1. Мама
Она знала, что забеременела в эту жаркую июльскую ночь. И точно знала, что у нее будет мальчик. Он обязательно будет блондин, очень красивый и его будут все любить…
Муж тяжело дыша вытер со лба пот и откинулся на рядом на подушку. Он с благодарностью чмокнул ее в плечо и механически погладил влажную от соленого пота грудь. Это видимо были его ласки после секса. Обычно поле занятий любовью у нее проходил сон и тянуло поговорить. Ее вторая половинка наоборот, начинала клевать носом, сбивчиво, с трудом шевеля языком бормотала, постепенно проваливаясь в сон. Однако сегодня ей говорить не хотелось. Муж это заметил и негромко спросил:
- Ирочка, водички не хочешь?
Она помедлила с ответом, и посмотрела на его, пытаясь в ночной темноте рассмотреть черты лица своего мужа. В ответ тот тяжело засопел и повторил свой вопрос.
- Да, Игорь, - ответила она.
Муж встал и зашлепал босыми ногами на кухню. Он щелкнул выключателем, и в проеме двери она увидела силуэт его поджарой, молочно-белой голой фигуры, который исчез в направлении кухни. Через пару минут опять щелкнул выключатель, свет погас и ее снова окутала тьма. Раздались осторожные шаги ее благоверного, который вернулся с двумя чашками полными виноградного сока. Он, осторожно, стараясь не разлить жидкость на измятое постельное белье, протянул ей одну из чашек и залпом осушил свою. Она не сразу разглядела руку с чашкой. Ей понадобилось с полминуты, что бы ее глаза опять привыкли к темноте. Взяв чашку она устроилась на кровати полулежа, положив под спину мягкую пуховую подушку, одну из тех которые бабушки готовят для подарка внучкам в день свадьбы. Муж умостился рядом, положив свою тяжелую руку на ее живот и через силу завел о чем-то речь. Его слова прерывала сильная зевота, а она невпопад отвечала на его вопросы. Муж же не вникал в ответы своей супруги. С каждой секундой его речь становилась все менее внятной, а язык заплетался как у пьяного. А еще через минуту – другую он что-то невнятно пробурчал, и стал тихо посапывал рядом с ней. Она убрала его руку со своего живота, словно опасаясь, что та может повредить ее будущему ребенку. Рука мужа бессильно соскользнула на белые простыни кровати. Затем она просто смотрела в окно за которым угадывались очертания старой яблони и представляла, что будет дальше. То как начнет расти живот, как она почувствует первое шевеление ребенка, роды, как она возьмет в первый раз на руки своего сына и приложит к своей груди…
В этот день она решила вести здоровый образ жизни – лучше питаться, больше бывать на воздухе, умеренно заниматься спортом. Она даже начала есть творог, который не любила. Она понимала, ведь ребенку нужен кальций для формирования скелета! Еще она не единожды слышала, что во время беременности мать может терять зубы. Ей быть беззубой в двадцать с хвостиком, ей ни капельки не хотелось. Творог - ведь это профилактика! Она отказалась от употребления спиртного. Хотя сильно сказано отказалась – ведь она и до этого практически не пила крепких напитков. По праздникам бокал-другой вина, не больше. Муж видя это хитро язвил, говоря, что даже в кефире есть алкоголь и отказ от давних привычек только приносить организму стресс.
Когда задержка месячных достигла двух недель, она пошла к акушеру-гинекологу. В чистом, по-казенному белом коридоре женкой консультации, она уселась на скамью, и стала ожидать своей очереди. Очередь двигалась медленно, и ей оставалось только что читать висевшие на стене плакаты, сообщавшие о динамике развития плода в утробе матери, советами профилактики респираторных заболеваний и гриппа, а так же кишечных инфекций. В кабинет врача женщины входили с одинаково озабоченными лицами. Оттуда они выходили с разными минами - лица одних светились от счастья, на глазах других наворачивались слезы, третьи всем своим видом показывали обеспокоенность и раздражительность. Она задалась вопросом, о том, почему же расстраиваться и раздражаться, ведь ребенок это очень хорошо. Сейчас она была уверена, что все женщины в очереди в кабинет врача сидят по той же причине, что и она – услышать радостную весть о материнстве.
К врачу она попала после часа ожидания. За это время она успела не раз перечитать от корки до корки плакаты, висевшие на стене, и обменяться парой-тойкой фраз с полненькой блондинкой, сидевшей в очереди рядом с ней. Войдя в кабинет к врачу, ей сразу бросилось в глаза открытое окно, за которым шелестела зеленая листва. Врач, мужчина средних лет, откинулся на спинку стула и устало посмотрел сначала на нее, а потом на дешевые часы висящие на стене, на циферблате которых медленно ползли стрелки. До обеда было далеко, а до окончания рабочей смены еще дольше! Она, тем временем в нерешительности стояла перед ним, переминаясь с ноги на ногу, теребя в руках медицинскую карточку. Врач зевая спросил, на что она жалуется, а она робко, запинаясь ответила. Врач, опустил голову и принялся что-то писать. Медсестра, женщина лет тридцати с небольшим, сидящая рядом с с врачом, снисходительным превосходством протянула руку за карточкой, почти хрустя белым накрахмаленным халатом. По-видимому она ощущала себя здесь главной. Строго, тоном начальника медсестра попросила ее приготовиться к осмотру. Она разделась за ширмой, неловко устроилась на гинекологическом кресле и закрыла глаза. К ней подошел врач и осмотрел ее ни говоря ни слова. После осмотра, он бросил краткое «одевайтесь» и вернулся за свой стол. Она проворно оделась, подошла к столу и без разрешения села на краешек старого стула, как раз напротив врача. Сейчас, после осмотра, нахождение в этой комнате, ей было ненавистно. Ей хотелось встать и уйти из этого казенного дома. Нет не уйти, а бежать из этого оплота равнодушной холодности.
- Вы мадам или мадемуазель? – лениво поинтересовался врач не отрываясь от писанины.
Она не ожидала такого вопроса и замешкалась с ответом. Медсестра тем временем хитро улыбнулась, и открыла рот, словно собираясь сказать, что она «залетная».
- Мадам. Я замужем, - после короткой паузы ответила она.
- Значит вы мадам, - зевнул врач. - Мадам, тогда у меня хорошая для вас новость. Вы беременны. Теперь вы наш клиент, примерно на девять месяцев. Ну еще надо сделать кое-какие анализы, но это скорее формальность…
Дальше она плохо помнила, что говорил монотонным голосом врач, одновременно делая записи в медицинской карточке. Ее распирала радость. Она была уверенна, что слушать его необязательно. Все нужное можно будет прочитать в карточке, или спросить позднее.
