Художник, что рисует ночь

Наталья Юренкова
            Наконец-то все разошлись по своим комнатам, большой дачный дом затих, и Людмила Александровна осталась одна. Она любила эти ночные часы – это было ее, личное время, когда никто не мешал, ничто не отвлекало, в наступившей тишине можно было подумать о своем, помечтать, просто расслабиться и отдохнуть. Вот и компьютер, наконец, освободился, она присела к столу и включила интернет…

            Случайно промелькнувшая на экране фотография показалась странно знакомой, словно давнее незабытое стукнуло в сердце.
 
            Она вернулась на страницу – по черному полю в немыслимом танце проносятся лучи света, то прямые, то свернутые в немыслимые спирали. Где, когда она уже видела это?

            Ночная фотосъемка, рисунок кистью света – оказывается, все это называется так красиво – «бокэ», а она и не знала. Господи, как давно все было, словно приснилось – Москва, Ленинский проспект, волшебная июньская ночь, интригующая встреча…

                ***

            Мила для верности подергала ручки двери и даже поподпрыгивала на цыпочках, пытаясь заглянуть в стеклянные проемы, хотя сразу поняла – она опоздала, вахтера нет на месте. Значит, предстоит где-то пересидеть не меньше часа, пока двери ненадолго откроются, чтобы впустить опоздавших и вновь закрыться уже до утра. В их студенческом общежитии с некоторых пор решили укреплять дисциплину, и для начала стали запирать двери ровно в 12 часов ночи. Нарушители толпились у дверей до тех пор, пока вахтер не выходила в холл и не открывала двери – обычно это случалось от часу до двух ночи.

            Незадавшийся с самого начала вечер плавно перешел в такую же неудачную ночь. Мало того, что Мила вдрызг разругалась со своим приятелем, из-за чего ей пришлось долго добираться из незнакомого района, так вот еще и опоздала.
 
            Мила вышла на улицу и досадливо обернулась на громаду общежития с приветливо сияющими окнами. Хорошо еще, что двери корпуса выходят прямо на Ленинский проспект, а не в какую-нибудь подворотню, и что лето на дворе – тепло и сухо.

            «Странно, почему больше никого нет, одна я сегодня опоздала, что ли», - подумала девушка, оглядываясь.

            Ленинский проспект освещен прекрасно, машин на дороге много, Мила храбро тряхнула головой: «Ладно, пересижу часик на лавочке», и направилась к засаженной деревьями пешеходной дорожке.

            В сумочке обнаружилась пачка «Стюардессы» и даже спички, Мила села на длиннющую скамью, закурила и задумалась, наблюдая за проносящимися по проспекту машинами.

            Она называла себя полуночницей, потому что любила ночное время суток, даже к экзаменам всегда готовилась по ночам. Конечно, в Москве ночи и ночами-то не назовешь – просто исчезают с улиц люди, да немного стихает движение на дорогах, а вот неба ночного, звезд – не видно, звездный свет забит иллюминацией большого города.
 
            То ли дело в Таджикистане, где Мила родилась - там небо летом черное, словно бархатное, огромные мерцающие звезды так низко – кажется, можно коснуться рукой. Летом в Таджикистане жарко, многие жители спят на улице, Мила очень любила ночью лежать на топчане под виноградником и смотреть на звезды сквозь листья. Она зажмуривалась, и звезды подмигивали ей, загадочно мерцая, опускались  низко-низко и шептали что-то таинственное и ласковое.

            Размечтавшись, девушка не заметила, как рядом на скамейку кто-то присел, и, услышав вежливое: «Извините, не могли бы Вы пересесть на правый край», просто машинально переместилась направо, а уже потом увидела нового соседа.

            Мила была девушкой эффектной, к тому же неглупой и образованной, недостатком поклонников не страдала, поэтому с молодыми людьми держалась достаточно уверенно. Товарищ, появившийся на ее скамейке, выглядел странновато – черная кудрявая борода, черные же взъерошенные кудрявые волосы, рядом с ним на лавочке большая сумка.
 
            Мила вдруг вспомнила анекдот про двух чудаков, которые сидели на рельсах и все просили друг друга подвинуться. Садовая скамейка – это, конечно, не рельс, но длиной метра три, и Мила не удержалась от язвительного: «Что, тесновато?»

            Всклокоченно-взъерошенный молодой незнакомец засмеялся: «Вы обиделись на то, что я попросил Вас пересесть? Дело в том, что мне для снимка было необходимо светлое пятно справа, а на Вас белая водолазка».

            «Для снимка?!» - только тогда Мила разглядела в его руках фотоаппарат, даже не фотоаппарат, а целую фотокамеру, с длинным объективом и очень солидную на вид.

            «Ну, точно, чокнутый. Не двинул бы по башке своей камерой, мало ли что. Да нет, не двинет, уж очень дорогая, пожалеет», - опасливо промелькнуло у нее в голове, но она все же не удержалась: «Не темновато ли для фотографирования? Что можно отснять в такой темноте?»

            «Вам, правда, интересно?» - он словно не расслышал издевки в ее голосе. – «Я могу объяснить. Это не совсем обычный вид фотографии, называется «…», фотографируются огни ночного города».

