Булат-поэт мог стать романистом

Габдель Махмут
28-29 мая с.г. в Тюмени прошла очередная, 16-ая научно-практическая конференция "Сулеймановские чтения" по проблемам культуры, языка и истории сибирских татар. Нынче она была приурочена к 75-летию первого сибирско-татарского поэта Булата Сулейманова (о том, кто он, и за что бился в свое время, можно почитать здесь же в моей статье "Правда Сулейманова").
 
Я был в числе официально приглашенных гостей-участников. Тему выступления мне определили заранее, поэтому пришлось срочно засесть со своим прозаическим (не научным) пером, и записать, о чем я должен был доложить уважаемой аудитории... Теперь эту вещь выкладываю на суд ваш, коллеги.
 
ОН МОГ СТАТЬ РОМАНИСТОМ

В самом коротком, и самом поэтичном по манере письма и настроению, рассказе «Булэк» (Подарок) у Булата Сулейманова герой-подросток с утра не находит себе места, озабоченный, какой же сделать подарок сестренке трех лет, несмышленышу, в день ее рождения. По совершенно другому поводу оказавшись на природе, его неожиданно осеняет - он преподнесет ей букет из полевых цветов со стебельками ржи! Пусть сестренка понаслаждается медовыми ароматами полевых цветов, и хлеба!..

 Вот так и сам автор, напитанный богатой информацией (не случайно пройдя обучение в лучших вузах страны – КГУ и Литинституте) на заре перестройки и гласности преподнес нашему народу, тоже несмышленышу в то время, откровения о самостоятельности этноса, самодостаточности языка и культуры сибирских татар. Этот его мужественный шаг был ошеломительным, неожиданным и самым дорогим подарком своему народу.
       
Мой рассказ «Шамайка» был написан в 1982 году.  Издать удалось лишь 12 лет спустя, то есть в 1994 году в книге «Земляки». Так как Булата Сулейманова к этому времени не стало, после небольших раздумий, рассказ этот решил посвятить ему. Почему именно «Шамайку», вправе спросить меня читатель?..

В «Шамайке» рассказывается о талантливом деревенском мальчике, в силу обстоятельств потерявшем свой голос в период мутации. А если задуматься: как бы мы ни ссылались на природные, физиологические факторы, на самом деле мальчики теряют голоса по причине неграмотности окружения. В большинстве наших деревень до сих пор не встретить профессионального музыканта-преподавателя. Если провести чисто философскую аналогию с Булатом Сулеймановым, обнаружим, что он ведь также лишен был голоса из-за неграмотности людей, вершивших власть над нами в то время - за свои пропагандистские, популяризаторские (а для неграмотного окружения откровенно крамольные) статьи о сибирских татарах. Поэтому, считаю, «Шамайка» вполне оправдывает это посвящение.

Булату дано было стать поэтом. И он им стал. Но когда человека бьют по рукам, то есть писателя лишают  трибуны, это все равно как обрывают крылья птице. Вот так обстоятельства сгубили нашего первого сибирско-татарского поэта, прозаика – талантливого писателя и трибуна.

Сулейманов, как и все члены Союза писателей СССР в то время, жил на те средства, что удавались ему заработать в виде гонораров за публикации, да за проценты от путевок, выдаваемых от Дома политпросвещения для встреч с  читателями. Гонораров становилось все меньше и меньше, потому что не писалось для гонорара, а на встречи с читателями партийные органы ему дорогу  закрыли. Что оставалось делать творцу? Есть люди, кто уходят в протестные движения, пишут обо всем что ни попадя, жалобами забрасывая власти сверху донизу. Булат так не умел…

Оказывается, есть пророки в отечестве своем, но посмертные, когда они «в отеческих гробах». На стене дома, где он жил, отныне висит Мемориальная доска, привычной  стали ежегодные научно-практические конференции, названные в честь его имени «Сулеймановские чтения». Теперь мы можем по праву гордиться своим земляком, изучаем его наследие.

Вновь, и более нимательно прошелся я по художественной прозе друга Сулейманова, перечел публицистические его статьи. Во всем своем творчестве он был настоящим профессионалом.

И еще наш земляк мог стать хорошим романистом. В подтверждение своего утверждения могу привести его повесть «Абу баба» (дед Абу), и рассказ «Наби, яки котелмэгэн очрашу» (Наби, или неожиданная встреча).

