Слуги Мельпомены

Инна Девятьярова
Готично-черная дорожная сумка с вызывающе алым «Made in France» по правому борту, словно сторожевая собака, раскинулась поперек порога, начисто перегородив собою выход. Ее распахнутая, точно в ленивом зевке, хищная пасть ежеминутно принимала в себя новые и новые порции коробочной обуви и практически не ношенных шмоток - Гретхен опустошала свой гардероб. Пятая пара туфель, вторые сапоги, кофточка со стразами поверх стянутой резинками стопки тетрадей… «Да как же она все это потащит в одиночку?»

- Рене, проводишь ее в аэропорт. До самого трапа, слышишь? И проследи, чтобы по дороге с ней ничего… гхм… - севшие голосовые связки давали о себе знать. «Минералки бы сейчас, а еще лучше – кофе. Молочного капучино с шоколадом…Эх, мечты, мечты!» - … ничего не случилось, Рене! - закончила она, осторожно прокашлявшись.

Лицо немногим светлее сапожного гуталина, индейски невозмутимый профиль на фоне ярко-синего пластика входных дверей - наслаждаться этой изысканной цветовой гаммой можно было до бесконечности. По-наполеоновски скрестив руки на груди, Рене, недвижная и безгласная статуя, словно бы позировал на камеру, и лишь многозначительное «проследи, чтоб по дороге с ней ничего не случилось» вывело его из этого каталептического состояния.

Короткий согласительный кивок, и, тенью отделившись от стены, он решительно шагнул к забитой до краев сумке.

- С-спасибо, Клэр! Конечно, ты меня всегда выручала, и все такое прочее, а сейчас я вроде как предаю тебя, бросаю в трудную минуту, но… – в женственном контральто ее подруги звучало нескрываемое облегчение, разбавленное, впрочем, некоторым чувством вины – мол, я-то ухожу, а вот тебе еще…

«Ладно, лучше об этом не думать… и на часы тоже не смотреть…Капучино! Полцарства за капучино!» - она облизнула болезненно пересохшие губы.

- Что «но»? Так оно и есть. Как ни крути, это предательство, Гретхен. Мы с отцом готовы были на все ради твоей безопасности, а ты… - ее саму неприятно поразило, насколько неискренне, «деревянно» вышло у нее это, по сути своей, достаточно трагическое заявление. «С раннего утра… одно и то же… по десятому кругу… господи, как я устала!»

- А я боюсь за свою жизнь! – взвизгнула Гретхен неожиданно пронзительным голосом. – Которая у меня одна единственная, и расставаться с которой я сейчас не имею ни малейшего желания. Ну почему ты все время забываешь о том, насколько мы с тобою разные?!

«Так, сейчас последует пятнадцатиминутная речь на тему «Я не такая, как ты». Проматываем…», - она устало опустилась на стул. Конечно, заламывать руки у порога, выслушивая рассерженный монолог Гретхен, было бы гораздо эффектнее, но ноги просто молили о пощаде. Полдня в новых, практически неразношенных туфлях, на каблуках, что добавляли ей десять дополнительных сантиметров росту – любая бы взвыла уже пару часов спустя этой изощреннейшей пытки, а уж выстоять в этих колодках до самого обеда - нет, на такой «подвиг» была способна разве что неуязвимая Клэр!

- … а после этого ты обвиняешь меня в предательстве! – послышалось уже откуда-то из коридора, и, разбужено встряхнув головою, она спешно выпрямилась на сиденье. – Таких «предателей», как я, знаешь ли, еще поискать нужно. Рене!

- Да, мисс!

Все с тем же истинно индейским спокойствием ее темнокожий бодигард вскинул на руки раздутую до безобразья «Made in France». Сухой щелчок захлопнувшегося замка, поспешно удаляющиеся шаги по коридору – и тягостную сцену прощания можно было считать практически отыгранной. «Практически» - потому как уход Гретхен ей предстояло еще как следует оплакать.

