– Ты представляешь: он ходит босиком по битому стеклу! – с жаром говорит мне по телефону Аркадий. – Он освобождается от цепей, в которые его заковывают на сцене! Он задерживает дыхание на пять минут и даже больше. Он …
– Стоп, стоп, стоп, Аркадий! Ты же знаешь, что этого не может быть.
– Ещё как может быть! – горячится Аркадий. – Я сам всё это видел. Я видел, как он двигал предметы по столу. Одним только взглядом! Он…
– Стоп, стоп, стоп, Аркадий! Не заводись. Ты же знаешь, что этого не может быть. Потому что этого не может быть никогда. Все эти Вольфы Мессинги, Юрии Лонги, Юрии Горные и прочие Чумаки – это обыкновенные фокусники. Я это знаю, потому что был на представлениях Вольфганга Мессинга и Михаила Куни. А ещё я видел, как женщину разрезали пополам, а потом её снова составили. Нет, я тебе честно говорю, я сам это видел – в цирке.
– А это ты зря. Он всё умеет. Я сам это видел. И ты увидишь, если он …
– А он – это кто? – интересуюсь я.
– Он – это Михаил Эрденюк. Выступал на Украине, а теперь вот приехал Москву покорять. И мы с тобой должны ему помочь. Ну, хочешь, мы прямо сейчас к тебе приедем? И ты всё увидишь.
– Ну, ладно. Приезжайте, – не очень охотно соглашаюсь я.
* * *
Тут же звоню своему другу Валерию Зорину:
– Валер, помоги. Ко мне сейчас приезжает один заезжий гастролёр, и он обещает двигать предметы на расстоянии – одной только мыслью. Мы же с тобой знаем, что этого не может быть, этого не может быть никогда. Так помоги мне разоблачить его.
– Успокойся, – советует мне Валера. – Это – фокус. И он делается не для того, чтобы его разоблачили зрители, а для того, чтобы они его увидели. Понял?
– Понял-то понял, но ты мне всё же скажи: как я должен подготовиться, какие я должен создать условия, чтобы у него этот фокус не получился?
– Да успокойся же ты в самом деле! Ведь если ты и создашь ему такие условия, при которых этот фокус может не получиться, то твой факир не станет показывать тебе этот трюк. Он найдёт, как ему объяснить, почему он этого не делает сегодня, и вместо этого он тебе продемонстрирует другой фокус – тот, для успеха которого ты не создал помех. Поэтому лучше расслабься и получи удовольствие. Понял? Пока!
Ну, нет! Я не расслаблюсь, и я что-нибудь да придумаю. Должен же я разоблачить то, чего не может быть никогда.
* * *
Звонок домофона. Открываю дверь. На пороге – Аркадий и невысокого роста мужчина. Представляется:
– Михаил Эрденюк.
Молодой, одет неброско, держится скромно, говорит медленно со слабо заметным украинским "гэ". И, вообще, ничто не предопределяет наличие у него каких-либо необычных экстрасенсорных способностей.
– Валентин, – обращается ко мне Аркадий, – мы с тобой должны помочь Михаилу подготовить афишу для его московских гастрольных выступлений.
– Вообще-то афиша у меня есть, – говорит Михаил. – Я с ней проехался по Украине и черноморскому побережью Кавказа.
И разворачивает большой, свёрнутый в трубочку, лист. Наступает долгая минута неловкого молчания. Как сказать так, чтобы не обидеть известного артиста? И я говорю:
– Это хорошо. Но вот эти фотографии лучше бы поменять местами, а вот эти фото с хождением босиком по битым бутылкам заменить на более эстетичные. Тексты желательно подредактировать, и мы с Аркадием сейчас займёмся этим.
– А я могу пока позвонить от Вас одному важному деятелю?
– Да, конечно. Вот телефонный аппарат.
И Михаил выходит с ним на кухню. Возвращается в комнату минут через пятнадцать или двадцать и объявляет:
– Мне придётся вернуться на свою Украину. Здесь, в Москве, мне не дадут выступать – сейчас мне дали это понять.
– С кем ты разговаривал сейчас? – спрашивает его Аркадий.
И в ответ Михаил называет фамилию очень известного артиста.
– Он – хозяин, – поясняет нам Михаил. – Он – главный. Он решает, кому, где и когда можно гастролировать. Два года тому назад я пересёкся с ним в Адлере, и он тогда заставил меня уехать из Адлера. Вот и сейчас я должен уехать из Москвы.
– Миша, – забеспокоился Аркадий, – а ведь у нас на вечер запланирована встреча в "Столешниках"!