Говорят, когда женщина беременна, даже если это первые дни, недели после зачатия, она меняется. Это не заметно для равнодушных окружающих. Лишь другая женщина, которая ее хорошо знает, либо живет ее мыслями, радостями и печалями, либо находиться в таком же положении как она, замечают это. Бывает, что это видят и злейшие подруги - как же без этого! Кажется, все остается прежним – лицо, движения, взгляд, манера общения. Но если присмотреться по-внимательней, то видно в женщине какое-то умиротворение, предвкушение счастья, которое возникает там, в глубинах человеческой души.
Мама сразу уловила, что в ее дочери что-то изменилось, и осторожно поинтересовалось о том, не хочет ли ее дочь ей что-то сообщить. Когда она рассказала об этом своей матери, та расплакалась от счастья, а отец, зашедший в этот момент в комнату, довольно потер руки и сказал:
- Я давно хочу быть дедом. Дети вырастают и уходят из семьи, как ты дорогая. А мне не хватает общения с детьми, хочется повозиться с таким маленьким карапузом, который так вкусно пахнет.
Муж об этом узнал только третий, что его очень обидело. Вообще его реакция разочаровала ее. Она ожидала эйфории, безумных радостных эмоций, моря цветов, может даже подарков… Вместо этого муж вернувшийся с работы, на мгновение замер, медленно переваривая полученную информацию, и без тени эмоций спросил:
- Солнце, это серьезно?
Она явно не ожидала такого.
- Ты, что не рад?- с легким раздражением в голосе спросила она.
- Ну, почему, конечно рад.
- И?
- Я не думал, что все будет так быстро. Обычно людям требуется для этого много времени. Так легко обычно не получается…Точнее получается, но только в кино.
- У нас получилось.
- Да…Ну тогда суппер!
- И это все?!
- Что еще?
Муж неловко обнял ее и поцеловал. Он прижал ее к себе и зарылся лицом в ее волосы. После этого он хлопнул себя по лбу и выскочил из дома. Вернулся он через минут двадцать с букетом хризантем в руках.
Через недельку у нее начался токсикоз. Ее организм почувствовал в себе инородное тело и дал естественную реакцию, тщетно попытавшись избавится от него. Тошноту и приступы рвоты она выдерживала стоически, и даже старалась не вредничать. Ее окружили вниманием, и старались всячески угодить, что очень раздражало будущую мать. Она возмущалась, и твердила, что она нормальный и адекватный человек, который может сам себя обслуживать, выполнять какую-то работу. Еще ее стали баловать и старались накормить, по нескольку раз на день напоминая, что теперь ей нужно кушать за двоих. Однажды ей принесли баночку красной и маленькую баночку черной икры. Икру намазывали толстым слоем на бутерброды с маслом, настоятельно предлагая ей кушать. Но у нее от одного запаха, даже вида икры возникали позывы на рвоту. Поначалу она попыталась есть через силу, давясь и икая, а потом под благовидным предлогом спряталась от угощения в туалет.
А еще муж требовал от нее секса, ей же совершенно не хотелось этого. Она стремилась залезть под одеяло, укутаться в нем потеплее и гладить свой пока еще плоский живот, представляя, что ласкает ребенка. Муж залазил под одеяло насупившийся, и недвусмысленно намекал, что в браке он представлял несколько иную интимную жизнь. Секс должен быть как минимум раз в день, а то и чаще. В пример он ставил то время, когда они встречались, ездили отдыхать на море, словом времена, когда она его истощала в постельной борьбе. Она традиционно ссылалась на усталость, головную боль, а потом просто сказала, что этим боится повредить ребенку. На следующий день муж умным видом читал ей цитаты из каких-то книг, где черным по белому было написано, что во время беременности заниматься любовью не только можно, даже полезно. В какой-то момент она даже хотела послать его ко всем чертям, но через силу сдержалась. Вместо этого она закрыла глаза и попыталась его понять. Она говорила себе, что у мужчин другая физиология, отличная от женщин психология, и вообще они совершенно не похожи на женщин. Ведь не даром говорят, что мужчины с Марса, а женщины с Венеры. Но почему-то она пришла к неутешительному выводу, что в независимости от возраста, главное для мужчины секс. Что бы там сильный пол не говорил, его отношение к женщинам всегда потребительское. Но конечно это касается не всех самцов, тоесть мужчин. Исключение - это он, ее будущий ребенок, плоть от ее плоти, кровь от ее крови, тот, который растет и развивается в ней. И он будет другой, совершенно другой не похожий на окружающих, и отличающийся от них в лучшую сторону.
Начиная с четвертого месяца, у нее стал медленно, но верно расти живот. И вообще она стала поправляться. Ей пришлось покупать новую одежду, соответствующую ее новому статусу. Она решила, что тщательно будет скрывать свою беременность от окружающих до последнего, так как искренне боялась сглаза, черной зависти, отрицательной энергии, которая может исходить от людей. Поэтому стоя на противоположной стороне улицы перед магазином с одеждой для беременных, она настороженно смотрела по сторонам, пытаясь заметить среди снующих мимо прохожих, хоть одну мало-мальски знакомую фигуру. Лишь убедившись, что вокруг одни незнакомцы, она быстро заходила в магазин и выбирала одежду.
На работе она вела себя как ни в чем не бывало, остро отвечая на соленые шутки о личной и интимной жизни, исходивших от старших сотрудниц, тех кто были незамужними или разведенными. Она всем видом показывала, что у нее все замечательно и семейная жизнь бьет ключом, в хорошем смысле этого слова. Но хитрые тетки стали скоро что-то подозревать, делая ей недвусмысленные намеки за чашечкой чая в обед. От двусмысленных вопросов она ловко уходила не говоря не ни «да» ни «нет».
Вскоре родители принесли ей книгу, посвященную беременности и правилам ухода за малышами в первые три года их жизни. Она начала ее тщательно штудировать и пыталась привлечь к этому мужа. Она с легкостью пропустила первые разделы посвященные подготовке к зачатию, собственно зачатию и принялась за чтение. Застав ее за этим занятием, будущий отец засопел как паровоз, посетовал на то, что эту книгу нужно читать с самого начала и уселся рядом.
Она читала о том как поэтапно, изо дня в день, из недели в неделю развивается внутри ее плод. Нет не плод, а человек, сын. Он был уже для нее человеком! Она представляла, как он растет, как формируются его нос, руки, глаза, как на его головке начинают расти волосики. Нет еще не волосики, а тонкий пушок.
- Ты представляешь, на семнадцатой неделе он уже весит целых сто грамм! А его рост от макушки до самого копчика составляет целых двенадцать сантиметров, - говорила она мужу.
