Здравствуйте, Анна Константиновна

               

Август был  дождливым.  Иногда сквозь тяжелые серые тучи проглядывало солнышко, и тогда Генке казалось, что, наконец-то, заканчивается  и   серая полоса его жизни, но день-два -  небо снова обволакивало тучами, и вновь начинал моросить противный дождь, время от времени переходящий в ливень.
Стоя у окна, Генка вглядывался в унылые улицы, стараясь выждать момент, когда можно будет проскользнуть мимо матери и оказаться на свободе. Но сделать это было не так легко. Мать взяла отпуск и сидела дома, строго следя за тем, чтобы сын готовился к экзаменам. Экзамены Генке надоели еще в школе. Он еле-еле закончил девятый класс, до этого два раза оставался на второй год: первый раз еще в начальной школе, и это было для всех шоком, ведь в началке никого не оставляли. Но Генка пропустил большую часть занятий, прогуливая с компанией ребят постарше, а родители, занятые   работой,  упустили его, и как итог - второй год в третьем классе. Второй раз Генка остался в седьмом. Это его нисколечко не смутило: Генка чувствовал себя героем среди одноклассников, которые были младше него года на два. Учителя стонали от его поведения и учебы, но сделать ничего не могли. Надо было дать ему возможность получить аттестат хотя бы девятого класса, а потом отпустить на все четыре стороны. Одним словом, вытянули тебя - теперь уходи. Уж десятый класс, если вдруг решишь прийти, ты точно не окончишь! Генка это прекрасно понимал и пользовался тем, что школа ОБЯЗАНА дать ему среднее образование, пусть и неполное.  Он и не старался получить аттестат, старались родители и, соответственно, учителя. А Генке было все равно. Он мечтал поскорее отделаться от  всех, пойти работать в автомастерскую ( уж в машинах-то Генка разбирался, друг Серый его научил) , снять квартиру и пожить отдельно от родителей. Сам себе хозяин - чего еще можно желать! Но родители были другого мнения и настояли на том, чтобы сын поступал в колледж.
- Надо иметь хоть какую-то специальность, - бубнил отец,- я вкалываю не для того, чтоб ты гайки закручивал на чужих машинах и ходил бы в чернорабочих. Получи специальность и делай потом, что хочешь. Дурак, потерпи еще три года, а потом сам командовать будешь. Хоть какое-то образование!
И вот теперь Генка готовился к экзаменам. Вернее готовились родители, а он только делал вид, потому что после встречи отца с одним из членов приемной комиссии, перед Генкой выложили готовые ответы на тесты и пригрозили:
- Зубри, олух! Хоть что-то ведь должен написать. Иначе прямая дорога тебе в наши доблестные войска. Заберут же осенью!
 Генка сидел в своей комнате и притворялся, что учит. Все равно ведь заплачено, чего париться-то! Он был уверен, что действия отца возымеют успех, и оказался прав.
Колледж Генке понравился. Здесь было больше свободы, чем в школе, и студенты считались не детьми, которых надо не только учить, но и воспитывать, а взрослыми людьми, сознательно сделавших свой выбор и желающих получить специальность.  А значит, и отношение к студентам было несколько иное. Из всего, о чем говорили директор и преподаватели  на первом же общем собрании первокурсников, Генка понял  только одно: как бы ты не учился, главное - сдать сессию. Ну, а сессия у него в кармане, в конце концов, есть родители,  да и сам он умел убеждать, кого наглостью и нахрапом, кого- слезами и жалостью к себе. Все же люди, и подход есть к каждому!  Тем более, что и знакомый член приемной комиссии, молодой преподаватель математики, в первый же день подошел к нему, похлопал  по плечу и сказал:
- Ну, Мареев, ты в моей группе! Я за тобой приглядывать буду, так что учись, не позорь меня.
Генка чихать хотел на препода, но наивно вытаращил глаза и закивал головой:
- Конечно, Павел Михайлович. Я сам хочу учиться.
