Л.РОХЛИН
ФЕДЬКА ОКАЯННЫЙ...
Федька, Федька, чорт окаянный, куды ты запропастился. Откликнись! Нёсся женский голос вдоль говорливой таёжной реки. Ни звука в ответ. Только огромные тёмные ели, что возвышались на крутом берегу реки Кизихи, дружно изгибаясь тонкими шеями, смеялись в ответ и гулко шептали.
Здесь они, здесь. Ну что-ты так громко кричишь. Пугаешь зверьё, да птиц. Неподалеку они. Каменья ищут...
Иди домой проклятущий – продолжал визгливый женский голос – батяня приехал. Ужо он тебе поддаст не придёшь вовремя.
Небольшое горное селение Половинкино, всего-то в двадцать две избы, стояло на высоком берегу мутной извилистой Кизихи. В нескольких верстах от впадения в большую речку Алею, левого притока могучей Оби. Селеньице было основано сравнительно недавно Канцелярией Колывано-Вознесенского завода, вотчины Демидовых, для рудознатцев из яицких казаков, получивших увечья на шахтах или по болезням и не способных боле тянуть штреки, копать руду.
Все тут – грозно произнёс крепкий рыжеволосый мужчина, обводя сверкающими глазами из под нависших выцветших бровей притихшую семью за длинным столом.
У!!! Нарожала девок мать, дармоеды, по миру нас вскоре пустят.
А где Федька?
Туточки отец, вот он – шлёпнув под зад веснушчатого мальчугана вбежавшего в избу, пропела мать, сажая сына в дальний конец стола. Пришел, наше шатало! Корми вот его...
Обед прошел в молчании. Все дружно сопели, отправляя в рот по очереди большие ложки с наваристымми щами, не забывая в перерыве набивать его кусками свежего ржаного хлеба. Шестеро дочек, все как одна яркосолнечного расцвета, встали, произнося благодарение и разошлись, всё также молча и пугливо, по избе и на двор по хозяйству.
Ты вот что, Федька. Да поди поближе, не бойся. Как гонять плоты по Кизихе скрозь камни так первый, а тут убоялся отца родного.
А ты драться не будешь?
Да надо бы. Вон соседи жалуются. Совсем ты ошалел. Зачем припёр кольями снаружи двери у Бабиных и раскидал их вяленую рыбу собакам со всего села. Ведь тот чуть не околел от бешенства, пока не выбил окно. До сих пор слюной трясёт, грозится убить.
А пусть не дразнит его Васята, что ты ноги пропил на рудничном кабаке
Пропил, говоришь. Вот сволочи! – произнёс Григорий Большаков, пытаясь привстать из-за стола – ведь из-за них же пострадал.
Встав с трудом, он проковылял до лавки у окна.
А Семёну Бакакину зачем подкоп сделал – продолжал грозно отец – дурачина, ведь изба-то могла просесть. Чаво там-то хотел?
Так ведь Шурка ихний проговорился, что отец мол зарыл золотишко под амбаром, вот мы его и искали - насупившись ответил Федька - я точно выбрал и направу и уклон, даже брусья нашел старые и как ты учил через 8 локтей их ставил, для подпорки свода, опосля
поперечины.
Ну, нашли?
Нет, батяня! Грунт оказался твёрдым, дошли только до угла избы.
Да, сынок ты мой единственный, надёжа наша с матерью. Что делать-то? Не знаю. Ведь письмо они написали в Канцелярию. Все твои дела там перечислили. Даже вспомнили, как год назад игру придумал. Булыжник закопал возле дерева на высоком берегу. Упомнил! А потом приказал своим рыть шурф наклонный, пытаться найти и достать этот «самородок». Ты-то достал и выбрался, а вот Шурку Бакакина завалило. С трудом откачали. Припоминаешь! Они-то всё припомнили. Что делать с тобой! Ведь большой ужо. Тринадцатый годок пошел. Сейчас вот приплыл с завода. Показали мне письмо-то ихнее. Из уважения к былым заслугам показали, да посоветовали отдать тебя в училище горных мастеров при заводе в Барнауле. От грехов подальше! Так что собирайся, со следующим караваном и поплывём.
В те годы (40-ые XIX века) большие струганые лодки возили серебряную руду из Змеиногорского рудника по реке Алея и далее по Оби до Барнаульского плавильного завода. Объёмы перевозок всё возрастали и приписных крестьян стало нехватать. Заводские власти пошли на использование найма.
Вот так и появился на речном извозе в прошлом опытный рудознатец Григорий Большаков. Ранее потомственный яицкий казак, чьи предки после неудачной крестьянской войны 1773-1775 годов, волею судьбы да Демидова, оказались при Барнаульском заводе. Появился волею случая, после аварии в шахте, где ему передавило ноги. Грозились было отрезать насовсем, но помогла местная бабка, отпоила травами.
Теперь волочил он их, полумёртвых, переваливаясь с боку на бок.
Через неделю Григорий отвёз единственного сынка на завод. Строгое в ту пору было учение. Непослушание, проступки, неповиновение – за всё пребольно пороли. Федьке доставалось мало. Хитёр был и изворотлив, быстр и сообразителен. Во всех играх и проказах держался заводилой, но всегда как-то оказывался в тени. К тому же и учение давалось ему легко. Таким прощали многие выходки. А уж когда классом спускались в штольни, либо в штреки или выезжали на промысел по горам Верхнего Приобья, то равного Федьке не было. В любой момент вспоминал всё, что отец наставлял. Показывал и делился с товарищами умело и с удовольствием, невольно приобретая положение старшого. Многие слушались его беспрекословно.
По окончании училища направили мастеровых по заводам и приискам, которые в те времена быстро росли в южной Сибири. Потребность в рудознатцах была огромной. России требовались металлы, особенно серебро и золото. В середине 20-ых годов мастеровым Брусницыным на Урале было открыто «песошное» золото в отвалах рудотолчейной фабрики, а потом и во всех без исключения наносных породах ручьёв и рек, омывающих рудники коренного золота. Добывалось оно простой промывкой песчаных отвалов и наносов. Поначалу началось на Урале, потом и в Сибири. Затем промывку стали применять в наносах всех горных рек, даже если рядом и не было рудника. Золото было почти везде. Вроде бы и примитивная методика, а вот на тебе!
