Опубликовано: журнал "Аврора", №2-2015
– Ну, что? – выпытывала подруга Ира. – Чем всё закончилось?
– Закончилось ли, – вздохнула Зина, – пока ничего не понятно. Как там мой Эдька?
– Как, как… Быкует. И тебя, говорит, убьёт, и себя.
– Вот дурачок.
Подруги вошли в бандитский ресторан «Антверпен». Свободных столиков было мало, но посетители сегодня выглядели вполне миролюбиво.
– Два капучино и две порции шоколадного торта с вишней, – велела Зина подошедшему официанту, не замечая, что копирует интонации и жесты Валерия Ивановича. Официант кивнул и поспешил выполнять заказ.
– Рассказывай, что было, – потребовала Ира. Девушки дружили с детского сада, жили по соседству, знали друг о друге всё. Поэтому Ира не отличалась тактичностью по отношению к подруге.
– Да ничего не было. Смотрели на разведённые мосты и говорили о конкурентоспособности мужчин старшего возраста.
– То есть ты его «прокатила»? – уточнила Ира. И усмехнулась: – Да-а, если я правильно поняла, доучиться нам не светит.
– Он оставил визитку, ждёт моего звонка, – объяснила Зина. – А я решила недельку подумать.
– Ты что, с ума сошла? – Ира схватилась за голову. – Нашла, кого динамить! Такие мужчины на дороге не валяются… Короче, вот тебе жетон. Иди сию же минуту, звони.
– Ириш…
– Ты что, замуж собралась за своего Эдика? Он придурок. А этот Валерий Иваныч – твой шанс.
– Ириш, но я…
– Слушай, Зинка, – Ира наклонилась к Зине, – у него таких, как ты… В общем, это не тот случай, когда надо мариновать парня месяц, чтобы больше ценил. Он загорелся – и ему нужно сразу, немедленно. Через пару дней поезд уйдёт. Иди звонить, беги бегом!
Зина попыталась спорить, но подруга шла на неё, как танкер, не давая возможности увильнуть. Пришлось выходить на улицу и стоять в очереди у телефонного автомата. Жетон упал в прорезь. Послышались долгие, заунывные гудки. Захотелось бросить трубку...
Вдруг Зина явственно ощутила, что он уже знает, кто на проводе…
В трубке щёлкнуло.
– Да, – его голос звучал до некоторой степени раздраженно.
– Здравствуйте, Валерий Иванович, – поздоровалась она. – Это Зинаида.
– А, дочь Зевса, – хмуро отозвался он. – Я сейчас занят. В чём дело?
– Мой ответ – да, – быстро проговорила Зина, опасаясь, что передумает. И повторила: – Да.
Короткая пауза ознаменовалась глобальным потеплением.
– Хорошо, – похвалил её Валерий Иванович. – Молодец, я очень рад.
– Когда мы увидимся? – спросила Зина, окончательно избавляясь от предательского мандража. Она вдруг осознала: это поворотный момент её жизни, которая теперь потечёт в ином направлении. А что там – пороги, водовороты или отмель – пока неведомо.
– Я сейчас приеду, называй адрес, – деловито произнес Валерий Иванович.
– Метро Горьковская, «Антверпен».
Ирка тоже скажет, что я – молодец, подумала Зина.
– А мы, оказывается, почти рядом. Через десять минут жди у выхода, – и он дал отбой.
Ровно через десять минут Зина, проинструктированная Иркой, стояла на улице. Её знобило, хотя день выдался солнечный. Он подъехал; на этот раз за рулем машины сидел водитель. Зина улыбнулась, и, помахав рукой, пошла навстречу.
Иномарка остановилась, свернув с Каменноостровского проспекта. Валерий Иванович вышел из салона, поздоровался тепло, поцеловал в щеку, как будто они – нежные возлюбленные, не видавшие друг друга неделю. В руках у девушки оказались нереально красивые розы. Зина чувствовала себя счастливой и потерянной одновременно. Когда они сели в машину, он по-прежнему не отпускал её руки.
