Солдатские сны

               
               
                Светлой памяти моего деда,
                Петра Николаевича Гаврилина,
                участника трёх великих войн,
                прошумевших над Россией,
                крестьянина по рождению
                и защитника её по призванию,
                посвящается с любовью.

                1.

Перед самым рассветом старику опять приснилась незваная гостья.
В растрёпанных, грязно – белых одеждах она неслышно подошла к изголовью его кровати. Копна всклоченных седых волос водопадом стекала на воротник её длинного до пят балахона. Худой, впалый рот её то открывался, хрипло и монотонно бормоча непонятные звуки, то опять смыкался, и тогда подобие улыбки искажало её измождённое морщинистое лицо. Глаза  её, смотревшие в никуда, были пусты и бездонны, как сама вечность.
    Странно, но страха бывший солдат не испытывал совсем. Просто равнодушие овладело его ещё дремлющим разумом. Потом появилось смутное желание прочитать слова какой-нибудь оберегающей молитвы. Когда-то, ещё в детстве, он знал их наизусть довольно много, а вот теперь, за далью лет, позабыл напрочь, давно похоронил их в глубинах своей памяти почти вековой давности.
  А ведь верил, пусть и бессознательно, подспудно, но веровал во
что-то высшее и недоступное.
   Почему- то вдруг вспомнилось, как семилетним мальчишкой убегал по сжатому полю от рассвирепевшего быка, отбившегося от барского стада.               
 Успел – таки вскарабкаться на раскидистую ракиту, да и просидел на ней всю ночь. Чтобы не свалиться под ноги рогатому
животному во сне, догадался расплести лапоть и обвязать себя бечёвкой. Да, не успел бык пустить в дело похожие на вилы рога, чуток опоздал и со злости куснул проворного мальчишку за ногу.
Поутру, чувствуя, что ничего не добьётся  своим ожиданием, могучий  «зверюга», утробно мыча, убрался в сторону барского поместья.
Проснувшись, старик долго лежал навзничь, не в силах бороться с подступившей слабостью. Он, не отрываясь, смотрел в окно.
Начинало светать. На подворье беззаботно  горланил петух, приветствуя первые лучи солнца. Хрипло кричали грачи, обновляя обветшалое гнездовье на верхушке стоявшей у калитки берёзы.
Новый день стремительно наливался звуками. Странный сон незаметно перетёк в явь. Подумалось, что может, это и не сон был вовсе?
   Он немного приподнялся, опершись на локти. Картины далёкого прошлого калейдоскопом  замелькали в голове ветерана. Почему-то
вдруг ярко, до мелочей, вспомнились подробности того давнего боя,
когда он был серьёзно ранен в первый раз.
       А случилось это в разгар гражданской войны на юге России.
Пехотные цепи наступающего полка красных упорно шли вперёд,
полукольцом, охватывая скопление белых домиков на пригорке.
Из-за селения по наступающим гулко били орудия видневшегося вдали бронепоезда. Вот тогда-то, среди дымных вихрей артиллерийских разрывов, он впервые увидел эту странную «гостью».
Молодая босоногая женщина в длинном, сером от пыли сарафане,
металась среди атакующих, то исчезая в дыму, то вдруг появлялась
совершенно в другом конце цепи атакующих. И волосы её, ещё не тронутые серебром, а чёрные, как пахотная земля весной, лошадиной гривой метались на пропахшем гарью ветру.. Жадно прореживая живые звенья наступающего полка, с околицы зачастил пулемёт.
 Горячий кусочек слепого свинца вошёл в разгорячённое бегом тело,
выше и левее гулко бухающего сердца и разорвал мякоть предплечья.
               
Тихо навалилась серая тьма тёплая земля мягко и совсем не больно ударила солдата в грудь.
  Сознание, а вместе с ним и боль, вернулись позднее от толчков на неровностях и ухабах разбитой степной дороги. Понял, что его везут на повозке в тыл.
   Вспомнил старый солдат деревянный обшарпанный барак, на скорую руку приспособленный под госпиталь. Только-только одумался и стал ходить, как в городок неожиданно прорвалась конница  белого генерала Мамонтова. В той страшной круговерти раненых вывезти дальше в тыл не успели. Да и где он был тот тыл?
Да и сами раненые не знали, какая в тот момент власть была в городке. Гадали и мучились неизвестностью. Кончились продукты,
но больше всего хотелось курить. Ходячие бойцы бросили жребий – кому идти в город за куревом и новостями. Выбор пал на моего деда.
Накинув на плечи старенькую, без знаков отличия шинель, он отправился на ближайший базар.
  У входа на рынок крикливые старушки бойко торговали вином и махоркой. Рядом с лотками стояли пулемётные тачанки белоказаков. Развернувшись, Пётр Николаевич хотел уйти незаметно. Вдруг с передка ближайшей тачанки его негромко окликнули. Дед обернулся:
- Гаврилин, ты как сюда попал? –свесив с повозки ноги, одетые в синие, с широкими лампасами штаны, сидел их ротный кашевар, пропавший из части несколькими днями раньше.
-Ты что, ранен? –он спрыгнул с повозки и отвёл деда в сторону.
- Тебе что, ум отшибло?
- Да нет, вот плечо зацепило.
- А я вижу, что с головой у тебя непорядок. В контрразведку захотел?
Пётр Николаевич отрешённо посмотрел по сторонам. Бежать было некуда. Бывший кашевар, заметив движение, усмехнулся:
  -Да казак я, казак с рождения, а это земляки мои на тачанке. В город то вылез за каким...?
Дедушка пожал плечами и поморщился:
 - Курить хотелось. Ребята из госпиталя послали. Табачку бы достать!

