Глава 2
Оксана нервничала. Звонка не было уже второй день. Может, он решил отстать от меня, мелькнула наивная мысль, потрепал нервы, поиграл, как кошка с мышкой и уехал? Нет. На него это не похоже. Не такой он человек, чтобы отказаться от мести. Специально доводит меня до безумия? Да, если я еще хотя бы сутки пробуду в этой неизвестности, то, точно, сойду с ума. Странно, что сам назначил вчера встречу и не явился. - Она судорожно сжимала и разжимала кулаки, пытаясь успокоиться. - Надо взять себя в руки, иначе Олег заподозрит что-то неладное. А если он привяжется, то пиши - пропало. Пока не выяснит в чем дело, не отстанет. А это означает – конец счастливой семейной жизни. Он слишком порядочен и консервативен. Он не поймет и не простит. А если, даже, и простит, то не забудет. Боже, ну почему ты меня так наказываешь? Неужели все страдания, которые выпали на мою долю, не искупили глупости моей молодости? У меня семья, любимый муж, дочь. Я не хочу их потерять? Я не могу их потерять! Я готова на все. Я готова даже на убийство!
Она с ужасом поняла, что это действительно так. Она готова, как волчица, защищающая своего волчонка, защищать свою семью, свой маленький мирок - до последней капли крови, до последнего дыхания и любым путем.
Ей вспомнилось детство. Первое, яркое воспоминание из него это – Лунапарк. Разноцветные шары, карусели, музыка и смеющиеся папа с мамой. Она сидит верхом на олене и машет им рукой. У Оксаны до сих пор осталось это щемящее чувство счастья и радости от того дня.
Она росла желанным и любимым ребенком в их маленькой и дружной семье. В доме всегда звучал смех, шутки, беззлобные поддразнивания. Домашние дела никогда не делились на: мужские и женские. Все делалось сообща или тем, у кого было свободное время. Старушки у подъезда неодобрительно качали головами, когда отец развешивал на балконе белье или с сидящей и повизгивающей на плечах Оксаной бежал в магазин за хлебом.
- Совсем захомутала мужика. В тряпку превратила. Может он ей еще и нижнее белье стирает? – с возмущением перешептывались они. – Разбаловал не в меру. А она села на него, да и ножки свесила. Ничего, она ему еще покажет. Узнает, почем фунт лиха.
И только с возрастом Оксана поняла, что они просто завидовали ее маме. Завидовали ее счастью, любви, молодости. Завидовали, что им в жизни не встретился такой вот мужчина. Что они, как выбившиеся из сил лошади, тащили на себе весь воз семейных забот в одиночку. Спали в транспорте, урвав 20-30 минут, пока ехали на работу. После работы, уставшие бежали в магазин и с полными авоськами, оттягивающими руки, неслись домой. А дома начиналась вторая смена: готовка, стирка, глажка, штопка, уборка и много еще разных, может быть не очень важных, но необходимых дел. А муж частенько приходил с работы навеселе, а то и крепко выпивши. Начинались придирки, оскорбления, а порой и побои. Бывало, что сердобольные соседи вызывали милицию, а распоясавшийся муж гордо вещал: - Жена моя, что хочу, то и ворочу. Не учить, для порядку, место свое знать не будет.
И жена битая и плачущая, лишь при упоминании о пятнадцати сутках за хулиганство, начинала оправдывать своего непутевого мужа и стояла за него горой, защищая от приехавшей спасать ее милиции. Так и проходила их безрадостная и беспросветная жизнь. И вот в старости, похоронив своих мужей, которые от чрезмерного ли приема «на грудь» горячительных напитков, или по какой либо другой причине, покинули этот мир раньше своих жен - они забывали все плохое и горько плакали по ним, молясь в церкви и, ставя свечки за упокой их души.
Поэтому, смотря на ее родителей, они понимали: чего были лишены в этой жизни. Но годы вспять не повернуть, а впереди их ждет только одинокая старость. От того и ворчали, злобились и завидовали...
Забежала дочка, на ходу надевая школьный рюкзак, и весело чмокнула Оксану в щеку.
- Мамуля, я побежала. Буду сегодня часа в четыре. У нас репетиция концерта к 7 ноября. Деньги на обед папа дал. Чао!
Длинноногая, нескладная в свои десять лет, с рыжими вьющимися волосами, неподдающимися никаким расческам и заколкам – дочка вызывала у Оксаны чувство щемящей, всепоглощающей любви. Оксана молила Господа, чтобы ее дочери не выпала судьба, которая досталась ей – Оксане. Ей так нравился задор и непосредственность ее девочки.
А ведь я в ее возрасте была такой же, вдруг подумалось Оксане, что если она узнает обо мне все? Она не будет меня любить. Она будет меня стыдиться. А на лице Олега появится брезгливость. Это убьет меня!