– Боюсь, что убежишь, – объяснил Валерий Иванович, полушутливо-полусерьёзно. И вдруг, к её изумлению, вытащил наручники и застегнул у себя на руке:
– Пожалуй, так будет эффективнее.
Холодная сталь охватила её запястье, соединяя их на веки вечные. И когда автомобиль выехал на проспект, у неё было ощущение, будто она покидает родной порт на большом океаническом лайнере, идущем к неизведанному континенту.
Зина никогда не плавала на больших лайнерах, но именно так себе это представляла: сомнения, тревогу, предвкушение новых впечатлений, жгучий азарт, крышесносящую радость – и злорадство по отношению к тем, кого она бросает на произвол судьбы…
Брат постучал в дверь. Он всегда стучал прежде, чем войти.
– Заходи, Саш, – отозвалась Зина.
Саша вошел, высокий и взъерошенный. На его лице выделялись брови и нос. Брови брат брил на переносице – чтобы не быть похожим на моджахеда, как он говорил. А носа стеснялся. Зину удивляло, как брат сам не замечает, что у него красивые зелёные глаза, длинные ресницы и ладная фигура. Но Сашка упорно считал себя уродцем, потому что какая-то сволочь в школе наградила его кличкой «Хемуль».
Черты лица у Зины мельче, нос – короткий и прямой, линия бровей еле намечена. Греческую кровь отца в ней поборола славянская порода матери. Тем не менее, непостижимым образом брат и сестра были фамильно схожи.
Брат сел в кресло напротив неё, и чувствовалось, что ему есть чем поделиться.
– Давай попьем кофейку, – предложила Зина.
– Давай, – согласился Сашка.
Зина сварила кофе и разлила по чашкам. Саша пил исключительно черный заварной кофе без сахара. Она же, подобно тарантиновскому герою, любила, чтоб было «много сахара, много сливок». У них во всем были разные вкусы. Тем не менее, брат и сестра дружили, невзирая на разницу в двенадцать лет.
– Что с твоим фильмом? – спросила Зина. Чувствовала, что брата распирают новости. А с чем ещё это могло быть связано, как не с его проектом? Девушки в жизни Саши играли незначительную роль.
Саша отхлебнул кофе, кашлянул и произнёс будничным тоном:
– Наша короткометражка едет на Каннский фестиваль.
– Значит, ты победил? – обрадовалась Зина. – Поздравляю!
– Спасибо. А ты сомневалась?
– Конечно, нет. Я была уверена, что мой брат окажется лучшим.
Интересно, рассказал ли он папе, подумала она. Но, почувствовав укол тревоги при мысли об отце, промолчала.
– А что у тебя на личном фронте? – спросил брат. Потому что знал: о работе Зину лучше не спрашивать.
– Вроде наметились подвижки, – улыбнулась она. – Включая скорое замужество.
– Да ладно! Неужели Валера согласился уйти от жены? – поразился Сашка.
– Уже не Валера. С Валерой мы расстались, – вздохнув, произнесла Зина.
И только сейчас почувствовала необратимость случившегося. Расстались. Только бы не расклеиться в присутствии младшего брата…
– Ну, что тут скажешь, – пожал плечами брат. – Наверное, это к лучшему. Меня всегда смущал твой бойфренд, годящийся мне в дедушки.
– Хорошо, что Миша тебя не смущает, – заметила она.
– Значит, Миша? Да, он меня не смущает. Нормальный парень.
Кофе был допит, и брат встал со словами:
– Вымою чашки и побегу в студию.
– Иди, я сама уберу.
Саша наклонился, обнял Зину, поцеловал в щеку.
– Со мной всё в порядке, иди уже, – отмахнулась Зина, борясь со слезами.
Брат деликатно сделал вид, что ничего не замечает.
– Тебе действительно замуж пора, – сказал он. – Так что – поддерживаю. Ну, пока.
– Счастливо, Саш…
Хорошо, когда можно провести вечер одной, выпить стопку коньяку и пореветь в своё удовольствие. Когда некого стыдиться.
Брат был прав – пора. Хотя вообще-то побывать замужем она успела. Трижды.
