к приграничному населенному пункту Дираа. Люки танков не были задраены, и хоть броня техники была перекрашена, догонявшие, а их было трое, не считая водителя-араба, сразу узнали своих подопечных командиров.
Зато арабы не захотели узнавать своих хабиров. Когда армейский джип с советскими военными специалистами попытался преградить путь командирской машине, его чуть было не протаранил танк - джип едва увернулся. И колонна прошла государственную границу.
Джип остановился, не доезжая нескольких десятков метров до приграничной полосы. Из него вышли подполковник Прохорович, майор Александр Соколов и наш знакомый переводчик.
 Что будем делать дальше? - спросил у старшего Соколов.
 Искать телефон. Нужно доложить в Дамаск, - ответил Прохорович.
 Здесь, в гостинице, живут наши. Нужно найти их, - предложил переводчик.
 А где гостиница? - в голосе Прохоровича прозвучала надежда.
 Насколько мне известно, она здесь всего одна, - сообщил переводчик. - Мне мои друзья, кто здесь служит, рассказывали.
Гостиницу нашли сразу. Собственно говоря, это было единственное пятиэтажное здание в населенном пункте.
Войдя в здание, тут же наткнулись на своих. Они как раз в этот момент выходили из столовой.
Рассказали о случившемся. Телефон был лишь на местной почте. Оттуда и звонили в Дамаск.
 Сидеть в гостинице у приемника, слушать сообщения! Ждать возвращения бригады! Докладывать любое изменение обстановки! - последовал приказ из офиса.
Хабиры и переводчики приникли к радиоприемникам.
К вечеру появились первые сообщения, из которых стало ясно, что сирийская бригада вошла в столицу Иордании Амман и ведет тяжелые уличные бои.
 Капец бригаде! - в сердцах проговорил Прохорович. - Какой же дурак лезет с танками в город?! Все пожгут, как пить дать!
...Остатки бригады поползли через двое суток. Это были жалкие, потрепанные единицы бронетехники. Вернулся лишь один командир батальона, майор Ахмед.
Можно сказать, он чуть не плача бросился к советским хабирам и стал рассказывать, хлюпая носом, как жгли танки, стреляя в упор из окон домов. Как никаких повстанцев, которых нужно было спасать, они не обнаружили. Где командир бригады и другие офицеры, он не знал.
К концу недели из Иордании вернулось лишь одиннадцать единиц техники и порядка 50 оборванных вояк.
Летом 1970 года в Аммане, столице Иордании, вспыхнул вооруженный конфликт между палестинскими партизанами (федаинами), поддержанными Сирией и Иорданской регулярной армией. Эти события известны как «черный сентябрь». Бои проходили прямо в городе. В результате боев погибло около 15 тысяч палестинских партизан.
Негативные последствия конфликта:
 Был нанесен серьезный удар по идее арабского единства.
 Были серьезно подорваны силы ООП (Организации Освобождения Палестины).
Вернувшись в Дамаск, все трое стояли на ковре у ГВС Магометова. Ор был такой, что звенели окна в холле на первом этаже.
Из разноса выходило, что наших друзей скоро отправят туда, где «Макар телят не пас».
...Но, как показало время, все остались на месте. Добавилось лишь проблем с формированием новой части.

Глава 15. Сирия. Эпидемия

Всех военных специалистов Дамасского гарнизона срочно собрали в актовом зале на Абу-Руммани. Беседу проводил «хохлятский доктор». Как всегда, в своей любимой украинской рубашке с вышитым воротником и в отточенных утюгом коротковатых брюках непонятного цвета.
«Вот, скряга», - подумал наш знакомый. - Мог бы уже хоть что-нибудь себе прикупить из барахла, ведь не вчера же приехал, да и выбор здесь богатейший».
Брюк и рубашек, висевших на плечиках или просто на веревках многочисленных сучков (сук - рынок. - Араб.), была целая уйма. И стоило все это сущие копейки. Во всяком случае, по сравнению с тем, сколько получал советский военный хабир.
В Сирии, в маленьких лавчонках и более крупных магазинах, продавались прекрасные акриловые или даже шерстяные свитера местного производства. Любой размер одежды могли подогнать здесь же на месте, за ширмой или на втором этаже магазина, где обычно проживал его владелец, а в дневное время там работали швеи. Сам покупатель в это время наслаждался арабским кофе, который предлагали повсеместно.
Но вернемся к выступлению доктора… Из него следовало, что в гарнизоне: частях и самом городе, вспыхнула холера. Он назвал цифры заболевших среди местного населения (среди русских случаев заболеваний тогда выявлено не было), рассказал об угрожающих симптомах болезни.
Доктор говорил долго и подробно, стращая и призывая всех к личной гигиене и бдительности. Но главное, что вынесли из его «словесного поноса» хабиры, так это то, что наша славная медицина была совершенно не готова к такому повороту событий и что вакцины от холеры в данный момент нет. И ее нужно заказывать из Москвы. А это потребует времени.
 А что нам делать? - спрашивали военные специалисты. - Ведь мы каждый день общаемся с сирийцами на службе! Боязно как-то, особенно за детей и жен.
 А мы вообще обедаем в дивизии, особенно если остаемся на полевые занятия, - сообщил подполковник Прохорович.
 Кстати, ваша дивизия одна из самых неблагополучных в смысле эпидемии. В ней, по нашим данным, зафиксировано уже шесть случаев заболевания, - важно сообщил эскулап.
«Откуда он это может знать, если из офиса не вылазит?» - подумал Олег.
 Ну и что же нам делать, пока не доставят вакцину? - поинтересовался майор Соколов.
 Ешьте лук, чеснок побольше! Мойте тщательнее руки и избегайте компаний, - дал свои «ценные рекомендации» доктор.
 Как это избегать компаний? Нам что, на службу не ходить? - удивился Соколов.
Повисло неловкое молчание. Эскулап затравленно молчал.
Но это был мужской, армейский коллектив, и послышался, наконец, единственно уместный вопрос:
 А если спиртное выпивать - поможет?
 Да, да, конечно, - засуетился врач. - В такое время, в такой обстановке даже рекомендуется грамм по 50 в день!
Послышался дружный гогот хабиров: «Во, дает! По 50 грамм! От этого даже понос не пройдет. А тут холера!»
Выйдя на улицу, старший группы Прохорович собрал своих людей и намекнул:
 Ну, чеснок и лук вы ешьте, конечно. Но надо искать место, где вся группа могла бы принимать дозу и двигаться дальше.
 А что это место искать? - отозвался наш друг. - Оно известно давно...
Заведение Абу Саида и так-то, в обычные дни, не страдало отсутствием посетителей. А в «отравленные» времена и подавно!
Ровно в 8 утра к лавке подъезжали микробасы с хабирами, из которых по двое, по трое выходили одетые в камуфляж важные дядьки. Иные с бумагами и папками под мышкой. Как заведенный, Абу Саид наливал каждому по полстакана виски. На прилавке стояла трехлитровая открытая банка с огурцами.
На службу ехали веселенькие...
Возвращались домой также через Абу Саида, который страшно мучился из-за того, что никак не мог понять вспышки массового пьянства хабиров. Он уже вполне серьезно подумывал о расширении бизнеса.
Однако дней через десять халяву приказано было прекратить - привезли вакцину. В приказном порядке вдули по уколу каждому. А ровно через неделю закрепили успех второй прививкой, запретив при этом прием спиртного.
Пьяные рейсы советских хабиров прекратились, и Абу Саид загрустил. Загрустила и его семья, которую он в полном составе бросил на прорыв. В лавке одновременно вертелись: его жена, несметное количество разнокалиберных детей и даже дядя хозяина, который в дни разгула, как-то незаметно для всех, пристрастился к спиртному. По вечерам, приняв «на грудь», раскачивался на ногах из стороны в сторону с блаженным лицом, повторяя: «Квейс катир» (очень хорошо. - Араб.).
И все же было видно, что население Дамаска и его окрестностей пребывает в панике. Холерных случаев оказалось слишком много, чтобы этого не заметить. О них ежедневно сообщалось по телевидению.
Был даже момент, когда всерьез заговорили об открытии советского военного госпиталя. Конечно, это обстоятельство обрадовало хабиров. Ведь приходилось обращаться к местным эскулапам. Но если мужчины все же могли как-то обойтись местной медициной, то с женщинами, женами советских хабиров, был просто швах!
Как-то Олегу довелось присутствовать на родах. Молоденькая жена одного из советских хабиров так испугалась предстоящего события в окружении «чужих людей», что в истерике потребовала присутствия переводчика. И ее муж взмолился.
Отказаться было невозможно. Ну, а дальше, как во сне. Роженица ухватила переводчика за руку и так и держала, как клещами, до самого появления младенца. И как наш друг не извивался и не отворачивался, а все же «народного кино» избежать не удалось.
Молоденькие сирийские медсестры успокаивали «будущего папу», убеждая его не волноваться, что, мол, все с его «женой» будет хорошо!
А та орала как резаная и еще сильнее сдавливала руку своего названного «мужа», которому на тот момент едва исполнилось девятнадцать лет.
В другой раз нашему другу пришлось сопровождать в местный госпиталь военного специалиста, у которого начался приступ почечнокаменной болезни.
Госпиталь был переполнен, и, чтобы уложить советского спеца, с койки погнали какого-то араба. А вот поменять после него постельное белье - ума не хватило.
Больной, родив очередной камень в местном туалете, попросил нашего друга помочь ему вернуться домой. Невозможно было лечь в чужую постель.
Отсутствие своего госпиталя серьезно осложняло ситуацию. За то время, пока наш друг находился в Сирии, один военный специалист был убит, а еще семеро раненых отправлены в военные госпитали СССР.
Но холера пошла на убыль - и об открытии советского госпиталя забыли.

Глава 16. Дамасская ярмарка. 1970 г.

Каждый год в центре сирийской столицы, у русла пересохшей реки Барада, организовывалась Международная Дамасская ярмарка (Маарад Димашк ад-дували. - Араб.).
Этому мероприятию в Сирии придавалось большое значение. Во-первых - международный статус. Во-вторых - огромное культурное событие для населения всей страны.
В Сирии не было театров. В стране действовал только кинематограф. В зале сидели исключительно мужчины. Крутили сплошь индийские мелодрамы и очень старые американские боевики.
На ярмарке же можно было показаться всей семьей, прогуляться по павильонам и ярмарочным улочкам, поесть мороженого и разнообразных восточных сладостей. Поглазеть на других и себя показать.
Павильон СССР всегда занимал очень большую площадь в центре ярмарочного городка. А его экспонаты, особенно посвященные завоеванию космоса, вызывали широкий интерес сирийцев.
Но в тот год на Дамасской ярмарке должно было состояться нечто экстраординарное - ждали приезда и выступления на искусственном катке Московского балета на льду.
Лишь это было объявлено в сирийских СМИ, новость облетела всю страну. Люди недоумевали: как же это возможно привести с собой лед и чтобы он не растаял на такой жаре! Впрочем, русские могут все!
Информация о том, что из Москвы должен приехать балет на льду, дошла и до переводчиков. Но отнеслись к этому со скепсисом. Да и других дел было невпроворот. В то время участились бомбардировки израильской авиацией позиций сирийских войск по всему периметру Голанских высот. Были боевые потери и среди советских военных специалистов.
Стало известно и о том, что наша часть ПВО сбила израильский истребитель «Фантом» и что летчик, управлявший им, выжил, успев катапультироваться. И что он захвачен в плен, его допрашивают.
Эта новость стала предметом живого обсуждения в Красном доме, тем более что один из переводчиков видел пленного:
- Представляете, он высокий, белоголовый, со светлыми глазами. Он совсем не похож на еврея в, так сказать, классическом представлении.
 Да ведь известно же, что здесь на «фантомах» летают американские летчики, которые приобрели боевой опыт во Вьетнаме, - вступил в разговор Виктор Чернов.
 Так они, выходит, напрямую участвуют в боевых действиях? - удивился Юра Маринчев.
 А по американским законам, если у тебя мать еврейка, то ты имеешь право на израильское гражданство, - заметил Чернов. - Вот и лазейка для того, чтобы принимать участие в войне!
 А я слышал, что сейчас идут переговоры о том, чтобы этого «языка» передать нам для дальнейшей его отправки в Москву, - вступил в разговор до этого молчавший Миша Абрамов, который приехал в Дамаск в гости к своим друзьям из Дириы.
 А где ты это слышал?
 Сегодня, когда мы приехали на Абу-Руммани, было утреннее совещание руководителей групп с ГВС. Ну, и как будто бы там этот вопрос обсуждался, - отвечал Абрамов.
 Вообще-то это весьма гуманно. Трудно себе представить, что с ним сделают арабы в своей тюрьме, - сказал кто-то из друзей.
Повисло молчание.
Каждый думал о чем-то своем.
Следует сказать, что за прошедшие несколько месяцев служебной командировки наши друзья сильно изменились. Практически прекратились спонтанные мальчишеские шалости. Из пацанов, которыми они были еще вчера, они становились мужчинами.
...И все-таки балет на льду приехал!
Для обслуживания труппы артистов и помощи в подготовке выступления выделили двух переводчиков, так сказать, без отрыва от производства: утром и днем они должны были находиться на службе, а после работы, с труппой советских артистов, - работать на Ярмарке.
Одним из двух переводчиков был наш Олег.
По приказу начальства друзья отправились на Ярмарку. Там прибыло холодильное оборудование, и нужно было поучаствовать в его разгрузке и монтаже.
Поколесив некоторое время по территории выставки, переводчики вышли, наконец, к некоему подобию собираемого катка, где заправляли двое русских монтажников и около пяти сирийских рабочих.
Быстро познакомившись с монтажниками, переводчики навели мосты между русскими и сирийцами, и дело по разборке и монтажу оборудования пошло веселее.
 А где ваш старший? - спросил у наших рабочих Олег.
 А там! - махнул рукой в сторону закулисья парень по имени Андрей.
Переводчики поднялись по шатким подмосткам и зашли за кулисы, отдернув пеструю материю, натянутую на проволочную струну.
За сценой наши друзья остановились как вкопанные - на них смотрели двадцать или более полуодетых девиц - артисток балета. Все они, страдая от жары и потому в весьма экстравагантных одеяниях, картинно восседали на разбросанных в беспорядке частях реквизита. Обладательницы прекрасных молодых и натренированных тел даже не попытались прикрыться, когда к ним вошли два незнакомца, а лишь с любопытством повернулись в их сторону. Налицо была привычка к раздеванию и переодеванию где придется и когда придется.
Наши друзья потеряли дар речи. Им, давно отвыкшим от женского общества молодым парням, все это показалось каким-то чудом.
 А скажите, пожалуйста, где мы могли бы увидеть старшего? - выдавил-таки после неприлично затянувшейся паузы Олег.
 Ребят, а вы кто? - спросили девчонки.
- Мы - переводчики. Нас послали для обеспечения вашего выступления, - ответил Женя Кузнецов.
Что тут началось! Ребята вмиг оказались в окружении молоденьких девчонок. Каждой в Сирии нужно было выполнить свой «личный план». Одной - купить золото, другой - камни, третьей… четвертой...
А молодые люди просто потерялись, стыдливо отводя глаза то в одну, то в другую сторону. Столько соблазна одновременно! Это трудно было перенести.
Вечером наши друзья с подмогой, в общем количестве 5 человек, одевшись по самой последней моде, поспешили к прелестным юным артисткам.
Труппа проживала на окраине Дамаска в университетском городке (Мадина Джамиыйя), в высотном здании на самом последнем этаже.
Вечеринка получилась сказочной. Понаобещали всем и каждой: и золота, и бриллиантов, и чего душа пожелает. Досидели до рассвета. Уходить не хотелось. Но пришлось.
В течение нескольких дней, которые потребовались для подготовки льда, переводчики опекали своих соотечественниц. Показали им город и все самые модные торговые развалы. Девчонки накупили всякого барахла и пребывали в восторге.
Собственно говоря, и ребята, что называется, оттянулись по полной. Вечеринки продолжались каждый день. На сон оставалось часа два или три, а утром - на службу в часть. Но кто обращал на это внимание - молодость!
Выступление балета на льду на Международной Дамасской ярмарке было феерическим! Зрительские трибуны, сооруженные вокруг искусственного катка, с первого и до последнего дня выступления были забиты до отказа. Здесь можно было увидеть чуть не все руководство страны, всех самых-самых.
Народ валил семьями, с женами и детьми, друзьями и родственниками. Разряженная публика приветствовала и поздравляла друг друга.
Аншлаг продолжался все дни выступления. Учитывая ситуацию и идя навстречу просьбам, балет, вместо запланированной недели, задержался на все десять дней.
Все это время Олег и Евгений с микрофонами в руках руководили осветителями, подавая им команды на включение или выключение тех или иных светопушек.
Ну и, конечно, еще и еще раз смотрели балет на льду, где царствовали теперь уже знакомые девчонки, которые выезжали на лед парами и в колоннах, в русских сарафанах и кокошниках, кружась под музыку Чайковского, Глинки и Рахманинова.
Сирийцы замирали от восторга, а затем бурно аплодировали.
Ребята - тоже.
Жаль, что все хорошее быстро кончается!
Балет уехал, и потянулись однообразные, полные тревог и боевых событий дни.
Не более чем через неделю-другую после праздника советской культуры на позиции 91-й бригады 1-й танковой дивизии был совершен жестокий авианалет израильской авиации.
Советские спецы успели разминуться с налетом на какую-то четверть часа, выехав на совещание в соседнюю бригаду.
Как будто бы сам Господь хранил их.
Выскочив из «тойоты», молча наблюдали за расправой.
На бригаду внезапно, из-за высот, свалилось звено израильских «фантомов» и утюжило расположение части, один за одним заходя на боевой курс.
Тупая, бессильная злоба навалилась на нашего друга. Хотелось броситься на подмогу. Но что могли сделать 14 безоружных хабиров?!
Хорошо, что в этот момент заработал наш полк ПВО. Фонтанчики разрывов ложились на средних высотах. Полк стремился создать заградительный заслон. Но фантомы были внизу. На низких высотах они были фактически неуязвимы.
Все закончилось минут за двадцать.
Советские спецы попрыгали в «тойоту» и, развернув ее, заторопились назад в бригаду.
То, что им предстояло увидеть, было страшно. Потери в живой силе составили: убитыми - 21 человек, ранеными - 44 человека.
Несмотря на настойчивые требования советских советников отнестись более серьезно к вопросам раннего оповещения, сирийское командование упорно ничего не предпринимало. Войска продолжали нести неоправданные потери в живой силе и боевой технике.
Но, что было еще хуже - формировались самолетобоязнь и стойкое неверие в собственные силы. Это нужно было решительно ломать.
Вечером того же дня, запыленные и крайне уставшие от боевой работы (снова пришлось заниматься разборкой завалов, эвакуацией убитых и раненых, и т. д.), Олег и его товарищ Иван Руднев попросили арабского водителя остановиться у офицерского клуба на Салхие.
Очень хотелось пить. Иван предложил зайти в «Нади Дуббат» и выпить холодного пива, и вспомнить все то, что произошло за день.
Обстановка клуба располагала к неторопливой беседе. Все пространство его, кроме основного зала, это несколько увитых и уединенных беседок, где можно было укрыться от посторонних глаз и спокойно поговорить. Спать не хотелось совсем.
Наши друзья даже не могли предположить, что в клубе встретят кого-нибудь.
И все же, лишь войдя в помещение через увитую плющом дверь, увидели с десяток мирно отдыхающих сирийских офицеров в окружении членов своих семей.
Увидев русских хабиров, запыленных и суровых, сирийские офицеры, как по команде, молча встали.
Информация о последних событиях быстро облетела войска.

