Заноза из прошлого

Кстати, об архивах…
Вы написали в комментах за один месяц слово «пиндосы» 298 раз и потом удивились, что не получили визу в США? Всего лишь сработала система агентства национальной безопасности США, которая внесла Вас в список нежелательных лиц. Чужое государство защищает себя от Ваших взглядов и мировоззрения. Для этого построены в пустыне накопители информации бесконечного объема и гигантских размеров, тратятся миллиарды долларов. Они Вас вычислили и запомнили!
Вам испортили отпуск, задержав в аэропорту вылета? Требуют уплаты алиментов, штрафов, долгов? Тоже сработала система, но уже защиты нашего государства от Ваших не совсем законных действий. Государство создает систему спецслужб для защиты своих интересов, прав и свобод своих граждан и противодействию иностранным спецслужбам. Так и живем в этой борьбе. Только информатизация общества усиливает эту борьбу и ускоряет процесс реакции государства.
В основе такой работы находятся центры хранения всевозможных баз данных, которые с незапамятных времен называют «архив». Любая спецслужба мира, в первую очередь, сильна своими архивами. Многие думают, что в архивах хранятся данные о количестве выпитого конкретными людьми спиртного или фактах их супружеской неверности. Увы! Это могут быть данные о судимостях, смене гражданства, фамилии, неуплаченных налогах, розыске преступников, злостных алиментщиков и прочая, прочая, прочая… Среди профессионалов эти данные называют просто – «компра»! Почему «компрометирующие материалы»? Да все просто, если кто-то находится в учетах архивов, то эти данные могут стать основанием для введения ограничений. Самое распространенное ограничение – лишение допуска к работе с секретными и совершенно секретными данными. В нашей стране традиционно существует большое количество предприятий, институтов, конструкторских бюро для устройство на работу в которые требуется получение допуска к секретным документам и данным. В армейских условиях почти все офицеры и прапорщики должны быть допущены к работе с секретами. Основную часть данной работы выполняли органы военной контрразведки, с которыми командование частей согласно приказа МО СССР № 010 -1976 года было обязано согласовывать допуск. Для оперработника эта работа была настоящей рутиной, потому что требовала много времени и практически не приносила результатов. Но иногда…

Особый отдел КГБ СССР. 1985 год

-Белов! Почему у Вас в полку бардак в допуске к работе с секретными документами? -  вопрос начальника Особого отдела КГБ СССР хлёстко ударил по голове.
- Что Вы имеете в виду?
- Читайте!
Подполковник Коганов резко бросил на стол небольшой листок бумаги. Это был бланк шифртелеграммы с ответом на запрос в отношении прибывшего после окончания академии майора Петровского. В нем сообщалось о том, что отец проверяемого проходит по материалам дела, хранящегося в архиве за № 33148. И всё! Никакой конкретики или разъяснения. Спорить с начальством не хотелось, да и смысла не было – командир всегда прав, гласит параграф первый любого Устава!
- Разрешите запросить дело?
- Пишите срочный запрос, сейчас каждая минута у Вас на счету! Ваш полк скоро уйдет на боевую службу в район Гавайских островов на ТАКР «Новороссийск». Так, что готовьтесь к работе. Доклад о готовности к походу через две недели!
-Есть! Разрешите идти!
В принципе ничего страшного не произошло, делать скоропалительные выводы было рано. Нужно сначала получить материалы, изучить, а потом уже принимать решения. Сделав невозмутимое лицо, спокойно пошел в канцелярию и попросил блокнот для шифртелеграмм. Быстро написал запрос и отдал секретарю отдела. Тамара Федоровна традиционно сильно вздохнула. Никому не нравится делать большой объем работы в конце рабочего дня. Вот теперь стоило выйти в курилку и подумать о своих дальнейших действиях.