Она вспомнила свои школьные годы. Они промелькнули быстро, оставив после себя ощущение праздника. Учеба давалась Оксане легко, без усилий. Учителя ее любили за легкий нрав, хорошую учебу. Друзья поверяли ей свои секреты, зная, что это не пойдет дальше ее ушей. Она была душой и заводилой класса. Мальчишки влюблялись в нее по очереди, но она со всеми была приветлива, добра и не более того. Пару раз она целовалась, после школьного вечера, но эти поцелуи не затронули ее сердца. Ей хотелось, безумно хотелось влюбиться. Она даже пыталась заставить себя влюбиться в какого-нибудь парня, который являлся предметом воздыханий многих подружек. Но, начав о нем думать вечером, она забывала о ком ей нужно думать, проснувшись утром. К вечеру, спохватившись, она начинала снова усиленно взращивать в себе эту влюбленность, но через пару дней понимала, что все это блажь и, облегченно вздохнув, забывала о предмете своей любви. Она понимала, что может быть и неосознанно, но ищет человека, похожего на своего отца. Ей хотелось такой же любви, какая есть у ее родителей, которая с годами не затухает, а как будто разгорается еще сильнее. Но летели дни, недели, месяцы, а его – единственного и неповторимого рядом не было. И когда она уже готова была смириться, и даже начала встречаться с парнем, который ходил за ней больше года – появился Он!
Это было: как удар молнии, как яркая вспышка света в темноте, как смерч, как ураган, как наводнение. Любовь ворвалась в ее сердце, душу, сознание и заполнила ее всю без остатка. Близилась летняя сессия. Цвели: сирень, яблони, пионы. Их аромат дурманил и кружил голову. Забросив тетрадки, книжки, забыв об экзаменах и лекциях, Оксана соскакивала утром с кровати, наскоро умывшись и расчесывая на ходу волосы, выпивала чашку кофе и бежала в сквер, где ее ждал он.
Его звали Димой. Он был старше Оксаны на пять лет. Ей казалось, что это ужасно много. В ее девятнадцать, его двадцать четыре – это было все равно, что и тридцать четыре, и сорок четыре. Он был взрослый! Он был умный! Он был красивый! Он был совершенство! Она не могла поверить в это чудо. Не могла поверить, что она – обычная девушка, смогла заинтересовать такого мужчину. Как-то ночью, она, включив свет, долго рассматривала себя в зеркале.
– Что он нашел во мне? Чем я могла его заинтересовать? Ну, неплохая фигурка, но таких фигурок, кругом – пруд пруди. Смазливая мордашка и не более того. Синие, обычные глаза, пухлый, как у ребенка рот. Вот, может, только волосы необычного платинового оттенка и легкие, как пух. Они живут, как бы сами по себе, приходя в движение от малейшего дуновения ветерка.
Расстроенная, она выключила свет и, забравшись в кровать, до утра не могла уснуть, пытаясь понять: чем же она заслужила это счастье – быть любимой таким парнем.
Высокий, черноглазый, смуглый, с грацией пантеры, с неизменной улыбкой на лице – Дима обращал на себя внимание. Много женских глаз провожало его, когда он ленивой походкой шел к Оксане, и много женских глаз с завистью смотрело, когда он, обнимая ее, целовал в губы. Для него было не важно: одни они или рядом люди, в доме они или на улице. Он вел себя легко и раскованно в любой обстановке. Они встречались уже месяц, но Оксана не знала о нем ничего: работает он или учится, где он живет и есть ли у него родители. Дима на все ее вопросы отвечал, что, встретив ее, он потерял память, и прежняя жизнь для него не существует.
- Да и какая тебе разница, - говорил он, - есть я и ты, а остальное не важно.
От его поцелуев, прикосновений, она совсем потеряла голову. Она перестала понимать: где она и кто она - она растворилась в любимом без остатка. Понимала, что тонет, идет ко дну, но ничего не могла поделать. Два зачета были завалены, допуска к сессии не было, грозило исключение из института. Но Оксане было все равно. Зачем ей этот институт, если рядом есть Дима!
Она забыла о том, как она была счастлива, когда прочла свою фамилию в списках поступивших, как мечтала о том времени, когда станет юристом – следователем или адвокатом.
Она, то представляла себя с пистолетом, сидящую в засаде и выслеживающую преступника, то одетую в строгий костюм, с идеальной прической, в очках, произносящую речь, после которой зал взрывается аплодисментами, а её подзащитного освобождают в зале суда. А все перешептываются, что это только благодаря её умению, знаниям и обаянию.
Её мир сузился до одного человека. И этим человеком был Дима.
Наконец родители заметили, что с их любимой дочерью происходит что-то необычное. Они обратили внимание на: постоянное лихорадочно-весёлое состояние дочери, на отсутствующее выражение лица, на ответы невпопад, на беспричинную улыбку. И, вначале, вздохнули с облегчением - девочка наконец-то влюбилась! Они радовались, как дети. Они забросали Оксану вопросами. Попросили привести его к ним в дом. Им хотелось увидеть предмет обожания дочери – он должен быть особенным. Он просто обязан быть особенным. Ведь их дочурка – само совершенство!
Сначала их удивил, а после насторожил отказ Димы от знакомства с ними. Родители осторожно стали выпытывать: кто он, где живёт, чем занимается. Только узнав о том, что дочери неизвестно ничего, кроме имени – впали в панику.