Глава 17. Сирия, декабрь 1970 г. В окружении

Трое спецов: майор Соколов, капитан Хорунжий и военный переводчик Олег прибыли на КП 1-й танковой дивизии на ночное дежурство. Было около семи часов вечера. Дежурство считалось рутинным делом и имело свой, уже давно установленный порядок.
В палатке дозорных находился армейский телефонный аппарат для связи с оперативным дежурным ГВС на Абу-Руммани, стол и три кровати.
Собственно, и всех дел-то было, что слушать ночную тишину и доложить о том, что все тихо, по телефону в офис вечером в 21.00 и на следующий день утром.
Ожидать информации о положении войск от подшефных сирийцев не приходилось: ни одного дежурного сирийского офицера ночью в частях не оставалось. В лучшем случае - старший сержант.
Взаимодействие частей с участием советских хабиров наладить не удавалось. Сирийцы не подпускали советскую сторону к вопросам управления боевыми частями.
Путешествовать ночью по подшефным категорически запрещалось. Можно было запросто угодить в плен или получить пулю в лоб от испугавшегося часового. Вот и приходилось слушать тишину.
Вечер был прекрасным. Со всех сторон - ни звука. Тепло. Пение цикад.
Темнота пала стремительно. На небе зажглись яркие звезды.
Водитель-араб ушел спать в свой джип.
Приближалось время вечернего доклада.
Спецы зажгли в палатке фонарь «летучая мышь» и стали исследовать все уголки своего временного жилища на наличие ползающей и скачущей нечисти.
 Ну, вроде как все в порядке, - удовлетворенно констатировал результаты осмотра старший наряда майор Соколов. - Задраивайте полы палатки изнутри, а я звоню в офис.
 Алло, первый, это Киляни, - назвал он свой позывной. - У нас все тихо!
 Спокойной ночи, Киляни, докладывайте утром, - благодушно отозвался оперативный дежурный из аппарата ГВС на Абу-Руммани.
 Ну что, поужинаем? - предложил Соколов.
На столе появилась бутылка виски «Белая лошадь», помидоры, огурцы и банка местной говяжьей тушенки, которая чудно открывалась по кругу неведомым дотоле боковым ключом.
 А знаете, какой у меня однажды конфуз получился, - начал рассказывать капитан Хорунжий. - Я в начале командировки на дежурство приволок банку советской свиной тушенки. А ножа не оказалось, так я у нашего водителя попросил. Открыл банку на его глазах, вытер нож и вернул ему. Смотрю, Ахмед отошел метра два от палатки, да как запустит ножом в кусты! Я аж обалдел! А потом понял: на банке же свинья нарисована! Грязное для мусульман животное.
 Варвары! - отозвался майор Соколов, удовлетворенно жуя. - И как только ты с ними управляешься, Олег? Слушай, а как вас в институт отбирают, вы должны быть на них похожи?
 Да нет. На курсе есть и блондины, и рыжие, - ответил переводчик.
 Да тут рыжих хоть отбавляй! - заметил капитан Хорунжий.
 Кстати, а вы обратили внимание на то, что и командир нашей дивизии лива аш-Ширази тоже рыжий? - спросил Олег. - Так вот, здесь, в Сирии, проживает племя кочевников Ширази. Говорят, что они все рыжие и краснолицые.
 Ну, как индейцы! - засмеялся капитан.
После ужина, внимательно глядя под ноги и светя лампой, вышли на улицу по малой нужде.
Стояла блаженная тишина, которую нарушало лишь пение цикад.
 Вот благодать, - сладко потянулся Соколов. – Ну, просто курорт! Ты далеко не ходи никуда, а то наступишь на кого-нибудь, - крикнул он Хорунжему, отошедшему в темноту.
...Проснулись от лязга металла и гула и некоторое время пытались понять - не сон ли это. А гул все нарастал, и вдруг раздалась длинная пулеметная очередь...
Все трое бросились из палатки на улицу. Ночь прошла, и в утренней мгле, мимо оазиса, в котором располагался КП дивизии, слева и справа от него ползли танковые колонны с израильскими звездами на боках.
От неожиданности и полной очевидности происходящего у нашего друга похолодело внутри.
Майор Соколов бросился к телефону. Как ни странно, связь с офисом была.
 Алло, первый! - закричал в трубку Соколов. - Я Киляни, слева и справа КП дивизии обходят израильские танковые колонны!
 Какие колонны?! - опешил оперативный дежурный на Абу-Руммани. - Вы там в своем уме?!
 Израильские колонны бронетехники, - кричал Соколов.
 Немедленно возвращайтесь! - последовал приказ из офиса, и связь оборвалась.
В этот момент раздались первые разрывы снарядов. Палатку накрыло грунтом вперемешку с камнями и посеченными ветками.
Это проснулся наш полк ПВО, стоящий в десяти километрах за шоссе. Он вел прицельную стрельбу из зенитных орудий по израильским танковым колоннам, идущим на столицу.
 Олег, быстро машину! - крикнул Соколов.
В этот момент раздались прицельные пулеметные очереди, засвистели пули.
Пригибаясь к земле, переводчик со всех ног бросился к стоящему в пятидесяти метрах от палатки джипу.
 Ахмед! - позвал Олег арабского водителя.
Ответа не последовало. Водителя не было внутри
машины. Ключ в замке зажигания также отсутствовал.
Переводчик выругался и громко, перемежая русский мат с арабским, закричал:
 Вэнак, я Ахмед?! (Ахмед, ты где? - Араб.)
Метрах в пяти от него у арыка произошло некое
шевеление.
Наш друг бросился к арыку, не разбирая дороги. Там в зарослях тростника пряталось трое арабов, в том числе и водитель Ахмед.
 Мистер, анди тамания авляд! (Мистер, у меня восемь детей! - Араб.) - стоя на коленях, плакал водитель.
 Аатыни мифтах! (Дай ключ!) - приказал Олег.
Он буквально вырвал его из дрожащей руки водителя. Обернувшись, увидел, как к машине бегут майор и капитан.
 Кто поведет машину? - выкрикнул капитан Хорунжий.
 А ты умеешь водить? - спросил его майор.
 У меня нет прав... - начал было оправдываться капитан.
 Какие на хрен права?! - взревел Соколов. - Поехали!
Алексей Хорунжий сел за руль, джип заревел, набирая ход.
 Куда? Как будем прорываться? - спросил переводчик.
 Слушать мою команду! Без нее из оазиса не выскакивать! Махнем в промежуток между боевыми и тыловыми подразделениями, - командовал майор.
А где боевые, а где тыловые подразделения?..
Пылища, вперемешку с дымом и гарью, стояла такая, что не было видно солнца.
Миновали арык и выскочили на небольшой пригорок. Отсюда была хорошо видна серая полоса шоссе, ведущего в Дамаск. Именно к нему нужно было прорваться нашим специалистам.
Но как? Внизу шел бой. Огневые средства советского полка ПВО прямой наводкой били по израильской бронетехнике. То там, то здесь вздымались фонтаны огня и дыма. Израильтяне, в свою очередь, огрызались, и в сторону полка летели огненные шары. Над советской частью висели фантомы, поочередно заходя на боевой курс; снижались и утюжили полк из автоматических пушек три самолета.
Но все же полк дал шороху! Горели несколько израильских танков и бронетранспортеров. Металл пылал, как свеча!
Километрах в пяти прямо по дороге нетронутым пятном виднелась маленькая деревня. Правая израильская танковая колонна уходила далеко в сторону от нее, избегая пересеченной местности.
Олег хорошо знал это место. В деревеньке проживали этнические турки. Там росли гранаты, и именно за ними туда частенько наведывались русские хабиры. Турки всегда гостеприимно встречали гостей и угощали их чудесным кофе по-турецки.
 Нам надо туда! - указал он рукой в сторону деревни.
 Как мы туда попадем? Местность пересеченная, - с сомнением, тяжело соображая, подумал вслух Соколов.
 А куда еще? Только так, минуя войска, можно вырваться из кольца, - возразил переводчик.
В этот момент у джипа, вздымая фонтанчики песка и пыли, взвилась пулеметная очередь.
Стреляли из грузовой машины. Подъехала израильская пехота.
«Будут прочесывать оазис», - пронеслось в голове у нашего друга.
- Жми, Леха! - закричал Соколов. - Жми что есть духу!
Джип выскочил из-под естественного прикрытия зарослей на открытую пересеченную местность и, не разбирая дороги, рванулся в сторону турецкой деревеньки.
По машине стреляли. Осколками разлетелось боковое зеркало. Потом - заднее стекло, к счастью, никого не поранив.
Было ощущение, что джип с советскими хабирами соревнуется с танками противника - кто быстрее доберется до воображаемой цели. Настолько нелепой была гонка на параллельном курсе!
Странно, но страха не было и в этот момент. Нашему переводчику было отчаянно жаль их водителя Ахмеда, у которого где-то в Дамаске семья и восемь детей. Обстрелявшая их пехота, несомненно, прочешет КП дивизии и найдет всех скрывшихся там арабов. И тогда Ахмеду - крышка.
Джип петлял по буеракам и кромкам довольно глубоких оврагов. Все трое друзей превратились в сжатый комок, объединенный единым порывом вперед. Только бы доехать до турецкого поселения, а оттуда до шоссе не более километра-полутора!
Несколько раз машина едва не перевернулась от сумасшедшей гонки по камням и неровностям.
Вдруг яркая вспышка ослепила всех - и джип подбросило в воздух.
...И наступила тишина.
Олег очнулся лежа на спине, в неудобном положении. В руках у него была брезентовая верхняя часть двери их военного джипа. Отбросив дверцу, зашевелил руками и ногами. Стал подниматься на ноги, но голова закружилась, и он сел, оглядываясь по сторонам. Гудела голова.
Джип лежал на боку без задних колес. Брезентовую крышу машины сорвало полностью. Кругом были разбросаны части авто и битые стекла.
Боковым зрением он скорее ощутил, чем увидел в облаке дыма и пыли, как кто-то зашевелился. Это был капитан Хорунжий.
 Олежа, ты как? - крикнул капитан, приближаясь.
 Неслабо покатались! - криво усмехнулся наш друг, продолжая сидеть. - А где майор?
Единственным желанием было только, чтобы его не трясли.
Приблизился капитан. Что-то выкрикивая в запале, он энергично жестикулировал руками, не замечая, что ранен.
Олег, не слушая капитана, внимательно разглядывал его правое плечо! Из дыры армейской униформы Хорунжего виднелась голубоватая кость сломанной ключицы.
В этот момент к ним подскочил майор Соколов:
 Ну, как вы, живы, ранены?
 Я, вроде, ничего, - ответил Олег. - А вот у Алексея плечо...
Хорунжий начал тяжело оседать на землю. Боль, нестерпимая боль сменила состояние аффекта. И он протяжно застонал.
 Нужно его перевязать, - сказал майор.
 Но чем? - отозвался переводчик.
Они бросились к раненому и стали колдовать над его плечом. Ремнем привязали руку к туловищу. Хорунжий то стонал, то замолкал, теряя сознание.
Наш друг и сам чувствовал себя отвратительно. Его мутило, лишь только он выпрямлялся в полный рост. Но он держался, видя, что и майору ненамного лучше.
Так, таща раненого, теряя последние силы, добрались до шоссе.
Бой удалился далеко вправо.
«Как же нам удалось вырваться? - подумал Олег. - Впрочем, еще до Дамаска доехать надо».
По пустынному шоссе в сторону столицы на огромной скорости неслись редкие машины.
Оставив майора с капитаном у насыпи, переводчик выбрался на асфальт «голосовать».
Грязный и оборванный, он являл живописную картину. Но главное было не нарваться на евреев. Тогда - хана.
Он решил для себя, что, если его застукают, побежит в другую сторону от шоссе, уводя погоню от своих друзей.
Издали он увидел армейский тягач, руливший на предельной скорости. За ним, из стороны в сторону, собирая все и вся с дороги, моталась пушка на металлическом прицепе с колесом.
Техника советского образца, понял наш друг и, решительно встав во весь рост, вышел на дорогу...

Глава 18. Сирия - Москва, 1971 г.

Олег уже двое суток валялся в Красном доме. Это называлось постельным режимом.
В положении лежа все было как будто ничего. Но лишь стоило встать и немного походить, как тошнота возвращалась.
Ребята уезжали на работу, и он оставался совсем один.
Мархаба старалась его не беспокоить. Ей все объяснили переводчики и арабские врачи из военного госпиталя, приезжавшие на второй день. Они взяли анализы: кровь из пальца и вены, долго глядели зрачки.
Но, в общем, заявили, что жить наш друг будет, нужно только отлежаться.
Времени полежать, подумать образовалось сколько угодно - обещали не тревожить неделю.
Он мысленно вновь и вновь проживал каждую минуту того дня.
Как же им удалось доехать до Дамаска в тесной кабине грузовика вчетвером, тем более с раненым Алексеем, который, по большей части, находился без сознания? Самому Богу известно!
Добравшись до арабского военного госпиталя, в последнем рывке, вдвоем с Александром Соколовым, без сил, без конца останавливаясь и переводя дыхание, они дотащили капитана до операционной.
Странно, но медбратьев в военном госпитале оказалось совсем мало. В основном женский медперсонал.
Ничего объяснять врачам не потребовалось - все было слишком очевидно.
Оставив Хорунжего в госпитале, друзья вышли на улицу и, присев на каменной части госпитального забора, отдыхали, вдыхая воздух покоя.
 Ну, что теперь будем делать, Александр Николаевич! - спросил Олег майора Соколова.
 Ловим такси - и в офис за «пряниками», - угрюмо, усталым голосом отозвался майор.
 Думаете, за «пряниками»?
 Конечно, сейчас скажут, что все мы проспали.
 Ну да, надо было сачком ловить евреев!
 Пошли, Олег. Ты как, сможешь подняться?
 Смогу. Тошнит только.
 И меня крутит. Это контузия. Башку ломит, да еще оглох на левое ухо.
Соколов оказался прав. Их ждали.
Не удостоив переводчика и минутой внимания, ГВС Магометов продержал майора на ковре минут сорок. К нему были вызваны особист, офицер связи и какие-то люди, которых Олег раньше не видел.
Все это время наш друг провел в туалете в обнимку с унитазом. С каждым новым приступом тошноты он словно отходил от случившегося, но здоровье не улучшалось, а ухудшалось.
«Бедняга майор», - думал он. - Могли бы допросить и после - ведь наступление евреев остановлено».
В который уже раз, во время кризиса на Ближнем Востоке, в дело вступала большая политика - и успешное продвижение израильских войск было остановлено чьей-то неведомой волей.
Наконец, экзекуция была окончена. Наши друзья оказались в кабинете у хохлятского медика, который нес чепуху о возможных неблагоприятных последствиях контузии и совал попеременно, под нос каждому из друзей, вату с нашатырем. На большее он был неспособен.
Затем их развезли по домам на офисной машине после их дружного отказа от арабского госпиталя.
 Мархаба, - сунулась в комнату нашего друга арабская горничная.
 Мархабтейн (дважды привет. - Араб.).
 Вам не следует ходить голым. У нас в Сирии всегда нужно надевать майку - иначе можно сильно заболеть, - проявила заботу горничная.
 Думаю, что хуже уже не будет, - пошутил Олег и, чтобы не мешать ей с уборкой помещения, вышел на балкон, натянув на себя армейский свитер.
Последнюю неделю в Дамаске заметно похолодало. Но днем температура воздуха все равно была еще около 17-18 градусов тепла.
«А в Москве уже мороз, декабрь все-таки», - с нежной грустью думал Олег.
Спустя несколько дней, немного окрепнув, с переменным успехом прогулялся по району - не давали покоя слабость и время от времени подступающая тошнота.
Однако через неделю твердо решил ехать на службу. Очень хотелось увидеть и узнать то, что произошло в дивизии после израильского наступления.
Ему уже было известно, что Хорунжего отправили в СССР на стационарное лечение. А Соколов тоже отлеживался дома.
За ним заехали утром. Олег прогуливался у входа в Красный дом в ожидании хабирской «тойоты», одетый в сирийский камуфляж и армейские ботинки.
Мимо него нескончаемым потоком шли в местную школу сирийские дети, поедая на ходу безразмерные сэндвичи.
В микробасе уже сидели почти все спецы дивизии. Его встретили дружески. Похлопывая по плечу, интересовались здоровьем, подбадривали.
Автобус тронулся, и наш друг приготовился к долгому пути в соединение, отметив про себя отсутствие Хорунжего и Соколова.
Проехали минут двадцать, автобус выскочил из города, и вдруг Олегу стало худо. Некоторое время он еще силился бороться, но вскоре стало понятно, что крепкой воли недостаточно. А потом погас свет...
Он очнулся на улице. Спецы вытащили его из автобуса и положили на песчаный склон, расстегнув ворот рубахи.
Поднималось солнце, и уже было довольно тепло. Но нашего друга колотил озноб.
 Эх, рано он вышел из дому. Надо было еще полежать, - сказал один из спецов.
 Я все время жил в горах, в условиях перепада давления. Даже иногда кровь носом шла, но и тогда не терял сознания, - сказал другой.
 Чего ты сравниваешь? Это же контузия! - ответил ему первый.
Придя в сознание, переводчик попытался встать. Но это ему не удалось, и он лишь сел на грунт.
 Как ты себя чувствуешь? - с тревогой спрашивали сослуживцы.
 Нормально, только холодно и слабость.
 Тебе нужно возвращаться домой в постель, - сказал старший группы советских специалистов подполковник Прохорович. - Врача мы к тебе пришлем.
Прохорович не отпустил его одного, назначив провожатым подполковника Сафронова.
Они поймали попутку и вернулись в Дамаск.
Анализы и тесты, проведенные в сирийском военном госпитале, показали норму. Хоть сейчас в космос!
А здоровья не было.
Парня будто подменили. Преследовали головокружение и тошнота. Есть не хотелось.
Он лежал совсем один в своей комнате.
Как-то услышал веселую вечеринку своих друзей, поднялся с кровати и зашел к ним.
Повисло молчание. Потом спросили:
 Олежа, ты тоже к нам?
Боятся, понял наш друг, а вдруг что-то заразное.
 Да нет. Шел в туалет. Зашел поздороваться, - повернулся и побрел к себе. За спиной его снова провожало молчание.
Так прошло еще несколько одиноких дней. И тут к нему из Дириы приехал его друг Миша Абрамов.
Они тепло обнялись, глаза светились радостью. Олег спросил:
 Миш, а ты не боишься? А если у меня что-нибудь заразное?
 Зараза к заразе не пристает, - ответил друг. - Ты лучше скажи, какие тебе нужны лекарства? Я схожу в аптеку.
 А у меня денег сейчас нет.
 А я у тебя денег прошу? - отрезал Мишка.
Состояние оставалось стабильно неважным. Врачи ничего не находили: все анализы, которые только могли взять в местных условиях, показывали норму.
Выходит, надо лететь в Москву к советским докторам.
Денег не было, но как приехать из-за границы без подарков?
И тут он вспомнил, что у него в шкафу стоит еще привезенная из СССР бутылка водки «Столичная».
Взяв ее с собой, отправился на рынок Хамидийя, где в первой же попавшейся лавке обменял водку на золотое кольцо с резьбой - для мамы, надев его на свой безымянный палец.
Главное было сделано. Остальное уже более или менее решалось. Впереди была дорога в Москву.
...Самолет, коснувшись полосы, весело покатил по аэродрому.
«Ну вот и все. Дома», - подумалось легко, как будто свалился камень с сердца.
Олег начал искать по карманам заначенную для возвращения в СССР трешку и, найдя ее, решил, что поедет прямо в институт.
К самолету подали трап, и народ, максимально утепляясь на ходу, потянулся к выходу.
В Шереметьево-1 стоял трескучий мороз. Березы, с ослепительно белыми стволами, застыли на колючем ветру.
До здания аэропорта нужно было идти пешком, преодолев сотню-другую метров.
Наш друг шагал по летному полю в рыжей сайгачьей куртке, не по сезону, и темно-красных башмаках. С одышкой, едва живой от резкого перепада температур, добрался до паспортного контроля. И, уже проходя его, потерял сознание.
Очнулся в карете скорой помощи. Попытался встать, но его удержали в лежачем положении.
 Куда вы меня везете? - спросил он медсестру.
 В стационар, на Соколиную гору. Как вы себя чувствуете?
 Замечательно.
Его определили в бокс № 45, отворив входную дверь с улицы.
Войдя прямо в куртке и с чемоданчиком, наш друг огляделся. Бокс представлял из себя стеклянный аквариум, стенки которого были наполовину закрашены масляной краской. Незакрашенной оставалась лишь стенка коридора. Посередине бокса стояла больничного типа пружинная кровать. А рядом с ней - унитаз. «Классная обстановочка! - уныло думал Олег. - С корабля на бал. Да тут и на толчок без контроля не сядешь! Кого же здесь держат? Ну да, ведь я же вернулся из-за границы и, значит, мог привезти с собой какую-то незнакомую заразу! Все понятно. Значит, я на карантине!»
.Был поздний вечер. Он прилег на кровать. Тихо, ни звука.
Напротив входного окна, через незамазанную его часть, был виден уличный фонарь. На тихо льющийся от него желтый свет густыми хлопьями падал снег.
Из какого-то далекого радиоприемника послышался до боли знакомый голос Майи Кристалинской: «...на Садовом кольце никаких нет садов, только вечером, вечером, вечером…»
«Теперь все будет хорошо. Я дома», - и он закрыл глаза.
Хотя до дома было еще далеко!

Глава 19. Госпиталь им. Н.Н. Бурденко, Москва, февраль - март 1971 г.

