Мама очень хотела, чтобы я занимался музыкой, и обязательно – по классу фортепьяно. Сама она в детстве была лишена такой возможности, и теперь все свое нереализованное желание перенесла на меня.
– Как замечательно, Сашенька, когда человек умеет играть на каком-нибудь музыкальном инструменте! – часто говорила она, исподволь направляя меня в сторону поставленной цели. – Мне так хочется, чтобы ты научился играть на пианино. Ты бы играл, а мы с папой с удовольствием слушали! Поэтому, если постараешься, в этом году пойдешь одновременно в первый класс обычной школы и музыкальной.
Я не возражал, но природная тяга к музыке, как у одаренных детей, у меня отсутствовала. Поступить в потийскую музыкальную школу было сложно – учить детей музыки всегда считалось престижным. За месяц до вступительного экзамена мы с мамой начали ходить на дом к одному старичку, который должен был натаскать меня. Натаскивал он двумя способами: выстукивал карандашом по столу морзянку из 6-7 ударов – я повторял, нажимал клавишу – я отыскивал ее по звуку на пианино.
– Слух есть, правда, метроритмическое чувство хромает, – сказал старичок маме после первого занятия, – с мальчиком надо работать.
– Вот и поработайте, пожалуйста, – ответила мама, вынимая из кошелька три рубля, – мы в полном вашем распоряжении.
– Времени в обрез, – вздохнул старичок, кладя деньги в карман.
Экзамен я провалил. Мама огорчилась, я – нет! И в немалой степени потому, что заметил: в музыкальную школу поступали в основном девочки. А прослыть во дворе среди ребят человеком, занявшимся девчачьим делом, мне не хотелось. Но мама не сдалась. В нашем доме жила Ирина Борисовна, которая давала детям уроки музыки и английского языка. С грузин она брала 25 рублей в месяц, с военных – 15 рублей. Злые языки утверждали, что она зарабатывает в три раз больше, чем ее муж, – добродушный капитан второго ранга. Я стал ходить на занятия к Ирине Борисовне. Иногда ей приходилось метаться между двумя учениками – музыкантом и англичанином – да еще забегать на кухню, где готовился обед или ужин. Вам обязательно нужно пианино, говорила Ирина Борисовна маме, Саша должен больше практиковаться.
Пианино в Поти достать было не реально, если только купить с рук по случаю. Случай не подворачивался. Тогда мама написала письмо двоюродной сестре Гале, которая жила в Минске. У Гали недавно скоропостижно скончался муж, но, несмотря на свалившееся горе, она оперативно купила пианино и отправила его контейнером в Поти. Скоро грузчики занесли к нам в квартиру новенькое пахнущее лаком пианино «Беларусь».
Почти год я занимался у Ирины Борисовны, освоил ноты, научился играть гаммы и простые этюды Черни. Потом мама устроила меня в музыкальную школу при гарнизонном доме офицеров. Помещений и инструментов не хватало. Один сезон отучились в оборудованном подвале соседнего дома, но по весне его затопило. Года два вообще занимались на дому у преподавателей, которые к тому же постоянно менялись.
В третьем или четвертом классе судьба послала мне в качестве преподавателя грузинку Лауру Карловну. Ей было 17-18 лет, она недавно окончила школу, поступала в Тбилисскую консерваторию, не прошла и готовилась к новому поступлению, заодно устроившись на работу – для стажа и характеристики. Мне она казалась взрослой тетенькой. Каждый понедельник и четверг я ходил к ней домой на занятия. Почему-то она сразу не взлюбила меня: была неприветлива, по имени никогда не называла, покрикивала.
– Руки! Как держишь руки! Выше держи! – несколько раз за урок стучала она линейкой по крышке пианино, так что меня пробирала дрожь. Или, захлопнув ноты, резко повышала голос:
– Опять подглядываешь! Я же велела выучить наизусть!
Понедельник и четверг превратились в черные дни – я ждал их приближения, как осужденный казни. Маме жаловаться стыдился, но все чаще и чаще ныл:
– Мам, мне надоело музыкой заниматься! Давай я брошу!
