МА ДАМ

(Впервые опубликовано в журнале "Простор" №№ 7,8 за 1993 год)

Вся эта история вымышлена
от начала до конца.
Любое совпадение фактов и фамилий
является случайностью

Автор
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Сегодня - понедельник. Тихое утро. Я сижу в своем маленьком уютном кабинете и листаю толстый рекламный еженедельник. Чашечка кофе дымится на столе. Меня зовут Василий Балашов. Что сказать о себе? Двадцатичетырехлетний парень интеллигентной наружности. Больше двух лет назад окончил факультет журналистики столичного университета. С тех пор работаю корреспондентом от¬дела новостей газеты «Республика». Умею писать. И не хуже других в газете, а может - и лучше. Чтобы понять это, достаточно почитать мои материалы. Сам же я никому своего мнения не навязываю и далек от того, чтобы впадать в эйфорию. Время от времени мне доверяют весьма серьезные темы, что расцениваю как признание определенных моих способностей. Своим нынешним местом доволен. Но не прочь был бы и продвинуться по службе, потому что чувствую - засиделся.
Скрипит дверь, в образовавшуюся щель заглядывает усатая плу¬товская физиономия Сержа Мысловского - одного из моих коллег. Я отрываюсь от колонки объявлений.
- Слышал новость? - спрашивает он скороговоркой. Глаза его
бегают, как две капли ртути.
- Смотря какую, - отвечаю уклончиво и, отложив газеты, с сожа¬лением откидываюсь в кресле. Еще девять часов утра, и не хочется выходить из состояния безмятежного спокойствия.
- У нас новый редактор, - Серж понижает голос, как будто сооб¬щает что-то неприличное.
Рано или поздно это должно было произойти, но, тем не менее, новость застает врасплох... А вдруг это неправда?
- Откуда знаешь? - интересуюсь источником информации.
- На работу ходить надо, - отвечает он ехидно. - В пятницу были
смотрины.
Все правильно. В пятницу я отсутствовал. Естественно, на закон¬ных основаниях. И, как оказалось, очень удачно. Церемония пред¬ставления нового шефа коллективу прошла без меня, и выходные я провел в счастливом неведении.
Мысленно подвожу краткий итог услышанному. У газеты появил¬ся, наконец, главный редактор. И совершенно ясно - не Голованов. Жаль, конечно. Потому что замглавного Голованов - классный журналист и его кандидатура устраивала всех нас. Месяц назад нашего старого главного «ушли» на пенсию. Поводом послужил возраст. Но, похоже, не сложились отношения с кем-то наверху.
- Кто теперь босс? - спрашиваю я
- Бывшая шишка из министерства культуры, - Серж тонко ухмыльнулся.
- Большой профессионал, - разделяю я его иронию. Серж ждет вопросов, но я молчу.
- Ну, ладно, видя, что развить щекотливую тему не удастся, он отчаливает.
Мой кофе не успел остыть, и я пью его маленькими глотками. Трель телефонного звонка отрывает меня от чашечки.
- Все к редактору, срочно, - повелительно чеканит секретарша Таня.
Беру свой блокнот, нащупываю в кармане авторучку и, заперев дверь на ключ, направляюсь к лифту. Кабинет шефа двумя этажами выше.
*
В приемной, куда я вхожу, многолюдно. Но в основном мелкая рыбешка - рядовые корреспонденты вроде меня. Крупняк, то бишь начальство, подгребает попозже, как бы давая понять, что он все¬гда занят неотложными делами. Впрочем, так оно и есть. Что до меня, то я сам себе голова. В настоящий момент один в отделе. Место заведующего вакантно, а старший корреспондент- в декрет¬ном отпуске. Здороваюсь с теми, кого не видел. На лицах одних -напускная суровость, у других - вид разоблаченных заговорщиков. Похожий на колобок завотделом критики и жалоб Степанюк кривит губы в зловещей улыбке. Серж бодрится и, чтобы отвлечься от тре¬вожных мыслей, вешает лапшу на уши двум машинисткам, которые слушают его без особого энтузиазма. Томительное ожидание за¬вершается появлением Голованова. На нем строгая тройка и чер¬ные, начищенные до блеска башмаки. Его сопровождает эскорт из двух заведующих отделами, которым он на ходу отдает какие-то рас¬поряжения.
- Все? - обводит он грозным взглядом собравшихся и добавляет решительно:
- Заходим.
Мы гуськом втягиваемся в кабинет редактора, предупредитель¬но пропуская женщин вперед. В свою очередь я переступаю порог просторного, как палуба авианосца, зала и чинно занимаю свой при¬вычный, третий от края стул под картой мира. Только затем бросаю любопытный взгляд на редактора. И, к своему глубокому удивле¬нию, не вижу его. В массивном кожаном кресле, в котором он дол¬жен был по идее находиться, брюнетка лет сорока.
У нее высокая прическа деловой женщины, круглое лицо и нос картошкой. Не красавица, отмечаю я машинально. К ее достоин¬ствам можно отнести, пожалуй, лишь ноги, которые выглядывают из-под плиссированной юбки ее белоснежного костюма.
- Здравствуйте, товарищи, - произносит она ровным тоном школь¬ного завуча.
- Здравствуйте, - вслед за другими бурчу в ответ.
- Я собрала вас затем, чтобы мы могли поближе познакомить¬ся, - продолжает она. - В пятницу наша встреча носила скорее про¬токольный характер, а этого явно недостаточно. Тем более, что не¬которых я вижу впервые.
При этих словах она мельком смотрит в мою сторону.
- С сегодняшнего дня нам предстоит работать вместе, делать, как говорится, общее дело. И я рассчитываю на вашу поддержку и понимание, - она говорит медленно, тщательно подбирая слова, и, кажется, озабочена, как бы не ляпнуть лишнего.
- Коллектив у вас дружный, профессиональный, - переходит она к следующему пункту. - В этом мне видится большая заслуга Геннадия Сергеевича, которого я хорошо знаю и уважаю. Но теперь Ген¬надий Сергеевич на отдыхе, и на нас с вами лежит большая ответственность - не уронить авторитет газеты и достойно продолжать то  дело, которому он отдал так много сил и энергии. Позвольте мне выразить уверенность, что мы окажемся на высоте стоящей перед нами задачи.
Похоже, на этом ее тронная речь завершена. Но желаемого эф¬фекта она не производит. Даже двойное упоминание имени старого редактора не помогает. Лица моих умудренных жизненным опытом коллег остаются безучастными.
- Пожалуйста, вопросы, - говорит она, нарушая неловкое молчание. - Я готова ответить.
- А какое у вас образование? - желчно спрашивает Зубатов,
завотделом экономики. В своих темных очках он напоминает шпиона или дипломата.
- Я окончила археологический институт, - отвечает она холодно и, чтобы быстрее покончить с этой, явно не очень приятной для нее темой, добавляет: - Потом была на научной работе. А последнее время, как вам известно, руководила одним из управлений министерства культуры.
Снова гнетущая пауза. Затем раздается смачный бас Головано¬ва.
- Ценного специалиста приобрели, - изрекает он восхищенно. -
Как ты считаешь?
 Он толкает локтем Степанюка.
- Археологи нам нужны, - с коротким смешком отвечает тот.
Кроме него улыбаются еще двое - Зубатов и завотделом  политической жизни вислощекий Пелишек.
Редактор оставляет выпад в свой адрес без внимания. Чувству¬ется, что такой вариант развития событий ею предусмотрен.
- Ну что ж, - говорит она, как ни в чем не бывало. - Если вопросов нет, не будем терять времени.
Она встает, давая понять - разговор окончен. Одновременно мы получаем возможность увидеть, какая у нее великолепная осанка.
- А планерка сегодня будет или нет? - спрашивает кто-то.
- Планерку с вами проведет товарищ Голованов, а мне надо в Совет Министров на совещание, - редактор поворачивается к нам спиной и направляется в противоположный конец кабинета к свое¬му письменному столу.
Мы выходим в приемную. Каждый думает о своем. Лично я раз¬мышляю, знает ли новая шефиня, что такое планерка. И прихожу к выводу, что если и не знает, вышла из ситуации она превосходно.