В первый же месяц занятий Генка нашел подход почти к каждому из преподавателей. Учиться ему не хотелось, да и не любил он этого, зато знал, что биологичке достаточно скачать с интернета доклад по теме и сдать; преподаватель иностранного языка снисходительно относилась к тем, кто помогал ей оформлять кабинет; математику он списывал у девчонок, а старая преподавательница физики, чтоб не портить себе нервы, и так ставила тройки, лишь бы ходил и делал вид, что работает. Сам Генка считал, что учиться он начнет со второго курса, когда пойдут предметы по специальности, а первый курс, состоящий из предметов школьной программы, ему не нужен, он сыт по горло школой и всем, что с ней связано. Только вот с преподавательницей литературы было что-то не так: кабинет оформляла сама, на День учителя взяла только цветы, от подарка тактично отказалась, а когда Генка принес ей большую коробку конфет и оставил на столе, она на перемене  угостила конфетами всю группу. Генка кипел от злости, глядя на довольные лица одногруппников. Пытался Генка и ей принести доклад. Скачал с интернета, купил файлик и принес на занятие. А она не взяла, сказала, что доклад нужно выучить и, пользуясь им, пересказать.
- Тыкать на кнопки компьютера может и пятилетний ребенок, а мне нужны твои знания. Когда будешь готов отвечать тему, тогда и принесешь,- сказала она и вернула Генке файл с листочками.
Вот тогда-то Генка и сорвался в первый раз.
-Овца!-крикнул он.- Да на фиг мне твоя литература.  Трудно взять и крестик у себя там поставить, что тема сдана. Все равно ведь поставишь, когда время придет, куда денешься!
Аудитория застыла, а она даже не возмутилась, только посмотрела на Генку внимательно и задумчиво произнесла:
- Да нет, с «овцой» ты пожалуй промахнулся. Была бы « овцой», так у тебя все темы уже сданы были бы. Нет, не « овца», может, « змея» или еще что-нибудь в этом роде?
С тех пор началась их вражда. Не проходило ни одного занятия, чтоб Генка не старался хоть немного вывести ее из себя. Вокруг него сплотилось несколько человек, которые смотрели ему в рот и поддакивали каждому слову, но ничего не получалось.  Литрушка, как они называли преподавателя, не поддавалась на провокации и просто не обращала на их хамские реплики внимания. Лишь время от времени, внимательно глядя в журнал, она удостаивала их одним и тем же вопросом:
- Мареев, Кошкин, готовы сегодня отвечать? А ты, Сомов?
В ответ компания , развалившись за столами, весело отвечала:
- Нет,  Анна Константиновна, в другой раз.
Только однажды Генке удалось-таки вывести ее из себя.  Учился в их группе мальчик. Преподы его почти не спрашивали, принимали у него доклады и выводили в журнале оценки. После перенесенной в детстве какой-то инфекционной болезни, мальчишка стал каким-то не таким: с памятью что-то не то было, да и заикался сильно. Куратор, Павел Михайлович, как-то воспользовался случаем, когда Витьки этого в группе не было, и попросил всех быть с ним помягче ; сказал, что парень болен и даже назвал как-то болезнь.  Генка название не запомнил, зато понял, что в группе есть бесплатный клоун, которым можно помыкать и над которым можно посмеяться.
В тот день Витька опоздал. Лекция шла уже минут двадцать; Анна Константиновна увлеченно что-то рассказывала, объясняла. Генка даже заслушался. Умела Анна Константиновна говорить, причем все время связывала литературу с современной жизнью, приводила примеры,  спрашивала у ребят их мнение и просила поставить себя на место героев произведений и сказать, как бы они поступили в той или иной ситуации и почему. И вот именно в такой момент дверь осторожно приоткрылась, и в аудиторию заглянул Витя. Он оглядел всех и по-дурацки засмеялся.
- Авт-т-т-тоб-б-буса не б-б-было,- весело пояснил он и зашагал к своему столу.
- Д-д-д-да ты че, пр-р-р-ридурок?- радостно завопил в ответ Генка,- Анна Константиновна, вот ведь живут уроды! Какая от них польза?
 Кто-то засмеялся; Витька никак не отреагировал на Генкин вопль. А вот на Анну Константиновну страшно было смотреть. Она побледнела, потом ее лицо покрылось пятнами, а глаза раскрылись так, что, казалось,  сейчас выскочат из орбит. Анна Константиновна взяла со стола журнал и протянула его Витьке.
