.
Мы жили уже в новом доме, всё обустроено: и внутри дома, и во дворе. Новый, из соснового горбыля и осиновых досок, забор. Всё как положено, кошка в доме тоже была. Тяжёлой входной дверью в дом я отдавил ножки задние котёнку, очень красивому, белое с серым. Он ползал по полу, жалобно мяукал, а я смотрел на него и плакал, сознавая то, что причиной его страданий являюсь я. «Мужики! Надо что-то делать, долго ему ещё мучиться?» - смотрела жалобно на нас мама. – Я не могу, жалко. - Это папа отвечает. – Стоко фашистов убил, а котёнка жалко? - Дык, там фашисты, а тут! - Мне всё время казалось странным, что всегда, когда забивают скотину, папа уходил в этот момент куда-нибудь, то за солью или бутылкой в магазин, то просто укрывался в доме. «Как же их резать-то я смогу? Хоть свинью, хоть быка? Я за ними цельный год хожу-хожу, пою, кормлю, разговариваю даже с ними, и они ведь понимают всё, да, да! » - так он оправдывался за не мужское своё поведение.
А котёнок всё страдал и страдал. Была ранняя весна, дул холодный северный ветер. Я надел фуфайку, взял котёнка на руки, и пошёл на задний двор, к яру. Иду и плачу: и котёнка жалко, и как я всё это сделаю? Плакал, плакал, ходил, ходил по двору, закрыл глаза, да как кину котёнка вверх и вдаль с яра. Упал он в полынь прошлогоднюю, а я плача, закрыв уши руками, убежал. Прекратил ли я его страданья, или продлил? Сил на то, чтобы проверить это, у меня уже не было……..
Развёл я в последнее время кошек: Царевну и Софью, а остальные – дети Царевны, у Софьи что – то не заладилось с этим, не было у неё котят. Царевну пришлось переименовать из Царя (так внук назвал), когда привёз от знакомых, думал что это кот, но…оказалась Царевна. Она умная, шустрая кошка, заботливая мама в первые дни жизни котят, но с хитринкой: если что со стола можно стибрить – украдёт, понежиться любит на диванах. Но гордая! Когда её за хулиганство выкидываешь на мороз, она грозно рычит и всячески угрожает. А Софья пришлая со стороны. Тогда мы ещё корову держали, молока было вдоволь, и мы подкармливали всех котят и кошек, которые узнали к нам дорогу, вот Софья и прижилась.
Мой рачительный сосед заметил как - то: «Фёдорыч, ты вот кошек своих два раза кормишь, утром и вечером, это же больше литра молока в день, за месяц фляга набирается. Целого поросёнка можно выкормить!» « Да ладно, сосед, не переживай, они ведь тоже живые, и молочко, видишь, как любят» - Он ведь не знал, что я вину свою искупаю перед кошачьим племенем, ту детскую свою вину. Держать в доме такую ораву кошек невозможно, и все они жили в сарае, среди коров и свиней. Зимой, когда было совсем невмоготу от морозов, Софья прыгала на подоконник, и мы её пускали погреться. Теперь прыгают все, Софья обучила. Когда кормишь их всех, Софья не толкается с другими, сидит в сторонке, понимая, что еды много и всем хватит. Она сама никогда ничего не просит, я даже «мяу» от неё не слышал.
Будет сидеть около миски с едой, которая ей не нравится, часами в ожидании чего-нибудь вкусненького. Спит Софья, если в доме, всегда в одном месте: на полу, на тёплой трубе котла. Ходит она всегда тихо, величаво, подолгу смотрит на меня, и, кажется, что она понимает наш язык. Ласкать себя, ну чтобы погладить её, она не позволяет. Даже на унитаз учится ходить. Софья – пушистая, бело-рыже - серое существо, но когда мне удалось взять её в руки, она оказалась маленькой, хрупкой. В доме у нас она уже лет 7-8 лет. Все дети Царевны, за все годы эти, считали Софью мамой своей: она грела всех в сарае, среди тюков соломы, вычищала и облизывала всех их, когда родная мамаша их крутила очередной роман с соседскими котами.
Я всё смотрю на Софью, и начинаю понимать слова Воланда булгаковскового, сказанные Маргарите: «Никогда ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами всё дадут». Вот я и даю ей в последнее время и мяса кусочки, и молочка. Старая стала Софья, но себе не изменила: гордо и с достоинством смотрит на меня и говорит её взгляд: «Ну? Тебе надо? Тогда и делай, не сиди». Вот ведь как! А всего - на всего кошка – Софья.
Но я не о кошках…..
Видел и вижу людей таких: умных, гордых, трудолюбивых, спокойно и уверенно живущих. Им не надо ни у кого ничего просить, что есть у них - они заработали и добились всего сами. У них твёрдый стержень в душе: добрых людей больше, и добро победит. Среди людей таких есть и бедные совсем, и люди с достатком крепким, но для них это совсем не главное, и те и другие умеют и любят работать. Есть они! Есть! Только их надо суметь разглядеть. Я других не вижу, хотя столько лет смотрю. Не вижу тех, кого и имел в виду Булгаков, тех, кто сам предложит, и сам принесёт. Когда я принёс один их своих рассказов в газету, редактор, прочитав, заставил убрать некоторые слова: «Обидятся, да и финансирует нас администрация, неудобно как-то». Вот эти слова, показавшиеся редактору слишком резкими: «АУ! Работники социальной защиты и различных администраций! Ищите таких людей по деревням и городам! Сами они люди скромные, даже застенчивые, горлом брать не умеют, да и не хотят. А ещё они гордые, уважающие себя люди. Искать таких, помогать им, да не помогать, а возвращать им долги – ваша прямая служебная обязанность, ибо вы представители Родины, которой они отдали столько сил и лет жизни своей».
Прошло почти десять лет, а ничего не изменилось с тех пор. Узнаю из оренбургских новостей, что в Кувандыке живёт 90-летняя бабушка, участница войны, да не просто участница войны, а участница боевых действий, зенитчица, воевавшая в Севастополе, живёт в землянке, удобства на улице, крыша и пол земляные. Почти фронтовая землянка, ничего не изменилось для бабушки за 60 с лишним лет. А в администрациях даже не знают о ней! Вот как заработались! Да ещё мало того! Когда племянник бабушки обратился к ним за помощью для тёти своей (не сама она обратилась, заметьте), его же оболгали перед ней, сказав, что заберёт он себе и машину, и квартиру. А он, совестливый человек, возмутился: «Да заберите вы себе всё, только тёте помогите!» Есть ещё совестливые люди и не всех администрации надо по себе мерить. Вот тебе и «ау», государевы работники!
Так что разглядывать мне ещё долго-долго, но боюсь, что так и не увижу я ничего. Сильным, там наверху, ещё и умными, и мудрыми надо бы стать, совестливыми. Увы! Пока, увы! Да и бог бы с ними, сильными. Тем первым, и не надо от них ничего, но, они, сильные (не добротою, не честностью, но хамством и хитростью, при помощи денег к власти добравшиеся), уже и просто житья им не дают: случится что (заболеешь, в беду какую попадёшь, в тюрьму, под суд, либо в учреждение по гражданским делам обратиться придётся), тогда уж держись – хамством и хитростью они душу-то потрясут. Выстоять бы !