Тот в ответ качал головой, видимо соглашаясь с ее словами, и говорил:
- Двенадцать сантиметров и сто грамм. Это наверное размером с кулак или с тот стаканчик для вина, который стоит на полочке.
- У него уже развиты все суставы, а скелет, который более напоминает хрящ костенеет, улучшается слух, а пуповина которая соединяет его с плацентой становится толще и крепче, - продолжала читать она.
- Понятно, он присосался к тебе еще крепче и хочет жрать, - комментировал муж.
- Как ты можешь сравнивать своего ребенка со стаканом из под водки и говорить, что он присосался как пиявка и жрет. Игорь, это же твой сын! – возмутилась она.
- Я не сравнивал его со стаканом для водки.
- Ну вина!
- Это две большие разницы. Вино даже полезно, греки и итальянцы употребляют его с детства. Ты знаешь, существует лечение вином, или вино-терапия.
- Ты издеваешься.
- Нет, - замотал он головой глядя своими искренним взглядом в ее голубые глаза. – Мне нужно представить, какой он размером. И это чисто гипотетические сравнение, не имеющие никакого отношения, ни к тебе, ни нашему будущему ребенку. К тому же это еще и не ребенок, а так просто, плод. Он будет ребенком в будущем, через месяцы…Кстати, почему ты решила, что будет сын? Может быть, ты родишь дочь.
- Нет сын, - сказала, как отрезала она.
Она видела, что он с ней по-своему искренен и говорил наверняка от чистого сердца, так как думал. Со стороны, конечно, он был похож на философствующего краснобая, который что-то нес, но искренне не понимая в полной мере суть своих слов. Она отвела от него взгляд, обиженно надула губки и уткнулась в книгу. Она утешала себя одним, что у него еще нет отцовских чувств. Да и откуда им быть! Ведь это она уже несколько месяцев живет со своим сыном, чувствуя, как он растет, как его сердце бьется в унисон с ее сердцем, как струйки ее крови смешиваются с кровью ее сына. Мужчине не понять этого ощущения…
Раньше, когда она видела беременных, у нее складывалось впечатление, что те ходят смешно, как «утки», переваливаясь с ноги на ногу. Она боялась, что будет ходить так же, как и они и выглядеть со стороны комично и некрасиво. Но по мере того, как рос ее живот, она поймала себя на том, что стала ходить именно так. Утешая себя, она нашла в этом несколько преимуществ. Во-первых это удобно ей, во-вторых так удобнее и безопаснее ее малышу, а в третьих это прикольно.
Еще она очень гордилась тем, что ее грудь стала наливаться, увеличиваться. Не то, что бы она была плоская, но женщины с размером груди больше чем у нее, с худенькой фигурой, вызывали у нее зависть. В глубине души у нее была мечта, что бы ее увеличившаяся как минимум на размер грудь осталась такой же и после родов, и после кормления, когда она значительно похудеет. Она знала, что большинство мужчин впервые общаясь с девушкой, обращают внимание именно на эти приятные округлости. Ведь именно грудь наряду с широким тазом, еще с доисторических времен ценили мужчины, как гарантию рождения и вскармливания своего потенциального потомства. С тех пор, конечно, изменилось очень многое, но интерес остался. Встречая на улице симпатичного мужчину, она с потаенной надеждой ловила его взгляд. Но как на зло, беременная женщина не вызывала заинтересованности у мужчин, как симпатичных, так и не очень. Если же интерес и возникал, то обычно это были знаки вежливого внимания, как правило, у пожилых особей мужского пола.
Как ни странно, но в общественном транспорте ей место уступали обычно женщины, а не мужчины. Женщины видимо понимали ее положение, поскольку они либо уже испытали радости беременности и метеринства, либо глядя на нее с обеспокоенностью представляли, что их ждет в недалеком будущем. Она утешала себя мыслью, что мужчины, это те же самцы, чувствующие соперника. Ведь она носит под сердцем сына, будущего мужчину, который будет лучше всех их вместе взятых, которому они будут всегда проигрывать.
Кстати именно во время поездки в автобусе она почувствовала первый толчок ребенка. Автобус лениво трясся пор брусчатке, заставляя ее подскакивать на сидении. Сначала ей показалось, что ее живот начал урчать. Но так бывало и раньше. Урчание усиливалось, и вдруг она почувствовала какое-то потягивание внутри себя и толчок. По ее телу прошла дрожь, и она замерла, прислушиваясь к реакциям своего организма. С минут пять она настороженно ожидала шевелений, но ребенок затаился, словно чувствуя опасность перед внешним миром. Она видимо побледнела, поскольку какая-то женщина, стоящая рядом с ней, услужливо поинтересовалась у нее в порядке. Она ответила, что все нормально и вышла на следующей остановке. Только сейчас до нее дошло понимание так обыденно случившегося очень важного события.
Придя домой, она радостно сообщила о шевелении ребенка мужу. Тот улыбнулся во все зубы, попросил ее прилечь и положил руку на ее живот, чуть выше пупка.
- Он справа, - переместила его руку по животу она.
- Почему там, а не в центре, - глупо улыбнулся муж, - ведь в центре удобнее.
- Потому, что он справа.
Муж пожал плечами и минуту-другую погладил правую часть ее живота. Никто не шевелился.
- Ты уверена? – поинтересовался муж.
- Конечно, я же почувствовала!
- Может там тряска, кто-то ткнул тебя чем-то в бок, зонтиком, портфелем, палкой какой-то…
- Игорь, ты знаешь, иногда мне хочется тебя так прибить.
- А что я такого сказал?
- Ничего.
- Все нормально, я знаю, что женщины во время беременности очень раздражительны, - оптимистически успокоил ее муж, погладил ее по животу мозолистой ладонью и в заключении приложил к нему ухо, словно надеясь что-то услышать. Он послушал, громко сопя живот, выпрямился и разочарованно развел руками:
- Молчит …просто тихо сидит заяц.
Через неделю-две будущий отец таки поймал шевеление плода в ее животе и с тех пор каждый вечер перед сном гладил живот. Это вошло у него в своеобразный ритуал.
Однажды ей на глаза попалась фотография беременной женщины, в животе которой шевелился ребенок, да так, что на поверхности живота мамы был виден контур маленькой детской стопы. На последних месяцах беременности она часто смотрела на живот, ожидая увидеть контуры ручки или ножки ребенка, но их она не видела. Зато толчки с каждой неделей становились все сильнее и агрессивнее. Особенно они были сильны, когда она лежала в удобной для нее, но видимо неудобной для ребенка позе. Может быть она пережимала сосуды пуповины, может по другим причинам, но плод начинал колотить своими конечностями по ребрам так, что у нее от боли перехватывало дыхание.
