Записка Марковой в Центр занятости оказалась полным надувательством: благодаря ей о моем приходе в Московский центр занятости всего лишь сообщили по телефону, чтобы принять меня там без очереди: все прочие граждане были вынуждены неделями выстаивать долгие очереди, с отметкой в списках, чтобы попасть на первичный прием к инспектору: безработица в городе росла с каждым месяцем. Никаких перспектив на трудоустройство Центр занятости мне не давал - за полным отсутствием рабочих мест!
Оформление, обеспечивающее мне выплату пособия по безработице, все равно затянулось у меня до бесконечности: сначала выяснилось, что у меня нет второй фотографии в паспорте, и ее оформление паспортный стол милиции производил почти месяц, потом обнаружили ошибку в оформлении моей справки из бухгалтерии. Целый месяц я просидела без пособия, потеряв на этом почти миллион рублей, не считая жуткой нервотрепки из-за самых невероятных препятствий, которые почему-то выпадали только на мою долю, словно мне кто -то их намеренно подбрасывал.
Я чувствовала полное свое одиночество - без друзей, без надежд на будущее, без дела: после бурной работы в администрации и вечной спешки этот вынужденный отдых не только не радовал, но страшил: бешеные деньги, которые нам выплачивала администрация в первые месяцы, постоянно уменьшаясь, должны были рано или поздно закончиться, и мое будущее оставалось полностью неопределенным. Предложения работы в газетах настораживали - все они были связаны с рекламой, торговлей и дистрибьютерской деятельностью, были крайне ненадежны, к тому же, я все еще продолжала ждать окончательного ответа от Рубцовой.
Было и другое заманчивое предложение: председатель «Союза Чернобыль» Центрального района Владимир Минутин, которому почему-то понравился мой стиль работы, пообещал порекомендовать меня новому Председателю Жилищного Комитета Воейкову, набиравшего себе сотрудников. Предложение Минутина меня более чем устраивало, хотя казалось еще более несбыточным, чем предложение из Райжилобмена. В свете этих ожиданий, я не решалась связывать себя другими, более сомнительными и рискованными вариантами. Например, предложением Наташи Менашкиной заняться бизнесом по распространению продукции фирмы Вита-Макс, где она уже активно работала. Бизнес и система сетевой подписки дилеров, обеспечивающих результатами своего труда стоящих над ними директоров, меня отпугивали: я, не переносящая любого вида рекламы и агитации в чем-либо, с трудом представляла себя в этой роли. К тому же, всякий риск и способность вкладывать во что-либо деньги без уверенности в их возврате были мне не свойственны: меня прельщал не высокий заработок, а стабильность и жесткий график рабочего времени. Как раз стабильности и определенности в моей жизни больше всего в те дни и не хватало.
Нужно было привыкать к унизительному статусу безработной и чем-то занять себя. Заняла гороскопами: спустя почти год после последнего принятого мной заказа, я взяла в руки свой журнал с телефонами клиентов, обзвонила старых знакомых (а их у меня накопилось порядка тысячи!) и объявила о своем существовании. Клиент неожиданно «пошел», и я за этот месяц, просиживая над столом с утра до вечера, заработала около миллиона - как раз столько, сколько потеряла на вынужденных задержках по оформлению документов в Центр занятости. В этом была какая-то необъяснимая мистика: казалось, что судьба строго следила за положением моих финансов, не давая мне лишнего, но и не отнимая положенного, и делала это каким-то уж очень витиеватым способом.
Заинтересованная возможными, безусловно привлекательными перспективами устроиться на знакомую мне работу в Горжилобмен или Жилищный Комитет, я почти не среагировала на звонок нашей программистки, автора программы АРМ-И, Светланы Борисовны Славиной, предложившей мне временно поработать по договору в администрации Петроградского района, где инспектор на ЭВМ ушла в декретный отпуск, и отдел бедствовал. Оклад и перспектива были мизерными: район меньший по численности населения (хоть и большой по числу очередников), имел другой уровень оплаты и не предполагал в штате других должностей, кроме специалиста I категории. Тем не менее, я, чтобы скоротать время до получения ответа по поводу ожидаемых мною приглашений на работу, согласилась.