*
Прелесть проводимых Головановым планерок заключается в обязательном фитиле одному из отделов с соответствующими эпи¬тетами. И как ни обидно критикуемому, надо признать, что получает он всегда по заслугам. Но сегодня без разноса. У Голованова мрач¬ный и рассеянный вид. О его душевном состоянии можно судить по реакции на телефонные звонки. Когда один из пяти или шести его телефонов звонит, он поднимает трубку и, прогрохотав в нее: «Я занят!» - опускает на рычаг с такой силой, словно хочет размозжить аппарат.
Планерка, однако, завершается без порчи материальных цен¬ностей, и я возвращаюсь к себе в кабинет. Подойдя к огромному, во всю стену, окну, гляжу на унылую панораму бездарно застроенного города. Непонятно, зачем делать такие большие окна, если из них не на что смотреть. Неожиданно соображаю, что мне не известно, как зовут новоиспеченную редактрису. Точнее говоря, фамилия, не¬сколько раз упоминавшаяся в сегодняшнее утро, засела в голове, а вот имя-отчество... Не бог весть какая беда, но для профессионала грех великий, а для лояльного подчиненного просто бестактно. Бе¬гать по отделам и выспрашивать - значит, стать мишенью для на¬смешек. Это мне не по вкусу. Вид правительственного справочника, лежащего на столе, подсказывает выход. Нахожу по оглавлению ми¬нистерство культуры и открываю нужную страницу. Так-так. Очень приятно, Ангелина Павловна. Будем знакомы.
Совершенно очевидно, в жизни редакции, а следовательно, и в моей, начинается другая эпоха. На смену мудрому, проницательно¬му, по-отечески заботливому Геннадию Сергеевичу пришла Ангели¬на Павловна - археолог по образованию, функционер - по складу ума. Геннадий Сергеевич, мне будет вас не хватать. Я в полной мере  это осознаю. Но, не будучи человеком, особо склонным к меланхо¬лии, быстро направляю свои мысли в другое русло. Каким ветром к нам занесло Ангелину Павловну? Случайность исключена. «Респуб¬лика» финансируется из государственной казны, пост ее редактора считается престижным,  и кто его займет -  решается на высоком, а может быть, даже самом высоком уровне. Возможно, там сочли, что руководить газе¬той вполне сможет археолог, что в принципе не так уж и глупо: не обязательно специальное образование для занятий журналисти¬кой. Одновременно это хороший способ напомнить нам: редакция - не привилегированное заведение и церемониться с вами никто не собирается. Нет-нет, возражаю сам себе. Нет смысла искать ре¬дактора среди археологов, когда среди журналистов людей, в де¬сять раз более опытных и знающих, хоть отбавляй. Видать, назначе¬ние Ангелины Павловны - результат закулисной политической борь¬бы, дележа власти между различными кланами и группировками. В таком случае ей обеспечена влиятельная поддержка. Кто -я не имею ни малейшего представления, а строить догадки не имею ни желания, ни времени. Меня ждут дела поважнее - репортаж в но¬мер. Самое позднее в три часа он должен лежать на столе у ответ-секретаря. Пока не написано ни строчки, но я не беспокоюсь. Рабо¬та в условиях цейтнота - одна из особенностей нашей профессии.
Листаю блокнот, освежаю в памяти цифры и факты, стараюсь припомнить характерные, красноречивые детали. Затем заставляю себя сосредоточиться и, как только мне это удается, берусь за авто¬ручку. К моему удовольствию, дело спорится, строки одна за другой ложатся на бумагу и, когда дохожу до середины статьи, в голове созревает ее окончание. Внезапно во мне просыпается голод, вер¬ный сигнал на перерыв. На электронных настольных часах - пол¬день. Времени предостаточно пойти перекусить.
В столовой народу на удивление мало, выбор блюд приличный и поварихи встречают меня улыбками. На радостях беру два вторых, салат из помидоров, компот и, расплатившись, с подносом в руках ищу место. Замечаю Оливию, нашу курьершу, которая знаками пока¬зывает на свой столик. Я направляюсь в ее сторону. Откровенно говоря, мне все равно, где сидеть, но если приглашают, никогда не отказываюсь. Оливия на два года моложе меня, но, несмотря на столь юный возраст, успела развестись. На ней элегантное красное платье, но на мой взгляд, материал, из которого оно сшито, несколько грубоват. Тем не менее я говорю Оливии комплимент. Люблю ска¬зать женщинам приятное. Она счастливо улыбается, а я мысленно прикидываю, куда бы с ней сходить как-нибудь вечерком. Правда, она продолжает жить со своим бывшим мужем, но, возможно, од¬нажды приглашу ее поужинать, только не сегодня.
После обеда пешком поднимаюсь на свой этаж. Коллеги играют в холле в пинг-понг, но мне, если не хочу получить нагоняй, отвле¬каться нельзя. Материал добиваю в два счета, гораздо дольше ло¬маю голову над заголовком. В попытках найти лучший, выстраиваю варианты в столбец, но ни один не нравится. Наконец, когда я готов на все плюнуть и поставить первый попавшийся, меня осеняет. До¬вольный своей находкой и уже предвкушая, как мой репортаж будет смотреться на полосе, несу его в машбюро. Там никого нет, но меня это не тревожит. Рано или поздно машинистки, смолящие где-то по-близости свои послеобеденные сигареты, появятся. Оставив репор¬таж на видном месте, выхожу в коридор и, остановившись, разгля¬дываю противоположный стенд. Хлопает дверь, слышаться знако¬мые тяжелые шаги. Идет Голованов. Он не любит, когда сотрудники маются без дела. А именно так, не сомневаюсь, он расценивает мое присутствие в коридоре.
- Балашов, зайдите, - по тону, каким произнесены эти слова,
догадываюсь, что есть работа.
- Бери мою машину и дуй на цементный завод... - говорит Голованов в кабинете.
Минуту спустя, получив необходимые наставления, я отправля¬юсь на задание. Нет-нет, речь идет не о каком-то срочном репорта¬же. Мне нужно раздобыть два мешка цемента для ремонта поме¬щений редакции. Наш Голованов неугомонный хозяйственник.
*
Похоже, весть о смене нашего начальства облетела весь город. Захожу по делам на радио, встречаю знакомого комментатора. «Слы¬шал, у вас новый шеф?» - полуутвердительно спрашивает он дик¬торским баритоном. Я киваю. «Ну и как она?» Я пожимаю плечами. Мне нечего сказать. Пока ее присутствие на мне никак не отрази¬лось, а просто перемывать кому-то косточки я не любитель.
В редакции непривычно тихо. Сотрудники, как мыши, сидят по отделам, заведующие собрались у Голованова и совещаются. У меня дело к Голованову, решаю зайти, не откладывая. Рыжеволосая сек¬ретарша Таня пытается меня притормозить: «К нему нельзя!» Ер¬зать в приемной, дожидаясь окончания совещания, мне не хочется. К тому же вопрос пустяковый, и чем быстрее с ним покончу, тем лучше. Я приятственно улыбаюсь Тане и под ее испуганным взгля¬дом распахиваю дверь. Кроме Голованова, застаю троих - Зубатова, Пелишека и Степанюка. Мозговой центр редакции в полном соста¬ве, в непринужденных позах, с довольными лицами. Такую идилли¬ческую картину мне приходилось наблюдать не часто, и, на мой взгляд, за ней кроется нечто большее, чем просто хорошее настро¬ение. При моем появлении заведующие удивленно поднимают брови и начинают хмуриться. Это их личное дело. Пусть хмурятся на здоровье. Я протягиваю Голованову тонкую стопку листов, сколотых скрепкой, — статья, которую он поручил мне написать. И отдать лич¬но ему в руки, как только будет готова.
Он ершит край стопки пальцем и удивленно кивает:
- Молодец. Что-нибудь еще?
Я отрицательно качаю головой.
- Хорошо, - он с симпатией смотрит на меня. Я поворачиваюсь к
дверям, чтобы идти, и сталкиваюсь с Таней.
- Редактор просит вас зайти, - говорит она Голованову.
- Скажите ей, что мне некогда, - отвечает тот небрежно.
Лица заведующих вновь залоснились от удовольствия. Таня пе¬реминается с ноги на ногу и бросает на всех отчаянные взгляды. Ее можно понять - между редактором и замом она как меж двух огней.
- Так и сказать? - переспрашивает она в надежде, что ослыша¬лась. Но Голованов неумолим.
- Да-да, - говорит он нетерпеливо. - Ступайте.
Послушно, как робот, она повинуется. Мне тоже здесь делать нечего, и я следую за ней.
- Уйду отсюда, - говорит она, капризно надув губки, когда мы оказались в приемной. Но я знаю, что она не приведет эту угрозу в исполнение. С некоторых пор у меня сложилось впечатление, что  ее с Головановым связывают отношения, несколько выходящие за  рамки служебных.
Я ничего не отвечаю. И вообще, приемная - не лучшее место для разговоров. Двери слева ведут во владения Голованова, двери спра¬ва - в кабинет-авианосец Ангелины Павловны. Из последнего не доносится ни звука. Бог знает, что там творится, но по моим пред¬ставлениям, его хозяйка должна чувствовать себя неуютно. Впро¬чем, ее чувства меня не волнуют. Что мне Гекуба?
Покидаю приемную, которая теперь напоминает нейтральную полосу между двумя враждующими сторонами, и отправляюсь на свое рабочее место. Коридоры по-прежнему пустынны, и даже обыч¬ный ручеек посетителей у входа в отдел критики и жалоб иссяк. Но кажущееся безлюдье меня не угнетает. Мне вовсе не обязательно чье-то присутствие, чтобы чувствовать себя в своей тарелке. Редак¬ция для меня - дом родной. И не потому, что провожу здесь боль¬шую часть своего времени, а потому, что отдал ей частицу самого себя. Я толкаю плечом дверь, вхожу, вешаю пиджак в шкаф и с удо¬вольствием плюхаюсь в кресло. Мой кабинет - это гораздо боль¬шее, чем просто служебное помещение. Для меня он самый люби¬мый уголок в редакции. Моя келья, моя крепость, моя творческая мастерская. По идее делю его с одной корреспонденткой, но она в декрете и появится не раньше, чем через год. Поэтому считаю себя его полновластным хозяином. Обстановка по моему вкусу. Напро¬тив, у противоположной стены, - три стула для посетителей, в углу - журнальный столик с маленьким телевизором, слева, на расстоя¬нии вытянутой руки, - сейф для документов, рядом с входной две¬рью - три ряда книжных полок и одежный шкаф. Сижу во вращаю¬щемся кресле за двухтумбовым письменным столом с толстой по-лированной крышкой. Большая часть мебели пылилась на складе редакции, пока я не нашел ей более подходящего применения. Что касается телевизора, то купил его по случаю в комиссионке. Каби¬нет настолько компактен, что Степанюк точит на него зубы. Слома¬ет их, но мою келью не получит.
Пододвигаю к себе лист бумаги и начинаю набрасывать план очередной статьи. Он не отнимает у меня много времени, и я счи¬таю себя вправе расслабиться. Включаю телевизор, ноги - на стол. Мне хочется посмотреть последние известия, но, как на беду, ничего не нахожу и останавливаюсь на передаче о животных. Маленький зверек копошиться в траве на экране, женский голос монотонно бубнит текст комментария. Я ловлю себя на мысли, что при жела¬нии мог бы лучше его написать. Я не льщу себе, просто констатирую факт. От телевизора отрывает курносый крепыш из отдела Степанюка - Леша Говорухин.
- Бездельничаешь? - говорит он так, будто, наконец, поймал меня с поличным.
- Работа у нас такая, - отвечаю я, не меняя положения. Мне не охота спорить.
- Ну ничего, - обещает он, -теперь за вас возьмутся. Распустил вас Геннадий Сергеевич.
- За всех возьмутся, - уточняю я.
- Ты заявление об уходе приготовил? - не отставал Леша.
- Мне и здесь хорошо.
- А если погонят? - прищуривается он.
- Меня не погонят, - отвечаю я.
- А вдруг? - стращает он. - На всякий случай надо готовить запасной аэродром.

- Вот и готовь, - отвечаю я.
Воинственный пыл Леши угасает.
- А не выпить ли нам кофе? - подает он идею.

- Поставь, если хочешь, - говорю я. Но Леше не хочется бегать за  водой, ставить электрический чайник, возиться с чашками. Он бе¬рется за дверную ручку. Поскольку его жест не вызывает у меня ни какой реакции, он медлит. Его явно не тянет в родной отдел.
- Футбола нигде нет? - кивает он на телевизор со слабой надеждой.
- Нет, - огорчаю его.
Он даже не пытается меня перепроверить и с видом страстотер¬пца уходит.

*
После вчерашнего затишья в редакции снова шум и гам. В кори¬дорах беготня, хлопают двери, звонят телефоны, стучат пишущие машинки, гудят голоса. От этого человеческого муравейника меня отделяет стена кабинета. Но ее достаточно. Сижу, утонув в своем вращающемся кресле, и наслаждаюсь покоем. Я доволен, что один в отделе. Никто не бдит за тем, как работаю, никто не контролирует, никто не распоряжается моим временем по своему усмотрению, не дергает по поводу и без повода, за исключением, разве что, Голова¬нова. Ненавижу, когда меня дергают. Люблю сам решать, что и когда делать, люблю независимость. Мне доверен конкретный участок, и от меня требуется лишь одно - обеспечить его бесперебойное фун¬кционирование, то бишь, поставлять информацию определенного вида читателям газеты. Как это делается, никого не касается. Глав¬ное, что я справляюсь с возложенными на меня обязанностями. И справляюсь хорошо. Возможно, как раз благодаря тому, что никто не стоит над душой. Потому без особой радости жду назначения заведующего. Мне не хочется вновь надевать ярмо подчиненного, каким бы легким оно ни было. А придется. Я представляю себя на месте Леши Говорухина, который работает под началом деспотич¬ного Степанюка, и становится жаль себя. Впрочем, не исключено, что заведующим назначат меня самого. Почему бы и нет?
Задав себе этот вопрос, поднимаюсь из кресла. Дело в том, что я задолжал Сержу деньги. Не имеет значения, как и почему. Важно лишь то, что отдать их надо сегодня. Ужасно не хочется тащиться по коридорам, но в вопросе финансов я человек слова.
В отделе политической жизни, где трудится Мысловский, идет прием посетителя.
- Так зачем же вы все-таки пришли? - игриво спрашивает Серж симпатичную девчонку лет семнадцати.
- Мне нужно поговорить с редактором или его заместителем. По очень важному делу, - отвечает та серьезно.
- Они сейчас заняты, принять вас не могут. Но я готов вас выслу¬шать, - Серж наклоняет голову набок. - Что у вас за дело?
- Нет, - говорит девчонка после секундного колебания. - Лучше я зайду в следующий раз.
- Ну как хотите, - Серж разводит руками. - Впрочем, если вам понадобится консультация, обращайтесь.
Он изящным жестом достает из кармана пиджака визитку и про¬тягивает ее девчонке.
- от вам моя визитная карточка.
- Спасибо. До свидания, - девчонка прячет карточку и исчезает
- Сорвалось, — заключает Пелишек, до того делавший вид, будто читает какой-то документ.
- Почему?! - бурно протестует Серж, однако под насмешливым взглядом заведующего предпочитает дать теме другой оборот.
- Видел, какие красивые женщины к нам ходят? – обращается он ко мне.
- Ничего, - соглашаюсь я.
- Догнал бы, познакомился, - Серж взнуздывает своего люби¬мого конька. - Назначишь свидание. Цветы, кафе-мороженое, отту¬да - в кино. После сеанса проводишь ее до дому...
- Не приставай к человеку, - осаживает его Пелишек. - Может, ему такие не нравятся. Да у нас и свои невесты есть. Взять хотя бы Ангелину Павловну. Она ведь не замужем.
- А что, удобно, - с готовностью подхватывает Серж. – Будете вместе на работу и с работы ездить на редакторской машине.
Упиваясь собственным словоблудием, он начинает увлеченно развивать эту линию. Я не отвечаю, прикидываясь, что разглядываю какой-то аляпистый рекламный плакат, наклеенный на стену. Меня тошнит от таких разговоров. Дождавшись, когда Серж заткнется, от¬даю ему деньги и ухожу.
После обеда спускаюсь на пятачок перед зданием редакции про¬ветриться. Стоит отличная зимняя погода. По скрипящему под нога¬ми снегу подходит Зубатов. Дубленка расстегнута, ондатровая шапка сдвинута на затылок. Ему явно хочется поговорить. Он распечатыва¬ет пачку сигарет и протягивает мне.
- Курите? - он всегда обращается ко мне на «вы». Я отрицательно качаю головой. Он достает сигарету и разминает ее между пальцев.
- Имел сегодня беседу с нашей распрекрасной леди, - заводит он неторопливо. - Вызывает меня и говорит: «Подготовьте отчет оработе вашего отдела».
Зубатов делает паузу и презрительно улыбается. Пальцы его не перестают крутить сигарету.
- Я ей отвечаю: «Ангелина Павловна, отчет о работе моего и вообще всех отделов - это статьи, которые мы пишем. Откройте газету и там все найдете».
Зубатов воспроизводит свой ответ с видимым наслаждением. Я уже догадываюсь, куда он клонит, и мне
делается скучно. Но Зубатов истолковывает мое молчание как знак солидарности и продолжает:
- Она говорит: «Нет. Представьте мне ответ в машинописном виде, как положено. Это приказ». - Зубатов
снова умолкает, давая мне возможность подивиться самодурству редакторши.
Мне надоедает этот спектакль, и я тороплю его:
- Ну, а вы?
- Я говорю: «Ваш приказ, Ангелина Павловна, свидетельствует о вашей некомпетентности, и выполнять его я не буду, А сейчас, изви¬ните, меня ждут дела». С этими словами разворачиваюсь и выхожу.
   Зубатов, наконец, берет сигарету в рот и, щелкнув золотой зажи¬галкой, закуривает. Клуб дыма, который он выпускает, мгновенно растворяется в морозном воздухе.
- Теперь ответьте мне, - произносит он, чеканя каждое слово. -
Разве может такой человек руководить газетой?
- Не может, - отвечаю я так же отчетливо.
В этот момент раздается шелест шин, и к подъезду подкатывает белая машина. Из нее выходит Ангелина Павловна.
- Здравствуйте, - говорю я.
- Добрый день, - отвечает она с ледяной вежливостью. На ней приличная норковая шубка.
- Дышите свежим воздухом? - осведомляется она.
- Проветриваемся, - отвечаю я.
- Смотрите не простудитесь, - намекает она на то, что я стою в одном костюме, и, не обращая больше на нас внимания, следует к входу в здание. Я провожаю ее взглядом.
- Их величество изволили пожаловать, - комментирует Зубатов без всякого почтения.

