О книге Милены Макаровой

Элла Крылова
                Элла Крылова

                РЕБЁНОК ЗЕМНОГО СИРОТСТВА

                Милена Макарова. Амальгама. Рига, Vaidelote, 1997

Каждое стихотворение Милены Макаровой воспринимается как витраж. То есть как нечто цельное и пропускающее свет; безусловно прекрасное, как ландыш или морской прибой. Потом проявляются детали, как в фотолаборатории – цветные фотографии, и эти детали не дробят целое, а придают ему объёмность и жизненность.

                За окном чернеет свежесть,
                Как космическая нежность,
                Ангел голубой луны… 

Эти строчки – как благая весть, посланная из вечности, из неведомых мировых глубин, которые часто представляются нам опасными и пугающими. И вдруг – «космическая нежность»!  Можно сказать, не погрешив против истины, что это – одно из имён Бога, так удачно найденное поэтом.
       И вдруг за этой благостью возникает тревожное вопрошание:

                Что ждёт нас после этой жизни,
                Материальной до безумья?

Человек мыслящий не может не задаваться таким вопросом, быть может, главным в жизни, не просто «материальной до безумья», но ещё и до безумья скоротечной. И многие ответа так и не находят. Что же находит Милена? Огонь и прощение, «а может, город золотой» (вспоминаются строчки Алексея Хвостенко: «Над небом голубым / есть город золотой», - которые стали излюбленной молитвой нашего поколения).

                И всё совсем, совсем иначе
                В той ослепительной тиши.

В тиши! Помнится, в романе Булгакова «Мастер и Маргарита», когда Мастера награждают покоем, и он со своей верной подругой идёт к подаренному ему вечному дому, Маргарита говорит ему: «Слушай беззвучие… Наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни – тишиной». И, право слово, тишина много лучше непрерывной аллилуйи, которая может набить оскомину и самому Творцу. У Милены Макаровой – своя аллилуйя, смелая, отчаянная, пронзительная, как крики чаек над Балтикой:

                О, Святая Мадонна, я снова на грани.
                Спит сегодня орган, затенённый алтарь.
                Я хочу на колени пред женщиной стройной,
                То молитва о молнии: сможешь – ударь!
                То молитва о смерти, мгновенно-достойной.

Витраж, орган, Мадонна…Неспроста всё это появляется в стихах Милены, архитектурно напоминающих готику высоким лексическим регистром и кипарисной устремлённостью вверх. «Души готической рассудочная пропасть» (Мандельштам), полагаю, хорошо известна автору «Амальгамы», на страницах которой встречается и «плачущей готики образ», и «лихорадочная вера, / как цветок Средневековья».
       Хорошо, что в книге нет любовных стихов в традиционном их понимании. Увы, многие женщины-поэты злоупотребляют любовной лирикой, да ещё написанной «в лоб», а то и вовсе «животом». Милене и здесь не изменяет утончённый вкус европеянки:

                Нет, любовь не слепа, у неё золотые зрачки,
                Этим зреньем она спасена и хранима.

Милена – смелый и, одновременно, тонкий художник. В её поэтическом генезисе отчётливо просматривается уже процитированный здесь Мандельштам. Ни в коем случае не подражая поэту-великомученику, Милена создаёт образы, совершенно акмеистические: «платоническая платина», «птеродактили молний», «влажный эпителий фрески», «спокойная женственность света», «каминная карма и нищий кармин».

Среди готических образов не забыта и античность, о которой истинный поэт не может не помнить, ибо именно в античной Греции родилась Эвтерпа – муза лирической поэзии. Но у Милены и античность не шаблонно-солнечная, не парадно-беломраморная, а какая-то тревожная и ускользающая:

                Как много на чёрные ветки
                Повешено лир,
                Как много кифар утонуло
                В эгейских глубинах…

И ещё:

                Гнётся большое чёрное древо
                С бледной дриадой, вцепившейся в крест.

Христос победил Аполлона, Тир и Сидон повержены. Храмы олимпийцев лежат в руинах. Но поэзия живёт! «The poetry of earth is never die», - писал Китс. И творчество, по сути, - затаённое язычество, поэтому «вдохновение – ребёнок земного сиротства».

Если «Амальгама» мыслилась как «соединение, сочетание чего-либо разнородного» (толковый словарь), то содержание книги вполне оправдало её название. Стихи действительно очень разные: нежные, трагические, космические, часто парадоксальные. Вот таким парадоксом и хочется закончить:

                Вера, Надежда, Любовь и мать их София,
                Горсть византийского ветра, зерно утешенья.
                Где-то, ты слышишь, на флейтах играют глухие
                И примеряет слепая свои украшенья.

Но есть и другое значение слова «амальгама» - состав, превращающий обычное стекло в зеркальную поверхность. Если так, то Милене Макаровой удалось создать безупречное зеркало, в котором отражается истинная красота.

12 июня 2013, Москва

На фото - Милена Макарова.