Много иностранных мастеров на Урале перебывало до того. Все горы осматривали, но никто не обращал внимание на долины, наносные земли, на промывку песчаных наносов рек и ручьёв. Простое вроде дело. Кайло, лопата, ковш и деревяный лоток. Копай шурфы, да промывай!
С открытия Брусницына началась золотая лихорадка в России. А тут ещё подоспел указ императора Николая Павловича (1826 год), по которому царь разрешал частное предпринимательство в поисках золота. И пошло. Да так, что к 1845 году в России было поднято 22 тонны золота, половина всей мировой добычи.
Фёдора Большакова, как единственного кормильца большой семьи, оставили при Змеиногорском руднике. Должен был, в составе небольшой экспедиции, ответствовать за поиск дополнительных рудных полей, богатых жил, чтобы не оскудел рудник, а наоборот плыла на обогатительный завод руда с большим содержанием меди, свинца, но особенно серебра. Была при той экспедиции небольшая артель, заводские старатели, которая по весне уходила в тайгу на поиски золотоносных песков. Фёдор постепенно пристрастился к этому занятию. Надоело ему шляться по подземным выработкам, в кромешной темноте, под треск осыпающихся пород и писк огромных белых крыс. Звало его в тайгу, на просторы, да и золото манило.
Помнил он рассказы отца о том как внезапно богатели люди, строили дома и жили привольно, откупившись от всех государевых повинностей.
Первые два похода принесли малый успех. Намыл где-то за месяц на три золотника, всего-то около 13 грамм. Половину припрятал от бригадира. Принёс домой, долго вытаскивал тряпицу, показал отцу.
Золотишко высокое, хорошее – после долгого осмотра сказал отец – только вот боюсь за тебя, высмотрят и попадёшь в острог. Тут надо быть очень осторожным и ни с кем не делится. Ни-ни! Лучше отпросись на частный промысел, подбери двух-трёх доверенных мужиков. Вон смотри, взял-бы шуринов, Илью да Степана, тихие, покладистые, работящие, да и мало пьющие. Ох! И я бы с тобой ушел, кабы не ноги...
Главное осторожно сбыть. С этим никогда не торопись. Остались ещё старые знакомцы. Помнится хорошо продавали песочек азиатским купцам на ярмарке. Ты вот что, сынок - отец испытующе посмотрел в глаза Федьки – знавал я ранее, когда в почёте был, одного инженера на заводе. Барином ходил недоступным, но уж очень до золотишка был хваткий. Ныне большой начальник. Ты того-самого, в следующий раз постарайся, накопай поболее, да и соседских промысловых подговори. Уговори объединится в тихую. Ты могёшь! Ну и по сходной цене преподнеси всё-то богатство, в обход бригадира, этому человечку на заводе. Я те подскажу какому. Он-то и добъётся для тебя разрешения на частный промысел. Он таких деловых любит и ценит. Я-то знаю!
Вскоре ушла небольшая артель старателей бродить по верховьям рек Чарыша, Убы, Коксы и Бухтармы. Неизведанный, нехоженный, таинственный край зелёной тайги, густо выстилающей предгорные гладкие увалы, длинные острые хребты и узкие глубокие долины, параллельно секущие страну, словно застывшие волны замёрзшего древнего океана. Торжественная красота и пугающее безмолвие царили в стране, названной старожилами Беловодьем.
Удача шла по пятам старателей. Много намыли, ещё больше застолбили участков на следующие годы. Потому и настроение было хоть отбавляй.
По вечерам, когда на костре в большом ведре наваривалась уха или лопалась от внутреннего сока золотистая кожица поджареного глухаря, трое удачливых гоготали как дети, рассказывая разные страшные или забавные истории.
Тут главным, конечно, был Федька.
Илья – командовал Федька, укрепляя шалаш большими еловыми ветвями – ты, брат, не ленись, помешивай ушицу, да не давай разварится рыбе, вытаскивай, а взамен свежую клади, да режь ты её большими кусками, не мельчи.
Минутой позже вновь слышался его же голос.
Припоминаю Стёпа, давненько то было. Ты слышишь что-ли! Подслушал как-то случаем разговор старшой сестрицы, когда ей младшая доверительно шептала, давясь от смеха, как ты облапошился в первые дни-то после свадьбы. А, сказывай! Давай уж! Чо греха таить!
Илья, пробовший уху, заливисто заржал, обжёгся, забегал вокруг костра, а степенный молчаливый Степан, сосредоточённо рубивший еловый лапник для подстилки молча выпрямился, мгновенно покраснел до ушей, остолбенело глядя на Федьку и вдруг припустился за ним, размахивая топором.
Убью, гад! Это надо же, сука, рассказала таки. Ну погоди! Дай доехать до дому. То-то бабы смотрят и подсмеиваются, а я и в толк не возьму. Ну смотри, Верка! Выпорю так, что ноги отсохнут.
Да ладно тебе, брат. Ведь не со злости, а так для смеху общего – заорал издали Федька – прошло-то пять годков, всё травой поросло. Вона и ребятишки твои бегают. Так что видать исправился. Нашел ведь его... в портах.
Хохот потряс тайгу. Да так, что огромные бурозелёные еловые шишки усыпали поляну вокруг костра.
Наконец, уселись и стали хлебать жирную уху. Молчали.
А что братцы – облизав ложку, начал Федька – расскажу-ка я вам о
голубой змейке. Слыхали!