Спустя месяц после сокращения я снова с утра до вечера просиживала в администрации и разгребала такие же кучи дел после проходившей в Петроградской администрации перерегистрации, от которых только что ушла из Центральной. Было полное впечатление, что я и не увольнялась: до боли знакомая работа, та же техника, схожие способы ведения дел, только я - пришлая, скудно оплачиваемая и всем еще чужая, одна в комнате, где стоял мой компьютер и где я была одной единственной во всем ОУРЖ, умеющей работать на ПЭВМ. Старая версия программы, дохлая ЭВМ без ЛЕКСИКОНА, знакомые проблемы, которые уже были решены нами в Центральной, похожая расстановка людей и даже повторяющиеся людские типажи на тех же должностях, Каменноостровский проспект, где была расположена администрация, выглядевший примерно так же, как участок Старо-Невского, по которому я ходила на работу прежде, - абсолютно все совпадало до мелочей и сильно смахивало на странный перенос меня в какой-то параллельный мир, во многом более разумный, справедливый и человечный, по сравнению с Марковским, но гораздо хуже оплачиваемый.
Заведующая - Людмила Дмитриевна Матвеичева, мне сразу понравилась (я встречалась с ней раньше еще в Жилищном Комитете). Да и сама обстановка в ОУРЖ была теплее и демократичнее. Здесь думали и о гражданах, и об инспекторах, коллектив работал давно, за каждого человека при сокращении бились до последнего, знали домашние проблемы и личные сложности каждого, и в результате в их коллективе было сокращено лишь 3 человека вместо 6, причем, с наименьшими для людей потерями. Правда, одна из них - Янарысова, о которой здесь не вспоминали ничего хорошего, подала в суд на восстановление (точно, как наша Сивец!), и пока длилась судебная тяжба, меня не могли оформить на ставку даже на период декретного отпуска моей коллеги, а держали на оплате по договору. Сивец, косвенно послужившая причиной моего увольнения, и та имела в этом параллельном мире своего двойника, продолжающего «вредить» мне!
Вскоре выяснилось, что Рубцова пригласила на работу в Райжилобмен сначала свою подругу Таисию Валентиновну (там понадобился специалист по ордерным делам), а на предполагаемое «мое» место в отделе писем пришла дама, сокращенная чуть позже меня из Жилищного Комитета: та самая, что в свое время помогла Рубцовой устроиться в Райжилобмен! Минутин и вовсе пропал по вполне понятным причинам: в Жилищном Комитете было достаточно много «своих» людей, которые мечтали найти работу. Вновь пришедшие сотрудники были далеки от жилищных проблем, все изучали заново и были нисколько не лучше ранее сокращенных, съевших свой пуд соли и понимавших проблемы районных отделов учета. Время требовало перемен и не обещало ни справедливости, ни даже целесообразности происходящего. Спорить с ним или обижаться было бесполезно.
«Прощение выше справедливости», - снова вспомнились мне слова Евгения Леонова. Справедливость - сложное и очень субъективное понятие, проверяемое только временем, а вот умение прощать - не в смысле забывать свою конкретную обиду, а уметь принимать жизнь, как она есть, как игру без правил, - как раз и составляет смысл нашего существования.
Многое в моей жизни происходило не так и не в то время, в какое оно казалось наиболее желательным. Мои жизненные победы оказались весьма проблематичными, реализация возможностей - сомнительной. Все, чем я могла гордиться, и что было «сделано» мною действительно хорошо, определялось лишь единственным словом, вернее, именем - Маша. Все остальное совершенно никуда не годилось. Но, если вдуматься, это хорошее было далеко не пустяшным, и я едва ли бы согласилась на любую другую его замену.
Каким бы трудным и часто невыносимым человеком не казалась мне моя мама, она, все-таки, у меня была, по-своему меня любила и была моей мамой. Разве это не жизненная удача?
Оставшись теперь уже окончательно одинокой и бессемейной, я к сорока шести годам все же сумела обрести понимание и дружбу с каждым из своих бывших мужей. Толик, вплоть до самой своей кончины, был мне добрым другом. Валеру я научилась принимать без осуждения, и мое сознательное нереагирование на его ничуть не изменившиеся рассуждения и отношение к жизни, мое невмешательство в их отношения с Машей - уже приносили свои плоды. Ничего не прося и требуя от Валеры, я имела от него и мужскую помощь по хозяйству, и его частые предложения довезти нас до дачи, и даже его продолжающуюся и существенную финансовую помощь тогда, когда истек официальный срок выплаты им алиментов. В свою очередь, и я сама теперь никогда не уходила в сторону, если могла чем-то реально помочь Валере, и он знал, что наш дом - в какой-то степени и его родной дом.