Через пару дней внешняя стенка бокса на Соколиной горе вновь распахнулась перед нашим знакомым. У него не нашли ничего опасного для окружающих.
Но перемещаться по занесенной снегом Москве ему было крайне сложно - появилась гнетущая одышка.
До Военного института на Красноказарменной добирался на метро и трамвае. Двигался медленно, как во сне.
На КПП института его долго не держали. Лишь взглянув на него и документы, дежурный офицер приказал пропустить на территорию вуза. Олега уже ждали.
Он направился в главный корпус, где размещалось командование института.
На территории с ним поравнялся строй слушателей, которых переводили из корпуса в корпус на занятия.
Его с удивлением разглядывали одетые в униформу пацаны:
- Элементы сладкой жизни, - какой-то резвый юнец подражал непопулярному на восточном факультете замполиту, полковнику Мякишеву.
«Да ведь это же мой курс!» - догадался наш друг.
Такой «сладкой жизни», как у себя, он никому не желал.
Это те, кто не поехал в командировку за рубеж, а продолжил обучение в институте. Здесь оставалось несколько языковых групп: арабского, персидского и китайского языков.
Приглядевшись получше, он узнал многих, с кем не так уж давно расстался. Но попадались и незнакомцы. Некоторые с орденскими планками на гимнастерках.
И он понял - это вновь сколоченный курс. Он состоит из тех, кто никуда не выезжал, и тех, кто вернулся из загранкомандировки для продолжения подготовки в вузе.
Сколько же всего случилось за полгода!
Его тоже узнали, окликнули по имени. Строй, ведомый незнакомым сержантом, замедлил ход. Посыпались серьезные вопросы и шутливые предложения махнуть кирзу на заграничные красные ботинки и т. д.
Это ведь были мальчишки - молодые, веселые, остроумные!
Олега принял лично начальник Военного института, Герой Советского Союза, генерал-полковник Андреев - любимый всеми мальчишками командир. Дед - так любовно называли они своего, уже немолодого, командира.
Андреев - легендарная личность, всеми уважаемый человек, овеянный славой побед, отвечал своим пацанам взаимностью. Они напоминали ему его боевую молодость.
Дед никогда не уезжал домой без контрольного обхода. Лично, в сопровождении дежурного офицера, проходил по всем объектам института, следил за ходом самоподготовки.
Наблюдая за тем, как новобранцы сосисками висят на турниках спортгородка, он запросто мог снять китель и подойти к турнику. Показывая личный пример всем, подтянуться так раз семь-восемь. И без проблем.
А ведь ему уже тогда было далеко за 60!
Генерал-полковник начал было расспрашивать нашего знакомого, «кланялся ли он снарядам», как, да что там в Сирии. Но, увидев, что военный переводчик едва стоит на ногах, подошел к нему вплотную и, внимательно глядя в глаза, участливо спросил:
 Плохо тебе?
Услышав утвердительный ответ, резко повернулся к начмеду:
 В госпиталь!
На этот раз Олег оказался в Военном госпитале им. Бурденко. В палате, кроме него, было еще трое. Условия - царские!
Коридоры госпиталя устланы красными ковровыми дорожками. Столовая, в которой кормили очень неплохо, находилась прямо в отделении.
Конечно, нашему другу вспоминался Дамасский военный госпиталь, куда он дважды был вынужден заехать не по своей воле. Условия содержания в нем, а также уровень чистоты и гигиены, конечно, не могли даже близко сравниться с условиями в Бурденко.
Однако, одно дело - содержание, а другое дело - результаты лечения...
Тогда в московском Военном госпитале на лечении находилось большое число советских военных спецов, успевших побывать в самых разных точках.
Здесь были вернувшиеся из Египта, Мозамбика, Анголы и т. д. География военно-экономических отношений СССР была весьма обширной.
Особенно много военных хабиров, латавших свое пошатнувшееся здоровье в госпитале им. Бурденко, вернулось из ОАР (Объединенная Арабская Республика; в то время так называли Египет).
Запомнился один бравый старшина, очень общительный и говорливый украинец. С легким ранением вернувшись из Египта, он шел на поправку.
Вокруг него собралась компания из шести-семи выздоравливающих молодых людей, не дававших покоя медсестрам.
Компания слонялась с медпоста на пост и травила немыслимые байки младшему медперсоналу женского пола. Душой этой компании был, конечно, сам старшина, из-под больничного костюма которого виднелась флотская тельняшка.
Болтун он был отчаянный. Все он, конечно, знал, везде побывал. Истории «а ля старшина» сыпались из него, как из рога изобилия.
Однажды, совсем заболтавшись, он начал травить о том, как посетил египетский дом терпимости. Он сладко закатил глаза и приготовился было сочинять дальше, а остальные, от ничегонеделанья, слушать, как вдруг раздался вопрос:
 А что такое дом терпимости? - хлопала ресничками молоденькая медсестра, вчерашняя школьница, которая отлучилась на время, чтобы разнести по палатам таблетки и градусники, и неслышно вернулась на пост.
Все покатились со смеху и уставились на старшину.
Он натужно соображал:
 Ну, видишь ли, это… как Дом офицеров!
Все, кроме ничего не понявшей медсестры, умирали от хохота.
 А что же там терпят? - хотела узнать невинная душа.
Старшина покраснел, окончательно растерявшись, а компания заржала так, что из ординаторской показались врачи и потребовали тишины.
Нашему другу также было смешно, хотя и не до смеха - здоровье все более ухудшалось. Врачи неторопливо брали анализы, пальпировали живот, выслушивали сердце, но… шло время, а диагноза, а соответственно, и нужного лечения так и не было.
Наконец, он перестал спать и есть. Ему казалось, что если только он уснет, то уже не проснется. А от еды его мутило.
Врачи выписывали ему сильные транквилизаторы, но они не действовали на натянутые, будто струны, нервы. И он молча лежал на своей постели, разглядывая потолок в очередную ночь.
Но так продолжать дальше было нельзя. Он настолько ослаб, что с одного раза, без передышки, уже не мог пройти по больничному коридору от начала до конца.
И наш переводчик решился…
Однажды, поздним вечером, когда все отделение погрузилось в тишину, он направился на пост к уже знакомой медсестре. В тот день она дежурила в ночь.
 Люда, у тебя есть спирт?
 Есть, но тебе ведь нельзя! - испугалась девчонка.
 Налей грамм 100-150, - почти приказал ей. - Я никому не скажу.
В его голосе было что-то такое, что медсестра подчинилась: она молча взяла граненый стакан и налила до половины:
 Спирт чистый…
 Спасибо, - на ватных ногах, едва удерживая стакан в руке, он добрел до палаты.
Все спали.
Налив немного воды из-под крана, не делая паузы, решительно выпил.
Гортань обожгло. Перехватило дыхание. Сразу лег на кровать, решил - будь что будет!
...И его сознание отключилось.
Он очнулся в знакомой палате. У кровати сидели начальник отделения и лечащий врач - женщина, которая держала руку на его пульсе. Поодаль стояла медсестра с готовым шприцем.
 Как вы себя чувствуете? - послышался откуда-то издалека голос начальника отделения полковника Марченко.
 Нормально, - ответил наш друг, еле шевеля губами.
 Подготовьте его для перевода в 4-е отделение, - сказал полковник лечащему врачу и дал указание медсестре:
 Сделайте ему укол магнезии.
Как оказалось, наш знакомый проспал почти двое суток.
Четвертое отделение специализировалось на желудочно-кишечных заболеваниях.
Здесь лежали, в основном, язвенники, которые заработали свои дырки из-за чрезмерного употребления зеленого змия.
Отделение тыльной своей частью выходило на Госпитальный Вал. Частенько «хворые» выбрасывали корзинку на привязи через окно на улицу, куда сочувствующие друзья и знакомые вместе с едой ухитрялись приладить и вожделенную бутылку.
Нашего друга поместили в палату на двоих. Здесь уже находился на стационарном лечении пожилой, но еще довольно крепкий мужчина.
Они познакомились. Соседа звали Роман Андреевич.
Каждый день он, пробудившись ото сна, совершал утренний туалет и всякий раз убирал кровать. Затем, собравшись как на работу, присаживался за стол и прочитывал всю свежую прессу. А после уходил на процедуры.
Возвращаясь назад, он никогда не позволял себе лечь одетым на неразобранную постель.
В общении держался просто, но с достоинством. Долгими вечерами они беседовали о Ближнем Востоке, о том, что там происходит. Роман Андреевич внимательно слушал своего собеседника, проявляя живой интерес к теме.
Нашему другу особенно запомнился вечер перед днем выписки из госпиталя Романа Андреевича.
Накануне вышел известный указ Генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева о борьбе с пьянством. Сосед, как обычно, внимательно прочитал газету «Правда» и… предложил отметить его «выход на свободу» коньяком, совершенно спокойно достав бутылку из своей тумбочки.
 А как же борьба с пьянством? - заметил наш друг.
Роман Андреевич лишь улыбнулся, продолжая готовить стол:
 Это не про нас, Олег. Давай, присаживайся!
Следующим утром наш переводчик сдавал очередную порцию анализов. Его задержали в лаборатории, а когда он вернулся, кровать Романа Андреевича застилала новым бельем знакомая пожилая санитарка.
На столе лежала предназначенная для Олега записка. В ней содержалось краткое пожелание здоровья «сокамернику» и домашний телефон Романа Андреевича.
Переводчик присел на свою кровать, машинально наблюдая за работой женщины.
Между тем, она, убираясь, все что-то причитала.
Наконец, до сознания нашего друга дошло, что «Роман Андреевич такой большой человек, а такой вежливый и внимательный», и что он, уходя, даже сделал ей презент и т. д.
 А кто он, Роман Андреевич?
 Как кто?! Руденко! Генеральный прокурор СССР!
Вот это да!
Олег рассеянно посмотрел на оставленную Романом Андреевичем записку.
И понял, что никогда не позвонит по этому телефону.

Глава 20. Госпиталь КГБ. Киев, весна 1971 г.

В переписке с родителями наступила долгая пауза. Еще вчера ему казалось, что вот пройдет какое-то время, и он выздоровеет. А тогда и напишет им, не особо вдаваясь в подробности. Но история затянулась. Более того, ей пока не было видно и конца. Пришлось написать родителям в Киев, сообщить, где находится и почему.
Вскоре к нему в госпиталь Бурденко приехал отец. Посмотрев, в каком состоянии сын и поговорив с лечащим врачом, принял решение - ехать в киевский госпиталь КГБ (отец прежде служил в органах).
...Киев встретил слякотью и плюсовой погодой. Здесь, как и в Москве, в ту зиму было очень много снега. А сейчас он активно таял.
В госпитале, в самом центре старого Киева, отец и сын попали на прием к начальнику отделения. Маленькая, решительная женщина, Любовь Викторовна долго не церемонилась: положила больного на кушетку и предложила надуть живот. А когда все ее указания были исполнены, ударила сухоньким кулачком прямо по животу.
От этого удара у Олега из глаз полетели искры.
 Где болит?! - громко потребовала она.
 Справа.
 Все ясно, - врач обернулась к отцу. - Вся проблема в печени.
Любовь Викторовна распорядилась немедленно прозондировать больного, но за мучительной процедурой следила лично.
Его уложили на кушетку, на правый бок, с зондом во рту.
В таком состоянии он безрезультатно пролежал около часа - желчный пузырь спазмировал и не хотел открываться.
Тогда за дело взялась сама начальник отделения. Со шприцем в руке она колола больного попеременно то в левую, то в правую ягодицы.
И вот желчь пошла... черная, плохая.
Любовь Викторовна распорядилась сделать посев желчи, чтобы установить заболевание. А пока уложила нашего друга к себе в стационар.
Через неделю Олега и его лечащего врача, а также отца пригласили к начальнику отделения. Любовь Викторовна была сосредоточена. По всему было видно, что их ожидает серьезный разговор. Она сказала:
 Чем ты болен - теперь ни одна разведка не установит. Ты переходил свой диагноз на ногах. И как жив еще с такой заразой - непонятно.
И далее, уже обратившись к отцу больного, добавила:
 Ему нужно колоть большие дозы антибиотика мономицин по схеме дважды в день. Жив будет, но может оглохнуть. Думайте!
Все посмотрели на Олега.
 Я оглохну совсем или есть шанс?..
 50 на 50. Хотя… ты молодой. Должен справиться, - сухо, но доходчиво объяснила Любовь Викторовна.
 Я согласен.
В госпитале Олег провел в общей сложности около месяца. Его через день зондировали, откачивая застоявшуюся желчь, и дважды в день кололи антибиотик: в полдень и в полночь, как было предписано.
Лечащим врачом был мужчина лет сорока Цвигун Владимир Николаевич, кандидат медицинских наук. Человек он был страстный: любил женщин, выпить и погулять. На работу частенько приходил в сиреневых солнечных очках, прикрывая свежий, сочный синяк.
Но специалист был от Бога. Если ставил диагноз, то абсолютно точно.
...Дела у нашего друга пошли на поправку. Он начал есть, сон тоже восстановился. Но осложнение уже готовилось к удару. Любовь Викторовна была права: не прошло и трех недель, как он совсем оглох на правое ухо и едва слышал левым.
Тем не менее, приближался и день выписки.
На последнем обходе между нашим переводчиком и его лечащим врачом состоялся следующий разговор:
 Как думаешь жить дальше? - спросил Цвигун.
 Ну, как... соблюдать диету, не пить спиртного.
 Ну, и дурак!
 ??
- Все есть и пить! И к девкам ходить! А то станешь инвалидом или вообще оттопыришься! Ничего, заболит - полежи, отдохни. Потом опять съешь чего-нибудь вкусненького. Тебе ведь всего 20 лет! А печень тренировать надо! И даже «принимать» иногда. Но - только водку. Категорически нельзя пиво!
Наш друг впоследствии не раз с благодарностью вспоминал своего лечащего врача. Он помнил их разговор слово в слово.
...А теперь, после хождений по больницам, предстояла встреча с матерью. Объяснения были тяжелыми - ведь из госпиталя он вернулся практически глухим. О том, чтобы демобилизоваться из армии по болезни и уйти из института, мама ничего слышать не хотела. На вопрос сына о том, как же он будет учиться дальше, если совсем глух, мама попросту разревелась.
На вокзале, в Москву, его провожал отец. Они почти ни о чем не говорили - Олег все равно бы ничего не понял.
Когда всех провожающих попросили из вагона, они молча обнялись.

Глава 21. Военный институт, весна 1971 г.

 Как же ты учиться-то будешь? - писал на бумаге стройным командирским почерком его новый начальник курса, подполковник Степанов Валентин Сергеевич.
Олег стоял в кабинете начальника курса, молодого щеголеватого офицера, и молча глядел на лист бумаги. Если бы он сам мог ответить себе на этот вопрос!
«Закрой дверь», - прочитал он на листке.
Ключ торчал изнутри, Олег подошел к двери и запер. Подполковник в это время что-то быстро писал на листке бумаги. Затем развернул листок к Олегу, а сам отошел к сейфу.
Олег прочитал: «Ходи на занятия и никому ничего не говори. Делай вид, что ты все слышишь. Преподавателям я скажу - они тебя спрашивать не станут. У тебя на все про все месяца 1,5-2 до лета. Затем командировка в Азию. Вернется слух - хорошо. Ну а если нет - то что же. А пока давай выпьем! Или тебе нельзя?»
Начальник курса достал из сейфа бутылку коньяка, две рюмки и блюдце с конфетами. Вопросительно посмотрел на своего подчиненного.
 Можно немного, - сказал Олег.
Подполковник кивнул - они выпили, закусили конфетами. Затем все поехало обратно в сейф.
 Ну, будь! - сказал Степанов, и они пожали друг другу руки.
Всех иногородних (не москвичей), обучавшихся в институте, перевели жить в «Хилтон». На сленге слушателей ВИИЯ так называлось общежитие за территорией института для тех, кто отслужил два года срочной службы и ушел с казарменного положения.
В комнатах было по 2-3 человека. Это была уже вполне самостоятельная жизнь со свободным выходом в город. Отравляла все и вся только глухота.
Наш друг совсем ничего не слышал, но изо всех сил играл свою роль. Он заметил, что ребята что-то заподозрили и иногда косо поглядывали на него. «Наверное, думают, что я сбрендил», - предполагал Олег.
В комнате он жил еще со своими коллегами: Володей Андреевым и Васей Додатко. Обоим он все объяснил письменно. Те аж присвистнули, но обещали хранить тайну.
Андреев и сам еле ходил. Он недавно вернулся из Египта, где около года находился в цементном бункере, на боевом дежурстве. К нему там прицепилась хвороба - артроз коленных суставов. И он, как и наш знакомый, был вынужден вернуться в Союз до срока.
Вставал утром и, шумно ступая на негнущихся ногах, продвигался к умывальнику. За что тут же получил прозвище Кабан.
Конечно, к этому прозвищу, которое немедленно и бесповоротно прилипло к Володе, имел непосредственное отношение наш друг.
Начальник курса подполковник Степанов свое обещание выполнил - Олега не поднимали на занятиях. Преподаватели его как будто не замечали. Он заходил вместе со всеми в класс и также с ребятами шел курить в туалет на перерыве. Делать было нечего, и он подробно разглядывал кафельные стены туалета, будто пытаясь запомнить их на всю жизнь.
Трудно сказать, сколько дней это продолжалось. Но однажды, уже совсем теплым, солнечным весенним днем Олег, по обыкновению, разглядывал кафель. И вдруг...
- Галка, галка, галка на палке, - отчаянно травил что-то его дружок по языковой группе Чика (Андрей Васильков), и все засмеялись. Засмеялся и Олег.
И вдруг осознал и даже испугался этой мысли - ведь он все услышал! Господи, да неужели?!
Ну, конечно же. Стоял гомон переменки. Кто-то отчаянно чихнул. Олег даже вздрогнул от неожиданности.
Пулей он вылетел из туалета и помчался к Степанову. Без стука, буквально ворвавшись в кабинет, выкрикнул удивленному подполковнику:
 Я все слышу! Слух вернулся!
 Закрой дверь, - спокойно ответил Валентин Сергеевич и полез в сейф…
Когда Олег вернулся к активной жизни и стал интересоваться окружающим, то обнаружил множество изменений. Ушли некоторые преподаватели, особенно языковые. А на их место пришли новые. Майор Яшин, их бывший начальник курса, ушел на повышение куда-то в Генштаб.
Сменился и начальник факультета. Из войск пришел генерал-майор, бывший командир танковой дивизии Баско Константин Федорович.
Это был полный, большой человек, напускавший на себя грозный армейский вид. Когда он командовал на плацу и шел навстречу начальнику с поднятой под козырек рукой, то был похож на грузного, нахохленного воробья, важно наступавшего на корку хлеба.
Константин Федорович на поверку оказался сердечным, добрым человеком.
У него умерла жена, а его горячо любимая дочь Любаша, сорванец и гулена, преподавала языкознание тут же в институте.
Отец, как мог, оберегал ее. Но Любаша частенько не ночевала дома.
Грозный, как туча, Константин Федорович, зная, что она должна явиться на занятия, ждал ее на КПП, не находя себе места! В этот момент ему лучше было не попадаться на глаза. Он мог придраться к кому угодно и к чему угодно. А миновать его было невозможно - ведь вход в институт был только через проходную.
Но вот появлялась Любаша, и любящий отец, забыв о своем гневе, заискивая, семенил рядом с ней.
Начальник факультета очень быстро завоевал уважение и любовь своих пацанов, которых и сам искренне любил. Он был настоящим воспитателем. Понимал и тонко чувствовал армейскую среду. Враз уяснил, как кого зовут и «кличут», тонко и умело пользовался своими познаниями.
Кроме того, что Баско был отчаянным матершинником, у него еще был и милый дефект речи. И генерал-майор моментально стал популярным, получив среди своих воспитанников любовное прозвище - Костя.
Его цитировали на каждом углу, подражая его смешному дефекту. Но и сам Костя давал тому повод. Его речь изобиловала шутками и прибаутками, типа: «Фанера над Парижем», «Все те же и пеший х... медвежий» и проч.
 Ну сто, Колес? - отчитывал Баско одного из самых известных хулиганов курса Серегу Колесова. - Учиться надо, а не дупля гонять!
Однажды на комсомольском собрании, где присутствовал генерал, Чика, непоседа и балагур, предложил воздержаться от голосования за очередного кандидата в партию:
 А давай, Олежа, пошлем все на хрен и воздержимся!
 А давай! - согласился наш друг, которого и самого уже тошнило от монотонного течения «одобрямса».
 Кто за, кто против, кто воздержался? - раздался голос ведущего собрание.
…Неожиданно для всех поднялись две руки.
После собрания обоих парней вызвали к Косте. Баско сидел боком в своем длинном и узком кабинете, Олег и Чика стояли у двери.
 Послусай! - начал генерал, обращаясь к Олегу. - Ну, он артист, - и Баско указал на Чику, имея в виду, что матерью «бунтовщика» была известная в то время артистка Зоя Василькова. - Ну а ты сто?
И вдруг генерал схватил со стола хрустальную пепельницу и с силой метнул ее прямо в них - те еле успели пригнуться. Пепельница вдребезги разлетелась над их головами.
 Пошли вон, дураки! - заорал Костя.
Их словно корова языком слизнула.
Вот такое воспитание! И очень доходчиво.
Когда Олег уже учился на последнем курсе, Константин Федорович преподал ему и всем своим подчиненным последний незабываемый урок порядочности и чести.
Накануне госэкзаменов в институте появились так называемые «покупщики». Это были представители спецслужб, которые прибыли для того, чтобы отобрать самых достойных. Их предложения были лестными, практически решали всю дальнейшую судьбу выпускника, если ему предлагались самые «теплые» места. Среди друзей наметилась некая конкуренция
В этот момент к начальнику факультета генералу Баско пришел один из выпускников, назовем его Петров (фамилия изменена автором). Он донес генералу, что сослуживцы читают запрещенный тогда самиздат, роман Пастернака «Доктор Живаго». Среди фамилий, которые он назвал генералу, была и фамилия Олега.
Выслушав Петрова, Константин Федорович спросил его, говорил ли он об этом кому-нибудь еще. Нет, не успел. Баско был удовлетворен ответом и приказал доносчику молчать, похвалив за «радение и политическую зрелость».
Перед последним госэкзаменом генерал приказал собрать и построить выпускной курс.
 Лейтенант Петров, три шага вперед! - скомандовал Баско.
Когда доносчик вышел и стал перед строем, Константин Федорович с грозным видом, обращаясь к ребятам, сказал:
 Какие негодяи читают запрещенную литературу? И где? Здесь из вас готовят бойцов идеологического фронта! А командование ничего не знает. Верит вам, а вы! Если бы не Петров, по-настоящему зрелый офицер, то командование так и было бы в неведении!
- Лейтенант Петров! Объявляю вам благодарность, стать в строй! - скомандовал генерал.
После этих слов Баско развернулся и ушел. На следующий день Петров лег в санчасть.
Теперь, побывав за рубежом и получив определенные практические языковые навыки, наш друг и его коллеги во многом критически взглянули на своих преподавателей.
Среди них были истинные звезды, владевшие арабским языком так, что их мастерством восхищались слушатели. Арабы же их просто боялись. Это Виталий Наумкин, Николай Вашкевич, Александр Удам - учителя и соратники нашего друга.
Когда Виталий Наумкин, молодой выпускник гражданского института, призванный в армию как лейтенант-двухгодичник, приходил в класс, начиналось волшебство. Небольшого роста, темноволосый, как и носитель языка, энергичный. Трудно было даже представить себе, что так можно знать язык, да еще и восточный!
В тот период, когда к власти в ОАР пришел Садат и когда стали портиться отношения между СССР и Египтом, на театральных подмостках в Каире пошла постановка, в которой завуалированно прозвучали выпады в адрес Союза.
Театральная постановка шла на египетском диалекте, а эти выпады носили характер намеков. Что именно имелось в виду? Нужно было понять, разобраться.
В театр послали группу из нескольких человек. В нее входил и Виталий Наумкин.
Пьесу посмотрели и сделали письменный анализ. Через пару дней МИД СССР выразил ноту протеста Египту. Это повергло официальный Каир в ужас, и постановка немедленно исчезла с театральных подмостков.
Но в вузе были и другие преподаватели. Это в основном люди старшего поколения, занимавшие в институте определенное положение. Они никогда и никуда не выезжали на практику, писали учебные пособия и продвигались по службе, живя в Москве, получая квартиры и привилегии.
Эти преподаватели были абсолютно оторваны от событий на Ближнем Востоке, пытались обойтись литературным арабским языком, на котором не говорил ни один араб на практике.
Когда случилась война и стали бурно развиваться военно-экономические отношения между СССР и арабскими странами, и туда поехали переводчики - воспитанники института, этих преподавателей попытались использовать в качестве проверяющих, своего рода инспекторов.
Случались анекдоты.
Находясь в Египте с краткосрочным визитом, с целью оценки эффективности работы военных переводчиков, один старший преподаватель арабской кафедры ВИИЯ, полковник и автор учебных пособий по языку, попытался заказать себе яичницу в ресторане отеля. Делал он это на чистейшем литературном языке, однако араб-официант никак не мог его понять.
Официант с надеждой подошел к одному из сидящих там же молодых переводчиков-практикантов и спросил, кивая в сторону советского полковника:
- Ас-сеид аиз э? (Что хочет господин? - Египетский диалект арабского языка.)
Переводчик, краснея от стыда за своего учителя, объяснил. И араб побежал выполнять заказ.
Учеба в институте для нашего друга в этот период носила характер доучивания: подчищались кое-какие хвосты, сдавались кое-какие зачеты и экзамены. Но, в целом, одна командировка следовала за другой. Весь учебный процесс был подчинен ожиданию исполнения того или иного задания.
Вот и сейчас на горизонте маячила командировка в Туркмению. Там, во временных учебных центрах, организованных на базе армейских частей Туркестанского военного округа, ждали гостей из Египта, Сирии, Индии и других стран.
Требовалось большое количество переводчиков. Один только ВИИЯ справиться с этим не мог. И Главное управление кадров (ГУК) старалось призвать для службы в армии максимальное число переводчиков с гражданки.
Тогда призывали даже тех, кто уже отслужил срочную службу в армии, но по возрасту все еще нес определенные обязательства перед Вооруженными Силами, находясь в запасе. Это были уже взрослые люди, от 35 лет и старше, обремененные семьями, имеющие места постоянной работы. Но задачи военно-экономического сотрудничества СССР все более усложнялись и требовали от страны мобилизации всех ресурсов.