44 года назад

- Ой, дура, я дура!  Зачем же сюда повела тебя, Мартуся! Ой, страшно мне! Помоги, Господи! Спаси и сохрани корову и меня! – причитала без остановки, теперь уже бывшая колхозница Ганна Петровская, укутывая голову коровы снятой с себя юбкой. В яму корова легла сама сразу после первого разрыва снаряда, видно сработал инстинкт самосохранения, но головой крутила во все стороны. Ее глаза налились кровью, из глотки вырывался страшный стон предчувствия смерти. Осколки страшно просвистели над головой, отрубая ветки ивы. Разрывы следовали друг за другом с равным интервалом, постепенно смещаясь на восток, вдоль дороги.
Все началось утром. Она, как обычно, пришла на колхозную ферму к утренней дойке. Никого ещё на ферме не было, кроме сторожа. Как всегда, набрала воды и пошла выть вымя любимой корове Марте, с которой обычно начинала дойку. В это время прибежала Матрёна Шелудько и запыхиваясь стала говорить, что к ферме идут красноармейцы, чтобы расстрелять стадо. Угнать скотину на восток не успели, но чтобы не досталось всё наступающим немцам, начальство решило убить коров. Решение пришло мгновенно. Ганна отвязала Марту и погнала её в кустарник, растущий вдоль дороги, уходящей из села. Уже там, возле ручья, осмотревшись, выдоила корову прямо на траву. Сколько смогла, выпила сама со своей ладони. Немцы появились быстро. Гул работающих моторов заполнял утреннюю тишину. В село ворвались мотоциклисты, за ними танки. Красноармейцы, которые были у фермы, сделав по нескольку выстрелов, побежали в кустарник. Немецкие танки стали стрелять по убегающим.  Скоро пальба прекратилась. Марта уже лежала тихо, не поднимая головы. Немецкая колонна, не задерживаясь в селе, двинулась по дороге на восток. В голове у Ганны мысли плясали гопак. Сердце разрывалось от страха за детей, которые остались в доме. Надо пробираться домой. В подлеске было прохладно, все же конец октября. Сняла юбку с коровьей головы, быстро оделась и потянула корову к селу. Корова уперлась всеми четырьмя копытами и потащила немного в сторону. Ее ноздри сильно раздувались, глаза налитые кровью говорили о страхе, парализовавшем животное. Попытки успокоить корову ни к чему не приводили. Она уводила Ганну от дороги вглубь подлеска. Вдруг остановилась, как вкопанная, и опять легла. Уставшая от борьбы Ганна села рядом и попыталась заговорить с коровой, как это делала всегда на ферме. Наклонившись к корове и поглаживая ее по шее, Ганна увидела человека, одетого в советскую военную форму. Он лежал на животе и тихо стонал. На спине отчетливо проступили кровяные пятна. Сердце Ганны сжалось и она, не задумываясь, подошла к раненому.  Перед ней лежал военный крупного телосложения, одетый в офицерскую форму. На рукаве были нашивки политрука. Дышал он с хрипотой и тихо стонал, был без сознания. Ганна наклонилась, осмотрела спину. Две раны уже не кровоточили. Кровь в них запеклась. Вспоминая те занятия по оказанию первой медицинской помощи раненым, которые с ними на ферме проводили работники ОСОАВИАХИМа, решила его не переворачивать.  Возле военного она увидела вещмешок. Развязала его и обнаружила там хороший запас перевязочных пакетов.
- Слава Богу, хоть с этим повезло!
Разорвала аккуратно гимнастерку. Хороший материал поддавался с трудом. В вещмешке был и котелок, с ним она сбегала к ручью и принесла воды. Аккуратно стала обмывать кожу вокруг ран и, наверно, от боли, к раненому вернулось сознание.
- Что со мной?
- Ранило тебя!
- Немцы где?
- Не знаю, наверно, в селе есть уже.
- Можешь меня спрятать?
Внутри закрутился вихрь раздумий. Рассчитывать теперь можно только на себя. А если найдут немцы раненого у неё дома? Как же семья – убьют всех! Вдруг в голове щелкнуло! Буквально за три дня до этого к ней на улице подошла учительница немецкого языка из школы. Она была чистокровной немкой и приехала в село года за два до войны. С началом войны селяне избегали общения с немкой, а Ганна общалась с ней, как с учительницей сына, который ее очень уважал. Как бы в шутку Ганна назвала тогда немку «Пани Ирма Генриховна». Немке это очень понравилось. Она сказала, что рада успехам Николая в изучении немецкого языка. Ганна тогда ответила ей, что рада за сына и будет всячески настраивать его на учебу, несмотря на войну. Да, в этой ситуации могла помочь только госпожа Динер Ирма Генриховна!

