Вечером с работы она обычно любила ходить пешком. Идти не далеко, всего три остановки, а потом минут пять через дворы старых хрущевских пятиэтажек. Начало лета, еще нет этой изнуряющей городской жары, но уже есть то детское ощущение счастья от того, что вот оно пришло, лето. Да, она еще не забыла, что это такое, ей всего тридцать два и старость со всеми сопутствующими проблемами еще далеко.
Лето. Тепло. Ветерок. Хочется чистого, оттуда, из давно забытого времени, беззаботного, детского счастья. Вот детская площадка. Классический грибок, турник, лавочка….. Все как-то не то. Качели!!! «Даже страшно представить, сколько времени я не качалась», - подумала она и как в те далекие времена влезла на сидение. Толчок ногой - качели пошли назад, потом вперед, и она вспомнила. Как огромный водопад воспоминания обрушились на нее, и она качалась все глубже и глубже увязая в них….
Вот она уже в знакомом старом дворе, вот их шустрая компашка дворовых ребятишек, и они как всегда шумно спорят, кто сегодня будет качаться на этих высоких, местами облупившихся и, конечно, немного скрипящих качелях. А спорят они потому, что они все знают и снова хотят попасть в этот двусторонний мир куда можно попасть только на этих старых качелях. Но сегодня ее день и, признав это, все помаленьку притихают. Она подходит к качелям, незаметно гладит рукой их опоры и садится на затертое, из деревянных реек сидение. Толчок ногой, пара движений на раскачку, знакомый хрустальный звон в ушах, и она привычно летит в объятья теплого, мохнатого, смеющегося, огромного медведя!
- О! Кто это?! – смеясь говорит он. - Здравствуй дорогая, давно не виделись…
- Хочешь ягодку? – тут же с соседней ветки пропищала белочка, приветливо помахивая хвостом… Чувство простого детского счастья заполняло ее целиком без остатка. Забывались все трудности, непонимания и проблемы. Здесь их никогда не было. Здесь ее любили и всегда ждали.
Но качели всегда возвращались назад, хрустальный звон, и она снова оказывалась в своем дворе, пролетая мимо знакомых лиц. Летела назад и хрустальный звон говорил о том, что она вошла в противоположный мир. Как и все она не любила его. Здесь всегда было темно, неуютно, иногда страшно и всегда до одури тоскливо. Здесь тебя никто не ждал, не разговаривал с тобой. Если и обнимал, то холодными склизкими щупальцами. В основном с той стороны возвращались с мокрыми спинами, и ходили слухи, что где-то мальчик однажды слез с качелей седой, после этого он ушел, никому ничего не сказав, и вообще его с этого дня видели крайне редко. Возможно, это была легенда, но о ней никогда не забывали, как и о том, что нельзя сильно качаться в качели–лодке. Она слишком большая, и хрустальный звон будет звоном разбившегося мира, в который не будет возврата…
Ах, какое это было странное и волшебное время - детство. Она вернется в Париж, в Вену, к мужу которого полностью содержит, но в сказку уже не вернется никогда. Никогда ее не прижмет к мохнатой груди большой бурый медведь, никогда она больше не услышит хрустальный звон в ушах. Она плакала. Слезы разъедали щеки, а качели качались замирая, и рядом с ними так же медленно замирал маятник ее жизни, жизни без сказки.
Но тут в голове раздался такой забытый звон, и она качнулась к нему сильнее еще и еще, с возрастающим стремлением….