… Уставившись на стенку, минуту-полторы не моргать* – задача, откровенно говоря, не из легких. «52, 53, 54… вот интересно- каков предел прочности у влагостойкой туши? … 55, 56, 57… к концу дня глаза у меня, наверное, будут отвратительно красные, как у кролика, и снова придется капать альбуцид… 58, 59, 60…» Привычное жженье перетруженной сетчатки, поплывшие в увеличительных линзах слез цветочные узоры на обоях…

- Мисс Беннет!

Вздрогнув от неожиданности, она выронила на пол скомканный носовой платок. Честно говоря, это было уже не смешно.

- Надеюсь, я вам не помешал? - расслабленно опираясь о дверной косяк, он с нескрываемым любопытством оглядывал комнату – мужчина средних лет, с ярко-южным загаром, в каком-то неприметно-сером, коммивояжерском костюме-тройке, украшенном бейджем «Visitor» и галстуке в тон, криво подвязанном на тощей шее.

«А в дверь постучать – рука отвалится?» - натянуто улыбаясь, она сделала пару успокоительных вдохов. Так, вот теперь все в полном порядке...

- Да… то есть нет, конечно же! А… откуда вы знаете мое имя?

- Ну, есть люди, что помогли мне узнать. Я ведь давно уже присматриваюсь к тебе, Клэр… - долгий, откровенно раздевающий взгляд, влажно-розовый кончик языка, ящеричьи скользнувший по нижней губе...

«Ч-черт, начинается…» - она торопливо отвернулась.

– Прошу прощения, что сразу не представился. Самуэль Салливан, но для тебя… - многозначительная пауза, - просто Сэм. И может, ты наконец позволишь мне войти?

«А может, ты наконец прекратишь издеваться надо мною… Сэмми? Это же просто невыносимо, в конце-то концов!» - устало-равнодушная апатия, унылое порожденье будничной рутины, пугала ее, откровенно говоря, куда меньше, чем эти рвавшиеся из-под контроля эмоции, этот сплав смущения и возмущенья, что без труда читался сейчас на ее лице.

- Скажите же наконец – что вам от меня нужно? – резко, зло развернувшись на каблуках, она в пять шагов преодолела расстояние до порога. – Я, знаете ли, не имею обыкновения впускать в комнату малознакомых мне людей, да еще и вести с ними долгие задушевные беседы!

- Какая похвальная предусмотрительность! Не каждая девушка, поверь мне, выказывает нечто подобное в столь юном возрасте, – в томном, с прокуренной хрипотцой голосе ее навязчивого визитера звучало нескрываемое одобренье. – Но все же я – последний, кого тебе следует опасаться, Клэр. Я пришел сюда вовсе не для того, чтоб причинить тебе вред, Неуязвимая!

…Стального цвета пиджак давным-давно немодного фасона, темные, с нечастой проседью волосы, тщательно зализанные на затылок, и… этот голос киношного жиголо, эти раздражающе липкие взгляды, эта кривоватая ухмылка, напрочь разрушающие столь трепетно воссоздаваемый им образ «делового человека»…

«Таких «переговорщиков» как ты, Сэм, не ждут в порядочных домах. Такие приходят к порогу далеко за полночь, с такими «договариваются» полушепотом, через цепочку», - она впервые поймала себя на мысли, что разглядывает его как-то уж неприлично долго. Точнее, какое там «разглядывает»! Пялится во все глаза, безо всякого стыда и стесненья.