Глава 22. Шарм - Москва, 2006 г.

 А когда вы уезжаете? - спросила менеджер ресторана Хасанат.
 Завтра, - коротко ответил мужчина из России.
Ему очень хотелось в Москву. Курорт за две недели
уже порядком поднадоел.
 Как завтра? Неужели завтра? Сколько же вы здесь находитесь? - сыпала вопросами Хасанат.
 Уже почти две недели. Пора работать.
 А вы еще приедете, ведь правда?! - в голосе девушки звучала трогательная надежда.
Наш друг улыбнулся:
 Знаешь, Хасанат, я думал, что вообще вряд ли вернусь сюда, а вот ведь - вернулся. Кто знает, что будет завтра - Аллаху аалям! (Только Аллах знает! - Араб.)
 Моя подруга Зухра, менеджер зала, сказала мне сегодня, что ей стыдно за себя и египтян, - заявила Хасанат. - Она слышала, как вы говорите по-арабски. А ведь она - выпускница университета!
Олег улыбнулся и ничего не ответил.
Вечером, уже, в основном, приготовив все для отъезда, супруги гуляли по огромной территории отеля «Мовенпик». Их маршрут, как обычно за последние дни, лежал вдоль огромной глади открытого бассейна.
Вечера стали очень комфортными, и прогулка доставляла удовольствие. Дул приятный ветерок. Хлюпала вода в бассейне, переливаясь в водосток.
В октябрьском небе Египта смутно мерцала пара звезд.
 А знаешь, сколько звезд на небе в Йемене? - обратился Олег к своей жене. - Мы с Вовкой Григоровым выставляли на фок (плоская крыша арабских домов) стол и два стула, и вечерами ловили кайф, глядя в звездное небо экватора. Там просто миллионы звезд! А Млечный Путь - не просто мазок, как в нашем небе, а видно каждую звездочку!
 Ох, и любишь же ты у меня выдумывать! - отозвалась Алла.
 Нет, правда.
И они, мерно вышагивая по бетонным дорожкам территории, гуляли еще минут двадцать. Спать не хотелось.
Но завтра в Москву. Нужно было идти, готовиться ко сну.
...В московском аэропорту «Домодедово» их встретил сын.
 Ну, как отдохнули? - бодро спросил он у родителей, едва они вышли в зал ожидания.
 Да здорово! - ответила мама. - А знаешь, как наш папа разговаривал там с арабами на их языке!
- А он что-нибудь еще помнит? - покосился на отца
сын.
За окнами автомобиля потянулся унылый пейзаж поздней московской осени.
«Скоро снег», - подумал наш друг. И ему вдруг вспомнилось все, вплоть до запаха той зимы, и как сквозь стены больничных коридоров доносился голос Майи Кристалинской: «...на Садовом кольце никаких нет садов, только вечером, вечером, вечером...»
Как и тогда, он подумал: «Ну, вот и все. Я дома». Автомобиль плавно катил по дороге. И Олег закрыл глаза.
;
ЧАСТЬ II О ЖИЗНИ И О ЛЮБВИ

Глава 1. Туркмения, город Мары, август 1971 - весна 1972 г.

Наш друг все же отстал от своей группы, которая недели две назад как уехала в Туркмению. Во всем был виноват госпиталь в Смоленске, куда его отправили на долечивание. На самом деле ничего подобного не было. Он просто целыми днями бесцельно слонялся по территории и сдавал бесконечные анализы.
В госпитале лежали, в большинстве своем, здоровые люди, которые «косили» от армии. Основную их массу составляли летчики, которые мечтали о том, чтобы их списали на гражданку. Вечером, за преферансом, они напивались портвейна, а утром в анализах мочи находился белок, что свидетельствовало о заболевании почек. Главное состояло в том, чтобы не попасться.
И вот теперь, уже вторые сутки, наш друг трясся один в душном вагоне в направлении Ташкента, где он должен был пересесть в другой состав, идущий в город Мары Туркменской ССР. Там развернулся Учебный центр для подготовки иностранных военнослужащих, с которыми ему предстояло работать.
За окном тянулся унылый пейзаж выжженной на солнце степи. И чем дальше на Восток уходил поезд, тем более грустной и дикой становилась природа.
Печень все еще болела. Скорее всего, от общения со смоленскими «летунами», которые из всех видов портвейна предпочитали «Портвейн-777». В поезде, к тому же, нечего было есть. В вагоне-ресторане подавали суп-харчо из баранины, в котором густо плавали пятна жира, и продавали отвратительного вкуса теплое местное пиво. Вот и весь ассортимент блюд. А чай проводник вагона, вертлявый малый неизвестной национальности, подавать отказался, сославшись на неисправность титана.
К счастью, поезд делал частые остановки, кое-что можно было купить в станционных киосках, обычно - лимонад и сдобу.
Но вот поезд, наконец, миновал мутные воды СырДарьи и Аму-Дарьи - основных водных артерий Азии. И раньше не особо торопившийся, теперь состав стал делать долгие остановки среди какого-то лунного пейзажа. На одиноко торчащих электрических столбах сидели или грифоны, или какие-то другие стервятники.
Через трое с половиной суток, не без дорожных приключений, наш друг все же добрался до станции Мары. Он вышел практически один из поезда, под тусклый свет одинокой лампочки. Шаг в сторону от нее - и попадаешь в кромешную тьму.
Была уже ночь. Душно. На небе, почти беззвездном, сиротливо светила луна. Где-то далеко лаяли собаки.
Миновав домик станции, Олег вступил в темноту. Когда глаза немного привыкли, он разглядел асфальтированную площадку и одиноко стоящий на ней армейский УАЗ. Подойдя к машине, обнаружил в ней спящего бойца и постучал в стекло...
Переводчика довезли до части, которая находилась по другую сторону реки Мургаб, километрах в пяти от Учебного центра. На следующее утро обещали доставить туда на ПАЗе, который должен был следовать с каким-то имуществом. А пока на ночь его разместили в казарме.
В шесть утра раздалась команда «подъем», и к койке нашего друга подлетел дежурный старшина, но, увидев форму, лихо отскочил в сторону.
В городке его встретили друзья: Серега Колесов, Боря Андрющенко, Игорь Ростовцев и другие переводчики. Они весело, по-братски, обнялись. Друзья, которые несколькими неделями раньше его приехали в Учебный центр, сообщили, что занятия проходят с египтянами и сирийцами по технике ПВО (радиолокационные станции, ракетные установки), что иностранцев здесь несколько бригад, а «переводяг» нагнали целую уйму - более сотни человек. Много офицеров-двухгодичников. В основном выпускников университетов Азербайджана и Таджикистана.
 Чурки ни хрена не знают терминологии, - заявил Саша Ладанов, в простонародье полковник Пэркинс (по имени одного из черных полковников греческой хунты, совершившей военный переворот в Греции в начале 70-х). - С ними организованы дополнительные занятия. А отдуваться нам!
 Да их почти никого на занятия не привлекают, - добавил Игорь Ростовцев, по прозвищу Батл.
Справедливости ради следует сказать, что у многих, входивших в тесный переводческий круг, была своя «кликуха». Она давалась в знак некоего признания и уважения. Была она и у нашего друга, даже две. Во-первых, его звали Клещом, за крепкие руки и любовь к «кулачкам». Это прозвище он делил на двоих со своим ближайшим корешем и признанным хулиганом курса, в прошлом боксером, Сергеем Колесовым. А еще за какие-то особые заслуги у переводяг его называли Папаней.
Олега разместили вместе с другими командированными переводчиками в единственном деревянном бараке на 30-35 комнат. Он попал третьим в комнату к ребятам, которые были на год старше его по учебе в институте: Иванову и Киселеву.
Киса (Киселев) прекрасно играл в преферанс. Это обстоятельство во многом послужило их дальнейшему сближению. Хотя вначале старшекурсники настороженно встретили нашего друга, но вскоре все нормализовалось.
Город Мары оказался маленьким захолустьем. Бытовала на этот счет у военных невеселая поговорка: «Есть на свете три дыры - Кушка, Котлас и Мары». На самом деле дыр для прохождения воинской службы в СССР существовало намного больше. Но, видимо, эти были самыми знаменитыми.
Если добавить к сказанному то, что в Марах располагались женский лагерь и тюрьма для особо опасных преступников, была высокая смертность от дизентерии, а из крана текла вода всех цветов радуги, которую категорически запрещалось пить, то картина рисовалась специфическая.
По центру города протекала река Мургаб, которая брала свое начало где-то в Иране. По илистым бурным водам реки иной раз проплывал, вяло извиваясь, гигантский гад. А иногда и мертвое тело в пестром халате, что отчетливо подтверждало тот факт, что речка течет из мест неспокойных.
Военный городок, в котором предстояло жить нашему другу, был насквозь дырявым. Вроде бы все, как положено: есть КПП части, да и сама часть обнесена забором. Но в нем зияли дыры. По территории бродили козы, бегали бездомные собаки. Последних было особенно много. Они собирались в огромные стаи и представляли определенную опасность.
В Марах на одном историческом здании конца XIX века, чудом уцелевшем в городе, висела мемориальная доска, упоминавшая имя революционера Полторацкого, погибшего в этих краях от рук басмачей в ранний советский период. В своих литературных произведениях революционер писал о Марах: «…Бойтесь бездомных собак». С тех пор к 70-м годам XX века ничего, как видно, не изменилось.
В столовой переводчиков кормили весьма скудно. Мяса не было вообще, рыба - редкость. Подавали, в основном, гречневую кашу с подливкой. На столах возвышались большие китайские термосы с заваренной в них верблюжьей колючкой - средством для профилактики дизентерии.
Очень выручали дыни и арбузы, которые сваливались на городском рынке в горы и стоили сущие копейки. У каждой горы сидел скучающий туркмен в пестром халате и пушистой шапке, давно потерявший всякую надежду что-либо продать. Ведь у всех этого добра было вдоволь.
Как только в городке появились командированные, торговля пошла веселей. Почти каждый день, в обеденное время, переводчики и командированные из частей офицеры шли на местный базар. Каждый покупал арбуз или дыню, бутылку ашхабадской водки с осадком и кебаб, одна палочка которого стоила 1 рубль.
Странное дело, но от такого рациона здоровье нашего друга стало медленно, но верно улучшаться. Конечно, в этом, прежде всего, сыграли роль прекрасные дыни и арбузы, без которых не обходилась ни одна трапеза.
Основной достопримечательностью города был единственный клочок зелени под названием «Центральный парк». В нем, кроме могильных плит захороненных красноармейцев времен установления в Азии Советской власти, располагался еще и ресторан с танцплощадкой. Вечером сюда со всего города стекались местные красавицы (бывшие жены офицеров и поселянки), скучающие командированные военнослужащие, ну и, конечно, местная молодежь. Местные ребята одевались стилизованно: все в кепках-восьми-уголках (такие много позже стали носить таксисты Питера и Москвы) и остроносых полуботинках.
Как правило, танцульки заканчивались грандиозной дракой, где с обеих сторон порой участвовало до ста и более человек. В таком случае к парку стягивались воинские подразделения Внутренних войск с оружием - и арестовывали всех подряд.
В городе вообще было весьма неспокойно. Нападали не только на людей в военной форме, но и на иностранцев, их грабили и избивали средь бела дня.
За время пребывания нашего друга в Марах был даже один случай разбоя со смертельным исходом.
Возникал вопрос, почему вообще было принято решение организовать Учебный центр по подготовке иностранных военнослужащих в столь неблагоприятных условиях? На что отцы-командиры отвечали, что Москва приняла данное решение из-за того, что климатические условия региона максимально приближены к таковым на Ближнем Востоке.
Когда Олег приехал в Мары, стояла нестерпимая жара: 42-43 градуса в тени. Ее с трудом переносили не только прикомандированные офицеры, но и иностранцы, частенько то там, то здесь падая в обморок от жары.

Глава 2. Учебный центр

Чтобы попасть на занятия, нужно было пешком проделать полуторакилометровый путь до Учебного центра, пролегающий по улицам враждебного города. Собственно, улицами их нельзя было назвать вовсе. Это были немощеные грязные проходы между высокими глиняными заборами. Асфальт в городе находился лишь у горкома партии и на прилегающих к нему основных улицах города, лучами расходившихся в стороны.
Зачастую в идущих переводчиков из-за заборов и дувал летели камни и палки.
Военных переводчиков, носящих красные петлицы и околыши форменных фуражек, путали с представителями Внутренних войск, охранявших местные тюрьмы и кордоны. Этот цвет формы вызывал приступ ненависти у всего местного населения.
После нескольких открытых нападений ребята раскатали катушку с медным кабелем, порубили его на части и носили под кителем «средства защиты», которые порой пускали в дело в качестве плетей. В городе категорически запрещалось показываться поодиночке в любое время дня и ночи.
Всеми командированными переводчиками руководили два офицера-преподавателя ВИИЯ - Николай Лашкевич и Геннадий Кононов.
Утром, после завтрака, организовывалось общее построение переводяг и развод на занятия. Ни Лашкевич, ни Кононов не были строевыми офицерами, но старались придерживаться порядка.
Они требовали, чтобы все переводчики, без исключения, находились в строю, а к ним навстречу выходил старший по званию с докладом. Старшими среди переводяг были вчерашние студенты азиатских университетов, лейтенанты-двухгодичники, слабо владевшие как арабским, так и русским языками.
И этот цирк повторялся каждое утро. Особенно классно получалось у лейтенанта Нариманова, таджика, выпускника Душанбинского университета. Его доклад звучал примерно так:
- Товарищ командир, - Нариманов слабо разбирался в воинских званиях. - Мы тут с ребятами собрались. Ждем тебя. Что скажешь?
Последние его слова утопали в дружном гоготе.
Переводчики из ВИИЯ быстро сошлись с офицерами из войск, которые были командированы в Учебный центр Мары для того, чтобы сыграть роль преподавателей военной теории и боевой техники спец-контингенту. Но одно дело знать самому, а другое дело научить кого-то, да еще иностранцев, да еще с помощью переводчика! Да и не были они преподавателями, а лишь офицерами из войск. Задача была не из легких. Но, как показала практика, это были еще не все проблемы.
По распределению наш друг попал в сирийскую группу из 20 человек военнослужащих. Руководил ею капитан Ахмед. Дисциплина на занятиях была железной. Однако и тематика занятий была весьма непростой - теория радиолокации. Предполагалось в течение 2,5-3 месяцев дать теоретический курс, сдать по нему экзамен, а затем перейти к отработке практических навыков.
Но как это сделать? Преподаватель, майор Дорохов, объясняя принцип работы радиолокационной станции П-12, заговорил языком высшей математики: о линии задержки, гармониках и других «волшебных» вещах. Наш друг изо всех сил пытался быть простым и понятным. Но наука - есть наука. Дорохов рисовал на доске графики, уравнения, сыпал цифрами...
В классе было слышно, как летают мухи.
В конце объяснений майор попросил переводчика узнать, все ли понятно слушателям?
На его вопрос ответил старший группы:
 Му фахим халыс. Ва лякин квейс! (Совсем ничего не понятно. Но, здорово! - Сирийский диалект арабского языка.)
Положение усугублялось еще и тем, что примерно треть от общего числа иностранных военнослужащих вообще не умела ни читать, ни писать.
Наш друг, как только это выяснилось, спросил у капитана Ахмеда, как же эти люди будут сдавать экзамен по теоретическому курсу?
На что Ахмед ответил:
 Не беспокойтесь, господин переводчик. Выучат наизусть! Я за этим прослежу!
Начиная с этого момента, у Олега была лишь одна задача: добиться, чтобы в группе хоть у кого-нибудь был полный конспект лекций.
Он дневал и ночевал в группе, изо всех сил стараясь помочь своим подшефным. Между ним и иностранцами установились тесные, дружеские отношения. И, забегая вперед, нужно справедливости ради сказать, что сирийцы не подвели своего переводягу - экзамены по теории сдали все. А неграмотные, как стихи, «оттарабанили» теоретический курс.
Майор Дорохов от волнения вспотел, когда самый старый и неграмотный сержант в группе Абу аль-Касем отвечал на сложный теоретический вопрос так, будто всю жизнь занимался засечкой вражеской авиации на средних и низких высотах. Главное состояло в том, чтобы его не перебивали и, конечно, не задавали дополнительных вопросов. Он мог сбиться и замолчать навсегда.
Примерно через два месяца после начала занятий число переводчиков заметно сократилось, а нагрузка на тех, кто и так пахал в поте лица, резко возросла.
Несмотря на сдержанность иностранцев (судя по всему, их всерьез проинструктировали перед отправкой в СССР), стала доходить информация о том, что занятия в учебных группах, где переводчиками были выпускники гражданских вузов, не достигают цели.
Олега и еще нескольких успешно работающих военных переводчиков обязали посещать занятия в проблемных группах. Но, учитывая, что вопрос инспектирования своих собственных коллег весьма деликатный, сделать это попросили, не особенно светясь. А принимать меры по ходу проверки лишь в экстренных случаях.
По нарезке руководителей нашему другу предстояло побывать в четырех группах, где переводчиками служили офицеры-двухгодичники из Узбекистана и Таджикистана. Подлежал проверке, в том числе, и небезызвестный лейтенант Нариманов.
Олег, по договоренности с офицерами-преподавателями, занимал места на последних партах аудитории, стараясь не привлекать к себе внимания.
Скрытности способствовало и то обстоятельство, что учебные группы были большими: по 20-30 военно-служащих-иностранцев. И все, включая переводчиков, были одеты в армейский камуфляж (по распоряжению командира Учебного центра, пытающегося прекратить нападения на «краснопогонников» в городе).
В трех группах, где побывал Олег, ситуация была сложной. Переводчики имели слабую языковую подготовку, а военной терминологии не знали совсем. Отчасти это была не их вина. Но существа вопроса это обстоятельство не меняло. Их не понимали, и лекции не конспектировались.
Олег понял, почему информация о неудачной работе этих толмачей пришла лишь через два месяца с начала учебного процесса: соблюдая воинскую дисциплину, командиры национальных групп запрещали своим подчиненным жаловаться или выражать открыто свое неудовольствие на занятиях. Вместе с тем, их стало всерьез беспокоить то обстоятельство, что они могут вернуться из СССР, так ничему и не научившись.
Хуже всего дела обстояли в группе Нариманова. Войдя в класс до начала занятий и смешавшись с иностранцами, наш проверяющий занял одно из мест «на галерке» и превратился в слух.
Преподаватель начал читать лекцию. Но прежде он поздоровался с иностранцами.
- Ас-саляму алейкум! (Мир вам! - Традиционное мусульманское приветствие.) - повторил за офицером-преподавателем Нариманов.
Далее он продолжал перевод объяснений на каком-то похожем на арабский, но совершенно другом языке.
Ужасная догадка пришла сразу: «Да ведь он говорит по-таджикски! Язык похож. Преподаватель ничего не подозревает. Арабы молчат. И он творит это уже третий месяц подряд!»
Олег молча поднялся со своего места и направился к доске, к стоящим в паре преподавателю и таджику-переводчику. Это нужно было прекратить!
Сообразив, что его раскусили, Нариманов пулей выскочил из класса.
По лицу преподавателя было заметно, что его смутные догадки подтверждаются. Он давно думал, что в ходе занятий что-то не так.
Наш переводчик попросил у преподавателя разрешения обратиться к группе. Повернувшись к аудитории, он увидел глаза иностранцев - они выражали крайнее удивление и испуг.
 Я ихва! - обратился Олег по-арабски. - Ибтидаан мин эль ёум санахки билль-араби, уа санубашир мин дирасат аль-мавадд ат-тадрибийя мин ауваль бидая! (Братья! Начиная с сегодняшнего дня будем говорить по-арабски и начнем изучение учебных дисциплин с самого начала!)
В полной тишине поднялся старший учебной группы и сказал на египетском диалекте арабского языка дрожащим от волнения голосом:
 Мутшаккирина я устаз! Ихна саыдин листимаа саутак. (Благодарим тебя, уважаемый! Мы счастливы слышать твой голос.)
И добавил в приказном порядке, обернувшись к группе:
 Ифтаху ад-дафатир! (Откройте тетради!)