В один из дней после очередного осмотра, гинеколог, щурясь от яркого весеннего солнца, врывавшегося сквозь стекло окна, ей сообщила, что ребенок перевернулся. Она поняла, что беременность приближается к финишной прямой и поинтересовалась, как она определить приближающиеся схватки. Гинеколог, сняла перчатки, одела на нос большие очки в металлической оправе, делавшие ее похожую на сову, и добродушно сказала:
- Девонька, когда они начнутся, ты это ни с чем не спутаешь. Пока у тебя есть время расслабиться.
Действительно, схватки она ни с чем не спутала.
Сначала у нее вышла пробка, а через две недели, у нее начались боли в животе. Боль находила волнами и с каждым разом все усиливалась. У нее возникало чувство, что там внутри все сжимается тисками. В ее голове мелькнула мысль, что ЭТО началось. Она бросилась к телефону и сообщила об этом гинекологу, отцу, маме и мужу. Ее отец был дома уже через 15 минут. Решительным тоном, он заставил ее собрать нужные вещи за четверть часа и посадил в заранее вызванное им такси. Машина с ревом помчалась к роддому. Там ее уже ожидали. После необходимых формальностей, заполнения бумаг и первичного осмотра, ее направили делать обязательную клизму. Поле этой процедуры она встретила мокрого от пота, и дышащего как слон поле бега по жаркой саванне мужа, а так же взволнованную и радостную маму. Родственники дружно сказали, что будут сидеть до появления младенца под дверьми отделения. Нянечка, оказавшаяся рядом, со знанием дела сказала, что роды это дело неспешное. Хотя конечно роды и бывают быстрые, но быстрые они бывают в кино. В жизни, как правило, они длятся многие часы, а иногда и дни.
- Нет, мы никуда не уйдем! – заявила мама. – Бросить дочку на произвол судьбы мы не можем!
- Вера Владимировна, - осторожно сказал ее муж, вы в курсе, что это специализированное медицинское учреждение?
- Коля, вот поэтому я и боюсь ее оставлять!
- Так вы же ни чем ей помочь не сможете? – рационально заметила нянечка, изобразив искреннее удивление на своем морщинистом лице. – Вас же никто не пустит в отделение?
- Мы будем под дверью, вдруг что-то понадобиться, какая-то неотложная помощь.
- А врачи на что?
- Врачи – врачами, но мы должны быть рядом. Правда Коля? – обратилась она к своему супругу.
Тот ответил более дипломатично и расплывчато:
- Теоретически да. Случаи бывают разные…
- Правильно, разные, - поддержала своего супруга мама, - вдруг врачу или медсестрам станет плохо. А мы тут рядом, рядом, за дверьми. Или не дай Бог, кровь понадобиться – доноры тут как тут! Это мы! Мы же можем сдать для нашей дочки кровь!
- Как хотите уважаемые, - вздохнула нянечка бессильно опустив морщинистые руки. Она видимо поняла, что спорить с мамой роженицы бесполезно, и обратилась к ней:
- Доченька пошли в палату. Тебе наверное не хорошо, а там кроватка, мячик, удобства.
- Мы с тобой! Никуда тебя не отпустим одну.
Ей действительно было не очень хорошо… Да, она любила и маму, и отца, и их слова были сказаны с искренними любовью и беспокойством, о ней, их единственной дочери. Но сейчас они вызывали у нее только раздражение. Более близким для нее был муж, который все это время молчал. Он не говоря ни слова, безропотно взял ее под руку одной рукой, а другой прихватил нехитрый скарб привезенный из дому, и повел к палате.
В отделение родственников естественно не пустили. Белая больничная дверь закрылась, перед их носом давая возможность предаваться справедливому гневу по ее другую сторону. Ее отвели в небольшую светлую палату, в которой находились три пустые кровати. Она выбрала ту, которая была ближе к окну. Вскоре к ней зашли врач и акушерка. Врач осмотрел ее и сказал, что плод большой, и возможно придется делать кесарево.
Она не сразу вникла в слова врача, но когда поняла их смысл, в ее душе возник страх. Нет не за себя, а за своего ребенка. Не мигающим взглядом она смотрела на акушерку. Акушерка, женщина, ближе к шестидесяти, с холодным автоматизмом прищурив свои выцветшие от времени глаза, что-то готовила на лотке с препаратами.
- Простите, как вас зовут? – выдавила она.
- Владлена Ивановна, - грудным голосом ответила акушерка.
- Что вы делаете?
- Готовлю лекарства, что бы все у нас было хорошо.
- Вы случайно не собираетесь стимулировать роды? - обеспокоенно спросила она, с внутренней дрожью глядя на шприц.
- Что ты девонька, - успокоила ее акушерка, не отрываясь от вскрытия ампулы, - это лекарства, что бы у тебя было все хорошо. Что бы ребеночек родился здоровенький…
Она смотрела, как уверенными движениями акушерка набирает в шприцы жидкость из ампул.
- Что это? – спросила она, морщась от очередной волны боли захлестнувшей ее.
- Витамины, и другие лекарства, которые предупреждают неприятности.
Она испуганно прижала к себе руки. Ей хотелось накрыться с головой одеялом, что бы спрятаться от этой грозной и страшной женщины, словно это должно ее спасти. Как в детстве, в темную ночь, когда от страха она закрывалась одеялом с головой, она засыпала и просыпалась утром от щекотящих глаза лучиков солнечного света.
- Может не надо, - робко запротестовала она.
- Девонька, давай ручку, - ровным голосом, в котором звучал металл, сказала акушерка.
Какая она была у нее? Шестисотая, семисотая или тысяча двести тридцать четвертая, за ее долгую врачебную практику, Владлена Ивановна уже и не помнила. Все роженицы слились у нее в какой-то рисунок из неясных и расплывчатых контуров. Вроде что-то знакомое, но вспомнить невозможно. В памяти у акушерки всплывали лишь жесткие форс-мажоры, да и то не все. Она помнила ситуацию, проблему, ее решение, но не могла припомнить ни лица ни имени роженицы…А эта…Эта была для нее из одна из многих. А сколько еще будет? Один Бог знает! За четыре десятка лет акушерка повидала многого и испытала разного, душа ее очерствела, и слова утешения и успокоения звучали из ее уст обыденно и почти равнодушно. Единственное, что как-то смягчало ее, была благодарность, как правило, денежная, от светящихся от счастья родителей и родственников новорожденного. Но акушерка была суеверна и заранее благодарность она не принимала - ведь всякое могло случиться. Поэтому она была такая, какая есть. И большего от нее требовать было нельзя. Она выдавила пузырек воздуха из шприца и потянулась к роженице. Та зажмурила глаза, что бы не видеть манипуляции проводимые над ней, и протянула акушерке свою мокрую от пота руку, под белой кожей которой, голубенькой сеткой виднелись сосуды. Надо отдать должное, что акушерка знала свое дело и роженица не почувствовала особого дискомфорта. Когда было все закончено, акушерка дала ей таблетку, которую роженица запила минеральной водой, с привкусом соды.