Да. Сказывал мне старый рудознатец в училище. Есть, говорит, в наших краях маленькая голубенькая змейка. Ростом не больше четверти и до того лёгонькая, будто в ней веса никакого нету. По траве не идёт, а скользит и ни одна травинка не погнётся. Красивая, глаз не оторвёшь. Яркая голубая чешуйка и желто-фиолетовое брюшко. Это ж надо такое придумать! Да, так вот! Змейка эта не ползает, как другие, а свернётся колечком, головёнку выставит, а хвостиком упирается и подпрыгивает. Да так быстро, что не догонишь её. Когда она вот эдак прыгает, вправо от неё золотая струя сыплется, а влево чёрный песок дымится. Одному увидеть голубую змейку прямое счастье, потому как тут же верховое золото найдёшь, там где золотая струйка прошла. Много его. Прямо кусками лежит.
Только вот одна напасть. Не жадничай. Возьми столько, сколь донести могёшь. Если в дороге потеряешь хоть крошечку, всё остальное в простой камень обернётся. И где нашел то золото тоже насовсем забудешь.
А вот двоим-троим если увидеть голубую змейку, тогда вовсе чёрная беда. Все пересорятся, передерутся, да и до смертоубийства дойти может.
Федь, а и где же она водится – спросил простодушный Степан, испуганно оглядываясь вкруг.
Дак сказывают, что показаться она везде может – в лесу, в избе, в поле, даже в кровати. Ты часом у сеструхи не видал, меж ног-то, в постели. А!
Нет – серьёзно ответил Степан.
Тут, вновь не выдержав, загоготал Илья. Степан было приподнялся, поняв надсмешку, схватил палку, но Федька крепко обнял его.
Да ладно тебе, паря, ведь по дружбе шуткую я. Ну слушайте дальше.
Ещё сказывает будто голубая змейка иной раз человеком прикидывается. Но узнать-то сразу можно. Потому как, когда идёт такой человек, так даже на самом пыльном песке следов не оставляет и травка под ним не прогибается. Так что тот мастеровой сказывал мне, что когда увидят её более двух пар глаз, так про голубую змейку даже поминать опасно, а то неровен час появится. Вот ежели один, тогда зови её, авось пожалует...
Темнота сгущалась. Где-то рядом отчаянно стучал дятел. Степан мечтательно смотрел в лес, забыв обо всём.
Я вот слышал другое – вдруг сказал практичный Илья – степняки нашенские сказывали, что много золота они находят в курганах. Не самородки, а готовые изделия. Бугорщиками их прозывают. Это те, которые тайно раскапывают старинные могилы. В степи, говорят, когда-то жили богатые ханы, да князья. Их хоронили с почестями, обкладывая золотыми и серебряными изделиями, чтобы они и у бога могли жить знатно. Найти такие курганы тяжело, но есть умельцы. Им, если повезёт, золота на всю жизнь хватит. Вот только опасное это занятие. Указ говорят есть, что за разворовывание бугров установлено телесное наказание и даже смерная казнь. А я бы пошел – после некоторого раздумья сказал Илья. С тобой, Федь, ты ведь у нас самый ловкий. Окаянный, бабы сказывают.
Да знаю я про те бугры, слыхивал – ответствовал Федька – давай спать братва, утром спозаранку домой отчалим.
С той поры эта мысль не давала покою Фёдору. И никак он не мог отвязаться от неё. Чтобы не делал, она постоянно точила душу. А тут ещё помог тот заводской инженер, которому Федька сдавал по устному договору долю золотишка за документ о частном промысле.
Он как-то возьми да расскажи Фёдору, что некие заводские крестьяне ездили в степи курганничать, могилы рыть и привезли тайком многие ценные вещи. В одной могиле отрыли мёртвое тело, которое лежало на золотой выбитой тонкой доске, а сверху прикрыто золотыми узорчатыми листами. На два пуда золота потянули все предметы.
А вы, Фёдор, не хотите попробовать! Вы ведь удачливый, к тому ж со слов одного из этих крестьян я нарисовал абрисы, по которым можно найти могильные курганы - широко улыбаясь говорил добродушный инженер.
Фёдор Большаков не долго думал.
Внутренне он был готов и на такого рода проделки. Странная натура. Вроде бы и солидным стал после училища, отменным мастером, лучшим на руднике, но иной раз что-то накатывало и готов был Федька творить такое, что бывалые люди только качали головами.
Не к добру это, Федька. Смотри, так и до греха близко...
А бабы добавляли – вот окаянный, бесовская душа, да и только.
Ну что долго говорить. Как только сошел снег и тёплый весенний ветер подсушил землю отправился Федька теперь уж с четырьмя шуринами на просторы Предалтайской равнины, где широко и привольно, обильно заполняясь нежной рыбой, растекаются стремительные реки с хребтов Горного Алтая. Всем говорили, что идут на старые приисковые места. Потому и необходимы дополнительные рабочие руки. Так-то оно и было. Лишь потом, уже в горах, повернули коней и пошли по тайно оговоренному маршруту.
А дополнительные руки и на самом деле нужны были. Только не для промывки, а для раскопок курганов.
Заводской инженер всю зиму рассказывал Федору о экспедициях Мессершмидта и Миллера по Сибири и Алтаю. Как вели они раскопки, какие признаки указывали на возможность находок могил в курганах, как обходится с местными народами кыргызов и телеутов,
«дабы не вступать в распри, а токмо миром обходится.» Научил пользоваться и картой, при этом приложил к ней те абрисы, которые дали ему бугорщики-крестьяне и обозначил их на карте. Ну и, конечно, снабдил деньгами, которые пошли на лошадей и фураж. В долг, естественно, под будущие доходы.
Чуть более четырёх месяцев маленькая артель, ведомая Фёдором Большаковым, колесила в предгорье Алтая по долинам рек. Поначалу присматривались, да и страшновато было приступать.
Чур, чур меня – истово крестились артельные – но ведь и некрещённые все они, в могилах-то, авось помилует бог». Успокаивали себя православные. Всё равно, как-то неловко было.
Не по себе.
Местность казалась вся была в курганах и холмах, больших и малых. С чего начать? Не копать же все. Так и жизни не хватит. Начали с тех, что указал инженер. На самом деле некоторые из них оказались могильниками. Круглые небольшие курганы с неглубокой грунтовой ямой. В ней были обнаружены сожжёные трупы, кости людей и зола вперемежку с железными предметами конского снаряжения. Сверху могил были вкопаны в ряд острые камни. Ничего приметного для себя артель не нашла.
