Как нас Венеция целовала. Урок литературы

Омичка Мистика
Как нас Венеция целовала. Вечность  И.Царева-25

Когда определился круг поэтов  серебряного века, которые бесспорно оказались близки по духу  Игорю Цареву, то мне захотелось найти в их стихотворениях нечто общее, например, какую-то одну тему, и сквозь ее призму посмотреть на то, как она будет отражаться в контексте творчества каждого автора.
Зная, что  все они, по меньшей мере, разделены Москвой и Питером, и только  Игорь говорит, что ему дороги оба эти города, а  проведший пять студенческих лет в северной столице, уже не может от нее  отмахнуться так просто, она навсегда остается в душе, словно укус вампира. И все – таки  все поэты этого круга либо принадлежат Москве, либо Петербургу. А мне хотелось, чтобы была  единая точка пересечения, и вдруг я поняла, что этой точкой может оказаться Венеция.
Предположение заставило отыскать стихотворения  об этом чудном граде и у А.Блока, и у Н.Гумилева, и у А.Ахматовой, и у Б.Пастернака, и у И.Бунина. А уж о Бродском и говорить нечего – это его город, туда он возвращался постоянно, там читал свои лучшие творения, сняты целые фильмы «Прогулки с Бродским» именно по Венеции. И потому  очень интересно сравнить, какой Венеция  предстанет в стихотворениях  Мастеров.
Что такое Венеция для всего нашего мира?  Это  один из самых прекрасных городов с многовековой историей, град, покоящийся на воде, а потому  странно притягательный для туристов всего мира, и  творческих людей в первую очередь, один из древнейших центров Европы. Сколько легенд связанно с этим градом, да и эпоха Возрождения   начиналась там, там  рождались и там  умирали величайшие таланты всех времен.  Недаром же Иосиф Бродский, получив свободу и возможность передвигаться по миру, постоянно туда возвращался, так и не появившись больше при жизни в своем Петербурге. Для него, да и не для него одного, Венеция стала всем миром и тихой пристанью.
Так какова же она Венеция у поэтов серебряного века? Нет сомнения в том, что они все там побывали. Конечно, начать стоит с символизма и с первого поэта серебряного века А. Блока
Александр Блок - Венеция

Холодный ветер от лагуны.
Гондол безмолвные гроба.
Я в эту ночь - больной и юный -
Простерт у львиного столба.

На башне, с песнию чугунной,
Гиганты бьют полночный час.
Марк утопил в лагуне лунной
Узорный свой иконостас.

В тени дворцовой галереи,
Чуть озаренная луной,
Таясь, проходит Саломея
С моей кровавой головой.

Всё спит - дворцы, каналы, люди,
Лишь призрака скользящий шаг,
Лишь голова на черном блюде
Глядит с тоской в окрестный мрак.

Довольно  жутковатая картина вырисовывается, может быть потому, что поэт нас сразу предупреждает, что он «больной и юный», а потому мы не можем надеяться на то, что  мрак в душе его и в вечном граде рассеется. Нельзя забывать и  о том, что Блок – поэт ночи, а потому здесь сходятся мрак внутренний и внешний.  Характерная деталь  - полночь – время знаковое  для многих  поэтов, что на башне бьют часы ( если мы их даже не видим, то слышим прекрасно) – это еще один знак,  там обязательно появляется и апостол Марк,  автор одного из Евангелий, и каменные львы, которые так роднят Питер с Венецией … А потому  град этот  близок поэту, хотя так же тревожен и бесприютен. Вольно или невольно нам хочется отыскать  людей в каждом тексте, вот и тут должен возникнуть образ прекрасной дамы … Но видит герой Блока не реальную девушку, а их конечно, там было немало, а Саломею, себя позиционируя, как Иоанна Крестителя – странные и больные фантазии, но  вечность соединяется в один миг с реальностью. И в этом мире, как и в родном его Питере, чаще  он наталкивается  на призраков, а не на людей – он остается в своей стихии мистики, привидений, двойников
Всё спит - дворцы, каналы, люди,
Лишь призрака скользящий шаг,
Лишь голова на черном блюде
Глядит с тоской в окрестный мрак.

