Все события и персонажи этой книги вымышлены и никакие совпадения невозможны. Однако не следует игнорировать тот факт, что и вся наша вселенная является следствием чьего-то грандиозного вымысла.
Выстрел прозвучал когда Хмелев рассматривал банку с лососем: в прошлый раз он купил такую, но цвет содержимого его насторожил – то ли лосось полинял от времени, то ли никогда и не был лососем, но выглядел он совсем не так, как аппетитные розовые ломтики изображенные на этикетке. Рыбу он, конечно, съел, но подозрения остались...
Второй выстрел вынудил Хмелева отложить это частное расследование. Два таких характерных звука подряд в захолустном супермаркете вызывали все же больше подозрений, чем банка с фальшивым лососем. Он поставил консервы обратно на полку и потянулся к кобуре, но ее на месте не оказалось – обычно он не брал с собой оружия, отправляясь за продуктами, хотя иногда хотелось... «Обезоруженный» Хмелев ощутил некоторую скованность, но подумал, что вряд ли его беспокойство оправдано: скорее всего случилось какое-нибудь недоразумение, и звуки были только похожи на выстрелы. Он снова потянулся за банкой с лососем, придирчиво взвесил ее в руке, и двинулся по направлению к кассам - стреляли, вроде, в той стороне.
Пригибаясь за благоухающей полкой с бытовой химией, и стараясь не шуметь, Хмелев уже почти добрался до касс, когда раздался еще один характерный хлопок, и одновременно он услышал испуганный женский визг, который, правда, быстро смолк. Выглянув из-за стойки, Хмелев обнаружил, что зашел с правильной стороны: Неподалеку, спиной к нему стоял крупный розовощекий мужчина в форме охранника. В руке мужчина держал пистолет, направив его на парня в длинном сером плаще. Парень смотрел на охранника прищурившись, и чуть склонив голову набок, словно перед ним было нечто занятное. У парня были русые волосы и аккуратная бородка с проблесками ранней седины. Из под его скрещенных рук выглядывала красновато-черная обложка толстой книги, которую он прижимал к груди, словно ребенка. Судя по беспечному виду парня, ситуация как будто не внушала серьезных опасений, однако, присмотревшись к обстановке, Хмелев понял, что это совсем не так: в проходе между кассами навзничь лежало тело грузной пожилой женщины. Глаза ее были приоткрыты, но лицо застыло, словно маска, а возле ее одутловатого плеча медленно расползалась багровая лужица крови. ...Да и повсюду на полу лежали люди в самых разных позах, но они прикрывали головы руками, и это внушало некоторый оптимизм – живы хотя бы...
Охранник, не сводя с парня взгляда, чуть отвернул ствол в сторону, и выстрелил: пуля попала в пакет с соком на одной из полок, разнеся его в клочья. Брызги ядовито желтым дождем осыпались вниз – на прилегшую у секции даму средних лет в небесного цвета сарафане. Дама издала тот самый короткий визг, который, судя по всему, и слышал Хмелев на подходе к «линии огня». Это явно был не первый фруктовый ливень, обрушившийся на даму - ее небесно голубой сарафан теперь был скорее похож на спецовку маляра.
Охранник снова направил пистолет на свою невозмутимую «мишень». Хмелев подумал, что еще одного шанса у парня может и не быть. Эта мысль подтолкнула его к действию. Он еще раз пытливо взвесил банку с лососем в руке, и зашвырнул ее навесом в дальнюю часть торгового зала. Очевидно банка очень удачно приземлилась где-то на полках винного отдела – оттуда послышался лавинообразный шорох и звон бающегося стекла. Под этот шум, Хмелев выбрался из своего укрытия и скользнул по гладкому керамическому полу в сторону стрелка. Одной рукой он обхватил охранника сзади за шею, взяв на удушающий, а второй вцепился в его запястье, стараясь направить ствол пистолета вверх. Охранник свирепо взревел и завертелся на месте, локтем свободной руки колотя Хмелева по ребрам. Он выстрелил еще два раза, но обе пули ушли в потолок. Потом Хмелев увидел рядом парня в плаще, ощутил легкое сотрясение над своим локтем, и охранник обмяк: его колени подогнулись, и он мешком осел на пол. Парень в плаще вывернул из его руки пистолет и молча протянул Хмелеву.
- Ну никак не можем, Андрюха! – с деланным сожалением сказал Барковский, - Мы тут одного клиента курируем - очень жирный фуцан... Так что за нами должок. Ты уж похлопочи там как-нибудь сам, а мы попозже подтянемся.
- Мне придется доложить Рогозину, капитан, - мрачно заметил Хмелев. – Похоже вы совсем забыли, что такое субординация.
- Рогозин в курсе, майор, - насмешливо откликнулся Барковский. – Он нам этого фуцана и подкинул.
- Ладно... – только и нашелся что сказать Андрей, расписавшись в собственном бессилии. Он выключил мобильник и выругался вслух. Когда ему поручили руководить отделом, он, конечно, понимал, что должность штатного психолога не слишком авторитетное прошлое в глазах оперативников, но эта их «круговая порука» просто сжималась вокруг него, как кольцо – даже начальство над ним посмеивалось.
Проблема была в том, что отдел создавался распоряжением с самого верху – правительственной директивой, и весь личный состав откровенно недоумевал по поводу такого нелепого распоряжения. «Они там совсем спятили – думают, нам заняться больше нечем, как только шизиков обхаживать» - примерно таким было коллективное мнение в аппарате ФСБ об этой правительственной директиве. Однако когда Андрею предложили возглавить новый отдел, он согласился не раздумывая, и дело было не в амбициях, просто он оказался, наверно, единственным сотрудником питерского департамента, у которого директива вызывала понимание. Хмелев и сам давно присматривался к тем аномальным тенденциям, которые в последнее время распространялись в обществе, словно какой-то экзотический вирус. Было ясно, что эту «хворь» мы подхватили на западе, именно оттуда докатилась мода выражать недовольство жизнью, расстреливая сослуживцев или одноклассников. Но там для этого была благодатная почва – свободная продажа оружия населению, поэтому в России всегда считали, что нас это поветрие коснуться не должно. Однако жизнь показала, что расчеты были неверными. Нелегальный рынок оружия исправно функционировал, и граждан, готовых высказать свои претензии таким отчаянным способом не останавливал ни кодекс, ни рыночные цены. Причем претензии эти, как правило, оказывались самыми банальными или вообще нелепыми, именно поэтому в первую очередь к делу подтянули психологов и психиатров. В конце концов, чья-то умная голова в правительстве додумалась до того, что все это напоминает тщательно скрытую диверсию, и на горизонте снова замаячило пресловутое пугало психотропного оружия. Эти суеверные страшилки, пустившие ростки даже в высших эшелонах власти, очень сильно раздражали профессионалов безопасности, но им пришлось смириться. Хмелев, конечно, не верил ни в какое психотропное оружие, но на его взгляд это не снимало проблему с повестки дня: процесс явно набирал обороты, и как психологу ему очень хотелось разобраться в ситуации. То что наш мир ото дня ко дню выглядел все более и более безумным, констатировали все, но профессиональный интерес к этому почему-то никто проявлять не спешил...
- Майор, вы можете быть свободны. Мы свяжемся с вашим начальством и сообщим о ваших высокопрофессиональных действиях по задержанию преступника, спасибо за помощь, – кривовато ухмыляясь, молоденький веснушчатый старлей протянул ему руку: он кажется немного стеснялся, и оттого плохо контролировал свою мимику. Его глупая ухмылка выглядела как насмешка.
- Я заберу его у вас на время, - вздохнул Хмелев. – И еще вот этого свидетеля, - кивнул он на парня в сером плаще, смиренно ожидающего своей очереди возле кабинета следователя.
- Как это? – опешил старлей.
- Так это... – пожал плечами Хмелев. – Такие полномочия.
- Как тебя зовут? – спросил Хмелев.
- Фамилия, Имя, Отчество? – уточнил парень. Он был все так же безоблачно спокоен.
- Просто имя, если не возражаешь.
- Миша.
- Меня зовут Андрей, - представился Хмелев, недоуменно разглядывая книгу, которую Миша положил на стол: что-то с книгой было не так... Наконец он сообразил – тесненное золотом название, на каком-то экзотичном языке, было написано на оборотной стороне обложки, и видимо справа налево.
- Иврит? – догадался Андрей.
- Арамит, - поправил его Миша.
- Ясно...
- Это зеркальные языки.
- Очень хорошо, - деловито кивнул Андрей, давая понять, что углубляться в языкознание не намерен. – Расскажите-ка мне, Миша, как все произошло?
Парень пожал плечами:
- Я услышал выстрелы, и пошел посмотреть, что случилось, а он ко мне прицепился.
- Что значит прицепился?
- Ну... Стал в меня целиться.
- А вы?
- А что – я?
- Вы не испугались?
- Испугался, - возразил Миша.
- Что то я этого не заметил, - усмехнувшись, покачал головой Андрей.
- Я просто впал в ступор.
- Я профессиональный психолог, Миша.
- Здорово...
- Вы знакомы с этим человеком?
- Нет.
- Мне бы просто хотелось понять, чем было обусловлено это ваше хладнокровие, которое я наблюдал.
Миша задумался: кажется он искренне пытался найти подходящий ответ, который бы Хмелева устроил, но никаких признаков беспокойства не проявлял.
- Сам не знаю, - сказал, наконец, Миша, беспечно глядя Хмелеву прямо в глаза. – А что мне за это будет? – улыбнулся он.
- Да уж придется вами всерьез заняться, - шутливо откликнулся Андрей, чувствуя, что его отпустило: похоже, парень совсем не темнил, как бы странно все это не выглядело...
Барковский ужом извивался, пытаясь замять размолвку – видно все же побаивался, что Андрей может поднять хай и через голову Рогозина.
- Ну ты монстр! – льстиво посмеивался он, качая головой, - такого кабана голыми руками завалить!
- Мне парнишка подсобил, - мрачно заметил Хмелев, - вырубил его вовремя... Иначе я бы вряд ли справился.
- Молодец парнишка, - возбужденно откликнулся Барковский, - Но ты то – хорош!... Он же тебя и шлепнуть мог, не дай бог.
- А ты бы очень расстроился...
- Да ты о чем, майор? – почти искренне возмутился Барковский. – Ты за кого меня держишь?
- Действительно... От меня все равно никаких проблем, так – под ногами иногда путаюсь.
- Майор, мы же просто выжить пытаемся, - развел руками Барковский. – На твоих психах разве прокормишься? Тебе самому то, что, зарплаты хватает?
- Хватает, - решительно заявил Хмелев, хотя искренним такое заявление назвать было трудно: Зойка ему все нервы вымотала из за этой зарплаты, особенно после того, как кредитов перебрала.
- Ты только маякни, - мгновенно прочуял слабину Барковский. – Мы у тебя не жадные, халтуры на всех хватит. Рогозин, кстати, не стесняется... А народ сейчас за безопасность очень даже платить готов. Карманы то набили, а безопасности нет.
- Да отвали ты, - поморщился Хмелев, - Какой это народ... Мне еще допрос проводить.
- Психа этого? – оживился капитан, - Так давай его сюда скорей, мы его быстро расколем. Наверняка без ЦРУ тут не обошлось.
- Прекрати паясничать.
- А что? Глядишь и премию дадут, - осклабился Барковский.
- Вы, Филипп Николаевич, не молчите уж так значительно, - заметил Хмелев, - сюда адвокатов не зовут, так что хранить молчание не в ваших интересах. Вы, ведь, в курсе, где находитесь?
Задержанный сидел на стуле не шевелясь, будто уснул с открытыми глазами. Смотрел он прямо перед собой, но взгляд его был расфокусирован, и поймать его Хмелев так и не смог, как ни старался.
Задержанному было сорок девять лет, как выяснил Андрей из показаний собранных милицией у его сослуживцев. Сам он на вопросы не отвечал. Это был крупный, слегка полноватый лысеющий мужчина с румяными щеками и приплюснутым носом.
- Может он невменяемый? – насмешливо спросил Барковский. Капитан стоял, прислонившись спиной к полке с файлами, засунув руки в карманы, и с интересом наблюдал за попытками Хмелева «разбудить» подследственного.
- Ну, это то мы установим, - сказал Андрей, - с этим у нас трудностей не будет, так что откосить все равно не получится, Филипп Николаевич. Лучше уж сразу сотрудничать начинать – гораздо выгоднее.
- Выгоднее... – иронично покачал головой Барковский. – Очень выгодное дельце намечается, похоже.
Хмелев посмотрел на него укоризненно, но ничего не сказал.
Филипп Николаевич не выказывал никаких признаков, что его этот разговор хоть как-то интересует.
- Что ж ты этого парня то не застрелил, Филипп Николаевич? – задумчиво посмотрел на него Андрей, словно разговаривал сам с собой - да так оно в общем то и было.
- Какого парня? – заинтересовался Барковский.
Однако Хмелев заметил, что взгляд подследственного на мгновение стал как будто более осмысленным, и он даже слегка распрямился на стуле.
- Смелый парень, да?... Или дурак? Ты его знаешь, Филипп Николаевич? – продолжил Андрей, внимательно глядя на подследственного.
- Что за парень то? – снова вмешался Барковский, но Хмелев не сводил глаз с Филиппа Николаевича.
- Ладно, – сказал он, в конце концов, так и не дождавшись ответа. – Сами разберемся.
- Да что там у вас произошло? – нетерпеливо спросил Барковский - он явно был заинтригован.
- Не всех мы там перестреляли, кого хотели – вздохнул Хмелев. – А могли бы... – добавил он и вызвал конвоира.
- Он все понял, – сказал вдруг Филипп Николаевич, – все понял...
- Что, что, что?... – Встрепенулся Андрей, однако никаких пояснений задержанный давать не стал. Хмелев велел конвоиру подождать за дверью, но Филипп Николаевич снова упорно молчал в ответ на любые вопросы.
- Да ты сам то, майор, здорово соображал, когда на этого типа с голыми руками накинулся?... Он же законченный психопат, разве не видно? – рассуждал Барковский. – А парень этот просто был в ступоре.
- Он так и сказал, - подтвердил Андрей, - только я глаза его видел.
- Глаза он видел... – ухмыльнулся Барковский. – Я понимаю, ты у нас психолог, только не надо все так усложнять, а то сам скоро свихнешься. В этой стране и без тебя псих на психе сидит и психом погоняет.
- Я ничего не выдумываю, Юра. А наш отдел для того и создали, чтобы мы в этом бардаке разобраться попытались.
- Ты что, Андрюха, всерьез думаешь, что в этом бардаке можно разобраться? Веришь во все эти байки?... Хорошо, хоть, НЛО на нас повесить не додумались! Придурки...
- В байки, Юра, я не верю, но у меня есть очень стойкое ощущение, что тут что-то не чисто. Если происходит один, два... ну, пусть даже несколько подобных случаев – их, наверно, можно списать как отклонение, но когда феномен становится массовым, а никаких объективных причин для этого не видно, по-моему стоит задуматься... Это может значить только одно – есть какая-то скрытая причина, о которой мы не знаем.
- Скрытая причина? Да все же ясно, как день – кризис, народ в депрессию впадает, чего тут еще знать?
- Кризисов было много, а вот насчет депрессии ты прав. Только откуда эта поголовная депрессия берется? Не так уж все ужасно вроде, были и потяжелее времена на нашем веку.
- Ну, это уж тебе, психологу видней, - пожал плечами Барковский. – Ты только смотри сам эту заразу не подцепи, если все так серьезно, как излагаешь.
Хмелев кисло усмехнулся.
Зойка купилась, дура, на эти их медийные ухватки, и даже не позвонила ему предупредить: сюрприз они, видите ли, приготовили... «герою дня».
Хмелев сначала опешил, застав у себя на кухне целую свору незнакомых людей, вооруженных камерой и софитами, но разобравшись в чем дело, разозлился – даром, что психолог... Ничего они, конечно, ужасного не делали – просто работали, но почему-то их пронырливость жутко раздражала, особенно под конец сумасшедшего дня: кажется он был здорово вымотан, хотя и не сознавал этого. Его адрес они видно в милиции выведали, кулуарно... Да и Зойку явно уже успели основательно раскрутить, так что если эти проныры о нем еще чего-то и не знали, вряд ли он смог бы добровольно что-то добавить.
- Здравствуйте! Присаживайтесь, Андрей Андреевич, - бойко приступил к делу один из визитеров, лицо которого показалось Хмелеву смутно знакомым. – Заждались мы вас...
- А вы кто? – хмуро поинтересовался Андрей.
- Слуцкий, Саша, - улыбаясь, протянул руку ведущий. – Неужели не узнали?
- Теперь узнал, - кивнул Хмелев без ответного воодушевления. – И что вы делаете у меня на кухне, Саша?...
В общем, Андрей их выставил, правда без скандала – сухо и официально, уж это он умел изобразить. Зато Зойке перепало:
- Какого лешего ты делаешь из меня клоуна? – рыкнул он, едва захлопнув дверь за ретивыми телевизионщиками.
- Я?! – искренне возмутилась она, и демонстративно развернувшись к нему спиной, отправилась дуться в гостиную. Ужинать ему пришлось одному. Ванька, прощелыга, мастерски улучил момент, когда он разогрел курицу, нарисовался на кухне с отсутствующим видом, в наушниках как у танкиста, хапнул со сковородки куриную лапу, прихватил кусок хлеба и попытался скрыться.
Стой... – сказал Хмелев ему в спину. Ванька сделал вид, что не слышит, но Андрей добавил громче, - Кому сказано? – и тот со вздохом повернулся к отцу.
- Я такой незаметный? – поинтересовался Андрей.
- Это я хотел быть незаметным, - пожал плечами Ванька, освободив одно ухо. – Здравствуй...
- Присядь, - кивнул Андрей на свободный стул.
- Зачем?
- Дело есть.
Ванька покорно уселся и повесил наушники на шею – в наушниках противно дребезжала какая-то какофония.
- Ты меня знаешь, я не любитель задушевных бесед, - сказал Хмелев.
- Знаю, - кивнул Ванька.
- Не пристаю к тебе попусту...
- Спасибо.
- Да что, спасибо то?... По тебе не скажешь, между прочим. Такое ощущение, будто я только и делаю, что без конца тебя донимаю. Что не так? Может тебе наоборот - нужны задушевные беседы?
- Это вряд ли.
- Ладно... Выпьешь со мной?
Ванька посмотрел на него удивленно.
Хмелев встал, открыл холодильник, и достал оттуда бутылку водки.
- Я не пью, - опасливо сказал Ванька, - ты же знаешь.
- Почему? – спросил Андрей, чувствуя себя полным идиотом: зачем именно сейчас он затеял эту дурацкую игру в «отцов и детей». Ваньке уже двадцать два – отрезанный ломоть, понятно... Но когда же их отношения превратились в официальные? Когда ему было пятнадцать?... Двенадцать? Семь?...
- Мне не нравится, - пожал плечами Ванька. – Да ты и сам, вроде, не большой любитель, - подозрительно покосился он на отца.
- Травку предпочитаешь? – укоризненно поинтересовался Хмелев.
- Бывает, - подумав, кивнул Ванька, - Тебя это беспокоит?
- На этом и погореть можно.
- Можно и на ровном месте поскользнуться, - поморщился Ванька. – Да скучно все это... Ну чего ты, отец?
- Я, ведь, офицер... – заметил Андрей.
- Да, у тебя наверно могут быть проблемы из-за меня, если что... - невозмутимо согласился Ванька. – Но не очень серьезные, нет?
Хмелев откупорил бутылку, плеснул в стопку водки и залпом выпил:
- Не знаешь, почему мы такие чужие? – спросил он задумчиво.
- Не знаю, – покачал головой Ванька.
Судя по тому, что вопрос Ваньку нисколько не удивил, Андрей понял, что тот, по крайней мере, тоже об этом задумывался.
- Слышал про мои подвиги? – вздохнул Хмелев.
- По телевизору говорили... мать слышала. Журналисты эти тоже рассказывали – я тут на кухню покурить выходил. Молодец... Я бы на такое не решился, это точно. И что разговаривать с ними не стал – тоже правильно.
- Почему? – удивился Хмелев.
- Потому что балаган это все, - сердито сказал Ванька. – не стоит оно того.
- Точно, - согласился Андрей, и налил себе еще водки. Кажется хоть что-то их с сыном связывало – какая-то витиеватая генетическая петля, вызывающая отвращение к публичности.
- Тетка, покойница, участковым врачом работала. А этот Филипп Филипыч был ее пациентом. Они в одном районе проживают... проживали, то бишь, – поправился Барковский.
- Филипп Николаевич, - напомнил Хмелев. - И что?
- А то, что он к ней ходил снотворное выписывать – жаловался на плохой сон. Так медсестра сказала. А потом эта врачиха отказалась ему очередной рецепт выдавать, и отправила его к невропатологу. Но он устроил скандал, потому что к невропатологу в очередь надо за две недели записываться, а у него снотворное кончилось. Ну, после этого скандала его, естественно, и к невропатологу записывать не стали – решили проучить.
- Моралисты, ядрена вошь! – покачал головой Андрей.
- Вот такие вот дела, - усмехнулся Барковский. – Издержки страховой медицины.
- Молодец.
- Да не я молодец, - отмахнулся Барковский. – Менты все это выяснили.