Так продолжалось долго. Более трёх месяцев. К тому же приходилось скрываться от людей. Особенно местных, не русских. К концу лета, когда задули первые холодные ветра и полил мелкий нудный дождь, повернули коней артельщики и пошли по старым золотоприисковым местам, чтобы хоть немного намыть золотишка на зиму. Настроение упало и по вечерам не до шуток было.
И второй летний сезон тоже окончился ничем. Артель распалась. Два шурина отказались от злого промысла и ушли на соляные заработки на Кулундинские озёра. Но не таков был Фёдор. Азарт игрока и вера, что поймает удачу, всецело владели им. Теперь он был уже опытным бугорщиком. К тому же на заводе инженер тайком свёл его с некоторыми заключёнными, кандальщиками, отбывавшими сроки за раскопку старинных могил. Те, за краюху хлеба, много порассказали любопытному человечку о признаках богатых могил.
Третья экспедиция Большакова оказалась наредкость удачной. В долине одного из безымянных притоков р.Убы он случайно подглядел цепочку курганов, вытянутых с севера на юг. С других сторон, как не гляди, цепочки не было заметно. Поразили они его ещё и правильностью откосов, с северной и южной сторон курганов. Если внимательно присмотреться. Как будто кто-то скатывался, утрамбовывая северный крутой откос, далее шло пологое воздымание южной стороны нового кургана и опять крутой, северный.
Раскопка первого же кургана дала желаемый результат. Под каменной насыпью, под слоем плотной глины, что служило явным признаком, о котором уже знал Фёдор, в песчаной яме был найден сруб с деревянным покрытием. Перед ним, именно в северной части, прямо перед крутым откосом, на широкой приступке, было найдено захоронение коня в богатой сбруе. Дерево хорошо сохранилось и когда артельщики осторожно подняли деревянное покрытие, то обнаружили каменный ящик. Внутри лежало бальзамированное тело головой на север. Возле ног, за ящиком, находились ещё два скелета. Наверное женских, так как на костях виднелась богато вышитая ткань с золотым орнаментом, а руки, ноги и грудь были украшены массивными золотыми изделиями - кольцами, браслетами, бусами, подвесками, серьгами с раструбом, зеркалами-бляхами и пр.
Видимо это было захоронение знатного вождя. Само тело вождя было в хорошей сохранности. Особенно поразило Фёдора большая кованая золотая гривна на массивной золотой цепи. Руки умершего покоились на ней и Фёдору пришлось молотком отбивать приросшиеся за века к металлу пальцы покойного. Гривна, толщиной в 2,5 см., была расчерчена непонятными знаками. Рядом лежали редкой красоты конская сбруя и военные доспехи, покрытые листами кованого золота.
Когда всё открылось солнцу и неистово засверкало, артельщики остолбенели. Столь много золота никто отрадясь не видел. Через минуту двое, не выдержав напряжения, сначало медленно, потом чуть-ли не бегом ринулись сдирать золотые украшения со скелетов и мумии.
Фёдор прервал безумие кровавым мордобоем.
Что? – заорал он – сдурели от жадности. А что делать-то будете с ним, куда девать. Ведь это не песочек... изделия. Дурни тупоголовые. Слушать меня и подчиняться, не то все вместе сядем в острог. Навечно. Ранее думать надо было. Теперь связаны одной верёвочкой. Поняли! – и он вдруг рассмеялся. Не боись, мужики. Есть у меня задумка. Все будут богаты, только слушаться непременно.
Мужики молчали.
Других курганов артель не трогала. Не до того было. Фёдор торопил. Стали аккуратно собирать ценные предметы, заворачивать в тряпицы, перекладывать скошенной травой, укладывать в мешки. И всё же Фёдор не выдержал и почистил некоторые браслеты. Они засверкали в лучах солнца, ослепляя заворожённых артельщиков красотой. Могилу аккуратно закопали, придав верхушке кургана естественный вид. И быстро молча ушли, оглядываясь как тати, чего-то боясь. Даже поперву не разговаривали друг с другом. Долго ещё молчали, цепочкой уходя от кургана.
Федька теперь по новому, внимательно, присматривался к товарищам. Чувствовал, что каждый ныне боится другого и все вместе его, главаря. Что-то он задумал, как распределит такое неслыханное богатство, как сбудет золото, не обманет-ли...
Фёдор был много сметливее других и давно продумал как безопасно сбыть найденное. Потому-то и спешил домой, зная что вскорости откроется большая ярмарка в Сузунском, что возле Барнаула и надобно быстро успеть к её открытию, к знакомому бухарскому купцу. Сбыть золото, всё сразу и концы в воду. Это сделает батяня, он знает купца по прежним временам. Поедит с Ильёй, их не проведёшь. Уж потом, осенью или зимой можно неспешно распределить деньги между артельщиками.
А пока суть да дело артельщики должны были ждать его в условленном месте. Когда вернётся от отца, то по тихому, незамеченными, уйти в тайгу. Где-то там отсидется на старом прииске, дожить до первого снега и воротившись как ни в чём не бывало на завод, предстать перед инженером с намытым ранее золотишком. Ни словом о буграх не обмолвится. Так и произошло.
Пришла в тот год скорая зима. Первый снег выпал рано. Уже в конце сентября тайга, словно невеста, сверкала белыми одеждами. Но реки ещё парили, окончательно не замёрзли и чёрная стылая вода проглядывала на перекатах и в берегах, подмываемых скорым речным потоком. Подошел большой праздник, введение во храм Пресвятой Богородицы. Население деревни Половинкино во всю готовилось к первому зимнему торжеству. Пекли пироги, а из амбаров тянулся к небу пряный сивушный дымок.
В канун праздника и решил Федька разделить вырученные деньги между артельщиками. Собрал всех в своей избе, запер двери и разложил перед каждым дорогой подарочек. Поклялся, что никого не обделил, что и его доля такая же, как и у всех. Вот только инженеру доля будет поболее. Объяснил, что так лучше. На всякий случай. Мало-ли что произойдёт, а он единственный, кто может выручить.