- Оксаночка, как же так? Ты же абсолютно ничего о нём не знаешь, - озабоченно вопрошали они.
- Я знаю главное. Я его люблю, - отвечала Оксана. – Он самый лучший, самый дорогой человек на всём белом свете!
Позвонили из института и сообщили, что за неуспеваемость Оксана отчислена. Родители были в шоке. Впервые, за все годы, в их семье начались упрёки, слёзы, разговоры на повышенных тонах.
Оксана пожаловалась Диме, что родители не понимают её, что она в них разочаровалась.
- Обычные мещане. Для них главное диплом о высшем образовании, материальные блага и тому подобное. А ведь главное в жизни это любовь! Ты и я. Мы!
Она заглядывала Диме в глаза, а он, улыбаясь, как всегда слегка насмешливой, самоуверенной улыбкой отвечал: - Конечно малыш. Мир только и существует потому, что в нём есть ты и я – наша любовь. Всё остальное суета-сует. Мир должен существовать для нас, а не мы для него. Может, кто и хочет быть в нём винтиками – вот они пусть и крутятся, а мы с тобой рождены для того, чтоб мир крутился вокруг нас. - И, обняв Оксану за плечи, он глазами показывал на женщин, спешащих домой с сумками, на мамочек, гуляющих с детьми: - Неужели ты хочешь стать такой, как они? Ты рождена для другой жизни. Ты – Королева! Ты, как роза, ароматом и красотой которой должны наслаждаться.
В душе Оксана не имела ничего против того, чтобы стать такой вот «клушей», как говорил Дима. Бежать домой, зная, что там её ждёт он. Нянчить ребёнка, похожего на него. Но она, согласно кивая головой, лишь бы угодить своему любимому, говорила, что ничего она не согласна. Она другая. Она особенная.
- А с родителями, - сказал ей Дима, - все очень просто. Пошли их к черту с их вопросами и истериками. Собери вещи, возьми деньги, на первое время, если есть драгоценности. Мало ли вдруг пригодятся.
В ответ на удивленный взгляд Оксаны, он рассмеялся:
- Шучу, шучу. Должна же моя подруга выглядеть на все сто. А деньги, это что б ты не чувствовала себя зависимой от меня. Что б не думала, что я тебя зову в содержанки. Уловила?
Оксана облегченно рассмеялась: - Уловила.
- Ну, вот, вечерком, у метро, я тебя буду ждать.
Оксана прилетела домой, как на крыльях. Отныне они будут всегда вместе! Совсем вместе! И днем, и ночью. Она станет его возлюбленной не на словах, а на деле.
Ей хотелось петь и танцевать от счастья. Она быстро покидала свои платья в чемодан. Открыла шкатулку, где лежали деньги. Они всегда лежали в этой шкатулке, и все брали их оттуда по мере надобности.
- Сколько взять? Лучше взять больше, чтоб доказать Диме, что она самостоятельная. У родителей скоро зарплата – обойдутся. Пусть понервничают, будут знать, как учить меня жить. Я уже взрослая и сама знаю, что мне делать и как мне жить.
Она схватила шкатулку с драгоценностями, в которой лежали материнские кольца, серьги, цепочки и с неожиданной, даже для себя злостью, перевалила их в свой чемодан. Представляя растерянные и расстроенные лица родителей, она мстительно улыбалась.
- Лицемеры, - бушевала Оксана, - если бы они действительно любили друг друга, они бы поняли мою любовь. А раз не поняли, то пусть им будет хуже. - Она взяла ручку, листок бумаги и написала: - Я ухожу к Диме. Прощайте. Закрыв дверь на ключ, она побежала навстречу своему счастью.
Оксана тяжело вздохнула, очнувшись от нахлынувших воспоминаний.
– Боже, за что ты так наказываешь нас?
Олег вошел на кухню уже одетый в пальто. Стройный, подтянутый, сухощавый, с копной рыжих волос - он выглядел моложе своих 35 лет.
- Я ухожу, буду поздно. У нас сегодня деловая встреча в кафе. На ужин меня не жди.
Он поцеловал ее в макушку и ушел. Оксана закрыла за ним дверь, и только тут до нее дошло, что Олег не поцеловал ее, как обычно в губы и не щелкнул, шутя по носу. Это был их обычный, утренний ритуал. И вообще, за своими переживаниями, она как-то упустила из виду, что муж уже вторую неделю ведет себя не как обычно. Вечерами молчит, уставившись в телевизор, ложась спать, сразу отворачивается. Оксана зябко обхватила свои плечи руками. Пытаясь разрешить свою проблему, она выпустила из виду необычное поведение мужа.
