Священная корова экономики социализма

Михаил Самуилович Качан
Эта главка может показаться скучной, но она необходима мне, поскольку я стараюсь описывать события последовательно и обоснованно, хоть это и не всегда получается.

Мы в ОКП всегда всё делали в полном соответствии с существующими законами и реалиями своего времени. Эти законы и реалии позволяли нам, находясь в их рамках, улучшать условия жизни и быта, решать трудные вопросы приобщения детей к природе, культуре, искусству, техническому творчеству, поддерживать стремление молодежи Академгородка не только видеть в нем всех современных деятелей науки и культуры, но и выразить себя, постоянно совершенствоваться и духовно расти.

К таким реалиям относится и возможность создания в существующих рамках профсоюзного комитета и его дочерних клубов, станций, школ, культурных учреждений – кружков, секций и клубов – как за счет бюджета (членских профсоюзных взносов), доходов от деятельности (кино), так и за счет привлеченных средств (взносов участников), т.е. на самоокупаемости. Самоокупаемость (не всякая, а только оплата населением, получавшим заработную плату) позволяла получить дополнительный фонд заработной платы.

Как видите, я разделяю денежные средства и фонд заработной платы.

Начну издалека.

Изучив в Политехническом институте две политэкономии - капитализма и социализма и сдав экзамены на отлично, я, тем не менее, не заинтересовался экономикой ни той, ни другой системы. Жизнь, однако, распорядилась так, что мне пришлось столкнуться и с той, и с другой, а потом и узнать об их экономике больше, чем мне вообще хотелось.

Получая с самого начала работы в СО АН невысокую зарплату и удивляясь тому, что мы в своей семье едва сводим концы с концами, я на первых порах решил эту проблему, начав работать еще преподавателем-почасовиком в НГУ. Казалось бы, рубль в час - крохи, но 12 часов в неделю давали уже почти половину моей зарплаты в институте.

А в последние два года я стал получать еще и полставки председателя ОКП, что было больше ставки младшего научного сотрудника, которую я получал по основной работе. Так что, получалось так: 105+50+110=265 руб. По тем временам совсем неплохо.

Кроме того, как у молодого научного работника у меня были потрясающие перспективы: защитив кандидатскую диссертацию и став старшим научным сотрудником, я стал бы получать в институте в три раза больше – не 105-135, а примерно 350-400 руб., и это сразу выводило семью на более-менее нормальный уровень жизни.

А при защите докторской диссертации уровень жизни становился просто очень высоким: доктор наук, заведующий лабораторией получал 500 руб. в месяц минимум.

Кроме того, кандидаты наук и доктора работали в университете уже не почасовиками, а по совместительству, и за меньшее количество часов они получали полставки доцента или профессора -200-300 руб.

Не следует забывать, что остепененные научные работники получали и дополнительные льготы. В Академгородке существовал, например, докторский стол заказов. Доктора наук и их семьи прикреплялись к диспансерному отделу, где уровень медицинского обслуживания был весьма высок. Это о зарплате и прочих льготах научного персонала.

Я столкнулся и с таким феноменом, как различный уровень зарплаты одинаковой категории работников в разных отраслях индустрии. У рабочих «Сибакадемстроя» рабочий получал выше рабочего такого же разряда в СО АН, только потому, что «Сибакадемстрой» был в Министерстве среднего машиностроения.

Кроме того, несмотря на то, что и они, и мы жили и трудились в одном месте, – Западной Сибири, – они за работу в этой местности получали дополнительно к зарплате 15% – так называемый поясной сибирский коэффициент. К нашей зарплате этот коэффициент тогда не добавлялся.

Хотя я понимал, что минсредмаш получил дополнительные льготы от Правительства и ЦК КПСС сознательно, потому что атомную промышленность было необходимо укомплектовать лучшими кадрами, мне все же казалось такое отношение к нам несправедливым. Мне казалось, что СО АН может доказать, что наука в Сибири не менее важна для страны. Я еще расскажу, как я ходил в Москве по высоким инстанциям, пытаясь доказать, что мы тоже «мягкие и пушистые».

Но и это еще не всё. Став распорядителем кредитов в ОКП и, волей-неволей, изучив планирование доходов и расходов и бухгалтерский учет, я понял, что заработная плата в любом учреждении, на любом предприятии – совершенно особая категория. Деньги – это одно, а фонд заработной платы – другое. Можно учреждению или предприятию заработать или получить по бюджету много денег, но принять на работу еще одного сотрудника не удастся, если весь фонд заработной платы уже исчерпан.

Меня, как помню, это тогда весьма заинтересовало. Почитав соответствующую экономическую литературу, я понял, что государство озабочено тем, чтобы размер фонда заработной платы был таким же, как размер поступивших в продажу товаров народного потребления – продуктов питания и промышленных товаров, – которое население может купить в магазинах. Если выпуск этих товаров чуть вырос (в денежном выражении), можно, в принципе, и чуть поднять уровень зарплаты в стране. Но нельзя поднимать заработную плату, не нарастив промышленный выпуск товаров народного потребления.

