« Нам рано жить воспоминаниями…» - так кажется пелось в какой-то песне. Но жизнь без воспоминаний лишилась бы одной из своих ярких красок. Темы наших воспоминаний разнообразны до бесконечности. Но есть одна общая для всех : это окончание школы, последний звонок, выпускной бал. И вторая, затронувшая очень многих: « Когда я учился в институте…».
В далекие, теперь уже мифические для многих, семидесятые был в Тульском «педе» один факультет, который тогда звучал гордо, был доступен всем
( мы жили в стране равных возможностей) и недоступен одновременно.
Возможности возможностями, а без репетиторов на иняз пытаться поступать было бесполезно и в те годы. Час занятий с институтским репетитором стоил 3 рубля. Непомерная сумма, если учесть, что зарплаты наших родителей были в пределах 60-80 рублей, а те, кто получал 110 рублей, считались богатыми.
Иняз располагался в старинном здании на улице Менделеевской, где когда-то была гимназия, которую посещал сам Лев Толстой. Мы любили здание нашей Alma Mater с его коваными узорчатыми лестницами и перилами, с аудиториями,которые с натяжкой оправдывали это слово. Студенты называли их "кельями" из-за маленьких размеров, толстенных стен и небольших окон с широкими подоконниками.
Факультет иностранных языков негласно считался элитным, окутанным ореолом таинственности, романтизма и « причастности». Причастность висела в воздухе, в разговорах и бурных спорах о Фолкнере и его потоке сознания в романе « Шум и ярость». Мы обожали старика Хэма, а его портрет, вырезанный из журнала « Огонёк», где он, красавец-мужчина, в брутальном свитере на голое тело, не висел на стене у письменного стола разве что у ленивого. Мы выискивали в « Иностранной литературе» «что-нибудь такое» и зачитывали это до дыр, передавая из рук в руки. Было мульно прочитать за ночь « Немного солнца в холодной воде» Франсуазы Саган в Иностранной литературе, утром бледнеть на лекциях и томно говорить, что ты под впечатлением и к обсуждению не готова.
В колхозе « на картошке» и «на яблоках» мы горланили ранних Битлов под гитару и носили очки а-ля Джон Леннон, купленных на толкучке по цене всей стипендии. Да, в колхозе была « мама-анархия, папа-стакан портвейна». Наверное нам повезло. Среди наших препов не было ни одного ретрограда. Преподаватели закрывали глаза на эти песнопения, хотя Битлз по-прежнему оставались «исчадием капиталистического ада». Ну и, конечно, Ллойд Вебер заставил стоять на ушах почти весь иняз, а уж «англичан» точно. Прослушивание «Христа» было тайным, часто совместным, с комментариями признанных рокеров нашего факультета.
- Послушай, какой выход на гитаре !
-Да не ори, соседи услышат...
Все слушали "выход на гитаре", не все понимали, но восторг был неподдельным. Я до сих пор привожу себя в чувства с помощью этого великого произведения. Впрочем, кому что.
Мы упивались английским. «Хор» по английскому в зачётке был верхом неприличия. Но что такое было в те годы « выучить язык»? В лингафонный кабинет занимали очередь. Качество аппаратуры, а это были огромные катушечные магнитофоны, оставляло желать много лучшего, а уж о качестве записей говорить не приходится. Помню было у нас задание записать со слуха монолог Дон Кихота из фильма Мориса Элвея. А он ( Дон Кихот ) в это время боролся с ветряными мельницами. Это была сцена из фильма. Все трещало, шипело, свистело, в наушниках что-то постоянно заедало, а мы по слову « выковыривали» бессмертные фразы Сервантеса, произносимые красивым баритоном, но о том , что баритон красивый, можно было только догадываться.
Пленка подло рвалась « на самом интересном месте», её быстро клеили ацетоном, который девчонки использовали также вместо жидкости для снятия лака. Этот процесс был отлажен до мелочей. Маленькой кисточкой наносилась капелька на край пленки, сверху накладывалась оторванная её часть и крепко зажималась пальцами. Пальцы становились коричневыми, зато процесс аудирования восстанавливался. Дон Кихот на этом месте
« икал», а мы спорили икнул он « Oh, heaven !» или «Oh, hell!».