Первый муж Зины, Игорь, был старше её на два года. Он бросил институт им. П.Ф. Лесгафта, чтобы, по его словам, «строить бизнес». Зине Игорь нравился, потому что он мог постоять за неё, набить кому-нибудь морду (кстати, так они познакомились – будущий муж защитил барышню от уличных хулиганов). И ещё – потому что, в отличие от Валеры, Игорь хотел жениться.
Родители Зины были не в восторге от будущего зятя, но Зина проявила твердость, и они смирились. Даже папа.
Бизнес Игоря оправдывал себя: молодые не бедствовали. И сама свадьба, и свадебное путешествие вызвали зависть подружек, а уж машина Игоря… Впрочем, сказка оказалась без хеппи-енда. Через полгода после свадьбы Игоря посадили за нанесение «тяжких телесных». Найденный в бардачке машины ствол позволил судье повесить на парня статью «бандитизм», намотав от души – семёрку. Это было уже на излёте девяностых, когда рэкет перестал быть модным мужским промыслом.
Зина недолго горевала. У неё появился утешитель в виде бывшего одноклассника Кости, который после института пошел служить в милицию психологом. Костя когда-то давно, в школе, за ней увивался. Но тогда он был неинтересен; сейчас же просто появился в нужное время в нужном месте. Они довольно скоро стали жить с Костиными родителями. Костя настаивал, чтобы она оформила развод с Игорем. Однако Зина тянула – то ли из страха озлобить сидельца, то ли по какой-то другой причине.
Единственное впечатление от этого периода – отсутствие денег. Со страховым бизнесом Зина рассталась, порвав с Валерой, а работа преподавателя мировой художественной культуры в гимназии оказалась не прибыльной. Костин оклад вообще был, что называется, смех и грех. Когда начался кризис девяносто восьмого года, зарплаты стали переводить на депонент, и молодую семью всерьёз заштормило. Дефолт «сожрал» бизнес Зининого отца, поэтому на помощь родителей рассчитывать не приходилось.
Зина упрекала Костю в том, что он – «не мужик». То есть, не способен зарабатывать и содержать семью. Костя обвинял её в корысти и отсутствии поддержки, нёс жуткую ахинею, на полном серьёзе приводя в пример жён декабристов.
Зина уныло думала о том, что, пожалуй, Игорь был ещё не худшим представителем «поколения – загадки», тогда как Костя являлся классическим экземпляром, полностью укладывавшимся в Валерину теорию.
Существовало и кое-что другое, огорчавшее Зину больше безденежья. Если Игорь был, как юный пионер, «всегда готов» (причем степень готовности возлюбленной к исполнению супружеского долга его не особенно волновала), то у Кости с «этим» обнаружились проблемы. В постели он был нерасторопным овощем, доводившим жену до бешенства. Воспитанная авторитарным отцом и сдержанной матерью, свои потребности она не озвучивала, но периодически взрывалась по незначительным поводам. Костя, будучи каким-никаким психологом, всё понимал прекрасно, и чувство вечной униженности гримасой застыло на его лице.
Поздно вечером, когда Костя и свёкры засыпали, и она становилась полноправной хозяйкой дома, Зина с книгой устраивалась на диванчике в проходной комнате. Квартира у Костиных родителей была большая. Зина читала или смотрела телевизор, или просто валялась в полудреме, и тогда приходили грезы, мучительные и сладкие.
И всё чаще она возвращалась в прошлое, к событиям трёхлетней давности, которые уже, как Зина надеялась, были изгнаны из памяти. Или похоронены там навсегда.
…Впоследствии казалось, что первые пару месяцев они с Валерой только и занимались любовью. Зина пренебрежительно подшучивала над страданиями отвергнутого Эдика, завалящего представителя «поколения – загадки», торговавшего кроссовками «Reebok» и преподносившего это занятие как доблестное, сродни полевой хирургии дело, отнимавшее почти все его мужские силы.
Страсть Валеры и Зины напоминала болезнь. Вскоре оба выдохлись.
– Я так больше не могу, – пожаловался Валера. – Ты, семья и работа – три силы, которые растаскивают меня на части. Мне не хватает одиночества. Я выгорел.