 Казак покачал головой:
- Обожди минутку.
Он подошёл к тачанке, достал из дорожного мешка несколько пачек махорки.
  - На, держи и быстро дуй обратно, никому ни слова…
  Наступившей ночью на площадь перед госпиталем выехал броневик и открыл беспорядочную стрельбу по улице, ведущей к центру. Командовал расчётом усатый крепыш с алым бантом на гимнастёрке.
Ранним утром все палаты облетела весть, что городок освобождён красной конницей Будённого. А вскорости красноармеец Пётр Гаврилин, полностью залечив рану, вернулся в свой полк. И снова были бои и походы. Восемь лет юности, начиная с 1914г и по 1922 год,
сгорели в огне первой мировой и гражданских войн. Как давно это было, страшно подумать!
  Старик вздохнул и прислушался. На подворье звякнуло пустое ведёрко. Невестка вышла доить корову. Услышав этот звук, призывно замычал в загоне проголодавшийся за ночь телок. На подоконнике, за стеклом, ворковал сизарь. Жизнь торопилась, наполняясь новыми делами и заботами.
   Да, видно милостива была судьба к старому воину, хотя порою и вставала на дыбки, всё же берегла и хранила. Дала счастье иметь детей и внуков. Старик усмехнулся в седые усы. Вспомнилось возвращение домой после первой своей демобилизации.
   Как новое веяние, над уцелевшим барским флигелем развевался красный флаг. В здании разместился сельский Совет. Вскоре состоялось общее собрание селян. Петра Николаевича, как бойца
Красной Армии и члена большевистской партии с 1916 года, по рекомендации Укома выбрали председателем этого Совета.
   Молодость – молодость! Во главе земельной комиссии межевал для крестьян бывшие помещичьи чернозёмы. Кондовый крестьянский мир, как застоявшаяся тягловая лошадь, тянулся к новому, ещё не изведанному горизонту. Зажиточных крестьян в селе почти не было. Поэтому, несмотря на указания и директивы, так и не раскулачил ни одной семьи.

               
 А ведь мог бы, опасаясь упрёков в несознательности со стороны старших партийных товарищей, мог бы,
да ведь что-то удерживало, несмотря на выговоры и требования
вышестоящих властей. Так ведь зато ходил по сельским улицам, не пряча взгляда от встречных мужиков, ходил днём и ночью, не ожидая выстрела в спину.
   Старик вздохнул и попытался подняться со скрипнувшей кровати, но вместо этого лишь прислонился спиной к изголовью и надсадно закашлялся. В приоткрытую дверь заглянул сын и спросил встревоженно:» Пап, тебе помочь?»
   -Откашлявшись, старик махнул рукой:
   -Ничего, переживу. Закурить бы мне.
   -Тебе же врач запретил, - сын сокрушённо покачал головой, но, чуть помедлив, достал из кармана пачку «примы», выудил из неё сигарету и сунул под подушку вместе с коробком спичек.
   - Потом покуришь незаметно. Смотри, чтобы матушка не засекла.
Я на работу. Давай, батя, поправляйся! Весна в самом разгаре, а ты совсем расклеился, - он тихонько прикрыл за собой дверь.
    Старый солдат, отдышавшись, откинулся на подушку. С горечью подумалось: «Вот дожил,  - не кури, этого не ешь – вредно  для здоровья. Пустые все эти заботы. Раз  жизненный путь стремительно катится под уклон, какие уж тут запреты?»
   За стеной в печи начал потрескивать загоревшийся хворост: «Значит, проснулась старуха, -по - хорошему позавидовал ей.-  Таскается Наталья Николаевна по дому – то! Ничего, может, и сам опять на ноги встану, посижу на скамье у калитки, отогреюсь на солнце».
   К сердцу подступила нежность. Наталья Николаевна – его единственная, данная судьбой и небом жена. Вышла за него по любви. Родила одиннадцать детей. Вот только не всех смогла уберечь. Да разве в этом её вина, нет и нет! Знать  время нам досталось лихое. А вот теперь, восполняя горечь утрат, и внуки выросли. Жаль, что золотой юбилей их свадьбы за суматохой дел  отметить как-то позабыли. Вспомнилось венчание в Луковской церкви. Настояла на этом его суженая.               
               