- Я всего лишь хочу помочь тебе, Клэр. Твоя Способность, сила, что живет в тебе с самого рождения - она используется тобою крайне… нерационально, дитя мое! Вернее сказать, не используется вовсе, – худые, артистичные пальцы незваного гостя цепкими ястребиными когтями стиснули ее плечо. – Этот дар божий, божье благословение, которого ты стыдишься, которое ты так бездумно отвергаешь…

- А вам-то что с того? Какое вам дело до меня и моих способностей, вам, никогда не знавшему, как это – месяцами жить на положении изгоев, таиться, опасаясь каждого шороха, скитаться по стране, сбивая со следа охотников за Способностями? Это не дар божий, Самуэль, скорее, я назвала бы это божьей карой, – она взволнованно перевела дыхание. – И я… я очень хочу, чтобы вы ушли. Прямо сейчас. Пожалуйста…

Наивная храбрость всерьез не принимаемых протестов, отчаянный бунт одиночки на корабле, бессмысленный мятеж, которому не суждено окончиться удачей... По-птичьи склонив голову на бок, он изучающе смотрел на нее, ее непрошенный проповедник в обличье городского коммивояжера, и в тепло-карих глазах его мутными нефтяными озерами плескалась тягучая тоска.

- Ошибаешься, Клэр. Я – такой же изгой, как и ты, один из тех, кому много лет назад наше замечательное государство объявило… - его бархатисто-мягкий голос трагически дрогнул, сбиваясь с ритма, - негласную войну.

- Я знаю, что это такое – скитаться по стране, точно проклятый, скрываясь от ищеек Компании, - продолжил он, восстановив дыханье, - терять друзей и наживать врагов, быть преданным и предавать, убивать, чтобы не быть убитым. Нас много, Клэр, таких, как ты, с рождения наделенных необычными способностями, которых мы не утаиваем друг от друга, которыми мы можем по праву гордиться…

«Интересно, а может ли быть предметом для гордости способность заставлять девушек краснеть по поводу и без, коей ты… Сэм, судя по всему, владеешь на уровне мастера?» - она аккуратно высвободилась из его цепких объятий.

- Прошу вас, проходите, Самуэль. Это и вправду разговор не на пять минут,- короткая полуулыбка, гостеприимно-приглашающий жест – и действие плавно сместилось вглубь комнаты, к компьютерному столу, к лэптопу с символичной заставкой в виде неторопливо вращающегося земного шара. Хрустально-голубая сфера в черных космических глубинах, огненно-алые хвосты пролетающих комет, мерцающие фонарики звезд на заднем плане... Весь мир как на ладони, детским воздушным шариком на прочной привязи орбиты. Такой родной, и такой беззащитно-хрупкий под ненадежным куполом небес…

- Позвольте полюбопытствовать, а кто это такие – «мы»? – каким-то нарочито театральным жестом она возвела глаза к потолку. - Нет, я, конечно, в курсе, что отнюдь не уникальна, что проклятие Сверхспособности лежит не на мне одной, что сотни моих собратьев по несчастью раскиданы по всему свету, от Австралии до Канады, но о том, что такие люди способны объединиться – я, честно говоря, слышу впервые.

- Мы – это Семья, Клэр, - опершись ладонями о стол, он пристально вглядывался в ее лицо, матрешечно румяное сейчас от комнатной духоты и волненья, - такие же Способные, как я и ты, братья и сестры не по крови, но по вере нашей. Семья, где ты можешь обрести приют и защиту, Семья, в которой нет места предательству и лжи. Только любовь, Клэр...

… Задумчиво-томные взгляды из-под ресниц – липкая нить невидимой ловчей сети, паучий капкан для крыльев беспечных мотыльков. Его обжигающее щеку дыханье, интимно-вкрадчивый шепот, словно бы кто имел смелость подслушивать у них за спиною…

- Любовь, равной которой ты еще не знала… Любовь, которой у тебя будет в избытке…- нет, он определенно переигрывал, но боже мой, что это была за игра!

- Я был бы счастлив, если бы ты присоединилась к нам, Клэр. И прежде чем сказать «нет»…

- Я так и знал, что добром все это не кончится! - сухой, винтовочный треск распахнутой с ноги двери, багровое от гнева лицо отца, и… черное дуло его табельного пистолета, направленного прямо в затылок непрошенному гостю.

- А я был бы счастлив узнать, что, черт возьми, ты делаешь в комнате моей дочери!