Дальнейшее события были для нее как в тумане. Схватки набегали волнообразно, методически изматывая ее. В те мгновения, когда они отступали, казалось приходило просветление. Она зажмуривала глаза и проваливалась полудрему. Но эти мгновения были короткими, и схватки нападали на нее снова и снова.
Иногда к ней заходили врач с акушеркой и осматривали ее. Врач сосредоточенно пыхтел и говорил, что все идет по плану и шейка матки раскрывается. Затем он произносил еще какие-то слова, стараясь ее приободрить, и покидал палату. Она не вникала в суть его слов, пропуская их мимо себя. Акушерка же гладила ее по голове своей шершавой рукой, предлагала попить. Еще акушерка настойчиво советовала ей посидеть на мячике или сходить в уборную и уходила. Это продолжалось однообразно и циклично. Вскоре она утратила чувство пространства и времени.
Когда у нее отошли воды за окном было темно и в оконном стекле отражались нечеткими контурами скудная обстановка ее палаты. Она увидела в окне и свое отражение: она была измученной и жалкой. Неужели сейчас она такая некрасивая!
- Мужикам всегда легче, - процедила она сквозь зубы, - сделал дело и все. Сейчас он наверняка пьет, пока я мучаюсь…
В этот миг новая волна боли захлестнула ее, заставив забыть эти мысли и со всей силы желать, что бы роды быстрее закончились.
Проведя последний осмотр, врач сказал ей, что шейка матки раскрылась на десять сантиметров, и что пора рожать.
Потом она оказалась на гинекологическом кресле. Несколько человек медперсонала роддома во главе с врачом и акушеркой окружили ее. У нее усиливалось желание посетить уборную. Мышцы брюшной стенки и диафрагма сокращались, а ребенок делал непроизвольные поступательные и вращательные движения, стремясь наружу.
Акушерка с врачом ее хвалили и строго, порой чуть не переходя на крик, заставляли тужиться. Она тяжело дышала и тужилась, преодолевая охватывающую все ее тело усталость и слабость. Ей казалось, что каждый вздох, каждое движение ее мышц, отбирает у нее последние капли силы и энергии. Что бы заставить свои мышцы сокращаться, ей требовались драгоценные минуты отдыха, которых, увы, не было. Она слышала вокруг голоса переходящие на крики: «Тужься! Тужься!», глубоко и тяжело дышала и вновь и вновь собиралась с силами и тужилась. Но видимо у нее получалось не так как надо, потому что у врача в голосе появились нервные, даже беспокойные нотки.
- Пошла головка, – сказала неожиданно спокойно акушерка и закричала во все горло: - Тужься, сильнее! Давай милая!
Она зажмурила глаза и до боли в зубах сжала челюсти. От напряжения у нее из глаз, что называется, посыпались искры. Акушерка схватила ребенка за голову, повернула ее и стала вытаскивать, помогая матери.
- Отлично, - сказал врач.
Через мгновение она увидела маленькое фиолетовое тельце, шею которого, будто висельной веревкой обвивала пуповина. В ее мозгу молнией мелькнула ужасная мысль, что ребенок мог задохнуться, но уже через мгновения он закричал, расправляя свои легкие. Видела она его не долго. Его забрали, стоящие рядом медсестры. Затем вышла плацента. Врач же, не теряя времени даром, вооружившись иглой с нитками, стал шить у нее в промежности. Она не чувствовала боли. Она была на седьмом небе от счастья, потому, что сейчас у ней есть он, ее сын.
- Мальчик, три сто, пятьдесят шесть сантиметров. Богатырь, - услышала она.
Одна из медсестер положила ей на грудь ребенка. Она обняла и прижала его к своей груди. Ребенок, повинуясь врожденному инстинкту (не успел родиться, а знает, что делать!), потянулся своими губами с ее правому соску, обхватил его своим беззубым ротиком и неумело его пожевал. Затем он смотрел на стенку, своими серыми, мутными, еще ничего не понимающими глазами, не в силах повернуть свою головку, видимо приходя в себя от сильного шока. Его можно было понять. Ведь все эти месяцы он находился в темном, теплом, тихом и уютном лоне матери. Правда, в последние месяцы ему стало немного тесновато, но это мелочи в сравнении с тем, что его ожидало впереди. И вот в один прекрасный день его принудительно вытолкнули наружу. Вдобавок кто-то, отнюдь не нежно, схватил его за голову повернул и потащил. Кстати, когда тащат за голову, мягко говоря неприятно! Кроме того, в глаза ударил целый столп чего-то яркого, (он ведь не знает, что это свет, и что свет это хорошо), вокруг непонятные фигуры и много дикого и громкого шума. Хорошо, что хоть поесть дали, сжалились, так сказать, только аппетита то нет!
Через пятнадцать минут его ему прикрепили на маленькую ножку бирку, на которой были указаны время рождения, его пол, то есть мужской, фамилия матери, рост и вес. После он был закутан в пеленки и унесен в некое помещение заполненное кроватками, на которых мирно дремали новорожденные младенцы. Мама тем временем была отправлена в палату отдыхать. Она сначала попыталась протестовать, требуя оставить ребенка с собой, но ей авторитетно посоветовали, что роженице и ребенку нужен отдых. Ее четкими движениями переложили на каталку, и отвезли в палату, где оставили одну возмущаться вместе с чашкой горячего чая.
Родственникам, к тому времени уже порядком уставшим от ожидания, было сообщено о столь замечательном событии. Ее мама сразу же попыталась попасть в палату к дочери, но безуспешно. Попытки прорваться в палату к дочери, разбились о дежурных сестер сидящих за столом при входе в отделение, подобно бушующим морским волнам, о бетонный мол. Папа и муж, ставшие считанные минуты назад дедом и отцом, соответственно, не стали с обреченной безуспешностью штурмовать двери родильного отделения, а понимающе посмотрели друг на друга. Их глаза говорили, нет кричали друг другу, что это событие надо обмыть.
- Ну, отец, - похлопал мужа по плечу тесть, - по-моему надо отметить это знаменательное событие.
