Трагедия весны старого человека начинается с приятного, удавшегося дня, в котором напряжённые соки разлили уже ожидавшую их,
подготовленную к отравлению, раскрывшуюся и гостеприимную, хранительницу надежды человечества.
Она, та самая, крупица скопления болезни, но лишь у неё имеется другой, ответный подход и решение выздоровления, лекарство и желание.
Запретные, кожаные стёкла её плоти начинают медленно не поддаваться всем вариантам на спокойный сон, на пропитанном лугу. Она, вылупив глаза, проглочено окидывает взглядом место, где ей предстоит испытать прежде непредставляемые боль и просьбы моментных слабостей, молящих о сне и забвении.
Подняв голову к небу, в мыслях о неминуемой смерти, стала считать звёзды, и их близнецов, и их узоры, и фигуры, и сюжеты взаимодействия оживших рисунков, со своей душой и стремлением, которое присуще ей в эту бледную, искрящуюся ночь. Между строгими и злыми существами в небе, она увидела себя; ей закоротило дыхание, и так быстро, что она уже была на небе, в космосе, летала мимо звёзд, и смотрела на себя уверенно, уверенно и бездвижно защищаясь от нападений жадных и обозлённых…
Она заглянула в свои земные глаза с таким спокойствием и улыбкой, что настроение на лугу поправилось и перешло в милость обузданного отражения.
И было тихо.
И было громко.
И всё казалось другим и одинаковым.
И было спокойно.
Но каждая змея спокойна, пока ей это не надоест;
и неожиданно из неба стала формироваться шаровидная космическая мантия, со всеми украшениями жизни.
Огонь объял её контурные, защитные границы, разделяющие от искривлённых, отсталых форм; и так же неожиданно она стала надвигаться на испуганную женщину. Но прошло нисколько времени, как планета раздвинула законы природы и её инстинктивное общее взаимодействие, превратив это всё в бедлам, бардак, размешанный в котле испорченный суп...
С бессильным и медленным открытием рта,
она балансировала, направляясь всё ближе. Уже стали видны её составляющие, и вертелась она у самого лица женщины.
Звук светлой вибрации дополнял эту встречу, нарастал, увеличивался, и превращался в безумное разрезание ушей, мыслей и надежд на его прекращение. Боль достигала себя и своё окончание. Планета всосалась в зарождение этого момента, и исчезла, растворившись в женщине, которая была в астральном состоянии и никак не могла не принять случаемое, где-то вне материальных объяснений, ”чудо’’.
…Из ничего постепенно стало слышаться дыхание; появилось ощущение своего тела и пальцев.
Трава окрасилась в бесчисленное количество насекомых звуков, снова занявшихся своим делом. Где-то на окраинах луга, деревья возродили своих гостей; покачиваясь на ветру, задавали птицам ритм-настроение для их песен. Горизонт стал принимать первые желания солнечных лучей. Утренние облака любовно хвастались перед друг другом своей неповторяемой цветовой одеждой, и радовались, и смеялись.
И в этих природных зачатках и родила женщина своего ребёнка, своего сына. И кричал он, ударяясь крошечным лицом об материнскую грудь, и сжимал кулачки не испачканных рук, и сопел.
А потом начал грустить, чувствуя существующую человеческую загрязнённость наслаждения жизни. Встал на ноги и поцеловал свою счастливую мать. Он стал говорить истинные вещи, балансируя только на совершенной точности; и нашёл, даже не искав, путь к каждому человеку, и стал шептать им свои чувственные советы избавления от боли, и показывал лучший мир, создавая его вместе с ними; в сознании каждого транслировал свежую вибрацию, в сознательности каждой надежды: слепой, открытой, зажатой, бешеной, отравленной, любовной и т.д.; самых бледных и бедных людей… И ударила его молния с пустых небес, и расколола его тело на две части, швырнув его глаза матери на платье.
И начался ураган, и буря вновь захлестнула мир, отказавшийся от всего сразу.
Я хочу такой мир, где люди будут трахаться, только посмотрев друг на друга, или даже не смотря;
и это будет только один из блаженных факторов ”утопического” мира общих иллюзий, где всё дополняет другое всё;
открыто и ощутимо всеми, как одно общее дыхание существования, и оно не будет бояться прекрасного, каким бы уродливым не казалось.
Может, я пойман на своей же собственной паранойе…
На параноидальном желании создать счастье…
Всему, и во всём…. Что-то меня чешет, теребит, щекочет…
Что-то, откуда-то мне мешает… и теперь я за этим следую…
Мама, я хочу ещё поиграться!… Неееет….
ДЗИИИИИИИНЬ!