Зарплата (wage fund) – вообще-то общепринятая в мире экономическая категория, но если во всех странах регулятором ее является свободный рынок, то у нас в стране она устанавливалась снизу доверху вплоть до каждого предприятия, каждого отдела и лаборатории. Помимо этого, утверждались штатные расписания, где указывалось, кто (штатные должности) сколько будет получать.

Например, в каком-либо Институте могло быть в штатном расписании записано для младших научных сотрудников, что со ставкой 105 руб., утверждено 25 ставок, со ставкой 120 руб. – 40 ставок, а со ставкой 135 руб. – 15 ставок. Но это для инженерно-технического персонала и служащих. Всё расписывалось очень тщательно. Штатные расписания утверждались вышестоящей организацией.

Для рабочих была утверждена своя система оплаты труда. Там существовала сетка тарифных ставок – почасовая или сдельная. Я вскоре увидел, что размер и почасовых, и сдельных тарифных ставок рабочих на производстве самым тесным образом связывался с производительностью их труда, но в научных учреждениях, продукция выпускалась не на продажу, а для внутренних нужд института, поэтому в наших мастерских рабочие работали не сдельно, а повременно.

Но там, где была "сдельщина", обнаруживались интересные, но и одновременно обескураживающие вещи. Рабочий, оказывается, не стремился работать с максимальной производительностью своего труда. Он процентов на 10-15 перевыполнял норму, но не более, а мог бы иногда перевыполнить вдвое. Но этого он не делал, потому что ему вскоре повысили бы нормативы, и он при прежней оплате вынужден был бы работать интенсивнее. А вот при перевыполнении на 10-15%, нормы ему повышали незначительно, и он мог по-прежнему, не напрягаясь, их выполнять и чуть перевыполнять.

Но все понимали, что если производительность труда практически не росла, то и на изготовление единицы продукции цены не могут снижаться (не снижалась себестоимость). И вот тут был один из ключевых моментов экономической политики советских правительств в разные периоды жизни страны.
При Сталине ежегодно снижались цены, а Хрущев не снижал их ни разу. Наоборот, он был вынужден поднять цены сразу на 20-30% на ключевые продукты в 1961 году, что вызвало недовольство населения в стране, а в Новочеркасске даже привело к восстанию. Ситуация для меня тоже была неожиданной и, в силу моей экономической малограмотностью в те годы, казалась малообоснованной: Да, в 1961-1962 гг. я не настолько был подкован и информирован, чтобы увидеть истинные причины повышения цен. Думаю, что и подавляющая часть населения страны ничего в этом не понимала.

Я обратился за разъяснениями к отцу, - он весь этот механизм не просто понимал, он прочувствовал его, работая после войны главным инженером и директором на небольших заводах Промкооперации в Ленинграде и области. И он популярно мне все объяснил.

Сталин мог снижать цены, потому что росла производительность труда. А тогда и снижалась себестоимость продукции.

Но как она росла. Какая-то часть этого роста, безусловно, обеспечивалась за счет модернизации оборудования, внедрения лучшей технологии. Но другая и, к сожалению, бОльшая часть роста производительности труда, обеспечивалась просто административными мерами: ежегодно спускалось задание по повышению производительности труда, и каждое предприятие, каждый цех и участок были обязаны отрапортовать о выполнении этого задания по производительности и снижению себестоимости продукции.

Выполнить же это задание можно было одним единственным образом – снизить расценки рабочему. Заставить его за то же время (за те же или чуть большие деньги) создать (например, выточить на станке) больше продукции. И на протяжении нескольких лет рабочему за одну и ту же работу платили все меньше и меньше.

Ну а в нашем сельскохозяйственном производстве платили настолько мало, что это сделать было уже невозможно. Я, будучи студентом (это уже во времена Хрущева), побывав не раз на уборке картофеля в Ленинградской области и на уборке пшеницы на целинных землях в 1957 году на своём опыте понял, какова стоимость физически чрезвычайно тяжелого «трудодня».

Мы работали по 12 часов каждый день, но наш трудодень практически ничего не стоил. Когда проработав в урожайный год на уборке пшеницы полтора месяца без выходных (в выходные была пересменка: 18 часов работы, потом 18 часов отдыха), я захотел, возвращаясь домой, взять свой заработок деньгами, мне насчитали, что я заработал 42 руб. 35 копеек.

В университете мне платили 1 руб. в час, а здесь, как оказалось, мой час стоил всего 6 копеек. До такого уровня директивно снизили заработную плату колхозникам, чтобы снизить себестоимость сельскохозяйственной продукции. Понятно, почему крестьяне побежали из села в город. А я был не из худших работников: меня постоянно хвалили за перевыполнение дневных норм и наградили Почетным знаком «За освоение целинных земель».