- Что случилось? Неужели он что-то узнал? Нет, этого не может быть. Ему просто не от кого это узнать. Родители погибли в автокатастрофе еще до того, как они с Олегом познакомились. После этого она сменила фамилию и за прошедшие пятнадцать лет изменилась настолько, что узнать ее, практически, невозможно. Той воздушной, утонченной девочки нет и в помине. Волосы она теперь красила в каштановый цвет. Фигура, после родов, отяжелела, раздалась. А за очками, с тонированными стеклами, цвет глаз различить невозможно. И этот ублюдок, из-за которого вся ее жизнь пошла на перекосяк, не узнал бы ее ни за что на свете, если бы не ее непроходимая глупость. Увидев его случайно на улице, она настолько испугалась, что не нашла ничего лучшего, как грохнуться в обморок. Возле нее собрался народ. Придя в себя и открыв глаза, Оксана увидела склонившегося к ней Диму. Она, как будто вернулась на пятнадцать лет назад. В ужасе, закрыв лицо руками, она закричала:
- Нет! Не надо! Я умоляю тебя!
И он узнал ее. Обступившим ее людям он сказал: - Все нормально. Расходитесь. Это моя жена. У нее часто бывают такие приступы.
Оксана попыталась что-то сказать, но язык ее стал, словно, ватный. Она смогла лишь что-то промычать. Люди разошлись, и они остались одни. Дима, не приятно ухмыльнувшись, произнес:
- Ну, здравствуй, моя радость. Сколько лет, сколько зим. А я уже потерял надежду тебя отыскать - думал, сгинула. А ты, оказывается: жива, здорова, раздобрела, подурнела, окрас сменила. Одно осталось прежним: при виде меня – теряешь голову. Видно, Сатана услышал мою просьбу. А ты думала: тебе сойдет с рук то, что из-за тебя лучшие десять лет моей жизни я провёл в болотах со всяким отребьем? Видно, Бог пожалел твоих родителей, прибрал их до моего выхода из зоны. Им бы мало не показалось. Я, можно сказать, и выжил только потому, что представлял, что я с вами сделаю, когда выйду на волю. Значит, теперь ты будешь одна отдуваться за всех, дорогая моя.
Ум Оксаны отказывался верить в реальность происходящего. Все слова и угрозы доходили до неё, как бы издалека. В голове звенело, сердце, словно, остановилось. Она вздрогнула, как от удара, когда услышала над ухом голос:
- Вашей жене плохо? Вызвать скорую?
Оглянувшись, она увидела милиционера и уцепилась за него, словно утопающий за соломинку.
- Этот мужчина не мой муж. Он ко мне пристает. Помогите, пожалуйста!
Милиционер потребовал у Дмитрия документы. Тот, оттолкнув Оксану, бросился бежать в подземный переход. Оксана, поблагодарив за спасение сотрудника милиции, быстро остановила машину и, назвав свой домашний адрес, вздохнула с облегчением.
Город большой, подумала она, в этом районе я бываю крайне редко, а повторная встреча в многомиллионном городе – это уже за гранью реальности. Неужели пронесло? Вот дура! – ругала себя Оксана. - Так опростоволоситься. Сама себя выдала. Винить некого. Ну, ладно, все хорошо, что хорошо кончается.
Дома она приняла душ, выпила рюмку коньяка, что бы расслабиться, включила телевизор и попыталась отвлечься от неприятностей при помощи очередного мыльного сериала - где не надо было думать и анализировать. И только вечером, она случайно обнаружила пропажу паспорта. Он был нужен для завтрашнего посещения фирмы, в которую она должна была отнести документы. Вход в эту фирму был по пропускам. Оксана лихорадочно начала выбрасывать все из своей сумочки. Паспорт она всегда носила с собой, чтобы исключить любые недоразумения. Теперь паспорта не было. Помертвев, Оксана опустилась на диван.
- Все! Теперь конец! Он знает мою новую фамилию, мой адрес.
У нее не было сомнений по поводу того, в чьих руках сейчас находится ее документ. Значит, пока она была без сознания, он открыл ее сумочку и забрал его себе. Около 11 вечера раздался телефонный звонок. Оксана сняла трубку:
- Да, я слушаю.
- Привет, солнце мое. Ты соскучилась по мне? Я так и подумал. Поэтому, звоню сказать, что теперь, скучать тебе не придется. Я рядом, отныне и до последнего твоего вздоха. Если не хочешь, чтобы с твоей маленькой дочуркой произошло то же, что и с тобой - будешь выполнять все, что я скажу. Поняла? Отныне – ты моя рабыня. Моя собственность. Захочу – пожалею, захочу – убью. Твой муженек будет в неведении до тех пор, пока ты будешь паинькой. Я думаю: тебе не захочется его разочаровывать? Не слышу ответа?
Оксана прохрипела: - Чего ты хочешь?
- Ну, вот, это уже совсем другой разговор, лапочка. Жду тебя завтра в 10 утра у Гостиного двора, со стороны Садовой улицы.
Оксана положила трубку.
– Вот и все. Выхода нет. Рассказать обо всем Олегу? Нет. Невозможно.