*
В десять утра мы дружно заполняем кабинет Голованова. При¬сутствуют все, кроме редактора и Тани, которую Голованов оставил в приемной отвечать на телефонные звонки. Чрезвычайные собра¬ния проводятся у нас не так уж часто, и, осознавая важность момен-та, мы рассаживаемся в торжественном молчании.
- Можно начинать? - Степанюк вопросительно смотрит на Голованова. Тот кивает.
Степанюк встает и откашливается.
 - Думаю, ни¬кому не надо объяснять, для чего мы собрались, товарищи, - говорит он. - Все мы видим, что редакцию лихорадит, и прекрасно знаем причину. Волевым решением сверху нам назначен руководитель,
который совершенно ничего не понимает в журналистике. За время, что она у нас работает, мы уже все, как я полагаю, имели возмож¬ность убедиться в этом.
Степанюк обводит присутствующих уверенным взглядом. Никто не пытается возражать. Он продолжает:
- На первых порах мы думали так: «Ангелина Павловна человек новый, неопытный - надо ей помочь. Мы были готовы сотрудничать ради спасения престижа газеты, ради сохранения того, что создано многолетними усилиями прежнего руководства и всех сотрудников редакции и что принесло газете заслуженную популярность у чита¬телей. Но сотрудничества не получилось. И не по нашей вине. Наши благие намерения разбились о полную некомпетентность и несос¬тоятельность редактора.
- Мы устали учить Ангелину Павловну, - не спеша и со значением говорит Зубатов. - Все ей приходится разжевывать, объяснять, как малому дитю. Вместо того, чтобы заниматься газетой, заведующие и товарищ Голованов вынуждены заниматься ликбезом с главным редактором.
- Спросите ее, она вам не скажет, чем интервью отличается от репортажа, - говорит Пелишек.
- За свою жизнь она не написала ни одной статьи, - усмехается Степанюк.
- Кроме того, она отдает такие нелепые распоряжения, что мы,  заведующие, просто вынуждены отказываться их выполнять, - подливает масла в огонь Зубатов. - И тогда она через наши головы обращается к сотрудникам. Это дезорганизует работу от¬делов. И вообще, при всем моем уважении к Ангелине Павловне как к женщине надо сказать прямо - она мешает работе редак¬ции.
В кабинете повисла тишина.
- Есть другие мнения? - интересуется Голованов.
Никто не отозвался.
- Хорошо. Тогда прошу вносить предложения, - говорит он.
Слово вновь берет Степанюк:

- Ситуация ясна - так больше продолжаться не может. Прежде всего необходимо покончить с практикой, когда редакторы выходят на сотрудников, минуя заведующих отделами.
- Правильно, - поддерживает Голованов.
- А как быть, если она вызовет? - спрашивает кто-то.
- Очень просто, - учит Степанюк. - Если редактор будет поручать вам что-нибудь лично, отвечайте: «Ангелина Павловна, у меня есть заведующий, обращайтесь к нему». И все.
В ответ начинают поскрипывать стулья, передавая смущение си¬дящих на них сотрудников. Попробуй откажи главному редактору.
- Ответственность заведующие берут на себя, - успокаивает Зу¬батов.
Скрип постепенно смолкает. Пожалуй, только я неудовлетворен, ибо в отделе нет заведующего. Ну что ж, буду действовать по обста¬новке.
- У меня есть предложение, - говорит Пелишек. - О конфликте в  нашей редакции уже знают в городе, в том числе в правительствен¬ных учреждениях. Предлагаю создать координационный комитет в составе заместителя редактора и заведующих отделами для разъяс¬нения и отстаивания позиций коллектива.
Одобрительный шумок проносится по кабинету.
- Чтобы комитет был уполномочен действовать от вашего име¬ни, прошу проголосовать, - повышает голос Пелишек.
Я, как и все, голосую «за».
- Спасибо за доверие, товарищи, - Голованов встает. Пелишек подходит, чтобы пожать ему руку. Степанюк и Зубатов следуют его примеру.
- Собрание окончено, - командует Голованов с довольной улыб¬кой. - Теперь по местам.

*
На следующий день я опаздываю на работу. Не намного - при¬близительно на полчаса. И причина банальная - проспал. В прин¬ципе, ничего страшного, но все-таки испытываю беспокойство. Вдруг за время отсутствия меня уже хватились? Как бы в подтверждение этой мысли резко звонит телефон.
- Василий Денисович, - голос редактора заставляет меня вздрогнуть от неожиданности. Еще бы! Она никогда раньше не звонила.
- Да, Ангелина Павловна, — отвечаю я.
- Зайдите, пожалуйста, ко мне, - говорит она сухо.
«Неужели заметила мое опоздание?» - мелькает предположе¬ние. Хотя вряд ли. Да и не будет редактор вызывать из-за такого пустяка.
- Ты к ней? - Таня удивленно приподнимает брови, когда на¬правляюсь к редакторским дверям. Причина ее удивления понятна. После вчерашнего собрания у Голованова редактор и коллектив как бы оказались по разные стороны баррикады. Оперативные воп-росы решаются Головановым, к нему заходят за указаниями, ему докладывают. Ангелина Павловна напоминает генерала без армии. В известной степени, конечно. Ведь газету продолжает подписы¬вать она.
- Так точно, - отвечаю, не вдаваясь в детали, и захожу.
Впервые с глазу на глаз с новым редактором.
- Проходите, садитесь, - кивает мне Ангелина Павловна и пока¬зывает на одно из двух стоящих перед ее письменным столом кре¬сел. Я пересекаю кабинет по красной ковровой дорожке и послуш¬но сажусь. Несколько секунд она, поджав бледные губы, меня внимательно разглядывает.
- Очень приятно познакомиться, Василий Денисович, - говорит она.
- Мне также, - отвечаю в том же духе. Становиться перед ней на задние лапки я не собираюсь. Но, в принципе, начало беседы мне нравится.
- Читала ваши статьи. Хорошо пишите, - несмотря на формаль¬ный тон, каким это сказано, улавливаю в нем оттенок уважения. Комплимент, на мой взгляд, вполне заслуженный, и я искренне, хотя
и не слишком горячо, благодарю:
- Спасибо.
- Давно работаете в газете?
- Два года и три месяца.
- Довольны?
- В общем, да, - говорю я. - Ничего другого делать не умею.
- Хорошо, - она кивает. - Не женаты еще? - интересуется она.
Я отрицательно качаю головой.
- А что так? - удивляется она. Я пожимаю плечами. Не женат, и точка. Какие могут быть вопросы.
- Надо-надо, - говорит она назидательно, как бы не замечая моей реакции. - Но девушка-то, наверное, есть?
Спрашивает шутливо и доброжелательно.
- Есть, - говорю я. Она снова одобрительно кивает.
- С родителями, значит, живете?
- Нет, один.
- Ну что ж, - резюмирует она, - не буду больше донимать вас своими расспросами. Скажу сразу, что о вас думаю. Вы кажетесь мне человеком образованным и интеллигентным. У вас есть задат¬ки, я бы даже сказала, способности большого журналиста. Если су¬меете развить их, сможете многого добиться в жизни. Но для этого надо работать. Работать напряженно, не считаясь со временем. Вы молоды, ваша трудовая биография только начинается, и все сей¬
час зависит от вас. Покажите, на что способны. Проявите себя.
Я киваю в такт ее фразам. Не потому, что согласен, а просто из вежливости, так как, на мой взгляд, проявляю себя вполне доста¬точно. А то, что другие не замечают, не моя вина.
- Но довольно нравоучений, - говорит она, внезапно меняя тон.
- Вы парень умный и прекрасно все понимаете. Не так ли?
- Да, - отвечаю я.
Она улыбается.
- Знаете, Василий Денисович, я верю в вас. И возлагаю большие надежды.
- Постараюсь их оправдать, - ей в тон отвечаю я.
- Превосходно. Если будут возникать проблемы, заходите ко мне, не стесняйтесь. Всегда готова вас поддержать.
- Спасибо, - благодарю, хотя у меня и в мыслях нет обращаться к ней за помощью. Ни сейчас, ни потом.
- Вот, пожалуй, и все, что я хотела сказать, - говорит она.
- Можно идти?
- Да, вы свободны.
Я доволен, что быстро кончилось. Не люблю подолгу находиться у начальства. Чувствую себя как на приеме у зубного врача. То есть понимаю, что ничего плохого мне не сделают, но неприятно.
Таня грызет ноготь большого пальца, склонившись над книгой. Из любопытства приближаюсь, чтобы посмотреть, какой именно. Учебник английского языка. Во мне тотчас просыпается уважение к девушке. Люди, стремящиеся обучиться чему бы то ни было, достой¬ны всяческих похвал. А те, кто изучает иностранный язык, пусть даже в рабочее время, вызывают у меня восхищение.
- Нравится? - спрашиваю.
- Нет, - она с отвращением трясет головой.
- А зачем учишь?