…Испуг, изумление, страх, попытка успокоиться и взять себя в руки, наигранное радушье и с трудом сдерживаемый гнев… Целую гамму эмоций успела она прочитать на лице Самуэля Салливана прежде, чем прозвучала команда «Стоп, снято!», и вслед ей бодрое режиссерское – «Господа, перерыв на обед! Через час продолжим!»

***

Она уже практически жалела, что навязалась ему в компанию, нарушив тем самым незыблемое кредо «девушки, что любит себя и знает себе цену» - никогда не выказывать свой интерес к мужчине раньше, чем он заинтересуется тобой. И то, что чувства, сподвигшие ее на этот маленький подвиг, вряд ли можно было назвать простым интересом, никоим образом не оправдывало ее в собственных глазах...

- Роберт, а… ничего, что я к вам на ты? – и после утвердительного кивка, собравшись с духом, - … ты снова пойдешь обедать в эту ужасную актерскую столовую на первом этаже? Ну… и что, что ты уже неделю туда ходишь? Я знаю, что она ужасная! А между тем в здании напротив есть просто чудесный кафетерий! Вам… то есть тебе… понравится, вот увидишь!

Должно быть, она выглядела в тот момент весьма препотешно – как те, на ее взгляд, не совсем адекватные фанатки, что учиняют самые дикие выкрутасы в надежде обратить на себя внимание «звезды», и в упор не понимают ни тонких намеков, ни сказанного напрямую «отстань». Но если с фанатками, этими закомплексованными неудачницами, живущими в каком-то своем, нереально-придуманном мире, все было ясно и так, то для нее, известнейшей актрисы, самой не имевшей недостатка в поклонниках обоих полов, такое поведение было абсолютно непростительным.

И потому полчаса спустя, когда прошедший в суровом молчании совместный обед двух проголодавшихся актеров плавно приближался к своему логическому концу, мучительно медленно дохлебывая третью по счету порцию капучино, она впервые задумалась над тем, а стоило ли вообще начинать это безнадежное дело.

Что, в сущности, хорошего, могло дать ей общение с ним - мужчиной, что вне съемочной площадки смотрел на нее, как на пустое место? Каких искренних эмоций ждала она от него, мастера перевоплощений, какой глубины чувства мог подарить ей играющий на этих чувствах сложнейшие партитуры?

Нет, игра определенно не стоила свеч, и, дрожащими руками вытряхивая на поднос дробно звенящую мелочь – положенные чаевые для официантки – она уже точно знала, что никогда больше не унизится до чего-либо подобного...

- Спасибо, что составили мне компанию, Роберт! – рекламно-глянцевая, как на обложку модного журнала, улыбка-солнышко, ее фирменная улыбка, под ослепительными лучами которой растаяла бы и ледяная гора, в свое время погубившая небезызвестный «Титаник»... – Я это очень даже ценю. Обедать в одиночестве, знаете ли, так скучно и неловко, а вы… вы прямо-таки выручили меня сегодня! Что ж, мне пора. Приятно было пообщаться. Еще раз – спасибо, Роб. И… всего хорошего. До встречи на съемочной площадке!

Скользящая меж пальцев сумочная лямка послушно-мягкой змейкой через плечо, ворсистый трикотаж кофты, уютно кутающий не по-осеннему открытые плечи... Широкие темные очки – надежная защита от солнца, злого полуденного солнца, что вышибает слезу даже сквозь плотно задернутые жалюзи…

- А знаешь, что больше всего восхищает меня в тебе, Хайден? – догнало ее уже у самого порога. – Твоя решимость, твое, черт возьми, совершенно не женское упорство, вернее сказать, упрямство, и прямо-таки железная выдержка. Я вижу, слава, пришедшая в столь юном возрасте, ничуть не испортила тебя, она лишь закалила этот довольно не простой характер, как кузничное горнило огнем и холодом доводит до совершенства податливую сталь…

Отставив в сторону поднос, он медленно поднялся из-за стола.