Штаб полка

- Товарищ командир, разрешите войти!
- О, особый отдел обозначился! – проокал в шутку командир полка вертикальщиков полковник Курилов.
- Думаю, что Вы уже знаете о предстоящем походе на «Новорассист» ?!, - пришлось пошутить в тон командиру (в полку все звали прибывший на флот ТАКР «Новороссийск» - «Новорассист» из-за тех строгих, даже зверских, порядков по организации схода офицеров и мичманов с корабля).
- Дату точную не знаю, но команда, на подготовку техники и людей, поступила.
Обговаривать кандидатов на поход решили на следующий день. Командир протянул проект приказа о предоставлении очередного отпуска офицерам. Список был очень большой.  Обрадовало то, что с командиром не нужно было обыгрывать необходимость временного отстранения от дел прибывшего Петровского. Он уже был в списке отпускников, а это два месяца для того, чтобы решить все возникшие вопросы.
В это же время зашел начальник строевого отдела капитан Афонькин и доложил командиру о получении личных дел офицеров, прибывших в часть для дальнейшего прохождения службы. На торце каждого дела обычно подклеивалась полоска белой бумаги с отпечатанной фамилией.  Увидев фамилию Петровского, попросил начстроя занести эти дела ко мне в кабинет и вышел, чтоб не мешать командиру.
Афонькин объявился быстро. Он, как дух, возник на пороге кабинета и уже предвкушал чаепитие. Настроя на общение с начстроем не было, но сложившаяся практика отношений требовала, чтобы было выпито по чашке крепкого сладкого чая и выкурено по сигарете. Чай и сигареты – за мой счет! Что поделаешь – не всякий военный может сидеть в кабинете особиста и спокойно разговаривать, пусть даже и на отвлеченные темы. А эти два компонента давали возможность продумать вопросы и ответы, снять напряжение и сохранить нормальные отношения. После чая взял у начстроя несколько личных дел офицеров. Сразу взялся за изучение материалов дела Петровского. Повод для личной встречи с ним появился сразу, как только начал читать автобиографию. В ней он указывал, что рос у бабушки, а в материалах дела допуска об этом не было ни слова. Важно в таких случаях не испугать человека, не оттолкнуть его, а уж тем более – насторожить. Но день был просто везучий. Все получалось само собой. Через некоторое время в дверь кабинета постучал и затем вошел заместитель командира по ИАС майор Кожемяка вместе с Петровским.
- Юрич, выручай! Мне срочно надо по семейным делам слетать в отпуск, а оставить вместо себя кроме «дяди Петра» некого! А у него допуска нет по первой форме!
- Заходи, поговорим спокойно!
Через пять минут мы нашли наиболее приемлемый выход из ситуации и Кожемяка, счастливый и воодушевленный, побежал к командиру полка для решения вопроса по приказу о допуске Петровского. Оставшись наедине с Петровским, достал его личное дело.
- Владимир Николаевич! Вот здесь вы указали, что росли с бабушкой и в интернате. А если не секрет, какие у Вас взаимоотношения с родителями?
- С отцом общаюсь иногда.
-Он участник Великой Отечественной?
- Да, повоевал немного с японцами!
- Про войну что-нибудь рассказывал?
- Да нет, как-то до этого не доходило.
-Вы же поедете в отпуск через две недели, поговорите с отцом. Мне кажется, что откроется нечто-то необыкновенное!
- И меня потом допуска лишат за его «необыкновенное»?
- Вы государству обошлись уже в золотую копеечку! Академию закончили, а такое на уме держите!
На этом мы и расстались. Внимательно перечитал материалы личного дела Петровского ещё раз. Внезапно появилась мысль о возможном участии его родственников в деятельности подпольного или партизанского движения на оккупированной территории. Ох уж, этот термин – «оккупированная территория». В каждом бланке анкеты на допуск к секретам был пункт «находились ли вы или ваши ближайшие родственники на оккупированной территории» и Петровский в этой графе написал «мой отец вместе со своей матерью находился на оккупированной территории в Харьковской области с 1941 по 1944 года»! Алгоритм дальнейших действий созрел сразу – пиши план работы!

