Эти полувзгляды, полушепот, полутона одежды, мой ли это город? Не узнаю. Не хочу узнавать. Только сегодня не хочу узнавать свой город, а завтра обязательно его узнаю, и буду рада, что он мой город. Но, сегодня, сегодня город чужой…
- Один день в году город отдыхает от своих горожан. Этот день определил он сам. Первого ноября кирпично-стеклянный город с асфальтом дорог…
На самом деле юноше хотелось рассказать девушке совсем о другом, о том, что после зимы обязательно придет весна, и снег из бело-кристаллического превратится в водянисто-прозрачный. О том, что весной оживают чувства у человека, и он становится больше представителем животного мира, нежели интеллектуальным существом. Хочется глубже дышать и охватить взглядом пространство за горизонтом. Еще, весной человеку быть одному строго воспрещается по законам природы. Но он только сказал:
- Первого ноября кирпично- бетонно- стеклянный город отдыхает от своих горожан, он их оставляет только на 24 часа. Но, они и за этот небольшой отрезок времени успевают отбиться от рук и стать самыми несчастными из горожан. Город уходит из зданий, дорог и мостовых постепенно. Словно душа покидает большое сильное тело. Здания становятся серыми, дороги бесформенными, а мостовые обычными заброшенными дорогами у домов. И этот один день горожанам кажется маленькой вечностью. Люди испытывают в этот день томление духа, и даже расстройство психики.
- А где же находится в этот день сам город?
- Это и есть самая большая тайна этого города… Может быть, он в это время разговаривает со своим Богом. А мешать кому-либо, когда он разговаривает со своим Богом, нельзя, ни в коем случае. И разговаривать он с Ним может по-разному.
Растворившись в небесном свете, внимать каждое слово с радостью и великой надеждой на исцеление души. Или горячо споря с каждым словесным выражением, с упоением ощущать, что и его мнение выслушано, значит, он что-то значит, если Бог уделяет ему внимание. И от этого рождается чувство полноценности и уважения к себе. А это городу очень необходимо. Но не менее важно, что происходит с горожанами, когда их город покидает душа...
Он затянул паузу и у нее повлажнели уголки глаз. Ей хотелось узнать, что делают горожане без своего города, потому она с мольбой ловила его взгляд.
Кто был «он», кто была «она»? Они были просто жителями этого города, который покинул их. Елена услышала разговор двух людей и уходила от них все дальше, пока их голоса утонули в шуме машин на перегруженном автомобилями и людьми проспекте.
Диалог двух людей на скамейке в парке затянулся, и Елена ушла, ее больше не интересовало, что они скажут. Они так мало знали об этом дне, 1 ноября. Она шла рано утром по городу, было холодно и темно, почти по-зимнему. Народу было много, и все они спешили: кто на работу, кто с ночной смены домой. Это был трудовой люд, не выспавшийся, ворчливый, недовольный погодой, зарплатой и общей политической обстановкой в стране. С шумом проносились троллейбусы, и казалось в их салонах тепло и светло, хотелось попасть туда, и нестись с шумом по улицам города, по-утреннему молодым, и пока временно свободным от личного автотранспорта. Именно в этот день сюрпризы поджидали Елену везде и даже в теплом и светлом салоне троллейбуса, в который она зашла на остановке общественного транспорта "Театр имени Федора Волкова".
Елена сначала не заметила, что человек-пассажир превратился в крепкое ветвистое дерево. Как все было? Она вошла в троллейбус, села у окна на теплое сидение, кем-то предварительно нагретое. Жаль, надо было ей заметить, кто сидел до нее здесь, у окна. Елена думала об этом человеке и была ему благодарна. Потом оторвала взгляд от стекла окна и осмотрела салон троллейбуса. Только тогда она увидела человека-дерево. Он сидел на переднем сиденье, у самой кабины водителя и прорастал корнями в железо троллейбуса.