 Финал стихотворения    оптимизма никому из нас не прибавит, такая вот Венеция у А.Блока – символизм торжествует, где бы поэт не оказался, если там и есть романтика, то она довольно зловещая.
Чтобы хоть как-то прогнать эти ужасы, развеять страх, надо обратиться к Н. Гумилеву, тому, кто стремился к прозрачной легкости, романтизму,  возможно у него,  объехавшего полмира, и Венеция  будет по-другому восприниматься
Николай Гумилев - Венеция

Поздно. Гиганты на башне
Гулко ударили три.
Сердце ночами бесстрашней,
Путник, молчи и смотри.

Город, как голос наяды,
В призрачно-светлом былом,
Кружев узорней аркады,
Воды застыли стеклом.

Верно, скрывают колдуний
Завесы черных гондол
Там, где огни на лагуне
— Тысячи огненных пчел.

Лев на колонне, и ярко
Львиные очи горят,
Держит Евангелье Марка,
Как серафимы крылат.

А на высотах собора,
Где от мозаики блеск,
Чу, голубиного хора
Вздох, воркованье и плеск.

Может быть, это лишь шутка,
Скал и воды колдовство,
Марево? Путнику жутко,
Вдруг... никого, ничего?

Крикнул. Его не слыхали,
Он, оборвавшись, упал
В зыбкие, бледные дали
Венецианских зеркал.
Здесь все те же часы на башне – с них, вероятно, всегда все начинается в сказочном граде, но зеркальная вода, гондолы, - вечная тема Венеции. Конечно, поэт, который был бесстрашен всегда, не мог нагнать на нас ужаса, произвести  такого тягостного впечатления, потому  его ночной град   и прекрасен и романтичен – что самое характерное, на смену  Библейским, приходят античные мифы ( с которых и начиналась эпоха  Возрождения), стоит только показать нам наяд вместо Саломеи, и настроение меняется мгновенно. Очарование дивного града, как старинная песня прекрасного духа воды…
Город, как голос наяды,
В призрачно-светлом былом,
Кружев узорней аркады,
Воды застыли стеклом.
Очаровательные колдуньи,  где-то скрываются, и сравниваются с  огненными пчелами, усиливая сказочные эффекты восприятия этого мира. Мы  получаем описание крылатого льва, возникшего в ночи  перед нами с тем самым Евангелием, и вспоминаем о том, что Лев - главный символ евангелиста  Марка. А потому  изваяния   не так похожи на Питерских львов, это те древние, мифические  чудовища, обитавшие в граде с самого его основания…
Если что-то  и роднит этот текст с предыдущим, только пустота, которая не кажется больше такой безнадежной и тяжелой. Но человек исчезает, его больше не отыскать в этом ночном мире
Крикнул. Его не слыхали,
Он, оборвавшись, упал
В зыбкие, бледные дали
Венецианских зеркал.
Но пока очень хочется одного – из ночного города перебраться в дневной, к свету, чтобы разглядеть его, а не только услышать, потому что наверняка он будет совсем другим, и тут нам на помощь приходит А.А.Ахматова
Анна Ахматова - Венеция

Золотая голубятня у воды,
Ласковой и млеюще-зеленой;
Заметает ветерок соленый
Черных лодок узкие следы.

Сколько нежных, странных лиц в толпе.
В каждой лавке яркие игрушки:
С книгой лев на вышитой подушке,
С книгой лев на мраморном столбе.