   - К экзамену готовлюсь, - отвечает она кокетливо, и пелена оча¬рования спадает с моих глаз.
- Ясно, ясно, - говорю я, вспоминая, что Таня в этом году посту¬ пила на заочное отделение иняза. - А зря. Между прочим, очень красивый язык.
Таня строит гримасу, показывая, что он ей абсолютно до лампоч¬ки. Я не осуждаю ее, она всего лишь секретарша, беру с подоконни¬ка свежий, еще пахнущий краской номер «Республики». На третьей полосе под рубрикой «Актуальное интервью» напечатан мой мате¬риал. Бегло просматриваю, все в порядке, не считая одного малень-кого ляпа. Вместо слова «ведомств» написано «ведомостей». Опе¬чатка скорее забавная, чем досадная, и минуту спустя забываю о ней. Сворачиваю газету и несу ее в отдел. Несколько взмахов нож¬ницами, и вырезанное интервью аккуратно ложится в голубую кар¬тонную папку с завязочками. Я собираю и храню все мной опублико¬ванное и превышающее двести строк. Временами я перебираю вы¬резки, как фотокарточки из семейного альбома. Среди них есть удач¬ные - таких большинство, есть и послабее.  Но для меня они одина¬ково дороги.
До самого вечера общался с героями будущего очерка. В полови¬не седьмого подъехал на такси к редакции. На такси  не потому, что богат, а потому, что устал. Чувствую, как гудят ноги. Приехал я затем, чтобы взять свой кейс. Но, оказавшись у самых дверей, вдруг оста¬навливаюсь. Стоит ли изнурять себя, поднимаясь на четвертый этаж? Тем более, лежащие в кейсе бумаги прекрасно могут подож¬дать до утра. Здравый смысл подсказывает, что не стоит. Жаль, не сделал этого раньше. Сэкономил бы мне и время, и деньги.
Однако я не спешу отправляться восвояси. Что-то удерживает на месте. Здание редакции погружено во мрак. Свет горит лишь в вес¬тибюле, где сидит постовой милиционер. Но это не значит, что все уже разошлись. По крайней мере, один человек, не считая постово¬го, находится внутри: машина редактора стоит у подъезда, и шофер Гоша дремлет за рулем, привалившись к оконцу. Этот человек - Ан¬гелина Павловна. Что она делает там, в темноте? Едва задаю себе этот вопрос, как дверь отворяется, и редактор появляется на крыль¬це. Раскаиваюсь, что не ушел минутой раньше. У меня нет никакого желания общаться с ней. Но теперь придется продемонстрировать хорошие манеры и вежливо попрощаться.
- Вы еще здесь? - удивляется она, различив меня в темноте.
- Надо было закончить одно дело, - говорю я. - Не хотел откла¬дывать на завтра.
- Правильно, - соглашается она, принимая мое вранье за чис¬тую монету. - Ничего не надо откладывать на потом.
Я согласно киваю.
-Скажите, вы сегодня вечером ничем не заняты? – спрашивает она.
-Нет.
-В театр не хотите?
У меня никакого желания ехать в театр. Единственное, чего я хочу, поскорее вернуться домой и принять горячую ванну.
- А какой спектакль? - спрашиваю тем не менее.
- Премьера, и мне обязательно надо ее посмотреть, - она улы¬бается. - Вы не составите мне компанию?
- Хорошо, - с внутренним вздохом я соглашаюсь.
- Садитесь вперед, - она кивает на машину. Я занимаю место
рядом с проснувшимся Гошей.
- Куда едем? - спрашивает он у редактора, которая располагается сзади.
- В драмтеатр, - говорит она. Гоша трогает машину с места и выруливает со стоянки.
За то время, что работаю в газете, мне еще ни разу не доводи¬лось ездить в редакторской «Волге». Вот уж не думал, что однажды меня пригласят в ней прокатиться. Я не шевелюсь и смотрю прямо перед собой. Неожиданно начинает нравиться роль, которую не¬вольно приходиться играть. Наверное, также чувствовал себя в сред¬ние века оруженосец, сопровождая своего рыцаря на турнир. Срав¬нение вызывает у меня самого скептическую усмешку.
Здание театра вырастает по правую сторону от нас. Машина замед¬ляет ход. У залитого огнями центрального входа толпится народ. Но мы не останавливаемся здесь, а сворачиваем в боковую аллею. Похо¬же, Гоша хорошо знает дорогу, так как ни о чем не спрашивает. Да и вообще, за весь путь никто в машине не произнес ни слова. У непри-метной двери с табличкой «Дирекция» останавливаемся.
- В половине десятого, - говорит она шоферу. Мы выходим из машины. Подняв фонтанчик снежной пыли, Гоша уезжает.
- Добро пожаловать, Ангелина Павловна, - почтительно говорит пожилой тип, встречающий нас у входа. Ответом служит благосклон¬ная улыбка. Мы раздеваемся в маленькой гардеробной. Затем Ангелина Павловна начинает подводить губы перед зеркалом, а я ре¬шаю воспользоваться услугами автоматической обувной щетки, так как вид моих ботинок не внушает особого уважения. Приведя себя в порядок, по узкому коридорчику проникаем в просторный холл. Я держусь рядом с Ангелиной Павловной и ощущаю исходящий от нее запах хороших духов.
- Вы не хотите взять программку? - осведомляется она. Действительно, программка не помешает. Подхожу к служительнице в голубой униформе и беру две - одну для себя, другую для редактора.
С легкой грустью смотрю в сторону буфета. Вид выставленных там яств вызывает слюноотделение. Жаль, не один, а с Ангелиной Пав¬ловной. Иначе я надолго бы там застрял. Возвращаюсь к редактору, она не скучает в одиночестве, как я предполагал, а ведет светский разговор с несколькими седовласыми субъектами почтенного вида.
При моем приближении на секунду отвлекается.
- Возьмите, - протягивает она пригласительный билет. Я отдаю ей программку.
- Спасибо, - она возвращается к прерванной беседе и не обра¬щает на меня внимание.
Постояв, решаюсь отойти и направляюсь в партер. Пригласи¬тельный - на два лица, и наши места хоть и не в первом ряду, но близко к сцене. Едва сажусь, как раздается третий звонок. Зал за¬полняется до отказа. Пустует кресло рядом со мной. Гаснет свет, раздвигается занавес. Я жду напрасно, она так и не появляется. Постепенно увлекаюсь тем, что происходит на сцене, и забываю о спутнице.
В антракте на всякий случай оглядываюсь по сторонам и заме¬чаю ее в директорской ложе в обществе уже знакомых мне субъек¬тов. Наши глаза встречаются, и она легким наклоном головы дает мне понять, что все в порядке. Не слишком любезно с ее стороны -пригласить в театр и бросить. В другой ситуации я не стал бы цере¬мониться и ушел домой, но спектакль мне нравится, и я не хочу отказывать себе в удовольствии досмотреть его до конца. Со спо¬койной совестью отправляюсь в буфет.
После спектакля пытаюсь пробраться к ложе, но безуспешно. Людской поток выносит меня из зала. Неожиданно ощущаю, как чьи-то пальцы берут меня за локоть. Я оборачиваюсь. Это она.
- А я вас искал, - вырывается у меня.
- В такой толпе найти друг друга непросто, - ограничивается она
замечанием и знаком приглашает следовать за ней. Мы снова ока¬зываемся в маленькой гардеробной,, где, изображая галантного кавалера, подаю ей шубу. При этом взгляд мой непроизвольно устремлен на ее длинную шею и стройную, хотя и чуть широковатую спину.
Мы выходим на улицу. Морозный воздух колючками вцепляется в лицо.
- Холодно, - говорит она, пряча щеки в меховой воротник. Гоша в машине с заведенным мотором включает фары.
- Спасибо за спектакль, Ангелина Павловна, -считаю своим дол¬гом сказать на обратном пути.
- Понравилось? - спрашивает она.
- Любопытно, - отвечаю я и в двух-трех фразах делюсь своими впечатлениями, которые сходятся к тому, что постановка сделана оригинально, хотя замысел автора мог быть раскрыт и поглубже.
- Все можно сделать лучше, - роняет она.
- Да и тема довольно избитая, - во мне просыпается дух крити¬канства.
- Тема вечная - любовь, - возражает она.
- Именно поэтому к ней и следовало подойти более тонко.
Она не спорит. Гоша безмолвствует и бесстрастно ведет машину неведомым мне маршрутом по слабоосвещенным улицам города.
- Вы обратили внимание на человека, с которым я беседовала в театре? - спрашивает она.
- Их было несколько.
- Плотный, широкоплечий, - подсказывает она.
Я напрягаюсь и вспоминаю мужчину с крючковатым носом и се¬дыми орлиными бровями. В ложе он сидел справа от Ангелины Пав¬ловны.
-Да, -говорю я.
- Главный режиссер театра. Очень интересная личность.
Мне это известно и без нее. Когда-то, еще в студенческие годы, писал об этом человеке, когда проходил практику в городской газе¬те. Но Ангелине Павловне совсем не обязательно это знать.
- Вы могли бы сделать о нем статью? - любопытствует она.
Вот еще! Не люблю писать дважды об одном и том же.
- Могу, - отвечаю я. - Но не буду.
- Почему? - в ее голосе холодное недоумение.
-Для этого существует отдел литературы и искусства, - поясняю. - Театр - это их хлеб.
- Мне бы хотелось, чтобы автором были вы.
- Весьма польщен, Ангелина Павловна. Но не люблю работать за других.
После длинной паузы она говорит:
- Буду иметь в виду.
- Пожалуйста.
Мы въезжаем в тихий чистенький дворик красивого кирпичного дома.
- Спасибо за компанию, Василий Денисович, - говорит она. - Я
выхожу, а вы едете дальше. Гоша доставит вас, куда скажете.
- Я доберусь сам. Тут недалеко.
- Ничего. Мне будет спокойней, - говорит она. - До свиданья.
- Спокойной ночи, - отвечаем мы с Гошей.
- Ну, куда тебя? - спрашивает он, когда мы остаемся одни.
- Трогай, я покажу, - говорю я.
*
Сквозь сон различаю противное пиканье. Оно означает - вре¬мя, отпущенное на отдых, вышло. Я нащупываю лежащие рядом с кроватью наручные часы и нажимаю левую  нижнюю кнопку. Режу¬щий слух сигнал смолкает. В комнате темно, в постели тепло, и вста¬вать нет никакого желания. Хорошо бы еще полежать просто так, не шевелясь и ни о чем не думая. Но в памяти всплывает вчерашний вечер, театр, Ангелина Павловна. Я вспоминаю, что я журналист Василий Балашов, которому надо зарабатывать на хлеб насущный. Откидываю одеяло и, приняв сидячее положение, спускаю ноги на пол. Тапки куда-то запропастились. Куда - надо спросить у Лолы. Но она спит, как сурок, завернувшись в свою часть одеяла, и вопрос исключается.
Нашел тапочки, пошел в ванную. Утренний туалет - восемнад¬цать минут в быстром темпе. Выбритый, умытый, надушенный, при¬ступаю к одеванию. Эта процедура сопровождается нещадным скри¬пением дверок стенного шкафа, и я мысленно извиняюсь перед Лолой. Завтракаю на краю заваленного бумагами стола в кухне. Ке¬фир, булочка с маслом, варенье и кофе поглощаю под аккомпане¬мент радионовостей. С последним глотком кофе выключаю прием¬ник и возвращаюсь в комнату. Накинув куртку, подхожу к кровати и целую мягкие Лолины губы. Мне приятен их вкус.
- Не шаркай ногами, как старый дед, - говорит она, не размыкая век.
- Хорошо, - отвечаю я. - А ты не забудь вымыть посуду.
Она притворяется спящей. А может, и не притворяется.
Проверяю в карманах ключи и деньги и, застегнувшись на все пуговицы, выхожу из дома. Делаю это вовремя, в конце улицы пока¬зался красный нос моего автобуса. В редакции сажусь за телефон. Покончив с самым неотложным, отправляюсь на пресс-конференцию в торгово-промышленную палату. Скучное, дежурное  мероприятие заканчивается приятным сюрпризом:  пресс-секретарь палаты приглашает нескольких журналис¬тов, в том числе и меня, в ресторан. Я с удовольствием принимаю приглашение. Опять на работе появляюсь после обеда.
- Где тебя черти носят, - горячится Таня. - Шеф на стенку лезет.
Я смотрю на нее с укоризной. Стоит ли волноваться из-за такого пустяка? Даже если шеф - такая важная птица, как Голованов. На ее месте я бы поберег нервы.
Захожу. В кабинете привычная тройка - Зубатов, Пелишек, Степанюк.
- Разрешите?
- Наконец-то! - Голованов свирепо вращает глазами. - Расска¬зывай, где пропадал.
- На задании, - даю стандартный ответ.
- Докладывать надо, когда уходите, - рычит он. - Я должен знать, где вас искать.
Упрек справедлив. Но поскольку в этом смысле грешны и присутствующие, отмалчиваюсь.
- Ладно, продолжим. - Голованов оставляет меня в покое. Совещание возобновляется.
Завы, один за другим, рассказывают, кто и над чем в отделе работает. Замглавного делает пометки в блокноте. Подходит моя очередь. Я рассказываю о пресс-конференции.
- Еще что? - спрашивает Голованов.
- Текущие дела, - отвечаю я. Однако отделаться этой фразой мне не удается. Похоже, его что-то гложет. Он переворачивает карандаш и начинает задумчиво постукивать им по столу.
- Говорят, театралом стал! - произносит он.
Интересно, кто ему настучал.
- Нет пока, - отвечаю я в полной тишине, наблюдая, как завы
обмениваются многозначительными взглядами.
- Ну как же, - пытается уличить меня Степанкж. - В театр с да¬мами ездишь.
- Это не значит стать театралом, - возражаю я. - И потом, нико¬го не касается, как провожу свободное время.
- Никто не собирается вмешиваться в твою личную жизнь, - говорит Голованов. - Просто тебя видели.
- Личная жизнь здесь ни при чем.
- Может, тогда объяснишь, как оказался с ней в театре.
- И не подумаю, - отвечаю я.
- Ну-ну, поступай как знаешь, - говорит Голованов. - Смотри не ошибись.
Завы одобрительно кивают.
Я злюсь на себя, злюсь на Голованова. Не люблю, когда на меня давят. В таком раздражительном состоянии пребываю почти до конца  рабочего дня, а точнее - до того момента, когда вызывает Анге¬лина Павловна.
- Вы никогда не увлекались археологией? - спрашивает она.
- Никогда, - сообщаю ей. - Со школьной скамьи мечтал быть журналистом.
- А книги по археологии вас не интересуют?
- Разве что с картинками, - отшучиваюсь.
- У меня есть для вас очень хорошая книга, - она достает из ящика письменного стола здоровенный том в блестящей супероб¬ложке. - Редкое издание, с прекрасными иллюстрациями. В ней
говорится о самых выдающихся находках, когда-либо сделанных
археологами. Полистайте на досуге. Журналист должен все знать. В
любом случае, потом скажете, понравилось или нет.
- Скажу. - Я принимаю из ее рук полиграфическое чудо, весящее
не меньше двух килограммов. - Спасибо.
- Это самое ценное в моей библиотеке, - говорит она. - Ее пода¬рил мой профессор в студенчестве.
Лицо ее принимает ностальгическое выражение. Я машиналь¬но открываю обложку. Титульный лист украшен дарственной надпи¬сью: «Ангелине! С надеждой увидеть твое имя в следующем изда¬нии».
- Вы, наверное, могли стать большим ученым, - вырывается у меня.
- Нет-нет, - она качает головой и улыбается. - Не нужно верить этой надписи. Просто он был влюблен в меня. Я полагаю, разница в возра¬сте и положении не позволила ему иначе выразить свои чувства.
Мне становится жаль беднягу профессора. Во-первых, потому что попутал бес на старости лет, а во-вторых, не смог найти никого посмазливее.
- Ему было сорок лет, - произносит она с легким вздохом.
- Не так уж много для профессора, - соглашаюсь я.
- Это вообще не так уж много. Уверяю вас, - говорит она.
Я пожимаю плечами. Возраст - понятие относительное.
- Впрочем, вернемся к работе, - она решительно кладет руки на стол. - Как у вас дела в отделе?
- Нормально, - отвечаю я. - С обязанностями справляюсь.
- Приятно слышать, - говорит она. - Кстати, насчет театра може¬те не беспокоиться. Я дам задание отделу литературы и искусства.
- Я не беспокоюсь.
- И последнее, - она не обратила внимания на мою ремарку. - Сегодня утром заходила в ваш кабинет...
- Остались довольны? - спрашиваю с безразличным видом, хотя не люблю, когда в мое отсутствие наведываются посторонние.
- Довольно уютно. Но должна сделать вам замечание.
- Какое?
- Беспорядок, - говорит она. - Понимаю, вы в отделе один, работы много. Но выберите как-нибудь пять минут, сложите аккуратно газеты, бумаги. Расставьте ровно книги, смахните пыль с телевизо¬ра. Вам же самому будет удобней работать. У кого порядок в каби¬нете, порядок в делах. Не так ли, Василий Денисович.
Я киваю.
- Идите.
Зажав альбом под мышкой, бегом спускаюсь на свой этаж. Рас¬пахиваю дверь кабинета и вздрагиваю от неожиданности. Некто в сером пальто, стоящий у окна, стремительно оборачивается.
- Здравствуй, Вася, - говорит он приветливо. Я узнаю его только по глазам и голосу. Борода, которую он отрастил себе за те полтора месяца, что мы не виделись, совершенно изменила его облик. Ген¬надий Сергеевич, бывший редактор, собственной персоной.
- Здравствуйте, Геннадий Сергеевич.
- Как вы здесь поживаете? - спрашивает он бодро, хотя и не¬сколько суетливо.
- Так себе, - предлагаю ему стул. - Садитесь.
- Спасибо, я на минутку, - отказывается он.
- Вы, наверное, в курсе наших новостей, - я мельком смотрю на часы. Они показывают без пяти шесть. Чтобы уйти домой с чистой совестью, начинаю выстраивать по ранжиру книги на полках.
- В курсе, - вздыхает он. Краем глаза вижу, что он притрагивается к альбому Ангелины Павловны, который я положил на край сто¬ла. - Что это у тебя такое?
- Так, - отвечаю туманно. - Дали посмотреть.
Кто дал, говорить не хочу. Старику вовсе необязательно знать. Впрочем, он может выяснить это и без моей помощи. Достаточно заглянуть внутрь и прочитать дарственную надпись.
- Красиво издано, - говорит Геннадий Сергеевич, ограничива¬ясь созерцанием суперобложки.
Покончив с книгами, достаю из шкафа тряпочку и вытираю теле¬визор.
- Молодец, правильно, - говорит он. Оба чувствуем себя несколько скованно.
- Слышал, у нового редактора не складываются отношения с коллективом, - роняет Геннадий Сергеевич.
- Мягко сказано, - отвечаю, не отрываясь от своего занятия. На телевизоре и на журнальном столике и впрямь много пыли. Как я раньше не замечал?
- А сам ты что думаешь?
Я кладу тряпочку на место в шкаф и берусь складывать газеты. Эти несколько секунд мне нужны, чтобы сформулировать короткий ответ.
- Она не профессионал, - говорю я. - А когда делом руководит непрофессионал...
- Да-да, - сокрушенно кивает он. Заложив руки за спину, начина¬ет мерить кабинет маленькими неторопливыми шажками.
Собрав газеты в кипу, засовываю их в нижнее отделение жур¬нального столика, под телевизор. Затем придирчиво оглядываю ка¬бинет. Теперь, кажется, все в ажуре, уборку можно считать закон¬ченной. Шефиня права, мне понадобилось не больше пяти минут.
- Ты по-прежнему один в отделе, - спрашивает Геннадий Серге¬евич.
- Один.

