- Чувство меры это добро! – покусывая череп моего соседа дяди Васи, сказал взрослым голосом молодого парня, которого видел всего раз десять, первый, когда он глодал руку незнакомца зашедшего в наш двор.
Парня раньше не видел. Он появился неоткуда, как раз в момент, когда стало нечего жрать и каннибализм становился обыденной формой общения живых с мёртвыми.
Не знаю! Мне эта форма общения не нравится и противно смотреть, когда поминая усопшего водкой, сам усопший становится закуской для тех кто его поминает.
Пацану наоборот нравился этот поминальный процесс, это было видно по его бурчанию, где он им, как своеобразным молением придавал специфичность всему процессу. Паренёк не пил, и ел трупы в трезвом уме и если остальные после поминок сваливали свой каннибализм на алкоголь, то мальчик нет, он утром принюхивался и разбрасывал свои флюиды будто разведчиков, которые разбежавшись по сторонам выискивали трупы для своего хозяина. Некоторые из людей понимали это и держались поближе к парню. Я не делал этого, и сейчас глядя на парня, где он уже камнем раскалывал череп, наоборот отторгал его из своей жизни, как что-то уродливое и не как не связанное с моей жизнью.
Страшно конечно видеть перемены произошедшие в нашей жизни, каннибализм над мёртвыми это ещё ничего, но вот когда всех покойников повытаскиваем из под развалин и сожрём, то что будет. Страшно будет! Страшно будет не только жить, но и приспосабливаться, где оправдание убийству всегда будет, как покаяние с тысячами вопросов, где главными будут вопросы к себе, кто я, человек, или уже зверь. Надо думать о будущем, но о будущем после смерти, а будущем, как форме существования в новых условиях, где недостаток мяса складывает новые догмы и приоритеты нужно забыть.
Странно всё как-то, вроде люди, но уже не они и если просмотреть на всех нас со стороны прошлого, то мы сумасшедшие, которым не место в цивилизованном обществе.
Смотрю на людей и не вижу во взглядах на меня осуждения, а я ведь кромсаю голень ноги и кусочки её заворачиваю в бумагу создавая запас, хотя во взглядах видна и алчность, от которой наверняка будут попытки проследить за мной и узнать где у меня мои запасы.
- Дядька! Пойдёшь со мной? – раздался голос, которого никогда не слышал, а когда поднял голову, то увидел, что голос принадлежит пареньку, ему тому, кем являлся на самом деле.
Я испугался, хотя и раньше боялся хладнокровия паренька, но чувствовал уже не страх, а какую-то его притягательную силу, от которой внутри затеплилась надежда на спасение от всего, что меня окружает.
- Пойду! – пробурчал я, хотя изнутри хотел выплеснуть огромное, «ДА!».
- Тогда пошли! – с большим восклицанием сказал парень, и как вратарь в футболе выбивал мяч на поле, так и он выбил череп в окно, будто указывая на избранный им путь.
Внутри родилось высокомерие, к тем, кто смотрел на меня и их застывшие позы с кусками мяса во рту и руках казались уже прошлым, тем что ушло и никогда не вернётся.
Я встал и пошел вслед за парнем, один, остальным парень сказал оставаться на месте.
Когда выбрались из развалин, то мне стало страшно, и страшно не оттого, что отправляюсь неведома куда, а оттого что покидаю свой двор, где прожил всю свою жизнь. Я остановился. Парень заметил моё замешательство и не поторопил, а ждал, видимо понимая или просто зная, какой момент переживаю.
Благополучие общества зависит от рационального использования его запасов и если судить, по тому что происходит, то передел пищевой базы, а вернее её мутация в перемене самого понимания пища, делают человека более многогранным в выборе необходимых биоресурсов, где совокупность того, что не имеем всегда создаст коагуляцию того, что есть, и из того что совсем рядом. Не знаю почему об этом думаю, пока идём, как понял к окраине города, но мысли почему-то выплёскиваются в сторону именно этого, того, что может вернуть к человеческому образу жизни, где потребление своей крови и даже своего мяса, как энергоносителя не осуждаемо и требует научных знаний, как в сторону сохранения и моральных, этических предпочтений, так и в сторону сохранения самой генетической формы, человек.
Я не знаю куда ведёт меня парень и как не смешно, то первой мыслью в начале пути была мысль желания, где мы идём к огромным холодильникам мясокомбината, битком набитым мясом, которого хватит до конца моих дней. Я конечно наивен и понимаю, что наша дорога не туда, но само не знание точки окончания пути полезно в формировании возможных вариантов, которые в дальнейшем могут пригодится, и последний, о свёртывании крови и выращивания мяса на самом себе вполне может быть осуществим.
И вдруг выстрел! И слова из развалин.
- Это свои!
И тишина, где страх и успокоение неведомо откуда выплёскивают в сторону парня мои спокойные слова.
- А вот уже начался отстрел по расовым и национальным признакам, где наши национальность и раса превратились в родовые и видовые разницы, как у животных и сейчас наше с тобой трупоедство выглядит убожеством по сравнению с начавшимся процессом реформации в головах людей отчего все религиозные устои принятые или не принятые в прошлом создадут плотоядных и травоядных, но не радуйся все равно плотоядные будут жрать плотоядных, а травоядные убивать травоядных и в этом мире если что-то неизменим в себе, так и останемся трупоедами, существами, изгоями, для нового мира.
Всё это выпалил за один раз и от усталости присел на камень.
Парень с открытым ртом смотрел на меня и мне показалось, что он для себя теряет своё лидерство.
- Да не переживай! Больше не стреляют! – сказал парню, будто ничего в нём не заметил.
- Да я и не переживаю! – будто взбодрившись от моих слов, бодро проговорил парень.
Я ждал, что парень раскроется, расскажет о себе, выразит своё предпочтение к возможным категориям людей выраженным мною, но он молчал, а может и ждал от меня каких либо слов. А я не знал, что сказать, в голове было местоимение, от которого вскоре и вырвались наружу слова.
- Мы грифы!
- Да! Это лучше, чем гиены! – в диком смехе добавил прелести моим словам парень.
И я засмеялся вместе с ним, но с вопросом, куда же парень всё же он меня ведёт.
Продолжение следует.