- Ну, и где тут след ЦРУ? – невинно спросил Князев, восседающий на краю своего стола – он явно не собирался засиживаться в кабинете. – Не давали парню уснуть?
- Ты бы не его месте тоже врачиху завалил? – в том же тоне поинтересовался у него Андрей.
- Я бы соседа сверху завалил, - вздохнув, проникновенно заявил Князев, - эта сука так музыку любит, что не угомонить никак... по ночам.
- Во, во, - усмехнулся Барковский, - скоро мы тут все друг в друга палить начнем, я тоже музыку люблю.
- А почему он решил ее в универсаме своем пристрелить, почему не подкараулил где-нибудь? – задумался Князев.
- А пофиг ему уже стало, - сказал Барковский.
- Жена от него ушла пол года назад, дочка в Америку жить уехала, - подлил информации Хмелев. – Хотя, мужик, вроде, не буйный. Не пил, по крайней мере.
- Может пил бы, так и обошлось бы, – заметил Барковский. – Он все молчит?
- Молчит, - подтвердил Андрей. – Я его на экспертизу отправил, пускай теперь врачи разбираются.
- Они разберутся, – снова усмехнулся капитан. - Своих в обиду не дадут.
Осень прокралась в город на удивление незаметно. Было тепло, хотя и пасмурно, и деревья не торопились сбрасывать листву, только слегка позолотили кроны, словно не желали выглядеть одетыми совсем уж не по сезону. За городом изменения почему-то были более радикальными, тут уже повсюду виднелись даже сплошь оголенные стволы – никакого тебе манерничанья.
Глядя в окно машины на проносящиеся мимо унылые осенние пейзажи, Хмелев удивлялся: когда-то он любил осень, особенно раннюю, когда еще грибы можно было собирать – очень уж благотворное для нервной системы занятие. Однако в последнее время что-то все реже ему удавалось выбраться за грибами, да и осень теперь больше тоску навевала, чем умиротворенность... Еще этот глобальный климатический бардак... Сплошная серятина.
Полковник восседал на переднем сиденье, недвижимо вперившись взглядом в щербатую ленту дороги. Барковский рулил – это ему всегда нравилось, хлебом не корми. Князев сидел сзади, рядом с Андреем, изучая утреннюю газету:
- Все-таки я не понимаю, как можно так изгаляться над читателями, - сокрушенно покачал он головой, - Что за идиотизм? «Физрук и трудовик устроили кровавую бойню на школьной дискотеке». Ну не смешно?
- Но ведь устроили, - откликнулся из-за руля Барковский. – Что тебя то не устраивает?
- Подача, - вздохнул Князев. – Откуда столько дешевой экспрессии? Весело, да?
- Коротко и ясно, - возразил капитан.
- Но звучит как ярмарочный слоган.
- Они тоже профессионалы, им рейтинги нужны, - вмешался Рогозин, авторитетно разрешив этот бесплодный спор. Кажется именно скандальность дела заставила полковника отправиться вместе с ними на выезд. Скандальность предполагала важность, то бишь – высокую ответственность, выражаясь «начальственным» языком, и упустить возможность поучаствовать в таком ответственном деле Рогозин определенно не мог.
Хмелев бросил задумчивый взгляд на крепкий затылок полковника.
- И как это квалифицировать? – поинтересовался он. – Как рейтинговое нарушение правопорядка?
- Не дерзи начальству, Андрюша, - мирно заметил Рогозин. – Знаю, для тебя это болезненный вопрос, только не одному тебе все это поперек горла... А квалифицируют это нынче так: «случаи убийств и массовых убийств с неадекватной мотивацией», да ты и сам лучше меня знаешь.
- Знаю, товарищ полковник, - подтвердил Хмелев, - У меня весь стол завален этими неадекватными мотивациями. Хорошо хоть только убийства.
- Менты работать не хотят, – сочувственно вздохнул Рогозин. – Сначала ревновали, а теперь вешают на нас, что ни попадя.
- Во, во, - поддержал Князев. – Помню, пришлось даже своего информатора в МВД завести. Платного! Ну что за хрень?... А теперь не знаем куда от них деться.
- Ну, сегодня то вам жаловаться нечего, - возразил Рогозин. – «Физрук и трудовик»... – ухмыльнулся он.
Барковский съехал с шоссе на проселочную дорогу и машину стало швырять на ухабах так, что полковник ухватился за поручень:
- Куда ты гонишь, капитан? – недовольно спросил он. – Опоздали уже к обедне.
- Тут недалеко совсем, - виновато доложил Барковский, послушно сбросив скорость.
- Нина Петровна, директор, - тихо представилась седовласая пожилая женщина, к которой подвел их молодцеватый сержант спецназовец в лихо задранной на затылок пилотке. Милицейское начальство отсиживалось в фургоне, никто даже не вышел их поприветствовать. Видно на этот раз не очень то хотели передавать дело, особенно после триумфального штурма.
- Можем пройти в мой кабинет, - предложила Нина Петровна. Она выглядела измученной.
Кабинет у Нины Петровны был не бог весть какой для директора – крашеные стены, мебель из выцветшего ламината и несколько дешевых офисных кресел. Кресел на всех не хватило, так что Князеву, как младшему по званию, пришлось прогуляться до учительской и принести себе стул.
- Расскажете нам, Нина Ивановна, как это все случилось? –мягко попросил Рогозин, усевшись. Кажется полковник проникся сочувствием к этой усталой пожилой женщине, на которую, как снег на голову, обрушилась чудовищная беда.
- Нина Петровна... – негромко подсказал полковнику Хмелев, разглядывая портрет президента над директорским столом: портрет был довольно свежий.
- Что?... Ах, да, извините. Нина Петровна, - поправился Рогозин.
Нина Петровна судорожно вздохнула и посмотрела на Рогозина тусклым взглядом.
- Пьяные они были... Совсем пьяные – пожала она плечами. – Даже и не знаю, где так набрались, в магазине то им уже в долг не отпускают. Наверно самогонки нагнали. Ужасно пьяные были.
- Ну, это еще не повод... – по-прежнему мягко заметил Рогозин. – Пулемет то у них откуда?
- Не знаю я, - помотала головой Нина Петровна. – Ваши говорят – в лесу нашли.
- Наши?
- Ну, милиция...
- Ясно... Так за что они ребят то?
- Издевались ребята над Пашей, - снова тяжко вздохнула Нина Петровна. – Не слушались совсем...
- Паша это кто, физрук или трудовик?
- Трудовик.
- А над физруком?
- Ну что вы! – удивилась Нина Петровна. – Физрука они боялись.
- Так чего же тогда физрук в это полез?
- Друзья они были... с Пашей. И служили вместе.
- Где служили? – поинтересовался Князев.
- В Армии, - пояснила Нина Петровно, - в ракетных войсках. Вместе и в армию пошли, и вернулись вместе. Они же тоже у меня когда-то учились... Давно правда очень.
- Хорошие ребята? – участливо спросил Хмелев.
- Хорошие... – кивнула Нина Петровна, и, запнувшись, испуганно посмотрела на Андрея. – Пили только много, - тихо добавила она, и вдруг разрыдалась.
Рагозин с неожиданной теплотой в голосе принялся утешать Нину Петровну, а Князев бегом смотался в учительскую и принес оттуда графин с водой и стакан.
«Поле боя» после атаки двух бывших ракетчиков, а потом и спецназа, выглядело ужасающе. Скромный актовый зал областной школы был буквально залит кровью. Крашеный дощатый пол с обведенными мелом силуэтами жертв внушал запоздалый трепет перед скромным званием школьного учителя. Всего силуэтов было четырнадцать, включая силуэт физрука, которого уложил милицейский спецназ. Трудовику посчастливилось выжить, так как пулемет у них был один, и более воинственным оказался физрук, сражавшийся до последнего патрона...
Нина Петровна отказалась проводить оперативников к месту трагедии, и понять ее было не трудно. Зато прикомандированный к ним сержант спецназовец по дороге с ухмылкой поведал о том, как отказавшиеся сдаваться учителя-убийцы во время штурма во все голо распевали на два голоса «Гордый варяг». После этого комментария обведенные мелом силуэты и высохшие багровые пятна крови на полу актового зала почему-то стали казаться Хмелеву бутафорией: уж слишком ехидно выглядела вся эта история – просто какой-то шарж.
- Ну, что скажешь, начальник отдела? – поинтересовался у Андрея Рогозин после осмотра места преступления. – Не нашел ты еще свою «скрытую причину»? Долго нам это дерьмо хлебать?
Хотя в тоне полковника и сквозила насмешка, Андрей уловил и кое-что еще: кажется Рогозин все же на что-то рассчитывал, задавая этот вопрос. Видимо и ему казалось странным, что подобные совершенно нелепые истории стали повседневностью.
- Возможно причина слишком очевидна, чтобы мы обратили на нее внимание, Николай Павлович, - откликнулся Хмелев, - такое бывает.
- Философствуешь?
- Какое там... Просто есть свойство в человеческом сознании – иногда не замечать очевидных вещей.
- Психология, значит... Ну, думай, думай.
- Да что тут непонятного? – пожав плечами, искренне осведомился Барковский. – Нажрались, как свиньи, вот тебе и вся причина.
На крыльце школы до них дорвались журналисты, как-то просочившиеся через милицейский кордон.
- Без комментариев, - гордо заявил Полковник Рогозин на их торопливые домогательства, и Хмелев понял, что поделиться своими комментариями полковнику на самом деле очень даже хотелось, только, вот, статус не позволял.
Паша оказался сухим тщедушным малым с жиденькими усиками пшеничного цвета и копной всклокоченных, давно не стриженных волос. «Ципленок», - подумал про себя Андрей, когда трудовика привели в кабинет. Паше было за сорок, но этот вполне зрелый возраст как-то не слишком сказался на его ребячливой внешности, хотя морщинки и мешки под глазами выдавали старания времени сделать из Паши пожилого мужчину.
- Располагайтесь, Павел Семенович, - предложил Андрей, кивнув на стул, так как сам трудовик не предпринимал попыток обустроиться. Глядя себе под ноги, он стоял посреди кабинета, куда его довел конвоир.
Паша послушно уселся на стул, сгорбился, и продолжил изучать свои ноги.
- Как же так, Павел Семенович? – добродушно сказал Хмелев. – Неужели нельзя было без пулемета обойтись?
Андрей решил не углубляться в формальности, пока по крайней мере.
Трудовик тяжко вздохнул, но взгляда от ног оторвать не смог.
- Вы в этой же школе учились, Павел Семенович, так?
Павел Семенович кивнул.
- Не похожи вы, вроде, на чудовище, - заметил Хмелев, - Почему же так все случилось?
Трудовик зыркнул на него испуганным взглядом, и снова уставился в пол. Разговорчивостью подследственные Хмелева как правило не отличались, что, впрочем, его не удивляло. Кажется они и сами не больше его понимали, что с ними не так.
- Чей пулемет то был? – спросил Андрей, не теряя надежды вдохнуть жизнь в этот разговор.
- Колин, - наконец-то подал голос всклокоченный монстр из областного кошмара.
- Колин... С мертвых спросу никакого, да Павел Семенович?
Трудовик снова поднял на него взгляд, и Хмелев понял, что валить свою вину на друга Колю Павел Семенович вовсе не намеревался: взгляд у Павла Семеновича был чистый, как у лани, кажется он даже не сообразил, на что Хмелев намекает.
«Господи... – подумал Андрей, - да что же это делается то... Куда же Ты смотрел то?»
- А Коля где пулемет взял? – уточнил он.
- В лесу нашел.
- На дереве рос?
- Как?... – настороженно посмотрел на него Павел Семенович.
- Откуда в лесу пулемет? – вздохнул Андрей.
- Так это я не знаю, - помотал головой Павел Семенович. – Спрятал кто-то наверно, а он нашел. Тайник там был.
- Ясно... А зачем он ему понадобился?
- Коля оружие любил. Всегда.
- А ребят зачем положили?
- Ребят?
- Учеников ваших зачем убивали?
- А... Это Коля решил. Выпили мы.
- Опять Коля? А за что?
- Они надо мной издевались, - снова опустил голову Павел Семенович. – Я ему говорил – не надо... Он всегда за меня заступался.
- Трогательно... И не жалко? – поинтересовался Андрей.
- Жалко, - кивнул Павел Семенович, - но не всех.
- Жестко, зато честно, - прокомментировал Барковский это заявление. Капитан до сих пор помалкивал, сидя за своим столом и колдуя над ноутбуком – скорее всего лазал по каким-нибудь порносайтам.
Трудовик обернулся и оглядел его своим незамутненным взглядом трепетной лани.
- Меня уволили, - сообщила Зойка за ужином.
- Меня тоже, - эхом откликнулся Ванька, который почему то вдруг снизошел до семейной трапезы.
- Ты работал? – удивился Хмелев.
- Учился, - пояснил Ванька, наворачивая салат.
- Что?? Тебя отчислили из института?
- На самом деле я сам ушел.
- Как это?
- Надоело.
- Что же ты будешь делать? – встревожено вмешалась мать, мгновенно позабыв о собственных неприятностях. - В армию пойдешь?
- Не знаю. Наплевать.
- Андрей... – беспомощно посмотрела Зойка на мужа.
- Что? – спросил Хмелев. – Мне его выпороть?
Ванька усмехнулся.
Зойка укоризненно помотала головой и с рассеянным видом принялась за еду.
- Тебя то за что уволили? – хмуро поинтересовался Андрей.
- С начальником поругалась.
- Что за бред? Нет у него такого права.
- Он меня под сокращение подставил, - вздохнула Зойка, - не подкопаешься.
- Весело... – задумчиво оглядел Андрей свое незадачливое семейство, - как вы дружно то... Может мне тоже за компанию уволиться?
- С ума сошел? Не пугай меня так, – застыла над тарелкой Зойка.
- Вам, значит, можно, а мне нет, - усмехнулся Хмелев.
- Ты же мужчина, - возразила Зойка.
- И что? Не человек, что ли?
- И чем бы ты тогда занялся? – скептически поинтересовался Ванька. – Армия тебе, вроде не светит...
- Повесился твой Филипп Филиппыч, - ехидно доложил Барковский, как только Андрей появился в офисе. Кажется капитан впервые пришел на службу раньше положенного, во всяком случае Хмелев еще никогда не заставал его на работе в такой час. Барковский сидел за своим столом и что-то агрессивно отбивал на клавиатуре ноутбука.
- Филипп Николаевич?... Повесился? – Хмурясь, переспросил Андрей. – В психушке? И как же это у него получилось?
- Долго ли умеючи, - пожал плечами Барковский. – Простыню разодрал и повесился.
- За ним, что, не следили, что ли?
- Кому он нужен? Не буйный же.
- Действительно... – покачал головой Хмелев, - Кому тут вообще кто-то нужен.
- Ну, получил бы срок, или в психушке остаток жизни провел – лучше что ли?
Хмелев уселся на свое место и принялся перебирать бумаги.
- А если бы тебя так жизнь прижала? Что бы для тебя было лучше? – поинтересовался он.
- Меня? Бессонница? – ухмыльнулся Барковский.
- Мало, что ли, у нее других способов.
- Так меня и без того прижало, - вздохнул капитан. – Фуцана нашего подстрелили, слышал уже?
- Какого фуцана?
- Того самого, которого мы с подачи Рогозина берегли... Вот - отчет начальству пишу... внеслужебный, етит его мать.
- Не уберегли?
- Да это ладно, он давно напрашивался – безбашенный был совсем... Денег нам не заплатил – вот проблема. Все завтраками кормил. Даже Рогозина без бабла оставить умудрился, ты представляешь, какой стервец?... Люди ему жизнь спасают, а он их за нос водит! Как тебе?
- Видно верно все просчитал – не за что вам платить то оказалось.
- Ну, это ты брось! Одних накладных расходов знаешь сколько вышло?
- Ну и циник ты.
- А кто теперь не циник? Профессионалы все, даже попы. Видал, на каких лимузинах духовенство разъезжает? Мы грешим, как умеем, а они за нас отмаливают, и каждый свою долю пирога жует. Чего же ты от простых смертных ждешь? Короче... Напьюсь я сегодня, Андрюха. Видит бог, напьюсь...
- С чего это вдруг? Все же, вроде, у тебя складно получается. Ну, прокатил вас клиент - халявную пулю предпочел. Так ведь можно сказать по делу получил – и безбашенный, и тебе голову морочил... Теплых чувств ты к нему явно не испытывал, так с чего напиваться то? Из за денег его, что ли? Неужто так прижало?
Барковский прекратил терзать клавиатуру и прищурившись посмотрел на шефа, словно пытался понять, в чем заковыка.
- Да обрыдло это все... – вздохнув, заключил наконец он, и снова принялся нервно долбить по клавишам.
Андрей подумал, что непрошибаемый цинизм Барковского вероятно был востребован системой, а в какой-то мере даже и выкован. Оно и понятно - стоило ли доверять безопасность страны каким-нибудь впечатлительным неврастеникам? Любая силовая структура в любой стране мира и во все времена нуждалась в изрядной дозе здорового цинизма, чтобы должным образом выполнять свои функции. Смущало только, что такие пафосные слова, как «безопасность страны» в подобном циничном ракурсе тоже выглядели как-то не слишком весомо, словно куда-то улетучился тот благородный ореол, который их некогда окружал. Хмелев еще помнил времена, когда эти слова не казались такими безжизненно казенными, и даже вызывали отклик в сердцах, а не только инстинктивное беспокойство обывателей. Или ему так только казалось? Он просто был моложе, и романтичнее?...
- Хочешь взглянуть, как его шлепнули? – спросил вдруг Барковский.
Андрей недоуменно посмотрел на капитана. Барковский развернул ноутбук экраном к нему. Зернистая черно-белая запись уличной камеры наблюдения меланхолично демонстрировала вид на стеклянные двери офисного комплекса. Несколько человек курили неподалеку от входа. Одна из дверей приоткрылась, и из-за нее показался крупный коротко стриженый парень в сером костюме и рубашке с галстуком. Он быстро огляделся по сторонам, шагнул в сторону и широко распахнул дверь: оттуда вышел невысокий плотный мужчина в белом джемпере и темных очках. Мужчина успел сделать пару шагов, а потом вдруг бухнулся на колени, схватившись за грудь, и ничком рухнул на асфальт. Парень в сером костюме заметался на месте, растерянно озираясь и выставив в стороны скрюченные, словно сведенные судорогой руки. Курильщики тоже всполошились, и нерешительно двинулись по направлению к лежащему мужчине. На этом запись окончилась.
- Ну-ка, мотни чуть обратно... – попросил Хмелев капитана.
- Что?... – удивился Барковский. – Что ты там увидел?
Он встал, обошел вокруг своего стола, и сдвинув риску воспроизведения немного назад, снова включил запись, наблюдая за происходящим вместе с Андреем.
Хмелев сосредоточенно прищурившись вперился взглядом в экран: Мужчина в белом джемпере рухнул ничком на асфальт, парень в костюме – явно телохранитель, одурело заметался с растопыренными как грабли руками, а курильщики дружно обернулись... Один из них – в длинном сером плаще, с русыми волосами и аккуратной бородкой, что-то держал подмышкой... кажется книгу.
- Ну?... – вопросительно взглянул на Андрея Барковский, когда запись остановилась.
- Да нет... ничего, - поморщившись, мотнул головой Хмелев. – Телохранитель этот забавно отплясывал.
Капитан с сомнением покосился на него, но ничего не сказал. Хмелев вновь принялся за свои бумаги. Рассказывать Барковскому о своих странных подозрениях он не собирался: пользы никакой, только лишний повод для капитана поехидничать.
- Снайпер? – запоздало поинтересовался он через некоторое время.
- Что? – откликнулся капитан, оторвавшись от своего отчета.
- Снайпер его подстрелил?
- Ну да.
- Нашли что-нибудь?
- Понятия не имею... Менты этим занимаются.
- Ясно... С мотивацией, значит, все в порядке. А со свидетелями ты случайно не общался?
- С какой стати?
Хмелев понял, что толку в таком «неперспективном» деле ему от капитана вряд ли удастся добиться.
Как человек дела, свое намерение напиться Барковский в тот же вечер воплотил в жизнь. Поскольку напиваться в одиночку капитан считал дурным тоном, его план подразумевал соучастника. В соучастники Барковский почему-то выбрал Андрея, хотя никаких предпосылок к этому Хмелев не выказывал. Однако устоять перед безудержным напором капитана Андрей не сумел, как ни сопротивлялся. Вероятно это можно было бы назвать бесхарактерностью, но на самом деле и у Хмелева настроение было вполне подходящее: семью одолевала безработица и необразованность, не говоря уже о разобщенности; служба постепенно превращалась в какой-то балаган, где никто не понимал, чем они, в сущности, заняты – расследованием, или установлением диагнозов; мировая экономика продолжала чахнуть, угрожая свести на нет все великие достижения свободного рынка, а тут еще и подследственный повесился...
Начали они в пивной, а закончили «Конюшней», причем только под утро, благо на завтра намечалась суббота. Барковскоий трендел без устали. Он рассказывал Хмелеву всякие невероятные байки, балансируя на грани разумного и перемежая их невесть откуда добытыми свежими анекдотами. Поверить в его байки было тяжело, хотя - мало ли чего в наше время стоило ожидать от жизни, когда каждый норовил довести ее до абсурда, лишь бы хоть в чем-то отличиться. Андрей в основном рассеянно слушал, думая о своем. Однако история про безумно дорогую конскую колбасу из породистых лошадей все-таки заставила Хмелева с сомнением покачать головой.