Как на древнем, выцветшем холсте,
Стынет небо тускло-голубое…
Но не тесно в этой тесноте
И не душно в сырости и зное.
И на самом деле все не так страшно, вода уже не черная и жуткая, а ласковая и млеюще –зеленая, и узкие лодки двигаются по каналам,  можно разглядеть тех, кто решил  прокатиться, а как еще можно передвигаться по этому граду? Здесь нет той самой пустоты, которая не давала покоя, наоборот: «Сколько нежных, странных лиц в толпе», здесь и яркие игрушки, сразу чувствуется, что юная Ахматова влюблена в город и счастлива, не потому ли ей хочется показать его таким солнечным и разноцветным. С каким оптимизмом звучат последние строки:
Но не тесно в этой тесноте
И не душно в сырости и зное.
Вот на этой ноте и хочется  вернуться к стихотворению Игоря Царева о Венеции. Оно бытует  в сети, в нескольких вариантах, в одном из них оно называется «Венецианский карнавал», во втором случае  «Карнавал  НА ПЬЯЦЦО ДЕЛЬ МАРКО».
Уже в самой отсылке к карнавалу, есть некий позитив и заряд  оптимизма, вряд ли кто-то может  чувствовать себя  больным или просто грустным, когда начинается карнавал.  Там играет музыка,  мелькают маски, происходит настоящее пиршество духа, и сразу же слышится голос флейты. Трудно подобрать другой музыкальный инструмент, который отразил бы  суть карнавала, именно мелодия флейты – знак и для самого поэта важный.
Игорь Царев
Венецианский карнавал

Играет флейта, как свет в брильянте.
На белом стуле в кафе на пьяцца
Я восседаю с бокалом кьянти
И восхищаюсь игрой паяца.

От тихих звуков мороз по коже -
Помилуй, Боже! Ну, как же можно?!
И я вельможен в камзоле дожа,
И ты восторженна и вельможна...

И пусть оратор я невеликий,
Весьма далекий от абсолюта,
Стихи под сводами базилики
Звучат торжественнее салюта.

И не беда, что вода в канале
Пропахла тиной и жизнь накладна.
Пусть гондольеры - как есть канальи,
Зато влюбленным поют бесплатно!

И мы едва ли уже забудем,
Как нас Венеция целовала,
Отогревала сердца от буден,
И карнавалом короновала

http://www.clubochek.ru/vers.php?id=23574

Перед нами, в отличие от классических стихотворений, отдаленных, отстраненных от авторов,  здесь текст очень личный.  Это фотография героя крупным планом, и очень эффектная фотография
На белом стуле в кафе на пьяцца
Я восседаю с бокалом кьянти
И восхищаюсь игрой паяца.

Пока  на переднем плане две фигуры – паяц, играющих на флейте,  и поэт, но судя по настроению героя, конечно, с ним рядом должна быть не просто прекрасная, но и любимая  женщина, та, которая ему ближе и роднее любой наяды. И догадки оправдываются:
От тихих звуков мороз по коже -
Помилуй, Боже! Ну, как же можно?!
И я вельможен в камзоле дожа,
И ты восторженна и вельможна...

Этой влюбленной паре близко и понятно, и приводит в восторг все – и  великолепные наряды, и музыка флейты, и сам город, в который на карнавал их занесла судьба. Хотя закрадывается  подозрение, что они должны быть счастливым и в любом другом граде, и в любом наряде, но тут вот еще и Венеция, и карнавал.
А дальше сцена очень напоминает кадры из фильма о Бродском в Венеции, хотя думаю, что это просто совпадение, но картина, где поэт читает свои стихи,  впечатляет не меньше, чем первое  впечатление от фильма
И пусть оратор я невеликий,
Весьма далекий от абсолюта,
Стихи под сводами базилики
Звучат торжественнее салюта.

Забываются мрачноватые строки Блока и  романтично-тревожные Гумилева об этом граде, потому что мы на пиру влюбленных, а для них все прекрасно на этот раз…
И не беда, что вода в канале
Пропахла тиной и жизнь накладна.
Пусть гондольеры - как есть канальи,
Зато влюбленным поют бесплатно!