Не жадничай, мужики. Теперь-то мы знаем, где искать. Теперь всё в наших руках. Вот только просьба. Пить поменее, голову не терять, а то по пьянке чего только не расскажешь. А там и слух пойдёт...
Деньги были большущие и потому в момент притихшие мужики, выпив по стаканчику, молча сгребли за пазухи большие бумажки и разом растворились в темноте единственной деревенской улицы.
Деревня гуляла с невиданным размахом. Мужики, бабы и взрослые дети собирались в домах артельщиков, как будто зная, что именно здесь можно знатно наугощаться. В первый день пили и веселились немного боязливо, а потом страхи пропали и устроили всеобщее гуляние с песнями и танцами, переходя из избы в избу. Резали свиней и овец, жарили, варили и в пьяном угаре собираясь на берегу Кизихи, будоражили тайгу криками, воплями и слезами.
А через неделю в избу одного из артельщиков нагрянула полиция с обыском. Потом обошла и другие дома артельщиков. Всех повязали и увезли в Барнаул.
С того момента чёрная судьба подхватила душу Фёдора Большакова и не отпуская более, не вознося на небо, понесла по странам и континентам. Чужое золото зло хохочет - всю жизнь потом вспоминал Федька окаянный слова старого каторжанина в заводском остроге.
Инженер и на самом деле выручил артельщиков от большей беды. Да и себя тоже. Не выдал его никто. Так совпало, что в том году случился частный рекрутский набор. В России, ещё с Петра, эта повинность была чем-то вроде человеческого жертвоприношения. Старались отдать в армию мужиков, прослывших никчёмными или наказанных. Инженер постарался и попал Федька Большаков в моряки. Был он высокий, стройный, сильный и потому привезли его в Санкт Петербург.
Шел 1860-ый год.
После позорно проваленной Крымской войны и воцарения многообещающего Александра II, реформируемая Россия строила новый флот на Балтике, Чёрном море и на Тихом океане. В Кронштадском порту становилось тесно от леса мачт и огромных парусов. На торжественный парад по Неве выводилось до 53 кораблей и 38 фрегатов, на которых стройными рядами выстраивались 27 флотских экипажей. Более одинадцати тысяч матросов и офицеров.
И каких? Шел тщательный отбор, по росту и осанке, но не менее и по сообразительности.
В одну из рот седьмого флотского экипажа и попал Фёдор Большаков. Приписана была рота к служительским флигелям при Кронштадском порту. Жизнь была строгая и наказуемая. В 6 утра били первые склянки, в 7 тощий завтрак и начинались учения. Тяжелые, изнурительные. Такие, что к 9 вечера Фёдор просто валился в койку и проспав до 6 утра, с трудом продирал глаза. Даже непривычная поначалу подвесная неуютная койка становилась к вечеру желанной, как в доме у мамушки. А по воскресным дням, после церкви, когда были свободными два-три часа, содержимое домашнего сундучка, уложенное её руками, успокаивало душу.
Стиснув зубы, свободолюбивая натура казака рудознатца, не знавшего ранее наказаний, надсмотра и приказов, терпеливо чего-то ждала.
На третий месяц службы определили Фёдора на военно-транспортное судно «Лефорт», которое ходило то в San Paulo, что в Южной Америке, то в Cape Town, на самый юг Африки. Там находились перевалочные пункты для русских военных и торговых кораблей. Судно было новое, только что спущенное с большой верфи английского порта Plymouth, что в западной Англии. Туда и попал Фёдор с командой для приёмки и освоения корабля. Прожили они в городе более четырёх месяцев, устраняя разные неполадки.
С неподдельным любопытством, во все глаза, наблюдал Фёдор местную жизнь, так непохожую на российскую. За сметливость его быстро выделили и часто посылали сопровождать офицеров по делам, а то и просто ожидать их выхода из рестораций. Он не терял время даром и старался изо всех сил общаться с людьми, по возможности заходя в магазины, на рынки, в пабы и как мог, отчаянно жестикулируя, говорить и говорить. Очень быстро он стал понимать их, а потом понемногу и говорить. Отплывал он из Plymouth с непонятной тоской.
Начались тяжелые походы через Атлантику. Возили продовольствие для экипажей, снаряжение для кораблей, а то и на сменку целые роты моряков. Фёдор втянулся в морскую службу, всё более редко вспоминая дом и тайгу, отца и мать, свои промысловые походы. Через четыре года за исправную службу он был назначен добрым матросом. Была такая на кораблях матросская заслуга. Команда ценила его за сильный характер и умение выгородить провинившихся перед офицерами. А последние всегда отмечали его способности найти общий язык со всеми.
В январе 1865 года «Лефорт» был направлен в южную Африку в очередной рейс. Везли две роты экипажа для пересменки и огромные, тяжеленные ящики пушечного снаряжения. Всё шло как обычно.
На траверзе Saldanha, невдалеке от конечного пункта назначения, разразилась жестокая буря. Огромные волны, разъярённые упорством людей, кидались на корабль с разных сторон. Так длилось более трёх суток, предельно выматывая команду. Чуть ли не половина людей лежало в кубриках, не в силах более выполнять команды вахтенных офицеров. Были спущены паруса и все с надеждой смотрели то на небо, то на одинокую фигуру капитана, стоящего в высокой рубке.
Дальнейшее произошло внезапно.
Огромная волна кинула корабль на борт. Лопнули тросы и тяжелые ящики повалились к краю палубы. Корабль мгновенно перевернулся...
Фёдор очнулся в каком-то помещении. Сквозь щели палило яркое солнце, ветер гулял по убогой комнате, слышалось пение птиц. Потом вдруг заголосил петух...
Где это я? – мелькнула мысль и он вновь потерял сознание. Потом оно приходило и Фёдор ощущал, что его куда-то везут. К концу третьей недели, почти полностью придя в себя, он узнал от чёрной медсестры историю своего удивительного спасения. Он хорошо понимал её английский и это удивило его. Местные рыбаки нашли в бухте мачту, выброшенную на берег и трёх вцепившихся в неё людей. Двоих откачать не удалось. Только Фёдора Большакова.