44 года назад

Николка сидел в погребе, спрятавшись от грохота танков и мотоциклов на улице. Вскоре прибежала вся семья дяди Николая, жившая в соседнем дворе.
- Прорвались немцы! А где мать? – спросил дядька.
- Не знаю, ушла на ферму и пропала!
- Вот, лихоманка! Ладно, сидите тут тихо!
Говорить и так никому не хотелось. Мысли всех сидевших в погребе были направлены только на догадки о жизни при оккупантах. Так и просидели до обеда. А есть хотелось всем, даже желудки гудели!
- Что страшно? – спросил дядька Николай.
- Страшно! Убьют нас всех!
- Не бойся, мы еще повоюем!
Вдруг распахнулась дверца погреба. На пороге стояла мама.
- Мама! – прошептали губы.
- Сидите все тихо, Николка – за старшего, Николай выйди на минутку!
Опять ожидание. Долгое, тягучее, ожидание. Чтобы двоюродные братишки не плакали, их нужно было успокоить. Николка пытался вспомнить все сказки, которые знал, но ничего не получалось. Пришлось сказку сочинять на ходу.  Получилась непонятная и запутанная история, но мальчишки слушали внимательно. Так и просидели до вечера. Малыши уснули крепко, не дождавшись еды.
Опять открылась дверь. На пороге опять стояла мама.
- Иди сюда, Николка! Только тихо!
Николка пошел следом за матерью в коровник и обомлел. На широкой спине любимой материной коровы лежали дядька Николай и неизвестный человек в красноармейской форме.
- Помоги мне их снять! Потом все объясню! – тихо сказала мать.
Раненые мужики были неимоверно тяжелы. Оба были в сознании, старательно терпели боль и иногда постанывали сквозь крепко сжатые губы. Их стоны напоминали звуки, которые иногда издает корова. Положили раненых на солому в углу сарая и прикрыли ею же их сверху.
Мать потянула Николку в дом. Там спустилась в подполье и позвала за собой сына.
- Слушай меня внимательно, сынок! Я сейчас побегу к твоей учительнице- немке, договорюсь с ней, что ты будешь прилежно учиться у нее немецкому языку. Если немцы придут, ты говори, что Советы нас преследовали и батьку твоего на каторгу отправили. А мы, мол, новую власть поддерживаем и ей рады. Понял?
- Это, чтобы раненых не расстреляли?
- Это, чтобы нас всех не убили! Понял?
- Понял, мама!
Мать взяла увесистый кусок сала, положила в лукошко несколько десятков яиц, бутыль самогона и вышла из дома.