– Я тоже так не могу, – сказала Зина, сбрасывая его руку со своей груди. – Ты меня раздавишь.
– Ты уже меня раздавила.
Они встретились после недельного перерыва. Валера женил старшего сына и несколько дней занимался свадебными хлопотами. Зину бесило сознание того, что всю неделю любимый был отдан семье, и, возможно, о ней ни разу не вспомнил.
– Расскажи, как прошла свадьба, – попросила она.
– Ужасно, – Валера передёрнулся. – Куча гостей, пошляк-тамада, мишура на потолке и стенах моего загородного дома. Невестка – жеманная дура. Представь, у девушки кудрявые волосы, а в волосах – птичьи гнёзда и искусственные птицы! У неё и свадебная шляпка была в виде птичьего гнезда.
– А в гнезде – золотое яйцо? – Зина не удержалась и фыркнула, почувствовав сострадание к возлюбленному, который, хоть и изменял ей с семьёй, но не по своей же воле. – Господи, и зачем твой сын на такой женился? Ты не мог его отговорить?
– Не мог. Дело как раз в золотом яйце, – Валера скорбно вздохнул, но тут же его глаза заблестели. – Платье на неё уже не налезало, пришлось расшивать корсет. Да, – он рассмеялся, перехватив удивленный взгляд Зины, – я – почти дедушка, моя дорогая.
Зина почувствовала беспокойство. Она не могла представить себе, насколько изменится их тайная жизнь, когда он станет дедушкой.
– Ты ещё слишком молод для такого ужасного конца, – хмуро сказала она и начала одеваться.
Он сгрёб её и повалил на спину со словами:
– Эта эгоистичная злючка не понимает, как она красива, когда сердится!
Зина насуплено молчала, переживая непоправимость его нового статуса и ненавидя его жизнь, в которой для неё нет места. Это был чужой мужчина, в отличие от незатейливого, но родного, её собственного, Эдика.
Ей снова захотелось стать маленькой. И чтобы папа нес Зину на плечах в толпе оживленных демонстрантов с красными флагами и воздушными шарами…
Валера интуитивно почувствовал её отчуждение и поспешил принять меры. Заставил её оформить загранпаспорт, выкроил несколько дней из своего графика, и они уехали в Северную Норвегию. Никто из Зининых подруг на тот момент не успел побывать заграницей, так что она отправилась в своё первое путешествие пусть не на океаническом лайнере, но наслаждаясь всеобщей завистью. Влюбленные неделю разъезжали на автомобиле по гористой местности, ночевали в палаточном городке, смотрели с отвесного берега на окруженные скалами фьорды. Зина впервые в жизни увидела северное сияние, смотрела на переливающийся поток огня и льда, поражаясь величию и разнообразию природы.
И всё-таки ей не хватало нормального гостиничного номера. Пусть не люкса, но без комаров и сквозняков. И с ванной.
– Я – не лучший путешественник, – призналась Зина. – И вообще, кажется, простыла.
– Ты ничего не понимаешь в настоящем отдыхе, – подвел итог Валера. – Нытик отравит любой поход. И войну просрёт, а не выиграет. А ведь, заметь, мы не автостопом путешествуем.
– Милый, я – искусствовед, – оправдывалась Зина. – Не люблю походы, сырость и отсутствие удобств. Я люблю иконы, фрески, мозаику. Моя мечта – увидеть Рим.
Зина тут же пожалела, что проговорилась о сокровенном, и прикусила язык. Но Валера отнёсся с пониманием и пообещал:
– Я когда-нибудь обязательно свожу тебя в Рим.
Однако их поездка в Северную Норвегию так и осталась единственной.
…Зина с Ирой получили корочки страховых агентов и должности в фирме. Эдик же, напротив, из фирмы ушел, и с тех пор ни дня в своей жизни не работал по трудовой книжке. Последняя информация, услышанная Зиной о бывшем парне – что он скупает в секонд-хендах джинсы и кроссовки, а потом перепродаёт их в арендованной секции Ладожского рынка.