- Что, не веришь, что ли? – искренне удивился Барковский.
- Стараюсь... – пожал плечами Андрей.
- А про поддельные яйца слышал? – ничуть не смутился капитан.
- Фаберже?
- Куриные...
- Что за бред? – раздраженно нахмурился Хмелев.
- Китайцы научились делать... Из гипса скорлупу льют, а внутрь соевые ингредиенты заливают – от настоящих не отличишь.
- И зачем это?
- В несколько раз дешевле натуральных получается... И жарятся не хуже куриных.
- То есть, теперь даже яйцам доверять нельзя – до основ добрались. Молодцы китайцы...
Ближе к ночи к ним стали примериваться проститутки. Пьяный Барковский отпугивал их рычанием, (в прямом смысле), но проституток это нисколько не смущало. В конце концов капитан все же беспринципно купился на аппетитную брюнетку и уехал с ней, оставив Андрея на попеченье ее суховатой напарницы.
- Ты по жизни чем занимаешься? – невинно поинтересовалась напарница.
- Делом... – угрюмо откликнулся Хмелев: публичность его по-прежнему не привлекала.
- Бизнесом, что ли? – не отставала она.
- Вроде того.
- Богатый? – развязно уточнила сухопарая жрица любви.
- Еще какой, - усмехнулся Хмелев.
Напарница у брюнетки была не бог весть, но Андрея это не беспокоило – он не собирался доводить дело до греха. Не то чтобы Хмелев очень серьезно относился к своему брачному союзу, просто ему всегда трудно было понять, в чем прелесть коммерческого секса. Его такой прагматический подход воодушевлял не больше, чем поддельные китайские яйца. Впрочем, Барковский то был холостяк известный - ему, наверно, виднее... Напарница брюнетки деловито раскрутила Хмелева еще на порцию коньяку, и убедившись в его моральной устойчивости, занялась более перспективными клиентами.
- Богатый, но жадный, да?... – усмехнулась она напоследок, и удалилась горделивой походкой.
Оставшись в пьяном одиночестве, Андрей вдруг почувствовал острый приступ собственной никчемности – даже проституткам он был бесполезен.
Допив свой коньяк, Хмелев обвел помещение прощальным взглядом, и неожиданно наткнулся на встречный: колоритная шатенка в обтягивающем черном платье, сидевшая одна за столиком возле самой эстрады, смотрела на него насмешливо прищурившись, словно со стороны наблюдала за его «тонкими» душевными метаниями.
Андрей непроизвольно улыбнулся в ответ, и вдруг ощутил волнующий холодок внизу живота: такого «животного» ощущения он уже давно не испытывал. Девушка выглядела настолько обольстительно, что ему даже сделалось обидно, что он не способен удовлетвориться проституткой, как любой нормальный мужик. Ну и какого же рожна ему тогда надо? Чего-то «более возвышенного»? Разрушить чью-нибудь счастливую семью, ради удовлетворения собственной похоти, или заморочить голову какой-нибудь наивной девице, втайне мечтающей разрушить его собственную семью? Это, что ли, более продвинутый подход?... Поэтому он никогда не спал с проститутками? А может это действительно - просто банальная жадность?
Подчинившись внезапному порыву, Хмелев решительно поднялся, и направился к столику шатенки.
- Добрый вечер... Вы позволите? – спросил он, взявшись рукой за спинку свободного стула.
- Утро... – кивнула она, благосклонно улыбаясь.
- Уже?... Надеюсь, не слишком позднее?
- Самое время.
Ободренный Хмелев уселся за столик и торопливо произвел на свет несколько сумбурных комплиментов, которые девушка перенесла стоически. Звали ее Майа. Имя Хмелеву тоже понравилось, даже с учетом того, что это скорее всего был псевдоним. Он взял Майе коктейль и себе еще коньяку, хотя, судя по тому, как все выстраивалось, ему уже давно хватало.
- Не знаю, как это обычно делается, - решился, наконец Хмелев, - надеюсь, я вас не обижу, Майа, если поинтересуюсь вашими расценками?
- Меня трудно обидеть такой наивностью, - заверила его Майа, - но вы слегка промахнулись, я не проститутка.
Надо сказать, для него это был удар. Он уже так настроился, что теперь ощутил внутри зияющую пустоту, словно его выпотрошили.
- Я дико извиняюсь... – понуро сказал Андрей.
- Ничего, в подобном месте это простительно, - улыбнулась Майа.
- Так вы хотите сказать, что я вам просто понравился? – немного воспрянул Хмелев, - Пьяный сорокапятилетний мужик с непрезентабельной внешностью? – усомнился он.
- Кто это вам сказал? – уточнила Майа.
- Что я вам понравился?
- Про непрезентабельную внешность.
- Ну, в этом то я и сам кое-что понимаю, - усмехнулся Хмелев.
- А в женщинах?
- В женщинах?... Ну... во всяком случае оценить вас, Майа, мне труда не составило.
- И во сколько вы меня оценили? – хитро прищурилась девушка.
Хмелев виновато вздохнул.
- Я подумал, что сколько бы вы ни стоили, такой шанс упускать нельзя, - сознался он.
- Хорошее начало. - склонилась к нему девушка. – Люблю самоотверженных мужчин. Интересно, каким будет продолжение...
Продолжение не заставило себя ждать. По почти безлюдному ночному городу таксист доставил их на Гражданку минут за пятнадцать. В машине Хмелев еще вел себя почти прилично, но уже в лифте распоясался. Андрей уже и не помнил, когда его в последний раз настолько зацепило, хотя, возможно, он просто еще ни разу так не напивался в сходных обстоятельствах. Да и «сходные» обстоятельства, откровенно говоря, ему не очень то вспоминались, не был он, все-таки, Дон Жуаном, как ни крути... Девушка вела себя более сдержанно, но так, ведь, девушкам и положено?...
Однокомнатная квартира с кухней и крошечной прихожей, куда привела его Майа, показалась ему не слишком обжитой: поблекшие обои, дешевый ламинат на полу. «Снимает наверно», - мимоходом догадался он.
- Хочешь выпить? – предложила Майа.
Хмелев отказался – его уже и так мутило.
- Тогда подожди меня в спальне, я сейчас... – сказала она, и отправилась в ванную.
Андрей заглянул в комнату с большой двуспальной кроватью.
«Что я тут делаю?» - внезапно почти отрезвев, подумал он, и вернулся в прихожую. На рогатой вешалке, кроме его плаща и куртки Майи висел еще чей-то пиджак, размера пятидесятого. Из ванной слышался звук льющейся воды. Он прошелся на кухню: там было довольно уютно. Андрей открыл холодильник – в дверце гнездилось несколько бутылок разнообразного спиртного, а на верхней полке лежал одинокий лимон.
Хлопнула дверь ванной, и Майа появилась на кухне в сиреневом махровом халате.
- Все-таки решил выпить? – улыбнулась она.
- Да нет... Знаешь, я пожалуй пойду, - виновато сказал он, захлопнув холодильник.
- С ума сошел? – встревожилась девушка, и стремительно прильнула к нему, нежно тронув губами его шею.
Вопреки рассудку, его тут же охватило желание, и он прижал к себе девушку, снова пьянея от дурманящего запаха ее шелковистых волос.
- Примешь душ? – прошептала Майа сдавленно.
Хмелев с трудом оторвался от нее, и нетвердой походкой направился в ванную.
Стоя под горячим душем, Андрей мучительно пытался понять, что его гложет. Никаких моральных трудностей он явно не испытывал: их отношения с Зойкой давно и бесповоротно утратили сексуальный аспект, и вовсе не по его вине, так что оправдываться ему было не перед кем. Так что же тогда? Естественных потребностей пока, вроде, никто не отменял...
«Естественных»... – медленно повторил он про себя, словно взвешивая это емкое убедительное слово. Однако он чувствовал, что есть все же что-то неестественное в сложившейся ситуации, только никак не мог понять что именно... «Психолог, твою мать».
Обмотавшись полотенцем и прихватив с собой одежду, Хмелев решительно направился в спальню с твердым намерением восстановить свой природный статус самца. Но картина, которую он обнаружил мгновенно остудила это естественное намерение: Полуобнаженная Майа, подобрав под себя ноги, сидела на кровати, и это было еще вполне уместное зрелище, однако совершенно неуместным тут выглядел мужчина в спортивной куртке и фетровой шляпе, стоявший спиной к нему. Мужчина обернулся, и уставился на Андрея пронзительным сверлящим взглядом черных как угли глаз. У мужчины было одутловатое лицо, заросшее седой щетиной. Обмотанный полотенцем Хмелев ощутил себя довольно неуютно под этим пронзительным взглядом.
- Подмылся, значит... – негромко сказал мужчина Хмелеву, играя желваками. – Очень хорошо...
- Не надо, Коля! – истерично всхлипнула на кровати Майа.
- Заткнись, сука! – не оборачиваясь рыкнул на нее Коля, и, вытянув из кармана куртки пистолет, передернул затвор.
Хмелев ухмыльнулся: почему-то ситуация показалась ему настолько нереальной, что воспринять ее всерьез он не смог. Во всяком случае ничего естественного во всем этом уж точно больше не было.
- Прощайся с жизнью, гнида! – свирепо тряхнул Пистолетом Коля, настойчиво продолжая сверлить Андрея пронзительным взглядом. Однако Хмелев вдруг обнаружил, что в этом взгляде проскользнула тревожная искорка недоумения. Или ему только показалось?...
- Не надо, ну пожалуйста, не надо! – подвывала с кровати Майа.
- Молчи... Тебе тоже не жить, паскуда! – полуавтоматически откликнулся Коля, не сводя с Андрея глаз.
Хмелев тем временем содрал с себя полотенце, вознамерившись надеть брюки: ему было ужасно неловко принимать участие в такой драматической сцене без штанов.
Вероятно природные данные Хмелева впечатлили Колю, поскольку бросив короткий взгляд вниз, он вдруг резко сменил тактику.
- Ладно... – раскатисто заявил он, нервно заходив по комнате и размахивая пистолетом. – Убивать я тебя не стану... Это слишком просто для тебя, ты так дешево не отделаешься! Знаешь, с кем ты связался, ублюдок?! – остановившись, Коля свободной рукой достал из кармана удостоверение, раскрыл его, и сунул Андрею под нос, - Я тебя сгною, ты понял?!!... – яростно взвизгнул он.
Застегивая брюки, Хмелев присмотрелся к удостоверению и тихо засмеялся, словно помешанный: Коля бахвалился удостоверением генерал-полковника ФСБ, причем Питерского департамента. Уж своих то генералов Андрей знал наперечет, благо не столичный комплект, так что Коля с его удостоверением мог смело отправляться в задницу. Удостоверение было липовое... вероятно как и оружие.
Хмелев сочувственно вздохнул, и достал собственные корочки. Растерянно заглянув в них, Коля вдруг болезненно скривился, отшатнулся назад и, выронив пистолет, схватился руками за сердце.
- Кого привела, дура! – простонал он, и корчась опустился на пол, прислонившись спиной к кровати.
Андрей застегнул рубашку и достал мобильный, собираясь вызвать милицию.
- Не надо, пожалуйста, не надо! – взмолилась сообразившая в чем дело Майа - ей даже не пришлось менять репертуар... Она слезла с кровати, бросилась к Андрею, и попыталась вырвать у него телефон.
- Действительно, дура, – покачал он головой, стряхнув ее с руки. – На что ты рассчитывала? Я похож на олигарха?
- Сказали, ты бизнесмен, - всхлипнула Майа. – Жадный только... Прости... Я все что угодно сделаю! Ну, скажи, что ты хочешь?... Только не надо ментов, ну пожалуйста!
Коля снова застонал. Обернувшись, Майа бросилась к нему:
- Папа, не надо, папа! Ну пожалуйста! – снова заголосила она, словно выучила только одну роль, зато на все случаи жизни.
- Бог ты мой... – закатил глаза Хмелев. – Ну вы артисты!
Он вызвал скорую, подобрал пистолет, который оказался газовым, и отправился домой.
- Где ты был? – вяло поинтересовалась заспанная Зойка.
- На Фонтанке водку пил, - не испытывая ни малейших угрызений совести, откликнулся Андрей: он почти не соврал, разве что насчет Фонтанки...
Однако уснуть ему удалось не сразу. Хмелев лежал, накрывшись с головой одеялом, и в его начинающей раскалываться голове непрестанно вертелась только одна назойливая мысль: «Зачем все это?... Зачем?»
Поскольку у него не было к Мише никаких вразумительных претензий, Андрей решил назначить встречу на нейтральной территории – в каком-нибудь кафе. Но Миша проявил неожиданную инициативу, и предложил встретиться у входа в парка, неподалеку от метро: «Не люблю сидеть», - обосновал он свой каприз, что прозвучало слегка двусмысленно, учитывая обстоятельства.
В парке действительно оказалось неплохо – спокойно и безлюдно. Ветра почти не было, и опавшая осенняя листва, известная своим багрянцем и золотом, тихо шуршала под ногами, навевая легкую, незамутненную никакими заботами грусть. Хмелев подумал, что «природная» грусть не такая уж унылая штука. На фоне наших бытовых и социальных обломов, а возможно и некоторых побед, она однозначно выигрывала в ощущении.
- И зачем я вам понадобился? – поинтересовался Миша, - Да еще неофициально?
На нем был все тот же серый плащ, не хватало только книги подмышкой.
- Пожалуй, не так просто это объяснить, – слегка замялся Хмелев. Он и в самом деле не знал, как подступиться к разговору. - В общем, у меня есть некоторые подозрения относительно вас. – заключил Андрей.
- Подозрения? В каком смысле? – удивился Миша.
- Не переживайте, отделаться от моих подозрений вам будет не сложно.
- Напустили вы туману. Так в чем дело?
- Ладно... – решился Андрей. В конце концов, чем он рисковал? Репутацией здравомыслящего человека? Не очень то высокое достоинство в наше смутное время.
- Дело в том, что недавно я просмотрел видеозапись снятую камерой наружного наблюдения возле одного бизнес-центра, и на этой записи обнаружил вас.
Не смотря на доверительное отношение к собеседнику, Хмелев все же не удержался от соблазна, и сделал подобающую «жанру» паузу.
- Это многое объясняет, - уважительно откликнулся Миша, пряча усмешку в прищуре глаз. Кажется, он охотно подыгрывал Андрею в этом маленьком спектакле.
- Там убили человека, - укоризненно заметил Хмелев.
- А... Вот вы о чем, – понимающе кивнул Миша. – Да, я там был. Меня и в свидетели записали. Вам тоже мои показания нужны? Этот парень, вроде, какой-то крутой был, с телохранителем даже.
- Нет, - покачал головой Андрей. – Ваши свидетельские показания меня не особенно интересуют.
- А что же тогда?
- Почему-то у меня такое чувство, что это не случайное совпадение.
- Вы имеете ввиду мое присутствие там? – с любопытством взглянул на него Миша.
Хмелев кивнул.
- Да, я действительно оказался там не случайно, - подтвердил Миша.
- Вот как?...
- Я уже пару месяцев ищу работу, и был там на собеседовании.
Андрей разочарованно вздохнул.
- Но вы правы, - добавил вдруг Миша, - совпадения тема интересная.
- Вы так считаете? – оживился Хмелев.
Усеянная опавшей листвой гравиевая дорожка, по которой они прогуливались, привела их к большому темному пруду, поверхность которого тоже рябила разноцветными листьями. Возле пруда стояло несколько обшарпанных скамеек, и Миша жестом предложил Хмелеву присесть.
- Вы же не любите сидеть, - напомнил Андрей.
- Смотря где, - улыбнувшись, откликнулся Миша.
Они уселись на скамейку, и Миша закурил сигарету.
- Со мной много всякого случалось, - заметил он, - и я уже давно понял, что ничего не случается просто так.
Хмелев промолчал: подобные заявления он слышал не раз, только, вот, ни к чему конструктивному это еще не приводило – слова, они и есть слова.
- Так в чем вы меня подозреваете? – уже совершенно другим, не располагающим к философии тоном, спросил Миша, словно прочитал мысли майора.
- Сам не знаю, – хмуро сознался Андрей. – Просто мне показалось, что вы вели себя немного странно... еще тогда, в магазине. Потом я выбросил это из головы, но тут вы объявились снова, и снова в обстоятельствах не вполне обычных. Вас, что, к подобным событиям притягивает?
- Стреляли... – меланхолично пожал плечами Миша, пародируя реплику из старого фильма.
Хмелев усмехнулся.
- Все бы ничего, - сказал он, но вы при этом еще и мне глаза мозолите.
- А вот это уже ближе к делу.
- В каком смысле?
- В том смысле, что такие совпадения могут, ведь, касаться не только меня, но и вас.
- Ну, меня они само собой касаются - служба обязывает.
Миша посмотрел на него без энтузиазма:
- Служба то тут причем? – скептически поинтересовался он. – Мы же о совпадениях говорили.
- И что это значит?
- Вам виднее.
Хмелев снова уныло подумал, что разговор этот не имеет никакой перспективы.
- А что за работу вы ищете? – спросил он, решив сменить тему.
- Я психолог.
- Коллега, значит. – кивнул Андрей, - еще одно совпадение...
Тема явно не желала меняться.
- Вас, наверно, беспокоит вопрос – отчего совпадения бывают такими навязчивыми? – подсказал Миша.
- Пожалуй.
- Есть идеи?
- Идеи?... Какие же тут могут быть идеи, если трезво смотреть на мир? Какой-то порядок, невидимые связи?... В этом хаосе, в этом океане бездумных страстей? – насмешливо покосился на Мишу Хмелев, – О чем вы?
- Думаю, невидимые связи может обнаружить в этом хаосе любой человек, если попробует именно таким образом смотреть на вещи. Во всяком случае, в жизни каждого человека бывают моменты, когда он вдруг замечает внутреннюю связь между событиями, которые внешне никак не связаны. Правда иногда проходят годы, прежде чем такие связи выявляются. Но мы очень редко упорствуем в подобных смутных подозрениях, и обычно приписываем заслуги случаю.
- А вы подозреваете в этом провидение?
- Я никого не подозреваю, в отличии от вас, - скромно напомнил Миша. – Вы сами затеяли этот разговор.
- Хорошо... – согласился Андрей. – Тогда, может быть, скажете, как возникают эти связи, раз уж вы именно «так» смотрите на вещи? Только, если можно, без мистики - как психолог психологу.
- По-видимому в природе существует нечто, что образует эти связи, - пожал плечами Миша.
- Так, все-таки, провидение...
- Во всяком случае, нечто гораздо более дальновидное, чем мы.
- И что же это «нечто» над нами так издевается? –поинтересовался Хмелев. – На кой ляд ему все это?
- Особенно в последнее время, да? – с ноткой сочувствия откликнулся Миша.
- В последнее время? Возможно... Думаете раньше было проще?
- А вы вспомните... Вы, ведь, старше меня? Если уж я это замечаю, вам то должно быть еще очевидней.
- Хотите сказать, нас нарочно кто-то доводит?
- Сами мы себя доводим, - сказал Миша. – И поделать с этим ничего не можем – вот в чем проблема.
- Тут трудно не согласиться. А я уж подумал вы меня сейчас антихристом пугать начнете.
- Я не религиозен.
- Слава Богу, - усмехнулся Андрей.
- Однако это не снимает проблемы. Да и странных совпадений не объясняет. Я уж не говорю о том, как нарочито нелепо в последнее время вообще все выстраивается.
Погрузив взгляд в непроницаемую темную глубь осеннего пруда, Хмелев задумчиво кивнул:
- Нелепо – подходящее словечко, – сказал он. – Помните человека с пистолетом, в универсаме?
- Еще бы.
- Этот человек тогда застрелил женщину, участкового врача... Она ему снотворное выписывать отказалась.
- Меня это не удивляет, - сказал Миша. – Сон – наше последнее прибежище. Отними у человека сон, и жизнь станет совершенно невыносимой.
Андрей недоверчиво посмотрел на него: Мишино лицо было совершенно серьезным.
- Вы сочувствуете этому убийце?
- А вы нет?
- Но ведь это ужасно.
- Конечно.
- У этой женщины осталась семья, дети... пускай даже взрослые. Вы понимаете, какой это кошмар для них? Не говоря уже о бесценности человеческой жизни?
- Для чего вы мне все это говорите? Пытаетесь убедить, что этот человек недостоин сочувствия? Меня или себя?
- Да он просто псих.
- Вы так не думаете, - покачал головой Миша.
- С чего вы взяли?
- Потому что это тот самый вопрос, который вас мучает – мотивация.
- Наверное вы лучший психолог, чем я, - признал Андрей: Мишина проницательность его и вправду впечатлила. – Только не думайте, что я готов оправдать такое нелепое убийство... любое убийство.
- Ни в коем случае, - улыбнулся Миша.
- Между прочим, этот тип заявил, что вы все понимаете, – сердито заметил Хмелев. На этот раз Мишина улыбка вызвала у него раздражение – уж слишком она была снисходительной: Кем, интересно, возомнил себя этот «бродячий» психолог, который даже работу найти не способен?
- Было бы неплохо, - продолжая улыбаться, откликнулся Миша.
- Он недавно повесился, - почти мстительно сообщил Андрей – ему почему-то очень хотелось согнать с Мишиного лица самоуверенную улыбку.
