***
- А-А-а-а-а!
Меня опять испугал ночной крик отца. Сердце бешено колотилось.
- Колька, проснись, чего тебя… - пыталась разбудить его мать.
Через некоторое время послышались из соседней комнаты оправдания отца:
- Да лошадь на меня наступила…
Я всегда удивлялась, как сестра ничего не слышит и спит спокойно.
Нашему отцу нередко снились по ночам кошмары: то его бодала корова, то в ухо заползал жук. От пугающих криков я пряталась под одеяло, пока совсем не становилось тяжело дышать, долго не получалось снова уснуть, темнота меня пугала. Тогда я не задумывалась над тем, что вся жизнь моего отца проходила в полнейшем мраке, и если бы я хоть на чуточку представила себя на его месте, я, наверное, сошла бы с ума. Днём, тогда ещё шестилетней девчонкой, я пробовала ходить по комнате с закрытыми глазами, понять, как это можно ориентироваться в темноте, не осознавая великого счастья, что в любой момент смогу открыть глаза и увидеть окружающий мир со всеми его красками.
Отец же никогда не сможет открыть глаза. Да потому что у него их вообще нет.
***
Родился он в селе Высокое Курской области в начале 20-х годов. Точной даты рождения не знаю, да теперь уже и не узнаю. Документы его сгорели во время немецкой оккупации, а когда уже после войны в 1947 году он со своей матерью переехал в Башкирию со справкой, что они были в оккупационной зоне, выправляя документы, они "скостили" ему возраст, чтобы получить возможность учиться дальше. К тому времени ему было далеко за восемнадцать (если считать, что он родился в 24 году, то ему в 46-ом было уже – 22). В новой метрике поставили с его слов 27-ой год рождения. Ему, перенёсшему тиф, худому, почти прозрачному от болезни и голода, больше шестнадцати никто бы и не дал.
***
Как вспоминала бабушка, у него были голубые-голубые глаза. Когда у младенца заболели глазки, скорей всего конъюнктивит, сельский фельдшер прописал глазные капли. От того лекарства, что мать закапала ему, он долго громко орал. Глазки у него просто вытекли. С тех пор, он погрузился в полнейший мрак. Своё детство он вспоминал неохотно, но о своём старшем брате он говорил с такой теплотой, что я как-то сразу прониклась к нему уважением.
Его звали Фёдором. Он был ему и братом, и другом, и учителем, а самое главное – его глазами. Помню, как отец с обидой вспоминал, что его мать оставляла почти на весь день во дворе где-нибудь на травке, и он тыкался в кромешной тьме, пугаясь новых звуков, новых ощущений. До сих пор у него сохранилась брезгливость ко всему скользкому, к насекомым, различным ползучим гадам. Глазами Фёдора открывался ему мир. Это он научил его плавать, а самое удивительное - прыгать с "тарзанки". Во всём этом видится полное доверие брату. Отец описывал свой первый прыжок...Для меня это было геройство. Это зрячему человеку выныривать к свету из тёмной глубины реки естественно, а каково совершенно слепому, схватившись за корявый сук, оттолкнувшись от берега (в этом месте правый берег реки Сейм был очень крут), по команде Фёдора разжать руки и...лететь в неизвестность?! Холодная вода, быстрое погружение, полнейший мрак, и только инстинкт самосохранения, наверное, подсказывает в этом случае, как и куда надо отчаянно грести руками . Спасительный глоток воздуха, и громкий радостный зов Фёдора с берега.
***
Слух у отца был уникальный. А как иначе? Вся информация воспринималась на слух или тактильными ощущениями. Жажда знаний была на столько велика, что он не побоялся оставить знакомые места и уехать в город Обоянь в специальный интернат - школу для незрячих и слабовидящих детей, где с помощью специального обучения методом Брайля получил общее образование. Отличная память позволила легко освоить немецкий язык. Любил музыку. Хотя просто сказать любил музыку не сказать ничего: музыка, особенно классическая, романсы, были для него и глотком свежего воздуха и лекарством от ...темноты, с ней он погружался в свой особый мир. На узкой табуретке обнявшись с другом Лёшкой, чтобы лучше слышать, а главное достать и включить репродуктор, затаив дыхания, "вкушали" знаменитые оперы. Это было до Войны.
***
Фёдора забрали в военное училище, а уже в сентябре 1941 года военкомат Рыльского района отправил старшего брата на фронт, откуда так и не дождалась его мать, Марфа Никитична. В боях под Москвой(?) он пропал без вести. Но это уже другая, самая печальная история...
А моему отцу пришлось вернуться домой. В ноябре 1941 года курская область начала оккупироваться немцами. В их селе Высокое стояли немцы, а в их избе на постой основался офицер лет сорока. Отец к тому времени достиг призывного возраста, но какой фронт для слепого?! Отцу не трудно было общаться с офицером, это трудно смотреть смерти в лицо, а когда нет глаз? Хотя отец хорошо ориентировался в доме и во дворе, но заслышав шаги Отто, а главное его запах, какой-то душистый одеколон и запах только что смазанного автомата, направился прямо к нему. Он нащупал оружие на шее у Отто и направил сам дуло автомата на себя и попросил, мол, стреляй, что мне мучиться слепым всю жизнь.
- Ты слепой, но так хорошо говоришь по-немецки, ты должен жить...
Так вот, благодаря доброте и мудрости немецкого оккупанта 17-ти летний юноша остался жив, пережил и тиф, и оккупацию, с матерью переехал в Башкирию, а через 15 лет после войны появилась на свет я...
***
С 1947 года отец, Николай Иванович, к величайшему его сожалению не поступив в музыкальное училище, стал работать на предприятии всероссийского общества слепых.
У отца больше 40 лет трудового стажа, и мне нисколько не жаль попрошаек здоровых с руками-ногами в переходах...
В этом году, 17 апреля, ровно 20 лет как уже нет со мной рядом моего папы...
бросишь взгляд
в небо синее-синее,
запрокинь голову
выше-выше,
вот и слёзы
контактными линзами
и ...виски холодят ...
тише-тише...
за оградою
диаграммою
серебрянкой
свежевыкрашенной
два тюльпана
в вазе мраморной
еле-еле слышно я
твою песню шепчу
любимую
***
- Натаха, - как-то спросил отец, - а красный - это какой цвет?...
Я пыталась как-то пояснить.
И радость, и кровь, и эмоции - как само слово "кРРасный"!
Это цвет Победы!