Подруги крутились электровениками, зарабатывая копейки. Валера не способствовал Зининому продвижению, объясняя это тем, что «незачем поддерживать чужую инфантильность», нужно пробиваться самой, на него не надеясь. Зина и не надеялась. Подарки дарит – и за то спасибо.
Работу свою она ненавидела. Её тошнило от попыток навязать страховку какой-нибудь фирме или частному лицу. Вместо этого Зине хотелось посещать выставки, покупать книги по искусствоведению, на которые вечно не было денег. А ещё – завести дорогущие кисти, краски, холсты. Брать с собой складной стульчик, мольберт, чемодан красок, ездить на этюды в рассветной электричке. Писать самой.
Да, была тайная честолюбивая мыслишка – когда-нибудь она сама станет Настоящим Художником. Мама бережно хранила Зинины рисунки, а учителя в художественной школе считали Зину одарённой девочкой. И даже Валера иногда хвалил её работы! В такие моменты Зина словно становилась больше и значительнее, её глаза светились талантом и зрелостью. И она нравилась себе такой.
Впрочем, Зинины «припадки величия», как их называл Валера, проходили быстро. Следует отметить, что он сам этому способствовал.
Творческому человеку необходим особый воздух. Им можно надышаться только в среде себе подобных. Иногда Зина выбиралась на выставки и там находила родственных душ, художников и скульпторов. Но все эти люди были нищими, к тому же постоянно пили, курили, нюхали. Зине быстро становилось с ними скучно. Её опять тянуло к Валере.
Выпускной курс потребовал серьёзной работы над дипломом, и Зина с чистой совестью бросила фирму. Родители, в ту пору не бедствовавшие, её поддержали.
– Я же говорил, что тебе нечего делать в страховом бизнесе, – пожав плечами, прокомментировал Валера.
– Правильно. Моё призвание – искусство, – огрызнулась Зина.
– Ого! Призвание? – он поднял левую бровь.
В тот день они поссорились. Потом, как всегда, помирились. Валера знал толк и в ссорах, и в примирениях.
Путь любых отношений, как и путь отдельной жизни, суть цепочка кризисов. Через несколько дней Зина вдруг спросила, ни с того, ни с сего:
– А что дальше?
Её время заканчивалось. Двадцать один год – почти старуха. В двадцать пять она будет вообще никому не нужна. В голове тикали биологические часы.
Свои собственные часы (не только биологические, но и коммерческие) были и у Валеры. Его глаза стали холодными и тёмными, как асфальт.
– В смысле – дальше? – переспросил он. – Я же говорил тебе, что люди успешные и сильные живут настоящим.
– Я имела в виду: как мы будем дальше?
Возникла пауза. Зина почувствовала себя маленькой и беспомощной. Она уменьшалась и уменьшалась, как Алиса в стране чудес. Вот сейчас её вовсе не станет…
– Может быть, ты хочешь, чтобы ради тебя я бросил Инну Васильевну, бабушку моего будущего внука? – Валера прищурился и посмотрел на неё. Зина впервые отметила, что у него глаза хищного кота. Не льва, не тигра, а какого-нибудь гепарда.
– Я ничего не хочу. А что бы ты хотел сделать ради меня?
Он рассмеялся, зло и холодно. Достал сигарету и закурил, глядя в окно кабинета на серый пасмурный день.
– А я-то надеялся, что ты – умная, понимающая девочка. А ты… не умеешь ценить жизнь такой, какая она есть. Тебе нужно больше, чем ты в состоянии унести. Сама – никто и звать никак, а уже предъявляешь претензии. И кому – мне!
– Может, мне вообще уйти? – прошептала Зина. Её губы дрожали.
– Да катись ты, куда хочешь, кто тебя держит, – с досадой отозвался Валера. И вдруг схватил стул и злобно шваркнул им об стену, оставив тёмную полосу на безупречных обоях.
Зина встала и вышла за дверь.
«Скрутило» её на улице. «Вот и всё», – прозвучал в голове скрипучий голос. Она оказалась в чужом дворе, села на холодные покосившиеся качели, вцепилась руками в железную опору и взвыла.