Рассказ отца

Когда мама ушла, мне стало страшно. В голове все перемешалось от обилия событий, произошедших за день.  Холод сковывал руки и ноги. Но это был не холод из-за низкой температуры в доме, а холод от реально присутствующей угрозы жизни. Война вошла в село, дом и по- хозяйски, раскинув свои одежды, заполнила их страхом и ужасом. Неожиданно пришло понимание того, что детство закончилось, пришла взрослая, полная опасностей, жизнь. Вскоре вернулась мать. От нее пахло спиртным, но веселой и пьяной она не была.
- Слушай меня, сынок! Пришла я к Ирме, а у нее комендант и два офицера за столом сидят. Подала ей гостинец, попросила за тебя. Она отрекомендовала нас как хороших для немцев людей и рассказала про тебя. Комендант приказал завтра к нему прийти в комендатуру, он проверит знания немецкого и возможно возьмет тебя на службу. Ты соглашайся, нам мужиков вылечить и спасти надо. Покорми их. Устала я.
Мать присела на кровать и мгновенно уснула. Рассиживаться было некогда. Слишком много дел и забот навалилось сразу на мои неокрепшие еще плечи. Первым делом пошел в коровник. Марта стояла возле кормушки и протяжно мычала, требуя дойки. В углу зашелестела солома, и раздался громкий шепот дяди Николая:
- Николка! Подои ее, а то не ровен час, принесет кого-нибудь на ее мычание!
Действительно, все село словно вымерло, тишина стояла зловещая. Призывное мычание коровы нарушало эту тишину. Сбегал за подойником, набрал в него воды из кадки. В потемках подсел под корову, начал мыть ей вымя. Знал, что мать приучила корову к такому обращению. Корова сразу успокоилась и мерно заработала челюстями, жуя сено. Доить Марту было делом нелегким. Большое вымя за день накопило много молока. Сначала корове было больно, но потом дело пошло хорошо. Из угла донесся чужой, незнакомый голос:
- Вот бы парного попить!
Но корова не была настроена отдавать молоко людям. Я знал об этой особенности в поведении Марты. Она давала посторонним себя выдаивать, на молоко уносить не позволяла, проливала ведро, задевая его копытом. Уже заканчивая дойку, я резко убрал ведро в сторону. Марте не понравилось, что ее пытаются обмануть, но выручила веревка, которой мать привязала ее голову к яслям. Додаивать корову пришлось на пол сарая. Пока кормил раненых, рассказал им про план мамы с устройством на службу к немцам. Дядя Николай одобрил действия матери и посоветовал вести себя поосторожней. Внезапно раненый политрук, на хорошем немецком языке, спросил меня:
- Как будешь обращаться к коменданту, когда к нему придешь?
- Herr Komendant!
- Нужно сначала сказать «Heil Hitler!» и принять стойку по команде смирно! Это я перед войной узнал, когда ездили в немецкие части в командировку, опытом обмениваться. Сейчас вспомнить стыдно! Четко произноси «Javoll oder nein! Herr Komendant! » Честно и преданно смотри ему в глаза, не отводи свои под его взглядом. Сделай упор на ненависть к советской власти, выскажи желание служить им.  А теперь повтори приветствие!
- Не могу, язык не поворачивается!
- Надо, Коля, надо!
Мы еще поговорили немного, и я пошел спать. Утром меня рано подняла мать. Начиналась новая, взрослая жизнь, полная опасностей и страха.

