Он был и есть

Екатерина Адасова
    Он был и есть

     Он был молодым, красивым, но очень слабым не физически, а душевно. Он ходил и смотрел на тех, кто наклонялся над землей, желтой и тяжелой. И видел, что так делала и его мать, тогда двадцать лет назад, и сейчас она наклонялась, но только держалась за спину. И сыпала мать в землю мелкие семена, и лила на  тяжелые грядки воду, и ждала, и надеялась, что зеленый листок, что выбивался из земли, сохранит свои силы и сможет вырасти.

     На солнечной стороне дома желтая краска, которой красили тонкие доски, в некоторых местах сползала чешуйками, словно и не дом это был, а такое многослойное дерево, с желтоватой корой. Было видно, что доски нужно очищать от старого слоя, что свое время отработала краска, сохраняя доски от влаги и плесени. И черные точки плесени уже потянулись от земли и миновали низкий фундамент и потянулись к тонкой обшивке дома.

     Иногда сын выносил белый пластмассовый стул и садился на фоне этой облупленной стенки, и солнце освещало его лицо. Его глаза были слегка прикрыты, он может и спал, но чутко, не по-настоящему. Руки были открыты, и загар уже был на плечах и кистях рук.

- Хорошо, что уколы на руках зажили, и никто не видит, что руки в таких ранах от уколов, - говорила мать.
- Отстань. Займись своими делами, - отвечал он слабо.

    Мать уходила за дом, рыхлила грядку, выносила из дома рассаду, ставила рядом с сыном, который опять дремал и не смотрел на эти чашки, из которых торчали  тонкие стебельки. Он часто говорил матери, что он стал таким из-за матери. Но каким таким объяснить не мог.

- Все безразличны. И почему кричат и спешат, - думал он, закрыв глаза.

     Ходить на работу, чтобы вставать в одно время он не мог, и не хотел такого жесткого графика, а другого не было. Мать, еще молодая женщина, кормила сына, давала еще деньги на всякие его дела. Да, и как не любить такого симпатичного сына, который еще вчера был пухлым и маленьким, и кудрявые волосы и голубые глаза, так нравились матери, что она все возрасты сына видела в одном изображении. И именно тому, своему, доброму и ласковому ребенку она хотела помочь. Помочь всем, чем можно, и даже тем, чем было и нельзя помочь.

     Сейчас мать перетирала землю, чтобы она была воздушной и легкой, и чтобы ни один сорняк в нее не попал, и тогда можно было бы в эту землю посадить крошечные ростки огурцов, что еще никак не могли дать первого листочка, и только темным зеленым цветом отбросили в стороны два листочка.

     Землю мать доставала из сбитого из грубых, сейчас уже черных досок, загона. Она наклонялась и зачерпывала эту землю, потом пересыпала в ведро, а потом и на сетку из металла, через которую уже сыпалась черная мука.

- Нет, не могу когда беспорядок в доме, опять вещи бросил, где хотелось, а ведь их нужно положить на свое место, - думала она, -  порядок, порядок нужен во всем.

     Когда она уже перенесла ведер двадцать земли и просеяла их, то почувствовал, что спина заболела ноющей постоянной болью, но нужно было еще весь мусор с участка заложить в эту освободившуюся емкость. И она стал собирать скошенную траву, высокие вялые кусты сорняков, что ожидали ее трудолюбивых рук у забора, в самой дальней стороне за яблонями. И хотелось ей остановиться на минуту, но знала, что этот тревожный сон сына и есть редкий промежуток, за который она должна была все успеть сделать. Еще нужно было поправить и подвязать цветы, что росли перед двумя окнами, что были на солнечной стороне дома. Круглые уже розовые бутоны пионов, туго зажатые в зеленые маленькие лепестки стали слабыми и склонились в сторону. Зеленая ножка,  что держала тяжелый тугой бутон, потемнела.

- Жалко цветы, - огорченно сказала мать.

     Солнце тоже успело коснуться ее маленьких заботливых рук, и оставила на пальцах токую дорожку теплого загара. И мать улыбнулось этой ласке, что подарило ей далекое, летнее солнце.