– Что ты, Сашенька! – ужасалась мама. – Ты уже пятый год учишься – осталось немножко! А потом как я тете Гале в глаза посмотрю, когда она узнает, что ты бросил музыку! – сколько сил и нервов ей пришлось приложить, доставая пианино!
Чтобы не быть съеденным Лаурой Карловной, я через силу разучивал менуэты, польки и мазурки. Сохранился фотоснимок тех лет, на котором я с надутым видом сижу за пианино, а на глаза наворачиваются слезы. Но музыка доставала и с той стороны, которая интуитивно предвиделась мною в самом начале.
– Опять Миля вчера допоздна музицировал! – часто тыкал в меня живший этажом выше Толян. – Прямо как девчонка – их хлебом не корми, дай только по клавишам постучать! Ты что, на конкурс Чайковского собрался! Тоже мне Ван Клиберн выискался!
Я недоумевал: Кузя и Макей учились на аккордеоне – кто бы слово сказал, мое же пианино как будто поперек горла встало! Нельзя сказать, что музыка приносила один лишь негатив: выучив какое-нибудь понравившееся произведение, например Подмосковные вечера, играл его с удовольствием, а мама – так вообще блаженствовала. Но овчинка явно не стоила выделки!
Кроме того, раз в месяц по воскресениям ученики музыкальной школы в обязательном порядке должны были посещать проходящие в доме офицеров концерты классической музыки, что казалось очень нудным мероприятием, отрывающим от веселых игр и забав. Концерты давали артисты ростовской филармонии. Сейчас, задним умом, понимаю, какие это были подвижники, и снимаю пред ними шляпу. Они приезжали в Поти, забытый богом заштатный городок, чтобы познакомить нас с прекрасным искусством. Выходили на сцену в черных фраках и длинных вечерних платьях. Ведущий рассказывал о великих композиторах, певцы пели оперные арии, оркестр играл Баха, Бетховена, Листа, Чайковского… Они рассыпали бисер перед нами, малолетними неблагодарными оболтусами, которые беспрестанно кашляли, хихикали, шуршали фантиками конфет.
Развязка произошла, когда я заканчивал шестой класс. В субботу мы собирались играть в футбол с ребятами из соседнего двора. Накануне узнаю – на это же время переносится экзамен по сольфеджио.
– Ты куда? – удивленно спросила мама, увидев, что я натягиваю кеды. – Разве забыл про экзамен! Вон на стуле выглаженные брюки и рубашка. Одевайся!
– Я не пойду на экзамен! У меня футбол! Мы еще раньше договорились!..
– Как не пойдешь! – всплеснула руками мама. – С ума сошел!
– Не пойду – и все! – крикнул я и стремглав выскочил за дверь.
Когда я вернулся домой, мама смотрела на меня, как на святотатца. Вечером пришел со службы папа.
– Ты действительно не хочешь заниматься музыкой? – спросил он после ужина.
– Не хочу! – решительно ответил я.
– А что скажет тетя Галя! – привела всегда безотказно действующий аргумент мама.
– Пусть говорит, все что захочет! – отрезал я.
– Что ж, ты уже почти взрослый – решать тебе! – подытожил разговор папа. – Заставлять не будем. Учится из-под палки – негоже!
Через год мы уезжали из Поти. Встал вопрос, что делать с пианино – продавать или брать с собой?
– Продавать! – без колебания сказал я.
– Ой, Сашенька, вырастишь – пожалеешь! – всхлипнула мама, все еще лелеющая надежду, что я образумлюсь.
Пожалел! И неоднократно! Наши мамы всегда оказываются правы! Особенно пожалел, когда однажды на первом курсе часть нашей группы после лекций занесло в институтский клуб. На сцене стоял открытый рояль. Валерка Маслов уверенно сел за него и заиграл. Он играл какое-то немыслимое попурри из Элвиса Пресли, Битлов, Валерия Ободзинского, песен к кинофильмам, латиноамериканских ритмов – короче говоря, все, что приходило в голову. Играл легко, свободно, раскрепощено. Девчонки, как завороженные, с восхищением смотрели на него, а я слушал льющуюся по пустому залу музыку, завидовал и вспоминал оставленное в Поти пианино «Беларусь»…