Не привык к отказам княжич. А сейчас добыча вдруг
Как синица ускользнула из холёных, белых рук.
Честь свою сберечь решила. Хоть холопка, а горда!
Высока, стройна, красива, волоока, молода.
Вышла к княжичу в палаты, чтоб принять его кафтан –
Тут её он и приметил – медь волос да гибкий стан.
Речь струится плавно, гладко, словно вешняя капель.
Ухватил за длИнну кОсу – постели мне в ночь постель!
Да постелишь не в хоромах, на шелках и жемчугах,
А в подклети, там где тихо, на густых ржаных стогах.
Обмотал косою руку, притянул, сдавил в тисках.
Словно птаха встрепенулась молодица…вся в слезах
Просит: сжалься надо мною, добрый, щедрый господин!
Никому я не взбивала до сих пор ещё перин.
Я для суженого верно сторожу девичью честь..
Отпусти меня, холопку, здесь другие девки есть.
Сжал тугие груди княжич: Мне, небось, не привыкать
Поперёд других счастливцев гордость девичью срывать!
Тут молодка извернулась, птицей вырвалась из рук,
Озирается тоскливо – нет помощников вокруг.
Все как блохи разбежались по щелям, да по углам.
Пусть умру, но на потеху я невинность не отдам!
Словно пламя резануло по глазам и тут же прочь,
Вон из терема сбежала, вьюге в пасть, холопья дочь…
Эй, коней седлайте, живо! Что за дурья бабья блажь!
На дворе февраль лютует, душу богу вмиг отдашь
Средь густого, злого леса… средь белеющих болот.
Потеряется, дороги в тёплый терем не найдёт!
А голубка убегала… тонкий, белый сарафан…
Обессилела, замёрзла… Пожалел её буран:
Свежим снегом, словно в шубу тело девичье одел.
И, укрыв густым сугробом, колыбельные запел.
Воротился в терем княжич. Зол, как волк, глаза горят.
Загубил не зА что девку – он и сам тому не рад.
Распалился от погони, да кафтан и распахнул.
И февральской стылой вьюги грудью полною вдохнул…
Средь лесов глухих, бескрайних не найдёшь тропы вовек.
Под холодною периной обратилось сердце в снег…
Спит красавица-голубка беспробудным, снежным сном.
А душа к теплу стремится, тлеет тусклым огоньком.
И в апреле, только солнце растопило снег едва,
На проталинах глубоких появилась сон – трава.
Не утратила невинность блеска яркого очей,
Ловит венчик синий-синий ласку солнечных лучей.
Мягок лист на ощупь нежный, как прекрасная коса,
Соком горечи наполнен, смотрит прямо в небеса…
Сонной силой, крепкой волей он исполнен, чтобы жить.
Даже горечью и болью иногда дано лечить…
И цветок пушистый, яркий,
сорвала рука знахарки…
Держит путь знахарка в терем. Там, средь сбившихся перин,
Уж которую неделю княжич, хворью одержим,
Стонет, мечется и рвётся, и огнём, как жар, горит…
И с февральской лютой ночи ни минуты он не спит..
Говорят, в него вселился вместе с ветром лютый бес.
Принесла ему знахарка, как прощенье от небес
Фиолетовый и скромный нежный венчик сон-травы…
И отвар, лечебный выпив, он уснул… и с головы
Вмиг сошли былые краски. Через десять долгих лун
Он проснулся. Хоть здоровый, но совсем седой, как лунь.
Выжгла горечь злого сердца горечь доброй сон-травы.
Правит мудро нынче княжич… не поднимет головы
Перед теми, кто обижен. Понял он: была права
Та невинная голубка, та святая сон-трава….