В небольшую больницу в пригороде Cape Town пришли двое господ и стали выспрашивать Фёдора кто он и откуда. Не знаю уж почему, но Фёдор рассказал им, что он с американской шхуны ...
Весной 1866 года в газетах Англии, Франции, Германии промелькнуло сообщение о дерзком нападении группы людей на транспорт перевозящий алмазы с рудника в Kimberley в Cape Town. Бандиты захватили месячную добычу с двух рудников и попытались скрыться. Но подоспела охрана, завязалась перестрелка. Почти половину ограбленного удалось отбить. Семеро бандитов были убиты и лишь двое скрылись, уйдя на запад в низовья реки Оранжевой. Среди них был и главарь банды, высокий сильный белый мужчина. Газеты поговорили о падении нравов, о грудах алмазов, якобы добываемых чуть ли не с поверхности земли и ... происшествие было забыто.
Я твёрдо уверился, прожив в Америке более десяти лет, что наиболее оригинальными, осведомлёнными, близкими всем, от малоимущих до миллионеров, являются адвокаты и агенты по продаже жилого имущества. Они прямо как родители заботятся о нашем душевном спокойствии. А мы, проникшись безмерным доверием, несём им самое сокровенное, самое тайное. Проработав годы эти люди становятся бездонным кладезем интереснейших фактов и событий. Мне повезло. Я встретил такого человека. Неимоверно энергичного, контактного, безболезненно проникающего в самую душу.
Он и поведал мне интереснейшую, прямо таки мистическую историю, которая началась в Сан Франциско в 1872 году, через три года после строительства трансамериканской железной дороги.
Я заинтересовался ею, думая тиснуть статейку в местную газету. Стал искать прямые свидетельства, перерыл массу материала и к непомерному удивлению обнаружил следы... Фёдора Большакова. Поначалу не поверил. Снова и снова вчитывался в разрозненные факты, но они неумолимо приводили к Федьке окаянному.
Зародилась история в хаосе Скалистых гор, в процессе прокладки железной дороги, в совершенно безлюдных районах севера Колорадо и Юты, но быстренько переместилась в Сан Франциско. В те годы
Сан Франциско был сумасшедший город, населённый оригиналами и авантюристами. Женщины блистали красотой и доступностью, а мужчины сумасшедшими идеями и безудержной энергией. Там жили пятьдесят тысяч белокожих мужчин и женщин, которые по разным причинам собрались вместе и по воскресным дням скопом разгуливали по настоящим тротуарам перед неподдельными витринами зеркального стекла, изъясняясь на каком-то наречии, похожим на английский язык.
А по улицам грохотали вагончики-фуникулёры, растекаясь во все четыре стороны света, сглаживая расчленённый рельеф города. Вагончикам было всё равно, подниматься или опускаться. Они с грохотом скользили по улицам, заполняя их шумом и скрежетом, поворачиваясь почти под прямым углом, пересекая другие линии, прижимаясь к домам. И всё это удовольствие стоило 2,5 пенса, что по нынешним временам составляет приблизительно 2-3 доллара.
Когда над океаном сгущалась ночь и белесый морской туман проникал в улицы, заставляя тускнеть новинку цивилизации того времени электрическое освещение, по центральной улице города, Kearny str., которая тянулась от Market str. и до океана, сотни великолепно одетых мужчин и женщин, с 8 и до 10 вечера, прогуливались вдоль фешенебельных магазинов и ресторанов, демонстрируя не столь физическую красоту, которая часто имела место, сколь дорогие наряды и массы драгоценностей, чей ослепительный блеск мешал знатокам (профессионалам и особенно молодым любителям) любоваться донельзя оголёнными прелестями санфранциских красавиц.
Однажды туманным утром 1872 года на Kearny str. было замечено волнительное движение двух молодых людей. Ну может быть не совсем молодых, эдак примерно в 40 лет, но уж волнительное совершенно точно. Они были одеты в типично приисковые наряды и торопились. Хотя казалось, ну куда торопится поутру приисковым людям в большом городе.
Дошедши до здания Wells Fargo Bank, они постояли с минуту в раздумьи и решительно вошли в офис. Подойдя к менеджеру, они попросили принять их наедине и с неподдельной таинственностью попросили зарегистрировать в банке отдельный сейф для сохранения... небольшого кожаного мешочка, в котором, по их неохотному признанию, находились необработанные алмазы.
Молодые люди явственно волновались и взяли клятву с менеджера хранить молчание. Последний заметил, что один из приисковых говорит с большим акцентом, подбирая слова. Оба очень просили менеджера и даже намекали, что при полном с его стороны молчании, в следующий их приезд, подарят ему небольшой камешек. Разумеется менеджер немедленно передал секретную информацию директору банка, тот в свою очередь доверил его избранному обществу и молва, обрастая подробностями, загуляла, завихрилась по Kearny str.
Своеобразие момента заключалось в постоянном подпитывании города разного рода слухами о находках несметных россыпей золота и драгоценных камней в неизведанных ещё регионах дикого Запада. Лишь недавно прошла золотая лихорадка в долине Сакраменто и город ждал нового наплыва богатств.
Через два месяца Ted Morley и Don Slak (так звали наших незнакомцев) снова появились в банке с новым мешочком и вновь передали его на хранение, многозначительно глядя в глаза знакомому менеджеру. Их попросили не уходить и немедленно пригласили в кабинет директора.
Директор и трое его друзей, появившихся через некоторое время, пытались разговорить старателей, объяснить сложность, просто невозможность в одиночку разработать месторождение. Столь большое, судя по весу мешочков, приносимых дважды. Нужно создать приисковую компанию, купить оборудование, наконец, нужно пригласить геологов, дабы знать размеры месторождения, технологию промывки россыпей. А может отыщутся и коренные алмазоносные породы...
Намекнули, что застолбить участок ещё далеко не всё. Найдутся люди, крючкотворцы, которые попытаются отнять землю у простых старателей и потому им всё равно нужны сильные покровители.