Сельское хозяйство было настолько отсталым, что и такое снижение стоимости трудодня не помогло. Себестоимость мяса, например, оказалась выше цен в магазинах, и государство вынуждено было ввести дотацию на его покупку у колхозов и совхозов. То есть, государство покупало себе в убыток. Чем больше покупало, чтобы обеспечить население мясом, тем больше денег утекало из бюджета.

Думаю, что и Сталин, будь он жив, не сумел бы больше снижать цены. Когда-то ведь всё возможное кончается, и наступает "момент истины"! Непродуманная экономическая политика в сельском хозяйстве сначала Сталина, а потом Хрущева довела страну до ручки.

Когда к власти после Сталина пришли правительства сначала Маленкова, а потом Хрущева, они начали лихорадочно искать выход из положения. Сначала несколько лет цены и зарплата практически стояли на месте, но уже в 1961 году Хрущев был вынужден объявить о повышении цен на мясо, масло и некоторые другие продукты питания. Но даже после повышения цен эти продукты остались дотационными. Это значит, чем больше производилось мяса в стране, тем больше государству надо было за него доплачивать. Повышение цен, не решало полностью проблему, но, во-первых, несколько уменьшало спрос населения, а, во-вторых, всё же немного компенсировало размер дотаций.

А вот инфляции в стране не было, но только потому, что были сбалансированы зарплата и стоимость произведенных товаров народного потребления, и обе составляющие этого баланса были под постоянным контролем финансовых органов. Если рос фонд заработной платы, следовало увеличить производство товаров народного потребления, чтобы, получив деньги, народ не смел с прилавков подчистую все, что туда поступало. И все же многие продукты питания и промышленные товары были дефицитны. Причем дефицит стал хроническим.

Я мог бы изложить эти вопросы и более строго, указав на другие факторы, которые использовались экономистами. Ими был выработан ряд критериев, которые повсеместно использовались. Например, фонд заработной платы предприятиям увеличивался, поскольку он не мог не возрастать. Но делалось это централизованно в соотношении 1 к 10: при росте производительности труда на 10%, фонд заработной платы увеличивался на 1%. Вот какая была социалистическая экономика!

Если суммировать всё вышесказанное относительно фонда заработной платы, не обойтись без общих слов, выражающих его ключевое значение в так называемой социалистической экономике. Вот цитата из одного учебника того времени:

«Размер фонда заработной платы тесно связан со всеми показателями народно-хозяйственного плана и, прежде всего, с планами производства товаров народного потребления, платных услуг и товарооборота, кассовым планом Госбанка СССР, планом денежного обращения, балансом денежных доходов и расходов населения.

Фонд заработной платы существенно влияет на показатели себестоимости продукции, рентабельность, финансовое состояние предприятий и отраслей. Поэтому очень важен контроль за его расходованием, который осуществляется органами управления соответствующих отраслей, финансовыми органами, а также Госбанком СССР. Научно обоснованное определение размера фонда заработной платы, его экономное расходование – важное условие роста общественного производства и повышения благосостояния трудящихся». Я подчеркнул ключевое слово "контроль".

Теперь понятно, что создание профсоюзными организациями кружков, школ и секций на самоокупаемости не приводило к росту фонда заработной платы, потому что заработная плата преподавателей этих кружков, секций и школ оплачивалась родителями деньгами, полученными тоже в качестве зарплаты, ведь других легальных источников дохода у населения не было. Это и привело к появлению в законодательстве о профсоюзах появления разрешения на создание кружков, школ и секций на самоокупаемости. И профсоюзы в своих структурах тоже следили за соблюдением этого правила. И у нас в ОКП и в мыслях не было его нарушить, а только использовать.

Вскоре, глядя на профсоюзы, комсомол решил тоже получить разрешение такого же типа. Комсомол, по примеру КПСС, имевшего постоянный источник дохода (например, от издательской деятельности, поскольку газета «Правда» и другие партийные издания выходили из печати миллионными тиражами), очень хотел иметь много денег и уже начал их зарабатывать, где только можно. Видимо, и ему нехватало фонда заработной платы. ЦК ВЛКСМ вышел с подобным предложением в ЦК КПСС и Правительство, и они дали такое же разрешение и комсомолу. Но было это несколько позже, в 1966 году.

Именно этим разрешением и воспользовался ставший печально знаменитым академгородковский «Факел» с помощью Советского райкома комсомола, и разбогател в одночасье Советский райком.

"Факел" с райкомом воспользовались, но нарушили главное условие, содержавшееся в этом разрешении, пустив на мясо вышеупомянутую «священную корову». Но об этом чуть позже.

Продолжение следует: