Миссия

Владимир Хмыз
  Пришелец лежал неподвижно, глядя своими голубыми глазами, и как будто пытался что-то сказать. Или это только казалось? Он смешно открывал беззубый рот, но оттуда не доносилось ни звука.

  Да и глаза его тоже ничего не выражали, но люди догадывались о его беспомощном состоянии, потому что он не мог двигать ни одной частью своего тела, и хоть чем-то пытались ему помочь. Они склонялись над ним, внимательно рассматривая, приветливо улыбались, пытались общаться с ним с помощью жестов. Он-то их прекрасно понимал, но никак не мог им дать этого понять. 

  Ну, во–первых, ни руки, ни ноги его почему-то не слушались, да и все тело, несмотря на его старание, тоже, и пока поделать с этим он ничего не мог. А во-вторых, издать звуки он тоже не мог, поскольку не мог этого делать в принципе. Там, откуда он пришел, не общались с помощью звуков.

  А люди, склоненные над ним, совещались, что же еще такого сделать, чтобы пришельцу было комфортно. Ах, если бы они только это знали. Его пытались уложить удобнее, поправляли ему подушку, бережно переворачивали, как будто бы он мог рассыпаться. Протирали его тело ватой, смоченной в каком-то растворе, суетились, но, в общем-то, явно не знали, что с ним делать.

  Ему эта возня надоела, и он стал оглядывать пространство вокруг и задержался на книжной полке, так они ее называли. Пришелец смерил взглядом обложки книг и сразу понял, для чего эти книги и что они содержат.

  -Несчастные,- подумал он. Как много им еще предстоит пройти в своем развитии, чтобы научиться понимать суть вещей непосредственно, минуя наработанные алгоритмы мышления, разгребая тот мыслительный мусор, который они сами же и создали. А этого мусора было так много, что люди просто тонули в нем,  забывая только что сказанное или сделанное, теряясь и смущаясь собственной растерянности, улетая своими мыслями далеко-далеко.
 
  Он с ними мысленно разговаривал, пытаясь четко и коротко формулировать свои фразы, и, когда ему удавалось пробиться к непосредственному разуму людей, они делали то, чего он от них добивался. Делали они это как-то нехотя, раздумывая, но все же делали.
 
  Ну, они хотя бы расступились и оставили его в покое. Они отошли подальше, но на их лицах не исчезли признаки тревоги и озабоченности. Но, хоть, наконец-то, все замолчали, а это давало ему надежду на то, что так они скорее услышат его, чем себя. Все остальное время они «слышали» только то, что говорили друг другу и что подсказывали им мыслеформы, рожденные ситуациями, в которых они оказывались.
 
  По большей части их мысли носили образный характер, и он с удивлением наблюдал, как они перескакивают с одного образа на другой, потом на третий, теряя главную мысль и ускользая от действительности в воспоминания о том, что с ними было в разное время. Они путешествовали во  времени, сами не осознавая этого, но что самое ужасное, они терялись в нем, оставаясь надолго в том или ином его отрезке.

  Тут, в этой действительности, они говорили стереотипами, часто не понимая друг друга только из-за того, что говорили друг другу слова, вроде бы и понятные, но пустые.  Поскольку в этот момент они произносились не их сознательными «Я», а масками, учтивыми, воспитанными, иногда даже очень умными, но неживыми.
 
  Поначалу это его забавляло, казалось смешным, а потом он понял, что люди, пусть и бессознательно, путают сами себя и это, кроме неудобства, может привести даже к беде. Еще пять минут назад один из этих людей неосторожно чуть не вылил на него кипящую воду, зазевавшись и споткнувшись о постамент, на котором он лежал.

  Ну ладно, этому он как-то потом поможет. А сейчас ему надо было сосредоточиться и понять, почему он не мог двинуть даже пальцем - тело ему не подчинялось и это вызывало тревогу. Он не помнил, что с ним произошло, что будет с ним дальше - не знал. Он даже не знал, почему и как он попал в это помещение. 

  Лежать на постаменте ему надоело, и он решил для начала посмотреть, что под ним. Оказавшись внизу, он увидел, что кроме какой-то посудины, там больше ничего нет. А потом его внимание привлек шум за окном, и он оказался на подоконнике за шторами. Что интересно, его перемещения никто из людей не замечал. Они и представить себе не могли, что он, при желании, мог оказаться даже на узкой книжной полке или между отдельными книгами.

  За шторами ему открылся красивый вид на парк, где росли гигантские причудливые деревья, на небо, покрытое иссиня-черными, с сединой тучами, и услышал тот самый звук, который раздавался до этого. Из неба длинными струями лилась вода и сверкали вспышки молний, настолько яркие, что глазам было больно смотреть. А потом после вспышек раздавался тот самый раскатистый гулкий звук, сотрясавший все вокруг. Люди при этом как-то вздрагивали, ежились, и он понял, что они боятся и этих вспышек, и этого грома.

  Он решил поиграть с дождем и легким усилием воли остановил его. При этом  люди радостно оживились, выглянули в окно и стали рассматривать лужи на асфальте, недоуменно пожимая плечами и удивляясь тому, как внезапно закончился дождь. Ему тоже стало приятно, он увидел, что может легко доставлять им удовольствие, ничего при этом им не объясняя.
 
  -Они этого еще не могут,- понял он, и ему опять стало их жалко. Они вели себя как маленькие напуганные дети: постоянно спрашивали друг у друга совета, часто сомневались и боялись сделать что-то не так. Их как-будто кто-то постоянно одергивал.