- Да, если вдуматься, ты абсолютно права, Хайден. Обеды в одиночестве, впрочем, так же, как и возвращение порознь на съемочную площадку тех, кто покидал ее вместе – это и в самом деле признак дурного тона, который мне бы лишний раз проявлять не хотелось, – привычным ей нервически беспокойным жестом он коснулся виска, словно бы поправляя свою безупречно уложенную прическу. – И, кстати, идти обратно я предлагаю через близлежащий сквер. «Индейское лето» в Арлингтоне – это нечто, Хайден, и даже если наш с тобой обеденный перерыв… растянется чуть дольше положенного, я думаю, эта прогулка стоит небольшого опозданья. Ты только представь себе - шуршащий под ногами ковер из свежевыпавших листьев, еще по-августовски щедрое солнце, запутавшееся меж кронами деревьев и… едва ощутимое предчувствие надвигающейся зимы, которым сейчас прямо-таки пропитан воздух этого чудесного городка… Осень… Мое, признаться, самое любимое время года. А ты? Ты любишь осень, Хайден?

…Прощальная октябрьская тоска в негромких обертонах его хрипловато-простуженного голоса, осенняя, с грустинкой, усмешка, что притаилась в кофейно-карих глазах теплого, листопадного цвета... Осенняя, позднесентябрьская встреча. Осенний, недолговечный роман.

«Роб, я ее обожаю, - за черными стеклами очков потекшая тушь была практически незаметна, по-крайне мере, она на это надеялась. – Я без ума от нее, Роберт…»

Глубокий, успокаивающий вздох, до боли скрученная на запястье толстая цепочка браслета – хороший способ привести себя в чувство. «Три, два, один… Камера, мотор!»

- Ты знаешь, Роб, в каждом времени года есть своя прелесть, - подчеркнуто женственной, манкой походкой «от бедра», упругой походкой экранной соблазнительницы она возвращалась к покинутому столику, - и осень для меня отнюдь не исключенье. Сентябрь… м-м, эти чудесные прогулки под нескончаемым листопадом… Да, и что ты там намекал насчет небольшого опозданья?

***

Огненно-рыжий ковер под ногами – словно парадная «красная дорожка», слепящие солнечные блики – прицельными вспышками фотоаппаратов… «Вы замечательно выглядите сегодня, мисс Панеттьерри, ваш имиджмейкер постарался на славу! Впрочем, зачем он нужен, этот имиджмейкер, красавице, недавно перешагнувшей порог своего двадцатилетия, Мисс Юность и Очарование, Мисс Цветущая Весна?»

…Осень. Холодный ветер с Великих Озер, что гонит на юг птичьи караваны, чьи мельнично-неторопливые крылья кружат по бесконечным аллеям бумажно шуршащую листву, чье стылое дыханье сквозь тонкий трикотаж кофты пронизывает до самых костей...

- Если бы ты знал, как я устала от всего этого, Роберт! – она выдохнула это по-будничному просто, без всякого кокетства, без ожидания услышать, что такой молоденькой девочке еще рано рассуждать о жизненной усталости. – Все эти жуть как «необходимые» презентации-фотосессии, на коих ты вынуждена присутствовать даже больная, бесчисленные кинодубли, что выжимают из тебя последние силы, съемки по всем уголкам земного шара – в рекламе, в сериалах, концерты, благотворительные акции самого различного толка. За годом год, одно и то же, пятнадцатую осень подряд, без всякой возможности вырваться из этого заколдованного круга… Ты знаешь, я иногда думаю, что мама сделала большую ошибку, с раннего детства направив меня по актерским стопам, что я была бы куда больше счастлива жить жизнью самой обыкновенной девочки– сбегать с уроков, сплетничать с подружками в школе, ходить на свидания, не опасаясь быть застигнутой вездесущими папарацци…

…Чугунные плетенья парковой ограды на нежно-голубом небесном фоне, бордово-желто-красные листья, вспугнутыми канарейками слетающие с ветвей, короткие полуденные тени, грифельно-черными кляксами на сером гравии прогулочных дорожек... Неторопливо плывущие кадры цветной кинопленки. Кино для двоих, слезиво-сентиментальная мелодрама о том, что больше никогда не повторится.