Глава 3
Бригада Трухина работала в нынешнем составе уже больше двух лет. Более неподходящих людей по характеру трудно было подобрать. Трухин – спокойный, выдержанный, немного флегматичный, спортивного вида мужчина. Чуть выше среднего роста, с яркими серыми глазами и большим чувственным ртом. Волосы он стриг коротко. Шатен, но виски уже посеребрила седина. Улыбка белозубая и молодая. Такие мужчины очень нравятся женщинам. Ему уже перевалило слегка за сорок. Он был женат, как любила выражаться его бывшая жена, на работе. Он, как говорится, был сыщик от Бога. С детских лет, начитавшись Конан-Дойля и Агату Кристи, он не представлял себя ни кем иным, как только сыщиком. Ему нравились и Шерлок Холмс, и Пуаро. Нравилась их неторопливость, проницательность, не многословие и их юмор. Он старался во всём подражать своим кумирам. Поэтому, даже если у него в душе пылал пожар, и искры летели во все стороны - внешне он был спокоен и слегка ироничен.
Женившись в двадцать лет по огромной любви и в двадцать один год став отцом прекрасной малютки, к тридцати годам он понял, что семейная жизнь не для него. Бытовые, финансовые и другие проблемы выматывали больше, нежели самое глухое и тухлое дело. Денег за ненормированную и опасную работу платили до смешного мало. Многие хорошие сотрудники УГРО уволились и теперь работали: либо - охранниками в коммерческих структурах, получая в десятки раз больше Трухина, либо – уходили в криминал, и заканчивали свою жизнь кто раньше, а кто позже: в России, в Америке или ещё где-нибудь. Правда, по одному адресу – на кладбище, иногда, успев пожить год, другой в своё удовольствие. Трухину же неважно было, что съесть – докторскую варёную или свиную сырокопченую колбасу и в одежде он предпочитал простоту и удобство.
А вот для его жены это имело большое, архиважное значение. И новая шуба, купленная соседке мужем или поездка подруги за рубеж – вызывали у неё потоки слёз, упрёков, что приводило к постоянным ссорам.
Злой и не выспавшийся Трухин приходил на работу и только здесь, с головой погрузившись в дела, он забывал обо всех семейных неприятностях. Дочь, копируя высказывание жены, говорила своим подружкам (Трухин как-то раз услышал своими собственными ушами), что папа у них недотёпа, трудоголик. Подружка дочери поинтересовалась:
- Что, очень много пьёт? (видимо спутав с алкоголиком).
На что дочь ответила, что пьёт-то мало, только толку от этого, как от козла молока. В смысле того, что денег заработать он не умеет. Мышцы качает, да бандитов стреляет. Мама говорит, что если ему скажут, что надо работать за бесплатно, то он согласится. Что с юродивого возьмёшь? И тяжело вздохнула. Подруга дочери с жалостью погладила её по голове:
- Да, с отцом тебе не повезло – сдвинутый по фазе попался.
И тут на счастье или на несчастье жена на дне рождения, у очередной подруги, познакомилась с иностранцем-бизнесменом из Чехии. Бурный роман закончился разводом Трухиных, скоротечной свадьбой и отъездом в Прагу бывшей жены и дочери. Все были счастливы и прощание прошло, (можно сказать) даже в тёплой и дружеской обстановке.
С тех пор, уже более десяти лет Трухин жил один и о повторной женитьбе не помышлял. Двухкомнатная квартира на Васильевском острове его вполне устраивала. Зарплаты на одного хватало. Он занимался любимым делом. В общем он был счастлив. В его жизни изредка появлялись женщины, но долго не задерживались, так как он сразу честно и открыто предупреждал, что никаких обязательств не берёт и обещаний не даёт.
Капитан Борисов – долговязый, под два метра ростом, был полной противоположностью Трухину. Он обожал свою маленькую жену и двух сыновей – четырех и восьми лет. Домой торопился, как на пожар. В их уютной, маленькой квартире, обставленной вещами в основном из комиссионки, всегда звучал смех. Трухин, приглашенный на семейные праздники, с завистью наблюдал эту трогательную идиллию: поцелуи, объятия, влюбленные взгляды. И в эти мгновения думал о том, что, если бы ему встретилась такая женщина, как Борисову, он бы тоже был счастлив. После таких вечеров ему очень не хотелось возвращаться в пустую, темную квартиру.
Власов – весельчак и балагур, двадцати семи лет отроду, жизнь воспринимал, как яркий, шумный и веселый балаган. Он окончил медицинский институт и вначале работал судмедэкспертом в лаборатории, а потом поступил на юридический и перешел в группу Трухина. Он говорил, что проведя шесть лет в анатомичке, понял, что жизнь нельзя воспринимать серьезно. И только шутки и розыгрыши отличают живого человека от «жмурика» в морге.
Худощавый, среднего роста, с яркими глазами цвета янтаря, с постоянной улыбкой на лице, с волосами пшеничного цвета – он был неотразим. Зины, Кати, Лены, Тани – вились вокруг него роем. Он знакомился всюду: в метро, трамвае, на улице, даже на работе (если свидетельница была молода и хороша собой). В Управлении ходили легенды о его любовных похождениях. На беззлобные поддразнивания друзей о том, что когда-нибудь он попадется в брачный капкан, Власов отвечал:
- Не дождутся они у меня. Но посаран! - и резко выбрасывал руку, сжатую в кулак (что, очевидно, означало, что они не пройдут, а если попробуют, то нарвутся на непреодолимое препятствие). Любая трагедия, если при ней присутствовал Власов, превращалась в фарс. Поэтому работать с ним было легко, правда, иногда утомительно. И тогда Трухин резко обрывал очередной «словесный понос» Власова.