- А вот это зря, - покачал головой Миша: наконец-то он перестал улыбаться.
Добившись своего, Хмелев вдруг понял, что ведет себя как мальчишка.
- Больше он ничего не сказал, – немного виновато добавил Андрей. – И никому... кроме меня. Он вообще ни с кем больше не разговаривал.
- Значит, сумели вы его разбередить? – одобрительно взглянул на Хмелева Миша, и от этого одобрительного взгляда у Андрея внутри проснулся вдруг совершенно неуместный, прямо какой-то щенячий восторг. Это было настолько неожиданное ощущение, особенно учитывая его предыдущие эмоции, что Хмелев просто испугался. На мгновение ему показалось, что он сходит с ума, хотя, по существу, ощущение было очень приятным, почти эйфорическим... Андрей резко встал, и сделал несколько шагов по направлению к пруду.
- Вы куда? – удивленно окликнул его Миша.
- Сейчас... – сдавленно сказал Хмелев, пристально всматриваясь в темную глубь пруда, словно эта холодная осенняя купель могла остудить бушевавшие в нем сумбурные чувства. На его глазах выступили слезы.
«Это еще что за хрень»?... – ошеломленно подумал Андрей, стараясь восстановить в себе нормальный поток восприятия: кажется его действительно чем-то долбануло... Чем?... Вроде ничего он не принимал, не пил и не ел... ни во время, ни перед встречей.
- Вам, что, нехорошо? – подошел Миша, озабоченно заглядывая ему в лицо.
- Все в порядке, - отвернулся Хмелев.
- Хотите выпить?
- Что?
- У меня есть с собой коньяк, - сказал Миша, вытянув из внутреннего кармана плаща плоскую металлическую фляжку.
- Предусмотрительно, - покачал головой Андрей, и взял протянутую фляжку: если бы Миша угостил его коньяком чуть раньше, он бы наверно уже черте-что себе вообразил, но теперь, похоже, не было смысла привередничать. Сделав пару больших глотков, Андрей вернул фляжку. Теплая волна разлилась по телу, и он, вроде бы, пришел в норму. Миша все еще смотрел на Андрея с беспокойством. Хмелев стрельнул у него сигарету, и вернулся на скамейку.
- Так вы на самом деле что-то понимаете? – спросил он.
- В чем?
- В мотивациях.
- А вы разве нет?
- Я только вижу, что мотивации стали слишком произвольными, - вздохнул Хмелев. – Такое ощущение, что никаких тормозов у людей нет. А особых причин для этого не нахожу. Разве так уж плохо нам живется?
- Плохо – это понятие субъективное.
- Естественно... Но по большому то счету?
- По большому счету в самых развитых и обеспеченных странах, с мощной социальной защитой, наблюдается самый высокий уровень самоубийств, а больше половины населения сидит на антидепрессантах, - заметил Миша. – Я уж не говорю о наркотиках и всяких психических вывертах.
- Нам бы их проблемы, - откликнулся Хмелев.
- Дозреем и до их проблем, - кивнул Миша. – Это только кажется, что наши проблемы хуже. Я же говорю, плохо – понятие субъективное.
- Да, я понимаю куда вы клоните. Ну и какого же рожна им надо? Да и нам...
- Есть некая потребность, которую мы не способны удовлетворить, потому что не знаем как. Более того - мы даже не знаем, что она вообще у нас есть... Мы пытаемся заполнить этот внутренний вакуум хоть чем-то – работой, удовольствиями, всякими нужными и ненужными достижениями, нелепыми и даже рискованными занятиями, а если ничего не помогает - тогда алкоголем, антидепрессантами или наркотиками. В последнее время эта скрытая потребность ищет наполнения в самых изощренных формах, поскольку все обычные варианты исчерпали себя. Отсюда и возникают всевозможные виды немотивированной агрессии. Часто это выражается просто в стремлении к смерти – в зависимости от ситуации и личностных качеств. Экстремизм, терроризм и тому подобные явления тоже вытекают из нашей скрытой потребности, только это менее продвинутая стадия ее развития, которая еще хоть как-то нами осмыслена.
- Довольно спорная гипотеза, - покачал головой Хмелев, - И что же это за потребность?
- Это потребность в правильной связи между нами.
- В правильной связи?
- Мир стал глобальным, и нам уже некуда бежать от самих себя. Все мы опутаны, как сетью, тысячами видимых и невидимых связей, и абсолютно зависимы друг от друга, но совершенно не желаем этого, и даже не хотим осознавать. Каждый тянет одеяло на себя, не считаясь ни с кем и ни с чем.
- Мы всегда так действовали, - заметил Андрей. – Если не считать горстки альтруистов, от которых, кажется, никакого толку... Это наша природа, наше топливо – обычный здоровый эгоизм. Куда от него денешься? Но мы же и установили определенные ограничения, законы, и это худо-бедно работало. По крайней мере, в перспективе все выглядело достаточно позитивно. Каких еще связей нам не хватает?
- Пока мы развивались, все действительно выглядело приемлемо, и впереди всегда светила какая-то перспектива, но процесс нашего эгоистического развития наконец-то завершился – плод созрел.
- Допустим... И что теперь?
- Пришла пора сорвать плод, - невинно пожал плечами Миша.
- Не понимаю я ваших метафор, – снова раздражаясь, сказал Андрей.
- Мы часть природы, а у природы свои законы, она их не меняет, в отличии от нас. Вряд ли вы не задумывались о том, что кроме человека, с его непомерными запросами, вся остальная природа отлично сбалансирована. Стоит нам оставить ее в покое, как тут же все расцветет пышным цветом и настанет царство гармонии и изобилия.
- То, что мы ведем себя, как раковая опухоль, ни для кого не новость. Это как раз избитая метафора.
- Неправд, на самом деле она довольно свежая. Мы не так уж давно стали иронизировать по этому поводу. Еще сотню, или даже пятьдесят лет назад никому бы и в голову не пришло утверждать такое, наоборот – мы были полны энергии и энтузиазма, верили в светлое будущее. Мы всегда планировали, что наши дети будут жить лучше нас – еще даже десять, двадцать лет назад. А сегодня мы только цинично рассчитываем, что не доживем до поры, когда наши дети или внуки окончательно погрязнут в том дерьме, которое мы после себя оставляем. Вам не кажется, что наш прогресс очевиден?
- Мы отклонились от темы, - заметил Хмелев, - Вы говорили о какой-то скрытой потребности.
- На самом деле все не так плохо, как кажется, - бодро заявил Миша. – Нужно только разобраться, в чем на самом деле наша проблема, но для этого необходимо признать некоторые факты, которые нам не хочется признавать.
- Вы о раковой опухоли? Предлагаете человечеству самоликвидироваться?
- Для этого не нужно ничего предлагать – человечество само успешно с этим справиться.
- Тогда что?
- Необходимо понять, что нами движет, потому что мы до сих пор уверены, что решаем все сами.
- Ах вот вы о чем... Снова проведение? Или, все же, скрытая потребность?
- Природа.
- Которая отлично сбалансирована?
- Природа человека. То, что каждый из нас тянет одеяло на себя - еще не проблема. Так, в принципе, поступают и животные, но животная природа, так же как и растительная, и неживая - сбалансированы автоматически, а нам предоставлена возможность самим выстроить баланс – правильную связь между нами.
- Кем предоставлена? – насторожился Хмелев, ему очень не нравились постоянные Мишины ссылки на какое-то «потусторонне» вмешательство: иметь дело с религиями или мистикой Андрей был не настроен.
- Природой... – невозмутимо парировал Миша. – Вы же не станете утверждать, что природа не креативна? Откуда же мы тогда воруем все свои идеи?
- Ну, хорошо... И что задумала эта креативная природа?
- Привести нас к совершенству.
- Но у нее ничего не вышло? – усмехнулся Андрей.
- Всему свой срок.
- Но плод, ведь, созрел?
- Созрел, но еще не осознал этого.
- По-моему, в последнее время мы только и заняты тем, что налаживаем правильную связь между нами, – заметил Хмелев, - столько законов наплели, что скоро в них окончательно запутаемся. Но совершенством пока что и не пахнет.
- Потому что мы выстраиваем связи на животном уровне, а не на уровне «человек». Человек это более высокий природный уровень, с соответствующими потребностями, а мы пока пытаемся наполнить эти потребности привычным, животным образом. Животное никогда не потребляет больше, чем ему необходимо, и не претендует на большее. Человек тоже не способен потребить на животном уровне больше необходимого, но готов при этом поглотить весь мир, если достаточно развился. Каждый из нас ощущает себя в центре мироздания, и не без оснований. Это естественное, природное желание в человеке, а природа никогда не создает ничего зря. Но мы используем это желание не по назначению – вот в чем наша ошибка. Человек втягивает в себя все, как черная дыра, но только ради того, чтобы возвыситься над себе подобными, или хотя бы угнаться за ними. Это соревнование распространяется на любые области нашей деятельности, заставляя человека надрываться, чтобы не отстать от «конкурентов», или обойти их, раздувая собственные потребности и формируя воображаемые ценности. Гонка эта не прекращается еще и потому, что достигнув желаемого, человек по-прежнему остается пустым, и вынужден продвигаться дальше, прилагая еще больше усилий, пока не выдохнется и не сойдет с дистанции. Долгожданное успокоение так и не наступает, приводя нас в отчаяние. Забавно то, что важность в этой всеобщей гонке составляет для нас именно мнение общества, с которым мы и соревнуемся. Мы жаждем добиться уважения, признания этого общества, а в результате пожинаем ненависть, зависть или равнодушие.
- Ну, не все же мы такие, - возразил Хмелев.
- Это базисный принцип нашего развития, - сказал Миша. – Все остальные человеческие поступки и порывы так или иначе в него укладываются, даже наш беспомощный альтруизм, если всерьез покопаться. Каждый ищет удовлетворения своих желаний, даже творя «добро». Конечно, картина гораздо сложнее, но принцип один.
- Мрачная картина, если с вами согласиться.
- Не с точки зрения природы.
- Но мы же загнали ее в угол, с ее непрошибаемым балансом. Скоро от природы ничего не останется.
- Это иллюзия. Природе достаточно чихнуть, чтобы от нас ничего не осталось, но она терпелива. Мы сами себя загнали в угол.
- Тоже верно... Так где же выход? Вы, ведь, не для того все это расписали, чтобы поглумиться над человечеством?
- Вы видели когда-нибудь рыбий косяк?
- Живьем?
- Не обязательно, достаточно было бы телевизора.
- Видел.
- Как этот косяк движется, словно единый организм, мгновенно меняя направление и соблюдая форму?... Когда каждая рыбешка четко занимает отведенное ей место и действует абсолютно синхронно с остальными?
- К чему это?
- Все рыбешки в косяке связаны между собой невидимой связью, единым сознанием, и сознание косяка – это более высокоорганизованная структура, чем каждая из рыбешек в отдельности.
- Возможно.
- Сомневаетесь?
- Просто не знаю. Никогда не увлекался биологией.
- Надеюсь, вы не думаете, что рыбешки сговорились вести себя так?
- Кто их знает...
- Все мы связаны в единую систему, в точности так же, как этот косяк, только не чувствуем этого.
- Понятно... – разочарованно протянул Андрей. – Ничего нового, между прочим. Кажется что-то такое было у Юнга, если говорить о психологии.
- Юнг кое-что нащупал. Но что это изменило?
- А вы надеетесь что-то изменить?
- У нас нет другого выбора. Законы природы работают вне зависимости от наших предпочтений. Но мы должны прийти к балансу самостоятельно, иначе у нас не будет никакой свободы воли, а значит – собственного «я».
- А в чем же тогда свобода, если мы «должны»? Кажется в вашей концепции логика хромает.
- В том, что мы можем упираться до одури, что мы и делаем пока... Так часто ведут себя дети, доводя родителей до белого каления. Однако это не значит, что родители отступятся и позволят ребенку навредить самому себе. Но в конце концов ребенок осознает ситуацию, и убедится в том, что родители не желали ему зла.
- Вы, вроде, говорили, что не религиозны? – подозрительно прищурился Хмелев.
- Нет, - рассмеялся Миша. – Я как раз пытаюсь все объяснить с позиции естествознания.
- И вы хотите сказать, что этот стрелок в универсаме действовал по указке природы?
- Так же, как и вы... Все мы действуем по указке собственной природы. И пока не воспользуемся предоставленной нам возможностью выбора, мы так и будем марионетками в этом спектакле. Но в сценарии спектакля предусмотрена развязка.
- И мы должны довести себя до ручки, чтобы убедиться в своей глупости и беспомощности? – заключил Андрей. – Таков план?... И что тогда? Мы наконец-то образумимся?
- Все не так просто, - вздохнул Миша. – Мы должны захотеть образумиться, выйти из своего эгоизма - захотеть именно этого. А пока мы пытаемся выжить в рамках своей эгоистической природы, латая дыры в тонущей лодке. Пока мы не способны даже вообразить, какой выход возможен из этой безнадежной ситуации. Наше замкнутое на себе восприятие не позволяет сделать этого.
- Это религия... - мрачно констатировал Андрей.
- Это физика, - покачал головой Миша. – Просто физика более высокого уровня, которая включает в себя и психологию, и биологию, и многое другое. Квантовая теория вплотную приблизилась к порогу, за которым открывается реальная картина мира, но чтобы перешагнуть это порог, нужно выйти из нашего привычного восприятия. Это можно сделать, но для начала необходимо осознать сам факт такой возможности. А еще захотеть реализовать ее, и не теоретически, а на самом деле – что называется сердцем. Вполне рациональная последовательность...
- Так почему он не стал стрелять в вас? – решил вернуться Хмелев к более конкретным вопросам, которые и привели его сюда: в физике он был не силен.
- Видимо в этом не было смысла, - сказал Миша.
- Вы пуленепробиваемый?
- Нет.
- Тогда о каком смысле идет речь? Что вы с ним вместе такого понимаете, чего не понимаю я?
- Смысл определяется не нами, но мы можем его ощутить в определенном состоянии сознания - как бы поймать волну, на которой ведется передача, и тогда нам кое-что становится ясно.
- То есть, вы с этим психом были на одной волне?
- Да, мы оба ощутили одно и то же, в один и тот же момент. Только он не псих, и вы это знаете. Его настроило на эту волну отчаяние - зияющая пустота внутри, которую ничем не заполнить. Он долго пытался укрыться от этой волны, спрятаться с головой под одеялом, и ни о чем не думать. Мысли не давали ему спать, и никуда не вели. Он нашел хоть какой-то выход – снотворное. Но его продвигали сквозь отчаяние вовсе не для того, чтобы он забылся.
- Кому-то нужно было убрать доктора? – насмешливо вставил Хмелев.
- Ничего не происходит просто так, мы уже об этом говорили, - напомнил Миша. – Но очень трудно в это поверить, у нас недостаточно данных. Каждый из нас одновременно является главным героем в этом спектакле, так что и на доктора был свой расчет, но я его не знаю.
- А на Филиппа знаете?
- На кого?
- Его звали Филипп.
Миша некоторое время молчал, задумчиво блуждая взглядом по рябой от листьев поверхности пруда.
- У вас был вопрос ко мне, - сказал он, наконец. – И вы не удовлетворились моим ответом при нашей первой встрече, хотя вполне могли бы. Значит вопрос был серьезный... Зачем же теперь вы пытаетесь ерничать? Может быть, вам пока не нужен настоящий ответ?
- А Филиппу был нужен настоящий ответ? – осторожно поинтересовался Андрей.
- Настоящий ответ нужен всем, но не все пока готовы его услышать.
- И он его получил?
- Вряд ли, если он повесился, - пожал плечами Миша. – Но он был близок.
- Вы же психолог... Вам самому не кажется, что от ваших ответов попахивает сумасшествием?
- На мой взгляд сумасшествием попахивает от нашего уютного мирка, который мы себе выстроили. И об этом говорят все, только никто не знает, что делать.
- А вы знаете...
- Я занимаюсь только собственной персоной – большего не требуется. Ну и помогаю, если просят...
- Вы находились с ним на одной волне – что вы имеете ввиду? – настойчиво уточнил Хмелев.
- Это ощущение той самой правильной связи между нами, которого нам не хватает. Иногда мне удается настроиться на эту волну, и тогда я немного понимаю, что происходит. Но эта задача требует постоянных усилий.
- Так вы экстрасенс?
- Нет, - покачал головой Миша.
- Вы знали, что он в вас не выстрелит?
- Нет.
Хмелев вздохнул: если он что-то и вынес из этого разговора, так только еще больше сомнений. То он приходил к выводу, что Миша сумасшедший, то проваливался в какой-то мутный поток ощущений, где Мишины слова приобретали вес и пугающую своей категоричностью убийственную логику.
- Я, пожалуй, пойду, - заявил он, поднимаясь со скамейки. – Надеюсь, больше вы не будете попадаться мне на глаза, особенно если рядом будут стрелять.
- Есть один немаловажный аспект в этом трагическом спектакле, - сказал Миша, поднявшись вслед за ним.
- Какой?
- Иногда рыбий косяк атакуют хищники, выхватывая несколько рыбешек на завтрак. И косяк тут же снова выстраивается в идеальную монолитную структуру - в нем не остается прорех. Общему сознанию косяка не наносится никакого ущерба.
- И что?
- У природы нет расчета на тела.
- Опасная теория... - покачал головой Андрей.
- Опаснее, чем религии? – поинтересовался Миша.
- До свидания, - попрощался Хмелев.
- Звоните, если что.
- Если что?
- Если будут вопросы.
Андрей вздохнул:
- Боюсь, у меня нет времени на подобные разговоры, - заявил он твердо.
Хмелев шел по чудесному летнему лесу. Стволы корабельных сосен вздымались к самому небу, а под ногами кипело разнотравье, увенчанное пёстрыми россыпями цветов. Едва заметная тропинка вилась вдоль края неглубокого овражка, по песчаному дну которого тек ручей.
Места были знакомы Андрею, он уже не раз бывал тут, хотя и давно. И в то же время Хмелев почему-то не мог вспомнить, где начинается этот лес. Он решил, что это в конце концов неважно, но подумал, что все же странно не знать, где ты находишься. И тут Андрей вдруг понял, что спит.
Обычно в такие моменты он всегда просыпался, но в этот раз сон не отступил. Андрей присел, вдыхая полной грудью чудесный аромат нагретой солнцем травы, сорвал один цветок, и стал внимательно его разглядывать: его всегда интересовало, насколько реально выглядят во сне детали, потому что быстро меркнущие утренние воспоминания всегда казались ему очень смутными, как бы ярок не был до этого сон. Цветок выглядел совершенно реально. Сколько Андрей ни всматривался, ему так и не удалось заметить никаких дефектов...
Мобильник разразился истошным звонком без четверти шесть утра. Это был Барковский:
- Серегу арестовали, - выпалил он. – Нужно что-то делать!
- Серегу?
- Князева.
- Да что случилось то?
- Мне жена его позвонила. Он соседа застрелил, накаркал я.
- Да ладно... – не поверил Андрей.
- Я к ментам еду, может удастся что-то сделать, - сказал Барковский.
Хмелеву пришлось разбудить Зойку: найти ключи от машины в ее сумочке у него не получилось. Он вообще плохо понимал, как ей самой удается там что-то находить. Андрей редко пользовался машиной, в их семье автолюбителем была Зойка. На этот раз он не стал церемонится, и вытряхнул содержимое сумки на стол, но это не помогло.
- Куда?... зачем?... – всполошилась заспанная Зойка, накинув халат.
- Вызвали, - буркнул он.
- Так прислали бы машину, - недовольно заметила она.
- Дай ключи, - разозлился Андрей.
Зойка обиженно фыркнула и скользнула в ванную. Негодующий Хмелев отправился на кухню, и снова стал нервно обшаривать карманы сумочки. Зойка вернулась с ключами.
- Что ты сделал?! – возмутилась она, увидев на столе вывернутую из сумки пеструю начинку.
- Не хотел тебя будить, - пояснил Андрей.
- Вот спасибо...
- Ты, что, прячешь ключи?
- От Ваньки.
- У него же прав нет.
- Вот именно.
Осознав, что зачем-то втянулся в совершенно неуместные разборки, Хмелев забрал у Зойки ключи и молча направился к выходу.
- Машину заправь, - бросила ему вдогонку супруга.
Князев сидел на крашеном деревянном настиле в камере, прислонившись спиной к стене и обхватив руками колени. Дежурный закрыл за Андреем дверь, но не ушел – вероятно хотел послушать разговор.
Сергей окинул Хмелева равнодушным взглядом, и снова уставился в стену.
- Мы тебя отсюда заберем, - сказал Андрей, – но думаю ненадолго – слишком уж все очевидно, особенно если тебя вменяемым признают.
- Можешь не стараться, - сказал Князев.
- Все очевидно, но не для меня, - заметил Хмелев. – Я тебя десять лет знаю.
Князев молчал.
- Зачем ты это сделал? – спросил Андрей. Он уселся на край настила, достал сигареты и закурил.
- Какая разница...
- Серега, ты в себе?
- Где ж мне еще быть, - криво ухмыльнулся старлей.
- Так зачем ты это сделал? – повторил Хмелев.
- Задолбал он меня.
- Поподробней...
- Я его сто раз предупреждал.
- Ты же не идиот... Какого черта? Милицию вызвать не мог?
- Я вызывал.
- И что?