- Югин,- произнесла она, едва сдерживаясь, - если тебе не трудно отнеси, пожалуйста, журнал на кафедру, нам он сегодня больше не нужен.
Когда Витька скрылся за дверью, Анна Константиновна повернулась к Генке.
- Ты,- тихо протянула она,- подонок! Ты над кем смеешься? Над больным!? А сам уверен, что у тебя в жизни все хорошо будет? Что сам здоровым будешь, детей здоровых родишь? Ты, что ли , идеальный? Он хоть к чему-то стремится, что-то пытается сделать. Да, у него мало что  получается, но он старается! А ты? Ты-то кем в этой жизни будешь? Подлец и лоботряс, хоть и здоровый. Какая от тебя польза? Привык жить на деньги родителей и думаешь, что таким, как ты, все позволено? На что ты надеешься?
Ее всю трясло. Генка, хоть и чувствовал, что сморозил что-то не то, сдаваться не собирался. Он уже хотел сказать этой  Литрушке, что она достала его своими нравоучениями на темы морали и нравственности, что пусть она не выпендривается, как миленькая возьмет в итоге то, что принесут, и в зачеточке распишется, но не успел. В конце аудитории грохнул стул и раздался голос Васьки - боксера:
- Анна Константиновна,  не обращайте  на него внимание, успокойтесь. Он же отморозок. А ты, если еще раз вякнешь, получишь по полной. Надоел уже всем! Не хочешь учиться- скатертью дорожка. Другим не мешай.
И Генка промолчал. Ваську он побаивался и не имел желания знакомиться с его кулаками.
Шло время, приближалась зимняя сессия. Генка, после случая с Витькой, на занятиях  Литрушки сидел тихо, но принципиально отказывался отвечать.  Сессию Генка всеми правдами и неправдами старался сдать: кого-то брал на жалость, рассказывая о своих несуществующих болячках, мешавших ему учиться; другим клятвенно обещал взяться за ум; третьи просто рисовали ему «тройки», лишь бы он прекратил ходить за ними по пятам и выпрашивать оценки. И все же после сессии у него было четыре « хвоста» и срок пересдачи до начала летних экзаменов. Три предмета Генка « пересдал» быстро. Приходил папа, говорил один на один с преподавателями, и Генкина зачетка пополнялась «тройками» и подписями. Правда, однажды пришлось дойти до « верхов», так как преподаватель истории заартачилась. О чем папа говорил с начальством, Генка не знал, но на следующий день историчка, не глядя на Генку, молча швырнула ему на стол зачетку, а глаза у нее при этом были красные, опухшие. Генке даже жалко ее стало: поставила бы сразу, чего цену себе набавляла. А так осталась без ничего да и влетело ей, наверное. Пытался папа и к  Литрушке подойти. Пошли они с мамой за день до этого в ювелирный, выбрали браслет, упаковали его в бархатную коробочку, и отправился папа в колледж. Поймал   Литрушку в коридоре. Стал ей что-то объяснять, то да се, а она оглядела папу с ног до головы, взгляд задержала на коробочке и спросила:
- А это что?
Папа объяснил, что не надо ничего плохого думать, что это ей за труды,  небольшой презент, а она только усмехнулась:
- Вы что, думаете, что я себе купить ничего не могу? Считаете меня нищенкой с моей зарплатой? Знаете что, подарите это жене, ей будет приятно, а я только от мужа такие вот коробочки принимаю на праздники.  И что касается Вашего сына… выучит хотя бы минимум вопросов- получит зачет. А без знаний пусть не подходит.
Снова пошел папа к « верхам». Но ничего не получилось. Пригрозить увольнением не могут- не за что, а нервы у нее, как канаты, все выдержит. Так и ходил Генка до конца мая с «хвостиком» по литературе.  Даже справки о несуществующих болезнях не помогли, которые мама у знакомого кардиолога достала. Но Генка твердо решил: учить не буду! Буду стоять до конца! С одногруппниками он уже почти не общался. Компания их распалась, товарищи оказались хлипенькими. После первых же двоек учиться начали, даже сели подальше от Генки. И все из-за этой  Литрушки ! Генка теперь ненавидел ее. Правда,  в глубине души он понимал ее правоту , но дело пошло на принцип, и сдаваться Генка не собирался: не хотел опускаться в глазах одногруппников да и в своих собственных до уровня зубрил -«ботаников».
