(до и последствия перестройки).
На трамвайной остановке стоял народ, словно на похоронах в ожидании выноса тела. А трамвая всё не было, а люди прибывали как вода в весенней запруде. Думаете - народ в нашей стороне терпеливый? Да нет же - просто недостатки жизни стали самой жизнью, как для калеки отсутствие каких либо членов.
Все стояли и ждали. Некоторые даже забыли - зачем они здесь? Время остановилось.
Трамвай вынырнул неожиданно, такой бодрый, шустрый, красный, гордый, но тупой с виду и наглый. Толпа колыхнулась, уплотнилась, прижалась предельно к рельсам и напоминала мартовского кота, потерявшего рассудок в преддверии исполнения повелений инстинкта. Предупредительно звякнув несколько раз, трамвай скользнул вдоль образовавшегося “тела”, шкребя по пуговицам и, как будто, наконец, зацепил людской массив: прилипшая разноцветная масса, некоторое время, продвигалась одновременно с красной “нечестью”, но красномордый наглец останавливаться и не думал, а ещё поддал “пара”, и напоминал “кормящую сучку”, удирающую от присосавшихся кутят, даже были слышны звуки выдёргиваемых сосок – это отлетали пуговицы.
Теперь толпа напоминала кобеля, завершившего акт. Только один калека, уцепившись свободной рукой в выступ трамвая, другой нещадно бил костылём по покатым бокам наглеца, как Иван-дурак, усмиряющий Сивку - пнул его единственной ногой несколько раз по наглому заду и, вслед удирающей железке, пустил тираду умопомрачительных словечек, за которые бы в другое время не имел бы одобрения, но сейчас это возбудило толпу. Остановка теперь напоминала растревоженное осиновое гнездо. Неизвестно во что бы это вылилось – в побоище, выворачивание рельсов или просто ругань, но … в момент созревания исторического конфликта неожиданно возник второй трамвай. Возможно, так было задумано заранее, психологическая проработка пассажира, это как в борьбе: вывод из равновесия противника позволяет управлять им: к следующему вагону толпа относилась уже спокойнее, но опять же - как кобель, ожидающего приближения соперника: как поведёт себя железка на этот раз?! Но этот перевозчик толпы метрично остановился напротив загипнотизированной массы с уже распахнутыми дверями. Но никто не входил. Вот это школа! А когда наконец дошло, то все решили войти одновременно. Все были первыми. Вагон долгое время продолжал пустовать. Срочно требовалась клизма. Кондуктор одиноко ораторствовала в пустом вагоне, тупо лузгая семечки. И только старая бабулька оторвалась от застрявшего монолита живой массы и рванула по купе, заметалась по нему, наверное рассудок помутнел от видимого изобилия свободных мест, запутавшись в выборе, наконец села у окна, торжественно осмотрела толпу, которая продолжала работать монотонно и упрямо, предавшись одной цели – войти. Наконец заслон был прорван, и жижа людская стала втекать внутрь вагона. Вагон заметно заполнился, но удивительно - люди продолжали входить в уже переполненный вагон. И наконец вошли, остался только один мужчина, который дал пинок первому ушедшему вагону, который был ко всему ещё и калекой. Он стоял одиноко и уже без фуражки.
Казалось – всё готово к отъезду, но трамвай продолжал стоять. Из динамиков скрипело как лезвием по стиральной доске: «Етиздиперездипереездипоколедози». Вагоновожатый ничего не добившись через усилитель, рявкнула через открытые двери и это было так неожиданно, ведь в динамике был тоненький тощий голосок, а тут - на тебе – женщина-капрал: « если двери не закроем, то всех высажу к ядрёной матери и не куда не поедем». «Я те не поеду!» злобиво пробасил мужик, который садился последним, но почему-то уже сидел. Бабулька, не желая потерять место, активно уговаривала толпу. Работа кипела: вагоновожатый рявкала, мужик на улице с разбегу трамбовал толпу, бабулька в такт общего движения, как руководитель галеры отсчитывала – “и раз, и два и …” и двери захлопнулись.
Калека скакал как заяц за трамваем, размахивая граблеобразными руками и был уже почему-то без пальто.