- Тебя заведующим еще не назначили?
Его вопрос звучит как насмешка'.
- Куда там. Как был простым корреспондентом, так и остался.
- О-е-ей, - он неодобрительно качает головой. - Куда же она смотрит?
Я пожимаю плечами.
- Нет, в самом деле, это никуда не годится, - негодует Геннадий Сергеевич. - Энергичный парень, с университетским дипломом, хо¬рошо пишешь. Таких, как ты, надо двигать вперед.
- Совершенно верно, - искренне соглашаюсь я.
- Будь я на ее месте, ты бы уже был заведующим или, по крайней мере, исполняющим обязанности.
Лукавит Геннадий Сергеевич, а может, память подводит. Я три месяца сидел в отделе один, когда он был редактором. Он спокойно мог повысить меня в должности. Однако тогда эта мысль ему в голо¬ву не приходила. По этой причине я к нему в претензии.
- А как у вас дела? - спрашиваю.
- Работаю понемножку, - отвечает он. - Сочиняю мемуары. Вот пришел к нашим машинисткам попросить, чтобы отпечатали.
- Может, еще вернетесь к нам.
Идея кажется ему не такой уж фантастичной. Он на секунду заду¬мывается. Потом невесело смеется.
- Знаешь, Вася, если бы там наверху сидели умные люди... – он недоговаривает.
Понимаю его раздражение. Нелегко примириться с тем, что тебя выставили за дверь, пусть даже с соблюдением приличий.
- Я, например, хотел бы, чтобы вы вернулись, - говорю ему.
Лицо его проясняется.
- Спасибо.
    Я снимаю с вешалки куртку, заматываю шею шарфом. Геннадий Сергеевич спешит откланяться.
- Ладно, пойду, - он крепко жмет мне руку.
- До свидания, Геннадий Сергеевич, - говорю я. - Всегда рад вас видеть.
Он уходит.
Прячу в сейф пачку журналов и кое-какие записи, закрываю его и бросаю ключ в ящик стола. Он тяжеловат для кармана. Настоящих грабителей я не боюсь, золота и государственных секретов в моем сейфе нет, но если, паче чаяния, кто-нибудь захочет в нем порыть¬ся, то, подергав закрытую дверцу, на этом и успокоится. И не станет искать ключ в столе. Как всякий нормальный человек.
Несколько секунд размышляю, как поступить с альбомом Анге¬лины Павловны. Нести этакую тяжесть домой, выворачивая себе руки, мне не хочется. Лучше бы оставить его там, где он есть. Но в таком случае нет никакой гарантии, что Леша Говорухин, большой охотник до самого разного чтива, не умыкнет его в свой отдел. А уж если к нему что попало, заставить отдать можно только силой или угрозой применения силы. Чтобы не доводить до этого, решаю взять альбом с собой. Я кладу его в кейс, гашу свет и выхожу в коридор.
Из соседнего кабинета доносится звук передвигаемой мебели и лязг металлического ведра. Должно быть, это уборщица. Так и есть. Она выглядывает из-за двери. Улыбчивое, добродушное лицо, прядь черных волос выбивается из-под косынки.
- Не закрывайте, пожалуйста. Я сейчас буду у вас мыть.
- Хорошо, - я сую приготовленный ключ в карман. - Кстати, я сегодня уже делал уборку.
- Пол протру, в таком случае, - говорит она.
- Если хотите, можете включить телевизор, - предлагаю ей. Мне нравится эта женщина.
- Нет-нет, - она протестующе машет рукой. -Дома муж голодный ждет.
Спускаюсь на лифте, завидую ее мужу. По крайней мере, кто-то спешит, чтобы приготовить ему ужин. Мне надо беспокоиться о про¬питании самому.
Кивнув на прощание постовому милиционеру, который с озабо¬ченным видом ковыряется в ухе, выхожу на улицу. На автобусной остановке безлюдно. Похоже, автобус только что отошел, а ждать следующего не хочется. Втягиваю носом приторно-солоноватый за¬пах выхлопных газов и пешком направляюсь домой. Вечерняя про¬гулка не повредит. Меньше, чем через полчаса оказываюсь в уни¬версаме, в ста метрах от моего жилья. Беру пакет молока и горячий батон хлеба. Поколебавшись, добавляю плитку шоколада. Затем занимаю очередь в кассу. Вид моего нейлонового, в прорехах, ко¬шелька, из которого выгребаю мелочь, вызывает сочувствие у кас¬сирши. Я давно хочу купить новый, солидный кожаный бумажник, но пока мне на глаза ничего подходящего не попадалось.
В моих окнах темно. Как и следовало предполагать, Лола не пришла. Внутренне я к этому готов, а сердце тоскливо сжимается от одиночества. Посмеиваясь над слабостью человеческой нату¬ры, вхожу в квартиру. Выгружаю содержимое кейса на кухонный стол, вешаю куртку и иду мыть руки. Полотенце в ванной поряд¬ком замызгано, меняю его на чистое. Затем переодеваюсь в до¬машнее - просторные вельветовые брюки и тонкий шерстяной пуловер. Теперь можно приниматься за ужин. Вынимаю из холо¬дильника пачку масла, наполняю чайник водой и ставлю его на плиту. Пока вода греется, вскрываю пакет с молоком и, не утруж¬дая себя поисками чашки, пью из горлышка. Стесняться некого, я один. Трех глотков 'оказывается достаточно, отставляю пакет в сторону и вооружаюсь ножом, чтобы приготовить бутерброды. Именно в этот момент звонят.
Звонок короткий и нерешительный.
- Кто там? - я подхожу к двери, не выпуская ножа из рук. Есте¬ственно, без всякого умысла. Но поскольку в ответ молчание, полу¬чается даже хорошо, что он при мне. Я оттягиваю язычок замка и медленно открываю дверь. Наконец-то!
- Привет, - на ней черный плащ, с плеча свисает сумка, с которой она обычно ходит в университет. Значит, прямо с занятий.
Коридорчик тесный. Мне не нужно прижимать ее к себе, чтобы поцеловать. Это происходит само собой, как только она переступа¬ет порог. Она подставляет мне губы, затем я целую уголки ее черных блестящих глаз. Она попала в западню, и мы простоим здесь столько, сколько мне надо. Впрочем, она не спешит высвободиться, а толь¬ко опускает с плеча сумку, которая цепляется за мой нож.
- Что это? Ты хочешь меня зарезать?
- Не волнуйся, - я отделываюсь от ножа и помогаю ей снять плащ. Она поправляет свою белую вязаную кофточку и садится на одну из двух шатких скамеек, которые служат мне вместо стульев.
Я не ждал ее. Накануне вечером она не сказала, когда мы встре¬тимся, из чего я заключил, что в ближайшие дни она не появится. Как приятно иногда ошибиться. Она пришла очень кстати. Мне необ¬ходимо чье-то общество. Лоле восемнадцать. Она студентка-второ¬курсница экономического факультета.
- Я оторвала тебя от ужина? - спрашивает она без всякого сожа¬ления.
- Как видишь, - поворачиваюсь к плите и снимаю с нее яростно клокочущий чайник. Я не спрашиваю Лолу, будет ли она есть. Это само собой разумеется. Но в меню придется внести изменения.
- Тебе нравятся спагетти? - заполняю водой большую кастрюлю и ставлю ее на огонь.
-Да.
- Нужно подождать минут двадцать. Потерпишь?
Она кивает.
Заглядываю в шкафчик над плитой, убеждаюсь, что у меня есть все необходимое. У такого блюда, как спагетти, большое преимуще¬ство перед другими. Его очень просто готовить. С моим уровнем кулинарных знаний это то, что нужно.
- Чем ты сегодня занимался? - спрашивает она.
- Зарабатывал деньги.
- А точнее?

- Убил впустую первую половину дня. Получил нагоняй от замредактора и удостоился благосклонного внимания редактора.
- Это все?
- Нет. Исписал пять листов бумаги, не считая всякой мелочи.
- Если тебе за это платят, - вздыхает она, - то журналистика - лучшая профессия на свете.
- Ты права.
Как только вода закипает, добавляю в нее щепотку соли и не¬сколько капель растительного масла. Затем сыплю полпакета лап¬ши. На двоих ее должно хватить.
- Ты уверен, что делаешь по рецепту? - она с беспокойством следит за моими действиями.
- Безусловно. По лучшему рецепту. - В кастрюльке поменьше разогреваю мясной соус. - Расчисть пока место на столе, пожа¬луйста.
Она с готовностью берется задело. Я выуживаю одну лапшинку и пробую на вкус. Сыровата. Пусть поварится еще минутку.
- Кто такая Ангелина? - спрашивает Лола. Я оборачиваюсь. Она держит на коленях раскрытый редакторский альбом.
- Мой редактор.
- Красивая?
- Будет лучше, если ты отложишь его. У меня все готово,- говорю
ей, помешивая соус.
- Какой тяжелый! - альбом с глухим стуком водружается на холо¬дильник.
Выкладываю спагетти на тарелки, заливаю соусом и посыпаю тертым сыром. Затем достаю из холодильника свежую помидорину и режу ее на четвертушки.
- Можно приступать? - интересуется она.
       - Чем скорее, тем лучше. Пока не остыло, - говорю я. - Приятно¬го аппетита.
Склоняюсь над своей тарелкой. Голодный обморок мне не гро¬зит, но есть хочется зверски. Она следует моему примеру. Последующие несколько минут я безостановочно уплетаю спа¬гетти и убеждаюсь, что готовить умею вполне сносно.
- Съедобно? - спрашиваю ее.
- Да, - говорит она, поднимая глаза. Однако вижу, что она думает совсем о другом.
Потом пьем чай.
- Жарко, - она стягивает кофту и остается в розовой шелковой блузке, которая ей очень к лицу. Смотрю на часы. Девять. Я огибаю стол и подхожу к Лоле. Она встает навстречу. Беру ее за плечи и
притягиваю к себе. Затем наши губы сливаются в поцелуе. Моя ладонь скользит по блузке и накрывает ее маленькую крепкую грудь. Она выдергивает блузку из брюк и сует под нее мою руку. Прикосновение к ее горячему телу вызывает у меня приятную дрожь. Я вновь нахожу ее грудь.
- Мы так и будем стоять здесь? - спрашивает она.
Не отвечая, гашу свет, подхватываю ее на руки и несу в комнату.