Вот такие с виду непохожие ни по характеру, ни по интересам люди составляли слаженную и крепкую команду. Они знали, что никогда не подведут и не подставят друг друга. Честь для них не была пустым и лживым словом. А материальные ценности, хотя и признавались необходимыми, но никогда не стояли на первом месте. Они честно и добросовестно выполняли свою работу, свой долг перед людьми и государством. Хотя государство свой долг перед ними старалось отсрочить на неопределенный срок. Да и у людей сотрудники милиции тоже не пользовались большой любовью с некоторых пор. В Управлении их троицу называли «святым союзом», подразумевая, что только святые, ну и, разумеется, дураки, не берут взяток, не идут на компромиссы с совестью и пьют крепкий чай, вместо крепких напитков. Не сказать, чтобы они совсем не употребляли спиртное, но рабочий день с этого не начинали и редко когда этим заканчивали. Но в выходные и праздники любили собраться вместе, попить пивка с воблой, попариться в баньке.
В Управлении, расположившись в кабинете, где обитала их группа и в котором, кроме трех обшарпанных столов, пяти стульев, железного шкафа, телефона и вешалки ничего не было – Власов, сделав серьезное лицо и встав, посреди комнаты, громким голосом произнес:
- Господа! Пикник на природе закончен. Прошу снять шляпы, засучить рукава фуфаек и пока я помчусь развлекаться, наблюдая, как кромсают молодое и слегка остывшее тело потерпевшего - вас прошу заняться менее приятной работой с живым, и как я вижу немного скисшим, свидетелем. При допросе стульев прошу не ломать, сапог при выбивании показаний не рвать, печенье из моего стола не жрать. Приказ, полученный от младшего по званию, старшими по званию, ясен? Выполнять!
Трухин махнул рукой: - Чеши, младший по званию, голова от твоего трепа уже распухла. Результаты вскрытия, анализов и всего остального, чтоб как можно быстрее были на столе. Как ты это сделаешь – твои проблемы.
Власов встрепенулся.
- А отдых? Ночь же дежурили. Часа два три придавить бы не мешало, а начальник? Я ж к вечеру никакой буду, если не посплю, а у меня важная, деловая встреча.
Трухин рассмеялся: - Знаем мы твои деловые встречи. Одну пропустишь - здоровее будешь. Ты газету Спид-инфо читаешь? К чему там приводят беспорядочные и случайные половые связи? Вот, то-то! А, что касается отдыха, так ты тут что-то о пикнике пару минут назад трепал? Так что иди Вова, работай - повышай квалификацию.
Власов, сделав постное лицо и заложив руки за спину, пошел к двери, бормоча себе под нос: - Вот так всегда, как работать, так, Вова, а как звания и благодарности получать, так другие. Сплошная несправедливость. Они щас будут кофей пить, а я пошел кишки крутить.
Быстро записав показания Капустина, Трухин поблагодарил его за оказанную помощь, подписал ему пропуск и проводил до двери, предупредив о том, что его могут пригласить еще, если в этом будет необходимость. Капустин, облегченно вздохнув, пожал им руки и был таков.
Трухин повернулся к Борисову.
- Борь, ну что, отчего плясать будем?
Борисов улыбнулся.
- Как всегда от печки, Александр Анатольевич. Сейчас запросим по картотеке пальчики, если он имел дело с нашей конторой, уже будет проще. Если нет, то у нас ведь есть визитка с телефоном и инициалами – попробуем через нее выйти на потерпевшего. Бывало и похуже, а здесь работай, да радуйся.
- Ну, что ж, - Трухин потер руки, - начнем радоваться. Первое задание, - Трухин минуту помедлил, - завари кофе.
Борисов рассмеялся: - Вовка тут про печенье заикался, нельзя же его предложение без внимания оставить.
Закрыв дверь на ключ: они вскипятили воду, насыпали в кружки кофе, достали печенье Власова и в течение десяти минут наслаждались тишиной, покоем и ароматом «Нескафе».
Спустя десять минут с тишиной было покончено: то и дело хлопала дверь, трезвонил телефон – работа кипела. Первые данные поступили из компьютерного центра. По отпечаткам пальцев было установлено, что потерпевшим является Плахин Дмитрий Иванович тридцати восьми лет отроду, судимый за групповое изнасилование с отягчающими обстоятельствами в 1980 году. Осужден сроком на десять лет. Освобожден был четыре года назад. В настоящее время имеет прописку в городе Гатчине. В браке не состоит, детей нет.
Трухин позвонил в лабораторию. Экспресс анализ крови и желудочного содержимого был готов. Но для следствия ничего обнадеживающего в них не было. Следы алкоголя, наркотиков, отравляющих веществ – отсутствовали. Значит, мотивы преступления, как выражался Власов: «по пьяной лавочке» или по причине «улета под кайфом от иглы», не вписывались в картину преступления.