В вагоне все облегчённо вздохнули, почувствовав себя как дома, в семье. Столько натерпеться! Что всех полюбишь после удачного завершения операции. Тут было тепло и уютно. Все успокоились. Но от середины вагона доносилась возня:«сейчас выходит ли кто» - это бабулька готовилась к выходу. А бабуля – божий одуванчик превратилась в зверя лютого, штурмовика СС, обзывая всех ослами, бойко продвигалась к выходу. «Тразайедздетбеозтановок» проскрипело в динамике. Профессиональные пассажиры язык динамика понимали прекрасно. «Как так!» взревела бабуля и торпедой, прошив толпу, через весь вагон, врезалась в отделение вагоновожатого.
А тем временем трамвай на полных парах пролетал мимо очередной остановки. Его бока испытали бронебойную очередь ударов озверевшего люда, и вслед удирающего транспорта, вытянулся человеческий рой неудавшихся пассажиров, который возглавлял безногий, напоминающий пирата Флирта. Да, это был всё тот же калека, но не понятно каким образом он смог обогнать красную железяку. “Флирт” в бессильной злобе в след удирающему трамваю запустил костыль, который обогнул цель как крылатая ракета, и ударил в зад задумчивой кобылке, а та решила, что напали индейцы, заржав от неожиданности, хотя она уже давно не ржала, легко стала обгонять автомобили, которые не ожидали такой мощности от одной лошадки и закуролесили. А на перекрёстке автоинспектор, напоминающий затерявшегося секача, скрещённого с бобром, тем временем набирал воздух, предназначенный для свистка, который не сразу заметишь в массе лица постового стража. Пока постовой выпустил из себя воздух, который стал уже не нужен, лошадка успела сделать груды железа на пяти перекрёстках.
- Пирдздавайте на бздилеты. На дзлиниикондздроль – лязгнуло радио в трамвае. В вагоне оживились.
- Пидздаватьтоко на дисятьбздилетов.
- А мне надо только один билет, вы обязаны…
- А я вам не обязана продавать билеты, - рявкнула, неожиданно образовавшаяся фигура водителя, бросившей штурвал, видимо трамвай был оснащён автопилотированием, - и нечего садиться из-за одной остановки!
- Сама такая сякая ходи пешком, - не унималась бабулька.
- Приготовить билетики – донеслось из глубинки. Контролёры существа удивительные, им бы работать топографами в тайге, в них сочетается качество уголовников и бойцы из спецназа, и похожи на транспортных “камикадзе” – снимешь только мёртвыми.
После контробработки народ постепенно стал вести себя свободнее: послышались разговоры, смех, повседневная ругань.
На задней площадке образовался кружок “умелые ручонки”, в простонародии - напёрстники. Видимо это было начинание, так как применялись, в самом деле, напёрстки: малы, транспортируемы, а значит удобны и мероприятие легко сворачивалось. Это было зачатие процесса приватизации, и верхние применили туже реакцию гражданина – самовольное расставание со средствами. Вскоре весь трамвай остался должен троице. Но, только бабуля, с большим интересом наблюдавшая процесс изъятия этих средств, видимо просекла брешь в этом процессе, и смело вступила в “партию приватизаторов”. Напёрстники, долго не верящие, что это уже не игра и тем более не сон, опомнились только тогда, когда они оказались в одних трусах. Они стояли среди толпы как три тополя в глубокую осеннюю пору. Даже бабуле стало жалко их, поморгав глазами, она предложила им попробовать отыграться, заложив красивые трусы с подсолнухами, которыми обладал один из троих “тополей”. Шмыгнув носом, повертев головой, он обнаружил полсотни глаз, через пустоту которых он увидел надежду, это толкнуло к свершению отчаянного акта – либо на коне, либо обнажиться совсем. Но сомнения ещё терзали. Камень завис над пропастью, зацепившись за небольшую шероховатость.
- Ставлю на кон всё выигранное! – страстно выпалила бабулька, жадно взирая на трусы в подсолнухах счастливчика.
У обладателя редчайшего экземпляра мужского “послесловия” глаза блеснули, он глотнул слюну и согласился.
Зря он это сделал – обогатившийся оказывается в вечном выигрыше. И теперь он стоял понуро, с опущенной головой и руками, в позе Гитлера, прикрывающие толи стыд, толи редкость, под пытливым взглядом девичьей искры, возникшей на утренней росе от восходящего солнца, а вдруг там чудо! Но чудо было надёжно укрыто страхом – уж лучше оставаться обнажённым, чем опозоренным.