*
С утра первым делом наношу визит Тамаре Ивановне. Он не обя¬зателен, но я испытываю внутреннюю потребность совершить ма¬ленький благородный поступок. Я решил передать ей свою давниш¬нюю статью о режиссере театра. Пусть пользуется, коль уж ей вы¬полнять задание редактора. Тамара Ивановна - старейшая сотруд¬ница редакции. Не знаю точно, с какого времени она работает в «Республике», но подозреваю, что чуть ли не со дня основания. В жизни у нее было не так уж много хорошего, и потому она не отлича¬ется ангельским характером. Сухопарое существо с пергаментным морщинистым лицом. Она любит побрюзжать и вечно чем-то недо¬вольна. Но у нее доброе сердце.
Она заведует отделом литературы и искусства. Пару раз в месяц пишет большие добротные статьи. Большего от нее никто не требу¬ет. В редакции она стала чем-то вроде реликвии.
Когда вхожу в ее кабинет, она, покраснев от натуги, сморкается в носовой платок. Момент выбран не слишком удачный, даже для бла¬готворительной акции.
-   Здравствуйте, Тамара Ивановна. Простудились?
     Она медленно поворачивается ко мне. Вылитая черепаха.
-     С чего ты взял?
       Я предпочитаю перейти к делу:
- Ангелина Павловна поручила вам писать о режиссере театра?
- А что? - спрашивает она подозрительно. Чувствуется, она как  обычно ищет повод для перебранки, чтобы отвести душу. Но со мной ее номер не проходит.
- Я подумал, что вам может пригодиться одна моя заметка на эту тему.
Черты ее лица смягчаются, и на нем даже проглядывает некое подобие улыбки.
- Показывай.
Это окончательно убеждает меня, что задание она получила, и кладу перед ней газетную вырезку.
- Подожди-ка, надену очки, - черепаха лезет в свою сумку, которая  болтается на спинке стула. Она держит себя так, как будто делает мне одолжение. Но я понимаю, что это не из вредности, а от недостатка внутренней культуры, и потому не жалею, что оказываю ей услугу.
Приглушенные ковровой дорожкой за спиной раздаются мягкие шаги.
- Вы мне нужны, Василий Денисович, - это Ангелина Павловна. На ней строгая черная юбка и дымчато-голубой свитер, поверх кото¬рого наброшена красная шаль.
- Что-нибудь срочное?
- Более или менее, - она переводит взгляд с меня на черепаху и обратно. - Но не торопитесь. Решите сначала ваш вопрос с Тамарой Ивановной.
- Мы уже закончили, - говорю я.
- Тогда пойдемте.
У меня самое туманное представление, что ей может от меня понадобиться. Вообще, пятница, начало уик-энда, не тот день, когда я люблю встречаться с начальством. У меня без того хватает забот. Добавлять к ним новых я не намерен. Если она захочет что-нибудь поручить, то откажусь, сошлюсь на Голованова. Пусть выясняют от¬ношения между собой, а я вступать с ним в новую стычку не хочу. И ничего она мне не сделает... А вдруг ее интересует мое мнение о ее книге? Такое возможно. А я даже не открывал...
Мы подходим к двери приемной, когда нам навстречу вынырива¬ет Серж Мысловский. Рот растянут в широченной улыбке, которая немедленно стирается при виде редактора.
- Здравствуйте, Ангелина Павловна, - говорит он, несколько су¬етливо уступая дорогу.
- Добрый день, - она проходит мимо, не глядя в его сторону.
Я следую за ней на расстоянии вытянутой руки и, поравнявшись с ним, ловлю его вопросительный взгляд. Вместо ответа пожимаю плечами. 
Как только оказываемся в тиши ее кабинета-авианосца, она обо¬рачивается ко мне.
- Вы любите горы, Василий Денисович?
- Люблю.
Она придирчиво осматривает меня с головы до ног. Что у нее на уме, не знаю, но оснований стыдиться за свою внешность у меня нет. Выбрит, причесан, на мне совсем недавно стиранные джинсы и предмет моей особой гордости - серый твидовый пид¬жак. Что касается обуви, то сапоги я утром тщательно смазал кре¬мом.
- Надевайте свою куртку или что там у вас, и поехали.
Мне не нравится, когда меня принимают за вещь, которой мож¬но распоряжаться как угодно. Командовать я и сам горазд. Но, даже не принимая в расчет уязвленное самолюбие, я имею право четко знать, к чему меня побуждают.
- Куда? - прошу внести ясность.
- В Чертову щель. На соревнования по горным лыжам, - говорит
она. - Я буду вручать приз победителю.
Чертовой щелью называется местечко в окрестностях города, где расположена крупная горнолыжная база с великолепной трас¬сой скоростного спуска. Чтобы не упускать повод для рекламы, один из предшественников Ангелины Павловны лет десять назад учре¬дил приз «Республики», который ежегодно вручается самому быст¬рому лыжнику. Я ни разу не присутствовал на этой церемонии, и посмотреть ее было бы интересно. Да и просто съездить в горы к чистому голубому небу, сияющим вершинам, на легковой машине туда и обратно, очень заманчиво. Но на мне висит большая статья, с которой нужно разделаться, чтобы не отравлять себе выходные дни мыслями о работе.
- Я бы с удовольствием, но много работы, - качаю головой.
- Возьмите с собой блокнот, ручку, если хотите. Или вы должны обязательно сидеть здесь?
- Это предпочтительно, - говорю я. Она не понимает, что мне для качественного, стоящего материала необходим известный ком¬форт, которого в горах может не оказаться... Но не исключено, что под воздействием свежего воздуха блеснет какая-нибудь полезная мыслишка. Такое уже бывало.
- Я понимаю, что вас смущает, - догадывается она. - Не беспокойтесь. Если не успеете сделать в срок, я возьму ответственность на себя.
- Ответственность меня не пугает, Ангелина Павловна.
- Тем лучше. Значит, согласны?
-Да.
Через десять минут жду ее внизу, у машины. Немного погодя, она появляется из дверей. В руках у нее нечто похожее на посе¬ребренную снарядную гильзу. Несомненно - пресловутый приз.
- Держите, - отдает его мне. - Такие предметы должен носить мужчина.
Она преувеличивает. Кубок не тяжелее вчерашнего альбома. Я привычным жестом распахиваю переднюю дверку автомоби¬ля и сажусь рядом с Гошей. Он с восхищением глазеет на кубок.
- Эх, мне бы такой, - говорит он.
Я понимаю его чувства. Приз соблазнительно сияет своими глад¬кими боками и производит впечатление настоящего сокровища.
- Лучше следи за дорогой, - говорю и, чтобы внести покой в его смятенную душу, добавляю: - Это не серебро.
- А что? - не оставляет он надежды на присутствие в кубке драго¬ценного металла.
- Титан, - интригую я..
Он молча выпучивает глаза.
Мы вырываемся из города, и Гоша увеличивает скорость. Маши¬на, ровно урча, утюжит гладкую дорогу. Постепенно с обеих сторон ее обступают заснеженные горные склоны. Снегу становится боль¬ше, а дорога круче. Мотор начинает подвывать, колеса пробуксовы¬вать, но мы упорно поднимаемся. Указатель «Чертова щель» воз¬вещает о близком окончании пути. Еще сотня метров черепашьим шагом, и мы оказываемся в небольшой, зажатой меж двух скалис¬тых хребтов долине.
Гоша глушит мотор перед трехэтажным деревянным зданием с миниатюрными балкончиками и широкой террасой, заставленной складными стульями. Мы выходим из машины. Я разминаю затек¬шие ноги и жмурюсь от ослепительно сверкающего снега. На носу у Гоши появляются темные очки.
- У тебя еще найдутся? - спрашиваю без всякой надежды.
- Что с тобой поделаешь, - вздыхает он, лезет в бардачок и... достает еще одну пару.
Надев очки, обретаю способность нормально воспринимать ок¬ружающий мир. Ангелина Павловна довольствуется тем, что при¬крывает глаза козырьком ладони.

Невдалеке, на пригорке, стоит кучка по-спортивному одетых лю¬дей, над головами которых, как копья, торчат загнутые концы лыж. Завидев нас, от них отделяется коренастый кривоногий тип. На нем красная каскетка и толстая, словно накачанная воздухом, оранже¬вая куртка, делающая его похожим на апельсин.
- Осторожно, - Гоша тянет меня за рукав и показывает пальцем вверх. Я задираю голову. С края крыши свисают две огромные сосульки. Верная гибель. Мы пятимся с опасного места.
^ Василий Денисович, — окликает меня редактор. Апельсин, сто¬ит рядом с ней.
Я подхожу.
- Корреспондент отдела информации и мой помощник, - пред¬ставляет она.
- Председатель оргкомитета, - Апельсин жмет мне руку.
- Мы не опоздали? - спрашивает Ангелина Павловна.
- Нет, - Апельсин смотрит на часы. - Мы вас ждали как раз в это время.
- В котором часу награждение?
'       - Не раньше, чем вы у нас пообедаете, - слова Апельсина звучат для меня приятной музыкой. - Надеюсь, вы не торопитесь?
- Нет, - говорит Ангелина Павловна. - Мы к вам в гости на целый день.
- Превосходно.
- Отличная погода, - говорит Ангелина Павловна. - Соревнова¬ния идут нормально?
- Да, - кивает Апельсин.
- Есть рекорды?
- Рекорд трассы. Только что установлен. Если хотите, можем подняться к месту старта.
- Далеко?
Апельсин указывает на какую-то точку в верхней части долины, которая имеет вид гигантского, наклоненного к нам лотка.
 - Вы уверены, что я туда заберусь? - улыбается она.
- На сто процентов, - отвечает он. - Мы поедем на канатке.
- Тогда ведите.
- Одну минуту, - его взгляд останавливается на норковой шубке редактора. - В ней вам будет неудобно. Пойдемте в отель, я дам куртку.
Апельсин поворачивается ко мне.
- Если опасаетесь за вашу начальницу, идемте с нами. Я покажу вам штабной номер.
- Спасибо, лучше позагораю, - отказываюсь я.
Они скрываются в холле отеля. Я оглядываюсь в поисках Гоши. Он швыряет снежки в сосульки и не один. Ему помогает какой-то тип с сигаретой в зубах. Похоже, шофер подъехавшей черной «Волги». Оба мажут. Можно, конечно, преподать им урок меткой стрельбы, но тогда мы будем иметь вид чумовых.
Я дохожу до угла отеля и бросаю взгляд на город, который лежит далеко внизу. Он погружен в густое серое марево, и различить что-либо невозможно. Смог. Сажа, дым, выхлопные газы и еще черт знает что. То, чем мы дышим и не замечаем. Какой я молодец, что поехал в горы! Иду на террасу и занимаю два стула. На один сажусь сам, на другой кладу кубок. Кроме меня, на террасе никого. Хорошо бы выпить стаканчик апельсинового сока... Грохот разбивающейся вдребезги льдины и торжественный вопль говорят о том, что кто-то из двух - Гоша или его напарник - попал в цель. Вслед за этим я встаю и иду навстречу Апельсину и Ангелине Павловне, которые по¬казываются в дверях. Она неплохо смотрится в красной куртке, ко¬торая значительно молодит ее. Я бы ей дал не больше тридцати пяти.
К месту посадки на канатную дорогу следуем втроем. Гоша пред¬почитает общество своего нового приятеля и, пожелав нам прият¬ной прогулки, влезает в его черную «Волгу».
Апельсин усаживает Ангелину Павловну в первое подошедшее кресло, в следующее садится сам. Третье кресло подхватывает меня. Следуя инструкциям Апельсина, перебрасываю через подлокотник толстый металлический прут, который в случае опасности не даст мне выпасть. Воспаряю на пятиметровую высоту и начинаю плав¬ный полет над долиной. Вокруг тишина, снизу не доносится ни звука, хотя долина кишит людьми. Дает себя знать и холод. Надеваю пер¬чатки и сую руки в карманы. Так теплее. Что касается ног, то усилен¬но шевелю пальцами и стучу сапогом о сапог. Полет доставляет мне удовольствие. В считанные минуты мы преодолеваем расстояние, на которое пешком понадобилось бы не меньше двух часов. Кро¬шечная площадка. Я спешу выбраться из кресла, пока оно не про¬несло меня мимо.
До места старта отсюда рукой подать. Ангелина Павловна и Апельсин, не дожидаясь меня, прямиком направились туда. Рань¬ше, чем успеваю к ним присоединиться, они растворяются в разно¬цветной толпе. Потеряв их из виду, я сам становлюсь объектом при-стального внимания. Взгляд, который заметил, принадлежит лыж¬нице в черно-сиреневом комбинезоне. Ее внешность в достаточной степени отвечает моим представлениям о красоте, и я подошел к ней. Она встречает меня приятной улыбкой. Ей от силы семнад-цать.
- Волнуетесь?
- Немного, - признается она.
- Хотите научиться избавляться от мандража?
Она кивает.

- Очень просто. Забудьте, что идут соревнования. Представьте, вы катаетесь для собственного удовольствия...
- А результат?
- Начхать на результат. Здоровье важнее.
- Вы доктор?
- Нет, журналист.
- А я вас видела раньше, - заявляет вдруг она.
- Мне ваше лицо тоже знакомо. Где мы с вами встречались?
- Я была в редакции, сидела в кабинете вашего товарища, а вы
вошли. Помните?
Я вспомнил девчонку, которая добивалась от Сержа, чтобы ее принял главный редактор, и наотрез отказывалась сообщить цель своего визита.
- Зачем вам был нужен редактор? - спрашиваю ее.
- Не скажу, - отвечает она лукаво.
— Как хотите, - пожимаю плечами и перевожу разговор в пре¬жнюю колею. - А бояться не надо.
- Вам легко говорить. Попробовали бы на моем месте.
- Мысленно я это сделал.
- Ну и как?
- Превосходно. Главное - научиться получать удовольствие от того, что делаешь. Научишься - будет результат.
- Откуда вы взяли?
- Ниоткуда, - отвечаю я. - Так оно есть на самом деле.
- Господи, вот было бы хорошо, если бы соревнования уже кон¬чились, - она с молитвенным видом закрывает глаза.
Я ей искренне сочувствую. Бедная девочка! Во имя чего она так переживает? Во имя того, чтобы в один прекрасный день стать чемпионкой... Это было бы более или менее оправданно. Но в том-то и беда, что ее старания не имеют к этому отношения. Че¬ловек терзает себя из-за совершенного пустяка, из-за того, что ей предстоит сейчас выйти на старт. Хотя и несерьезно, неразумно, глупо, но факт. Вместо того, чтобы сосредоточить свои мысли на предстоящей борьбе, на том, как пройти дистанцию, на том, как достичь максимальной скорости, она думает лишь о моменте, когда назовут ее номер или фамилию, и с необъяснимым стра¬хом ждет его приближения.
- Перестаньте хныкать, - советую ей. - Вы давно занимаетесь лыжами?
- Да, - она оторопело смотрит на меня.
- А все-таки.
- С семи лет.
- Мастер спорта?
- Кандидат, - поправляет она.
- Прекрасно. Когда человек больше половины жизни занимается своим делом, его можно считать профессионалом. Не так ли?
- Так, - несмело соглашается она.
- Вот видите, - говорю удовлетворенно. - Теперь скажите, знако¬ма ли вам трасса?
- Более или менее.
- Сложная?
- Не очень.