- Так, - рассуждал Трухин, - никаких лекарств перед смертью он не принимал, не пил, не кололся: ну, просто ангел с крылышками. И за что же этого «ангела» отправили на небеса? Борисов, какие версии?
Дверь с грохотом распахнулась и, словно, тайфун в кабинет ворвался Власов. Плюхнувшись на стул, он закрыл глаза, вытянул ноги и замер. Борисов встал, включил чайник, навел кофе и молча поставил его перед Власовым.
Тот, не открывая глаз, нащупал на столе кружку, поднес ко рту и, сделав глоток, произнес: - Блаженство! Ну, просто рай! – потом, помолчав, добавил, - но чего-то не хватает. - Пошарив в столе и не найдя то, чего он искал, Власов открыл глаза. – Так, то-то я думаю, с чего, вдруг, такая забота о ближнем? Печенье сожрали? Свои животы набили, а о младшем, голодном, обессилевшем - и не вспомнили? А в моем возрасте, между прочим, организму круглосуточно требуются калории. И на вашей «бурде», называемой кофем, я далеко не уеду. Работа у меня нервная, вредная, по локоть в крови, а они последнее печенье сожрали – и хоть бы хны. Сидят, лыбятся.
Трухин не выдержал, расхохотался. Он достал из своего стола остатки злополучного печенья и бросил его на стол Власову.
- Ладно, кончай канючить. Давай, быстро насыщайся и докладывай.
Власов, повеселев, набросился на остатки «Курабье».
– Вот так, все надо силой выбивать, да хитростью. Между прочим - это мой завтрак, обед и ужин. Никто до аванса не расщедрится?
Борисов ахнул: - Так зарплата неделю назад была. Ты что, уже все спустил?
Власов сыто потянулся, поглаживая себя по животу: - Ага, гульнул, что называется, на всю катушку. Это остатки с барского стола были. Ну, не умею я рассчитывать! А тут еще такой «кадр» подвернулся.
Трухин рассмеялся: - Ну, ты пыль в глаза и пустил. Хвост распустил, а теперь перья на себе рвать будешь?
Власов ухмыльнулся: - Еще чего не хватало. Пройдусь по подружкам - не дадут умереть голодной смертью. Ужин при свечах ну, и все остальное, а, самое главное, каждый вечер - с новой дамой. Красота!
Борисов съехидничал: - Чего ж тогда денег просишь? Или боишься, что ужином-то накормят, а в завтрак по шее дадут?
Власов встрепенулся: - С чего это?
Борисов невозмутимо пожал плечами: - Ну, мало ли? Вдруг ужин плохо отработаешь? - и тяжело вздохнул, - да, Вова, когда это становится работой, неважно: за деньги или за еду, но это уже знаешь, как называется? – и шепотом добавил, - проституция. На учет тебя, Вова, надо ставить, как «ночных бабочек».
Власов соскочил со стула. Рот у него то открывался, то закрывался. Трухин, глядя на Борисова, произнес: - Борь, смотри, он как наш свидетель Капустин стал. Онемел. Может навсегда? – он с надеждой посмотрел на Власова.
И тут, они начали хохотать, как сумасшедшие. Власов вначале молчал и сопел, а потом присоединился к друзьям. Тут открылась дверь, и в кабинет зашел заместитель начальника Управления полковник Скрябин.
- Так, я вижу тут веселье во всю. Чему, позвольте спросить, радуемся? Скажите, посмеемся вместе.
Скрябина в Управлении не любили. Во-первых, он был «варяг» (т.е. в милицию пришел со стороны). Юридического образования не имел, зато имел высшую партшколу. До разгона партийного аппарата работал инструктором в горкоме партии. Во время демократического взрыва сумел восстать из пепла. И теперь он был ярым демократом. Сражался за демократическую идею так же, яростно и беспощадно, как в свое время, за коммунистическую. Создавая видимость работы - в глубь не вникал. Хватал все, что называется по верхам.
Трухин, оборвав смех и строго глянув на своих коллег, произнес четким, командным голосом: - Товарищ полковник! Группа, под руководством майора Трухина проводит психологическую разгрузку и аутотренинг, приписанный генералом Васиным. Приказ по управлению. № 1430, пункт пятый, подпункт второй от 1 января 1994 года.
В глазах Трухина плясали чертики, хотя на лице не дрогнул ни один мускул.
- Как же, как же – знаю. Сам принимал участие в разработке данного приказа. Не буду мешать, занимайтесь. – И, сделав умно-сосредоточенное лицо, Скрябин закрыл за собой дверь.
Секунду в кабинете стояла оглушительная тишина, которая после взорвалась гомерическим хохотом.
Власов, вытирая слезы, и заикаясь от смеха, произнес: - Ну, вы даете! Надо же до такого додуматься - приказ об аутотренинге. А самое главное – это то, что он, оказывается, в нем принимал участие и главное первого января. . А если узнает, что вы его разыграли?