  Пришелец издалека посмотрел на свое тело, к нему подошла какая-то женщина, все лицо у нее было в морщинах, волосы были редкими и седыми, и стала рассматривать его. Ну, что смотреть? Тело, как тело, но он вдруг понял, что не улавливает ее мыслей. Это его удивило, но даже сильное напряжение ничего не дало, он не «слышал» не только ее, но и всех остальных тоже.

  Немного удивившись, он вернулся в свое тело и опять стал слышать их мысленные разговоры. Эти разговоры, поначалу так его забавлявшие, теперь стали не только надоедать, а даже немного пугать его, так как ими люди запутывали не только самих себя, но даже и его.

  Решив, что разберется с этим потом, он опять покинул тело и пошел, хотя лучше сказать, наверное, полетел в другие помещения, где были такие же люди, тоже что-то думающие, жующие, делающие и такие же все замороченные. Вот-вот, замороченные. Он подобрал точное слово. Слово «думающие» было не про них.

  Как было бы здесь тихо, если бы они все перестали думать и суетиться. Нет, ну сколько можно думать об одном и том же. Хотя, стоп! Он уже поймал на мысли себя, что тоже постоянно возвращается к тому моменту, как он очутился здесь, но опять ничего не может вспомнить. Он только точно знал, что он здесь зачем-то.   


  -Зачем! Зачем!- повторял он много раз. Но вот, как будто искорка мелькнула в голове и, немного задержавшись, осветила то, что было с ним до того, как он здесь очутился. Он ощутил невероятное блаженство, негу и увидел какой-то нездешний мир, открывающиеся огромные просторы, и себя смотрящего на это все откуда-то сверху. Он легко парил в воздухе на довольно большой высоте: внизу были деревья, здания.

  Он то зависал, то опускался на землю, то несся куда-то с огромной скоростью. На мгновение даже закружилась голова, но тут же все прошло. Но даже это мгновение принесло столько счастья и блаженства, что ради него стоило пойти на любые жертвы.

  -Жертва, жертва...- крутилось у него в голове. Он – жертва, добровольная жертва. Точно, он понял, что поймал основную идею. Он жертвовал собой ради них, вот этих людей, которые никак не могли вспомнить даже такое мгновение, хотя раньше тоже испытывали подобное блаженство.

  Вот чем они были заморочены! Они вспоминали то, что когда–то знали и забыли. Ему опять стало их жалко. Он понял, что если не донесет до них истину, они все погибнут тут, и не смогут больше никогда ощутить то блаженство, которое они раньше испытывали. Но как ему рассказать о том, что они уже забыли, а он не мог толком вспомнить.

  Он только припомнил еще, что он здесь такой не один. Таких как он должно быть много, но где они? И еще вспомнил, что многих засылали сюда и раньше, но вернувшихся можно было пересчитать по пальцам. О коварстве здешних мест ему не раз говорили.

  Он вдруг похолодел и внутренне сжался, ощутив весь ужас своего положения. Ведь его строго предупреждали о том, что тело до специального разрешения «сверху» нельзя было покидать, иначе он станет таким же  невозвращенцем, как и все эти люди. А он об этом забыл.

  Господи, что же он наделал, он увлекся внешними эффектами, совсем позабыв о том, что ему надо было думать только о внутреннем. Ведь только находясь внутри, можно постепенно мысли этих людей приводить в порядок и втолковывать им, что они должны делать для своего спасения.

  Как же он мог забыть! Как он мог забыть первый и самый главный пункт наставлений, который ему так долго твердили. Он вернулся в тело и стал лихорадочно думать о том, что он посланец небес и прилетел сюда с миссией. Господи, хоть бы получилось... Ну, хоть что-то же он еще может сделать.

  Его тело так напряглось, что вздулись все жилы и выступил крупный пот. И вдруг стали двигаться его руки, ноги... Он даже ощутил, как что-то липкое и теплое вытекло из него, но все было напрасно - его уже никто не слышал. Люди опять столпились вокруг него, опять стали вертеть его тело во все стороны, протирать его и что самое страшное, опять погрязли в этих своих вечных думах. Тот проблеск, которого он достиг вначале, совсем исчез.

  Как же он мог нарушить! Но что мог нарушить, он вспомнить уже не смог. Его охватило такое отчаяние, что он в ужасе открыл свой беззубый рот и вдруг закричал. Закричал так громко, и в этом крике было столько отчаяния, ужаса и безнадежности, что на этот крик сбежались люди даже из соседних помещений. Он звучал как тревожный набат, предупреждавший о чем-то сверхважном и сверхсерьёзном.

  А людей этот крик почему-то не напугал, а обрадовал. -Ну наконец-то, - сказали они,- он закричал, значит, будет жить. Знали бы они, что означает  их «жить». -Оставьте мертвым хоронить своих мертвецов,- почему-то вспомнилась напоследок пришельцу фраза, услышанная им когда-то, и он залился горючими слезами.

  А люди потирали руки и радовались, еще один младенец будет жить, и радоваться вместе с ними солнцу, голубому небу и всему тому великолепию, которое их окружало. И в этот момент они не думали о том, что оно, почему-то, не радует их всегда.

  А почему, они, к сожалению, уже не могли вспомнить...

                Эпилог.
  Трехлетний Сашка, играя в песочнице со своим соседом Венькой, сказал тому очень серьезно.
  -Когда-то, когда я был взрослым, я думал, что мы можем передвигаться без помощи машин и самолетов...
  На что Венька тяжело вздохнул и согласно кивнул головой. Они поняли друг друга...