Путешественники часто говорят о том, что  все вовсе не так прекрасно в Венеции, как кажется писателям и художникам,  но Игорь подтверждает главное – восприятие мира зависит от того, как мы настроены, что чувствуем, и кто вместе с нами там  находится, если это любимый человек, то никакие случайные черты не страшны. Финал стихотворения – гимн городу, приютившему влюбленных:
И мы едва ли уже забудем,
Как нас Венеция целовала,
Отогревала сердца от буден,
И карнавалом короновала

У этого стихотворения есть и иной вариант, там  указанно название площади, где проходит карнавал, уже без отсыла  к самому граду, текст написан  несколько в иной тональности, а потому на него интересно посмотреть отдельно. Но  что же переменилось вдруг в отношении в миру и граду?

КАРНАВАЛ НА ПЬЯЦЦО ДЕЛЬ МАРКО
Игорь Царев
________________________________________
 -Перо и шляпа с высокой тульей -
С бокалом кьянти в кафе на пьяццо
Я восседаю на белом стуле
И восхищаюсь игрой паяца.

От звуков лютни мороз по коже.
Помилуй, Боже! Ну, как же можно!
И я вельможен в камзоле дожа.
И ты восторженна и вельможна.

И пусть оратор я невеликий,
Весьма далекий от абсолюта,
Стихи под сводами базилики
Звучат торжественнее салюта.

Пусть пахнет тиной вода в канале.
Волна смывает досаду: "Ладно,
Все гондольеры, как есть - канальи,
Зато влюбленным поют бесплатно!.."

И мы едва ли уже забудем,
Как нас Венеция целовала,
Отогревала сердца от буден,
И карнавалом короновала.
http://termitnik.dp.ua/poem/92090/

Здесь все начинается с описания костюма героя, вместо флейты звучит  лютня  - совсем иной музыкальный инструмент, и звук у него  иной, а значит и настроение будет другим. Почему потом появилась флейта, да еще в самом  начале повествования – думаю, это не случайность, Мастеру хотелось изменить настрой всего текста, внести больше интимности и нежности в повествование о личном счастье в вечном граде.
Пусть пахнет тиной вода в канале.
Волна смывает досаду: "Ладно,
Все гондольеры, как есть - канальи,
Зато влюбленным поют бесплатно!.."

Вот и в предпоследней строфе иная тональность -  там волна смывает досаду на то, что город не слишком уютен, и все хитрости лодочников искупаются тем, что они для влюбленных поют бесплатно.. Сразу видно, насколько пытается автор смягчить атмосферу, изменить представление о мире, в котором он был счастлив.
Но у этого стихотворения есть еще одна тайна. Вот комментарий самого автора:
А вообще-то этот стих - огрызок от песни, которую я пробовал написать. За бортом пока остались следующие катрены

(добавления к песенному варианту)

Я понимаю - мне снится это.
И перед тем, как совсем проснуться,
Как в воду брошу я в сон монету,
Чтобы однажды в него вернуться.

В дурацкой шляпе с куском вуали,
Или паяцем в камзоле красном
Но оказаться на карнавале,
Где ты восторженна и прекрасна
http://www.poezia.ru/article.php?sid=35384
Оказывается, все это только сон влюбленного поэта, сон восхитительно прекрасный,  и там Венеция – город, куда и переносятся влюбленные…

Если вернуться к музыке,- спутнице наших влюбленных, то сразу же вспоминается стихотворение «Ночная мелодия». Оно уже не столько о Венеции, сколько о  невероятной силе любви, такой же, как у  Данте и Петрарки, но любви взаимной и разделенной, что позволило так позитивно взглянуть и на Венецию тоже.  И еще одна важная деталь – в Венеции мы видели влюбленных при дневном свете, здесь же они во мраке ночи. И в данном случае, место, где они нахохлятся,  не имеет такого уж большого значения – главное, что они вместе.
Ночная мелодия