На пересдачу к  Литрушке Генка пошел с мамой. Отец наотрез отказался снова встречаться с этой, как он сказал, « стервозной бабой», которой совсем не жалко ребенка и благодаря которой великовозрастное дитя может в скором времени пополнить ряды доблестных вооруженных сил. Правда, папа хитрил. На этот счет  тоже было все заранее обговорено, но папа не хотел раньше времени радовать сына. Да и деньги лишние тратить не хотелось, пусть уж лучше выучит, подлец, хоть что-то и ответит, и пусть она подавиться, стерва!
Мама с утра была какой-то нервной, взвинченной. В отличие от папы она всегда терялась при разговоре с незнакомыми людьми, а чтоб кого-то о чем-то просить и пытаться всучить конвертик - это для нее было равносильно самоубийству. Мама очень боялась криков и угроз; ей было стыдно до слез класть кому-нибудь с карман или сумочку деньги, и поэтому Генке, который шагал с независимым видом рядом с матерью, было ужасно жаль ее. Он проклинал все на свете и в первую очередь  Литрушку, которая сейчас посмеется над мамой, наговорит ей про сына гадостей и выставит из аудитории. « Убью стерву,- думал Генка, проходя по коридору ,- пусть только посмеет маме что-нибудь сказать  не так или голос поднять!».
 Литрушка сидела в пустой аудитории и смотрела в окно. На столе перед ней лежал раскрытый журнал, ее ненавистный  Генке блокнотик, куда ставились плюсики за сданные темы, и листок ведомости. Она повернула голову на скрип открывающейся двери и, увидев Генку с мамой, кивнула на стоящий рядом стул:
- Проходите, садитесь. Здравствуйте!
-Здрасьте,- пробурчал Генка, плюхаясь на стул и вытягивая ноги.
А мама только кивнула и застыла у двери, переминаясь с ноги на ногу.
- Встань! Уступи матери место, ты, я думаю, и постоять можешь. А еще лучше, сядь куда-нибудь и повторяй, пока мы с твоей мамой побеседуем. Честно говоря, не ожидала я такой встречи.
- А чего повторять-то?- нагло спросил Генка.
Мама сжалась, плечи ее поникли, а лицо мелко-мелко задрожало. Анна Константиновна мельком посмотрела на нее.
- Выйди, Мареев. А мы с твоей мамой поговорим.
-А че сразу «выйди»! Я не мешаю!- Генке очень не хотелось оставлять маму одну.
- Выйди!- в голосе  Литрушки послышались жесткие нотки, и Генка решил не искушать судьбу, тем более, что и мама смотрела на него умоляюще.
Он прохаживался по коридору минут двадцать. Мама все не выходила, и Генке очень хотелось приложить ухо к плотно закрытой двери ( авось что-нибудь и услышит), но у соседней аудитории толпились студенты , и он томился в неведение, измеряя шагами длинный коридор.
Наконец дверь приоткрылась и мама вышла.
- Ну что?-тяжело дыша спросил Генка,- Все нервы она тебе измотала? Мам, ну чего ты?
Но мама только махнула рукой в сторону аудитории и каким-то не своим, сдавленным голосом произнесла:
- Зайди! А я пойду, мне на работу  надо.
Генка смотрел ей вслед, пока она медленно шла по коридору и спускалась по лестнице, потом с шумом распахнул дверь в аудиторию:
- Звали, Анна Константиновна?
Литрушка   посмотрела на Генку. Он занервничал: слишком внимательно и долго рассматривала она его, как будто о чем-то размышляла.
- Забирай свою зачетку и уходи.  А потом, когда сессия начнется, просто передай ее с кем-нибудь , я подпишу, а сам лучше не появляйся, а то передумаю,-наконец произнесла она и протянула Генке серенькую книжицу.
Душа Генки не просто запела, взвыла от радости.