Трухин ухмыльнулся: - Да ни за что на свете. Не будет же он себя - дураком выставлять. Перепроверять. Ладно, это не суть важно, проехали. Давайте перейдем «к нашим баранам». Чего ты там накопал Володя?
Власов секунду помолчав, начал докладывать: - При вскрытии ничего существенного выявить не удалось. Здоровый мужик был. Наркотиками не баловался, следы алкоголя в крови присутствуют, но незначительные. Так, что последние минуты своей жизни был в трезвом уме и при памяти. Сердце работало, как трактор. Желудок переварил бы и кирзовый сапог. Да и силушкой Бог не обидел. Не пойму, как он мог дать себя проткнуть? Как бычок на заклании. Смерть наступила мгновенно от удара в сердце, предположительно ножом или заточкой. Шеф, - Власов посмотрел на Трухина, - у меня, лично, складывается такое впечатление, что потерпевший этого не ожидал. Очевидно, человек, с которым он разговаривал, был ему знаком. И всё произошло неожиданно и быстро. Этот лох даже сообразить, наверное, ничего не успел - как умер. Кому же он так досадил?
- Версии, господа хорошие: любые, даже самые невероятные, - Трухин посмотрел на друзей.
Борисов, барабаня пальцами по столу, произнёс: - Может, бывшие кореша, чего не поделили? У них ведь разговор быстрый.
- Нет. Не спеши, - задумчиво произнёс Трухин. – От своих дружков они знают чего можно ожидать – с ними они всегда на стрёме. А тут, по всему видно, мужик расслабился. Значит, у него и мысли об опасности не было. Случайный прохожий? Тоже непохоже.
Власов встрепенулся: - Что значит случайный прохожий? Вы имеете в виду психически ненормальный что ли?
Трухин кивнул головой.
– Да. Сейчас вон сколько психов из больниц выпустили. Содержать, кормить, лечить – не на что. Вот их по домам и распустили. Чем чёрт не шутит. Может, у «психа» заскок пошёл – он нож в руки и первого попавшего и ширнул. А мы тут голову ломаем. А, Вовчик? – Трухин посмотрел на Власова.
- Ну, конечно! – Власов состроил тупую рожицу. – Полная луна стояла в фазе Тельца и как бы манила к себе: иди, подними кого-нибудь на рога. Шеф, кончайте гнать пустую киноплёнку. А наш потерпевший Дима, что, тоже был этим – психом-лунатиком? Чего он ночью в кустах делал? На луну выл что ли? Или что, два психа встретились случайно, и всё переменилось вдруг?
Трухин рассмеялся: - Ну, если Вовчик начал Пушкина перевирать – пиши пропало. Нет, друзья. Мы должны проработать все версии, пусть даже абсурдные. Может, его проиграли? Ну, знаете, отморозки сопливые так делают. В карты проиграют или в рулетку. Плахин действительно кого-то ждал в условленном месте, а убийца подошёл, вроде прикурить.
Власов мотнул головой: - Ну, да, ночью к нему подваливает незнакомый мужик, просит прикурить и Плахин с улыбочкой, грудь нараспашку, словно он среди бела дня, на Невском проспекте, чиркает спичкой.
Трухин поднял руку: - Вова, а почему мужчина? А может женщина? Красивая такая, секс-бомбочка. Он её увидел, воспылал, варежку открыл – и всё, самоконтроля, как небывало. Почему убийцей должен быть мужчина? Орудие убийства таково, что это могла сделать даже слабая женщина, если она в гневе или если это было преднамеренное убийство. Ребята, а это мысль! Почему мы сбросили со счетов женщину, из-за которой он отсидел десять лет? Может, старая месть?
Борисов пожал плечами.
- Ну, если бы они хотели выяснить отношения, чего было тянуть, пять лет? Нет, это пустышка. Можно, конечно, навести справки: где эта дама и что с ней стало. Встречались ли они после выхода Плахина из тюрьмы или нет? Но это так, для очистки совести. Пятнадцать лет прошло – всё уже быльём поросло.
Трухин мотнул головой.
- Не скажи. Такое быстро не забывается. Ты же не знаешь, как сложилась дальнейшая судьба этой женщины. Может, она все эти пятнадцать лет ждала, чтоб с ним расквитаться? А это мысль, мужики! Так, Боря, ты разыскиваешь эту женщину. Как её фамилия?
Борисов заглянул в принесённые справки.
- Была Зорина, а как сейчас, надо выяснять.
- Ну, вот и займись этим делом. Выясни. Подъедь. Поговори, как ты умеешь – спокойно. Постарайся не травмировать. Для неё, наверное, такие воспоминания – не сахар. Да деликатнее. Может, семья ничего не знает. Не напортачь. Короче, - Трухин посмотрел на Власова. – Володя, а ты хоть свои дела и закончил, не в службу, а в дружбу, смотайся в эту фирму «Лето» к Баскину. Выясни: откуда знает, какие дела общие были? Ну, не мне тебя учить. Лады? А я в Гатчину махну. Соседей поспрашиваю. Жилище погляжу. Короче, проясню обстановку. Завтра собираемся здесь. Вопросы есть? Нет? Тогда за работу!