– Она состоится, – обнадёживает Михаил, – а уеду я завтра.
* * *
А вечером мы собираемся в кафе "Столешники" в Столешниковом переулке. Здесь директором наш хороший знакомый Анатолий Михайлович Крапивский. Это благодаря его энтузиазму и стараниям удалось осушить затопленный водой подвал, а затем превратить его в популярное в Москве кафе. Поговаривают, что это первое в Советском Союзе – при социализме – частное кафе.
Интерьеры этого кафе напоминают посетителям о легендарной личности – Владимире Гиляровском, прозаике, "короле репортёров", бытописателе Москвы, который и жил здесь, в Столешниковом переулке, в доме девять.
Здесь нас всегда встречают как своих, а мы любим "Мельничный зал", в торце которого красуется настоящая водяная мельница. В движение её приводят подземные ручьи, проходящие под зданием. Именно они в своё время регулярно подтапливали помещение этого подвала.
Вот и сегодня в "Мельничном зале" собрались человек пятнадцать. Медленно крутится большое мельничное колесо, и приятно журчит вода. В центре внимания гостей, конечно, Михаил Эрденюк – человек с феноменальными способностями. А я сажусь рядом с ним – это чтобы лучше видеть его манипуляции, а, может быть, и понять, как это делается. А чтобы потом при "разборе полёта" не оправдывать себя тем, что я, мол, был не вполне трезв, даю себе слово не выпить сегодня ни рюмки вина.
А Эрденюк рассказывает о себе:
– Кое-какие необычные способности у себя я заметил ещё в детстве. Помню, что когда плохо был готов к уроку, то пристально смотрел на учительницу и внушал ей, чтобы она меня сегодня не вызвала к доске отвечать. И, к моему удивлению, она начинала смущаться, делать длительные паузы и ошибаться.
– Тогда я решил развивать эти способности и тренироваться. Например, пристроюсь за кем-нибудь на улице, иду за ним, шаг в шаг, той же походкой и так же, как он, махая руками, и мысленно командую ему, чтобы он споткнулся – и он спотыкается.
– Потом я научился надолго задерживать дыхание и стал пугать своих друзей так: отплыву от берега, уйду под воду и долго не появляюсь на поверхности, а сам проплыву под водой к кустам, вынырну там и сижу в кустах. Они начинают меня искать, бегают по берегу, а я выхожу из кустов и вместе с ними ищу себя …
Между рассказами Михаила произносятся тосты, а между тостами – опять рассказы о чудесах. А меня это – чувствую – уже начинает раздражать, потому что слышу пока только слова, слова, слова. А где дела? Где подтверждения этих слов о чудесах? Да это каждый так может рассказывать сказки! А Михаил продолжает своё повествование:
– А ещё я научился вынимать руки из кистевых и локтевых суставов, а ноги – из коленных и тазобедренных суставов. И в результате подготовил номер, в котором я на сцене освобождаюсь от цепей и верёвок, которыми меня опутали зрители. И здесь, в Москве, я попытался своё искусство вынимания рук из суставов передать спортсменам. Аркадий Евсеевич организовал мне встречу с преподавателями Московского института физкультуры. На Сиреневом бульваре. Вы же знаете, что в вольной борьбе побеждает тот, кто захватит руку противника и применит к ней болевой приём. Без крепких и эластичных суставов борец не имеет шансов на победу. А я обещал научить советских борцов вынимать руку из суставов. Вот соперник захватывает его руку и думает, что уже проводит болевой приём, а наш борец вынул руку из сустава, и ему совсем не больно. Но преподаватели кафедры единоборств не приняли это моё предложение. Сказали, что это было бы неспортивно, неэтично. А жаль! …
А тут и объявляется перерыв, и гости дружно потянулись к выходу из зала.
* * *
– Ну вот, – думаю я, – и закончилось первое отделение представления, и, если дело и во втором отделении пойдёт так же точно, то никаких фокусов я сегодня не увижу, а поэтому мне нужно переходить к активным действиям.
Перед выходом из зала я задерживаю Михаила и, когда мы с ним остаёмся одни, прошу его:
– Михаил, мне как-то неудобно просить тебя показать что-то из арсенала твоих необыкновенных способностей, о которых ты только что так интересно рассказывал, потому что я понимаю, что это требует от тебя серьёзных физических и психических усилий. А не мог бы ты прямо сейчас и здесь показать мне что-нибудь очень простенькое, что тебя не утруждало бы слишком сильно?
И, к моему удивлению, он мгновенно соглашается, говоря:
– Пожалуйста. Клади свою руку мне вот сюда, и сейчас под ней вырастет горб.