Было физически больно; ныло в районе сердца или желудка. Хотелось броситься с отвесной скалы и разбиться о камни норвежского фьорда. Хотелось найти Эдика и поплакаться ему в жилетку. Хотелось бежать к Валере и просить прощения за то, в чём она не виновата…
Зина посидела ещё минут двадцать. Слёзы кончились, вернулась способность мыслить логически. Продлевать этот кошмар не следовало. Она расставалась с Валерой, чтобы начать нормальную жизнь. Пусть не сразу, а когда боль поутихнет, но она справится. Она ведь помнит, что когда-то жаль было расстаться и с Эдиком…
Я никому больше не позволю себя унижать, подумала Зина. Или произнесла вслух? Рядом находилось богемное кафе. Она завалилась туда и напилась с художниками.
Проснулась, слава Богу, дома. И не сказать, чтобы рано. Солнце пробивалось в щель между занавесками. Родители были на работе, братик – в школе. Зина встала, мрачно усмехнулась безрадостной физиономии в зеркале, с черными кругами вокруг глаз. Отправила себя в душ. Зачем-то накрасилась, надела новые брюки «стрейч» и свою любимую блузку, хотя в университет не собиралась. Как чувствовала…
Не успела Зина допить свою чашку кофе, как в дверь позвонили. Подошла к глазку, вытирая мокрые волосы. Взглянула – и остолбенела. Полотенце упало на пол. Она долго не могла справиться с замком.
Валера стоял у порога на коленях. В руках у него был букет: перевитые золотой лентой чёрные розы. Зина никогда раньше таких не видела.
– Прости, – проговорил он, вползая в прихожую, отбрасывая букет и обнимая её ноги, – умоляю, прости меня. Я не могу без тебя. Ты – единственное, что мне дорого в мире, где все продают друг друга, где ничего не стоит человеческая жизнь. Ты – чистая, открытая, талантливая девушка. Почему я не встретил тебя десять лет назад? Тогда ещё можно было остановиться, можно было всё переиграть. Тогда у меня был бы шанс…
– Десять лет назад мне было одиннадцать, и тебя посадили бы за педофилию, – машинально отозвалась она, чувствуя, что сейчас разревётся. К чему этот спектакль? Неужели ему самому не смешно?
Валера поднял на неё тёмные от боли глаза. По его небритым щекам текли взаправдашние слёзы.
Они занимались любовью тут же, в прихожей, на финской ковровой дорожке. Потом перебрались в её комнату. Потом – в другую, более удобную, на родительскую кровать. Наконец, оказались в душе, где Зина окончательно растаяла в его нежных и бесстыдных руках, растеклась по дну ванны мокрой, несчастной лужицей…
Он победил – в очередной раз. Карусель продолжала вертеться.
Воспоминания мучили, но были необходимы, как стимуляторы – больному в апатии. Слишком блеклой и пресной оказалась её «нормальная» жизнь. И просвета в ней не брезжило.
В конце 1999-го у двенадцатилетнего брата Саши обнаружили мозговую опухоль. Состояние мальчика быстро ухудшалось, требовалась дорогая операция. Мама поседела буквально за ночь.
Несчастье послужило для Зины формальным поводом порвать с незадачливым психологом и вернуться в родительский дом. Процедуру развода облегчило отсутствие штампа в паспорте. То есть, штамп имелся, но в качестве мужа там был проштемпелеван сиделец Игорь. При чем тут какой-то Костя?
Саша лежал в онкологической больнице. Мама находилась там же. Ночевала в коридоре. Сначала маму выпроваживали, потом оставили в покое, даже позволили поставить раскладушку в палату сына.
Средства, собранные на лечение, подходили к концу. На операцию же и вовсе не было денег. Отец, ещё более немногословный, чем обычно, занимался продажей загородного дома и джипа. Возможно, вырученной суммы хватило бы, но покупатели не бежали сломя голову, а деньги нужны были срочно. По словам докторов, счёт шел на дни.
Зина провела ночь в раздумьях, а наутро надела единственные целые колготки и красное платье, уложила волосы в немыслимую прическу и отправилась к Валере.