Футляр тисненой кожицы работы Бенвенуто -
В нем ловких стрелок ножницы бегут, стригут минуты.
В мешок дырявой памяти, как строки завещания,
Летят они, а маятник им машет на прощание.
А мы с тобою, будучи не очень-то уверены,
Что до разлуки будущей нам сотни лет отмерены,
Закрыли двери на засов, измяли кринолины...
Ах, не было таких часов во времена Челлини!
Я, опьяненный жаром плеч атласного свечения,
Задул пожары желтых свеч и времени течение...
Диван пружинами гудит, кружит, как плот нагруженный…
Я охраняю на груди покой моей жемчужины…
Какая музыка в ночи, какое наваждение -
Во мне мелодия звучит Эпохи Возрождения!
http://www.stihi.ru/2012/12/13/6641
Вероятно, так мог бы писать  своей Лауре Петрарка, если бы судьба сложилась для него несколько иначе, и они бы оказались вместе
И самое главное, что когда люди так любят друг друга и счастливы вместе, то для них звучит уже не флейта и не лютня, все-таки отдельный музыкальный инструмент не отражает всего накала страсти и влюбленности. И если не для всего мира, то для Поэта и его возлюбленной наступает Эпоха Возрождения, а в ней, конечно, и отголоски того карнавала.
Какая музыка в ночи, какое наваждение -
Во мне мелодия звучит Эпохи Возрождения!
Интересно сравнить строки о Венеции Игоря Царева со стихотворением самого бездомного и самого одинокого из всех поэтов серебряного века И.Бунина
Иван Бунин - Венеция

Колоколов средневековый
Певучий зов, печаль времен,
И счастье жизни вечно новой,
И о былом счастливый сон.

И чья-то кротость, всепрощенье
И утешенье: все пройдет!
И золотые отраженья
Дворцов в лазурном глянце вод.

И дымка млечного опала,
И солнце, смешанное с ним,
И встречный взор, и опахало,
И ожерелье из коралла
Под катафалком водяным.

По-моему – это самое контрастное стихотворение – здесь все начинается со звона колоколов ( вместо флейты или лютни), что уже  навевает тревоги. А если в  певучем звоне слышится «печаль времен», то тут уж надо настраиваться на  минорный  лад. Пусть   даже и было в его жизни счастье,  но теперь оно в былом( как и всегда у Бунина), и может пригрезиться только во сне.  Вместо Блоковской  Саломеи, тут мелькает какая-то незримая кроткая дева, не оставляющая в душе никаких чувств, это скорее бесплотная тень из прошлого, а вместо самой жизни, только  ее отражение в воде. Этот бесстрастный и перевернутый мир не вызывает эмоций, красота и тайна Венеции в данном случае становится обыденной и бесстрастной
И чья-то кротость, всепрощенье
И утешенье: все пройдет!
И золотые отраженья
Дворцов в лазурном глянце вод.
Но должна же появиться хоть какая-то живая фигура на этом печальном горизонте, вспомните, как это было у Игоря
От тихих звуков мороз по коже -
Помилуй, Боже! Ну, как же можно?!
И я вельможен в камзоле дожа,
И ты восторженна и вельможна...

Но у И.Бунина все совсем  по –другому, хотя угадывается все тот же карнавал, только смутно и неясно.
И встречный взор, и опахало,
И ожерелье из коралла
Под катафалком водяным.