            Незнакомец назвал какое-то короткое нерусское слово, но она его не расслышала, а переспрашивать не стала, потому что решила, что ей просто морочат голову, хмыкнула и пожала плечами.

            Почувствовав ее недоверие, он разгорячился, раскрыл свою сумку и вытащил оттуда пачку фотографий: «Вот, посмотрите, что получается».

            Любопытство заставило ее взять фото, она взглянула на изображения и ахнула. Это было не просто красиво, это было восхитительно, это было прекрасно. По черной глади снимков неслись полосы света, то ровные и прямые, то волнистые, они сворачивались в какие-то фантастические спирали, сжимались в пучок, чтобы на следующем снимке рассыпаться на тысячи мелких осколков, собирались в сияющие круги, разлетались веером, изгибались, словно в загадочном танце. Полосы, круги, узоры, искры света словно жили своей таинственной жизнью, завлекали и манили в таинственные, интригующие миры, она все смотрела и не могла оторваться, ей казалось, что временами они звучат на разные голоса – то пела скрипка на невероятно высокой ноте, то нежно серебрились звуки флейты, то сдержанно рыдал саксофон.

            Наверное, эффект усиливался неверным светом уличных фонарей, необычностью обстановки, ей хотелось заплакать от восторга.

            Довольный произведенным впечатлением, незнакомец стал рассказывать ей, как впервые познакомился с этой техникой фотографирования и увлекся настолько, что вот теперь бродит по ночам и фотографирует. Он уже не казался ей чокнутым, он казался ей гением, ну, или почти. Он показывал ей, как получаются эти линии, размахивая своей фотокамерой, выписывая объективом немыслимые узоры.

            Она сказала: «Так вот почему мне все время слышатся мелодии – это Вы размахиваете своим фотоаппаратом, словно дирижерской палочкой, рисуя светом музыку ночного города».
 
            Он пришел в восторг от ее сравнения: «Да-да, вот именно, мелодия ночного города, нарисованная светом! Я чувствую так же».

            Они говорили и говорили, словно были знакомы сто лет, понимая друг друга с полуслова.
 
            «Слушайте, а не страшно бродить ночью по Москве?» - неожиданно спросила она.

            «Вы говорите, как моя мама, она тоже очень волнуется, не спит, всегда ждет моего возвращения, стоя на балконе», - засмеялся фотограф, и вдруг предложил: «А хотите, я познакомлю Вас с моей мамой. У меня замечательная мама, мне кажется, вы понравитесь друг другу».

            «Что, прямо сейчас?» - она растерялась.

            «А почему бы и нет. Она все равно не спит, ждет меня».

            Мила почти готова была идти с этим человеком, имени которого даже не узнала, к его неведомой маме, неизвестно куда – такая вот была эта странная сумасшедшая ночь.

            Неожиданно раздавшийся голос: «Эй, опоздавшие, я уже закрываю», словно разбудил ее.

             Оказывается, вахтер открыла двери общежития, и в них уже давно торопливо втягивались собравшиеся у входа опоздавшие, которых они не заметили, увлеченные разговором.

            Мила заторопилась: «Я ведь могу остаться на улице, надо поспешить».

            Она бежала к дверям, а он растерянно говорил ей вслед: «Как же я найду Вас, мы даже не познакомились толком».

            Проскользнув мимо вахтерши в дверь, Мила крикнула: «Я буду ждать Вас на этом же месте в субботу, в шесть вечера».

            «Иди уже, никак не наговорятся», - ворчливо бормотала вахтер, запирая за ней дверь.

          
            В субботу Мила сдавала какой-то экзамен, как обычно, готовилась всю ночь и очень устала. Вернувшись из института, решила прилечь отдохнуть, потому что до шести часов оставалось еще достаточно много времени, неожиданно крепко заснула  и … проспала. Проснувшись и увидев за окном темноту, она даже расплакалась от огорчения.

            Потом, вечерами, она иногда выходила посидеть на знакомой скамье, покурить, помечтать. Смотрела на мелькающие огни проносящихся машин и вспоминала сказочный таинственный ночной мир, неожиданно открывшийся ей, но незнакомец так ни разу и не появился.

            Сессия закончилась, Мила уехала домой на каникулы, оттуда сразу на практику в Туркмению. Вернувшись в Москву поздней осенью, она почти забыла ту странную встречу с ночным фотохудожником. Правда, несколько раз ей казалось, что она видит знакомую взъерошенную шевелюру в толпе у общежития, но днем все выглядело совсем иначе, к тому же теплая одежда меняла облик, и она думала, что ошиблась.

                ***

            Сорок лет прошло с той поры, казалось, та мистическая ночь, не имевшая продолжения, давно забыта. Наверное, правы были тогда ее подружки, в один голос твердившие, что все к лучшему, что знакомство могло быть опасным, а незнакомец явно ненормальный и вообще подозрительный.
 
            Почему же в эту теплую июньскую ночь память вновь вернула ее на ту скамейку, царапнув душу легким сожалением о несбывшемся, словно приоткрылась тогда перед ней таинственная дверца и захлопнулась, а она не успела в нее заглянуть. Что ждало ее за той таинственной дверцей – падение в пропасть или полет к звездам – этого она уже никогда не узнает, так почему же сорок лет бережно хранится в ее сердце волшебная музыка ночного города, написанная световой кистью чудаковатого фотохудожника.