Мужчина был невысоким, полным и его большой живот покоился на коленях. Лицо было окаймлено жидкими рыжими бакенбардами. Крупные черты лица говорили о спокойном характере и что он привык к сытой мирной жизни, а не к волнению или излишней подвижности или даже нервной эмоциональности. Он мало обращал внимания на окружающий его мир, а только на свои потребности, желания и необходимые для тела действия, но не души. Которая была не просто не развита, а представляла собой недозрелый искаженный своей ненужностью плод на его ветвях. Человек превратился в дерево с толстой корой и густой, запутанной кроной веточек и листьев. Мужчина пребывал в том состоянии, когда чувствуешь и ощущаешь только себя, и наслаждаешься собой.
Троллейбус прокатился по узкой улице, потом обогнул здание первого русского театра и прорвался на мост через небольшую речку Которосль, и, рассекая морозное пространство, держась усиками за небо, вместительный, почти паровозик, вез пассажиров по Московскому проспекту. На остановках в салон врывался через дребезжащие половинки металлических дверей морозный воздух, и люди ежились, предчувствуя, что скоро будет их остановка, тогда им придется выходить из теплого салона на улицу, где прохладно и только начинает алеть заря.
Горожане не знали, что он их покинул, их город, потому продолжали жить, как привыкли. Начиналось их утро, начинался их день, начинался их вечер, а ночью горожане спали. Всего один день и одна ночь горожан без города.
Как же тот человек, который в троллейбусе пророс деревом? Он просто не знал и никогда этого в своей жизни не делал… Не прорастал деревом в троллейбусе. А троллейбус был не против этого человека-дерева, и привычно бежал по улицам города от остановки до остановки. И покачивалась крона человека-дерева, его корни цеплялись за асфальт.
Просто горожане без города не умели жить, потому потеряв ориентиры стали вдруг жить так, как могли. Люди легко стали превращаться в деревья, животных, цветы. Но, не все смогли превратиться, основная масса горожан стала просто серыми и скучными горожанами.
Елена вышла из троллейбуса на остановке далеко за мостом через Которосль, только она вышла, как троллейбус вдруг вознесся до сплетения проводов над дорогой, и корни человека-дерева стали прорастать все глубже в землю, асфальт трескался и пузырился, покрываясь трещинами и трещинками. Люди в салоне троллейбуса выглядывали из окон и улыбались. Похоже, их совсем это не пугало, наоборот, они радовались хоть какому-то разнообразию в своей тусклой однообразной жизни в провинциальном городе. И взглядами полными восторга осматривали из окон троллейбуса город с высоты птичьего полета. Елена была уверена, что город им представлялся совсем другим, чем ей и всем людям, что стояли на остановке под пронзительным ветром, а было холодно, люди мерзли и страдали от недосказанности всего происходящего. Лучше, когда все понятно и просто, и не выходит за рамки обычного. И так было всегда, но только не в этот день…
Елена вдруг попала на концерт. Зрительный зал был огромный, ряды кресел уходили в разные стороны, пока хватало взгляда. Сцена блистала звездами эстрады и богатым убранством.
Концерт шел под громкие аплодисменты, переходящие в овации. Публика была интеллигентна и блистала модными дорогими нарядами. И вдруг на самом пике восторга и упоения всем действом, погас свет в зале и на сцене. Был сначала смех и восторженные хлопки, потом крики ужаса. После ухода света из зала вдруг подул холодный ветер со снегом и резко похолодало. Ветер снес крышу, здание стало похоже на греческий амфитеатр. Люди стали расползаться и гибнуть. Дамы в шелках и драгоценностях замерзли первыми. Потом исчезло все кроме зрительного зала и сцены, и вокруг оказалась заснеженная ровная поверхность, а далее просматривалась дремучая тайга. Настолько среди снегов странно смотрелось сооружение из стекла и бетона… И шелка изорванные в клочья и прически, жемчуга… Все было так нелепо. Через какое-то время, кто остался жив, сбились в стаи и отбивали атаки диких зверей. Картинка застыла перед взором Елены, потом перевернулась, заскользила по белой поверхности… вернулась в город. Зрителей и актеров к тому времени осталось так мало и они были настолько испуганны, в них осталось так мало человеческого, а уж интеллигентности вообще не осталось. Радоваться возвращению в город было особенно некому, потому все оставшиеся тихо разбрелись по улицам. Во всем виноват город, который в этот день вдруг взял и ушел. И ведь только этот город уходит от горожан каждое 1 ноября.