- Что вы тогда нервничаете? Нет причин.
Бледность начинает сходить с ее лица.
- Вы думаете?
- Выбросьте свои страхи из головы.
- И все-таки волнуюсь.
- И совершенно зря. Берите пример с меня. Я спокоен, у меня не трясутся поджилки. Если бы мне дали лыжи, я съехал бы вместо вас. Подумайте, как приятно - прокатиться под горку, с ветерком, когда все на вас смотрят, восхищаются вашей смелостью и мастер-ством, любуются вашей стройной фигурой, красивой формой...
Она облегченно смеется:
- Спасибо за моральную поддержку. Вы, наверное, будете писать статью про эти соревнования?
- Возможно. Но вообще-то я приехал не за этим. Я привез приз для победителя.
Глаза ее загорелись живым огнем:
-А где он?
- Он... - и осекаюсь, с удивлением вдруг осознаю, что мне нечего ответить. Я не знаю, где кубок. Мои руки пусты.
Волчком разворачиваюсь на месте, шаря взглядом по снегу. Ни¬чего похожего на кубок. Дорожка, по которой я шел сюда от канат¬ной дороги, также девственно чиста. У меня пересыхает во рту, и в висках начинает гулко пульсировать кровь. Черт возьми! Кубок про¬пал! Положение - хуже не придумаешь... Редактор доверяет мне приз, а я его теряю. Она попадает в идиотскую ситуацию - приехали награждать, а награждать нечем. Лопух подчиненный приз поте¬рял. Она будет выглядеть посмешищем... Представляю выражение ее лица, когда объявлю ей новость... Будет скандал, меня с треском вышибут с работы... И правильно сделают... Быстро закончилась моя карьера журналиста... Конечно, не может быть и речи о том, чтобы возвращаться в город на ее машине. Она не возьмет. Придется до¬бираться самому... Где я его мог посеять? Наверное, уронил с ка¬натной дороги, когда надевал перчатки. Надо сказать Апельсину, он организует людей. Перероем все сугробы. Места я четко не помню, но это было где-то на полпути. Там обязательно должен быть след от падения... При условии, что кубок упал именно там. Ведь это мог¬ло произойти и раньше... Но был ли он у меня вообще, когда я садил¬ся в это проклятое кресло? Может, был, а может, - нет...
Восстановим все по порядку... Мы вышли из машины, кубок - у меня... Потом Гоша стал лепить снежки, а я не смог. Руки были заняты кубком... Так, до сих пор все нормально... Бродил, устроился на террасе... Стоп!
В моей голове проясняется. Ну конечно! Я положил приз на со¬седний стульчик, пока загорал на террасе. А когда вставал, забыл его взять. Надо немедленно возвращаться. Теперь, по крайней мере, знаю, где он.
- Что случилось? - спрашивает девушка. Она с беспокойством следит за мной и, кажется, не на шутку встревожена.
- Все в порядке, - говорю я. - Но мне надо идти.
— Вы не досказали насчет приза.
- Он в надежном месте.
- Какой он из себя?

- Красивый, - усилием воли сдерживаю себя и заставляю успо¬коиться. Умение владеть собой - необходимое качество для журна¬листа, а экстремальные ситуации - часть нашего ремесла. – Как вас  зовут?
- Марина... Скобцева, - отвечает она несколько смущенно.
- Я буду болеть за вас, Марина.
- Спасибо, - говорит она и после паузы, во время которой она немного краснеет, добавляет: - Знаете, вы меня очень напугали.
- Когда?
- Только что. У вас был такой вид, что я думала, инфаркт.
- Надеюсь увидеть вас на пьедестале почета, - говорю с самой искренней улыбкой, на какую только способен. -   До свидания.
- До свидания, - отвечает она и приподнимает руку, сжимающую лыжную палку, в прощальном жесте.
Я замечаю в толпе Ангелину Павловну и, бесцеремонно толка¬ясь, пробираюсь к ней.
- Если я вам не нужен, Ангелина Павловна, то спущусь вниз.
- Бросаете меня? - удивляется она.
- Надо срочно позвонить в город, - говорю я.
-Я бы отсюда уехала, - она понижает голос и доверительно наклоняется ко мне. - Надоело. Но вы понимаете, я лицо офици¬альное...
У нее приятное чистое дыхание.
- Понимаю. Буду ждать вас в отеле.
- Хорошо, — говорит она. — А кстати, где кубок?
- В машине, у  Гоши, - чувствую себя как преступник, которого вот-вот разоблачат.
- Будем надеяться, что его еще не выкрали, - улыбается она. - Иначе у нас с вами будут серьезные неприятности. Эти слова обдают меня холодным душем.
- Не вижу причин для беспокойства, - отвечаю и почти бегом направляюсь к канатной дороге.
Только бы никто не взял!
Весь обратный путь, который длится целую вечность, повторяю эту фразу как заклинание. Если это случится, я пропал. Любые оп¬равдания будут выглядеть глупо. Растяпа! Сколько раз говорил себе, что надо быть собраннее! Сто раз. И все впустую.
- О, господи, - шепчу я тоскливо. - Почему мне такое невезение? Почему моя забывчивость должна иметь такие тяжкие последствия? Почему этот проклятый кубок должен сгинуть именно тогда, когда я за него отвечаю?.. Только бы его никто не взял!..
Еще издали, напрягая зрение, ощупываю взглядом террасу оте¬ля. Тщетно. Никакого металлического блеска, который указывал бы на присутствие кубка. Впрочем, расстояние пока слишком велико.
Наконец, я достигаю нижней станции канатной дороги, соскаки¬ваю с кресла и сломя голову мчусь к террасе. Может быть, еще не поздно. Иначе, этот день рискует стать самым черным в моей жиз¬ни.
Но, кажется, на этот раз судьба решила сжалиться надо мной. Едва вбегаю на террасу, на которой по-прежнему ни души, замечаю кубок. Он лежит там, где я его оставил. На сиденье шезлонга. С облегчением вздыхаю и вытираю выступивший на лбу пот. Затем бережно, как ребенка, беру кубок. Теперь уж я его не потеряю!..
Но не прогуливаться же с ним взад-вперед перед отелем! Не¬сколько секунд размышляю, как поступить. После такой встряски не мешает привести нервы в порядок. Проверенное средство - глоток спиртного. Но где его взять? Надо посмотреть в отеле. Если это нормальный отель, должен быть бар.
Утруждать себя поисками не приходится. Бар оказывается на первом этаже, рядом с холлом. Я заказываю порцию коньяка и кофе и, расплатившись, сажусь за столик у стены. Коньяк обжигает рот, но действует успокаивающе. Сделав глоток, отодвигаю стакан на сере¬дину стола. Больше я притрагиваться к нему не намерен. Достав из кармана блокнот, делаю наброски к своей статье. Тишина в баре располагает к работе, и нет смысла терять время напрасно. Кофе, который я цежу помаленьку, помогает сосредоточиться.
Допиваю вторую чашку, когда в баре появляются Ангелина Пав¬ловна и Апельсин. Я прячу блокнот.
- Я же говорил, что он здесь, - в голосе Апельсина самодоволь¬ные нотки. Они подходят к моему столику.
- Скучаете в одиночестве? - спрашивает она, садясь напротив меня. У нее розовые щеки, и вся она дышит свежестью.
- Нисколько, - отвечаю я.
- Что вам взять, Ангелина Павловна? - спрашивает Апельсин.
- Стакан соку, пожалуйста.
Апельсин отходит к стойке.
- Позвонили, Василий Денисович? - спрашивает она.
- Да, спасибо.

- Мы немного заставили вас ждать. На трассе произошло несча¬стье, - говорит она.
- Несчастье? - обращаюсь в слух.
- Да. Одна гонщица разбилась.
«Разбилась» в моем представлении означает погибла. Но на всякий случай  уточняю:
- Насмерть?
- К счастью, нет. Но кости себе переломала, - она болезненно морщится.
- Это уже не так страшно, - говорю я. - Главное, осталась жива.
- Я видела лицо, когда ее несли вниз. Совсем еще девочка.
Возвращается Апельсин и ставит перед Ангелиной Павловной сок.
- Себе я взял покрепче, - он демонстрирует стакан с коньяком и, с грохотом отодвинув стул, тяжело садится. - Ваше здоровье, мо¬лодой человек.
Мы чокаемся. Слегка пригубив, я ставлю свой стакан на место.
- Да вы, оказывается, не пьете, - говорит он с нескрываемым огорчением.
- И правильно делает, - вставляет Ангелина Павловна. - Не надо, Василий Денисович. Вы еще так молоды.
- Иногда это необходимо, Ангелина Павловна.
- Глубокое заблуждение.
г- Мужчина должен пить, - Апельсин мне весело подмигивает.
- Вы испортите моего подчиненного, - предупреждает она.
- Он сам понимает, что к чему, - Апельсин кладет руку на спинку моего стула. Ангелина Павловна неодобрительно качает головой.
- У вас, кажется, проблемы? - обращаюсь я к Апельсину.
- Одни проблемы, - вздыхает он. - Вы не представляете, что значит быть председателем оргкомитета. Огромная ответственность.
- Я имею в виду лыжницу, которая упала. Как это случилось?
- Обыкновенно, - Апельсин пожимает плечами. - Поскользну¬лась на вираже и упала.
- И из-за этого переломы?
В моем тоне он чует недоверие.
- Катиться кубарем по склону со скоростью сто километров в час, уверяю вас, весьма неудобно и чувствительно. Я бы сказал, она дешево отделалась, - говорит Апельсин многозначительно.
- Могло быть и хуже? - ужасается Ангелина Павловна.
- Запросто.
- Опасный спорт, - замечаю я.
- Да, не шахматы, - усмехается Апельсин.
- Надо быть немножко сумасшедшим, чтобы им заниматься.
- Немножко да, - соглашается он.
- Кто она вообще, эта девушка? - спрашиваю я.
- С ее биографией не знаком, - Апельсин делает большой гло¬ток коньяка. - Знаю, как ее зовут.
- Кто она?
- Марина Скобцева.
   Это мне что-то смутно напоминает.
- Кстати, очень крепкая девчонка, - продолжает Апельсин. – По характеру. Не стонала, не плакала, а ей, ручаюсь, было больно.
- Наверное, шок, - говорит Ангелина Павловна. - Когда человек в шоке, он не чувствует боли.
- Нет, - качает головой Апельсин. - По глазам видно, что боль она чувствует.
Меня вдруг озаряет. Какое фатальное совпадение!
- Я беседовал с ней незадолго до старта.
На мне скрещиваются два удивленных взгляда.
- Интересно, - говорит Ангелина Павловна. - О чем вы беседо¬вали?
Рассказывать, как Марина нервничала, а я ее вразумлял, не сто¬ило, поэтому ответил лаконично:
- О том, что важнее - здоровье или результат.
- Коварная тема, - роняет Апельсин.
- А я считаю, вполне невинная, - возражает Ангелина Павловна.
- Я хотел бы увидеть ее. Это возможно? - спрашиваю я.
- Думаю, да, - отвечает Апельсин. - А зачем?
- Скажу ей пару слов.

- Она в медпункте, - говорит Апельсин. - Знаете, где он?
Я отрицательно качаю головой.
- Как выйдете из отеля, налево. Повернете за угол и увидите.

- Спасибо, - я встаю. - Ангелина Павловна, вы присмотрите за призом?
- Конечно, - отвечает она. - Возвращайтесь скорее, Василий Денисович.
Я выхожу на улицу. Из-за угла слева выруливает «скорая помощь» и, покачиваясь, как лодка на волнах, проезжает мимо меня. Сквозь молочно-белые стекла фургона ничего не видно, но я не сомневаюсь, в нем везут Марину. Апельсин сказал, она в медпункте, но идти туда и проверять, когда «скорая помощь» уходит из-под носа, не стоит. Вполне логично, что девушку отправляют в город. Провожаю машину взглядом и не знаю, что предпринять. Меня подмывает по¬бежать за ней следом и попытаться остановить, но я не хочу быть ребячливым.
«Скорая помощь» неожиданно застревает. Она попадает в глу¬бокую выбоину посреди дороги и, несмотря на бешеное вращение задних колес, никак не может выбраться. Я не спеша преодолеваю несколько десятков метров, которые нас разделяют.
- Подтолкнуть? - спрашиваю у пожилого шофера.
- Попробуй, парень, - хрипло отвечает он. Сидящая рядом с ним миловидная докторша смотрит на меня с надеждой.
Обхожу фургон сзади и упираюсь обеими руками в кузов. В следу¬ющую секунду меня обдает клубом выхлопных газов. «Скорая» вздра¬гивает и подается вперед. Я толкаю изо всех сил, однако в самый ответственный момент подошвы моих сапог начинают скользить, и мы оказываемся в исходном положении. Шофер выглядывает из кабины. У него обескураженный вид.
- Ничего не выйдет, - говорит он обреченно.
- Давай еще раз.
Вторая попытка оказывается похожей на первую, но с третьей мне удается выпихнуть машину на ровное место. Подхожу к кабине.
- Спасибо вам, - говорит докторша благодарно. - Выручили.
- Не за что, - отвечаю ей. - Сегодня на соревнованиях одна девушка упала. Вы случайно не ее везете?
К моей радости, докторша утвердительно кивает.
- Могу на нее взглянуть? Мы с ней знакомы.
Она колеблется, но отказывать неловко:
,- Только, пожалуйста, быстрее. Ее надо срочно доставить в боль¬ницу.
- Один момент, — обещаю и, пока она не передумала, спешу от¬крыть дверцу фургона.
Марина лежит на носилках, по шею укрытая синим суконным оде¬ялом.
- Это я, Марина. Вы меня помните?
Она поворачивает ко мне забинтованную голову.
- Помню, - она едва шевелит губами. - Вы поедете со мной?
Она спрашивает с простодушным интересом. Идея заманчивая,
но, к сожалению, никак не входит в мои планы.
- Нет, - отвечаю я. - Но, если хотите, могу вас навестить.
- Приходите.
- Сильно ударились? - не могу удержаться от наивного вопроса.
- Да, - говорит она, - но сейчас ничего не чувствую. Мне сделали укол.
- Все будет хорошо, Марина, - ободряюще улыбаюсь ей и закры¬ваю дверцу.
- Взглянули? - спрашивает докторша добродушно.
- Да, спасибо, - отвечаю я. - В какую больницу вы ее везете?
- В третью городскую, - говорит она.

