Картина "Амазонка и кентавр" Алексея Красавина
В форточку влетел грохот мотоцикла. Танюшка, распахнув окно, высунулась почти до пояса. Санька, в драной промасленной футболке, с грязными руками, со спутавшимися нечесаными длинными волосами был ничем не лучше местного алкаша. И все же, она вцепилась бы в него мертвой хваткой, вдыхала бы его запах из смеси технических масел и пота, облизала бы всего как кошка котенка… Вот только, Санька не обращал на нее никакого внимания.
Конечно! Ему было уже 23 года. Вернувшись из армии, он устроился на завод, купил старый мотоцикл и вечерами ковырялся в нем. За несколько месяцев у Саньки отросла черная копна волос до плеч, он перестал сторониться девчонок и они кружили вокруг него бабочками однодневками. А он, смотрел на них, сперва загадочно исподлобья, а потом, с хитрой усмешкой. Танюшка не любила этот взгляд. Она втихаря наблюдала за Санькой и знала, что, после такого взгляда, очередная девчонка укатывала с ним в неизвестном направлении. А у нее сжималось сердце. Она и ненавидела его мотоцикл, увозящий парочку в гульбарий, и обожала его, как творение рук любимого, как часть его тела – современного кентавра. А на кентаврах она была помешана с детства.
Танюшке-тростинке недавно исполнилось 17 лет. Ее сверстницы были уже округленькими персиками, а она как-то застряла в подростковом возрасте. Длинные худые руки-ноги, острые коленки, тонкая шейка – это никакой одеждой не скроешь.
Она выскочила в подъезд. Санька лифтом не пользовался: легко и с ветерком преодолевал пролеты так, что нужно было успеть его перехватить.
- Сань, привет! – сердце выпрыгивало из груди.
- Привет, стрекоза! – почти не останавливаясь, он пролетел мимо нее.
- Ты обещал меня покатать на мотоцикле!
- Я никому и ничего не обещаю, – с усмешкой ответил он и исчез в следующем пролете.
Танька закусила губу. Через каких-нибудь полчаса он будет спускаться вымытый и пахнущий на очередное свидание, а она провожать его взглядом из окна. Неужели, ей вот также придется наблюдать, как он на свадебном кортеже подъедет под подъезд?
…
Из комнаты деревенского дома, через открытые настежь двойные двери кухни и веранды, виднелись весеннее ярко-зеленое поле, блестящая речка и, бегающая с визгом, тройка ребятишек. Таня, сбросив туфли, подобрав под себя длинные красивые ноги, пила горячий горький кофе и осматривалась. Домик хоть и деревянный, но крепкий, полы и окна не скрипят, двери массивные, надежные. Но, не наездишься. Сотня километров до города. Времени на театр не хватает, а тут дни нужно выделять. Что-то с этим теткиным наследством нужно делать. Интересно, кто это ей такой крепенький домишко помог сколотить?
Несмотря на выпитый кофе, глаза слипались. Сказывалась ночная смена, да какая-то, навалившаяся в последнее время, усталость-опустошенность. А может, перебраться сюда фельдшерить? Много ли нужно одинокой женщине бальзаковского возраста? Мать, будучи на пенсии, все мечтала о таком житье, но, в этом возрасте от корней трудно оторваться.
Разбудил ее шум подъезжающего мотоцикла. На секунду, ей снова захотелось, как когда-то, высунуться по пояс из окна и крикнуть: «Санька, Сань, ну покатай!..».
Прохлада ранней весны забралась в дом. Набросив на себя плед, Таня вышла на застекленную веранду. Яркое оранжевое солнце уже опустилось к речке. На его фоне, недвижимо стояли картинные ковбойские силуэты двух мужчин, с поднятыми к глазам руками, прикрывающих солнечные лучи.
Подойдя к ним, Таня не поверила своим глазам. Один из ковбоев, в потертом кожаном жилете, поверх джинсовой рубашки, и в потрепанных штанах, был ее юношеской любовью. Насмешливый взгляд она узнала сразу, а все остальное: поседевшие и поредевшие волосы, сеть морщин на худом лице, угловатые плечи, некогда имевшие совсем иной, сводивший с ума не одну девчонку, вид, не имело никакого значения. Впрочем, как и тогда: ничего не имело значения. Только то, что при приближении к нему каждая клеточка выстраивалась в чинный ряд, готовый внимать и следовать. Редкий мужчина имел подобный дар – покорять, не сделав для этого почти ничего.
- Сань, ты?
Его взгляд затянуло тучей. Он молча смотрел на нее исподлобья, не пытаясь даже вспомнить кто она. Только выжидательная неприязнь.
Совсем другой человек. Таня испугалась. Извинившись, она возвратилась в дом. А, может, и не он это был. Лучше не думать о нем и не вспоминать.
Не думать – просто. Как и в юности, нейтрализующий элемент аутотренинга работал как часовой механизм. Однажды, научившись отключаться от негатива, Таня практиковала это на протяжении всей жизни.
Убираться в доме было поздно. Сумерки опустились очень уж быстро. От холода, который она так не осмотрительно впустила в открытые окна и двери, у нее замерзли пальчики на ногах и руках.
Кирпичной печи в доме не было. Зато, в зале и спальне стояли современные красивые чугунные буржуйки. Как с ними обращаться, Таня не знала. Ну, а интернет зачем? Уже через час в доме было тепло и уютно. И защемило где-то внутри: вот бы так каждый день, тишина, покой и безмятежность. Суматошно-бестолковый городской быт, как не заживающая язва, съедал ее жизнь.
Таня забралась на банкетку, пододвинула столик с ноутбуком, приготовившись к просмотру ее любимой мисс Марпл…
В окно постучали. Или постучал. Кто кроме него? Как-то, даже, скучно стало: она наконец-то созрела для него. В лучшем случае коньяк и шоколад. Интересно, узнал?
Хм… Белый свитерок, волосы в хвостик, бутылка водки. Сейчас начнет рассказывать о тяжелой и не удавшейся жизни. Не пойдет! Пришел за сексом? Без проблем, но жилеткой сегодня она не будет.
Таня взяла бутылку, разлила по стаканам.
- И какой же будет тост? – она смотрела на него с открытой улыбкой.
- А, ты что, выпьешь до дна?
- Однозначно!
- Тогда, за то, что нас связывает.
Неужели, оно есть, то связующее звено? Неужели, можно вернуть время вспять, зачеркнуть прожитые годы и окунуться, на мгновение, в не прожитый эпизод прошедшей жизни?
Наверное, нужно, чтобы хоть один тост воплотился в жизнь. Да и сто пятьдесят водки – это не тридцать грамм коньяку.
Он целовал ее слезы, он говорил о не сбывшейся далекой мечте, о потерянном счастье и найденном береге. Каждый сантиметр ее тела был пройден его губами и каждое слово предназначалось только ей. В свете отблесков угасающих угольков ей, как когда-то в ее мечтах, казалось, что он снова кентавр уносящий ее, амазонку, на своей широкой спине в заповедный лес.