Снежная ли пустыня, город ли засыпанный снегом, не понятно Елене, которая отчаявшись дождаться следующего троллейбуса, пошла пешком и не знала, что случилось с привычными улицами привычного города. Ей казалось, что это уже не ее город, а его плохая копия. Утро переходило в день, но из-за пасмурной погоды было темно, хотя белый снег и фонари помогали прохожим не заблудиться и дойти до своих домов.
Через какой двор проходила Елена, сейчас уже и не вспомнить, но был невысокий деревянный дом в три этажа, и было окно, которое светилось не желтым и не белым светом, а оранжевым. Именно на этом окне задержался взгляд Елены, и мелькнул силуэт тонкоствольной березки, как… разве там не должен быть силуэт девушки, с косой не длинной и не короткой, не толстой и не тонкой. Но нет, в стекле окна виднелась березка, и, похоже, в комнате был сильный ветер, который раскачивал ее в разные стороны. А она гнулась, но не ломалась.
Мягко горел свет в окне, висели занавески, они даже не колыхнулись, а березку сильный ветер гнул к полу. Елена пожалела березку, ей так приходилось целый день гнуться и не ломаться. Она отвернулась, немного прошла по улице, повернулась к дому и снова увидела березку, которую терзал сильный ветер, и зеленые листочки бились о стекла окон. Словно звали на помощь. Но кого? Все горожане были заняты исполнением своих желаний.
Кто-то весь день ворчал и жаловался на жизнь, а кто-то воплощал самые свои смелые мечты. Во дворе низкорослых деревянных домов, сквозь снег и легкий морозец, толстый человек небольшого роста с лысиной и обрамляющими ее длинными сальными волосами, в длинном сером пальто - разбегался, подпрыгивал, и пытался взлететь. Все утро, весь день, весь светлый вечер он пытался взлететь, и только с приходом черной густой темноты позднего вечера у него получилось, он подпрыгнул, и полетел. Над своим домом, и своей улицей, и своим городом человек летал, немного криво и косо, с прижатыми ногами и раскинутыми, как крылья руками, в мешковатом пальто, с изумленным лицом и широко открытыми глазами, но он летал, как птица, как аэроплан или самолет. И до самого утра, пока город не вернулся к горожанам, человек летал, и не мог насытиться полетом. И не только он, в этот день многие горожане пробовали летать и у них получалось, и они были абсолютно счастливы, и абсолютно свободны в своем выборе: быть свободными и счастливыми.
Только Елена не находила в этом дне радости, а только печаль. Она пошла по проспекту, широкий в четыре полосы он влек вперед и вперед. Проезжая часть, ограждение, и тротуары для пешеходов. И вдруг проспект стал подниматься и превратился в очень высокого человека, буквально до неба. Человек был плоским и колыхался, на нем была свежая разметка, жирный асфальт блестел. Проспект наслаждался вертикальным положением, и с любопытством рассматривал прохожих. Человек заколебался в изображении, еще походил, посмотрел на солнце и стал укладываться на свое место, постепенно, метр за метром восстанавливался проспект, через некоторое время никто уже и не помнил, что загруженный транспортом и пешеходами он мог принимать горизонтальное положение и даже быть похожим на очень высокого человека. Все было как обычно, свежая разметка, жирный асфальт. Машины проносились, потом вдруг тормозили и стояли, ожидая пока проезжую часть переходили пешеходы, потом переключался свет на светофоре, и снова неслись автомобили, может быть, они тоже хотели летать, как тот толстый человечек, потому все увеличивали и увеличивали скорость. Или хотели сбиться в стаю и лететь вместе, красно- желто- зелено- бело- черные автомобили на небе, вереницей словно журавли. Они, может быть, и улетели бы, но стали заканчиваться сутки, на которые город покинул своих горожан.