Кладу.
– Чувствуешь, как растёт горб? – спрашивает Михаил.
– Нет, – отвечаю я.
– А теперь?
– Теперь что-то чуть-чуть, кажется, есть.
На самом же деле я говорю так скорее для того чтобы не огорчать Михаила, а ощутить горб через его пиджак я вряд ли смог определённо, да и вообще на этом месте вполне могла быть заготовлена заранее какая-нибудь ёмкость, которая раздувается, например, газами от химической реакции.
А Михаил, по-видимому, замечает, что не произвёл на меня должное впечатление, и поэтому говорит:
– Тогда смотри на меня!
Я смотрю на него и вижу, что верхняя часть его туловища медленно опускается вниз, и Михаил как бы проседает и становится всё меньше и меньше ростом. И я уже смотрю на него сверху вниз. Я потрясён увиденным и молчу. И только успеваю подумать, что, по-видимому, Михаил вынул ноги из коленных или тазобедренных суставов, как он только что нам рассказывал. Промелькнула мысль о том, что мне надо будет поинтересоваться у медиков: возможно ли такое в принципе или нет?
А Михаил уже снова увеличивается в росте. Ах, как жаль, что я не догадался посмотреть ниже, на колени Михаила: а вдруг он их согнул и просто присел?
Эти мои сомнения, наверное, отразились и на моём лице, раз Михаил резко говорит мне: "На!" и вытягивает вперёд правую руку. Я, естественно, пожимаю её так, как это делается при рукопожатии двух мужчин.
– Крути! – приказывает мне Михаил.
И я кручу. По часовой стрелке, поворачивая его ладонь вниз.
– Нет! В обратную сторону! – поправляет он меня.
Теперь я кручу в обратную сторону. И вот уже большой палец его руки опять смотрит не вверх, а вниз. Гримаса лёгкой боли промелькнула по лицу Михаила, и тут же – просьба:
– Быстрее!
Кручу быстрее и уже даже и не знаю, сколько я сделал оборотов его рукой. Полтора? Или два? Мне становится страшно, и я отпускаю его руку. А она, будто бы движимая каким электромотором, делает несколько оборотов – быстрых-быстрых – и возвращается в исходное положение большим пальцем вверх.
Я – в шоке. И не знаю, что сказать. Но в это время уже и гости возвращаются в зал, и я снова сажусь рядом с Михаилом. Господа присяжные заседатели, заседание продолжается!
* * *
Эрденюк продолжает свои рассказы. А в какой-то момент Ольга Веселова, сидящая напротив меня, сообщает:
– Ой, а вы знаете? Позавчера Михаил был у нас в гостях, и он одним только взглядом вращал вот эти мои часики. А ещё и очки Виталия.
– Да, да, – подтверждает Виталий Веселов, – вот эти мои очки. Снимает и показывает всем свои большие пластмассовые очки.
Я, зная, что этого не может быть, внимательно изучаю поверхность стола напротив Михаила, осматриваю его руки, обшариваю руками нижнюю поверхность крышки стола, но ничего подозрительного не нахожу. А за это время перед моим соседом в центре стола вырастает горка из наручных часов. Какие-то из них он сразу же молча отодвигает в сторону, другие же кладёт на стол циферблатами вниз, а из их браслетов пытается соорудить подобия пирамидок, которые не разваливались бы. Наконец, с одними часами ему это сделать удаётся, и тогда Михаил убирает руки со стола и кладёт их – я это вижу – на свои колени.
Я ещё раз проверяю, нет ли под столом магнита или каких-нибудь ниточек, но ничего не нахожу.
Жаждущие чуда поднимаются со своих мест и нависают над часами, которые сейчас должны вращаться. Все смотрят на эти часы, но с ними ничего не происходит. И вдруг – о, чудо! – они дёрнулись и быстро повернулись по часовой стрелке на четверть оборота … Пауза … Я обвожу вокруг часов руками круг, чтобы оборвать все ниточки, если они только есть, и даже ставлю руки стенками слева и справа от часов. Но и после этого они поворачиваются в ту же сторону ещё примерно на четверть оборота.
Михаил откидывается на спинку лавки. Он спокоен. Разве только заметно покраснели у него щёки …
Восторг и аплодисменты зрителей!
* * *
С того дня прошло уже много лет, а я до сих пор не знаю, что же это было. В Интернете поисковые системы на запрос "Михаил Эрденюк" отвечают: "Ничего не найдено".
Я знаю, что этого не может быть. Потому что этого не может быть никогда. Но ведь было же! Было!