Кругом была темнота и какое-то не поддающееся органам чувств ненастье. То ли было холодно, то ли сыро, а может быть все сразу. Едва различимые светлые линии и пятна каких-то неопределенных очертаний заволакивало темное, непохожее ни на тучу, ни на дым нечто, действующее самостоятельно. Вокруг, в воздухе (если он там был) носилось что-то ускользающе-скользкое, то ли ветер вдруг стал отталкивающе-живым, то ли призраки стали безобразно-осязаемыми и обступили со всех сторон. Ваня попытался сесть, или хотя бы пошевелиться, но безрезультатно. И тут, внезапно, он с ужасом осознал, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой, и ни какие усилия не смогут изменить положения уже не подчиняющегося ему тела. От этой мысли колючие мурашки ледяной волной пробежали по его спине и, вдруг, как ему показалось, лишь от одного неуловимого движения мысли, опора на которой он лежал, стала неустойчивой, вязкой, колеблющейся и скользкой, и вдруг пропала совсем. С ужасом он понял, что сорвался и летит вниз в черноту. Чувство падения было настолько небывалым и захватывающим, что все внутри его организма вывернулось и напряглось до какого-то немого, ликующего, пульсирующего крика. Вестибулярный аппарат, никогда раньше еще не испытывавший этого опыта, клокотал так, что, казалось, его сейчас разорвет в клочья. Но возбуждение и восторг от свободного падения продолжались недолго. Ум лихорадочно работал, пытаясь понять, что происходит, понять смысл этой бездны и ее связь с людьми. Но понять ничего было нельзя. Вытянутые в стороны руки не чувствовали воздуха, не было видно ни единого намека на какой-нибудь свет или звук. Кругом была чернота, и эта чернота была неестественно потусторонне-идеальной, нереальной, мистической. И тут родился страх. Этот страх захватил почти все сознание целиком, разлился по всему телу, и, забравшись в самые потаенные уголки, парализовал его. Ваня чувствовал, что если эта жуть падения продлится еще хоть несколько мгновений – решится все. Как и что решится – все исчезнет, и жизнь перетечет в нежизнь, или вдруг появится какой-то другой смысл в этой черной бездне, откроется какое-то неведомое никому иное бытие, может быть прекрасное и непохожее на это, и реальность перевернется с ног на голову и превратится в ирреальность – он не знал. Хотя в глубине своего существа он всегда чувствовал слабые обрывки переживаемых им сейчас предчувствий и образов. Сердце билось как автомат, казалось, со скоростью двадцати ударов в секунду. Он все дальше летел в бездну, но ничего не происходило. И вдруг из подсознания всплыла, или даже не всплыла, а выпрыгнула мысль, что это падение – падение в Никуда, может быть в Ад, и что все эти скользкие призраки - лишь проводники до места назначения. Не остановись сейчас – не выбраться оттуда уже никогда. Чувствовалось, что грань, за которой не будет дороги назад, - близко, и близость этой грани породила жуткую, похожую на предсмертную, агонию, панику. Ваня вдруг забился всем телом в диких конвульсиях, из последних сил тщетно пытаясь остановить падение. Но ничего не произошло. И когда отчаяние холодной волной полностью накрыло его, он почувствовал, как кто-то осторожно дотронулся до его плеча. Это было всего лишь еле заметное прикосновение, но почему-то он был уверен, что это был именно кто-то, а не что-то. Прикосновение было настолько реальным, будто здесь, в этой черноте этот кто-то, кого он пока не мог увидеть, протянул руку для поддержки и помощи. И с этого момента падение, мало по-малу, незаметно для него самого сменилось равновесием или, скорее, постепенным подъемом, похожим на всплытие. Мрак стал различим, снова стали угадываться какие-то ускользающие образы-тени, которые, плавая вокруг, неприятно касались кожи лица и рук, скользили и уплывали вниз. Чувствовалось, что бездна тает, и в окружении начинают угадываться пространственные черты. Мутные движущиеся пятна успокоились, неясные образы превратились в очертания предметов и, внезапно, Ваня понял, что лежит в больничной кровати, за окном еще глубокая ночь, и единственный источник света – это тонкая светлая струйка, пробивающаяся из коридора сквозь не доконца закрытую дверь палаты.
Облегчение, как спасительная земля для затерявшегося в море скитальца, вернуло его к жизни и успокоило. Несколько минут он лежал совсем без мыслей от пережитого, обессиленный и неподвижный, затем закрыл глаза и уснул крепким спокойным сном без сновидений.
- Ну, я вижу, кризис миновал? – услышал он рядом чьи-то слова и открыл глаза. В палате было уже светло.
- Который час? – спросил Ваня шепотом.
- Уже одиннадцать. Спите Вы крепко, позавидуешь, – сказала докторша (это была молодая женщина, лет тридцати пяти) и улыбнулась. – Как Вы себя чувствуете?
Ваня чувствовал себя значительно лучше. Температура спала, перестало мутить, лишь жутко болело горло. Когда докторша ушла, воспоминания о пережитой ночи нахлынули на него. Он все отчетливо помнил. Помнил, как падал в бездонную черноту, как не мог остановиться, помнил жуткое чувство отчаянья и это спасительное прикосновение… У него было такое ощущение, что это был вовсе не сон, хотя он и отдавал себе отчет, что этого не могло быть в реальности. «Может быть, это кто-нибудь из персонала просто поправил на мне одеяло?» - мелькнуло у него в уме, но он сразу же отбросил эту мысль. Ему с удивительной ясностью было понятно, что это действительно было с ним. Он знал о случаях, когда люди путают сны с действительностью, но здесь было что-то другое. «Может быть, высшие силы действительно существуют, и они таким вот образом дают о себе знать?» - думал он, вспоминая необычное прикосновение. «А, может быть, еще что-то есть, еще какие-то неведомые пространства, в которые нам удается заглянуть лишь в редкие мгновения, когда мы…»
- Вам передача, - услышал Ваня голос у двери. Санитарка передавала ему небольшой сверток. – Ответ какой-нибудь будет? – спросила она, протягивая карандаш, и видя его недоуменный взгляд, пояснила, - там Вам записка.
В пакете, сверху, действительно лежал свернутый листок. На нем женским почерком было написано: «Я хочу тебя проконсультировать. Пожалуйста, поправляйся...»
Вдруг с его лицом что-то произошло, оно прояснилось, глаза заблестели. Он быстро выхватил карандаш у санитарки и написал на обороте: «Хорошо. Я буду стараться».
- Э, какой ты резвый. Невеста, что-ли? – осведомилась та, но не получив ответа, пожав плечами, вышла.