- Обязательно надо, но…- он кивнул на тещу, практически кричавшую медицинским сестрам, что она никуда не уйдет, пока не увидит дочь и ребенка, и не убедиться в их здравии и хорошем состоянии.
- Мать, пошли ка домой…- устало сказал тесть.
- Я хочу увидеть моего Егорку!
- Какого Егорку? – изумленно, хором переспросили мужчины.
- Моего любимого внука! – раздраженно и удивленно ответила она. – Вы что не хотите его увидеть? Вы не хотите узнать состояние моей любимой дочери и его жены? Тоже мне родственнички, жестокосердечные!
- Почему – хотим. Но мы уже знаем, нам же сказали, что все нормально. Родился мальчик. Мама отдыхает…
- Но почему Егорку? – осторожно спросил отец новорожденного тещу, предчувствуя жаркие баталии, связанные с выбором имени для сына.
- Он обязательно должен быть назван в честь моего папы. Наверняка он вылитый прадед.
- А почему не отец? Я к этому тоже причастен…
- Мать, мы же его не видели, - взял ее за руку тесть.
- Я уверена!
- Пошли домой, обсудим этот актуальный вопрос. Заодно обговорим покупки самых необходимых вещей – кроватки, ползунков, пеленок …
- Да, мама, - с трудом выдавил из себя зять и взял тещу под другую руку.
- Вперед, - воскликнул тесть, и при помощи зятя потащил возмущающуюся тещу к выходу. Та по ходу дела пыталась сопротивляться, материлась и брыкалась. Вскоре ее энергия угасла и она зарыдала от радости. Еще через час семейка была дома и на радостях пила: сначала коньяк, потом водку. Теща, она же бабушка, ушла отдыхать после пяти рюмок, а мужчины напились до поросячьего визга и ненадолго прикорнули только утром.
Молодая мама долго не могла заснуть. Лежа на больничной кроватке, она ожидала ту трепетную минуту когда ей принесут сына. Ее переполняли эмоции. Она забылась тревожным сном только в предрассветной тьме.
Лучше всех было новорожденному. Он спокойно спал, не обращая ни малейшего внимания на привязанную к левой ноге бирочку. Он ни мало он не волновался и не тревожился после самого знаменательного события в своей жизни, своего рождения, не задумываясь о своем будущем и тех хлопотах, заботах и волнениях, которые вызвало его появление на свет.
В первое время он его не заботило ничего. Хотя нет. Время от времени он испытывал чувство голода и настойчиво требовал есть. Об этом он давал знать окружающим своим пискливым криком. Молодая мама немедленно подносила его к своей набухшей от молока груди. Он ловко хватал сосок и жадно с причмокиванием сосал молоко. Насытившись у него склеивались глаза и он тихо засыпал.
Тем временем вокруг него кипела суета и бушевали эмоции. После нескольких дней пребывания в роддоме он был торжественно привезен домой, где ему пришлось поприсутствовать на праздничном обеде, устроенном в его честь. Младенец с равнодушным видом лежал на руках у матери, глядя на незнакомые лица гостей, и непонимающе, но мило улыбался, чем вызывал неописуемых восторг у женщин и спокойные взгляды мужчин. Женщины традиционно таяли. Они находили в нем красоту, зачатки недюжинного ума и творческого потенциала, а так же черты сходства с родителями, бабушками и дедушками, тетями и дядями, а так же с прочими родственниками. Мужчины были гораздо сдержанней. Они небрежно хлопали молодого отца по плечу и говорили, что его сын вылитая его копия и предлагали выпить за его здоровье. Еще гости дарили подарки: пеленки, распашонки, бодики, а так же деньги. Поэтому новорожденный сам того не подозревая стал обладателем большого гардероба и приличной суммы денег. Гости махали подарками перед глазами малыша, будто тот об этом только и мечтал, и пытались дотронуться к новорожденному или обнять. Младенец же стоически переносил приступы нежности совершенно чужих людей. Молодая мама, глядя на его хрупкие ручки и тоненькие как ниточки пальцы, с ужасом боялась, что гости могут если не травмировать ее любимое чадо, то как минимум испугать или сглазить. В этот миг она решила, что ее любимого ребенка нельзя давать на руки кому ни попадя, даже если этот «кому ни попадя» ее подруга, лучший друг мужа, или любимая тетушка ее мамы, или свекровь. Именно такая тетушка, произнеся какой-то витиеватый тост и закусив салатом оливье, наклонилось к нему, пытаясь поцеловать его в лоб. Он испугался увидев в нескольких сантиметрах от себя физиономию, раскрашенную толстым слоем косметики и помады, обрамленную крашенными хной волосами. Его ангельски милое лицо исказила гримаса. А когда тетушка небрежным движением вытерев салфеткой губы потянулась к его лбу, он истошно заорал. Тетушка ломанным фальцетом сказала:
- Солнышко, чего ты раскричался. Это же твоя любимая тетя, которая тебя любит и хочет поцеловать.
Но младенец не понимаал ни слова из сказанного. И вообще воспринимал сказанное как: «бла-бла-бла-бла…бла-бла-бла-бла..», тоном схожим на звук скрипящей двери. Однако тетя не унималась:
- Солнышко, твоя тетя Лена, тебя очень любит, и подарила тебе ценные и нужные подарки. Даже конвертик с денежками, на которые ты сможешь купить все, что угодно. Не ужели ты не отблагодаришь ее, дав себя поцемать и поцеловать?!
Она подчеркнула слова «тетушка», «солнышко», и в особенности «ценные и нужные подарки» и «конверт с деньгами», словно эти магические слова должны были ей помочь в ее рвении. Однако они не помогли, как и недвусмысленные взгляды на молодых родителей, которые говорили, что бы она отстала от младенца…Ребенок заорал как сирена, срыгнул и закашлялся.
Это была та капля, которая переполнила чашу терпения матери. Она вскочила из-за стола и скрылась в соседней комнате.
- Ребенок хороший, но очень нервный, - громко сказала вдогонку тетушка.
- Он нормальный, - обиженно крикнула закрывая дверь молодая мама.
- Вот у меня внучка, более тихая, нежная, - уселась за стол тетя.
Она наколола вилкой кусочек мяса, повертела его перед глазами, положила его в рот и продолжила говорит жуя, обращаясь к своим соседям:
- Так вот, у меня внучка тихая, нежная, и увидев рядом с собой меня или любого другого хорошего человека, говорит: «Агу» и улыбается. А вот у моей соседки внук рожался тяжело, его даже тащили щипцами за голову. У него чуть было не случилась родовая травма! Так вот он все время плачет, истерически, как это «Солнышко».
Она кивнула в сторону закрытой двери.
- Э, - возмутился папа, у нас было все нормально!