Особый отдел

С недавних пор стал замечать, что когда появляется какая-то реально тяжелая или сложная ситуация, то она тянет за собой ещё ворох проблем. Время в этом случае как бы уплотняется и может превратиться в плотную стену. Так и сегодня получилось. Весь план подготовки к перебазированию на авианосец пошел насмарку.  Начальник срочно вызвал к себе. А нужно было успеть вернуться к завтрашнему обеду, потому что на это время назначена переброска техники и людей на ТАКР. Домашних дел накопилось невпроворот. В общем – завал! Разгребай, курилка!
Шеф выглядел строгим, как всегда. Выслушал доклад о проведенной подготовке к походу и отправил в канцелярию. Тамара Федоровна тоже была не в настроении, отдала пачку документов и ушла со службы. Работу с документами начал с тоненькой папки, подписанной фиолетовыми чернилами и пером в 1945 году! Раньше не задумывался над тем, почему люди идут учиться на исторические и археологические факультеты. Оказывается, когда приходится держать в руках исторические документы, то испытываешь невероятное чувство сопричастности к чему-то великому, таинственному и вечному. Священный трепет перед архивными страницами заставляет внимательно вчитываться в каждое слово, благоговейно переворачивать страницы и вникать в суть каждого клочка бумаги. Конечно, это было то самое дело № 33148 в отношении отца Петровского. Читать постановления и протоколы допросов занятие не скучное. Дело прочитал как на духу и пошел в курилку, переосмысливать содержание материалов.
Все в деле начиналось прозаично – кавалер двух орденов Красной Звезды Иван Бебешко добросовестно сообщал в отдел контрразведки Смерш, что рядовой Петровский Николай Владимирович во время нахождения на оккупированной территории служил переводчиком в немецкой комендатуре и на его руках «кровь загубленных советских людей». Письмо было написано на коричневой или как ее называли раньше «крафтовской» бумаге. Скорее всего, это был кулек для продуктов питания из магазина. Я помнил такие из детства, конфеты хорошо прилипали к стенкам этих кульков. В деле было ещё одно письмо от этого же человека, но в адрес самого Петровского. В нем он требовал «оставить в покое Ольгу, иначе он все напишет про оккупацию в Смерш». Когда положил эти письма рядом, стало ясно, что человек их писал одновременно, разорвав предварительно лист бумаги пополам. Вот так, бумажный кулек, химический карандаш и судьбы трех людей переплелись в одном деле. Петровский на допросах не отрицал факт работы в комендатуре, но заявлял, что в пытках и расстрелах не участвовал. Ничего криминального не дала и командировка следователя под Харьков, на место исследуемых событий. После оккупации он пошел добровольно в Красную Армию и был направлен в Дальневосточный военный округ. Перед наступлением на японцев дело приостановили и отправили на временное хранение в архив, где оно и пролежало сорок лет!  Да и не было тогда особо времени разбираться в судьбе простого рядового. Слава Богу, что не расстреляли из осторожности по законам военного времени! Есть над чем поломать голову, так что «за работу, товарищи»! Быстро написал кучу запросов, отдал их начальнику и помчался готовиться к боевой службе. Результат теперь будет известен по возвращении. Главное, чтобы семь футов под килем и ветер в корму!