Она знала, где находится его новый офис, поскольку недавно видела Валеру по телевизору. Он открыл собственную фирму, специализировавшуюся на организации деловых переговоров. Немыслимое, казалось, занятие в период кризиса. Однако Валерин бизнес, как ни странно, удержался на плаву.
В кабинет бывшего любовника Зина вломилась без приглашения и записи. При виде Зины Валера поднялся из-за своего рабочего стола, ошеломленно глядя на неё.
– Оставьте нас на десять минут, – велел он, как только к нему вернулся дар речи. Присутствовавшие в кабинете мужчина и две женщины поспешно вышли.
Зина моментально забыла, как обдумывала план охмурения и какие слова подбирала, чтобы попросить денег.
– Мне нужна помощь, – отрывисто произнесла она. – У меня умирает брат.
Она хотела рассказать о том, какое несчастье постигло её семью, но запал иссяк, и Зина замолкла, закрыв лицо руками. Валера захлопотал вокруг девушки: усадил в кресло, позвонил секретарше, и на столике тут же появился дымящийся кофе.
– Тебе нужны деньги? – спросил он, как только к Зине вернулась способность воспринимать окружающее. – Сколько надо?
Зина назвала сумму. Обычно эта сумма заставляла бледнеть сочувствующих.
Валера нахмурился. Ровно пять секунд он смотрел в пол, и ровно пять секунд Зина отчаянно желала оказаться где-нибудь подальше. Наконец, Валера встал, подошел к сейфу, открыл его и вытащил пачку денег. Пересчитав их, он выложил на стол ровно столько, сколько ей требовалось. Деньги были в долларах. Зина дрожала, как будто в кабинете воцарилась температура холодильной камеры. Валера достал из ящика стола полиэтиленовый пакет и сунул в него «зелень», а пакет положил в кейс.
Зина стояла и смотрела молча. На неё произвело впечатление то, что он хранил в сейфе крупную сумму денег. Валера, перехватив взгляд, осклабился и объяснил:
– Снял со счёта на подарок любимой женщине. Ну, не переживай, банк ещё открыт.
Зине показалось, что ей плеснули в лицо холодной водой. Захотелось швырнуть в него кейсом с деньгами. Повернуться и выбежать из кабинета. Разреветься в лифте…
Но у неё умирал брат.
Валера вызвал водителя и ещё какого-то мужчину с непроницаемым лицом, в кожаной куртке:
– Куда тебе нужно доставить деньги? С такой суммой ездить небезопасно. Они проводят.
Зина искала слова и не находила. Хотя достаточно было одного короткого слова.
– Не забудь позвонить, когда прооперируют брата, – добавил он. – Поняла? Буду ждать.
– Я все верну, – пролепетала она, наконец, – я заработаю…
– Пошла ты в жопу, – с чувством произнес Валера.
Она не стала звонить ему после операции. Зине хватило и тех минут унижения, зачем их множить. Все равно сейчас денег нет.
Опухоль была успешно удалена. «Большая, локальная, круглая, как апельсин!» – похвастался хирург, вызвав обморок у мамы и устрашающий нервный тик у отца.
Брат пошёл на поправку, и его выписали. Тяжелый период стал забываться. Однажды, почти год спустя, отец вручил Зине деньги:
– Возьми, дочь Зевса, верни тому, у кого занимала.
Только тогда Зина позвонила Валере. Его телефонный номер оказался заблокирован. Дальнейшие поиски показали, что контора ликвидирована, а хозяин исчез. Предположительно – уехал за границу. Связь была прервана.
Поскольку вернуть долг не удалось, отец вложил деньги в строящийся дом, чтобы у дочки была отдельная квартира.
Впоследствии в эту квартиру переедет мама, а брат с сестрой останутся в родительском доме, почти не стесняя друг друга. Отца к тому времени с ними не будет. В те же годы – родительская семья представлялась чем-то незыблемым. Как и молодость.
И замужество не казалось серьёзной проблемой.
Продолжение:
http://www.proza.ru/2013/05/11/454