Веслав Мысливский. Трактат о лущении фасоли 9-2

Константин Кучер
Но через какое-то время он снова прислал письмо. И - то же самое. Я приглашаю и когда. На что я ему отправил открытку с пейзажем, мол, благодарю, с уважением, с  самыми добрыми мыслями, но пока отложим всё это до того, как у меня будет посвободнее. Но отговориться не удалось. Он присылал письмо за письмом и в каждом всё так же приглашал меня. В одном из писем сообщил мне свой телефон и попросил у меня мой, мол, охотно бы позванивал, хоть изредка. Отказать, вроде как, и нельзя было, но я специально обратил его внимание, что меня трудно застать дома. До полудня репетиции, по вечерам я играю, а жизнь требует и времени, и сил, он и сам об этом хорошо знает. Он позвонил, как потом оказалось, в тот же день, как получил мое письмо:

- Звоню и звоню с самого ранья. Действительно, пана трудно застать. Но разговор, это разговор. Письмо, все-таки не то. Где ему сравниться с живым голосом. Я слышу пана, и у меня впечатление, как будто мы опять встретились. Или я уже решил, когда приеду?

И так длилось годами. Как мог, я оттягивал ответы на его письма, открытки. Извинялся, что мешает то или это, он же понимает. Понимал, конечно. Но в следующем письме еще с большим жаром приглашал меня. В каком-то написал, что поменял в домике телевизор на цветной, какой марки, сколько дюймов экран по диагонали. В другом, что опять что-то поменял. И каждый раз находил более яркие краски, чтобы убедить меня. А я все больше и больше чувствовал недоверие к нему. Честно скажу пану, я даже начал его бояться, подозревая в чем-то, хотя и не знал, в чем конкретно. Но был уверен, - втягивает он меня во что-то. Вот только во что? Или может, мне это только казалось, потому что недоверие к людям было моей крепостной стеной, которую я возвел вокруг себя.

С каждым письмом он становился более сердечным, лиричным и настолько открытым по отношению к окружающему его миру, что меня это ужасало. В одном из писем написал, мол, пан не представляет  себе, как здесь от лесов пахнет смолой, особенно по утрам. Просто дышать, и то – приятно. В заливчике даже раки есть, а это  - лучший показатель, какая вода чистая. Серны настолько доверчивы к людям, что приходят и пасутся между домиками. Даже дают погладить себя.

Как-то раз написал, что сова села у него на окно. Открыл  окно на ночь, так как было  душно. Просыпается, а на фрамуге сидит какая-то птица. Подумал, что это снится ему. Встал, посветил фонарем ей в глаза, так это - два алмаза, говорю пану, два алмаза. В другой раз отдыхал на террасе, так белка к нему подошла. Стала на задние лапки и так они смотрели друг на друга.

Не мог себе простить, что у него не было орешков. Только здесь я бы мог увидеть, как выглядит восход солнца, как – закат. Совсем не так, как там, у меня, в большом городе. Может, такого уже нигде нет. Если бы у него здесь не было домика, так и он бы, навряд ли знал, какой восход, какой закат и что человек уже безвозвратно потерял. Что можно увидеть в городах? Что видно из его магазина сувениров?

Естественно изо всех его писем, к тому же в течение стольких лет, я мог бы легко догадаться, где это место, но я даже мысли не допускал, что именно здесь. К счастью, через какое-то время он стал писать реже, письма становились все более и более короткими, меня  он уже не приглашал так настойчиво, как прежде, я здраво рассудил, что наше случайное знакомство вскоре сойдет на нет. Тем более, у меня и повода не было подумать, что это – здесь. Было, было, да прошло, как это сплошь и рядом случается. А если и была в том с его стороны какая-то игра, так, может, понял в конце концов, что не нашел во мне товарища. Уже одни открытки, только открытки кружили между нами исключительно с приветствиями и пожеланиями. Уже изредка и то, меленьким почерком, где-то с краю, он дописывал, мол, верит, что я когда-то приеду. Или надеюсь, что пан когда-то приедет. Или я прошу подумать, время бежит, а неосуществленных планов все прибывает. Вскоре и открытки перестали приходить. Но больше меня обеспокоило, что и телефонная связь прервалась.

Я уже стал думать, не случилось ли у него чего. Может, хоть позвонить ему? Но на это у меня не хватало мужества. Зато, как только у меня начинал звонить телефон, я брал трубку с надеждой, может это он. Раньше у меня не было особого желания отвечать на его письма и открытки, с трудом я брался за это дело, а теперь, как только начинал звонить телефон, мне хотелось, чтобы это был он. Разными вариантами пробовал я объяснить себе, в чем может быть причина его молчания. Невзирая на то, что я о нем почти ничего не знал. При целой куче его писем, никогда никаких откровений, кроме того, что у него этот домик у самого залива в лесу и магазин сувениров в городе. Словно, он определил себе узкие границы, о чем может мне написать. В конечном итоге, примерно так же, как и я. Да, но ведь я был как бы принуждаемой стороной нашего знакомства.

Продолжение:  http://www.proza.ru/2013/07/12/481