Неторопливо разворачивается сюжет повести о старике Абу (от полного имени Абитулла). Автором используется прием наблюдателя за обыденной жизнью стареющего, но сильного духом селянина в продолжении двух всего дней. Недавно еще знатный охотник, он с началом войны, да по причине угасающего зрения, вынужден сторожить лошадей на колхозной ферме. Читатель окунается в атмосферу военного времени сибирской глубинки: на фронт призваны двое детей старика Абу, мобилизован напарник охотник Наби; деревенские женщины впряглись в мужские дела, дети растут без отцов; за собранные под снегом недоубранные колоски ржи женщину-мать по доносу и законам военного времени, несправедливо, по мнению Абу, сажают в тюрьму, детей ее забирают в детдом. Дома старика Абу ждет мальчик-безотцовщина, которого он приютил. Попутно узнаем о разнообразной довоенной жизни «таежной Швейцарии», как назывались эти места вокруг деревни Козыклы в тюменском Заболотье. Интересно читается  лирическая линия повествования...

И тут происходит событие, схожее с Солженицынским рассказом «Случай на станции Кочетовка». Настороженно принимает Абу двоих посторонних, обьявившихся у него неожиданно, на ночь глядя. Как это так, охотники собираются идти в тайгу, да без собаки, думает с подозрением старик. Но, как и у Солженицына в рассказе, гости столь обычно ведут себя, столь убедительно рассказывают о своем намерении попасть на его охотничью заимку, приводя в аргумент слова-рекомендации его бывшего начальника, что Абу проникается доверием, на следующее утро выходит проводить их.

Если у Солженицына герой все же «сдает» органам своего ночного гостя, то Абу находит свою смерть от дезертирского дробовика. Повесть "Абу баба" журналом «Юность» в свое время была признана лучшей среди опубликованных в году...  В этом произведении, будь он моим, лично я переделал бы всего лишь одно предложение, самое последнее, где автор утверждает: Абу погиб, не зная о том, что это были дезертиры, бежавшие с войны. Я бы вычеркнул это предложение, или завершил бы мыслью, что труп Абу нашелся через много дней… А что убили его  дезертиры, понятно читателю и без авторской ремарки. Но почившего не поправишь.

В рассказе «Наби…» в Омском речпорту по дороге домой встречаются двое односельчан, с которыми читатель уже познакомился в повести «Абу баба»: отсидевшая «за колоски» Муслима и демобилизованный по ранению снайпер, бывший охотник Наби. Эти два произведения, по моему разумению, могли быть одно продолжением другого и частью романа, задуманного Сулеймановым. Если б он был жив, наверняка дописал бы, думаю. И мы бы сегодня имели еще одного романиста от сибирских татар. Причем, романиста мудрого, с богатым живописным пером.

Что хотел сказать, какую сверхзадачу ставил автор Сулейманов этими произведениями? Он не намекает читателю, не подводит его к конкретной мысли, а дает поразмышлять. А подумавши, приходишь к умозаключению, что вот пришел на твою землю враг внешний – коварный, кровожадный, сильный. Но веришь: у такого стойкого народа обязательно наступит час, когда этот враг будет им повержен. А есть враг, живущий рядом, скрывающийся под маской своего карьерист, это враг внутренний - чинуша, он гораздо подлее, потому что подрывает идеалы справедливости. Желая выслужиться, он готов «за колосок» продать любого, даже многодетную женщину, тем самым ломая судьбы людские, где нет пощады даже детям... Если дезертир боится огласки и только поэтому может застрелить лишнего свидетеля, то чинуша ничуть не сомневается в праведности своего поступка, ведь он часть государственной машины, поэтому и не знаешь, какое относительно тебя он задумал коварство, и когда нанесет удар… 
   
О писательском языке прозаика Сулейманова стоит говорить отдельно. Думаю, исследователи его творчества уже обратили на это свои взоры, и пишут диссертации, потому что язык прозы у Сулейманова действительно богат, как и в его поэзии, и поражает обилием неожиданных красок. Им впервые в татарской литературе применяются чисто сибирские выражения, иногда целыми предложениями. А в рассказе «Эни» (Мать) все диалоги героев произносятся на сибирско-татарском наречии. Причем, этот говор, то есть язык сибирский вовсе не кажется тут неуместным, или бедным, некрасивым…

 Очень жаль, что сильные творцы уходят от нас рано. Обидно вдвойне, что оболваненное окружение немало поспособствовало в свое время этой нашей потере в лице сибирца Булата Сулейманова…