Глава 3. Туркменские будни

Все учебные группы египетской и сирийской бригад успешно завершили теоретический курс, сдали экзамен, и теперь им предстояла отработка практических навыков на реальной боевой технике.
На небольшом свободном пятачке территории Учебного центра была развернута вся радиолокационная техника бригады: СУРНы, станции П-12 и П-15, и т. д. В огневом дивизионе, где находился наш друг, шла отработка действий по разгрузке ракет ПВО с транспортно-заряжающей машины (ТЗМ) и их погрузке на пусковую установку. Нужно было выйти на определенное нормативное время, но при этом не повредить соединительных шлангов ракет класса «земля-воздух», для чего у арабского экипажа нарабатывалась определенная сноровка.
Работа велась краном-погрузчиком ТЗМки и была весьма рутинным и монотонным делом. Она многократно повторялась каждым членом арабского экипажа с целью доведения действий до автоматизма.
Наш переводчик и командир огневого дивизиона российской бригады под солнцепеком часами наблюдали за этой работой, стоя у техники.
Жара была изнурительной. Порой, не выдерживая ее, арабы падали в обморок прямо на занятиях. К концу рабочего дня от излучений радиолокационных станций трещала голова.
После недели такой работы никаких сил у нашего друга уже не осталось. И тогда пришла догадка поставить защитный экран между техникой огневого дивизиона и работающей радиолокацией. Роль экрана сыграла простая панцирная сетка армейской кровати. Голова перестала болеть.
На территории Учебного центра скопилось слишком много личного состава и техники. И командование части разрешило огневому дивизиону отработку нормативных упражнений в пустыне, ведь он перемещался на своих транспортных средствах.
Всякий раз дивизион с техникой и спецконтингентом, перевозимым на крытой тентом машине «УРАЛ», совершал небольшой марш, углубляясь в Каракумы на 3-5 км от Учебного центра. Здесь и проходили тренировки.
В то время, когда иностранцы «мучили» технику, Олег и командир огневого дивизиона, капитан Жора Крючков наблюдали за подшефными, переминаясь с ноги на ногу. Дело в том, что весь грунт полупустыни изобиловал многочисленными дырками, из которых в любой момент могла показаться нежданная «гостья». Была слабая надежда на сапоги, но кто его знает?
Самой опасной в этих краях была гюрза - змея, толщиной с руку и тонким хвостом, коварная и непредсказуемая.
Однажды боец батальона обеспечения Маруф Латыпов, узбек по национальности, поймал гюрзу и намотал ее на руку. И та, к удивлению всех окружающих, тщетно пытавшихся уговорить бойца отпустить змею, поначалу вполне благосклонно отнеслась к дураку. А укусила его лишь тогда, когда он попытался привязать ее за хвост к УАЗику. Чтобы спасти жизнь бойца, ему ампутировали руку.
Были и другие чудаки, которые, всеми силами пытаясь уволиться из армии, глотали мух, искусственно вызывая у себя дизентерию или иную серьезную инфекцию. Кого-то успевали спасти, а кого-то - нет.
Недалеко от города тянулась ветка оросительного канала им. Ленина, уходившего в барханы за горизонт. Канал представлял собой бетонный желоб, на две трети заполненный водой. Глубина в нем была не менее двух метров. Там водилась рыба. Иные особи, особенно карпы, достигали значительных размеров.
Учитывая, что приходилось жить впроголодь, всех очень интересовала рыбалка. Но канал по всей своей длине зарос тростником и всякой другой растительностью - наверное, вода из него все-таки просачивалась.
Ступать в эти заросли было крайне опасно. Они кишели всякой ползучей тварью. Как подступиться? Тогда было принято решение выжечь армейскими паяльными лампами растительность у желоба, чтобы освободить площадку для ловли. Так и сделали.
Работа оказалась не из легких. Но в конце концов расчистка площадки состоялась. Когда, приставив к желобу лесенку, наш друг и его приятели заглянули в канал, то не поверили своим глазам: в нем плавали огромные рыбины.
Их били автоматным шомполом, орудуя, как острогой.
В пригородах действовали несколько совхозов по разведению верблюдов. Выполняя тренировочные упражнения в пустыне со своими подшефными, наш знакомый частенько наблюдал за перемещением групп двугорбых азиатских верблюдов. Некоторые из них достигали огромных размеров. Их обычно пасли один взрослый пастух и какой-нибудь мальчик, в сопровождении двух-трех азиатских овчарок.
И вот однажды произошел случай, который остался в памяти навсегда. В один из дней, когда иностранцы занимались «разгрузочно-погрузочной работой», к ТЗМке приблизился здоровый самец-верблюд, задрал ногу и стал мочиться прямо на дорогостоящую технику.
Жора Крючков в панике забегал между животным и переводчиком. Наконец, он подскочил к Олегу и в отчаянии сказал:
 Ну, скажи же ему!..
 ?!
…Через несколько лет, когда Олег приехал погостить к своим родителям в Киев, там он встретился с Крючковым, который служил преподавателем в академии ПВО. Они долго смеялись, вспоминая «за рюмкой чая» тот давний случай в Туркмении.
Седьмого ноября, в праздник Революции, Олег и друзья-переводчики Игорь Ростовцев, Сергей Колесов, Володя Коваленко и Саша Ладанов посетили местный ресторан «Дружба» («Садака» по-арабски). Хотелось праздника, а еще чего-нибудь мясного. Ресторан находился в двух шагах от местного переговорного пункта, где Пэркинс (Ладанов) и Батл (Ростовцев), кроме того, заказали переговоры с Москвой.
Это был центр Маров. В сотне метров отсюда располагалось и здание отцов города - местного горкома партии, украшенного по случаю праздника гирляндами разноцветных лампочек. Несколько дней назад здесь побывали представители командования Учебного центра, где встречались с 1-м секретарем горкома. Эта встреча планировалась давно, но секретарь все время откладывал ее, ссылаясь на крайнюю занятость.
Поводом для встречи послужило то, что иностранные граждане и прикомандированные к Учебному центру военнослужащие сталкивались с враждебным отношением со стороны местного населения и подвергались постоянным нападениям. Участились случаи поножовщины. Были раненые.
Выслушав доклад начальника штаба Центра, подполковника Жебровского, партийный секретарь ответил, что во всем виноваты сами военнослужащие. И если им в Туркмении не нравится, то они могут вернуться к себе домой - в Россию. Комментарии, в таких случаях, как говорится, излишни…
Было около двух часов дня. В полупустом зале ресторана сидело человек 5 местных бичей. Переводчики заказали баранину, зелень, лепешек и ашхабадской водки, которую подали в пиалах теплую, будто подогретую нарочно. Давно привыкших к туркменскому «сервису» друзей это обстоятельство нисколько не смутило.
Больше всего ребят занимала другая тема: к их соратнику, переводчику Саше Горбачеву приехала невеста из Москвы - Галка. Отважная девушка проделала на поезде и «перекладных» более 5 тысяч километров и заявила Щеке (Саша у нас был не по фигуре щекастым), что соскучилась. Ему ничего не оставалось делать, как доложить о факте приезда командованию и снять номер в городской гостинице.
Друзья начали есть, когда на импровизированном помосте показался местный ансамбль: три человека, несущих в руках музыкальные инструменты. Это были скрипка, бубен и странного вида щипковый инструмент местного «разлива».
 Интересно, что на этом можно сыграть? - вслух призадумался Пэркинс.
 Щас затянут какую-нибудь местную лабуду, - предположил жующий Батл.
 А давайте закажем этому академическому оркестру «Полонез Огинского»! - обострил ситуацию Пэркинс.
Все засмеялись, но Ладанов не унимался.
 Глохни, хунта! Дай пожрать нормально, - подал голос до этого молчавший Клещ (Колесов). - На чем они тебе играть будут? Они у тебя и заказ-то не примут.
 А щас поглядим! - полетел к эстраде Пэркинс.
Деньги, отданные ансамблю, сыграли свою магическую роль. И раздался полонез... Ничего подобного в своей жизни никто из друзей больше никогда не слышал, но играли местные изо всех сил, стараясь честно отработать пять советских рублей.
Между тем в Марах стало стремительно холодать. И если днем температура была около 15-17 градусов тепла, то по ночам она опускалась почти до нуля. Деревянный барак остыл в одночасье, а труба водяного отопления, тянувшаяся по периметру хибары, была едва теплой. И ребята, забираясь в шинелях под одеяла, всю ночь лязгали зубами от холода.
Единственная комната во всем бараке, в которой жил наш друг, была оборудована узкой беленой кирпичной печкой. Но попытки ее растопить привели к тому, что весь дым шел в помещение. Стало ясно, что печью давно никто не пользовался.
Однако сдаваться не стали: переводчики нашли на задворках части дырявое ведро и стальной трос, из которого сделали прут. И полезли на крышу пробивать засор через трубу. Работали несколько дней, вынув из печи столько всякого хлама, что просто диву давались.
Наконец, печь заработала. Ее топили кусками саксаула, которые откалывали от дерева колуном. Каменная древесина не горела, а тлела, одаряя щедрым теплом.
В комнате стало жарко до такой степени, что приходившие греться со всего барака ребята, синие от холода, открывали рты от удивления, наблюдая хозяев в трусах.
И народ потянулся непрерывным потоком, неся в «клюве» что-нибудь спиртное и съестное. Жизнь налаживалась!
Но во время тренировок в пустыне, когда потянулась первая поземка, холодно стало очень. Однако занятия не прекращали ни на день. Бегали по двое греться в теплую кабину УРАЛа, мотор которого не глушили весь день.
Оправдывался известный в этих местах постулат: в Каракумах 40 градусов летом меняется на 40 градусов зимой.
Грелись, как только могли. Помогал спирт, который по разнарядке несколько литров в неделю выдавали на учебный цикл для обслуживания техники. По большому счету, очень жалели иностранцев. Для подавляющего большинства из них зима в Туркмении была первой в их жизни. Ставя себя на их место, пытались представить то впечатление, которое будет у них о Советском Союзе по возвращении на свою родину.
Как бы там ни было, все кончается. Так и зима медленно и тяжело пошла на убыль. А вместе с ней и вторая фаза занятий - практическая. Оставалось последнее испытание - выезд в астраханские степи на полигон Ашелук для боевых стрельб. Но условия в заснеженных степях ранней весной были более чем спартанские. И людей решили поберечь. Отобрали лишь несколько боевых экипажей спецконтингента и ограниченный круг обслуживающего персонала. В него наш друг не попал. Ему, вместе с остальными переводчиками, предстояло вернуться в Москву на доучивание в институте.
«В начале зимы 1972 года личный состав нескольких египетских зенитно-ракетных бригад проходил обучение в советском учебном центре ПВО в городе Мары (Туркмения). Египтяне осваивали эксплуатацию и боевое применение новейших на то время ЗРК «Квадрат» (экспортный вариант комплексов «Куб»). Вместе с египтянами в том же учебном центре находились сирийские военнослужащие. Сирийцев обучали применению ЗСУ-23-4 «Шилка», тоже самой современной на то время зенитной системы, предназначенной для поражения низколетящих воздушных целей.
Через несколько месяцев учебы арабские расчеты провели боевые пуски и стрельбы на полигоне ПВО в Ашелуке (Астраханская область), после чего убыли на родину. Насколько мне известно, боевая техника, на которой они обучались, в том же 1972 году была переправлена на Ближний Восток. Поэтому во время войны и египтяне, и сирийцы в принципе не нуждались в помощи советских инструкторов. Как показали последующие события, системы ПВО «Квадрат» и «Шилка» арабы применяли очень эффективно…»
(Из книги В.А. Дудченко «Война Судного дня: кровавая ничья», стр. 32-33. Москва 2009, Институт востоковедения РАН, Институт стран Азии и Африки МГУ.)

Глава 4. Военный институт. Москва, осень 1972 г.

К сентябрю курс подполковника Степанова стал пополняться слушателями.
Народ возвращался в институт: из-за границы или разбросанных по всей территории Советского Союза многочисленных учебных центров.
Сюда, после туркменской «ссылки», вернулся и наш знакомый. Практика практикой, но теорию нужно было подгонять. Тем более что из-за бесконечного отрыва от учебного процесса образовались многочисленные хвосты в виде зачетов и экзаменов по предметам. Это было отложено сознательно, и не по воле слушателей, до «лучших времен».
Учеба началась без раскачки, стремительно. Разброс по предметам был весьма велик - ведь в их длинный список входили даже и те учебные дисциплины, по которым нужно было, по-хорошему, отчитаться еще на первом курсе.
Среди них особенно запомнились два предмета: языкознание русского языка и арабская литература. Оба предмета мало вязались с практической деятельностью военного переводчика. Но пройти их и сдать требовалось по программе обучения.
Учебный курс по языкознанию, среди прочих преподавательниц, вела обаятельнейшая Люба Баско, подруга всех «слушаков», веселая участница их многочисленных вечеринок и любимая дочь генерала Баско - начальника Восточного факультета Военного института.
Любаша, верная подруга, своих не бросала. А потому «мутный» предмет с многочисленными непонятками сдали, пользуясь военной терминологией, сходу.
Хуже оказалось с арабской литературой.
Этот предмет читала узбечка, женщина, лет 45-50, фигуристая, с длинной косой. Одета она была всегда стандартно: в длинное платье, шаровары и обувь на высоких каблуках.
В связи с тем, что альтернативы этому преподавателю не было, лекции по предмету читались на потоке.
Выглядело это примерно так: в самую большую аудиторию на факультете загонялся весь курс (все переводчики-арабисты), в класс входила Зульфия (такое прозвище получила несчастная женщина) и, уставившись в потолок, монотонно, не повышая голоса, вещала о классической арабской литературе, «течениях» и «направлениях», знаменитых арабских авторах и многом другом.
Слушать или, тем более, что-либо записывать за ней было практически невозможно. И, прежде всего, из-за поведения самих учеников: такой шум стоял в аудитории.
Чем только народ ни занимался! Читал художественные книги, играл в карты, спал и т. д.
Но женщину, увлеченную своим предметом, казалось, ничто не может вывести из равновесия: войдет в класс, глаза в потолок - и говорит, говорит о чем-то, ведомом только ей одной.
Однажды Андрей Васильков (Чика), пытаясь проверить реакцию преподавателя, взял швабру, обмотал вокруг нее половую тряпку, которую нашел тут же в классе, и поджег ее. Потянуло дымком. Но... Зульфия невозмутимо дочитала лекцию до звонка.
Шутки кончились, когда пришло время сдавать зачет с оценкой по предмету. Зульфия проявила требовательность, тут народ забегал, засуетился. Как говорится, «отлились кошке мышкины слезки».
Впрочем, были и веселые моменты. На курсе изучался научный коммунизм. Преподаватель, полковник в преклонных годах, маленький, с реденькими седыми волосиками на голове, улыбчивый и добрый, любил прикорнуть под ответы слушателей. Собственно, спал он лишь тогда, когда слышал голос отвечавшего. Говорить в этот момент можно было все, что угодно. Но только не молчать. Если человек замолкал, полковник немедленно просыпался и, чтобы взбодриться, энергично говорил: «Отлично», повторяя это слово два или три раза.
Если слушатель не знал предмета, нужно было немедленно начать что-нибудь говорить. Все равно что, только не молчать. И преподаватель тут же закатывал глаза.
В этот момент на полковника воздействовали и с галерки, давая взамен его бодрому пробуждению установку на тихий отдых: «Спи, спи!..»
Однако самое большое развлечение принесло изучение второго языка. Подготовка по иностранным языкам велась в языковых группах по 10-15 человек в каждой. Арабский давали интенсивно, делая основной упор на военный перевод и речевую практику.
Получив практические навыки в спецкомандировках, слушатели работали всерьез, осознавая, что арабский язык - это их хлеб. Иная картина была со вторым языком.
Наш знакомый оказался в 10-й языковой группе, которую, как только стали преподавать английский язык, слушатели окрестили на английский манер: «групп тен». В ней вместе с Олегом учились Леня Вылегжанин (Череп), Юра Синицын (Маха), Слава Бессуднов (Бесс) и другие ребята.
Однажды в аудиторию вошла молодая симпатичная девушка, вчерашняя выпускница языкового вуза. Девушка была одета в кофточку и маленькую миниюбочку.
Страшно стесняясь группы, где несколько человек были старше ее по возрасту, а остальные - ровесники, и своего вида тоже стесняясь, девушка прошла к столу преподавателя, стоявшему в углу аудитории. Присесть за стол в мини-юбке она не решилась. И так, забившись в угол, простояла свое первое занятие.
Но прежде она представилась: «Татьяна Ковалева (фамилия изменена), я буду преподавать у вас английский язык» - едва вымолвила она бесцветным голосом, открыв классный журнал.
Все стихло. Повисла тягостная пауза, во время которой класс молча пялился на носатое юное создание, а оно, в свою очередь, решало, что делать дальше.
Неловкость разрядил старослужащий Бесс. Самый старший в группе, накануне отметивший свой день рождения, полный и лысеющий, он был женат и растил ребенка. Бесс встал и, проявляя заботу об учителе, по-отечески разрешил:
 Ты, дочь, не стесняйся - учи!
Свою преподавательницу за робость и невнятномонотонное ведение занятий ребята прозвали Тошнотой, а Бесс безнаказанно спал на ее уроках, вплоть до последнего курса, отказываясь выполнять самые элементарные задания, ссылаясь на недомогание, намекая на старость.
 Учите слова, Бессуднов, - сырым голосом напутствовала Татьяна. - Это вам в жизни очень пригодится!
 А, да что там, сколько жить-то уже осталось, - уныло парировал сонный Бесс.
Все изменилось на последнем курсе, когда Бесс все-таки осознал, что приближаются госэкзамены. Тут уж стало особенно ясно: ничего не делая и не зная, их можно просто не сдать. И «старик» забеспокоился:
 Научи, дочь, научи, - низким, глухим голосом стал он умолять преподавателя.
Народ просто умирал от хохота, глядя на красного, туго соображавшего Бесса.
 Бессуднов, переведите, пожалуйста, следующую фразу, - просила Татьяна. - Сенд Бесс файв пенз! (Передайте Бесс пять ручек!)
Бессуднов, как рыба, молча открывал и закрывал рот, надувался и пыхтел, не произнося ни слова.
 Ну, хорошо, - искала другие подходы Татьяна. - Тогда переведите на английский: «Пошлите Бесс пять карандашей!»
Класс изнемогал то ли от бесплатного цирка, то ли потому, что кличка Бессуднова так абсурдно и невероятно точно совпадала с именем неведомой английской Бесс.
В один из таких шумно-веселых эпизодов не выдержал старослужащий сержант Терещенко. Проявляя солидарность с другом и одновременно возмущаясь, как можно не знать такой элементарщины, Теря изрек, обращаясь к Бессуднову и явно переводя вместо него на английский:
 Та гив жешь Бесс файв пенселз, плиз!
В ответственные моменты у Терещенко просыпались национальные корни.