Рассказ отца

- Guten morgen, Irma Genrichovna! С добрым утром, Ирма Генриховна!
-Nichts Irma Genrichovna! Freulein Diner! Не Ирма Генриховна, а госпожа Динер!
-Javoll, meine Lehrerin! Да, естественно, моя учительница!
-Gut, sehr gut! Хорошо, очень хорошо!
Так началось это утро возле, теперь уже бывшей, конторы колхоза. Теперь здесь была немецкая комендатура. О том, что именно комендант вышел на крыльцо, я понял по реакции солдат и учительницы. Они все вытянулись и прокричали приветствие. Комендант был в состоянии, требующем хорошего похмелья, но старался держаться важно. После небольшого разговора с учительницей он обратился ко мне с требованием крикнуть на все село с крыльца комендатуры «Heil Hitler!». Я был готов к тому, что произнесу эти слова, но не думал, что придется их говорить на виду у стоящих здесь односельчан, которые прибежали выразить свое уважение новой власти. В голове зашумело, но всплыло лицо мамы и политрука – «надо, Николка, надо!».
Я встал, как стояли в школьном хоре, направил взгляд почти в небо и прокричал эту ненавистную мне фразу. Крик получился по - мальчишески звонким и разнесся в утренней тишине над селом.
- Тебя берут переводчиком! Ты будешь получать жалование, продукты и сигареты. Водку тебе давать не будут, потому что ты ещё маленький. А я уезжаю в Винницу. Там меня уже ждут. Прощай, Коля! А это мой подарок тебе!
Ирма Генриховна протянула мне свой немецко-русский словарь, которым очень дорожила. Это были последние слова моей учительницы немецкого. Она села в какой-то легковой автомобиль и уехала в сопровождении офицера, а за их машиной двинулся ещё и грузовик с солдатами.
Комендант сразу дал знак следовать за ним. Он занимал в здании бывший председательский кабинет. Мне указал на стул возле его двери.
- Das ist deinen Platz! Это твое место!
Вечером я принес домой сахар, шоколад, сигареты, которые мне выдали за поступление на службу к немцам. Домой не шел – крался, как будто украл или убил кого-то! Стыд съедал мой разум! Вернуть все на место помог политрук. Он сказал просто и ясно:
- Ты теперь разведчик в стане врага! Действуешь по заданию партизанского отряда, который мы с твоим дядей создадим. Ты – наши глаза и уши здесь. Помни об этом и никому, никогда, под страхом тюрьмы и смерти не рассказывай. Придет время – расскажем и книги напишем, и награды дадим!
Потом я узнал, что дядя Николай был оставлен НКВД в качестве хранителя тайников для партизанских отрядов. Вот на базе этих тайников и возник отряд «Дяди Вани»! Всего не расскажешь, но поверь, сынок, нет на моих руках крови, а жизни спасал. В 1944 году ушли немцы, а отряд ушел раньше их. Я остался без связи и был вынужден принимать решения сам. В селе ко мне все относились хорошо потому, что помогал многим. Перед уходом немцев убежал, спрятался, чтобы насильно с собой не забрали. Пошел на восток, навстречу нашим. Сразу обратился в комендатуру, откуда меня и забрали в армию. Уже с Дальнего Востока написал домой, маме, чтоб не волновалась. А она сказала Ольге, однокласснице моей. Любовь у нас была. А тут вернулся с фронта раненый этот Бебешко и решил жениться именно на Ольге. А чтобы меня устранить решил он тогда в Смерш донос на меня написать. Мол, переводчиком служил у оккупантов, людей убивал. Если бы он тогда мне тоже письмо бы не написал, то точно бы срок получил. Вот так, глупость человеческая может жизнь сохранить.
- Почему ты не сказал в Смерше, что ты по заданию партизан там работал?
- Как бы они проверили? Я же не знал, где отряд, живы ли они! Да и партизанскую клятву давал – никому не разглашать! Какой же я разведчик, если без ведома командира отряда расскажу все смершевцу!