- Иногда успокаивался... Но не надолго. Мне он вообще двери не открывал.
- Заявление писал?
- Писал.
- Это, возможно, смягчающее обстоятельство, - заметил Андрей. – Они, что, не реагировали?
- Он сам мент.
- Ну... – удрученно протянул Хмелев. – Тогда смягчающее обстоятельство под вопросом. А через начальство не пробовал?
- Я, что – пионер?! – яростно сверкнул глазами Князев.
- Тихо, тихо, - успокаивающе поднял ладонь Андрей. – Ты воин, я понимаю... Только что ж ты так развоевался то, воин? Неужто без стрельбы было не обойтись?
- Да не достать мне его было никак. Это то и бесит.
- А со стволом как достал?
- Случайно.
- Что значит случайно?
- Я ему картофелину в окно закинул, - вздохнул Князев. – Он надо мной живет... Ну, он высунулся, и я ему сказал все, что хотел. Он меня послал, конечно. Пьяный был. Я, правда, тоже выпил... Короче, минут через десять он мне стекло разбил. Я, естественно, вылез, а он меня сверху какой-то дрянью вонючей облил, сука... Тут я и взбесился. Взял ствол и заорал в окно, чтобы он выходил.
- Вышел?
- Нет... Высунулся по пояс, и стал меня... В общем, пальнул я, он и вывалился... Напугать хотел, но вроде зацепило его.
- Насмерть зацепило?
- Девятый этаж, - пожал плечами Князев.
- Во я, блин, дебил! Пророк, етит твою! – довольно искренне каялся Барковский, слоняясь по кабинету с галстуком в руке: воротник его рубашки стоял торчком. – Надо ж было так! Ну ты прикинь...
- Не мельтеши, пророк, - поморщился Андрей. – Лучше подумай, чем Сереге помочь.
- А чем тут поможешь? Его уже и уволили задним числом.
- Что?!
- А ты как думал? Кому эти скандалы ведомственные нужны?
- Я начальник отдела, между прочим.
- Не спросили тебя? – с ехидной миной уточнил Барковский. – Заело?... И причем тут Серега?
- Я Серегу десять лет знаю.
- И что? Не уволил бы?
- Задним числом?
- Да какая разница! Теперь то ни все равно?
- Разницы никакой, противно только... А скандал все равно не замять.
- Ну и что - естественная реакция, - пожал плечами капитан. – Ты же психолог.
- Да что вы мне все психологию эту долбанную в нос тычете, - раздраженно сказал Хмелев, - Сам знаю... Оправдать мы все что угодно можем – было бы желание.
- Даже убийство соседа-меломана, - заметил капитан. – Интересно, тебе его жаль?... Или Серегу больше?
- Мне тут один парень сказал, что у природы на тела расчета нет, – задумчиво откликнулся Андрей. – Тоже, между прочим, психолог.
- У природы может и нет, а у нас еще какой.
- Недавно землетрясение было в Китае. Масса народу погибла. Ты очень расстроился?
- Порыдал пару недель, - кивнул Барковский.
- Остришь...
- А чего ты от меня хочешь? Я же циник.
- Как считаешь, я тоже циник?
- Ты?...
- Думаешь я сильно переживал?
- Думаю не сильно, - прикинул Барковский. – Хотя, кто тебя знает. Может, ты хорошо держался, - ухмыльнулся он.
- Я только вспомнил, что в нашем болоте отродясь не трясло, и сразу успокоился, - сказал Хмелев. – Да и кто они мне, эти китайцы...
- То, что у нас не трясет, я тоже вспомнил, - кивнул капитан.
- А телевизор смотришь – вроде бы все искренне сопереживают, телеграммы с соболезнованиями шлют. Так правда это, или нет?
- Трудно понять, - согласился Барковский. – Но хотелось бы верить, что правда. Что не все такие циники, как мы.
- А зачем тебе, цинику, это надо?
- Даже не представляю, - сознался Барковский. – Видимо зачем-то надо.
- Да потому что - чем мы с тобой тогда занимаемся, если на самом деле всем все по барабану? Если только своя шкура дорога... Ну, может, родня еще, да и то не для всех. Кого и от кого мы защищаем? О ком беспокоимся?
- Ну, это ты уже перегибаешь... Страна то у нас одна.
- Рискну предположить, что та газовая катастрофа в Сибири, когда несколько сотен человек сгорело, тебя тоже не сильно разжалобила. Нет?...
Барковский молча уставился на Андрея, очевидно пытаясь добросовестно проанализировать свои ощущения.
- А чего переживать о том, что уже случилось? – спросил он. – Если бы я мог ее предотвратить, не сомневайся – сделал бы все, что в моих силах. Этим мы, собственно, и занимаемся. Разве не так?
- Так то оно так... Ты профессионал, и от собственного профессионализма прешься, особенно если действительно что-то предотвратить сумел. Да еще и зарплату за это получаешь. А если не сумел – тогда и переживать не о чем, верно?... Раз уже случилось.
- Верно. А что в этом плохого?
- А то, что кроме твоей профессиональной крутизны, зарплаты, и соответствующего общественного статуса ничего тебя больше не волнует. Получается, думаешь ты только о себе любимом. А страна, с ее заботами и интересами, для тебя только повод самовыразиться.
- Во ты куда вывернул, – покачал головой капитан. – Обидно... Мне, между прочим, иногда и жизнью рисковать приходилось, со всей своей профессиональной крутизной. Это чтобы самовыразиться, что ли?
- Ну, так ты ведь крутым мужиком себя считаешь. Не греет разве? А сноубордисты эти безбашенные, или те что по крышам прыгают ради кайфа - они, по твоему, за что рискуют? Да и честь родины подмолодить на каком-нибудь чемпионате не гнушаются. И всех, ведь, от гордости распирает, так?
- А ты у нас, такой умный, не от гордости прешься? – язвительно поинтересовался Барковский.
- Да мне что-то уже поднадоело, - вздохнул Андрей. – Одно желание осталось – разобраться хочется, отчего все так нездорово выглядит, и на чем оно до сих пор держалось... Сегодня то даже на честном слове далеко не уедешь.
- Тебя послушать, так жить не захочется, - констатировал капитан. – Разве психология твоя не учит смотреть на жизнь позитивно?
- Есть одна позитивная хрень в этом раскладе, - кивнул Хмелев, - только вряд ли она тебе понравится.
- Это какая?
- Такая, что когда мы вместе в одну беду попадаем - тогда, вроде как, оттаиваем. И цинизм куда-то улетучивается, и искренность появляется, и желание жить... Во всяком случае, психология такие факты отмечает. Но это было прежде... Сегодня мы, похоже, и беду делить разучились. Или беды слишком мелкие пошли...
- Очень позитивно, – ухмыльнулся Барковский. – И ты меня еще циником называешь?
На столе у Хмелева требовательно заверещал мобильник – звонил Рогозин.
- Зайди ко мне, - коротко бросил он майору.
Хмелев сунул телефон в карман и вышел из кабинета, оставив Барковского размышлять о подвидах цинизма в одиночестве.
Полковник зачем-то сделал вид, что изучает бумаги. Это было наивно с его стороны: что – что, а такие дешевые спецэффекты Андрея давно не впечатляли, тут и психологом не надо было быть. Стремление изображать перед подчиненными невероятную занятость коренилось буквально на уровне рефлексов.
- Поедете в Сторожихино, - наконец, сказал Рогозин, оторвавшись от бумаг.
- Куда?...
- Начальство из Москвы приезжает. Лучше чтобы вас тут не было.
- Почему?
- О вас же раздолбаях забочусь, - вздохнул Рогозин. – Еще ляпните что-нибудь не то... Князев уволился – и слава богу. Валандаетесь с этими психами – потом сами с ума сходите. Лучше делом займетесь. А я тут разберусь.
- А что там, в Сторожихино? – поинтересовался Андрей.
- Теракт.
- Теракт??
- Плотину сторожихинскую чуть не взорвали.
- Так это не наш профиль.
- Как сказать... Дети взорвать собирались.
- Дети?
- По тринадцать лет пацанам. Там не знают, что с ними делать – у нас решили выяснить.
- Я с детьми никогда не работал.
- Когда-то надо начинать... Может оттого у нас и все проблемы, что мы с детьми не работаем, - философски заметил Рогозин. – Короче... Бери Барковского, и езжайте в Сторожихино. Заодно развеетесь.
Кирилл сидел с опущенной головой, и время от времени рефлекторно всхлипывал. О своих «террористических» намерениях ничего внятного он сказать не мог, хотя на формальные вопросы отвечал вполне членораздельно.
- И сколько снарядов там было? – уточнил Хмелев, глядя на худые неврастенические Кирюшины руки, покрытые ссадинами.
- Восемнадцать, - отчитался Кирилл.
- И вы их все выплавили?
- Нет. Только десять.
- А остальные?
- Остальные оставили. Я Александру Семеновичу уже говорил. Они туда ходили и нашли. А вам разве не сказали? – бросил Кирилл на Хмелева стеснительный взгляд, отчего Андрею невольно вспомнился кроткий трудовик Паша, перестрелявший половину школьной дискотеки.
- Сказали, - Кивнул Хмелев, пытаясь сообразить, как из этого перечня формальных вопросов, ответы на которые он уже знал, вымостить тропинку в Кирюшин внутренний мир, откуда по совершенно непонятным причинам исходила угроза для мира внешнего, хотя никаких признаков этой угрозы по скромным Кирюшиным манерам обнаружить было невозможно.
Предотвратить взрыв плотины, последствием которого могло стать затопление нескольких сел ниже по течению, удалось по чистой случайности: Местный рыболов заметил, как подростки разматывали провод, направляясь от плотины к ближайшему овражку. Проявив изрядную долю гражданского любопытства, рыболов привязался к подросткам, и поскольку объяснений не получил, прошелся вдоль провода к плотине, где и обнаружил толовые заряды, заложенные в нескольких местах. Он перерезал провода, и вызвал милицию.
Подготовились подростки по-взрослому. Заряды были заложены в самых уязвимых точках плотины, количество взрывчатки оказалось профессионально рассчитано, а самодельные взрыватели исправно функционировали. Снаряды школьники нашли в одном из заброшенных ДОТов, времен второй мировой, которых в местных болотах было не перечесть.
Технической стороной вопроса занимался в подростковой диверсионной группе Саша Агеев – победитель областной олимпиады по физике и сетевой чемпион в аркадных стратегиях…
- Скучно тебе жилось? – поинтересовался Андрей у Кирилла. Тот снова бросил на него исподлобья настороженный взгляд.
- Чего молчишь? Я что-то непонятное спросил?
- Нет.
- Что – нет?
- Не скучно.
- Весело?
- Нет.
- А как?
Кирилл молчал.
- Знал, что вам по возрасту ничего не будет, если что?
- Да.
- А что люди могут погибнуть?
Кирилл всхлипнул.
- Просто интересно было? – предположил Хмелев.
- Да.
- Отца у тебя нет?
- Нет.
- А матери ты не боишься.
Кирилл честно помотал головой.
- Ладно, иди пока, - вздохнул Андрей. У него было такое странное чувство, будто он разговаривал с чем-то неодушевленным, словно вводил данные в компьютер, и получал соответствующие результаты на выходе. Даже Кирюшины всхлипывания как-то укладывались в это ощущение.
А чем я сам то от него отличаюсь, со своим отношением к «китайским» бедам? – подумал он отрешенно. – Тем, что стараюсь удержаться в рамках приличий? Или возраст уже не позволяет так безоглядно «шалить»?
Андрей, конечно, не думал, что действительно способен начать вести себя подобным образом, но умозрительно он уже настолько распоясался, что вдруг совершенно ясно осознал одно любопытное обстоятельство: «рамки», в которых все мы существуем, только кажутся нам устойчивыми. Вся их устойчивость зиждется на том, что они, якобы, сами собой разумеются. Доказать обоснованность этих рамок на самом деле не так-то просто, если отбросить эмоции. Прежде такую обоснованность еще нужно бы выяснить. Он понимал, что рамки необходимы, но кто их устанавливал? Общество, своими страхами? Закон, «справедливый для всех»? Чья-то беспокойная совесть?... Кажется, все это постепенно переставало работать, не смотря на желание удержаться в каких-то рамках...
Определенно, разговор со специфичным психологом Мишей повлиял на Хмелева, хотя он и испытывал внутренне сопротивление этому процессу. Ему даже стало интересно – куда может завести человека такая болезненная логика.
Следующим в списке был Вася Смирнов – судя по всему, главарь «диверсантов». Технического гения Агеева Хмелев решил оставить напоследок.
- Хочешь, я попробую, - предложил Барковский. – А ты подстрахуешь, если что?
- Попробуй, - согласился Андрей. – Ты, ведь, в отделе зачем-то числишься.
- Так я же не психолог, - обиженно заметил Барковский. – Да ты и сам никогда вперед себя не пускал.
- Работай, - развел руками Хмелев.
Вася оказался крепким орешком – не чета субтильному Кирюше. Он вошел не здороваясь, уверенно уселся на предложенный стул, и принялся беззастенчиво разглядывать двух взрослых мужчин – представителей грозной спецслужбы, которые собирались его допрашивать.
Барковского это явно раззадорило: капитан почувствовал себя в своей тарелке.
- Что, думаешь, нотации будем тебе читать? – усмехнувшись, спросил он.
- А что вы еще можете? – усмехнулся в ответ тринадцатилетний Смирнов.
- Пристрелить тебя можем, при попытке к бегству.
- Мне тринадцать лет, - напомнил Вася.
- А откуда я об этом знаю? Меня никто не предупредил.
- Не пугай, - надменно возразил Вася.
- Ладно, не буду, - «смирился» капитан. – У нас к тебе несколько вопросов. Не возражаешь?
Вася пожал плечами.
- Вы сами плотину решили подорвать, или вас кто-то научил?
Вася фыркнул:
- Дяденька неместный подошел, и попросил...
- Хорош борзеть! – не удержался Барковский. – Я тебе клоун, что ли?
- Да он больной... – вмешался вдруг Андрей. – Я говорил, что эта зараза и до области добралась. Давно надо было рейд провести. Мочи его Юрка, иначе он тут всех заразит, - нарочито тихим голосом заключил он. Вид у Хмелева при этом был самый что ни на есть серьезный.
Глаза подростка округлились. Теперь он таращился на Андрея уже без малейшей тени надменности. Похоже, и Барковский не ожидал такой поддержки – капитан явно удивился не меньше Васи.
- Что уставился? – бросил Васе Хмелев. – Жить, что ли захотелось?... Да не ври, по барабану вам все, зомби чертовы.
- Я не больной, - испуганно возразил Вася.
- Значит, боишься, когда страшно... – сказал Хмелев. Пугать подростков у него выходило неплохо. Вряд ли это было педагогично, но он, ведь, предупредил Рогозина, что с детьми никогда не работал, так какой с него спрос?
Для себя он главное выяснил: Вася не был ни придурком, ни отчаянным безумцем, просто его вполне трезвая расчетливость игнорировала некоторые довольно размытые параметры, которые обычно прививаются обществом с малых лет. А именно – необходимость считаться с остальными членами этого общества, только и всего... Почему-то тринадцатилетнего Васю не пугала перспектива морального осуждения. Пугала только возможность физической расправы. Очень даже логичный расчет, особенно если учесть, что теперь он будет еще и обласкан лучами славы в своей собственной социальной среде – подростковой... Тенденция знакомая – все чаще кому-то не дают покоя лавры Герострата. Эта древняя, но не забытая тенденция в последнее время явно набирала силу. Кроме того, она, кажется, стремительно молодела. Да и молодежь, похоже, становилась все решительней.
- Ладно, продолжай, - сказал Андрей капитану, поднимаясь из-за стола. – Я пойду, прогуляюсь.
Он вышел из комнаты, и направился по коридору к выходу из здания. Все остальное ему было уже не интересно, даже умник Агеев, блестяще организовавший «диверсию» технически...
- Ты куда пропал то? – поинтересовался Барковский, забираясь в машину.
- По лесу гулял, - сказал Андрей, включив зажигание. – Всех допросил?
- Всех.
- И как?
- Да все и так понятно было.
- Серьезно?
- А что тут не понять? Детишки...
- Представляешь, что будет, когда они вырастут?
- Образумятся, - пожал плечами капитан.
- Они искренне не врубаются, почему нельзя так поступать, - сказал Хмелев, выруливая на щербатый асфальт проселка. – И видимо уже не врубятся... Их еще можно запугать, но образумить – вряд ли.
- С чего это ты взял? – недоверчиво покосился на майора Барковский.
- Психология, - пожал плечами Хмелев, - такие понятия закладываются в человеке в определенном возрасте.
- И кто виноват? Родители?
- Не думаю... Родители – самые обычные люди. Наверняка им и в голову не могло прийти, что их отпрыски способны такое учудить.
- А кто тогда?
- Тебе китайцев не жалко, а для них соседняя деревня – китайцы.
- Ну ты сравнил! – возмутился Барковский. – И потом... Я, между прочим, китайцев не взрывал.
- Может у тебя еще все впереди, - криво усмехнулся Андрей. – Серега, вон, тоже воевать ни с кем не собирался.
Они, наконец, добрались до шассе, но асфальт и здесь был испещрен выбоинами, словно в местных лесах все еще продолжались бои. Впрочем, юные партизаны тут и в самом деле водились...
Недавно прошел дождь, и выбоины заполнились жидкой грязью, отчего невозможно было определить их глубину. Лавируя между выбоинами, и чертыхаясь, Хмелев все же прибавил газу: уже начинало темнеть, и лучше было выбираться из этого гиблого района побыстрей.
- Что-то ты совсем спятил со своей психологией, - проворчал Барковский, пристегивая ремень.
- Может быть, - мрачно кивнул Хмелев.
Впереди степенно вышел на дорогу гаишник, и махнул им жезлом. Объехав патрульную машину, Андрей остановился на обочине и опустил стекло.
- Сержант Гегель, - представился гаишник. – Права и документики на машину, пожалуйста.
Хмелев протянул сержанту документы, рассеянно перекатывая в голове его знатную фамилию: не часто встретишь на областной автостраде великого философа.
- Нарушаем... – с бодрой укоризной заметил сержант.
- Что нарушаем? – удивился Андрей.
- Вы ехали со скоростью шестьдесят четыре километра в час.
- Быстрее тут невозможно.
- Знак видели?... «Плохая дорога». Ограничение скорости – двадцать километров в час. Тут уже столько колес оставили, что...
- Не видел.
- Превышение – сорок четыре километра. Если оформим - тысячи полторы придется выложить.
Философ с большой дороги сделал соответствующую паузу, ожидая встречных предложений.
- Да покажи ты ему корки! – раздраженно сказал Барковский.
Андрей сидел, и медленно наливался злостью: Какие-то суки наверняка наварили денег на ремонте дороги, потом некий заботливый дядя распорядился поставить знак, которого ни хрена не видно в темноте, а теперь философы из ДПС устроили тут кормушку... Кто здесь о ком и о чем беспокоился, интересно? О соблюдении правил дорожного движения?... О его машине?... Теперь еще корки показать? Вступить в эту всеобщую игру, с ее беспрерывно усложняющимися правилами? Показать, что и он тут свой – не лыком шит?
- Ну, так что? Оформляем? – поинтересовался сержант.
Барковский не выдержал, вылез из машины, и подошел к сержанту с раскрытыми удостоверением.
- Торопимся мы, уважаемый, - сказал он, - так что не будем оформлять.
- Так бы сразу и сказали, - козырнул философ, протягивая Андрею документы.
- Чтоб ты сдох! – в сердцах сказала Зойка, глядя на него почти с ненавистью. – Всю машину угваздал... Я только позавчера на мойку ездила – очередь отстояла.
Ответная вспышка негодования накрыла Хмелева жаркой волной: никогда прежде Зойка не позволяла себе такого. Но особенно нелепо эта ее выходка выглядела теперь, когда она потеряла работу, и, казалось бы, во всем от него зависела. Даже машина, о которой она так пеклась, была оформлена на него...
У Хмелева в голове мгновенно сложилась изобилующая жаргонизмами гневная тирада. Он смаковал каждое слово, наслаждаясь этой своей безупречно мотивированной агрессией, правда про себя... Андрей молча налил себе кофе, и уселся за стол.
Теперь Зойка уже смотрела на него испуганно. Кажется она сама сообразила, что ее здорово занесло.
Очень хорошо... – удовлетворенно подумал Андрей. – Только что это было? Очередной «психотропный» залп? Мы все теперь под обстрелом? Хитрозадые цэрэушники решили ослабить иммунитет страны, разрушив мою ячейку общества? Слишком уж демонстративно зарождался этот семейный конфликт...
- Хочешь, чтоб я сдох? В самом деле? – усмехнулся он.
- Извини, - опустила глаза Зойка. – Просто вырвалось. Где ты грязь то такую нашел? Как специально.
- Даже если так... Ты меня с трудом переносишь?
- Нет, - вздохнула Зойка. – Просто иногда находит.
- Что находит?
- Откуда я знаю, - раздраженно повела она плечами, и Андрей понял, что извинения на этом закончились.
- Я тебя раздражаю в последнее время? – нарочито мягко уточнил Хмелев. – Или ты сериалов насмотрелась?
- Да причем тут ты, - отмахнулась Зойка.
- Тебе чего-то недостает?
- Недостает?... А что у меня есть?