 Дорого обошлось ему это венчание. Несмотря на былые заслуги, исключили из партии. Исключить, исключили, а вот председателем сельского совета оставили. А вскорости избрали председателем вновь созданного колхоза. Поставили всем деревенским миром водяную  мельницу, а в пруду развели карпов. На трудодни не только хлеб, и рыбу давали. Правда, с первым трактором не повезло. Только пригнали его в деревню, собрались за околицей на митинг. Тракторист запустил мотор, вдруг навстречу односельчанин на повозке, запряженной парой волов. Ну, быки, известное дело, тварь неразумная, да к тому же ещё и страсть какие упрямые. Увидели стального рычащего соперника, и пошли на таран. С маху пробили дышлом радиатор. Хорошо ещё, что возницу не посадили за вредительство, обошлось.   Вообще - то народ в деревне был дружный и доносами друг на друга не занимался. Вот так и жили до самого сорок первого года.
   В первое военное лето старались как можно быстрее убрать урожай с полей. К осени, когда война громыхала уже рядом, отправили повозки с хлебом на восток. Оставили сознательные мужики в деревне жён да детей, и пошли на сборный пункт. Понимали, что нужно было защищать свою землю. Со сборного пункта Пётр Николаевич  сразу попал на передовую, в стрелковый полк. Благо, что был хорошо знаком с тяжким ремеслом ратника. А вот теперь уже и внук уходит на срочную службу. Так и должно быть. Русская деревня испокон веков поставляла своих сыновей для защиты  своей земли, а иначе никак.
   «Надо надеть на проводы внука новый пиджак с наградами», - подумал старик, чиркнул спичкой  и закурил, держа сигарету по – солдатски, в полузакрытой ладони. Три ордена и несколько медалей – не  так уж и мало за горящие дни и ночи последней войны. Старому воину вдруг нестерпимо захотелось подняться и потрогать награды руками.



   Он отчётливо вспомнил тот день, когда ему вручили медаль
 «За отвагу» - за тяжёлые бои под Ельней.
   В ночь перед наступлением ему приснился чёрный дракон, летящий на их позиции с запада. Тяжёлым гулом, от которого содрогалась землянка, и холод стекал между лопаток, сопровождался его полёт.
Вдруг навстречу ему поднялся в небо быстрый и вёрткий орёл. Оперение орла отливало радугой в лучах восходящего солнца. Стремительно набрав высоту, он проворно спикировал на чешуйчатую спину и с клёкотом начал клевать плоскую голову чудовища. Прошло несколько мгновений, и чёрное туловище начало заваливаться на перепончатое крыло. Длинный язык высунулся и бессильно свесился.
Взметая тучи пыльной земли, дракон плюхнулся на поле перед окопами передней линии немцев.
   Разбудила солдата начавшаяся артподготовка. Наши орудия били по всему переднему краю немцев. После боя  Пётр Николаевич поделился увиденным во сне с товарищами. Всем   взводом тогда рассудили, что дракон – немец, а орёл, несомненно, наша птица. Значит, осилим  фашиста – и осилили. Вот только за все бои и атаки щедро платили своей кровью. Сколько их было, да разве может слабеющая память вобрать все?!
   Осторожно свесив ноги с кровати, старик замер, глядясь за оконный переплёт. Небо очистилось от утренней хмари и приобрело глубинную синеву, ускользающую в бесконечность. По двору, гордо задрав длинную шею, прохаживался гусак. За ним семенили гусыни.
Скоро и гусенятки вылупятся из яиц, как раз на зелёную травку. Весна незаметно переваливала на лето.
   Старик подошёл к стоящему у стены шкафу, распахнул скрипнувшую дверцу, взглядом отыскал висящий на вешалке выходной костюм, чуть  помедлив, провёл пальцем здоровой левой руки по матово – блестящим наградам. Вот и последний его орден – Отечественной войны. Вручили его старшему сержанту Гаврилину уже в запасном полку.

               

 Попал он туда после очередного ранения, отлежавшись в госпитале после летних боёв на Таманском полуострове, когда его стрелковый полк вместе с другими взламывал немецкую укреплённую, так называемую «голубую линию обороны».
   Перед последней атакой к спящему в окопе бойцу опять явилась белая гостья. Она долго ходила за ним по траншее. Он вспомнил, как отгонял её от себя прикладом автомата, а потом удивился, увидев сквозную дыру на рукаве гимнастёрки, сквозь которую просматривалась чёрная, обугленная земля. Утром рота поднялась в атаку. По наступающим  метко и зло бил снайпер. Спасла солдата воронка от разорвавшегося снаряда. Спрыгнув в неё, он пригнул голову и, приподняв автомат, начал стрелять в сторону немцев. Тут-то
и нашла его снайперская пуля. Навылет пробила вытянутую при стрельбе правую руку. Как ни лечили рану врачи, а скрюченные пальцы перестали повиноваться владельцу. Осенью вернулся домой.
Работал председателем родного колхоза до самого выхода на пенсию.
Как быстро промелькнули годы..! Очередная годовщина Победы.
   Ну уж нет, нужно обязательно встретить свой великий праздник на ногах. надо постараться дойти до конца дороги на своих двоих, а как же иначе.
    Старик прикрыл двери шкафчика и направился, шаркая слабеющими ногами, к выходу из спальни, навстречу новому дню.
   В запасе у него оставалось лишь несколько ни прожитых  восходов.
Надо было спешить.