Штаб полка

Поход прошел в целом нормально. Личный состав жив, самолеты на борту. Оценка – «отлично»! Теперь наступила пора письменных отчетов. И вот в самый разгар работы в дверь кабинета постучали.
- Разрешите войти?
- Заходите, Владимир Николаевич, с приездом из отпуска!
Петровский положил передо мной на стол стандартную папку и жестом предложил ее открыть. В ней были фотокопии документов архива партизанского соединения «За Родину», фотографии незнакомых мне людей, которые радовались встрече. Была газета со статьей и фотографией отца Петровского и какого-то очень солидного мужчины. На гражданских пиджаках у обоих висели боевые награды. По борту пиджака того мужчины я насчитал шесть орденов Ленина и восемь орденов Боевого Красного Знамени! Петровского просто распирало от счастья и избытка чувств.
- Действительно, выяснил что-то необыкновенное! Мой отец был партизанским разведчиком и связным! Вот, смотрите, на этом фото моя бабушка встречается со спасенным ею советским офицером! А вот этот офицер вместе с моим отцом! А вот…
- Подождите, я все понимаю, но кто этот человек?
- Полковник Иван Тараненко - он командовал партизанским соединением, уволился после службы с должности заместителя начальника УКГБ по Черниговской области. Его спасла моя бабушка, он сделал из моего отца партизанского разведчика! Вот статья в газете «Харьковский рабочий», которая была опубликована к сорокалетию Победы! Здесь вкратце все написано!
- Владимир Николаевич, а в школе вы писали сочинения по теме «Хочу быть похожим на героя»?
- Писал. Хотел быть как молодогвардейцы!
- Ваш отец такой же герой! Те после смерти героями стали, а он выжил! В разведке это более ценное качество – не провалиться и других не предать!
- Спасибо, что подсказали в отношении отца! Я им очень сильно горжусь, а внук, тот вообще с него не слезает! Кстати, папа приехал со мной в гарнизон, хочет посмотреть места, где воевал. Так что ждем в субботу на пикнике на море!
- Вот и чудесно! До встречи!
У меня в сейфе уже лежали фотокопии архива из УКГБ по Харьковской и Черниговской области и другие документы, относящиеся к этому делу. Вся полученная информация совпадала до деталей. Теперь нужно все дополнительно проанализировать и изложить в письменном виде. Одно осознание того, что я внес ясность в материалы через сорок лет, приятно окрыляло.
Специфика работы военного контрразведчика такова, что он имеет возможность не объяснять свои действия командованию, а добиваться исполнения Закона. Но закон можно исполнять формально, руководствуясь только его буквой. Но возможно и другое решение любого вопроса, если оперработник может подойти к нему с позиций выгоды государства и общества.
С формальной буквы Закона у меня было реальное право лишить допуска проверяемого, а с позиций государственного служащего лишение его допуска является прямым ущербом стране, которая затратила большие деньги на его обучение, подготовку. А с позиций простого человека лишение допуска – перевод на низкооплачиваемую должность, возможное увольнение со службы, разрушение семьи и личности. Да, мне «птичку» в отчете, а ему – каторга?! А вот теперь, когда я во всем разобрался, провел большую розыскную работу, изучил его личность, можно с чистой совестью вытаскивать эту «занозу» из прошлого и уничтожать ее, чтобы она не мешала нормальным людям жить!

Особый отдел

- Вот, посмотрите на это дело! Больше двухсот листов документов, напряжения большого количества сил и средств, а результат? Дело в топку, человека с учета снимите и всё?
- Мы на то и поставлены, чтобы своих граждан защищать!
- Вы настаиваете на принятом решении?
- Да, настаиваю!
- Что вы мне доложите в отчете? «Внесли ясность в исторические документы»?
- Снял гражданина своей страны с оперативного учета КГБ, на котором он находился незаконно!
Начальник махнул на меня рукой, что означало его согласие. Еще полгода назад он бы принял решение на лишение Петровского допуска. Но началась перестройка и ее ветер заставлял менять решения. А я почувствовал себя победителем! Щит и меч на эмблеме Особого отдела КГБ СССР даны военной контрразведке для того, чтобы своих защищать, а врагов уничтожать! Нарубили уже предшественники, не расхлебать!

Берег моря

- Вот это да!!! – кричали все, собравшиеся на берегу Японского моря офицеры, их дети и жены, когда увидели металлическую сетку, заполненную трепангом, мидиями, которую вытаскивали из воды аквалангисты. Один из них был Владимир Петровский. К нему подошел седой мужчина с малышом.
- Давай помогу, сынок!
-Давай помогу, папа!
Я наблюдал эту идиллию со стороны и думал о том, как все же здорово, что прошли страшные времена. Что есть люди, которые не сломались под напором обстоятельств. Что истина всегда одна!
Старик подошел ко мне, мы познакомились. Пока мы были наедине, я сказал ему:
- Убрал я Вашу занозу, она теперь никого не побеспокоит!
- Спасибо! Мне Тараненко говорил, что есть какая-то бумажка из прошлого, но мне она не мешала, а вот сыну могла помешать. А место после занозы надо продезинфицировать!
«Дезинфекция» получилась очень хорошей! Обжаренные на костре морепродукты, приятное вино, теплое море и общение с нормальными людьми. Что может быть лучше?
Лучше может быть только чистая совесть!