О том, что хрупким утренним льдом на ноябрьских лужах застынет в памяти до первомартовской оттепели, до первых хрустальных колокольчиков апрельских цветов из-под снега… Их эхом отдающиеся шаги на вымощенных плиткой тротуарах, тусклое серебро широкой «карнавальной» печатки поверх обручального кольца ее спутника, его не по-сентябрьски теплые ладони…

- Я понимаю тебя, Хайден, – глубокий вздох, и, после короткой паузы, – в жизни каждого из нас однажды наступает такой момент - опасный, переломный момент, момент лже-просветления, постыдной душевной слабости, когда все кажется таким бессмысленным… К счастью, это не навсегда, со временем это пройдет, как проходит в нашей жизни все хорошее и плохое. Надо просто пережить это, Хайден, надо это перетерпеть. Но… насколько я понял, ты у меня не из терпеливых!

… Все произошло слишком быстро, раньше, чем она успела что-либо осознать. Слепящими прожекторными лучами ударило в глаза полуденное солнце, мир, мгновения назад приглушенный траурными стеклами очков, стал вдруг невыносимо, по-майскому, ярок.

«Роберт…я…мне…» - расколотыми льдинками звякнув о тротуар, ее многострадальные очки спланировали в близлежащую лужу.

…Шершавая кора придорожной ивы, до боли впечатывающаяся в затылок, шершавые, обветренные губы, горчащие крепчайшим привкусом сигар, его настойчиво-жадные губы экранного соблазнителя…

- Роберт, ты…

«Камера, крупный план, пожалуйста. Стоп, снято!»

Точно подчиняясь неслышной режиссерской команде, он торопливо оторвался от нее.

- Я знаю, ты бы хотела все сразу и сейчас, и без особых на то усилий, но так не бывает, Хайден. Ни в жизни, ни в кино. Актерский путь, моя дорогая, усеян не только розами, встречаются и преболезненные шипы, – задумчиво улыбаясь, он аккуратно промокнул платочком потекшую кляксами тушь на ее щеках, – и чем скорее ты это поймешь, тем легче тебе будет в дальнейшем. Вот и все, что я могу сказать тебе, моя дорогая. А за сочувствием и утешеньем – это уже не ко мне.

…Двухстворчатые парковые ворота, узорчатыми арками средневекового замка вдруг замаячившие в конце аллеи, орлиная стрела «Exit»**, на т-образном перекрестье тропинок.

«Конец эпизода. Продолжение следует…» – финальная заставка, сияющий солнечный диск, скрывшийся за пасмурно-дождевыми тучами…

- Гм… а разве я когда-нибудь просила у тебя сочувствия, Роберт? Такие, как я, ничуть не нуждаются в утешенье. Такие, как ты, его никогда не дают... – в голосе ее не было ни тени упрека. Винить человека за проявленную искренность – что может быть глупее, в самом-то деле... – И, по-моему, нам все-таки следует поторопиться. Обеденный перерыв давным-давно кончился, и старина Грег*** на съемочной площадке, должно быть, уже рвет и мечет. Не станем злить его еще больше, Роберт! – чуть стиснув в иззябшихся пальцах уютно-теплую ладонь своего добровольного провожатого, она шагнула вслед за ним из-под спасительных ветвей, под первые нечастые капли начинающегося дождя, под карнавально-пеструю карусель осыпающихся листьев, под рвущее душу меркьюревское:

The show must go on,
The show must go on,
I'll face it with a grin
I'm never giving in
On with the show, –

из черных парковых репродукторов…


* Один из актерских способов вызвать слезы в нужный момент
** Переводится и как "выход", и как "уход со сцены"
*** Режиссер сериала "Герои" Грег Биман