- Да-да-да, - согласно закивала головой тетушка. - Я это как раз и хочу сказать. Просто симптоматика одинаковая…Я рассказываю случай, который случился. И упаси Боже, от этого. У вас же все но нормально… Так вашего тащили за голову?
Молодая мать, слышавшая эти слова сидя на кровати за дверью, еще сильнее прижала к себе младенца и решила – никаких друзей, родственников теть и дядь…Должны быть только она и он, то есть ее сын. Ну, еще муж, (ребенку же нужен отец). Да ее родители конечно…
Затем пошла рутина. Рутина ее изматывала. Кормления через каждые три-четыре часа, подмывания ребенка, и стирка пеленок. У мужа хоть был отдых – он ходил на работу, перемена обстановки так сказать. Чрез три месяца она набрала в весе и у нее появились круги под глазами, и стали крошиться зубы. Но она держалась и старалась находить плюсы в маленьких, но важных достижениях ее сына - наборе веса, концентрировании взгляда, в издаваемых им звуках, отчаянно напоминавших ей слова. Она каждый день говорила об этом мужу. Тот кивал головой соглашаясь с ней, брал сына на руки, целовал ее и говорил, что ребенок прогрессирует не по дням, а по часам. Затем опускал его в кроватку, и вздыхал, что скорее бы он подрастал, и ползал и сам ходил на горшок. Напоследок он интересовался, скоро ли пройдут те два месяца, через которые им можно будет заниматься сексом…
Первое яркое событие, связанное с ним (помимо рождения конечно), но в котором новорожденный не принимал, ни малейшего участия - был выбор его имени. Ее мама настаивала на имени Егор. Ее отец конечно же поддерживал свою супругу, но в тайне желал, что бы внука назвали Виктор. Мужу нравилось имя Кирилл, а его родителям, жившим в далеке от них, было по-душе имя Вадим. Они звонили к ним по телефону, подолгу разговаривали со своим сыном, а порой с ней, продавливая свою линию. Ей же самой нравилось имя Константин. О том как назвать ребенка, давали советы и другие люди, подчас даже малознакомые. Окончательное решение этого вопроса происходило за два дня до окончания срока регистрации ребенка. В это время он мирно спал. В гостиной, за чашечкой чая собрались пятеро. Виновник дискуссии лежал в коляске, специально поставленной в комнате. Остальные сидели за круглым столом, что юридически, наверное, подчеркивало их равноправие. И так она, молодая мама. Она сидела на стуле, чашкой зеленого чая, с завистью глядя, как остальные уплетают торт и вкусные шоколадные конфеты. Ей к сожалению еще почти год таких сладостей есть было нельзя, и она молча глотала слюнки. Ее муж нервно помешивал ложечкой сахар в чашечке с чаем, лихорадочно придумывая как по деликатнее сообщить своим родителям, что предложенное ими имя, даже не прошло в полуфинал. Ее отец, он же новоиспеченный дед сидел откинувшись на спинку стула, сосредоточенно ковыряясь зубочисткой в зубах, выражая своим видом толи спокойствие, то ли равнодушие к решаемой проблеме. Картину завершала бабушка, которая не считала себя бабушкой и которая говорила, о совершенно посторонних вещах, выбирая момент, когда начать неприятный разговор. Начала она его внезапно, когда неожиданно на полуслове прервала свой рассказ о поездке в Среднюю Азию, случившийся лет двадцать тому назад, и о местных обычаях пить чай:
- Значит мы уже решили, что твоего сына назовем Егор, в честь моего папы и твоего деда, правда?
Ответом было сосредоточенное молчание. Бабушка посмотрела на своего супруга, ожидая от него поддержки. Тот поймал красноречивый взгляд и от неожиданности тот уронил изо рта зубочистку, которая плюхнулась в чашку с чаем, и нервно забарабанил пальцами по столу.
- Коля, ну что ты молчишь! Скажи что-нибудь!
- Значит так, говорят, что как корабль вы назовете, так и он и поплывет. Это должно быть важное и взвешенное решение. С выбором имени нельзя ошибиться. Как пишут в гороскопах, от выбора имени зависит, и судьба человека, а мы собравшиеся здесь ведь хотим, что бы наш внук и твой сын был счастливым… Мы с мамой вам только советуем. Настаивать на своей точке зрения, мы конечно же не можем и не желаем! Но предложить, как вариант нашу точку зрения, на это мы вправе. Вы, как дети, должны, выслушать нашу точку зрения, принять к сведению, и приять это архиважное решение…
- Коля, скажи прямо, что мы хотим, что бы нашего внука назвали Егором.
Дед только, что и успел открыть рот.
- А я хочу Константином, - отрезала дочь и решительно отхлебнула зеленого чая без сахара, - и вообще, ты заставила папу принять свою точку зрения. На самом деле он хочет, что бы моего сына звали Виктор.
- Виктор! Как Виктор! Коля, ты же мне поклялся, что тебе нравится имя Егор! Ты же еще принял решение его назвать в честь моего папы, в тот самый день когда он родился! Ты что меня обманул?!
Дед нервно заерзал на стуле, посмотрел на свою жену, как провинившийся школьник на грозного учителя и стал оправдываться.
- Дорогая моя, ты же знаешь, я же всегда тебя поддерживаю, поддерживал и буду поддерживать. Мне очень нравиться имя Егор. Но у меня был дед Виктор, я его тоже очень любил и ценил. Имя это мне нравиться. Это мое мнение, я же имею на него право. Но я никого не агитировал, так называть нашего очаровательного карапуза. Если выбирать между именами Виктор и Егор, то я конечно выберу Егора…
- Не агитировал, говоришь. Конечно, ты имеешь право на особое мнение. Но это еще хуже. Ты действуешь как пятая колонна, по отношению ко мне, твоей законной жене. Разве так делают! Разве я тебе когда либо изменяла? Кормила отравленной и испорченной едой! Я пожертвовала своей жизнью ради тебя! Да как ты смеешь!
- Конечно же я за Егора, - как-то сразу обмяк дед, и сделал слабую попытку обнять свою супругу.
- А мне не нравиться имя Егор, - возразила она. - Нет дедушка был золотой человек, но имя Егор мне не нравиться. Я хочу, что бы моего сына звали Константин. Папа, я понимаю, что ты с мамой почти четверть века. Но я же твоя единственная и любимая дочь. Неужели ты не станешь на мою сторону.