Глава 5. О друзьях и не только

Юра Синицын (Маха), сын интеллигентных родителей, москвич и гимнаст, получил свое прозвище за небольшой рост. Правда, в самом прозвище были иные, тонко улавливаемые нотки, если вспомнить известный художественный шедевр.
Юра был смешлив и доверчив, но очень брезглив. Этой его слабостью постоянно пользовался балагур и непоседа Чика, подбрасывая в его тарелку в столовой пластмассовых мух и тараканов, которых он в несметном количестве привез из загранкомандировки.
Юра страдал в воинском коллективе. Его регулярно выворачивало по поводу и без повода. И поэтому он стремился во что бы то ни стало прошмыгнуть в столовую по-тихому и спокойно поесть. Но не тут то было.
Вот и сейчас Олег, Чика, Саша Бобров и Маха обедали за одним столом в офицерской столовой.
Чика был занят обычным своим делом: урывками наворачивая суп, с невинным видом то и дело подбрасывал пластмассовую муху в тарелку Махи. Юра то смеялся, то бледнел, все время повторяя:
- Не надо, Чика, кончай!
Друзья также, попеременно, заступались за Юру, но Чика был неисправим.
Однако Господь все видит! Дохлебав свой суп, Чика вдруг оторопел, лицо у него вытянулось: на дне его тарелки лежал человеческий коренной зуб - настоящий! Народ аж присвистнул, а Маха едва успел добежать до туалета. В перерывах между конвульсиями он ругался, обзывая всех дураками, и обещал никогда больше не ходить в столовую с друзьями.
Вернувшись из спецкомандировок в институт, все «слушаки» получили «свободу». Москвичи жили по своим квартирам, а иногородние холостяки, включая нашего знакомого, переселились в гостиницу за пределами института, которую переводчики окрестили Хилтоном. Это была обычная общага с клопами и тараканами. Но вход и выход в город был свободным.
В каждой комнате, а размещались ребята по 2-3 человека, была газовая плита и туалет с умывальником. Вот, как говорится, и все удобства!
Домой можно было попасть только вечером, после обязательной послеобеденной самоподготовки, сидеть на которой страшно не хотелось. За окном была свобода, гуляли девушки. Хотелось в пивбар.
Да и вообще, делать домашнее задание в группе из 10-15 человек представлялось делом мало возможным. Но начальник курса подполковник Степанов был неумолим, и утром, по прибытии народа на занятия, он сам лично собирал пропуска. Хочешь - не хочешь, а в город не убежишь! Приходилось оставаться на сампо (так прозвали самоподготовку).
Однажды к нашему знакомому «на огонек» забрел скучающий Сережа Колесов (Клещ) с бутылкой портвейна. В классе стоял гул голосов: Маха, выстукивая ритм на столе, самозабвенно исполнял хит группы «Роллинг Стоунз»: «Ай кен гет ноу сэтисфэкшен» («Я никак не могу достичь удовлетворения»). Бесс спал. А остальные, сбившись в группки, самозабвенно трепались.
Когда Олег, сидя спиной к входной двери, наливал портвейн в стакан Клеща, у того испуганно округлились глаза. Старший группы сержант Бобров резко подал команду:
 Встать, смирно!
На пороге, в сопровождении дежурного офицера, стоял генерал Баско. А Колесов оторопело продолжал держать в руке наполненный портвейном стакан.
 Сто зе ты, Колес?! - по-свойски обратился к нему генерал. - Налил, так пей!
Завороженный Колесов выпил.
 Ну вот! А теперь пойдем со мной! - нежно сказал генерал Баско.
Серегу посадили на губу (гауптвахту) на всю катушку. Генерал влепил ему 10 суток ареста.
Правда, на этом «раздача» закончилась. Остальные не пострадали. А могли бы...
Из десятки Серега отсидел только трое суток - генерал Баско был человеком добрым, отходчивым и любил своих пацанов.
А на курсе стали играть первые свадьбы. Из знакомой нам группы тогда женились Саша Бобров, Сережа
Рябик и Юра Синицын. К сожалению, все эти ранние браки оказались несчастливыми...

Глава 6. У Абеля

Стремительно мчался январь 1973 года. Новый год наступил как-то незаметно - в экзаменационной суете. Сессия пошла еще в декабре, будто поезд, постепенно набирая обороты. А сейчас наши друзья на каком-то автомате сдавали зачет за зачетом и экзамен за экзаменом, ничего не ощущая, кроме напряжения и бесконечного недосыпа. Впрочем, в какой-то момент все почти закончилось. Осталось лишь сдать зачеты по второму языку.
Перед зачетом Тошнота стала чаще появляться в языковой группе. Засуетились Бесс и старослужащий Терещенко. Но для тех ребят, кто ранее имел неплохую языковую подготовку, окончив спецшколы с углубленным изучением иностранного языка или суворовские училища, где к инязу относились серьезно, предстоящий первый зачет казался элементарным делом.
Народ расслабился и припал к экранам телевизоров: на ТВ впервые прошел знаменитый шпионский фильм «Мертвый сезон» с прибалтийским актером Банионисом в главной роли. Тогда все с восхищением узнали о советском разведчике полковнике Абеле. Ощущение долга, чувства любви к Родине, высокий профессионализм - те качества, которыми, несомненно, обладал советский разведчик на экране, вызывали восхищение и гордость. Фильм всем понравился. И заставлял задуматься... Все это как-то уж очень совпадало с характеристикой ряда отдельных личностей из числа преподавателей ВИИЯ.
Это напрямую относилось к полковникам Шваневу - бывшему резиденту советской разведки в Турции, и Копалкину - бывшему капралу армии США во Вьетнаме, и к другим преподавателям института.
Ребятам казалось, что они, глядя на экран, по сути, заглянули в сокровенное - жизнь этих и многих других неизвестных героев страны.
Очень хотелось походить на них. Была некая аура дальних дорог и острых ощущений.
В то время у всех слушаков большой популярностью пользовался пивной бар в районе Таганки на Абельмановской Заставе. Понятное дело, что после фильма это заведение уже не связывалось ни с чем и ни с кем иным, кроме как с легендарным разведчиком Абелем.
В один из дней подготовки к зачету (с оценкой) по английскому языку «групп тен» маялась на сампо. Подполковник Степанов отобрал у всех пропуска на выход в город и заставил сидеть в классе. Даже слоняться по коридору 8-этажного учебного корпуса запрещалось. Ходили проверяющие.
За окном была снежная зима. На заборе сидели угрюмые галки. Хмурый день не заладился. После обеда очень тянуло в сон.
И вдруг дверь распахнулась, в класс вошла Тошнота: предполагалось, что подготовка накануне зачетов и экзаменов должна проходить под руководством преподавателя.
Идея сбежать возникла сразу, но не у всех.
 Татьяна Алексеевна! - серьезно и степенно обратился к учителю Сергей Рябик, большой ловелас и затейник. - А вы никогда не были в Доме-музее советского разведчика полковника Абеля? Между прочим, находится не так уж далеко от института!
Татьяна, девушка интеллигентная, театралка, удивленно захлопала глазами:
 А разве есть такой музей? - робко, со стыдом в голосе, спросила она.
В классе повисло молчание. Многие догадались, куда клонит Ряба.
 Ну конечно, есть! Мы туда часто ходим, - бодро поведал он. - Вам было бы интересно его посетить? - спросил он Татьяну.
 Конечно, интересно, - нерешительно отозвалась она. - А когда бы вы хотели туда пойти?
 А давайте прямо сейчас туда сходим? - подключился Бесс, всегда готовый улизнуть из института. - Только вы зайдите к Степанову и возьмите наши пропуска!
 А что я ему скажу?
 А скажите ему, что у нас занятия по языку в музее, - подсказал ответ Ряба.
 А что, наверное, неплохо было бы отработать эту тему прямо в музее, - согласилась наивная душа. И вышла, направляясь к начальнику курса.
Виктор Сергеевич Степанов, слушая объяснения Татьяны, силился понять, в чем заключается подвох его подчиненных. То, что такого музея нет и что это подвох, он понял сразу. Но в чем смысл?
А впрочем, идут со своим преподавателем. Ну, какое ему дело! И выдал пропуска старшему группы сержанту Боброву, строго приказав слушаться преподавателя:
 В музее вести себя прилично. Не орать!
Решили ехать трамваем в сторону Крестьянской
Заставы, а там немного пройти пешком мимо Рогожского рынка, в сторону «птички».
Так и сделали. Тему музея еще автоматически поддерживали в транспорте, одновременно силясь понять, что делать дальше. Но, наконец, группа из человек восьми (остальные тихо отстали по дороге) вместе с преподавателем подошла к «музею» - двухэтажной стекляшке характерного вида. На стеклах красовались грубо нарисованные раки и креветки вместе с кружками пенного пива. Группа затормозила.
 Что это? - растерялась Татьяна.
 Пивбар у Абеля, - бодро ответил Ряба, глупо улыбаясь и отводя глаза...
...Татьяна плакала и не хотела идти в пивбар. Ее утешали долго. Но дело молодое, все кончилось пивом и раками. Не бросать же ребят по дороге! Уж какие есть! Кстати, буквально через год Татьяна вышла замуж за одного из слушателей института. Вот такая судьба.
А тогда, за неделю до зачета по второму языку, всем объявили, что зимних каникул не будет. Предстояла срочная командировка. На этот раз - в Белоруссию.

Глава 7. Белоруссия. Зябровка, февраль 1973 г.

Они приехали в Гомель 23 февраля. Да, именно в праздничный день. Было совершенно непонятно, почему командование поторопилось выпихнуть всех в праздник! Тем более, что, как выяснилось на месте, занятия должны были начаться лишь с 1 марта. Было общеизвестно и то, что, как правило, группы иностранцев всегда задерживались на неделю-другую.
На вокзале их встречали армейские ПАЗы и сопровождающие, которые вкратце обрисовали ситуацию...
В тридцати километрах от Гомеля, в поселке Зябровка, вновь организовался временный учебный центр на базе двух полков дальней авиации.
Предполагалось, что туда на переподготовку приедут иракские военнослужащие: пилоты и технический персонал.
В то время Олегу и его друзьям еще не было известно о надвигающемся ирано-иракском конфликте. Но кто-то в верхних эшелонах власти, уже зная все, готовился помогать одной из сторон.
Забегая вперед, следует отдать должное тому, насколько эффективно Ирак использовал свою бомбардировочную авиацию во время войны с Ираном.
Применяя тактику нанесения систематических массированных ударов с воздуха по позициям и сосредоточениям иранских войск, пунктам управления и узлам связи, Ирак неоднократно срывал наступательные планы иранских войск.
Иракская авиация широко привлекалась для ведения экономической войны, затрудняя экспорт иранской нефти, что лишало Иран валютных поступлений, столь необходимых для закупки боевой техники и продолжения войны.
За период боевых действий, только по основному нефтеэкспортному порту Ирана на острове Харк иракская авиация нанесла свыше 120 ракетно-бомбовых ударов.
Но все это произойдет потом, в будущем.
Военный конфликт, который в Иране и Ираке именовали по-разному, продлился с 1980 по 1988 год.
Война началась в сентябре 1980 года вторжением иракской армии в иранскую провинцию Хузестан. Первоначальное успешное продвижение иракской армии, однако, вскоре натолкнулось на упорное сопротивление и было остановлено. К лету 1982 года Иран вернул оккупированные Ираком территории, после чего стороны начали войну на истощение. Перемирие, окончившее войну, было подписано 20 августа 1988 года и восстановило довоенную ситуацию.
По продолжительности, задействованным ресурсам и человеческим жертвам ирано-иракская война является крупнейшим военным конфликтом между суверенными государствами третьего мира после 1945 года. В ходе войны обеими сторонами применялось химическое оружие.
Основные итоги войны:
 Ирано-иракская война завершилась без убедительной победы одной из сторон.
 Экономический ущерб с обеих сторон - 350 миллиардов долларов.
 Людские потери: около 1 миллиона с обеих сторон.
В поселок доехали шумной компанией: несколько автобусов прикомандированных к Центру переводчиков из Москвы и Учебного центра в Одессе, офицеров из войск. Всех разместили в освобожденной специально для них казарме, где в каждой комнате стояли по 8-10 армейских пружинных кроватей, стол и прикроватные тумбочки. Простенько и со вкусом! Но к подобному быту никому из ребят привыкать не приходилось.
По прибытии всех повели в столовую. Кормежка в летном Учебном центре оказалась царской: мясные и рыбные изобилия, соки, молочные продукты, выпечка.
В обычный день кормили четыре раза, а в дни полетов добавлялся еще один ранний (ночной) завтрак. Если кто-то не наедался, гостеприимные хозяева предлагали добавку. Но просить ее можно было лишь из шалости - таким обильным был стол!
Руководил группой переводчиков, состоявшей из 20-25 человек, преподаватель ВИИЯ Владимир Турчин, живший вместе со своими подчиненными в одной из комнат бывшей казармы.
Как и предвидел наш знакомый, иностранцы появились дней через десять. За эти дни переводяги облазили все вокруг. Часть стояла в лесистой местности. Здесь, в основном, располагалось жилье летного состава: финские домики. В самом поселке было несколько многоэтажек, где жили техники и их семьи. Тут же находился и Дом офицеров со всей присущей ему структурой и атрибутикой.
Из Зябровки в Гомель ходили рейсовые автобусы, и при желании можно было легко добраться до города.
Но Олега больше интересовал не Гомель: в нескольких часах езды от Зябровки находился Киев, а там, в те годы, жили его родители.
И он, как бы наверстывая упущенное, искал любую возможность повидаться с ними. Довольно часто в Киев наведывались знакомые летчики из Учебного центра (у кого-то там были друзья), и тогда он подсаживался к ним в машину, и они ехали на жигуленке через деревеньки и города Белоруссии и Украины до самого Киева. А иногда он добирался к своим автостопом. Стоило лишь выйти на киевскую дорогу, как его подбирали. Тогда в Белоруссии еще помнили Великую Отечественную и уважали людей в военной форме.
Группа иностранцев, прибывших в Учебный центр, состояла из 50 военнослужащих, в основном офицеров: пилотов и техников. Большинство пилотов были летчиками-истребителями, ранее освоившими советские МИГи. Все они имели солидный налет часов. А некоторые являлись участниками каких-то африканских заварух. Носили боевые ордена и медали.
Задача состояла в том, чтобы переучить их на самолет-бомбардировщик ТУ-22-М, дав им теоретический и практический курсы. Подготовку должно было завершить боевое бомбометание с различных высот на полигоне под Могилевом.
Иракцев поселили в единственную в части офицерскую гостиницу со своей сауной и столовой, по два-три человека в комнате со всеми удобствами.
На следующий день по прибытии спецконтингента состоялась первая встреча всего Учебного центра в клубе части: командования, иностранцев и всех прикомандированных военнослужащих. Руководил совещанием командир Центра - полковник Шукшин. Переводил для иностранцев - старший группы переводчиков Владимир Турчин.
Предполагалось дать два-три дня для адаптации иностранцам. Затем ознакомить их с учебно-материальной базой и начать занятия с теоретической подготовки. Никто не был против.

Глава 8. В учебном процессе

Занятия по теории проходили в единственном учебном корпусе Центра - трехэтажном кирпичном здании, находящемся в 100 метрах от аэродрома. Здесь, на разных этажах, располагались лекционные аудитории и классы с тренажерами и агрегатами управления самолетом.
Всех иностранцев развели по группам и ознакомили с учебным планом, предметами и почасовкой.
Пилотам (а именно к ним попал наш знакомый) начали преподавать аэродинамику. Зная арабов и имея практический опыт подачи материала в группе, наш друг переводил так, чтобы за ним можно было записывать: не торопясь, диктуя каждое слово.
Все было хорошо, пока речь шла о конкретных вещах. Но ничего отвлеченного аудитория не воспринимала. Офицеры отказывались понимать, когда преподаватель говорил примерно следующее: «Представьте себе, что в безвоздушном пространстве летит полый предмет. Ну, скажем, труба. На внешней стороне этого предмета сила сопротивления составляет…»
Обычно после таких слов арабы теряли интерес к занятию, прекращали вести записи и начинали клевать носом. А на перемене, объясняя нашему переводчику свое поведение, удивлялись: как же преподаватель не понимает, что там наверху Всевышний?! Какие там еще трубы и полые предметы!
Однако практические занятия и отработка упражнений на тренажерах проходили весьма успешно. Сказывался опыт подопечных - ведь это уже были состоявшиеся пилоты и технари!
У Олега складывались доверительные отношения с группой, а после одного эпизода - дружеские.
Месяца через два после начала подготовки иракцы запросились в Гомель. Тогда руководство Учебного центра решило выделять по субботам и воскресеньям автобус и дежурного переводчика, с целью «ознакомления иностранцев с достопримечательностями города». Но, понятное дело, иракцы не планировали походов по театрам и музеям. Их интересовали танцульки и местные девчонки.
Приезжая в Гомель, автобус с иностранцами хоть и останавливался на площади у Оперного театра, но народ двигался в здание по соседству - недавно открытый новомодный ресторан «Русь». Здесь была живая музыка и танцы, а потому именно сюда устремлялись все помыслы иностранцев.
В тот день, как обычно, высаживая иракцев на площади, наш друг определил им время сбора и отъезда в Учебный центр - 22.30.
Приехав за иностранцами за полчаса до срока, начал подбирать вялотекущую, гуляющую публику. Шли по двое-трое, одетые в выданные со склада одинаковые пальто и шапки-ушанки армейского образца, завязанные под подбородком. Ни дать, ни взять - немцы под Москвой времен Великой Отечественной!
Автобус был уже почти полон, но не хватало двоих: штурмана капитана Фаделя и его приятеля майора Касема, которые были неразлучны.
Олег поинтересовался у сидевших в автобусе, видели ли они друзей в ресторане? И, получив утвердительный ответ, вышел на поиски.
В шикарном холле ресторана, где стоял большой плоский аквариум чуть не во всю стену, было шумно - дралось человек десять. Положение усугублялось наличием визжащих девиц, из-за которых, судя по всему, и произошла ссора. В общей толпе мелькали служащие ресторана и охрана. Собрались зеваки.
Пробравшись поближе, наш переводчик разглядел среди дерущихся и своих подопечных. Выбрав позицию и улучив момент, он, попеременно, выдернул из кучи тел сначала одного, а потом и другого. Иракцы в запале размахивали руками и норовили, вернувшись, «разобраться» со всеми разом.
Олег молча, но настойчиво подталкивал распалившихся друзей к выходу. Уже добравшись до двери, вспомнил об их верхней одежде, оставшейся в гардеробе. Но, обернувшись назад, принял решение не возвращаться. Решил, что завтра заедет и заберет.
Когда двери автобуса захлопнулись и он начал движение в обратный путь, наш друг постепенно расслабился.
Фадель голосил, размахивал руками, рассказывая о своих подвигах. Маленький и юркий, он считался «крутым» боксером у себя на родине. И даже победителем национального первенства по боксу. Но гомельская молодежь об этом не знала, а потому нагло навешала ему оплеух. Касем же молча держался за глаз. Но минут через тридцать все стихло: нагулявшиеся иракцы мирно спали.
На следующий день Касем пришел на занятия в темных очках, скрывая свежий сизый «фуфел». А Фадель, в перерыве между занятиями, жаловался переводчику на нравы местной молодежи:
 Ты представляешь - всего-то пригласил ее на танец?! Вот, только недавно вставил себе фарфоровые зубы. Дорогущие! А передние уже шатаются!
 А вот я по ресторанам не хожу! - нравоучительно вставил свое веское слово преподаватель, подполковник Дурыгин. - Я в своей жизни был там всего два раза!
 А где же вы со своей женой познакомились? - изумился Фадель.
 В походе! - гордо заявил подполковник. - Я живу на Урале, у нас там знаете какая природа: грибы, ягоды! Рыбалка отличная! Я и моя семья вообще предпочитаем здоровый образ жизни. В отпуск каждый год ездим с женой и дочерью на море! Дочка уже взрослая - 20 лет, студентка!
 На поезде или самолете добираетесь? - поинтересовался Фадель.
 Ну, что ты? - вошел в раж подполковник. - У меня мотоцикл с коляской! Вот, жену в коляску сажаю, а дочь сзади. И едем!
 Шгед аль-масафа бейн аль-маскян уа ль-бахр? (А каково расстояние от дома до моря? - Иракский диалект, араб.) - спросил Фадель.
 Полторы тысячи километров! - последовал бойкий ответ.
Повисло молчание. Иностранцы искоса поглядывали то на переводчика, то на подполковника.
Нашего друга колотило от внутреннего смеха. Он представил себе эту картину: посадить двух теток в мотоцикл с коляской и трястись 1,5 тысячи километров до моря по бездорожью!
Интересно, что по этому поводу думали иракцы, но вопросов больше не задавали.

Глава 9. Зачем нужно учить матчасть?