Старатели пыхтели, краснели, тёрли лбы, то заискивающе улыбались, то вставали в героические позы, но в конце концов обе стороны сошлись во мнении – нужно организовать общую приисковую компанию, в которой 39% акций будет принадлежать Тэду и Дону, с немедленной выплатой им 60000 долларов в счёт будущих продаж долей компании, которые начнутся сразу после тщательной проверки качества камней и оценке месторождения.
Через неделю, в обществе нескольких компаньонов из Сан Франциско, Тэд Морли направился в Нью Йорк, где знаменитая компания «Тиффани энд К» должна была установить подлинность алмазов. Специалисты компании в один голос подтвердили высокое их качество. Проверили по всем известным статьям и методикам.
И в один голос заверили, что это настоящие алмазы и, кстати, очень схожие с теми, что стали поступать на рынки из южной Африки....
Но этого оказалось мало дотошным и искушенным компаньонам из Сан Франциско. Они уговорили Теда, почувствовав его старшинство, поехать с их представителем непосредственно на месторождение, дабы своими глазами убедится в наличии участка и присутствии алмазов в породе.
Нашли такого человека, Генри Джанина, который славился в деловом мире неподкупностью и тщательностью рассмотрения любого проекта. Но не был геологом. Организовали маленькую экспедицию и ранней осенью 1872 года небольшой конный отряд в сопровождении нескольких крепких мулов с поклажей двинулся из Сакраменто куда-то на северо-восток.
Долго плутали кони по таёжным и горным дебрям неизведанных пространств севера штатов Юта и Колорадо, юга Вайоминга, путая следы и дороги, пока не привезли вконец ослабевшего городского эксперта к подножью высокой горы, обрамлённой снеговой шапкой.
Здесь сэр Г.Джанин имел честь во всём убедится собственноручно. Правда, рук он не прикладывал, но зафиксировал в специальном протоколе, как Тэд и Дон лопатами набирали из разных шурфов, заранее ими приготовленных, горную породу, дробили её, просеивали и одновременно промывали. Высушивали на солнце и выкладывали на специальный наклонный стол, покрытый жировым составом и аккуратно смывали водяным потоком.
И, о чудо! Генри видел, как заблистали кристаллики алмазов, схваченных жиром. Правда, очень мелких, совсем крошечных, но настоящих. Он видел и уж никаких сомнений не могло быть.
Вернувшись в Сан Франциско, эксперт заверил, что алмазные копи подлинные и представил компаньонам новый кожаный мешочек.
Что тут началось!!! Нам, далёким потомкам, трудно представить и даже понять тот неистовый ажиотаж, охвативший богатых людей города, чьи миллионы были заработаны лишь недавно и аналогичным образом, на волне золотой лихорадки. Деньги посыпались в карманы Тэда и Дона. Богатые номера в центральной гостинице «Паллас», где они жили, охраняла дюжина крепких полицейских, сопровождающих их повсюду. И несмотря на это наших героев ловили и умоляли принять в долю. Даже гордые светские красавицы писали записочки, скромно предлагая услуги для времяпровождения...
К весне 1873 года в «дело» было вложено более 10 миллионов долларов. Алмазная лихорадка вскоре выплеснулась из великого города и подобно пожару понеслась по Западу Америки. Вот уже и в Денвере, потом в Солт-Лейк-Сити, повсюду появились очаги лихорадки и какие-то люди, предъявлявшие документы о полномочиях от Morley и Slak, образовывали приисковые компании, организовывали экспедиции, дабы застолбить новые алмазоносные участки.
А что творилось в газетах? Помещались неведомо откуда взятые, но с клятвенным заверением в достоверности, подробные карты размещения алмазных копей. Назавтра их опровергали новые карты, а старые уличались в мошенничестве. Предлагались десятки услуг по транспортировке, оборудованию, одежде, специальному питанию и охране людей, спешащих к району месторождения. В Сан Франциско даже позакрывалась чуть-ли не половина публичных домов, обитатели которых срочно приводили «в порядок» себя и свои гардеробы (полевой стиль) для переброски в места активных действий, то есть места скопления настоящих мужчин...
Лихорадка охватила весь Запад. Не устоял и Нью Йорк. А как же иначе! Америка необыкновенная страна, где владычествует энергия и чутьё и у кого данные качества выше и острее, тот мгновенно становится богатым, то есть великим гражданином страны.
К осени 1873 года потянулись по бездорожью из североатлантических штатов Америки группами и в одиночку те самые энергичные и чуткие люди. Настоящие мужчины.!
И вдруг всё в одночасье лопнуло. Произошло внезапное раскрытие великого обмана, признанного величайшим мошенничеством XIX века.
Незадолго до описываемых событий, в 1864 году, Конгресс США поручил провести знаменитое «Исследование сороковой параллели североамериканского материка». Страна росла и населявшим её людям необходимо было знать всё-всё о живой и неживой природе, данной ей Богом. И вот, с присущим американцам размахом, вышло постановление – провести топографическое и геологическое обследование территории вдоль 40-ой параллели, начиная от Нью Йорка. Особое внимание уделить при этом районам прокладки намечавшейся железной дороги. Во главе проекта Конгресс утвердил неистового геолога и организатора Кларенса Кинга, про которого президент Г. Адамс говорил, что «это идеальный американец, достойный пример для всех».
И закипела работа. Экспедиции двигались с запада и с востока, проходя маршрутами горные системы, долины рек, непроходимые таёжные массивы, саванну и пустыни. Кинг подгонял людей, объезжая партии и обобщая собранный материал, вечерами и ночами безустали обрабатывая его, рисуя карты, схемы, профиля. Тогда-то и появились первые статьи о геологии и гидрологии некоторых территорий съёмки. В одной из них промелькнуло сообщение о находке структур, выполненных голубыми глинами, в которых были обнаружены вкрапления красных пиропов, то есть рубинов.
Сообщалось о схожести геологических условий с геологией месторождений алмазов в Кимберли, южной Африке. Одна из ньюйоркских газет даже вышла с аншлагом.