Дед нервно отхлебнул чаю, положил в рот конфету и выдавил из себя:
- А что, Константин, хорошее имя…
- Коля, - вмешалась бабушка, - Коля, и ты моя любимая и единственная доченька. Я пожила по-больше тебя, мне уже…
Бабушка на мгновение запнулась. Она наморщила лоб, словно вспоминая свой год рождения, но потом, решив не уточнять свой возраст, продолжила:
- Немножечко дольше чем ты. Так вот, за свою жизнь, я повидала многих Константинов, и не один из них не был счастливый. Неужели, ты хочешь, что бы твой сын был несчастный!
- Он будет счастливый, вне зависимости от имени.
- Конечно, но если его буду звать Егор.
- А я не знаю ни одного счастливого человека по имени Егор!
- Ты считаешь, своего деда несчастным?
- Да! Во-первых у него была такая деспот-дочь как ты, а во вторых он умер!
- Мы все когда-то умрем. Девочки, может мы поищем компромисс, - осторожно сказал дед.
Говоря «мы», дипломатичный дед конечно имел в виду своих жену и дочь. – Давайте подойдем с другой точки зрения. Имя и отчество должны соответствовать друг другу, звучать певуче и быть как единое целое.
- Коленька, ты как всегда хочешь угодить и нашим, и вашим. Так не получится. Таких как ты в революцию стреляли как красные, так и белые, - гневно сказала бабушка.
- Но сейчас же не революция, а вы же не совершенные антиподы. Я предлагаю компромиссное решение. Давайте назовем нашего малыша Виктор.
- Папа, Виктор Игоревич звучит коряво,- возмутилась молодая мать. – Ты же должен поддержать меня! Назовем моего сына Костей. Егор Игоревич, тоже звучит неважно.
- Как и Константин Игоревич, - язвительно сказала бабушка. – Коля, вот твоя настоящая сущность. Меня предупреждали о твоем двуличии, мои родители. Это было давно, еще в те времена, когда я с тобой встречалась совершенно юной неопытной, трепетной и непорочной девушкой. Зря я их не послушалась. Видишь дочь, надо слушаться родителей, ибо это единственные люди которые тебе плохого не посоветуют…
- Но это же имя, просто имя!
- С этого все начинается.
- Ты пытаешься давлеть надо мной, даже в таких незначительных вопросах!
- Незначительных вопросах! Назвать моего внука не Егором, незначительный вопрос!
Возникла неожиданная пауза. Трое спорящих молча смотрели друг на друга.
- Что-то отчество у нас какое-то корявое, - вздохнула бабушка.
– Может быть спросим отца нашего карапуза? – осторожно спросил дед.
Все трое одновременно посмотрели на молодого отца сосредоточенно жевавшего очередной кусок торта. Тот поежился находясь под грозным взором своей жены, укоризненным тещи, и преисполненном надежды тестя.
- Почему ты меня не поддерживаешь? Ты должен поддерживать свою жену, - гневно сказала молодая мать. - Почему ты молчишь как рыба?
Вместо ответа он громко закашлялся, подавившись куском торта и глотнул чая.
- Почему ты ешь?! Почему ты не участвуешь в дискуссии?! Почему ты ничего не говоришь?! Ты издеваешься?
- Меня, это, никто не спрашивал. Вот я и сижу, и ем.
- У тебя есть какая-то точка зрения на наш вопрос. Ты же мужчина! От тебя должна идти инициатива!
- Действительно, - присоединилась дочери бабушка, - ты же сюда не есть пришел.
- Вообще-то мы собрались решать важный вопрос, а тебе только пожрать.
- Но мы сидим и кушаем, - попытался защищаться молодой отец…
- Жрать будешь при других обстоятельствах. А сейчас поддержи жену.
- У меня есть свои предложения, но они наверное не будут пользоваться популярностью. Когда-то для выбора имени пользовались святками…
- Ты идиот?
Тогда я предлагаю компромиссный вариант. Давайте вытянем жребий. Напишем имена на листке бумаги и положим в какую-то шапку...
С его точки зрения это был идеальный вариант. Он бы написал два имени, а остальные участники спора по одному. Следовательно, его шансы были бы выше. Но не тут то было.
Его супруга и по совместительству молодая мать, включила секретное и очень действенное оружие – слезы. Вероятно, расплакаться планировала и его теща. Он видел как та уже обижено надувает губы и закатывает глаза. Но дочь опередила мать. Она разрыдалась. Через мгновение, почувствовав флюиды идущие от своей матери, или же просто испытав дискомфорт, после справления естественных надобностей, зарыдал младенец и спор прекратился.
На следующий день младенец получил первый документ в своей жизни (если не считать справки из роддома и бирки на ноге) - свидетельство о рождении с вписанным каллиграфическим почерком именем Константин.
Это важное событие, так же не произвело никакого впечатления на ребенка. Зато в этот день у него начались колики.
Среди ночи он разбудил семью душераздирающими криками. Папа с трудом приходящий в себя после сна переворачивая стулья и табуретки поплелся на кухню и принес воды сыну. Но пить Константину не хотелось - у него болел живот. Мама пыталась его укачивать и говорить ласковые слова, но это не нисколько помогало. Колики прошли так же внезапно как и начались. Только часа полтора спустя. Родители думали, что это все. Но они жестоко ошибались. На следующий день в два часа ночи Константин снова устроил «концерт». Так продолжалось изо дня в день. Через пару неделек папа привык к воплям своего сына, и дрых тихо посапывая, совершенно не слыша, как заливается слезами младенец, пока мама нашептывая нежные слова тихим шепотом его укачивала.
Константин развивался по графику. В три месяца стал держать головку, в шесть сел, в девять активно ползал на четвереньках, открывая шкафчики и выбрасывая из них содержимое, а примерно в год пошел. Мама за это время еще больше вымоталась, еще больше поправилась, превратившись в сдобную пампушку. К своему ужасу она почувствовала, что превращается в домохозяйку. Ровно через год и месяц после рождения своего Кости, она встретилась со своими однокурсницами за чашечкой кофе в одной из кофеен города. Она выложила им массу фотографий своего чада, рассказала о прелестях материнства (о проблемных моментах мудро решила умолчать). Те же в ответ поделились своими достижениями на служебном поприще, личной жизни и прочее, прочее, прочее. Результатом этой встречи было ее возвращение домой в крайне прескверном расположении духа. Ей казалось, что ее поезд безвозвратно уходит, а достичь надо еще столько… Вечером она высказала неудовольствие своим нынешним положением обескураженному мужу. Утром она сообщила родителям, что пришел черед делать карьеру ей и ее мужу, и что они должны покинуть отчий дом и ехать покорять столицу. А сын, ее любимый Костик…Ну не брать же младенца с собой! Это же издевательство и над крохотным и горячо любимым существом и над собой конечно! Куда его? Ответ напрашивался сам собой. Оставить бабушке. Она то на что!