В курилке беседовали трое: пилот - майор Кожеуров, офицер из воинской части Дальней авиации, прикомандированный к Учебному центру для отработки пилотирования с иностранцами, теоретик - подполковник Дурыгин, и наш военный переводчик Олег. Речь шла о вчерашнем событии: раздаче продуктов питания из нескольких самолетов ТУ-2 2 тем, кто успел оказаться в нужное время и в нужном месте.
Дело в том, что в каждом самолете-бомбардировщике есть продуктовый НЗ, который до истечения сроков годности продуктов меняли на новый. Продукты в самолетах представляли собой, в основном, рыбные и мясные консервы, соль, сахар и крупы, которые должны были пригодиться экипажу в случае экстренной посадки воздушного судна на большую воду (море или океан).
Замена НЗ всегда сопровождалась ажиотажем среди населения Зябровки, поскольку все продукты были отличного качества и раздавались бесплатно. Кроме того, время было весьма голодным, и в магазинах поселка ассортиментом гордиться не приходилось.
О днях замены НЗ оповещали лишь заранее и по знакомству.
Минувшим вечером подполковнику Дурыгину удалось поучаствовать в халявной раздаче, а сегодня он хвастал перед соратниками:
- Народу набежала тьма, в основном из поселка. Но я все-таки оторвал три банки макарон в оливковом масле! Супер жратва! Мы вчера с ребятами присели и две штуки со шпагой умолотили! - облизывался от приятного воспоминания подполковник.
Шпагой в части называли смесь спирта с дистиллированной водой, которую заливали в самолеты. Эта задача лежала на технарях, поэтому спиртом они, а значит, и все остальные, были обеспечены доверху. Графин со шпагой открыто стоял прямо на столе в комнате, где проживал наш знакомый. Особым шиком считалось накидать в емкость лимонных или апельсиновых корок.
 Макароны? - удивленно переспросил майор Кожеуров. - По-моему, в НЗ никаких макарон нет!
 Да ладно! Как это нет? - отмахнулся Дурыгин. - Такие, средней величины жестяные банки.
Лицо у Кожеурова вытянулось: неприятная догадка мелькнула у него в голове, но он отогнал ее от себя, не желая до поры до времени в нее верить.
 А одна банка ведь осталась? Ты же говорил, что тебе перепало три! - спросил он у подполковника.
 Осталась. Могу показать, правда, она в гостинице.
 А ты завтра ее принеси, - попросил майор. - Только смотри - не слопай!
И друзья разошлись на занятия.
Когда на следующий день Дурыгин гордо достал из портфеля банку с вожделенными макаронами, - майору поплохело. Подтвердились самые нелепые его опасения!
А дело было вот в чем.
В бомбардировщике, кроме продуктов питания, на случай нештатных обстоятельств, предусмотрен резиновый плот для эвакуации на воду экипажа. Здесь же, в аварийном комплекте, находятся удилища и банка с опарышами в оливковом масле. Почему в оливковом? Для запаха, чтобы привлечь рыбу. Но и опарыши тоже время от времени меняют.
Вот такие «макароны» достались нашему подполковнику. Теория теорией, а материальную базу учить надо!

Глава 10. С «боевым» крещением

Как-то незаметно для всех теплая белорусская зима растаяла. Пролетел март, подходил к концу апрель. А вслед за неумолимо несущимся временем завершился первый теоретический этап обучения, за которым следовали полеты. Состоялось перераспределение переводчиков. Уехали одесситы и часть прикомандированных офицеров, завершивших теоретический курс подготовки иностранцев.
Нашего друга ждало ответственное дело. Он попал на вышку управления полетами, то есть в состав той группы, которая должна была продолжить подготовку иностранцев, общаясь с ними, находящимися в самолетах, - и на земле, и в воздухе, при помощи средств связи.
На вышке, кроме переводчика, дежурили: руководитель полетов, списанный на землю по здоровью майор, и капитан, руководитель посадки - товарищ по несчастью. У одного из них было высокое давление, а у второго - сильная сердечная аритмия.
Олег догадывался, что списанным летчикам когда-то пришлось пережить такое испытание, что оно едва оставило их в живых. Но разговоры на эту тему никто не заводил. Это служебная этика.
КДП (командно-диспетчерский пункт) - так в авиации называется вышка руководителя полетами, был оборудован радаром, на экране которого нужно было разглядеть и опознать летящие цели (самолеты), которые появлялись на нем в виде светящихся точек и только тогда, когда были в зоне досягаемости.
Впрочем, на экранах радаров отражались в виде помех и другие цели: стаи птиц, гражданские самолеты, местные предметы. Все это наш друг уже знал, приобретя определенный опыт работы с техникой РТВ (Радиотехнические войска) в прежних командировках.
Пилоты-арабы общались с вышкой, запрашивая через переводчика разрешение на руление, взлет и посадку, эшелоны (высоты), азимуты и т. д., и т. п. Отвечать им нужно было кратко, не засоряя эфир.
Тренировочные полеты начались на спарках (самолетах с инструктором) и проходили на высоте круга (200 метров над уровнем земли) в пределах аэродрома. Далее, переходя от простого к сложному, задание усложняли.
Аэродром непосредственно прилегал к лесистой местности. Здесь водилось много всякого зверья и птиц. Последние, как известно, представляют серьезную опасность для самолетов.
Бомбардировщик ТУ-22-М был оснащен двумя турбинами справа и слева от фюзеляжа, которые с силой отрывали самолет от земли, надсадно ревя. Бывало, что в турбины засасывало птиц, и тогда все могло кончиться пожаром одного из двигателей. Поэтому пилотов учили летать на одном двигателе, в полете намеренно выключая второй.
Если же имело место столкновение со стаей птиц в лоб, то пилот терял возможность визуального управления самолетом: все стекла были залеплены кровью и перьями. В таком случае сажать машину приходилось вслепую, по приборам. Этому учили тоже.
Полетный день начинался очень рано. Подъем в 4.00 утра. В 4.30 - завтрак, а в 5.00 уже следовало находиться на аэродроме, в метеослужбе.
Тяжелее всего было проснуться и постараться в полусонном состоянии впихнуть в себя полноценный мясной завтрак, соки, воды и проч.
Следующий раз еду привозили прямо на КДП в 10 часов утра. Это называлось вторым завтраком. Еда доставлялась в трех здоровенных бидонах. В одном был компот из сухофруктов, а в двух других - мясо кусками поверх двух видов гарнира (картофельного пюре и какой-нибудь каши). И все это только для трех человек, находящихся на вышке!
Питались поочередно в специально отведенной для этой цели комнате на первом этаже, а потом - снова к приборам! Дежурство начиналось ранним утром и продолжалось до окончания полетов, т. е. зачастую до вечера.
Самым смешным в этой истории был спектакль, устраиваемый всякий раз в метеослужбе ее начальником капитаном Ильиных. Развесив карты с циклонами и антициклонами, напустив на себя важный вид, он давал метео веселящимся смешанным русско-иракским экипажам:
- Итак, атлантический циклон, огибая север Франции, проходит через Германию и далее, идя вглубь континента, левым крылом обходит Зябровку с юга.
Дальше народ уже не слушал, а гоготал откровенно.
Постепенно иракцы стали летать самостоятельно. Их довольно плотно контролировали с земли. На КДП в дни полетов стал появляться командир Учебного центра полковник Шукшин, в сопровождении главного штурмана полка подполковника Ломана.
Однажды иракский экипаж майора Ханема, набирая высоту, столкнулся со стаей гусей. Он немедленно вышел на связь с КДП и сообщил о том, что лобовое стекло полностью залеплено кровью и перьями птиц. В его голосе не чувствовалось растерянности. Но на вышке все напряглись, понимая, что дальнейший полет невозможен и машину придется сажать по приборам, «вслепую».
Руководство полетом взял на себя Ломан. Он давал четкие команды, которые Олег немедленно переводил. Ханем всякий раз докладывал на КДП об их исполнении. Здесь же находился и командир Учебного центра. Он стоял, наблюдая за происходящим, и сосредоточенно молчал.
Наконец, настал момент, когда самолет завели на посадку. Дальше летчик должен был действовать самостоятельно, а всем, находящимся на земле, следовало молчать.
Наступили тягостные минуты. Самолет медленно снижался, покачивая крыльями, и вот он, наконец, коснулся взлетной полосы, на мгновение взмыл (подскочил), немного кренясь, но в следующий момент уверенно побежал по бетонке, раскрыв парашют торможения.
У всех отлегло от сердца. Народ кубарем покатился вниз, вслед за руководством, поздравлять летчика.
Вечером, на совместном с иракцами банкете в Доме офицеров, полковник Шукшин предложил тост за «боевое» крещение экипажа капитана Ханема. Впрочем, уж совсем боевым это крещение вряд ли можно было назвать, так как Ханем, судя по всему, уже не раз бывал в нестандартных ситуациях: левая рука летчика была обожжена от кисти до локтя. Но в авиации, особенно военной, все серьезно.

Глава 11. Джаз-банд

В поселке никто не интересовался музыкой, хотя в Доме офицеров все возможности для этого были. В одной из комнат на втором этаже хранились музыкальные инструменты: набор для ударника, электрогитары и клавишная аппаратура. Все это разнюхал вездесущий Чика (Андрей Васильков) и стал подбивать народ на создание рок-группы.
Он привез с собой в командировку гитару и ненавистный для всех клавишник - игрушку «Малыш», которую прикупил в Москве в Детском мире перед самым отъездом.
Ночью, хохмы ради, Чика жал на клавиши, и в него летело все, что попадалось под руки. «Малыш» был на батарейках - когда они садились, ночные рулады были особенно похожи на кошачьи разборки.
Хотя настоящей музыки, разной, было много. Можно сказать, что она сопровождала друзей в командировке. Вернувшись из-за рубежа, ребята накупили там всякой аппаратуры. Это было время бабинных акаевских систем и маленьких клавишных портативных магнитофонов «Sony», которые были еще в диковинку.
Из комнат переводчиков раздавались звуки знаменитых хитов «Роллингов», «Битлз» и т. д.
Особенно часто слушали попурри на тему модного тогда фильма «Love story» в исполнении знаменитого оркестра Джеймса Ласта.
Занятия рок-группы, которую окрестили среди друзей «Джаз-бандом», шли ни шатко, ни валко. В ее состав вошли Чика - клавишник и духовный вдохновитель, Юра Шишкин - ударник, Саша Бобров и Олег - гитары.
У всех по отдельности что-то получалось, но вместе - не очень. Не хватало чего-то: то ли идеи, то ли побудительного мотива. Пытались играть известные вещи - но выходило как-то по-школьному.
И тут вдруг из Москвы пришло сообщение, что каждому переводчику Степановского курса присвоено офицерское звание младшего лейтенанта.
Теперь идея создания джаз-банда получила иное звучание. Ею всерьез заинтересовался старший группы переводчиков Володя Турчин.
Подготовка иностранцев с участием переводяг проходила весьма успешно. ВИИЯковцы заслужили уважение у командования Учебного центра. Считалось, что ребята могут все! И это мнение всячески поддерживал Турчин, по-настоящему гордясь своими подчиненными.
Теперь он искренне желал, чтобы ансамбль выступил на вечере, посвященном их чествованию в качестве офицеров. Таким образом, самодеятельное занятие музыкой наших друзей перерастало в торжественное праздничное мероприятие на уровне Учебного центра.
Неожиданно из института с поздравлениями от командования прибыл замполит Восточного факультета полковник Мякишев. Он привез с собой приказ министра обороны и готовился его зачитать на торжественном вечере в Доме офицеров. Но было ясно, что целью его поездки была проверка состояния дисциплины слушателей института.
Фаддей Тимофеевич Мякишев был человеком, который брал все на карандаш. Запомнился случай, когда на первом или на втором курсе было приказано выпустить стенную газету. Сформировали редколлегию, набрали ребят, умеющих рисовать и красиво писать. Руководил всеми полковник.
Когда газета была готова, ее показали Мякишеву:
 Что это такое? - гневно вопрошал полковник, тыча пальцем в правый верхний угол газеты, где был изображен белый голубь с оливковой ветвью в клюве - копия Голубя Мира на известном полотне Пабло Пикассо.
 Белый голубь - символ мира, - отвечали ему члены редколлегии.
 Голубь - не наша птица! - отрезал полковник. - Все переделать!
 ??!
Вот так!..
Наш переводчик входил в свою комнату в Учебном центре, когда Мякишев, о чем-то говоря с Турчиным, потянулся за стоявшим на столе графином.
 Жарковато у вас. Надо чаще проветривать! - поучал Фаддей Тимофеевич.
 Здравия желаю! - бодро приветствовал полковника Олег, делая с порога страшные глаза Турчину в сторону графина, в котором была шпага (разведенный спирт).
 А, здравствуй! - Мякишев помнил фамилию Олега. - Повзрослел, молодец! - отвлекся он от стола.
Понявший все Турчин одним движением смахнул со стола злополучный графин:
 Олег, а ну-ка сбегай, поменяй воду!
Мякишев начал протестовать, говоря, мол, ничего, он и такую попьет, но его не слушали.
Оказавшись в коридоре, наш друг залетел в ближайшую комнату переводяг: надо предупредить всех, что приехал полковник.
Там он нашел только одного человека - Мишу Ломакина. Он читал книгу, сидя на кровати рядом с открытой тумбочкой. В тумбочке стояла бутылка початого коньяка и рюмка. С видом эстета на отдыхе, Миша переворачивал страницы детективного чтива мизинцем левой руки, на котором специально отращивал и холил длинный ноготь.
 Мяка приехал! - крикнул с порога Олег. - Он в комнате напротив. Давай всех предупреди!
Миша слетел с кровати, быстро захлопнул тумбочку и засуетился.
 У вас в графине вода? - рванулся к столу Олег.
Ломакин кивнул.
Махнув в запале графин на графин, наш друг выскочил в коридор. В следующую минуту, запыхавшись, он уже ставил его на стол перед полковником.
 Вот, свежая!
И тут все, включая нашего друга, что называется, «разули глаза»: стекла посудины были покрыты мутного цвета зеленым налетом. Вода в графине не менялась уже давно.
Повисла тягостная пауза, во время которой наш друг изо всех сил пытался понять, как же он так прокололся?!
 Вода здесь из-под крана течет зеленоватая. Белоруссия, болота… Но вполне пригодная для питья! А когда постоит, то становится прозрачной, - выручил Турчин.
Мякишев недоверчиво покосился на графин, но возражать не стал, как, впрочем, и пить из графина.
Выступление ансамбля состоялось этим же вечером. Большой кинозал Дома офицеров был полон. В первом ряду сидело командование Учебного центра, здесь же был и представитель Военного института полковник Мякишев, который минут пять назад как окончил зачитку приказа министра обороны о присвоении переводчикам офицерских званий.
Далее зал заполнили прикомандированные офицеры и студентки Гомельского государственного университета, за которыми в город специально посылали два армейских ПАЗа и ЛИАЗ.
Дам обещали вернуть ближе к ночи. Однако удалось это сделать лишь к обеду следующего дня: после выступления ансамбля состоялись бурные танцы, на которых командование не присутствовало. Народ разбрелся по территории городка, а собрать его оказалось проблематично.

Глава 12. ЧП в воздухе

Все хорошее быстро кончается. Но, поглядывая в зеркало и видя себя в офицерских погонах, ребята вспоминали о своем празднике.
Между тем, полеты продолжались. Иракцы уже начали бомбометание. Для этого они улетали на полигон под Могилев и на несколько часов исчезали с экранов радара.
Утром, как всегда, майор, капитан и переводчик Олег были на вышке. Один за другим иракские экипажи просили разрешение на взлет:
- Я Кайюр, смах ли биль-икляа! (Араб.)
Кайюр - позывной вышки.
Одна за другой машины уходили ввысь, получив данные о боковом ветре, азимут и эшелон (высоту). После того как бомбардировщики ложились на курс в направлении на полигон и, постепенно удаляясь от аэродрома, исчезали из зоны видимости радаров, наступала многочасовая пауза.
Три офицера спустились вниз в столовую - привезли второй завтрак.
Есть еще не хотелось, поэтому, слегка поковыряв в тарелке, переводчик вышел на воздух. Здесь был залит небольшой бетонный пятачок, огороженный треугольной скамейкой, - место для курения. Вскоре к нему присоединились майор и капитан. Они разговорились.
 Олег, а ты слышал, чего твои-то натворили? - спросил майор.
Переводчик отрицательно покачал головой.
 Сбросили бомбы на бахчи. Хорошо, что колхозников в это время на поле не было. На какое-то собрание всех увезли.
 Говорят, что перепахали там все прилично: собирать на урожай нечего! - с ухмылкой добавил капитан.
 А кто это сделал? - задал наш друг ожидаемый вопрос.
 Капитан Ахмед. Было бомбометание с одиннадцати тысяч метров. Говорит, что увидел крест (обычно на полигонах выкладывается хорошо видимый с воздуха белый крест; именно по нему должен наноситься бомбовый удар), - майор затянулся «Орбитой». - Ладно, хоть не убили никого.
 И что теперь?
 А ничего, - продолжил майор. - Вчера Ломан вернулся, вроде все уладил там с председателем. Ну, водки там, харчи, сам понимаешь.
Загорался прекрасный летний день. Было хорошо видно, как за взлетной полосой, ближе к кустарнику, важно вышагивает цапля.
 Пойду, послушаю эфир, - сказал Олег.
 Ну, давай, а я схожу постригусь. Все равно еще часа 3-4 до того, как начнут возвращаться, - решил майор.
Поднявшись на вышку, переводчик открыл окно-фрамугу. Приятно подул ветерок. От нечего делать взял в руки увесистую книгу «600 случаев нештатных ситуаций в воздухе». Книга была переведена на арабский язык и являлась плодом многодневного коллективного труда. Всю терминологию согласовали с иракцами - ведь именно для них она и писалась.
Она содержала краткие рекомендации для летчика на случай какой-либо поломки в воздухе.
Машинально полистав книгу, наш друг отложил ее в сторону и вышел на балкон. Метрах в ста от вышки увидел капитана. Он зацепился языком с женщиной, приехавшей забрать бидоны с завтраком. Их как раз и загружал боец в тентовый УАЗик.
И вдруг среди треска помех раздалось едва различимое:
 Я Кайюр, ана Тарик кейфа тсмаани, аджиб! (Кайюр, это Тарик, как слышишь, ответь! - Араб.)
Тарик вызывает вышку? - не поверил своим ушам переводчик. Все должны быть у Могилева на полигоне. А это далеко! Их ведут сейчас другие наблюдатели. Он автоматически поглядел на экран радара - разверстка мерно накручивала круг за кругом, не оставляя светящихся точек. Показалось, наверное.
 Кайюр, Кайюр ана Тарик, анди харик филь махрак аль-айман!
Теперь Тарик кричал, что у него горит правый двигатель.
 Асмаак вадых, хадди нафсак, я Тарик! (Слышу тебя хорошо. Успокойся, Тарик!) - переводчик старался контролировать свой голос.
Дрожащими руками ухватил книгу, которую только что листал. Ему не сразу удалось найти нужную страницу, но следующее действие, которое должен был сделать Тарик, это заглушить двигатель, - Олег помнил наизусть.
 Ана Кайюр, я Тарик, кейфа тсмаани, аджиб! Баттыль аль-махрак! (Это Кайюр, Тарик, как меня слышишь, ответь! Заглуши двигатель!) - заученно, успокаивая летчика, пропел наш переводчик.
 Асмаак вадых, хадыр! (Слышу тебя хорошо, выполняю!) - последовал ответ летчика.
Связь самолета с вышкой была установлена.
Но что дальше? Майор ушел и капитан тоже. И Тарика бросать нельзя! Почувствует, что связи с вышкой нет - запаникует!
На стенке висел телефонный аппарат для связи с дежурным по Учебному центру.
 Алло, дежурный, КДП вызывает штурмана полка! У нас ЧП! - выкрикнул он, услышав голос офицера.
 Что случилось? - напрягся дежурный.
 Горит самолет иностранца! Я с ним на связи!
 Вас понял! - принял дежурный, и связь отключилась.
Олег еще дважды пообщался с Тариком, прежде чем услышал, как снизу замолотили ногами военные, спешащие на КДП. Появились подполковник Ломан и капитан, по-видимому, находившийся недалеко от вышки.
 Что у вас тут происходит, товарищ лейтенант? - потребовал доложить обстановку Ломан.
 Горит двигатель майора Тарика! Но его еще нет на радаре!
 Он на связь выходит?
 Да, я передал ему, какие операции ему нужно провести в воздухе. Взял из книги.
 Переведите ему: «Здесь подполковник Ломан. Тарик, спокойно. Будете выполнять мои команды!»
Олег перевел.
Послышался ответ летчика. Голос звучал спокойно.
«Молодец, Тарик! Взял себя в руки», - подумал переводчик.
Появился майор, а следом за ним грузно ввалился начальник Учебного центра полковник Шукшин, вслед за ним и офицеры штаба.
Уяснив обстановку, Шукшин вызвал пожарную команду и машину скорой помощи.
А тем временем на радаре появилась большая размазанная точка.
 Горит! - сдавленно бросил Шукшин, и все молча стали вглядываться за горизонт, в ту сторону, откуда должен был показаться самолет.
Минут через 10-15 тягостного ожидания на горизонте показался дым, а затем и сам самолет, который уже был виден даже без бинокля.
Ломан через переводчика несколько раз выходил на связь с пилотом, и вот, наконец, горящая машина, пройдя ближний привод, появилась над аэродромом.
Зрелище было не для слабонервных. Самолет, окутанный черным дымом, снижаясь, шел на посадку. Из правого двигателя машины вырывались языки пламени.
Все стихло. Подавшись вперед, замер командир. Молчали все. Посадит или нет?
Полоса побежала под самолетом. Тарик медлил с посадкой.
 Сажай, - глухо произнес Шукшин. - Ну!
Будто услыхав приказ командира, Тарик довольно жестко грохнулся на землю. В следующий момент машина начала торможение. Раздался свист уничтожаемых шин.
 Парашют! - закричал полковник.
 Мизалля! - вслед за ним крикнул переводчик, нажав на тангенту.
Показался парашют торможения. Самолет немного развернуло - и он остановился. Но, прежде чем это произошло, к нему уже ехали машины и бежали люди.
Пламя загасили быстро. А летчика из кабины вытащил сам Шукшин.
В следующий момент Тарика уже качали на руках.
Слава Богу! Обошлось: все живы и машина цела. Резина не в счет!
Как потом оказалось, в двигатель засосало птицу.
Командировка была завершена, все задачи выполнены. Оставалось совсем немного: перегнать купленные бомбардировщики в Ирак. С этой целью началось формирование групп-перегонщиков из числа лучших офицеров части. В их число вошли: подполковник
Ломан, майор Кожеуров и несколько офицеров, с которыми Олег был знаком лично по службе в Учебном центре.
А переводчики же собирались в Москву. Им предстояло продолжить подготовку в институте.
Когда до отъезда оставалось всего лишь два дня, от командования Учебного центра поступило предложение прокатить всех желающих на бомбардировщике ТУ-22 по периметру аэродрома, на высоте круга.
- Что же вы, всех летать научили, а сами ни разу в небо не поднялись? - удивлялся начальник Центра полковник Шукшин, пилот до мозга и костей. - Давайте, кто хочет, прокатимся на месте стрелка-радиста, только сначала получите разрешение медицины.
Желающих было много, но почти половину забраковали при медицинском контроле.
Олега допустили к полету. В кабине самолета он сидел за стойкой, разделявшей его и пилота. Штурманское место располагалось внизу. Все пространство вокруг занимала радиоэлектронная аппаратура: лампочки, тумблеры, электронные платы. Оставался лишь узкий проход между креслами.
Когда ТУ, разбежавшись, начал набирать высоту, к горлу переводчика подкатил комок, который так и остался до конца полета. Голова будто налилась чугуном до такой степени, что ею было трудно вращать.
Пилот, оборачиваясь на него, улыбался. А наш друг лишь глотал слюну, ожидая избавления. Удовольствия полет не принес, и хорошо, что он длился лишь несколько минут!