- Ну, спасибочки,-  кривляясь, пропел он,- я же говорил, что поставите. Да ладно, Анна Константиновна согласитесь, что жить проще надо, без этих всяких высоких материй. До свиданья!
- Жаль мне тебя, Мареев,- произнесла  Литрушка, и Генка уловил в ее голосе какие-то новые для себя нотки: жалость, грусть, снисходительность и еще что-то, чего он не мог понять,- да что говорить. Все равно не поймешь, иди!
« А чего понимать-то,- думал Генка, перепрыгивая со ступеньки на ступеньку и направляясь к выходу,- такая же, как и все: конвертиком помахали перед носом- так сразу и зачет в кармане, а на следующий приходить даже не надо. А еще строила из себя высоконравственную мадам! Интересно, сколько же ей папашка  мой отвалил?»
Домой он пришел ближе к вечеру. Папа  смотрел телевизор, а мама  была на кухне.
- Что так поздно?- спросила она, присаживаясь к столу.- Как там у тебя, нормально?
- Еще бы! Даже сказала, чтоб на зачет не приходил, зачетку надо будет с кем-нибудь передать и все. Мам, сколько же вы ей всунули?
Мать , как и  Литрушка, внимательно посмотрела на Генку.
- Много, Ген. Только вот не взяла она. Господи, как же мне было стыдно! За тебя, за себя!.. И знаешь, что она мне сказала? Сказала, что ей жаль меня. Она-то ведь с тобой мучается только год, а мне всю жизнь придется!
Мама закрыла лицо руками. Ее плечи затряслись мелко-мелко, а Генка все стоял над ней и молчал. Никогда еще он не чувствовал себя таким униженным; его, как будто, оплевали с ног до головы, ткнули лицом в грязь. Еще совсем недавно он чувствовал себя героем, королем, а все остальные были никем, признающими только силу или деньги. Почему она не взяла?! Никогда еще Генка не чувствовал бы себя таким ничтожеством! Его пожалели! Вернее, их с мамой пожалели! Как же тяжело и обидно было это сознавать! Он-то думал, что победил Литрушку в их противостоянии, ведь все сложилось так, как он и хотел, но оказалось, что его победа была равносильна поражению. Противник его  ПО-ЖА-ЛЕЛ, как жалеют дитя неразумное или смертельно больного, поэтому и поставил оценку, а не просто для того, чтоб отделаться от нерадивого надоедливого студента.
- Молодец, сынок,- прозвучал над головой голос папы. Отец подошел к холодильнику и достал оттуда бутылку пива.- Закончили мы с этой стервой. И деньги сохранили. Не все же им давать. И так зарплату получают, пусть отрабатывают!
Генка посмотрел на отца тяжелым взглядом и, ничего не ответив, прошел в свою комнату. Долго стоял у окна, вглядываясь в тусклый свет фонарей. Что-то надломилось в душе, что-то изменилось.. Перед глазами стояло  лицо Литрушки, но ненависти к ней Генка почему-то уже не испытывал. Было что-то другое, но никогда Генка не признался бы даже самому себе, что это что-то называлось просто « совестью».
Первое сентября было теплым и солнечным.  Во дворе колледжа, нарядно украшенного шарами и плакатами, толпились преподаватели и студенты. Смех, песни из выставленных из окон аудиторий динамиков, веселые разговоры - но все это Генку не привлекало. Он стоял за оградой, выискивая кого-то глазами.  Преподаватели его раздражали: нарядно одетые с цветами в руках, они переговаривались и улыбались студентам. Неподалеку Генка увидел Павла Михайловича. Тот стоял рядом с группой первокурсников и что-то говорил им со строгим выражением лица. « Опять кому-то мозги парит,- подумал Генка,- говори, говори! Знаем мы вас! Надо учиться, не прогуливать, а то повылетаете! Как же… Жить-то всем хочется. Только одна не от мира сего среди вас и оказалась».
Генка  долго не мог найти ее среди преподавателей и, только когда все направились в здание, увидел знакомую фигуру. Расталкивая студентов, он ринулся за ней и, догнав почти у самых дверей, протянул  букет цветов:
- Здравствуйте, Анна Константиновна!