Елена возвращалась в центр, проходя у центрального рынка, уже не удивилась, когда небольшие улочки вдруг стали подниматься и танцевали странный танец улочек-людей, принявших вертикальное положение. И кусочек пространства изменился, залился светом от фонарей и причудливыми формами танцующих. Снег дополнил белой краской картинку, потом перестал идти и словно завис на достаточном расстоянии; снежинки витали в воздухе, но не падали, прямо над головами танцующих. Улочки-люди наслаждались своим положением, а Елена зрелищем дотоле ей никогда не виданным, потому радостным. Да, это был истинный подарок на день рождения. Елена поблагодарила город, который дал свободу горожанам на целые сутки. Она пошла от центрального рынка на набережную Волги, было безлюдно, тихо, морозно. Казалось, мир застыл в безлюдье, и кроме снежинок ничего не было, только город и снег. Белый холодный мир, мечта мироздания и совершенства мира. Но, сутки заканчивались, как же можно достойно завершить такое замечательное время полной свободы и, конечно, оно закончилось не менее талантливо, чем началось.
На проспекте стояла высотка, и на последнем этаже в освещенном открытом окне вдруг показался ребенок, он стоял на подоконнике, ему было не больше трех лет. Малыш стоял и смотрел вниз. Казалось, весь город замер и наблюдал за ним. Замечательный упитанный ребенок с перетяжечками на толстеньких ручках и ножках и пухлыми щечками.
Замерла высотка и проспект, также улочки-люди, человек-дерево и женщина-березка, люди-звери и водитель троллейбуса. И это беспокойство стало видимым чувством. Какое оно чувство? Елена его хорошо рассмотрела, оно похоже на цветок или на бабочку. Это было чувство беспокойства за ребенка, которое знакомо всем горожанам. Ребенок шагнул из окна и полетел, увы, он не летел как толстый человек в пальто или люди, которые долго пробовали и, наконец, полетели. Нет, малыш летел вниз головой с тринадцатого этажа, и его глаза были полны ужаса. Буквально за два этажа до падения. - Внизу был только асфальт, площадку недавно закатали и она блестела жирным гладкими асфальтом. - Ребенка вдруг подхватил за рубашонку Кто-то и поднял обратно через открытое окно в комнату. Все поняли кто этот Кто-то. Ее город вернулся и спас младенца. И вздохнули с огромным облегчением горожане. Чувство-цветок-бабочка растворилось в обильном снеге. Елена была рада такому исходу событий. Этот день обошелся без жертв. Когда она шла мимо старого особняка на набережной, то увидела двух пожилых дам, которые разговаривали между собой. Одна со знанием дела что-то говорила другой, а та плохо слышала, потому приставила руку к уху. О чем же они говорили, две пожилые дамы, может о том, что время пришло, и город вернулся. А пока возвращался, то совершил подвиг – спас младенца... Пожилые дамы поговорили и разошлись. Потом на их место пришли еще люди и тоже разошлись, потом еще. Странностей в городе стало меньше. Елена шла и уже домой, рядом с ней шел еще кто-то, кого было не рассмотреть, такой плотный шел снег. Она сказала, как факт, как истину, просто сказала :
- Город вернулся.
Этот кто-то, что шел рядом, спросил:
- А почему он уходил именно 1 ноября?
- В этот день я родилась. В этот день я старею на целый год. Этот день приближает меня к смерти на целый год. – Сказала Елена.
- Это особенный день. Особенно любимый и особенно нелюбимый день. - Сказала Елена.
- А город, он просто мой город. И весь этот день он только мой. - Сказала Елена.
Теперь целый год будут томиться: человек-дерево, который может прорастать только в троллейбусе №N, и женщина-березка в окне, и люди, успевшие стать дикими зверями и человек-дорога… в своих человеческих телах и ждать Еленин день рождения.
Пока жива Елена, она будет давать свободу горожанам, ведь 1 ноября город будет уходить на беседу с Создателем.
Елене так легче пережить этот непростой для нее день – собственный день рождения.