Глава 13. Москва, ВИИЯ, 1973-1974 гг.

И снова институт! Он вернулся в Хилтон в комнату к Валере Коновалову. Они учились вместе на одном выпускном курсе. Вечерами ребята жарили котлеты, которые покупали по 9 копеек в ближайшем гастрономе на Танковом проезде. Котлеты всегда разваливались на сковороде. Трудно было понять, чего в них больше - мяса или хлеба?
Однажды Олегу из дома пришла продуктовая посылка. Он заранее сбегал за ней на местную почту и ждал друга, не открывая без него деревянный ящик, в полном предвкушении праздника живота. Проголодавшееся воображение рисовало неприличные картины мясных деликатесов. Когда же наконец появился Валера и посылка была торжественно вскрыта, обескураженные друзья обнаружили в ней лишь картошку и репчатый лук. Но замешательство длилось недолго: было решено пожарить картошку с луком.
Картошка весело шкварчала на сковороде, когда, привлеченные ее запахом, в комнату стали заглядывать «ходоки», скромно неся «в клюве» кто чем был богат. Одним из последних заглянул Саша Алисов, хитроватый житель ридной Украйны. Шурик любил хорошо поесть, классно готовил, особенно тушеную капусту, и все знали, что уж у кого-кого, а у него точно где-нибудь запрятан шмат сала. В конце-концов Саня не устоял и его раскрутили не только на сало, но и на мутный самогон из буряка, и состоялся редкий по накалу дружеских чувств и сытости холостяцкий ужин.
Олег был назначен старшим над всеми холостяками, проживавшими в гостинице, где лишь до 4-го этажа жили семьи.
Это налагало ряд дополнительных обязанностей. Нужно было, например, организовать утреннюю пробежку с зарядкой, ну и следить за порядком в комнатах и на этажах. Иногда их контролировал начальник курса подполковник Степанов. Человек аккуратный во всем, он и от своих подчиненных требовал того же. Они доучивались в институте уже офицерами, взрослыми людьми, немало повидавшими в жизни, и начальник курса, понимая и уважая это, больше «давил» на сознательность.
В октябре 1973 года вновь запылала война на Ближнем Востоке, и всех арабистов-выпускников немедленно посадили на казарменное положение. Это было даже забавно - оказаться в родной казарме, где знаешь все, до последнего закоулка, проживая вместе с молодежью из младших курсов.
Только такое положение продлилось недолго. Вскоре им поступила команда - продолжать учебу! Но ребята жадно ловили любую информацию СМИ, поступавшую с Ближнего Востока, живо представляя себя в «шкуре» тех, на чью долю выпала война в этот раз.
В комнатах Хилтона стояли радиоприемники и иная аппаратура, напоминавшие о тех странах, где в служебных командировках побывали ребята.
Вечерами они собирались вместе и обсуждали ход боевых действий, понимая, что в СМИ говорят далеко не обо всем, что на самом деле происходит. Они гордились первыми победами на египетском и сирийском фронтах. Ведь в этих успехах была и частица их труда! Как же им хотелось на Восток! Только приказ есть приказ - сначала диплом!
Всю позднюю осень, почти до Нового года, ждали посещения института Министерством обороны, Маршалом Советского Союза А.А. Гречко. Андрей Антонович совершил вояж по арабским странам в 1970 году, побывав с официальным визитом и в Сирии.
Нашему другу посчастливилось участвовать в качестве переводчика в его переговорах с представителями Главного командования Сирийских вооруженных сил. Это было весьма ответственно.
Но в этот раз цель его визита была иного характера.
Все знали, что у боевого маршала на женском факультете института учится «знакомая» (с некоторых пор на учебу в ВИИЯ стали набирать девушек - что же делать, если у генералов и адмиралов родятся не внуки, а внучки?!). Весь институт стоял на ушах. Ведь министр обороны мог заглянуть куда угодно!
Свой выпускной курс подполковник Степанов разделили на две части. Одна постоянно драила туалеты и терла мастикой паркетные полы в аудиториях и коридорах. Другая - несла службу в карауле. Нашему переводчику была оказана честь, и он попал во вторую группу «мужиков», которые ходили через два дня на третий в наряд начальниками караула. В качестве часовых и разводящих - обязанности службы несли слушатели младших курсов. В наряд ходили с боевым оружием и боевыми же боеприпасами к нему.
Так было не всегда. Трудно было понять, зачем нужно было боевое оружие в охраняемом заведении в центре Москвы, но приказы не обсуждают!
Посты находились по всему периметру института. Максимально «неприятным» и даже страшным постом считался самый удаленный пост на вещевом складе. Он непосредственно примыкал к территории завода. Из склада ранее было совершено несколько попыток хищения военного имущества. Особенно охотились за находившимися на складе дублеными полушубками, которые тогда были в моде.
Пост был оборудован в самом конце полутемного гулкого коридора, по которому начальнику караула следовало пройти и, добравшись до часового, проверить, как тот несет службу. По инструкции проверяющий должен был хотя бы раз в ночное время осуществить проверку. И если раньше боеприпасы были холостыми, то теперь - боевыми. Наш друг по своему опыту знал, что, как правило, забравшись в теплое место, часовой на посту засыпал. И это было опасно. Заслышав звуки приближающихся шагов, часовой, спросонья или испугавшись, мог запросто передернуть затвор автомата, а тогда - берегись! Тем более что на складе теоретически могли оказаться и чужие.
Наш знакомый ни разу не нарушил инструкцию. Сидя в своей комнате дежурного помещения за столом в ночное время, сонно таращился то на Устав караульной службы, то на портрет министра обороны, висящий на стене, а когда наступало время, шел проверять посты.
Ему было разрешено Уставом отдыхать в течение четырех часов ночью, но он почти не пользовался этим правом. В караулке было душно, и он с удовольствием покидал ее, выходя на свежий воздух.
Новогоднюю ночь с 31 декабря 1973 года на 1 января 1974 года наш друг нес дежурство начальником караула. Ночь выдалась морозная. Ртуть на градуснике застыла на отметке минус 30 градусов. Часовым выдали тулупы, которые они надели поверх шинелей. Но колкий мороз больно щипал лицо.
Особенно страдали нос и глаза. Уши все-таки были прикрыты воротником тулупа. В такую ночь нужно было быть особенно внимательным, не уснуть на посту и не переморозиться.
Сначала Олег отправился на пост у санчасти. Сразу же, за глухим забором, за территорией института находилось два жилых дома. Все окна домов были освещены. Он невольно замедлил шаг, наблюдая за праздничной суетой. В домах горели в гирляндах елки, сновали люди, слышались звуки музыки.
Он шел по очищенной от снега дорожке, больше напоминавшей туннель: слева и справа в человеческий рост поднимались белые сугробы. Снег переливался и мерцал искрами. Зайдя за угол санитарного здания, начальник караула увидел часового. Привалясь на сугроб и держа автомат в руках, часовой спал. Олег почти подошел к нему вплотную, когда тот вскинулся:
 Стой, кто идет?!
 Начальник караула! - и он назвал пароль. - Почему спите на посту?
 Да я так, только чуть…
 Замерзнете, если спать будете. Почему автомат в руках? Не играть оружием! Автомат на плечо! - скомандовал наш знакомый.
Пройдя остальные посты и вернувшись в караульное помещение, он сбросил шинель и присел на кушетку, откинувшись к стене.
Наступало время менять часовых. Сержант-разводящий и новая смена караульных топтались в коридоре, одеваясь и ожидая инструктажа.
 Держите оружие на плече. Не трогайте предохранитель. Больше перемещайтесь. Не стойте на месте - холодно! - инструктировал их Олег.
Минут через двадцать послышались шаги возвращающихся с постов часовых. Их вел сержант.
Запустив людей в караульное помещение, наш друг, повернувшись спиной к группе, сделал несколько шагов по направлению к пирамиде с оружием, намереваясь ее открыть. В этот момент он услышал клацанье автоматного затвора у себя за спиной.
Начиная поворачиваться в сторону звука, он увидел пламя автоматной очереди и удивленные глаза курсанта. Тугой воздух пронесся очень близко от лица, и на долю секунды Олегу показалось, что его зацепило.
В следующий момент он подскочил к часовому, схватил одной рукой за автомат, уводя его в сторону от себя и людей, а другой рукой изо всех сил двинул парня по лицу. Через мгновенье автомат был в руках у Олега.
Часовой, а это был тот самый парень, которого наш друг застукал спящим на посту у санчасти, сидел на полу.
Все произошло за считанные секунды на глазах у изумленных сержанта-разводящего и еще двух часовых, вернувшихся с постов.
Отдыхающая смена даже не проснулась. Но пороховая гарь не оставляла сомнения в том, что произошло ЧП. Наступила тревожная тишина.
Собрав оружие у остальных и заперев его в пирамиде, вдвоем с сержантом они нашли три пулевых отверстия в мешках с песком (пулеулавливателях) и три еще теплых гильзы.
Слава Богу, все были живы!
 Почему стреляли? - допрашивал он в присутствии сержанта трясущегося часового.
Это был курсант-китаист 3-го курса института.
 Хотелось поскорее согреться, избавиться от оружия... Я не стрелял!.. Я, разряжая автомат, произвел контрольный спуск... Забыл отсоединить рожок! - оправдывался тот.
 Отстраняю вас от дежурства! Следуйте в казарму и находитесь там неотлучно до вызова!
Дождавшись, когда часовой уйдет, наш друг обратился к сержанту:
 Как думаешь, не врет?
 А какой смысл ему стрелять? Попутал порядок разряжения автомата!
 Ну что ж...
Однако ситуация была далеко не стандартная.
 Товарищ полковник! - докладывал дежурному по институту. - У меня в карауле стреляли!
 Убитые, раненые есть? - вскинулся тот.
 Нет. Ошибка при разряжении автомата. Самовольные действия.
 Ладно, завтра разберемся, - облегченно вздохнул, успокаиваясь, полковник.
На следующее утро первым в карауле появился начальник курса подполковник Степанов:
 Что произошло? Говори скорее, пока не пришли дознаватели!
 Курсант замерз на посту. Когда его привели в тепло, хотел поскорее избавиться от оружия. Не дойдя до пирамиды, стал на ходу разряжать автомат, но забыл отсоединить рожок. И выстрелил очередью, произведя контрольный спуск.
 А что потом?
 Я отобрал у него автомат.
 Как?
 Ну, как... Ударил по лицу и отобрал...
 Не вздумай об этом говорить дознавателям. Скажи, что приказал отдать автомат тебе, и он отдал! Понял?!
 Понял! А сам он что скажет?
 То же самое. Я уже его видел, и он мне все рассказал.
 А на лице у него ничего нет?
 Есть немного, на подбородке, но незаметно. Ты ж у нас аккуратист! И еще прошу тебя - не топи парня!
Степанов едва успел исчезнуть, как появились дознаватели: группа из трех офицеров, под руководством полковника, нового заместителя начальника Восточного факультета.
Всех участников происшествия рассадили по отдельным помещениям и допрашивали с пристрастием:
 Вы допустили какое-нибудь действие в отношении своего подчиненного, которое могло бы быть расценено как издевательство? - допытывался полковник.
 Нет, никаких действий, оскорбляющих курсанта, я не допустил!
 Ну, может быть, вы его обозвали как-нибудь или посмеялись над ним?
 Нет!
 А как вам удалось отобрать оружие?
 Приказал отдать.
 И он отдал?
 Да.
 Что конкретно вы сказали при этом? Дословно!
 Стоп! Отдать оружие!
 Ну, ну... - не поверил полковник.
Олег чувствовал себя абсолютно опустошенным. Если честно, то он и сам хотел бы понять, как такое могло с ним случиться. Все это было весьма некстати - через несколько часов у него было назначено свидание с глазастой длинноногой девчонкой, при мысли о которой щемило сердце.
Но всему бывает конец и экзекуциям тоже. Забрав его письменные объяснения, полковник-дознаватель удалился, уведя за собой сопровождавших его офицеров.
Сдача дежурства и личного оружия затянулась надолго. Пришлось разбирать и чистить пистолет.
Когда он вышел за ворота института, до назначенного свидания оставалось чуть более часа. Он решил не переодеваться, а так и ехать в форме. До Бауманской, места их встречи, на трамвае можно было доехать минут за 10-15.
Так и случилось. Коротая оставшееся время, решил постричься в парикмахерской у метро. Но, зайдя внутрь, увидел приличную очередь.
Вернувшись на улицу, остановился у газетного киоска и стал разглядывать обложки журналов. Теперь, никуда не торопясь, вдруг почувствовал, как устал от бессонной ночи и всего того, что с ним произошло за последние сутки. Хоть он и сопротивлялся, но настроение было поганым.
- Да отстаньте вы, дайте пройти! - услышал он на пятачке у метро девичий голос и чей-то дружный гогот. - Отдай!
Обойдя киоск и выйдя к метро, наш знакомый увидел, что к молодой девушке пристают двое подвыпивших парней. Один из них на глазах у прохожих тянул из ее рук сумочку.
Странно. Кругом было много народа, но происходящее никого не волновало.
В два прыжка Олег оказался рядом с парнями, размахнулся и с удовольствием, вкладывая в удар все неудачи прошедшего дня, залепил в ухо одному из них. Парень полетел в одну сторону, а наш знакомый - в другую, не удержавшись на скользкой, отполированной ногами прохожих площадке.
Такого вмешательства оказалось достаточно. Хулиганы сделали ноги. А наш друг, поднимаясь с земли, краем глаза увидел военный патруль, стоявший у входа в метро и внимательно наблюдавший за его действиями.
«Этого еще не хватало», - подумал он и, нахлобучив фуражку, попытался затеряться в толпе сошедших с трамвая людей.
 Товарищ майор! Вас просит подойти товарищ капитан! - догнал его патрульный солдат-узбек. Он спутал воинское звание, увидев на его погоне одну звездочку.
«Вот, блин!» - сегодня явно не его день!
В помещении полукруглой станции метро «Бауманская» располагалась комната патруля. Туда его и увели. Началось еще одно дознание:
 Ну что вы творите, товарищ младший лейтенант? Людей бьете! Что об армии подумают? - спрашивал начальник патруля.
Патруль не был городским. Капитан с черными петлицами был явно или из Академии химической защиты, или из Академии бронетанковых войск. Такому еще можно было что-то объяснить. К счастью, этого не потребовалось вовсе. В патрульную ворвалась девушка, которую он защитил некоторое время назад, и повела себя так энергично, что нашего друга тут же отпустили.
Едва успев купить цветы, он бросился на выход из станции метро.
Она была уже там. В сером длинном пальто и пушистой шапке. Огромные черные глаза. У него перехватило дыхание:
 Ну, здравствуй!
 Здравствуй, а куда мы пойдем?
 Знакомиться с твоими родителями! - неожиданно для себя выпалил он.

Глава 14. Только раз бывает в жизни встреча...

Итак, оставался лишь год учебы, а потом на Восток.
Он поедет сначала в Северный Йемен, а потом в Ливию. Надолго.
Только прежде он повстречает ее, свою любовь, и время разделится на «до» и «после».
Как только старшекурсники вернулись в Военный институт, за них взялись всерьез. Заработали все службы и отделы вуза. Отдел кадров требовал от них то фотографии в офицерской форме, то заполнить какие-то формы, то переписать анкеты. Все понимали - близится выпуск.
В институте вскоре появятся представители различных ведомств и служб. За глаза их называли «покупщиками». К их приходу все личные дела на выпускников должны были приобрести законченный вид.
Начались регулярные тренировки выпускников в парадной форме на строевом плацу - прообраз грядущей церемонии выдачи дипломов. Тренировались со знаменем части и без него.
Если же знамя выносили, то его сопровождала «бравая тройка» офицеров строевого отдела во главе с капитаном по прозвищу Мцыри (за ярко выраженные черты лица кавказской национальности). Мцыри, худощавый офицер, на котором чудно гляделся непонятно откуда взявшийся животик, нес знамя института так, будто шел в наступление на врага, с неминуемым летальным исходом.
Не остался в стороне от общей суеты и политотдел, выступив с предложением о создании на выпускном курсе офицерского хора. Это был чистый дурдом.
- Амба, Василий Иванович, - говорили об этом решении друзья, вспоминая известную фразу из знаменитого фильма «Чапаев».
По общему мнению выпускников, только в горячечном мозгу отцов-командиров могла возникнуть подобная мысль.
Первое выступление хора планировалось на День комсомола, в октябре, т. е. уже через 1,5 месяца. Там хор, по плану командования, выступит с классическим произведением Глинки. Это притом, что в большинстве своем исполнители вряд ли имели достаточно шансов спеть хоть что-нибудь в своей жизни, даже под гитару.
Когда генералу Баско (Косте) доложили, что среди участников хора трудно выделить поющих первым голосом от поющих вторым, то он, как истинный командир, все решил просто:
 Рассчитаться на первый-второй! - скомандовал генерал, выстроив хор. - Первые номера поют первым голосом, а вторые - вторым!
 ??!
Для тренировок всех участников офицерского хора, в числе которых был и наш знакомый, сгоняли в клуб, выстраивая на сцене в две шеренги.
В пустом актовом зале в гордом одиночестве сидел Костя. Весь его вид являл твердую уверенность в успехе предприятия.
С хором мучились два курсанта с музыкальным образованием. Один из них подвизался дирижером-руководителем, другой аккомпанировал на фортепиано.
Регулярно повторялось одно и то же: музыка начиналась, хор открывал рты, но звука не было. Каждый надеялся на соседа. Затем музыкальное вступление начиналось заново.
Накануне Дня комсомола была объявлена праздничная программа: выступление офицерского хора, официальная часть, а затем танцы.
Дамам из профильных институтов были разосланы соответствующие приглашения, которые, недолго думая, написали на открытках, купленных в ближайшем киоске.
В праздничный день, сразу после строевой подготовки на плацу, к нашему переводчику подошел замполит факультета полковник Мякишев:
 Хорошо выглядишь! - похвалил его Фаддей Тимофеевич. - Сегодня на торжественной части будешь выступать!
Это не входило в его планы. Олег хотел улизнуть из института сразу после выступления хора. Друзья по Хилтону должны были ждать его в ресторане «Золотой Колос» у Крестьянской Заставы. В тот вечер в ресторане выступал их знакомый певец по кличке Цыган - абсолютный блондин. В момент выступления он нередко давал «петуха», если был не в настроении или пьян.
Олег попытался возразить Мякишеву, но тот был непреклонен.
...Сегодня, по прошествии многих лет, он с благодарностью вспоминает тот день и твердость Фаддея Тимофеевича. Получалось, что именно ему он был обязан встрече, которая бывает лишь раз в жизни.
Он увидел ее с подругой на входе. Впрочем, не только он один заметил ее - эффектную, стройную, с огромными темными глазами. Скромное платье лишь подчеркивало ее красоту. Сердце екнуло, но он постарался взять себя в руки.
 Ты только погляди, какая девушка! - повернулся к нему Миша Абрамов. - Я бы на твоем месте занялся! Мишка к тому времени уже успел жениться.
Олег не помнил отчетливо, что было потом: как пел хор, как он выступал со сцены во время торжественной части. Помнил только, как пригласил прекрасную девушку на танец и неуклюже в сапогах выделывал кренделя под быструю ритмичную музыку.
Помнил, как вместе со своим однокурсником Сашей Ивановым провожал ее домой. Навсегда останется в памяти, как было ему одиноко без любимого Чижика, милой девчонки, в которую он влюбился сразу, но до последнего медлил со звонком, не веря своему счастью.
А еще он на всю жизнь запомнил их волшебные встречи зимой у метро «Сокол». Она появлялась всегда вовремя и все же неожиданно, в белом полушубке и капюшоне, глазастая, худенькая и ослепительно красивая.
Падал крупными хлопьями снег, уносивший из его жизни одинокую зиму 71 года.
«...На Садовом кольце никаких нет садов, только вечером, вечером, вечером...»
Москва, май 2009г.