- Семья, квартира, машина, - бодрым тоном перечислил Андрей. – Работу можно найти, если захотеть. Что еще не так?
- Работу?... Думаешь, я сплю и вижу, как устроиться на работу? Для чего? Чтобы побыстрее выплатить этот чертов кредит? А дальше что?... На шмотки зарабатывать? На пенсию?... На участок на кладбище? И это жизнь?... Это все?
- Вон куда тебя занесло... А чего бы тебе хотелось от жизни?
- Я не знаю, - мотнула головой Зойка. – Ванька вырос... Ты вечно на работе. Я стала некрасивой... Я никому больше не нужна, даже с работы уволили, - всхлипнула Зойка.
- Да брось, – утешительно возразил Хмелев выверенным тоном профессионального психолога. – Это обычная депрессия.
- Мне все равно, как это называется, - сказала Зойка. – Я не понимаю, зачем я живу.
Хмелев собрался, было, привести еще несколько утешительных доводов в том же тоне, но вдруг осознал, что кроме соответствующего тона ничего он на самом деле Зойке предложить не может. Зойка была права, совершенно права... С неожиданно силой он ощутил внутри себя пронзительную, сжимающую сердце тоску – Зойкину тоску... Гнетущую пустоту.
Что он мог ей сказать? Все так живут?... Многим гораздо хуже приходится, и ничего?
Почему кого-то вообще могли утешить такие доводы? Что в них утешительного то? Радость от того, что кому-то хуже, чем тебе? Это наше лучшее лекарство?...
- А раньше ты об этом не задумывалась? – спросил вдруг он.
- Раньше? – удивилась Зойка.
- Вспомни... Лет двадцать назад, когда мы еще жили в коммуналке. Ванька все время болел... Мне ни черта не платили, инфляция безумная, в стране полный бардак... Тогда ты знала, зачем живешь?
- Мы были молодые, - пожала она плечами.
- Как сегодня Ванька?
- Что ты хочешь сказать? – подозрительно посмотрела на него Зойка.
- Нам действительно нужно что-то другое...
- Другое?
- Раньше во всем этом был смысл, а теперь куда-то исчез, - констатировал Хмелев, - Мы будто все пусты. Мы только имитируем жизнь... По инерции.
- Ты меня пугаешь, - тревожно заметила Зойка: кажется она даже слегка отвлеклась от собственных переживаний.
- Ничего, я в этом разберусь, - мрачно усмехнулся ее домашний психолог. – Главное – есть за что ухватиться...
- Новый сотрудник вашего отдела, старший лейтенант Дымов... Евгений, - представил Рогозин молодого человека в отлично сшитом сером костюме. – Из Москвы к нам переведен.
Дымов с улыбкой пожал протянутые ему руки, и уселся в одно из кресел.
- С сегодняшнего дня ваш отдел занимается сектами, - окинул их полковник строгим начальственным взором.
- Сектами же отдел Еременко занимается, - удивился Хмелев.
- Они тоже, - кивнул Рогозин. – Так что будете с ними консультироваться и обмениваться информацией.
- А зачем такие сложности?
- Будем обсуждать приказ?... – сдвинул брови полковник. – Вы занимаетесь исключительно сектами с апокалиптическими взглядами, - старательно выговорил он.
«Скорее, все-таки, «апокалипсическими»», - подумал про себя Хмелев, но поправлять начальство не стал.
- А у кого они сейчас не апокалипсические? – ухмыльнулся Барковский.
- Вы не в курилке... – сильнее нахмурился Рогозин. – Попрошу отнестись к делу серьезно. На днях еще одна секта сгорела... Теперь под Самарой. Двадцать восемь граждан Российской Федерации и четыре китайца - не пойми что... В общем, нужно все секты в округе прочесать, выяснить – нет ли где похожих симптомов.
- Ну вот, снова китайцы, - покачал головой Барковский, бросив короткий взгляд на Хмелева.
- Вы о чем? – насторожился полковник.
- Да нет, я так, о своем... – слегка смешался капитан.
- А старые дела кому сдавать? – поинтересовался Андрей.
- Параллельно будете вести, - сказал Рогозин.
Прочесывать секты Андрей перепоручил Барковскому с Дымовым, а сам продолжил заниматься «текучкой». Москвич Дымов оказался славным малым, правда еще более циничным, чем Барковский - видимо сказывалась столичная закалка. В общем, ребята поладили. Еременко щедро поделился с параллельным отделом своими наработками, и у Барковского с Дымовым особых хлопот не случилось. Их основная задача заключалась в том, чтобы рассортировать секты по степени «апокалипсической» направленности. Потом они выдали указания техникам, и те установили прослушку на объектах. Обо всех подозрительных разговорах техники немедленно докладывали Барковскому, так что пока ребята в основном торчали в управлении, накапливая и анализируя свежий материал.
«Текучка», от которой его прежде лихорадило, больше не слишком впечатляла Хмелева. Он постепенно привык к тому, что его подследственные не намерены руководствоваться привычной человеческой логикой, а предпочитают какие-то совершенно немыслимые причинно-следственные конфигурации.
На неделе ему подкинули очередного людоеда: уже третий случай по этой теме в его практике. Предыдущие два он не слишком подробно разбирал, тогда ему казалось, что это чистая «клиника», и нет никакого смысла тратить на нее время. Однако в ракурсе своих последних исследований Андрей решил, что, возможно стоит покопаться и в этом, раз уж все так неоднозначно. Случай оказался «семейным». Каннибал расчленил и съел свою бывшую жену, с которой вынужден был проживать в одной квартире. Предварительно, конечно, убил, но по его показаниям это была самозащита.
В отличии от милицейских следователей, Хмелев допускал вариант самозащиты. По крайней мере, как психолог, он знал, что в наше время войны со слабым полом на ограниченной территории редко заканчивались победой «сильного». Чаще сильный пол беспомощно капитулировал под равномерным, мгновенно заполняющим каждую отвоеванную «клеточку» неотступным натиском, на который способна только женщина. Временами мужчины срывались, доведенные до отчаяния собственной беспомощностью, тогда в последствиях этих семейных противостояний и приходилось разбираться правоохранительным органам. Конечно, случалось, что и безудержный мужской деспотизм доводил до отчаяния женщин, однако обычно инициатива все же принадлежала дамам. Правда, и жертвами чаще становились они, но это в экстремальных ситуациях...
Как-то, несколько лет назад Хмелев отдыхал в Новгородской области, и познакомился там с местным лесником, у которого было две дочери, и обе погибли. Одна жила в Пскове, а другая в Новгороде, но обеих зарубили топорами мужья. Понятно, что эта история произошла на фоне банального бытового пьянства, но Андрея она заворожила: в ней явно читалась какая-то закономерность. Он, конечно, слышал об удивительной схожести судеб близнецов с одинаковым генетическим кодом, но подобная информация всегда казалась ему нарочито преувеличенной. Люди всегда были склонны к дешевым мистификациям. Да и ничего странного в том, что идентичные близнецы вели себя похоже он не находил, тем более, что никогда не сталкивался с такими примерами лично. Но в данном случае, сестры даже не были близняшками.
Тогда он впервые всерьез заинтересовался корреляцией генетики и психологии. Углубившись в эту область знаний, Хмелев быстро убедился, что корреляция безусловно есть, но она настолько же сложна, насколько и сам человеческий геном, так что предсказывать на ее основе чьи-то поступки, в ближайшее время вряд ли удастся. Однако, поскольку исправить врожденные свойства было невозможно, а они оказывали существенное влияние на судьбу человека, значит и его жизненный путь был в немалой степени запрограммирован природой. В таком случае, прежде чем кого-то в чем-то обвинять, стоило подумать – человека ты обвиняешь, или его природу.
Правда вряд ли природа каннибализма имела под собой естественную почву. Что могло заставить современного мужчину съесть труп своего «врага», пусть даже ненавистной бывшей жены, устроившей ему ад в его собственной квартире? Какая такая генетическая предрасположенность?
Омерзительные детали дела, которые приходилось осмысливать Хмелеву, имели очень отдаленное отношение к человеческой психологии. Скорее тут можно было бы усмотреть некую «животную» логику, но спрашивать у подследственного, был ли тот голоден, когда надумал полакомиться своей жертвой, Андрей не стал.
В процессе допроса у Хмелева снова, как и в недавнем «интервью» с подростками-партизанами, возникло стойкое ощущение, будто он разговаривает с роботом, настолько этот доморощенный каннибал был далек от проявления каких-либо эмоций. В данном случае Андрею не удалось обнаружить в поведении подследственного даже признаков страха перед наказанием – ни малейшей тревоги...
Однако, как выяснилось, главной мотивацией людоеда было именно опасение... Опасение, что его поймают, если он избавится от трупа каким-то традиционным способом. По крайней мере так он сам обосновал причины своего поступка.
На «вкус» Хмелева это была довольно сомнительная мотивация. Невольно припомнив свой собственный недавний семейный скандал, Андрей подумал, что Зойку, в случае чего, он есть все же не станет... даже под угрозой «психотропного» оружия.
Когда каннибала увели, Андрей решил выйти, прогуляться – вдохнуть свежего воздуха. На улице было сыро и ветрено, так что пробирало до костей – то, что надо...
Он вовсе не был потрясен или шокирован, наоборот – его клонило в сон, словно болезненные подробности дела, пропущенные через формальную процедуру допроса, каким-то образом трансформировались в унылую, навевающую дремоту тягомотину. И не было в этой жуткой тягомотине никакого адреналина – сплошной серый туман. Андрей понимал, почему у него осталось такое впечатление: каннибал был абсолютно механистичен – ни единой живой нотки в его тоне, ни намека на ярость, или страсть, никаких признаков раскаяния или страха, ничего...
Может это внутри меня? – внезапно подумал он. – Может это я так вижу?... Может это со мной что-то не так?
Смутное воспоминание всплыло в его голове - давняя семейная вылазка на природу. Ваньке было лет семь, наверно...
Ванька тогда наловил сачком несколько мальков в реке, и посадил их в большое ведро с водой. Рыбешки плавали по кругу, словно заключенные. Хмелев сидел рядом с ведром, и наблюдал за ними, наслаждаясь сигаретой.
Там было несколько крохотных плотвичек, и два щуренка – один побольше, и один поменьше. Щурята сразу же принялись охотиться. Андрей с интересом следил, как они маневрировали, подготавливая атаку. Щурята зависали в воде почти неподвижно, усыпляя бдительность своих жертв, и очень медленно продвигались от центра ведра наперерез хороводу плотвичек, используя только боковые плавники, которые стремительно вибрировали, напоминая винты какого-нибудь судна. В определенный, четко рассчитанный момент следовал резкий бросок, и одна из плотвичек оказывалась в пасти хищника. Затем, отработанным движением, миниатюрный хищник ловко переворачивал добычу, заглатывая ее с головы. Так, в течении буквально нескольких минут, щурята управились с обреченным хороводом, поскольку в ведре плотвичкам деваться было некуда. Оба они раздулись, словно беременные, и тут началось самое интересное... Не смотря на свое битком набитое брюхо, щуренок побольше тут же принялся охотится на своего более тщедушного «коллегу». Он провел пару неудавшихся выпадов, после чего «коллега» одним резким движением просто выбросился из ведра. Заинтригованный Хмелев посадил его обратно, но он тут же выбросился снова. Андрей несколько раз повторил этот опыт, и каждый раз щуренок выпрыгивал из ведра на траву. Очевидно, перспектива задохнуться импонировала ему больше, чем возможность стать жертвой рыбьего «каннибализма». В конце концов Хмелев сжалился, и выпустил щуренка в реку. Его напарник еще некоторое время покружил в ведре один, а потом повторил трюк своего собрата – выкинулся на сушу. Как истинный исследователь, Андрей продолжил свои опыты, и вернул испытуемого в ведро. Однако щуренок мгновенно выпрыгнул снова. Сделав еще пару попыток, Хмелев убедился, что намерения щуренка непреклонны, и тоже выпустил его на волю.
Хмелева поразила неумолимая, фатальная механистичность произошедших в ведре процессов. Но самым интересным ему показалось то, что процессы эти вовсе не были обусловлены необходимостью: Щурята не голодали, наоборот – они просто обожрались беспомощными плотвичками. А самоубийственные кульбиты последнего подопытного вообще не имели под собой рациональной основы, во всяком случае, с человеческой точки зрения. Со своим набитым брюхом он наверняка смог бы прожить в ведре еще не одну неделю. Мало ли, что могло случиться за это время - всяко лучше, чем сразу задохнуться...
Возможно акт щучьего каннибализма послужил причиной того, что эта давнишнее наблюдение всплыло в его памяти, но восстановив его во всех деталях Хмелев вдруг понял, что оно несет в себе нечто большее. Он явственно увидел в этой коротенькой природной сценке, разыгранной в обычном эмалированном ведре, присутствие некой силы - неудержимого давления, которое, словно жестокий надсмотрщик не давало несчастным рыбешкам ни секунды передышки, торопя их механически выполнять свою программу... вне зависимости от нужды и последствий... вплоть до абсурда.
Кажется очень похожая сила неявственно, но так же неумолимо проступала и в Псковско-Новгородской истории с зарубленными сестрами... на фоне банального бытового пьянства... И вполне может быть, что та же сила свирепствовала и на фоне банального бытового пьянства двух педагогов-ракетчиков, кто его знает?... Что еще могло довести их до такой отчаянной битвы с унылой судьбой? Безудержные в своем юном нигилизме ученики?... В которых тоже бурлила эта неумолимая сила? Или, все же, виновником был только алкоголь?
Хмелев пересек набережную, и двинулся вдоль парапета к мосту, глядя на свинцовые волны, пляшущее на поверхности реки. Ветер хлестал его в лицо, но он этого почти не чувствовал, вернее, он чувствовал какое-то странное удовольствие от этих леденящих ударов - от того что ветер был сейчас бессилен заставить его даже поежиться. Ветер... Неумолимый, промозглый осенний ветер... Будто игривый щенок...
Что же могло заставить современного человека есть труп своего «врага» - пусть и ненавистной бывшей жены, устроившей ему ад в его собственной квартире?... И что заставило эту несчастную женщину превратить его жизнь в ад?... Что могло заставить благоразумного, выдержанного, профессионального оперативника, Серегу Князева палить из пистолета по соседу-меломану? Что заставляет нас – расчетливых, прагматичных, желающих всем только добра, превращаться в незнающих удержу безжалостных чудовищ? Неужели все та же механическая, бездушная, непреклонная сила, которая принудила «обеспеченных» щурят кидаться друг на друга, а когда исчезали цели для атаки - выбрасываться из воды на сушу? Что это за сила? Какая-то изуверская «божественная» программа?... Священная небесная мясорубка? Сила «жизни»?... Или сила смерти?... Так, значит, все-таки - на тела расчета нет? А все мы один гигантский рыбий косяк? Надо бы еще поговорить с этим рыбьим психологом...
Звонок мобильного заставил Андрея поморщиться. Он достал из кармана трубку: звонил Миша. «Какая отзывчивость», - умилился Хмелев.
- Давно ждете? – спросил Миша, присаживаясь за столик: на этот раз он сам предложил встретиться в каком-нибудь кафе.
- Минут пять, - сказал Андрей.
На Мише был все тот же серый плащ, и книга подмышкой – ну, просто Гарри Поттер!... Он положил книгу на стол, и поискал взглядом официантку. Хмелев скосил глаза на книгу: тесненные золотом буквы древнего языка таинственно поблескивали.
- Арамит? – вежливо поинтересовался Андрей.
- Иврит, - улыбнувшись, поправил его Миша.
- Зеркальные языки... – припомнил Хмелев. – Что это, интересно, значит?
- Это не совсем обычное явление, - сказал Миша.
К столику подошла официантка. Миша заказал себе кофе и вопросительно посмотрел на Андрея.
- Да, я тоже выпью чашечку, – кивнул Хмелев. – Так, что за явление?
- Языки родственные, и многие слова в них похожи, - пояснил Миша, - но некоторые, однокоренные – противоположны по смыслу.
- Например?
- Например, на арамейском слово «орта» означает ночь, а на иврите «ор» - это свет.
- А как будет ночь на иврите?
- Лайла.
- Красиво... И с чем же связаны такие зеркальные трансформации?
- Это непросто объяснить неспециалисту, – вздохнул Миша. – Вы, видимо, не ожидали моего звонка?
- Наоборот, вы позвонили очень вовремя, - усмехнулся Хмелев.
- В самом деле?
- Не знаю, как это у вас получилось, но я как раз хотел звонить вам.
- Это хороший знак.
- Знак чего?
- В последнее время такое случается все чаще, но я не хочу морочить вам голову своими теориями, - отмахнулся Миша. – Я попросил вас о встрече по другому поводу... Просто вы единственный мой знакомый, имеющий отношение к спецслужбам.
- У вас какие-то проблемы?
- Не знаю, можно ли назвать это проблемами, но нас поставили на прослушку.
- Кого это – нас? – нахмурился Хмелев.
- Наш клуб.
- Клуб?
- Я изучаю каббалу.
- Каббалу... – задумчиво повторил Андрей.
- Что-нибудь об этом слышали?
- Мистика... Так вы сектант?
Миша вопросительно поднял брови:
- Поэтому нас поставили на прослушку?
- Возможно, - кивнул Хмелев. – А с чего вы взяли, что вас поставили на прослушку? – спохватился он.
- Мы нашли несколько жучков.
- А почему вы стали их искать?
- Посторонний человек в клубе как на ладони, - пояснил Миша.
- Вы такие бдительные?
- Нет, просто... они очень наивные: пришли на лекцию вместе с новичками, и решили, что никто ничего не видит.
- А что вы хотите от меня?
- Хотел сказать вам, что это совсем ни к чему, если, конечно, вы имеете какое-то отношение... Мы ничего ни от кого не скрываем, и я отвечу на все ваши вопросы, если нужно.
- Вы решили, что это с моей подачи? – удивился Хмелев. – Почему, интересно?
- Я ничего не решал, я же говорю – вы мой единственный знакомый в этой отрасли. Я хотел спросить - что нам делать в такой ситуации. Мы, конечно, можем не обращать на жучки внимания, но... Все будут чувствовать себя неловко, а это мешает - у нас довольно сложная программа обучения. Если обратиться куда-то официально, с протестом, то наверняка никто не признается, и это только все усложнит. А если снять жучки – то скорее всего будут какие-то новые ухищрения, и новые подозрения... Я не прав?
- А вас не в чем подозревать?
- Формально – нет.
- И что это значит?
- Мы не делаем ничего противозаконного.
- А неформально?
- Неформально мы ведем себя очень подозрительно, - усмехнулся Миша. – Учимся по ночам. Проводим семинары, лекции, организуем международные конгрессы. Едим, пьем, пляшем, песни поем. В общем, на взгляд постороннего, вероятно выглядим нелепо, особенно на фоне всеобщего кризиса.
- И зачем вы все это делаете?
- Хотим стать людьми.
- Так вы еще и марсиане? – поднял брови Хмелев.
- Пока мы животные, - без тени улыбки сказал Миша. – Мы лишь используем некоторые человеческие свойства для удовлетворения своих гипертрофированных животных желаний.
- Помню, помню, – откликнулся Андрей. – Не хватает правильной связи между нами.
- Верно... И пока этой связи нет, мы остаемся животными, а иначе говоря – роботами, автоматически выполняющими свою разрушительную программу.
Хмелев подозрительно посмотрел на Мишу: рыбий психолог снова будто залез к нему в голову. Все те мысли, которые он мучительно вынашивал в последнее время, занимаясь служебной «текучкой», Миша небрежно вложил в одну короткую фразу, причем не дожидаясь его сокровенных признаний.
- Разрушительную программу? – хмуро переспросил Андрей.
- Об этом мы тоже говорили, - заметил Миша. – Вы не помните?
- Да, конечно... – рассеянно кивнул Хмелев. Теперь он действительно вспомнил, что они обсуждали такую концепцию, только почему-то он тогда не слишком проникся идеей... Или проникся, но отбросил ее сознательно. Однако, на уровне подсознания идея видимо прижилась, и с тех пор заставляла его «копать» в определенном направлении.
- Уж больно фантастично все это звучит, - сказал он.
- Естественно. Мы не хотим видеть мир таким – это нас пугает. Поэтому мы стремимся убежать от подобного восприятия, и предпочитаем вообще об этом не думать. Иначе нам кажется, что у нас нет выхода. Тогда, зачем мы живем? Какой смысл в нашем существовании?
- Вот именно.
- По-моему, стоит разобраться в этом, - заметил Миша.
Официантка принесла кофе, и он принялся меланхолично размешивать сахар ложечкой.
- Кое в чем я готов с вами согласиться, - вздохнул Хмелев. – Возможно вы заморочили мою седую голову, и мне это только мерещится, но... В последнее время я будто бы стал замечать определенную механистичность в поведении людей. Причем в самых, казалось бы, нестандартных ситуациях, которые невозможно уложить в рамки обычного здравого смысла. И я подумал, что во всем этом просматривается какое-то давление, какая-то скрытая сила, которая буквально заставляет людей совершать нелепые поступки. Она словно выдавливает из людей эти поступки, как зубную пасту из тюбика... Понимаете о чем я?
- Рад, что вам удалось это обнаружить, - сказал Миша. – Но боюсь, что подобные наблюдения бездоказательны. Они могут рассматриваться только на уровне ощущений, а это, как известно, не слишком научный подход. Вы же сами говорите, что, возможно, вам это только мерещится.