Стояла полная тишина. Не скоро дошло до пассажиров, что трамвай давно никуда не движется.
За окном было видно какое-то движение: к трамваю подскакали всадники и велели очистить путь
- Тут пройдет бронепоезд! Убирайте свою железяку.
Было принято решение идти пешком (как всегда решение – это безвыходность, типа выдавленной пробки). Вскоре вся толпа двигалась по шпалам, возглавляемая водителем трамвая, которая решила что без неё люди могут заблудиться, но при этом, видимо по привычке, напомнила всем, чтобы закомпостировали билетики.
А в это время в опустевший вагон залез безногий мужик, который пнул вагон. Он был очень доволен. Ему ещё никогда в жизни не приходилось сидеть в транспорте.
Неизвестно сколько они шли, но их путь был прегражден вооружёнными люльми, которые назвались "таможней". Оказывается, это были грузины, они заняли 20-ти метровую полосу и объявили независимое государство. Произведя таможенный досмотр, стали шептаться с "новобранцами", которые показывали всё на бабульку. Томожня её подозвала и велели всё вернуть (грузины натягивали чучело справедливости на кактус). Бабулька было заупрямилась, но её пугнули пугачём, сказали, что нельзя обижать юродивых. Она вернула всё, кроме трусиков "с подсолнухами", которые после тщательного обыска наконец нашли, их она успела надеть на себя. Все были отпушены кроме двоих, которые не знали, куда они следуют. Таможня предупредила, что через 20 метров будет граница с новообразовавшимся армянским государством, и на границе идут бои, а внутри, так же 20- метрового государства, разгуливают банды.
Но через это государство, благодаря большой задымленности, пассажиры пробрались благополучно, за исключением - когда на них из дымана наскочила вооружённая группа и снова раздела наперсников, одежда которых им очень понравилась. Но бабулька, вытащив неизвестно откуда у неё взявшийся пугач, и угрожая им, велела вернуть, принадлежащие ей трусики "с подсолнухами", с чем бандиты согласились, не желая расставаться с жизнью.
Дымовая полоса оборвалась и перед пассажирами открылась огромная площадь, но почему-то безлюдная, только на рельсах, на огромном мешке сидел дед и над ним висела надпись, гласившая - "Меняю рубли на купоны". Ддедушка! Э-ж-то что - Украина? - спросил подбежавший стакановец,- давай сыграем, дедушка? Дед презрительно измерил его наготу, - у нас дураков нема, поисщи в другом мэсте.
- Дедушка, а ты живёшь один что ли на Украине? - поинтересовалась бабулька.
- Що это? Просто все ушли на пристань тягать корабли. У нас люди хоть и сухопутные, но всякие там пароходы, - любим.
И ещё шли и шли. Уже наперсники стали хныкать. Бабулька закричала, что - пора отдыхать. Водитель сообщила, что остановка здесь запрещена. Впереди на дороге стоял верзила с огромным тесаком.
-Это что, таможня, - спросила учтиво бабулька.
- Да! - Рявкнул верзила и завертел тесаком.
- А какое государство вы представлеяете, - лихо спросила бабуля.
- Россия, бабуля!
-Это трамвай, и мы едем: кто на работу, кто домой.
Верзила почесал затылок, но это не удвоило мышления, которое давно уже обнулилось.
- Вижу что не космический корабль, а потому товарищи пассажиры, выворачивай карманы и вытрясай все содержимое, будем делать ампутацию излишков.
Так начались лихие девяностые.
Пьяный мужик, которого положили на шпалы, проснулся и стал выяснять, что за остановка, на ответ - "Россия", сказал, что не его и уснул снова. Верзила набрал рублей пять и исчез с пути. Видимо он уже отставал от жизни – на пять рублей даже спичку уже не купишь, не то, что коробок. А на трамвай у государства уже денег не было. И ни когда не будет. Они утекли вместе с Березовским. Да и Березовского уже нет. Волна цунами пока растёт в высоту, но вскоре она начнёт рушиться и сметать всё. Пока только ушёл последний трамвай.