Примерно в этом же, 1996 году, спустя почти семь лет после нашего разрыва, стали восстанавливаться наши отношения с Николаем. Сначала он писал письма Олегу, где справлялся обо мне, а потом неожиданно возобновилась и наша переписка. Его первые письма меня шокировали, удивляли, не находили во мне полного понимания, но, несмотря на это, я не делала резких движений и не рвала отношений. Уже не испытывая к Николаю ни страстной привязанности, ни ненависти, я научилась его понимать и даже жалеть - он далеко не самый скверный представитель сильного пола, к тому же, достаточно наказанный за все свои ошибки жизнью. Может быть, я, наконец, повзрослела окончательно и стала мудрее?
Продолжая работать в Петроградской администрации я уже всерьез надеялась оформиться здесь на постоянную должность, мизерность которой меня нисколько не смущала - взамен денег, я приобретала здесь душевный покой и свободу.
«Я четко знаю, что все, что случилось - мне во благо. Я словно очнулась от наркотического опьянения, увидела, что вокруг меня есть мир и дела, помимо жилищного отдела, в котором нет ничего для души и вряд ли возможно». Чем больше проходило времени, тем больше я прощала Марковой, неожиданно освободившей меня от рабства, и, одновременно, совершенно по-новому ненавидела ее: не за то, что она так поступила со мной, а за то, что, оказывается, в отделах учета бывает совсем другое отношение к делу, что многие наши тамошние безумные трудности могли быть решены Марковой и решались здесь разумным руководством и элементарным неравнодушием к своим сотрудникам.
В том, что я была на компьютере одна, были и свои недостатки, и свои преимущества. Мне пришлось самой путем догадок и экспериментов отладить и сделать удобной систему (программисты в отдел учета не заглядывали, так как скудость средств не позволяла Петроградской администрации расширять программную версию). Для собственного удовольствия я установила себе ЛЕКСИКОН с соответствующим ДОСом («достала» своими запросами их бедного системника, который, в отличие от Грязнова - начальника соответствующего отдела в ЦРА, не привык к такому бурному использованию ЭВМ), подчистила базу данных по нашему образцу, во многом облегчив себе жизнь. Не спеша, я создала библиотеку служебных писем и постепенно приучила новых коллег к подготовке ответов прямо с компьютера, минуя машинистку.
Работать в полном одиночестве с техникой было страшновато: не с кем посоветоваться, боязно запортить что-нибудь. А потом мне удалось пробить себе новый, мощный компьютер, и постепенно я почувствовала себя уверено, потому что многое уже научилась делать сама, оставаясь полной хозяйкой имеющейся техники. И это было великолепно! Словом, к весне 1997 года мне стало на работе интересно, хлопотно и постоянно некогда - совсем, как в Центральной! Мой маленький «договорной» оклад мне пока еще компенсировал Центр занятости, где я продолжала состоять на учете, как безработная, но впереди все-таки маячили добрые перемены, и сердце снова почувствовало наступление весны.
На небе Петербурга в хорошую погоду в те дни была хорошо видна комета, снова, спустя почти сто лет, залетевшая к нам из неведомых далей с каким-то предзнаменованием. Планета Уран, управитель знака Водолея, под покровительством которого находится наша Россия, входила в знак Водолея, знаменуя этим событием наступление новой астрологической эры, длящейся более двух тысяч лет - эры Водолея. Космической программой этой эры являлось проторение новых путей и разделение добра и зла, что символически изображалось в виде человека, несущего сосуды с живой и мертвой водой. Мертвая вода сращивала разрушенное тело путем покаяния, осознания своих ошибок и отмежевания от зла. Живая - одухотворяла путь человека и давала ему новый толчок к творчеству. Именно это и предстояло совершить мне на исходе моей «Комедии жизни». Еще не все у нас потеряно до тех пор, пока мы способны воспринимать свою жизнь, как комедию, и сознательно продолжать заданную судьбой игру. Как сказал когда-то французский классик «... жизнь не так уж хороша, но и не так плоха, как думается»!
Конец пятой книги
Окончено 22.09.98г