- А вы можете предложить нечто большее?
- Это зависит от вашего желания – насколько сильно вы хотите добиться ясности, и на какие жертвы ради этого готовы пойти.
- Жертвы?
- Не волнуйтесь, ничего криминального, - улыбнулся Миша. – Просто ваш здравый смысл будет сильно сопротивляться тому, что я могу вам предложить, и вам будет очень трудно с этим смириться. Мы уже кое-что подобное проходили, так ведь?
- Вы имеете ввиду наш прошлый разговор?
- Да.
- Кстати... – припомнил Хмелев. – Тогда вы говорили, что кроме человека вся остальная природа безупречно сбалансирована.
- Говорил.
- Не совсем уверен в этом, - допив свой кофе, веско заметил Хмелев. – У меня и тут есть некоторые наблюдения...
Он закурил, и, наслаждаясь сигаретой, не спеша поведал Мише историю о щурятах самоубийцах.
- И что тут не так? – спросил Миша, терпеливо выслушав историю.
- То же самое безудержное давление, - пожал плечами Андрей. – Разве нет?... Та же самая слепая сила.
- Давление безусловно присутствует. Но сила не слепая, просто на животном уровне система сбалансирована в целом, без учета индивидуальных факторов. А вы внесли в нее индивидуальную погрешность – вмешательство человека с ведром, - усмехнулся Миша. – Именно человек и изменил природный баланс. Как всегда... Нас такой всеобщий баланс не устраивает, мы желаем вырваться за его рамки.
- Так, все-таки, «мы» желаем?
- На нашем уровне работает другая программа, более сложная.
- Ну, допустим... Допустим, ваша «система» действительно безупречно сбалансирована на животном уровне, если не брать в расчет человека. Вам только остается доказать, что сила не слепая... Да еще и вредоносная, так?
- Сила не вредоносная, наоборот... Она просто вынуждает нас самих прийти к балансу. Человечество – это единый совершенный организм, каждая клетка которого воображает себя независимой. Представляете себе комичность ситуации?
- Да уж, посмеяться есть от чего, - ухмыльнулся Андрей. – Если в это поверить, то, наверно, и в самом деле будет весело... А что вы изучаете на своих занятиях? Какие-нибудь каббалистические формулы?
- Можно и так сказать, - пожал плечами Миша. – В каббале информация изложена в различных плоскостях. Это связано с необходимостью максимально расширить диапазон восприятия.
- И что за информация?
- О том как устроен этот мир, как устроены мы, и что нам предстоит сделать, чтобы вырваться из того кошмара, в который мы себя загоняем. По сути говоря, каббала это инструкция.
- А кто написал эту инструкцию?
Миша задумчиво посмотрел на майора:
- Инструкция тоже является частью программы, - сказал он. – Так что автор тут только один.
- Ясно... – вздохнул Хмелев, затушив сигарету. – И чем же это отличается от религии? Наукообразностью?
- Если вас к этому привели, то вам вряд ли удастся отвертеться, - усмехнулся Миша. – Рано или поздно вы смиритесь... Программу невозможно игнорировать.
- Идите к черту! – неожиданно разозлился Хмелев, и поднялся из-за стола. – Морочьте голову вашим адептам...
Он достал из кармана сотню, бросил на стол, и молча направился к выходу.
- Так, что нам делать с жучками? – окликнул его Миша.
- Что хотите, - буркнул Андрей, постепенно соображая, что приступ ярости, который вырвал его из-за стола, был не очень то мотивирован... Особенно, учитывая тот факт, что он сам назначил эту встречу, и собирался задать кучу вопросов. А еще профессиональный психолог... Но возвратиться он уже не мог себя заставить. Что делать – программа... – усмехнулся про себя Хмелев.
Барковский после выходных выглядел усталым. Вероятно отходил после очередной холостяцкой вылазки в люди.
- Чайку? – сострадательно предложил Андрей опоздавшему на службу подчиненному.
- Было б неплохо, - оживился Барковский, выдавив виноватую улыбку.
Хмелев включил чайник, и принялся нарезать лимон тонкими ломтиками.
- Как у вас с сектами? – спросил он.
- Все в порядке. Я же в пятницу доложился.
- Да, я читал, - кивнул Андрей.
- Ну и как?
- На мой вкус суховато.
- А как бы тебе хотелось, - обиженно откликнулся Барковский. – Побольше кровавых сцен?
- Анализа я не увидел, - мягко возразил Андрей, разливая чай. – Да и вообще... Чем вы с Дымовым конкретно занимаетесь, кроме отписок? Что значит – «Отработаны две группы сатанистов»? Что вы с ними сделали? Перестреляли, что ли?
- Сатанистов мы вернули отделу Еременко, - поморщился Барковский. – Это не наш профиль – сатанистам на апокалипсис начхать.
- А зачем тогда ты мне отчитывался?
- Не я эти отчеты придумал.
- И не я.
- Чего ты от меня хочешь? – пожал плечами Барковский. Он жадно глотнул обжигающего чая, и укоризненно посмотрев на стакан, с сожалением поставил его обратно на стол: чай был еще слишком горяч, чтобы немедленно утолить похмельную жажду капитана. – Там, между прочим, не только про сатанистов написано, если ты внимательно читал... Одну подозрительную секту мы с Дымовым сами сейчас разрабатываем.
- Очень перспективная группа, - бодро включился Дымов. Он тоже подошел к столу Хмелева, и налил себе чаю.
- Перспективная? – переспросил Андрей.
- Вполне перспективная, - заверил его Дымов. – Лидер у них – просто вылитый Кореш.
- Чей кореш?
- Дэвид Кореш, - авторитетно пояснил Дымов. Был такой американский гуру, который на ранчо подорвался вместе со всей своей сектой. В девяносто третьем, кажется. Звали его Дэвид Кореш.
- Это псевдоним, - хмуро поправил Дымова Барковский.
- Я знаю, - небрежно кивнул лейтенант. – Секта называлась Ветвь Давида. Больше ста человек тогда погибло, из них четверть – дети. Сгорели заживо... У вас тут, в Питере недавно очень похожий типаж объявился. Тоже бывший рок-музыкант, наркоман, и грозиться, что со дня на день конец света грянет: видение у него было.
- И перспектива такая же?
- Судя по приметам – очень может быть, - сказал лейтенант. – Если, конечно, духу хватит.
- Святого духу? – саркастически уточнил Барковский, снова потянувшись за своим стаканом.
- Я бы по такому поводу ерничать не стал, - с неожиданным благонравием заметил Дымов.
- А с другими сектами, значит, все в порядке? – поинтересовался Хмелев.
- Остальные вроде стабильны. О которых нам известно, по крайней мере. Я же писал... – напомнил Барковский, глотнув, наконец таки, чаю. – У Еременко все под контролем. Он свое дело знает. Апокалипсические настроения, конечно, кое-где присутствуют, но без истерик.
- А каббалистов вы прослушиваете?
- Каббалистов? Не всех, но кое-кого прослушиваем.
- Их много, что ли?
- Есть несколько направлений, - снова авторитетно встрял Дымов. – У нас на прослушке только самые активные, которые нынешний кризис с приходом Машиаха связывают.
- Машиах - это мессия, вроде?
- Он самый.
- И кто у них за машиаха?
- Тут пока ясности нет, - вздохнул Дымов.
- В каком смысле? Нету лидера?
- Лидер есть, но машиахом он себя еще не объявлял.
- У них машиах вообще не человек, - сказал Барковский.
- Ну, это понятно, - кивнул Хмелев.
- Я имею ввиду, что это не личность, а что-то вроде природной силы, - пояснил капитан. – Я тут послушал пару лекций.
Дымов покосился на него удивленно:
- Когда это ты успел.
- У них трансляция в интернете, ты не в курсе?
- В курсе, в курсе, - поморщился лейтенант. – Ну и как?
- Местами любопытно.
- Зачем же вы тогда прослушку ставили, если в интернете трансляция? – спросил Хмелев.
- Мало ли... – пожал плечами Дымов. – Может, в интернете одно, а на деле другое. Мы же всех апокалипсических должны прощупать.
- Что-нибудь накопали?
- Вроде пока ничего криминального.
- Если бы что-то всплыло, я бы не забыл в отчет внести, - укоризненно заметил Барковский.
- А что любопытного услышал? – уточнил Хмелев.
- Да так... – подозрительно покосился на него капитан. – Ты, между прочим, иногда что-то похожее плетешь.
- В смысле?
- О том, что всем все по барабану.
- А ты с этим не согласен, что ли?
- Я, хоть и циник, но не до такой степени.
- До какой – не до такой?
- Они говорят, что скоро мы тут все друг друга перебьем, если к боженьке за помощью не обратимся. Причем, только у них есть рецепт, как обратиться. Ну, не цинично?... Народ и без того с ума сходит от этих кризисов. Так еще и природу сюда прилепили: типа, все стихийные бедствия теперь тоже против нас.
- Как-то уж больно примитивно, – усомнился Андрей. – Кто сегодня на это купится?
- Э, нет! – покачал головой Барковский, наслаждаясь чаем. – Это я тебе так упростил. На самом деле они очень даже грамотно все это вкручивают. И наука у них под рукой, и психология, и байки всякие... Хоть и ахинея, но выглядит, вроде как, логично. В общем – еврейские штучки.
- А ты сам то не еврей разве? – поднял бровь Хмелев.
- Отчасти, - пожал плечами капитан. – Евреи они такие, - беззаботно пояснил он.
- Снимите с них прослушку. Я сам этими каббалистами займусь.
- Да ладно, мы справимся, - недоуменно заверил Андрея Барковский. – Чего ты?
- Снимите, - не глядя на него, заключил Хмелев.
Ужин Зойка опять не приготовила. Андрей с пристрастием обыскал холодильник, и обнаружил в морозилке заиндевевшую упаковку пельменей. Это спасло Зойку от немедленного голодного бунта, но не рассеяло мглы: Хмелев варил ужин на медленном огне своей злости. Зойка лежала на диване в гостиной – смотрела какой-то сериал. До кухни доносились картонные голоса персонажей, непрерывно бурлящих фальшивыми эмоциями. Это еще больше раздражало Андрея.
Пельмени, которые спасли Хмелева от унижения, подсластив иллюзорную картину его бытовой независимости, на вкус оказались совершенно отвратными. Он достал из мусорного ведра упаковку, изучил состав, и подумал, что телятину вряд ли можно так испортить перцем и солью. Нагло врущая упаковка и вкус невесть из чего сделанных пельменей внесли еще одну мерзкую ноту в вечернюю какофонию его настроения. Андрей едва сдерживал клокотавшую в нем ярость. И в то же время, где-то глубоко внутри он со странным спокойствием наблюдал за этим процессом. Ощущение было довольно любопытное, и Хмелев попытался на нем сосредоточиться...
Напор ярости постепенно ослаб, словно неожиданное внимание Хмелева польстило этому лютому зверю, и он милостиво позволил «хозяину» наблюдать за собой. Поверхностный слой гнева, который рвался наружу, подмывая Андрея что-нибудь сломать, или разбить - оказался не таким уж глубоким, и благополучно рассосался под воздействием обычного рационального анализа: кому могло принести пользу, или даже вред такое нелепое поведение? Зойке?... Производителям сериалов, или пельменей?
Зойка, кончено, неправа – могла бы приготовить ужин единственному кормильцу, раз уж самой работу не найти... В любом случае, это лучше, чем валяться целый день на диване. Так депрессию точно не вылечишь.
Лучше?... А чем, интересно? - задумался индифферентный «внутренний» Хмелев – Лучше для чего? Для его желудка?... В этом лекарство от Зойкиной депрессии? Ну, допустим, есть такое средство – чем-то себя занять, разогнать тоску. Но сам то он от чего бесится? От того, что Зойка этим полезным лекарством брезгует, или от того, что жрать охота, а его не обслужили?... И пельмени, конечно, «хороши» - нечего сказать, только почему и тут кто-то должен заботиться о его желудке? Производителям нужно бабла побольше срубить, что ж тут удивительного? У них свои проблемы. Какое им дело до его привередливого желудка? Не хочешь – не покупай. Спасибо, что не траванули: в Китае детские смеси отравой бадяжили – под расстрел пошли, и ничего... Бабло видно важней.
Опять этот Китай прицепился...
Хмелев допил чай, решительно поднялся, и отправился в спальню. Там он присел за куций туалетный столик, открыл ноутбук, и ввел в окошке броузера ссылку, которую записал для него Барковский. Капитан сказал ему, что каббалисты транслируют свои программы круглосуточно. На экране появилось изображение зала, сплошь уставленного столами, за которыми, склонившись над книгами, сидели мужчины, в основном молодые. Судя по плотности размещения их набилось в зал несколько сотен. Некоторые были в кипах и в белых рубашках, но не все. Хмелев обнаружил на заднем плане даже какого-то рокера – в клепаной кожаной куртке, с длинными, собранными в хвост волосами. Один из мужчин размеренно читал вслух на иврите, а остальные молча следили за текстом по своим книгам. На странице броузера было предложено несколько языков перевода, в том числе и русский. Андрей включил перевод, и голос за кадром принялся синхронно сопровождать чтеца, но это не сильно помогло: русские слова перемежались какими-то специфическими терминами на иврите, и на слух эта смесь воспринималась как форменная абракадабра - какие-то «хагаты», «хабады», «сфироты», «решемоты», «зивуги», и бог знает, что еще. Если бы Хмелев услышал нечто подобное по телевизору, он бы наверняка подумал, что идет очередная серия Гарри Поттера – настолько нереальной казалась эта сцена, с колдующими над своими фолиантами каббалистами. Несколько минут Андрей старательно вслушивался, пытаясь хоть что-то понять, но это было совершенно невозможно, хотя текст странным образом очаровывал его: почему-то ему вовсе не хотелось выключать эту абракадабру, не смотря на то, что он ничего не понимал. В любом случае это звучало лучше, чем картонные диалоги из Зойкиных сериалов... В произносимых чтецом фразах ощущалась какая-то таинственная глубина, словно, не смотря на их очевидную, будто даже китчевую оторванность от реального мира, они что-то действительно значили.
Чтец остановился, и перевел дыхание.
- Вопросы? – послышался голос другого переводчика. Камера вывела в кадр седого как лунь, бородатого мужчину, который сидел за столом на невыском подиуме у стены. Мужчина слегка смахивал на Санта Клауса, но в его живом насмешливом взгляде сквозило мальчишеское нетерпение.
Один из учеников поднялся со своего места, и ему передали микрофон. Ученик спросил что-то на иврите. Синхронно вступил переводчик, но Андрей снова не понял почти ни слова. В голосе ученика слышался какой-то мучительный надрыв, словно он был на грани отчаяния, и даже переводчик артистично подхватил эту горькую ноту.
«Я не понимаю, что означает, что... – прочувствованно заявил переводчик, и процитировал набор загадочных терминов на иврите, явно не собираясь их расшифровывать.
«Похоже, не один я такой тупой», - злорадно подумал Хмелев, хотя никаких очевидных причин для радости у него не было. «Идиотизм...», - выругался он про себя.
- Это хорошо, - бодро заметил преподаватель в ответ на испещренную терминами «жалобу». – Мы и не должны сейчас ничего понимать. Сначала нам необходимо это почувствовать... Хотя, пытаться понять, все же, стоит. Но главное – оставаться в намерении. Есть еще вопросы по теме? Нет?... Хорошо. Тогда, пожалуй, на этом закончим.
«Явный идиотизм...», - еще раз заключил Хмелев, и вздрогнул от неожиданности: на его плечо опустилась Зойкина рука.
- Ты голодный? – спросила она, как ни в чем не бывало.
- Нет... – сердито помотал головой Андрей, чувствуя, как комок ярости, затаившийся в нем после мерзкого автономного ужина, снова подал признаки жизни. Но тут же пробудился и «отстраненный наблюдатель», с интересом всматриваясь в копошение оживающего чудовища.
«А это здорово»... – подумал вдруг Хмелев, испытывая уже совершенно необоснованную эйфорию, словно присутствие независимого внутреннего наблюдателя сделало его в чем-то неуязвимым. В чем-то... В чем, интересно?... Ярость по-прежнему клубилась где-то в груди, но это будто бы перестало доставлять ему страдание. Он понял, что никак сейчас не зависит от этого клубка – готовой в любую секунду полыхнуть шаровой молнии, наполненной разрушительной силой. Это было совсем не то ощущение, когда под давлением обстоятельств ты вынужден через силу сдерживать гнев – сейчас такого усилия не требовалось. Более того – он мог бы позволить этому клубку и взорваться, и его это нисколько не беспокоило...
- Чего ты улыбаешься? – с любопытством спросила Зойка, прервав его внутренние наблюдения.
- Что?... – рассеянно откликнулся он, и бросив взгляд в трюмо, увидел свою сияющую физиономию.
Развалины еще парили. Хмелев замедлил шаг, не очень понимая, стоит ли ему присоединяться к толпе, глазеющей на унылые итоги пожарища, или лучше обойти это препятствие по другой улице, поскольку протиснуться сквозь толпу явно было не просто. Люди стояли и на тротуаре напротив, и на проезжей части, окружив плотным кольцом заградительную ленту, которую уже успели натянуть новообращенные полицейские. Пронзительно взвыв сиреной, одна из пожарных машин медленно тронулась с места. Народ суетливо расступался. Следом за первой потянулись и две другие машины: пожарники свою работу закончили.
Андрей все-таки примкнул к толпе – любопытство пересилило трезвый расчет. Да и на работе его вряд ли кто так уж хватится – не та фигура.
Четырехэтажное здание обрушилось почти целиком, Осталась стоять только слепая задняя стена, и примыкающий к ней правый угол, из которого торчали погнутые металлические балки с висящими на них обугленными, растрескавшимися кусками перекрытий, нанизанных на плети арматуры - словно подгоревший шашлык. Хмелев удивился: перекрытия явно были современные, и вряд ли могли рухнуть от обычного пожара.
- Что тут случилось? – спросил он у пожилого мужчины в бесформенной вязаной кепке.
- Говорят взрыв был, - бодро откликнулся тот, пожав плечами. – Я сам не видел.
- Ясно, – кивнул Хмелев, и попытался пролезть ближе к заградительной ленте. Толпа зевак перед ним уступала дорогу неохотно, и ему пришлось вести себя довольно грубо. Публика принялась огрызаться. Поскольку полномочий у него в данной ситуации не было, а злоупотреблять удостоверением он не хотел, Андрей испытывал неловкость, продираясь сквозь толпу: действительно, с какой стати он должен быть тут в первых рядах? Они, ведь, заняли свои места раньше него... Но это продолжалось до тех пор, пока один из зрителей – крупный рыжеволосый парень лет двадцати, нарочито перегородил Хмелеву дорогу и злорадно ткнул его локтем в грудь.
Плотный клубок ярости, о котором Андрей уже успел забыть, вдруг ожил, словно все это время просто мирно дремал у него в груди. По его телу пробежала жаркая волна, и он осознал, что клубок все еще под контролем. Ощущение было такое, будто клубок не принадлежит ему, но содержащуюся в нем силу он может использовать... в зависимости от обстоятельств. И кажется обстоятельства эти выбирал не он сам, и не клубок, но что-то в самой потаенной глубине его сознания – что-то, что совершенно точно знало, когда клубок позволено пустить в дело.
Хмелев «освободил» клубок, положил руку на плечо парня, и одним легким движением развернул его к себе лицом. Парень весил килограммов сто, так что легкость ему явно была не привычна, и окружающие тут же опасливо дистанцировались, освобождая пространство для маневров Хмелева. Но Андрею больше не пришлось предпринимать никаких маневров. Он заглянул парню в глаза, и увидел, как его зрачки испуганно сузились. Хмелев молча двинулся дальше, и через пару секунд был уже возле ограждения. При этом он не испытывал практически никаких эмоций, словно все, что только что произошло, относилось к нему лишь косвенно.
«Любопытная хрень», - подумал Андрей, прикуривая сигарету: он обратил внимание, что руки его совершенно не дрожат, как это обычно бывает при неожиданном всплеске адреналина. И это было не менее любопытно, особенно для психолога.
Вдоль шелестящей на ветру желтой ленты ограждения стояло несколько полицейских, призванных сдерживать пыл любопытных горожан, если тем вздумается нарушить субтильную границу, отделяющую бедствие от мирной жизни. За лентой, возле хаотичной кромки обгорелых развалин, что-то обсуждали несколько человек в гражданском. Хмелев увидел среди них Рогозина, и еще пару знакомых ребят из управления. Он нырнул под ленту и, достав удостоверение, протянул в раскрытом виде хмурому полицейскому, который подошел к нему. Проверив удостоверение, полицейский молча кивнул, и вернулся на свое место.
- А ты что тут делаешь? – удивился Рогозин.
- На работу иду. – пожал плечами Хмелев. – Что случилось?
- Это не по твоей части, - поморщился полковник. – психологи тут уже точно не требуются, так что иди - работай.
Клубок в груди Андрея слегка шевельнулся, напоминая о своем присутствии. Однако, на этот раз его услуги явно не требовались: Рогозин был прав, хотя и мог бы избежать дежурного начальственного апломба. Но реакция на такие шероховатости к функциям клубка явно не относилась.
Хмелев беззаботно улыбнулся в ответ полковнику, и направился к заградительной ленте.