«Скоро и у нас отыщутся алмазы» - оповещала статья. Никто из специалистов этому, конечно, не придал значения.
Волею судьбы эта статья заинтересовала ... Федора Большакова, ныне на английский манер ставшего Teodor Morley, скучавшего от мелких “дел” в Нью Йорке вот уже пятый год. На деньги от проданных африканских алмазов он жил уютно и широко. И вот эта статья! Она моментально возбудила неистового авантюриста, руководителя того самого знаменитого ограбления в Кимберли. Пронзила его сознание мгновенно. И тут же созрел гениальный план. .
Он мчится через океан к старым друзьям в Йоганесбург и возвращается с мешочками ... алмазов (естественно, мелкими осколками) и рубинов. Прихватывает друга и двух напарников. Полуспившегося геолога и неудавшегося художника. И коллеги устремляются в районы, указанных геологами структур.
Меж тем, к 1874 году предстояло утверждение окончательного геологического отчёта К. Кинга для Конгресса. И тут вдруг он узнаёт из газет, что где-то рядом, под боком, чуть-ли не в центре района его исследований, какие-то простые старатели нашли месторождение алмазов. Крупное по слухам. Как же так? А его люди даже следов алмазов не находили. Лишь слабые поисковые признаки.
Насмарку вся работа, вся его репутация!
Кинг на свои деньги срочно формирует специальную партию геологов, а параллельно шлёт доверенных людей в Сан Франциско, Денвер и Солт-Лейк-Сити на предмет выяснения хотя-бы косвенных сведений о районе находки алмазов. В результате необычайно хитрого, почти детективного расследования Кингу и трём его служащим по крохам удаётся приблизительно оконтурить район находки.
Информация приводит их к району слияния рек Ямпа и Грин-Ривер (северо-западный угол штата Колорадо). Ценные детали дал и Г.Джанин, который рассказал, что участок размещается вдоль берега реки, у выхода последней из узкого ущелья меж двух высоких гор, заросших сосной и сверху покрытых снегом уже в сентябре.
И добавил, что на обратном пути им пришлось перевалить через эти горы ( и поныне они названы Алмазными пиками) и он видел с плоской вершины, что к северо-востоку лежит ровное плато и никаких гор... до горизонта.
В район немедленно выехала геологическая партия и после долгих, тщательных поисков нашла таки заброшенный застолблённый участок. Он располагался на песчаном уступе, полого спускавшегося к мелкому притоку р.Ямпы.
Да, здесь чувствовался немалый опыт старателей. Участок находился немного выше уровня паводковых вод. Чтобы не затапливало. Но главное заключалось в профессиональной схеме шурфования. Они располагались перпендикулярно потоку грунтовых вод. Были чётко каптированы. Виднелись даже следы дренажа, для спуска вод в реку. Всё говорило, что здесь недавно велись работы. Невдалеке виднелась времянка-избушка, к которой вела утоптанная тропинка. На поляне возле неё стояла каменная печь полная золы. Даже виднелся туалет, ниже по реке у кромки воды.
Но самое оригинальное ожидало геологов при обследовании некоторых шурфов. При осторожном снятии со стенок одного из них поверхностного оплывшего слоя почвы вдруг засверкали в лучах солнца кристаллики драгоценных камней, как бы вплавленных в породу.
Это было поразительно. Невиданное профессионалами зрелище. На стенке шурфа виднелся овал из густо красных кристалликов, в центре которого, словно глазик внеземного существа, блистал осколок сверкающего гранями алмаза. Красных кристалликов было всегда двенадцать на один осколок алмаза. Таких овалов разной величины отыскалось три, по одному в каждом из шурфов. Видимо кто-то из старателей был душой художником и руки его, помимо воли, рисовали мистические фигуры.
Красные кристаллики были тут же опознаны геологами. Пиропы, в народе более известные под именем рубины, да и алмазы были настоящие. Пиропы, правда, были выветрелые, никакой ценности не представляли, а осколки алмазов очень мелкие.
Чувствовалась рука опытного старателя, знавшего о закономерности – пиропы всегда являются основным поисковым признаком для находки алмазов. В Южной Америке. Но вот, к сожалению, они никогда не образуют геометрические фигуры. Тут буйная фантазия старателя-художника постаралась украсить природу...
Ну и, конечно, старатели-художники не могли знать, что и пиропы и алмазы образуются в строго определённой геологической формации (кимберлитовые трубки взрыва), которая вообще не присутствует в данном регионе. Это-то и породило первые сомнения у опытного К.Кинга. Но всё таки исследователи для вящей убедительности отрыли ещё семь шурфов (на участке и выше-ниже по реке), просеяли промыли много кубометров породы и не нашли ни единого пиропа и уж тем более алмазов...
Всё стало ясно!
Восхищение вызвало у Кларенса Кинга идея, масштабы и техническое исполнение. Но было не до радости! Надо спешить в Сан Франциско, чтобы поделится «приятной» новостью с ничего не ожидающими невинными участниками «алмазного дела».
Но ни Тэда, ни Дона воочию так и не удалось увидеть Кингу, чтобы на словах выразить своё восхищение. Они исчезли с громадными суммами денег, видимо хорошо зная главное международное правило всех подобных дел. Во время смыться!
Кларенс Кинг стал героем дня. Ирония судьбы, однако, состояла в том, что семь больших томов «Исследование сороковой параллели» (1870-1878 гг.), ставшие всемирной геолого-географической классикой и приведшие к созданию Федеральной Геологической Разведки США во главе с Кингом (1880 г.) не привели автора к столь большой известности, если-бы не разоблачение им алмазного обмана.
Газета «Кроникл» благодарила «Бога и К.Кинга» за предотвращение «великого финансового бедствия.» Другие газеты также отмечали, что один лишь этот поступок Кинга возместил все расходы по изучению сороковой параллели и доказал необходимость дальнейших геологических исследований.
Следы Федьки Большакова больше не удалось отыскать.
Пропал окаянный! Может кто-то и знает.
Откликнитесь!