О живом английском и речи быть не могло. Англичан «живьем» не видели не только студенты, но и преподаватели. Мы уповали на наших препов-фонетистов, на то, что они правильно разъясняли , как прижать кончик языка к альвеолам, как придыхать и не грассировать. А дома, втихушку мы слушали Pink Floyd, Deep Purple, Led Zeppelin, Creedence Clear Water Revival, Uriah Heer и Black Sabbath с молодым Ozzy Osbourne‘ом.
А еще мы читали, как заведенные. Хотелось что-нибудь в оригинале, не адапташки. Поколений двадцать, с 1944 года, года основания факультета, плотно "сидели" на романах « Тропою грома» Питера Абрахама и « Сестра Кэрри» Теодора Драйзера. Газеты хотя и давили политикой, но спасали от однообразия. Легендарная газета « Moscow Nеws» и журнал « New Times» издавались в Москве нашими журналистами. Была, правда, еще одна газета, которую можно было купить в любом киоске « Союзпечать» -«Morning Star» . Но это было жалкое издание из 4-х листков , да к тому же газета издавалась на деньги КПСС, была органом коммунистической партии Великобритании и соответственно читать там было нечего. Но на безрыбье и рак рыба. Нас интересовал язык, и мы вот так, по крохам собирали аутентичные материалы .
Мы совершенно забыли, что будем работать учителями и всем хотеось на деле проверить свой « язык». В 1975 году начали набирать переводчиков с факультетов иностранных языков для работы заграницей, причем с четвертого курса. Вот уж повезло, так повезло. Мы с мужем попали в одну из капстран на машиностроительный завод. Включились в работу практически сразу в аэропорту этой страны, так как наши специалисты по-английски с трудом исторгали только « хелоу». А на заводе хлебнули сполна. Заводская специфика дала себя знать сразу, да к тому же не было фоновых знаний. Мы слыхом не слыхивали,чем занимается фирма «Shell», « Potain» или « Caterpiller».Мы похудели до состояния скелетов обтянутых кожей. Шок был подобен удару кувалды по голове. Мы стали синими как джинсы Levis Straus, которые мы себе сразу и купили. Тогда счастливые обладатели «голубого американского чуда» приговаривали :
« Даже мышка Майти Маус носит джинсы Levis Straus» . Недели через три мы могли уже переводить не хуже синхронистов. Появилась мотивация, языковая среда, был преодолен психологический барьер, а всё остальное нам дал иняз, наши преподаватели и наши добросовестность и трудолюбие. Никто из счастливчиков, поработавших за границей, не посрамил Советский Союз и наш факультет иностранных языков.
Правда, были эпизоды, когда мы « позорили честь советского студенчества». Наши парни купили у «фарцы» в одной из тульских подворотен рубахи цвета хаки с надписями на нагрудном кармане « US Army» и , каким-то чудом , американский флаг. В рубахах удалось проходить дня три. Кто-то « стукнул» в деканат о злобных антисоветских ярлыках на рубахах советских студентов. Их заклеймил комсомол и вынес выговоры с занесением в личное дело. А с флагом было гораздо драматичнее. Наши парни поехали отдыхать к морю, поселились на «диком пляже» в палатке, а флаг вывесили трепаться на ветру над палаткой на обозрение мирно отдыхающих граждан советской державы, строящих социализм. Снова кто-то « стукнул», да так, что ранним утром подкатили три черных «Волги», из них вышли люди в штатском и заломали наших инязовцев в КГБ. Короче – Янки, go home ! Один из парней в это время плавал в море. Когда он увидел весь этот ужас, то вылезать из моря побоялся и пустился в свободное плавание, которое длилось около трех ( ! ) часов, пока шла разборка на берегу. Ребят в последствии выгнали не только из комсомола, но и из института. Всех, кроме пловца. Его не выдали даже « под пыткой».
… Мы совершенно забыли, что нам, институтским аристократам, придётся работать в советской школе, забыть о песенной лирике Роберта Бёрнса, философских раздумьях мечтательного Уильяма Вордсворта и твердить, согласно Старкову « Зис из зэ тейбл». По распределению нас всех услали в деревню, где после пяти лет инязовского кайфа приходилось преподавать географию, историю и физкультуру по совместительству. Но это уже другая история.