- Извините... – обратилась к нему какая-то девушка, когда он вновь присоединился к толпе. – Вы из милиции?
- Даже не из полиции, - мотнул головой Андрей.
- Мне нужно кому-то передать видео, - беспомощно пожаловалась она.
- Какое видео?
- Но вы же не из полиции.
- Из ФСБ, - уточнил Хмелев.
- Правда?
- Андрей показал удостоверение.
Девушка подняла к его лицу айпод, и включила воспроизведение. Они стояли сдавленные со всех сторон, и Хмелев, щурясь, всматривался в любительскую видеозапись. На экране айпода появились полыхающие развалины. Языки пламени пыхали в разные стороны, выбрасывая в воздух снопы искр. Затем камера повернулась в сторону, и Андрей увидел двоих мужчин, стоявших возле серого внедорожника, и спокойно наблюдающих за пожаром. Оба они были одеты в темные спортивные куртки, и шерстяные вязаные шапочки. В одном из мужчин Хмелев, с чувством легкого недоумения, узнал Дымова.
- И что? – спросил он, когда запись окончилась.
- Я подумала – может вам пригодится, - сказала девушка.
- Скинете на мой? - предложил Хмелев, доставая мобильник.
Барковский с унылым видом перебирал какие-то бумаги у себя на столе.
- А где твой напарник? – добродушно усмехнулся Андрей, кинув свой плащ на спинку стула.
- Звонил, что задержится, - Буркнул капитан, не отрываясь от бумаг.
В этот момент, на пороге появился Дымов – свежий, улыбающийся, благоухающий одеколоном, и как обычно - в своем щегольском шерстяном пальто.
«Еще интереснее»... – с нарастающей озабоченностью подумал Хмелев.
- Видели, как рвануло? – задорно спросил Дымов, с невинной мальчишеской радостью в глазах.
- Слышали, - по-прежнему кисло откликнулся Барковский.
- Я мимо проезжал: весь отель снесло.
- Это был отель? – удивился Хмелев.
- Без названия, - сказал Барковский, - Для особо скромных персон.
- И такие есть?
- Ты персоны или отели имеешь ввиду? – меланхолично уточнил капитан.
- Наши говорят, там какой-то министр импортный гасился. – заметил Дымов, пристроив пальто на вешалке.
- Я там потоптался с нашими... – заметил Хмелев. – Они сказали?
- Сальников.
- Ты его знаешь?
- Давно. Мы с ним учились вместе.
- Так ты, значит, видел, как рвануло. – сказал Андрей, усаживаясь в кресло.
- Только последствия, - беззаботно пожал плечами Дымов. – все уже потушили.
- Потушили, потушили... – рассеянно покивал Хмелев, наливаясь отвратительным подозрением, которое прежде едва в нем теплилось. – А чего опоздал?
- Проспал, - вздохнул Дымов. – Извини, начальник, отработаю.
Настроение у Рогозина явно выправилось, и на этот раз он был приветлив:
- Ну, что там у нас на психиатрических фронтах? – игриво поинтересовался полковник.
- Без победных шествий, - кисло улыбнулся Хмелев. – А что с отелем?
- С отелем? Да ничего, все в порядке.
- В смысле? – удивился Андрей.
- А... – слегка замешкался Рогозин. – Да из Москвы звонили: у них там концы нашлись, так что... Ребята отлично работают, нам с ними не тягаться.
«Так что за погоны можно не переживать», - додумал про себя Хмелев.
- Кстати, Дымова обратно в Москву отзывают, - бодро заметил Рогозин. – Придется вам теперь вдвоем психов окучивать, у меня пока лишних людей нет. Может стажера какого-нибудь дам. Так ты чего пришел?
- Насчет отеля хотел спросить.
- Да нечего тут спрашивать, - слегка поморщился полковник. – Я же сказал – москвичи этим займутся.
- Ладно, тогда я пойду.
- Иди, иди, мил человек, - усмехнулся Рогозин.
Хмелев вышел из кабинета полковника, и двинулся по коридору к лестнице, продолжая сжимать в руке мобильник.
Он совершенно не понимал что ему делать, и должен ли он вообще что-то делать. Если зародившееся у него подозрение имело под собой реальную основу, то ему придется здорово напрячься, чтобы осмелиться с этим что-то делать. А если не имело – тогда все вполне может разрешиться как обычное недоразумение. Но стоило ли это недоразумение выяснять, рискуя нарваться на серьезные неприятности?
А перспективы?... Москвичи разгребут это дело как положено – комар носа не подточит. А если подточит, то и ему хоботок свернут. В чем проблема? Дымов улетит себе, и даже столкнуться с ним, возможно, никогда больше не придется. Да и себя можно запросто убедить, что ничего за этим недоразумением не скрыто. Или нельзя убедить?... – задумался Хмелев.
На самом деле он конечно знал, что ему не отвертеться. Не смог бы он себя убедить, даже если бы хотел.
Он вошел в кабинет, и тут же пересекся взглядом с Дымовым, который с умиротворенным видом и зубочисткой во рту перебирал какие-то бумаги у себя на столе. Дымов улыбнулся ему открыто и искренне, словно бы их отношения каким-то странным образом успели даже потеплеть за те пятнадцать минут, пока Хмелев ходил к Рогозину. Эта подкупающая искренность заставила Андрея еще больше усомниться в собственном здравомыслии. Может быть ситуация действительно не так ужасна, как ему кажется? Может это, все-таки, какое-то недоразумение?...
Барковского в кабинете не было. Наверно оно и к лучшему - другого шанса могло не представится. Сохраняя в глубине души тревожное предчувствие, Андрей поддался порыву, и подойдя к столу Дымова, включил на мобильном воспроизведение записи.
- Узнаешь? – кривовато улыбаясь, спросил он, демонстрируя кадры пожарища.
- Что? – удивился Дымов.
- Посмотри...
Лейтенант недоуменно вгляделся в дисплей телефона, но через секунду глаза его на мгновение сузились, и по лицу пробежала тень, когда он обнаружил себя в кадре.
- И что? – спросил Дымов с совершенно невозмутимым видом. Но Хмелев уже понял, что эта запоздалая невозмутимость всего лишь игра.
- Проспал, говоришь? – невинно уточнил Андрей, включаясь в эту игру.
Дымов какое-то время молчал – видимо анализировал возможный уровень осведомленности Хмелева.
- Откуда это у тебя, - наконец спросил он, глядя на Андрея с некоторой долей сожаления: похоже решил не переигрывать.
- Неважно... - сказал Хмелев. – Так что это все значит?
- Я бы, конечно, придумал что-нибудь, - ухмыльнулся Дымов, - но ты ведь не поверишь?
- А надо?
- Тебе бы было спокойнее.
- Я спокоен.
- Хочешь, этот разговор останется между нами? – предложил Дымов.
- Если это то, что я думаю, то ничего гарантировать ты мне не можешь.
- Верно, - согласился Дымов, - но у тебя хотя бы будет шанс.
- А если я хай подниму?
- Это ничего не доказывает, - кивнул лейтенант на мобильник. – Что ты можешь предъявить? Что я глазел на пожар? Оправдаться я сумею, уж поверь. Не все такие шустрые, как ты. Ну, в сумасшедшие тебя запишут – оно тебе надо?
- Так, значит, можем оставить между нами?... - мрачно переспросил Андрей, окончательно осознав, что никакого выбора у него на самом деле нет.
- Еще как можем, - снова лучезарно заулыбался Дымов.
Хмелев не смог заставить себя улыбнуться в ответ.
- Я сотру? – благожелательно поинтересовался лейтенант, протягивая руку к его мобильнику.
Андрей молча отдал телефон, и Дымов принялся деловито жать на кнопки.
- Так откуда это у тебя? – еще раз спросил он.
- Случайный очевидец.
- Есть его координаты?
- Нет.
- Уверен? – прищурился Дымов.
- Уверен, - твердо сказал Андрей.
В кои-то веки они вместе смотрели телевизор. Причем шел какой-то Зойкин сериал, и Андрей даже не порывался переключить программу. Ни разу...
Время от времени Зойка подозрительно на него косилась, но он оставался невозмутим.
- Что-нибудь случилось? – спросила наконец она, убавив звук.
- Нет, - помотал головой Андрей.
- А вид такой, будто у тебя кто-то умер, - заметила Зойка. – Может расскажешь в чем дело?
- На работе все не очень хорошо, - вздохнул он.
- Понятно...
Зойка снова увеличила звук, и погрузилась в монотонное течение искусственных эмоций, льющихся с экрана.
«Как просто ее успокоить, - отстраненно подумал Хмелев, - Чего же я то такой беспокойный? Видно проще нужно быть – принимать все, как есть»...
После разговора с Дымовым у Андрея почти не осталось сомнений в том, что цинизм - это единственная основа, за которую еще можно как-то ухватиться в этом разлагающемся мире. И неважно с какой высоты тянулась ниточка, связавшая жизнерадостного старшего лейтенанта и взорванный отель – главное, что такими циничными ниточками было переплетено буквально все вокруг, и мы уже запутались в них так, что распутаться просто невозможно.
Если для Зойки каким-то выходом из этой всеобщей запутанности служили «усыпляющие» сериалы, то для него подобный выход отсутствовал. Но и принимать правила игры, которые сегодня диктовала жизнь, Хмелев почему-то больше не мог.
Рассеянно наблюдая за персонажами на экране, будто кот, завороженный движением световых пятен, он вдруг снова почувствовал загадочный энергетический клубок, затаившийся в груди. Только сейчас клубок ощущался совершенно по-другому – болезненной пустотой. Вместо того, чтобы наполнять энергией, клубок теперь словно высасывал ее. Андрей вспомнил, что впервые у него возникло такое чувство, когда Дымов удалил видеофайл пожарища с его телефона.
«Любопытная хрень, - подумал Хмелев. – Это что, мне уже самому к психиатрам пора обращаться?»
Он взял мобильник, и отправился на кухню. Девушку звали Вера, и ее номер Хмелев на всякий случай записал, хотя и не признался в этом Дымову. Вот только что он теперь ей скажет?...
Вера его сразу же вспомнила:
- Я и не думала, что вы позвоните, - сказала она. – Я и вправду чем-то помогла, что ли?
- Помогли, - бодро подтвердил Андрей. – Только у нас тут небольшая неувязочка случилась. Потеряли мы вашу запись – удалили случайно.
- Ничего себе вы работнички!
- Тут не поспоришь... – вздохнул Хмелев. – Так не могли бы мы еще раз встретиться. Вы то, я надеюсь, не удалили запись?
- Я то нет.
- Где вам будет удобно? И когда?
- Можно сейчас, если хотите. Я на Чайковского живу.
Они договорились встретиться у метро. Андрей вдруг осознал, что почему-то совершенно не помнит лица девушки.
- Как вы выглядите? – спросил он.
- Ужасно, - вздохнула Вера.
Хмелев рассмеялся:
- Ладно, попытаюсь вас ни с кем не перепутать.
Не смотря на провал в памяти, он узнал ее сразу: девушка стояла у выхода с эскалатора, прислонившись к ограде, и читала книгу.
- Кстати, выглядите вы намного лучше, чем говорили, - улыбаясь сказал Андрей, когда она подняла на него глаза.
- Спасибо, - кокетливо откликнулась Вера. – Это я так – распоясалась просто. Устала. Не обращайте внимания.
С виду ей было лет тридцать, и выглядела она на самом деле очень даже неплохо, во всяком случае на вкус Хмелева. Странно, что он ее не запомнил.
- Ну, так что? – достал Андрей свой мобильник. – Соединимся еще разок?
- Почему бы и нет, - полезла девушка в сумочку.
- Или, может, посидим где-нибудь? Выпьем кофе, раз уж так все вышло?
- А как все вышло?
- Раз мы снова встретились, - пожал плечами Андрей. – Или вам некогда?
- Мне есть когда, - возразила девушка, и решительно взяла его под руку. – Кофе – это лучше, чем ничего.
Подходящее заведение неподалеку нашлось без труда. Они взяли у стойки кофе с какими-то пирожными, и устроились за столиком на двоих.
- Так вы поймали их? – спросила Вера.
- Не совсем, - хмуро откликнулся Андрей, настраивая телефон на запись.
- Это как?
- Как?... – поднял на нее взгляд Хмелев, и осекся: какое-то необычное выражение почудилось ему в глазах девушки.
- Вас интересую детали? – переспросил он.
- Меня интересует суть, - уверенно возразила она. – Что это за отмазка такая – «не совсем». Я с вами по человечески разговариваю, а вам лень даже сформулировать внятно. Если вы не хотите, или вам нельзя об этом говорить – так и скажите. Зачем же мне голову морочить?
- Вы правы, - согласился Хмелев. – я как то об этом не подумал... Что ж, видимо мне нельзя об этом говорить.
- По-моему это тоже отмазка, – насмешливо заметила Вера.
- Если я действительно расскажу вам правду, мы оба можем оказаться в очень неприятной ситуации, - сердито сказал Андрей. – Пока об этом знаю только я, у вас нет повода волноваться. «Меньше знаешь – крепче спишь» - слышали такую поговорку?
- Ой, только не надо нас маленьких пугать, - снова усмехнулась Вера. – А еще напускать таинственный туман про героическую службу... Тайны мадридского двора.
- Вот как...
- Вот так.
Вера определенно его провоцировала. Но Хмелев вдруг понял, что на самом деле ему даже хочется рассказать ей все как есть. Однако он тут же устыдился этой слабости. Перед ним сидела хрупкая женщина, и взваливать на нее опасный груз ответственности, в которую он сам так неосторожно вляпался, был бы просто свинством с его стороны. Тем более, что ничем ему помочь она явно не могла...
- Мне не хочется обижать вас, - мягко сказал Андрей, - и дело вовсе не в том, что я вам не доверяю. Просто есть вещи, о которых я на самом деле не имею права рассказывать.
- Как хотите, - холодно откликнулась Вера, и принялась за свое пирожное.
Файл наконец загрузился, и Хмелев, проверив воспроизведение, сунул телефон обратно в карман.
- Странная у вас реакция, - покачал он головой. – Вы просто как ребенок.
- А вы просто врете, - заявила Вера. – Я вижу, когда люди врут.
- В каком смысле? – снова растерялся Андрей.
- В прямом. Люди почти всегда врут. Часто, правда, сами этого не замечают. Мне сначала показалось, что в вас что-то есть... Что вам не хочется врать, но видимо я поторопилась с выводами.
- Любопытно... И в чем же я соврал?
- А это не важно. Важно, что вам это совсем ни к чему. Но вы находите для себя какие-то причины, хотя и делаете это через силу.
- А если у меня действительно есть серьезные причины?
- Например, ложь во спасение? – скептически посмотрела на него Вера, склонив голову на бок.
- Ну, допустим.
- Вы ни в чем не уверены, - констатировала девушка.
- Я, между прочим, психолог.
- Психологи тоже врут.
Андрей рассмеялся:
- Я не вру, я просто не говорю вам лишнего, - заметил он.
- Вы ничего не говорите.
- У меня большие проблемы из за этого видео, и я не хочу впутывать в них еще и вас.
- Ну и ладно... – вздохнула Вера: похоже ей уже наскучил этот разговор. – Только не уверяйте меня потом, что снова потеряли мое видео.
- Я его не потерял, - неожиданно покаялся Хмелев. – Мне пришлось его удалить.
- Пришлось?
- Пришлось, потому что я все равно ничего не могу доказать, хотя я знаю этого человека.
- Какого человека?
- Одного из тех, кто на вашей записи, возле машины.
- Это какой-нибудь террорист?
- Нет, - вздохнул Хмелев. – Все гораздо хуже. Это один из моих подчиненных. Теперь уже бывший подчиненный.
- Интересно... И что вы хотите сказать? Что он...
- Судя по всему да, - кивнул Андрей. – Но доказательств у меня нет... Кроме того, что он практически сознался.
- А это разве не доказательство? – удивилась Вера.
- Мне удалось его спровоцировать, на свой страх и риск, и он не стал ничего отрицать. Но это был разговор тет-а-тет, и только поэтому он сознался. Кроме того, он исполнитель. А концы тянуться куда-то выше, в нашем же ведомстве, в Москву. И я не имею представления насколько высоко, и кто еще в управлении к этому причастен. Так как доказать ничего невозможно, – он бы все отрицал, - я согласился оставить все как есть, и позволил ему стереть запись.
- Вы испугались, что вас могут...
- Я принял это в расчет. Поэтому и позволил стереть запись - в обмен на свою безопасность.
- Так вы им продались? – удивленно подняла брови Вера. – Вот уж не подумала бы про вас такое...
- Думает у меня был выбор?
- Но вы же выбрали...
- Что?... Что я мог еще сделать, по-вашему?
Вера смотрела на него озадаченно, словно пыталась понять, действительно ли он не лукавит – как будто искала какую-то формулу, в которую можно было бы удачно вписать предложенную им ситуацию. Наконец она опустила глаза, и сделала глоток кофе.
- Не знаю... – сказала девушка, впервые за этот вечер растерянно, - но я вам не завидую.
- Теперь вы понимаете, что вам лучше было бы этого не слышать? – додавил Хмелев.
- Может быть...
- Я на всякий случай сотру из памяти ваш телефон, - вздохнул Андрей. – И больше вас не потревожу, чем бы все это ни обернулось.
- А я ваш все-таки оставлю, - с неожиданно вернувшейся решительностью откликнулась Вера, - на всякий случай...
Она снова посмотрела ему прямо в глаза, и ободряюще улыбнулась.
Он опять шел по тропинке среди величественного соснового бора, и елейный аромат разнотравья сладостно трепетал в его ноздрях. Тот же сон... – понял Андрей, и остановился...
Теплый летний ветер ласково теребил кроны деревьев. Солнце стояло в зените, и на ярком голубом небе не было видно ни облачка.
Так тут, наверное, можно летать, раз это сон, - с замиранием в сердце подумал Хмелев, - только бы не проснуться...
Он попытался вспомнить, как это – летать... Когда-то в детстве с ним такое бывало во сне... Сосредоточившись, Хмелев чуть подался вперед, и, оторвавшись от земли, плавно взмыл вверх, к разлапистым кронам сосен. Теперь он четко осознал полузабыто ощущение – то внутренне усилие, которое запускало механизм полета. Сам полет похоже не требовал никаких усилий...
Поднявшись над кронами, он принял горизонтальное положение, и стремительно набирая высоту, двинулся над лесом, который простирался вокруг до самого горизонта.
Какое-то время он кружил над землей, наслаждаясь скоростью. Потом стал подниматься все выше и выше, пока деревья внизу не слились в один ровный, пушистый зеленый ковер.
Застыв на мгновение, он вошел в пике. Воздух упруго хлестал в лицо. Зеленый ковер под ним снова стал обретать объем и резкость, и Хмелев вдруг испугался – сумеет ли он вовремя затормозить. Но сразу же вспомнил, что это сон, и ничего тут с ним случиться не может. Почти у самой земли он резко вышел из пике, и плавно приземлился на ноги, словно птица. У него даже возникло фантомное ощущение крыльев, сложившихся за спиной.
И что теперь? - подумал Андрей возбужденно. – Что дальше?...
Неожиданно он осознал, что быть хозяином собственного сна не так увлекательно, как казалось ему вначале. Летать он больше точно не хотел: в этом уже не было никакой остроты ощущений. Чувство полной безопасности, которое он только что так явно выяснил, словно перечеркнуло всё его желание. А как сделать тут что-то еще он почему-то не знал. Пока, по крайней мере...
Хмелев спустил ноги с кровати, и одурело помотал головой. За шторами светился бледный день. Кажется он впервые в жизни проспал на работу. Но похоже это его нисколько не беспокоило.
Андрей отправился в ванную, размышляя по пути о том странном чувстве, которое он испытал во сне: свобода и абсолютная безопасность, которые почему-то нейтрализовали желание... Очень любопытно...
Профессионально занимаясь безопасностью, Хмелев никогда не рассматривал это «суверенное» понятие в таком ракурсе. Выходило, что безопасность, о которой все пеклись в первую очередь, таила в себе некий скрытый дефект. Во всяком случае, абсолютная безопасность... А разве не к ней мы всегда стремились?
Почистив зубы, Хмелев набрал номер Барковского, и сказал, что в управлении сегодня не появится. Барковский не удивился, и даже не поинтересовался причиной. Впрочем, Андрей ведь был для него, каким-никаким, а начальником.
Зойка уже чем-то гремела на кухне, хотя он и пытался ее не разбудить. Во сколько она, интересно, вставала теперь, пока он с утра пропадал на работе?
- Завтракать будешь? – спросила Зойка.
- Буду, - кивнул Андрей, присев возле окна, и рассеянно разглядывая припорошенную мокрым снегом улицу. Снег шел как-то нерешительно, словно тоже о чем-то раздумывал налету.
Хмелев погрузился в свои смутные ощущения, и обнаружил, что чувство безопасности, которое он испытывал во сне, не растворилось до конца. То ли он еще не совсем проснулся, то ли это чувство было настолько впечатляющим, что смогло распространиться и за гранью сна, но вчерашняя безысходность и мучительное беспокойство основательно подтаяли под его теплым, уютным напором - будто снег за окном, падающий на не промерзшую землю.
Миша наконец то расстался со своим долгополым плащом, и «колдовской» книгой. Теперь он был одет в обычный черный пуховик с капюшоном. Забравшись к Андрею в машину, Миша откинул капюшон, и
окончание следует