Это скорее не веселый карнавал, а Лермонтовский маскарад, где те же переодетые тени, в которых нет ни тепла, ни любви, ни радости жизни, и стоит только зазеваться, сразу происходит нечто, грозящее бедой.
Но от Бунинской жутковатой действительности самое время перейти к «Венеции»  Б.Пастернака, мы ведь помним, как много Пастернака в творчестве И.Царева, как же он увидел вечный город?
Венеция" Б.Пастернак

Я был разбужен спозаранку
Щелчком оконного стекла.
Размокшей каменной баранкой
В воде Венеция плыла.
Все было тихо, и, однако,
Во сне я слышал крик, и он
Подобьем смолкнувшего знака
Еще тревожил небосклон.
Он вис трезубцем Скорпиона
Над гладью стихших мандолин
И женщиною оскорбленной,
Быть может, издан был вдали.
Теперь он стих и черной вилкой
Торчал по черенок во мгле.
Большой канал с косой ухмылкой
Оглядывался, как беглец.
Туда, голодные, противясь,
Шли волны, шлендая с тоски,
И гондолы* рубили привязь,
Точа о пристань тесаки.
Вдали за лодочной стоянкой
В остатках сна рождалась явь.
Венеция венецианкой
Бросалась с набережных вплавь.
1928


Вот Венеция  уже проплывает перед поэтом на рассвете  « размокшей каменной баранкой». Но прежде всего – это звуки и  голоса, и знаки, которые слышатся отовсюду поэту. Но что это за странные звуки, вместо музыки, звучавшей в душах влюбленных, и в реальности, их окружавшей у нашего Мастера:
Он вис трезубцем Скорпиона
Над гладью стихших мандолин
И женщиною оскорбленной,
Быть может, издан был вдали.
Это было во сне , но после пробуждения все звуки стихли, и остался только  перед взором поэта, пробудившегося в чужом мире:
Большой канал с косой ухмылкой
Оглядывался, как беглец.
Это сонное марево заставляет раздвигать границы яви и сна,  и там, и здесь город довольно неуютный, порой враждебный и герою, и всему остальному миру. И почему-то вольно или невольно вспоминается  описание Невы у Достоевского:
Вдали за лодочной стоянкой
В остатках сна рождалась явь.
Венеция венецианкой
Бросалась с набережных вплавь.

Так все меняется на глазах, но это еще одна сонная и странная Венеция, в которой  мало кто из поэтов, как  оказывается, мог быть счастлив…
У каждого, кто там был и будет – своя Венеция, свой миф, свое предание. Стихотворение Пастернака мне показалось каким-то незавершенным, оно обрывается, как сон в момент пробуждения. А хотелось вернуться и досмотреть этот сон, хотя прекрасно понимаю, что это не реально.  И тогда из памяти выплыл внезапно  «Медный, медленный вальс», там не только сон переплетается с явью, но и  жизнь со смертью. Писался он Игорем Царевым по-другому поводу, но для меня он почему-то тесно связан и с Венецией, и со стихотворениями русских поэтов прозвучавших выше, как своеобразный эпилог к этим размышлениям.
В жизни и в поэзии все связанно, порой связывается самым странным образом – световые нити протягиваются из этого мира в тот, от одного текста к другому – не это ли главное чудо Поэзии?

Медный голос дождями надраенных труб,
Медных листьев костер на осеннем ветру.
И в полете над миром почти невесом,
Кружит медленный танец судьбы колесо.

На рулетке судьбы выпадает «зеро» -
Открывается дверь в бесконечность миров,
Где усталый оркестр без осенних прикрас
Завершает с листа медный, медленный вальс.

Медный, медленный вальс остывающих дней –
Умирающий звук все бедней и бледней,
Тени горьких предчувствий и огненных рун
Пробегают по нервам трепещущих струн.

Между Жизнью и Смертью стремительный торг.
И уже не понять леденящий восторг,
Дрожь сухих и давно не целованных губ,
Предвкушающих вальс на другом берегу.

Смертный вальс вперемешку со снежной крупой –
Белый танец судьбы над небесной тропой…
На последнем балу не дыша, не любя,
Ты не смог отказать пригласившей тебя.

http://www.stihi.ru/2002/11/26-509