РОМАНТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ ИЗ ПЕРВОБЫТНОГО МИРА
Накануне первого весеннего праздника ко мне в редакцию пришёл очень известный археолог. И хотя я был завален работой и заботами по горло, выкроил десяток минут для разговора. Археолог сказал: «За окном – весна, пробуждение всего живого, в том числе и чувств, и моя рукопись имеет к этому самое непосредственное отношение. Посмотри, и сам убедишься», То, что он показал, просто ошеломило меня. Это были клинописные таблички, которые принадлежали... бабочке, жившей на нашей земле миллионы лет тому назад. Подумать только: древняя разумная бабочка и её переживания в те доисторические времена, когда и человека-то на свете ещё не было, а чувства только-только зарождались у древних обитателей Земли. Учёный бился над расшифровкой не один год, поскольку клинопись на глиняных табличках была еле заметна, ведь у бабочки совсем мало сил. Предлагаю читателю это необычное повествование в переводе на наш родной русский язык.
«Было весеннее утро. Оно выдалось туманным, сырым и неуютным. Мои крылышки насквозь пропитались влагой. Ничто вокруг не радовало. Даже нектар в цветке показался противным. Он был липким, и пришлось приложить немало усилий, чтобы извлечь увязшие лапки и усики.
Я укрылся под большим листом папоротника. Глаза закрылись, хотелось забыться. И вдруг до моего слуха донеслось слабое всхлипывание. Кто-то плакал. Я огляделся и увидел невдалеке малышку-бабочку. Она сидела на стебле цветка в полном одиночестве, с закрытыми глазами, печально покачиваясь из стороны в сторону. Это было очаровательное создание. Я невольно залюбовался маленькой бабочкой. Видимо, она почувствовала пристальный взгляд, открыла глаза и посмотрела в мою сторону. Я приблизился к ней и спросил:
– Кто тебя обидел?
Она не ответила.
Я повторил вопрос:
– Кто же посмел обидеть тебя, такую маленькую и беззащитную?
И снова молчание. Я погладил её по головке. Она всхлипнула и перестала плакать.
– Кто ты и откуда? Что ты здесь делаешь? Ждёшь кого-то? Почему ты одна? – продолжал допытываться я.
Густой туман приглушал звуки. И тишина была глухой и вязкой, как нектар в цветах. Все обитатели джунглей попрятались в укромных местах, где затаились, ожидая солнца.
Малютка по-прежнему молчала. Я снова попытался погладить её, но она еле слышно попросила:
– Не надо.
– Так и будем молчать? Я же хочу тебе добра. Почему ты ничего не говоришь? Ты не хочешь, чтобы я был с тобою рядом?
– Не знаю, – грустно произнесла она. И снова замолкла. Я смотрел на бабочку, а она смотрела на меня. Что таилось в её взгляде – я не мог понять.
– Хорошо, если тебе неприятно, что я пристаю с вопросами, я улечу, – и я медленно взмахнул крыльями, несколько раз оглянувшись. Она так же задумчиво смотрела мне вслед, как прежде глядела в мои глаза. «Странное, если не упрямое создание», – подумал я. И постарался забыть её. Какое мне дело до маленькой чужой бабочки, даже очень очаровательной. Но забыть оказалось не таким лёгким делом. Она не выходила из моей головы. А её печальный взгляд и тихое «не знаю» глубоко запали в моё сердце.
Прошло, как мне показалось, много времени. Я вернулся на прежнее место. Малютка продолжала безмолвно сидеть на стебле. Её печальный взгляд словно обжёг меня.
– Что с тобой случилось?
Она долго не отвечала и наконец произнесла робко:
– А вы прилетите сюда снова?
– Как же я прилечу, если ты не хочешь со мной разговаривать?
– А в следующий раз я буду с вами разговаривать.
Вот так. Я даже растерялся и задал довольно глупый вопрос:
– Мне улететь?
После долгого молчания она ответила:
– Как хотите.
Её ответ вывел меня из равновесия, потому что впервые в своей жизни я не знал, что говорить и как себя вести.
– Хорошо, если тебе неприятно со мной разговаривать, я улетаю.
– Как хотите, – снова грустно произнесла она.
– Я улетаю, – и решительно взмахнул крыльями.
– До свидания, – донеслось мне вслед.
Весь вечер и всю ночь я провёл в таком состоянии, словно что-то потерял. «Неужели она ранила моё сердце?» – хотел спросить я самого себя, но мне не хватало воли, чтобы дать на этот вопрос положительный ответ.
Утро следующего дня выдалось тёплым и солнечным. Влага быстро испарялась. На траве и цветах блестели остатки росы. Я провёл бессонную ночь и чувствовал себя неспокойно. Иголочка, накануне вонзившаяся в сердце, ныла. Выпив капельку росы, я поспешил на прежнее место, но там никого не увидел. Ни следа не осталось от вчерашней незнакомки. Может, она мне приснилась, – успокаивал я себя. Тогда почему ранено сердце? Несколько раз в день я прилетал на то место. Но напрасно. На следующее утро прилечу в последний раз и, если её не будет, больше там ни разу не появлюсь, – решил я. Но когда этот последний раз наступил, я увидел её...
– Здравствуйте! – сказала она весело. И сказала первой.
– Что мы будем делать? – спросил я.
– Не знаю, – ответила она.
– Может, полетаем над цветами? Смотри, сколько их вокруг!
– Я согласна, – сказала бабочка и вспорхнула. Полёт её был легким и нежным. Крылышки трепетали, то поднимая её вверх, то опуская вниз. Я был очарован полётом. Мы долго кружили между цветами. Я рассказывал ей разные, на ходу придуманные истории. Она очень внимательно слушала и часто повторяла за мной услышанное. У неё была удивительная память. Наконец она сказала:
– Что-то мне уже неохота летать.
– Ты устала?
– Нет. Но я больше не хочу.
Меня такой ответ огорчил. И я спросил:
– Я тебе надоел? Мне улететь?
– Не знаю.
Я огорчился ещё сильнее, иголочка ещё глубже вонзилась в сердце. И сказал:
– До свидания. Я улетаю.
– А когда вы прилетите ещё? – как ни в чём не бывало спросила она.
– Не знаю, – ответил я её словами.
– Прилетайте.
– Зачем? Я буду прилетать, а ты не будешь со мной разговаривать?
Бабочка ничего не ответила. Последующие дни проскользнули словно во сне. Я настолько привязался к маленькой бабочке, что уже ни часа не мог прожить без мыслей о ней. Она полностью пленила моё воображение.
– Вы такой умный. И не как все, кого я знаю. Вы так хорошо рассказываете свои истории про растения и цветы. Придумайте мне много историй, – попросила как-то она.
– Я постараюсь для тебя придумать много разных историй. Тебе надо только весёлые?
Она подумала и твёрдо сказала:
– Почему же? Можно и грустные, и печальные, и даже трагические.
Однажды, будучи в особом расположении духа, бабочка призналась:
– Я тоже придумала несколько историй. Хотите, я расскажу вам?
Я сразу поспешил с ответом:
– Конечно, хочу.
И она рассказала о маленькой бабочке-мечтательнице, которая искала себе друга. Я коснулся её крылышек своими. Она не отпрянула, не испугалась. И тоже нежно прикоснулась. Но лишь на краткий миг, и тотчас отстранилась. Я был до безумия счастлив в тот миг. Но он исчез как сон. И рана в сердце снова заныла. Бабочка замолчала. Я сказал:
– Мне очень понравилась твоя история. Ты можешь придумать ещё?
Она не ответила.
Не ответила ни на этот, ни на другие вопросы.
Моё огорчение дошло до предела, и я сказал:
– Тебе снова неприятно со мной?
Она молчала.
– Мне улететь? – спросил я.
– Не знаю, – тихо ответила она.
– До свидания! – печально сказал я.
– А вы завтра прилетите сюда? – спросила она с печалью в голосе.
– Нет, завтра я не прилечу. Я не буду прилетать целый месяц, и даже целых два или три месяца, – решительно ответил я и взмахнул крыльями.
– Я не буду так долго ждать, – произнесла она почти шёпотом и отвернулась.
Я не стал спрашивать, что значат её слова, потому что был уверен: она не станет отвечать.
И действительно, я долго не появлялся на поляне. Мне было больно, горько, я не находил себе места все дни разлуки. Какой же силы очарование исходило от неё, какую власть обрела она надо мной, чтобы довести меня до такого состояния! Я не знал, что чувствовала она. И не пытался представить, потому что мне и без этих мыслей было невыносимо больно.
В конце концов у меня не осталось сил терпеть разлуку, и я стал изо дня в день прилетать на наше прежнее место. Я проводил часы в созерцании цветов, над которыми мы порхали вместе. Я вспоминал самые приятные мгновения, но их, увы, было так мало. Отчаяние моё дошло до предела, когда, наконец, я увидел странную бабочку.
Она опустилась на лепесток рядом со мной и сказала своё прежнее: «Здравствуйте».
И ни слова упрёка, почему я долго не прилетал. Как будто не было разлуки.
– Ты придумала новые истории?
– Да.
– Расскажешь?
– Да.
Я хотел прикоснуться к ней, но она отстранилась:
– Не надо.
– Почему?
– Не знаю.
– Ты не скучала без меня?
Она не ответила.
– Неужели в твоём сердце нет маленького уголочка, посвящённого мне?
Она молчала.
– Тебе неприятно быть со мной?
Она молчала.
– Скажи мне что-нибудь! Неужели тебе нечего сказать? – с отчаянием в голосе спросил я.
– Мне что-то неохота говорить, – произнесла она печально.
– Мы с тобой не виделись так долго. Я не знаю, как я жил всё это время.
Потом последовало моё роковое признание в любви. Бабочка слушала молча. Не обмолвилась ни одним словом. Иногда во время моего монолога мне казалось, что она боится, потому что держалась на расстоянии и не пыталась приблизиться.
– Наверно, я тебе больше не нужен? Тогда давай расстанемся навсегда. Я больше никогда-никогда не прилечу сюда. Я постараюсь забыть тебя, чего бы это мне ни стоило. Я улечу в другие джунгли и не вернусь. Потому что здесь всё будет напоминать о тебе.
Я был в отчаянии. Мне казалось, что мир в те минуты рушился, погребая меня и моё чувство под своими обломками. Она не проронила ни слова.
– Я улетаю. Прощай, – сказал я последние слова.
– До свидания! – как обычно при расставаниях, проговорила она.
В тот миг я ещё не знал, что больше никогда в жизни не увижу её. Я всё ещё на что-то надеялся... Надеялся услышать «Побудь со мной немного» или «Прилетай, я буду ждать тебя».
Но только её последнее «До свидания! До свидания. До свидания...» сопровождало меня в то время и сопровождает до сих пор. После разлуки каждый день я думал над тем, почему так скверно получилось. И совсем недавно меня внезапно пронзила мысль: произнося те слова, она прощалась со мной до следующего свидания, до следующей нашей встречи. «До свидания!» А не навсегда, как получилось. Мне в то далёкое, но, увы, невозвратимое время не хватило терпения, я не сумел дождаться своего счастья. Считаю теперь, что моё чувство тогда уже пробудилось, а у неё только зарождалось. Я горько раскаиваюсь, что прозрение посетило меня слишком поздно. Как же одиноко мне сейчас, в эти минуты, когда я вспоминаю о ней, как невыносимо одиноко. Где же ты, моя утрата? Услышь меня и прилетай снова на наше место. Я тебя всегда жду, не только весной, когда я увидел тебя впервые, но и летом, и осенью, и даже зимой – в долгих-предолгих снах».
Этими словами текст на клинописных табличках обрывался.