- В хирургическое отделение?
- А куда же?
- Скажите, она в тяжелом состоянии? - заглядываю в ее круглые, подведенные черной тушью глаза.
- В достаточно тяжелом, - отвечает она.
Этот ответ ничего мне не дает, но продолжать расспросы нет времени.
- Ясно, - говорю я. - Не буду больше вас задерживать.
   Отступаю в сторону, давая «скорой» проехать, и иду обратно в  отель. По дороге замечаю: у меня промокли ноги, носки моих сапог потемнели и набухли от влаги. Жаль, совсем новые. Я купил  их две недели назад. Сумма, которую заплатил, позволяла наде¬яться, что они мне послужат года два-три, не меньше. Теперь я в  этом серьезно сомневаюсь. Наверное, где-то щели или, может, быть, кожа слишком тонкая. В любом случае, факт малоприят¬ный.
Ангелина Павловна поджидает меня в холле отеля.
- Нанесли ваш визит? - спрашивает она.
- Успел в самый последний момент. Ее увезли в город.
- Как она себя чувствует?
- Так себе, - пожимаю плечами. - Врач сказала, что состояние достаточно тяжелое.
Холл постепенно наполняется людьми. Они выстраиваются в бес¬порядочную и шумную очередь, начало которой исчезает за дверь¬ми с табличкой «Столовая», откуда доносятся ароматы кухни и лязг посуды.
- Пообедаем, Ангелина Павловна? - предлагаю я решительно, хотя размеры очереди вызывают отчаяние.
- Минуту терпения, Василий Денисович, - улыбается она. – Наш хозяин все предусмотрел. Поднимемся в штабной номер. Обед  туда принесут.
Подобный вариант меня полностью устраивает. Я поднимаюсь вслед за Ангелиной Павловной на второй этаж. Маленькая приви¬легия, которой мы пользуемся, меня не смущает. Ведь мы почет¬ные гости.
Штабной номер оказывается двухкомнатным полулюксом с паркетом и коврами, удобными креслами и горячими батареями. Пер¬вым делом я устремляюсь к батарее.
.— Замерзли? - спрашивает Ангелина Павловна.
. - Немного.
- Вы, оказывается, неженка.
 -Почему вы так решили? - протестую я искренне.
- У вас руки посинели. А вы не пробыли на улице и четверти часа.
Бросаю взгляд на свои руки. У них не лучший цвет.
- Сравните с моими, - она протягивает свои руки ладонями вниз.
Послушно рассматриваю их. Тонкие белые руки с гладкой кожей и наманикюренными ногтями. Ухоженные руки, на которые прият¬но смотреть. Она смеется:
- Я ведь никуда не выходила, Василий Денисович.
С моих губ готов сорваться комплимент, но вовремя сдерживаю себя. 'Какой бы призрачной ни была грань между начальником и подчиненным, но она существует. И мне не хочется быть фамильяр¬ным.   
 - Да у вас и ноги промокли, - говорит она.
Меня начинает раздражать ее наблюдательность.
- Надо бы позвать Гошу, Ангелина Павловна.
- Да, конечно, - кивает она.
- Я схожу.
- Постойте. Куда вы с такими ногами пойдете?
- А что?
- Простудитесь, - говорит она.
- Нет, Ангелина Павловна, - уверяю ее. - Вы не смотрите, что мои сапоги снаружи чуть намокли. Внутри сухо.
Вместо ответа она открывает свою сумочку и достает плотный шерстянок валик.
- Наденьте, — она раскручивает валик, который оказывается па¬рой толстых носков.
- Вы предусмотрительный человек, Ангелина Павловна.
- Очень, - и добавляет: - Побудьте здесь, Василий Денисович.
Пусть ваши сапоги сохнут. Я схожу за Гошей.
- Как вам будет угодно, - я пожимаю плечами.
Я устраиваюсь напротив окна, из которого открывается вид на снеж¬ную долину. Она залита солнцем, но людей стало гораздо меньше. Кресла подвесной канатной дороги движутся порожняком, небольшая толпа, собравшаяся на линии финиша, редеет на глазах. Похоже, со¬ревнования подошли к концу. Сейчас пообедаем, вручим приз и по-едем домой. Приеду, поужинаю и лягу спать. Сильно клонит в сон, по¬хоже, от избытка кислорода. Надышался на неделю вперед...
Cлипаются глаза, начинаю проваливаться в какую-то бездну, но  в последний миг цепляюсь за край. Каждая секунда, проведенная во сне, - секунда, отнятая у жизни. Я встряхиваюсь. Во рту неприят¬ный кофейный привкус. Надо было съесть яблоко в баре. Ведь стояли в вазах красные блестящие яблоки!
Высоко над долиной парит яркий треугольник дельтаплана. Вероятно, он там уже давно, но я замечаю его сейчас. Он лениво кружит в зените и, похоже, не думает снижаться. Что там высматрива¬ет? Откуда взялся? На эти вопросы не могу найти ответа. Красивая штука дельтаплан, но в смысле безопасности оставляет желать луч¬шего. Рискованная забава, что и говорить. Похлеще, чем горные лыжи, но и удовольствие немалое. Чего не предпримешь, чтобы ощутить себя птицей...
     В дверь вежливо постучали.
    -Да-да.
Две девушки в белых передничках вкатывают многоярусную те¬лежку.
- Здравствуйте, - щебечут они и, не обращая внимания на меня, быстро накрывают на стол. Тарелки с холодными закусками, фаян¬совая супница с борщом, большое блюдо с жареным мясом, бата¬рея бутылок перекочевывают из тележки на столешницу. Покончив со своим делом, девушки желают приятного аппетита и исчезают. Я открываю бутылку с минералкой и наливаю себе полный стакан.; Едва подношу его к губам, в номер заходят Гоша, Ангелина Павлов¬на и Апельсин.
- А-а, уже начал! - тоном обличителя восклицает Гоша. Я не спе¬ша делаю большой глоток. Газ приятно щиплет горло.
- Пить захотелось, - объясняю я.
- Правильно-правильно, - кивает Апельсин. - Не стесняйтесь, чувствуйте себя как дома.
Он освобождается от переброшенной через плечо портативной рации и делает широкий приглашающий жест:
-  Прошу  к столу.
Мы рассаживаемся. Апельсин поднимает тост за наш приезд, и; мы принимаемся за еду.
- Василий Денисович, - говорит Ангелина Павловна. - В нашей программе произошли изменения.
- Какие именно?
- Награждение вынуждены перенести. Из-за несчастного случая с девушкой оргкомитет решил отложить соревнования на завт¬ра.
- Я искренне сожалею, Ангелина Павловна, - Апельсин прижи¬мает руку к сердцу.
    - Не страшно, - говорит она. - Мы приедем завтра.
Не знаю, как она, а я приезжать сюда не собираюсь. Она пре¬красно справится и без меня. Если думает, что буду сопровождать ее, то глубоко заблуждается. На субботу у меня планы поинтерес¬ней. Мой законный выходной я не обязан проводить в обществе своей начальницы.
- Я могу на вас рассчитывать, Василий Денисович? - спрашивает она.
 — Боюсь, что нет
Она умеет владеть собой, что чувствуется по спокойному тону, которым она осведомляется:
- Почему?
- Завтра я занят, Ангелина Павловна.
- Хорошо, - говорит она.
- Ненадежный у вас помощник, - Апельсин хрипло смеется.
- Вы ошибаетесь, — возражает она, - Василий Денисович очень надежный человек. Но у него, по всей вероятности, неотложные дела.
- Вы приедете одна? - осведомляется Апельсин.
- С Гошей, — поясняет она.
Гоша бросает на меня тоскливый взгляд. Он не может ответить «нет», как это сделал я. Возить редактора, куда и когда она скажет, его прямая обязанность. Впрочем, в накладе он не останется. В отличие от меня, он получит отгул за работу в выходной.
- А с кубком как поступить? - спрашивает Апельсин.
- Оставлю вам на хранение.
- Так будет лучше, - он одобрительно кивает.
Наш обед подходит к концу, когда рация, лежащая на диване, внезапно оживает. Апельсин, отодвинувшись от стола, берет ее.
- Я слушаю.
Рация выдает нечленораздельную тираду возбужденным мужс¬ким голосом. Однако Апельсину, похоже, удается уловить ее смысл.
- Сейчас буду, - говорит он и, обращаясь к Ангелине Павловне,
добавляет: - Вы позволите вас покинуть ненадолго?
- Да, конечно, - отвечает она.
Гоша пользуется моментом, чтобы улизнуть:
- Я тоже пойду, Ангелина Павловна. Надо за машиной присмот¬реть.
Мы остаемся наедине с редактором. Я продолжаю молча орудо¬вать ножом и вилкой.
- Берите еще, - говорит она, когда на моей тарелке ничего не остается.
- Спасибо, наелся, - отвечаю ей. На самом деле с удовольстви¬ем взял бы кусок мяса, но не хочу выглядеть прожорливым.
- Налейте мне, пожалуйста, воды, - она притрагивается к свое¬му стакану.
- С удовольствием.
- Надо дать небольшую информацию об этих соревнованиях, - говорит она, сделав маленький глоток.
- Я понимаю.
- Вы еще не начали?
- У меня это не отнимет много времени.
- Как вы узнаете, кто победил? - намекает она на мой отказ приехать завтра. Но лучше бы она этого не делала. Зачем лишний раз выпячивать свой непрофессионализм?
- По телефону.
Она пристально смотрит на меня, потом пожимает плечами:
- Полагаюсь на вас.
Меня уязвляет тень недоверия в ее голосе.
- Информация - мой хлеб, Ангелина Павловна.
- Мне нравится ваша уверенность в себе.
Апельсин появляется минут через пятнадцать. Сев к столу, нали¬вает полную рюмку коньяка, выпивает. Затем с рассеянным видом снова наполняет ее.
- Что-нибудь случилось? - спрашивает Ангелина Павловна.
- Случилось.
- А именно?
- Мы отрезаны от города, - отвечает он.
- Как?!
- Лавина сошла на дорогу в километре отсюда.

- Значит, мы не сможем уехать?
-  Нет.
- Сколько времени займет расчистка? - спрашиваю я.
Он пожимает плечами:

- Все зависит от того, когда подойдет техника. Но полагаю, к утру нас вызволят.
- Где мы будем ночевать? - спрашивает Ангелина Павловна.
- Для гостей у нас всегда найдется место, - улыбается Апельсин.
- Вы разрешите позвонить? - спрашиваю я. Теперь, когда ситуа¬ция прояснилась, надо предупредить Лолу, чтобы она не волнова¬лась. При условии, конечно, если она у меня дома.
- Разумеется, - отвечает Апельсин. Я подхожу к телефону и на¬бираю номер. После шестого гудка на другом конце провода разда¬ется знакомый голос:
- Алло?
- Привет, это я. Почему так долго не берешь трубку?
- Была в ванной, - отвечает она. – Ты когда появишься?
- Сегодня не жди. Застрял в горах из-за лавины.
- Надолго?
- Пока не расчистят дорогу.
- Я серьезно спрашиваю, - обижается она.
- До завтра.
- Вечером я свободна. Сходим куда-нибудь?
- Если хочешь.
- Где ты вообще находишься?
- В Чертовой щели.
- Твой любимый редактор случайно не там?
-  Там.
- Ладно, - она вздыхает. - Смотри не замерзни.
- Постараюсь.
Мы прощаемся, я вешаю трубку. Отходя от аппарата, встречаюсь взглядом с Ангелиной Павловной. Она отводит глаза в сторону.
- Все? - спрашивает Апельсин. - Больше звонить никому не будете?
- Никому, - отвечаю я.
- Тогда займемся вашим размещением.
Задача оказалась не простой даже для председателя оргкоми¬тета соревнований. Во всяком случае, за окном сгущались сумерки, когда Апельсин объявил, что в наше распоряжение предоставлены три номера. Гоша, узнав о предстоящей ночевке в отеле, поначалу отказывался под тем предлогом, что машину могут обчистить в его отсутствие. Но когда Ангелина Павловна отдала ему ключ от номера и сказала, что он может спать, где и как угодно, здравый смысл победил, и Гоша выбрал отель. Пользуясь моментом, задаю Апель¬сину несколько вопросов касательно соревнований и прошу найти мне тюбик зубной пасты, так как ночевка в горах никак мной не предусмотрена. Лишней зубной пасты у него не оказалось. Вместе с ним спускаюсь в холл.
Там царит оживление. Еще рано ложиться спать и слишком по¬здно для прогулок на свежем воздухе, поэтому у людей масса сво¬бодного времени и нерастраченной энергии. Собрались в холле по¬общаться, послушать чужие разговоры, поглазеть на красивых деву-шек и даже завести знакомство. Идеальное место для тех, кто не знает, как убить время.
Апельсин взял меня за плечо:
- Вы интересовались Мариной Скобцевой? Вон ее тренер. Можете поговорить с ним.
Он указывает на субъекта с седой шевелюрой, который сидит в баре, облокотившись на стойку.
- Спасибо, - благодарю Апельсина. - Я так и сделаю.
Мы желаем друг другу приятно провести вечер и расстаемся. Я пересекаю холл и захожу в бар. Тип, которого Апельсин назвал тре¬нером Марины, при ближайшем рассмотрении оказывается лично¬стью довольно малосимпатичной. У него бычья шея, квадратная челюсть и тяжелый взгляд, которым он упирается в меня, как толь¬ко примащиваюсь на соседний табурет.
- Добрый вечер, - говорю я.
- Что вам нужно? - спрашивает он грубо. Его короткие волоса¬тые руки крепко сжимают стакан с коньяком.
- Мне сказали, что Марина - ваша подшефная.
- Оставьте меня в покое, - он отпивает из стакана, полощет рот и затем проглатывает.
Недостаток моего ремесла - то, что в интересах дела я порой вынужден терпеть общество людей, мне неприятных. Заказываю мартини.
- Я видел ее утром, разговаривал.
- Ну и что?
- Мне кажется, у нее было предчувствие.
- Чепуха, - говорит он презрительно.
- Какие у нее были шансы?
- Войти в первую десятку, - говорит он.
- Хотите сделать из нее чемпионку?
- Хочу.
- Жаль, что она упала.
- Сплоховала девчонка.
- Такое могло произойти с кем угодно, - говорю я.
- Она меня сильно подвела.
- Это не ее вина.
- А чья же? - угрюмо спрашивает он.
- Случайность, - покачиваю стакан, играя кубиками льда.
- Случайность, которая стоила ей места в десятке.

- Вас волнует только это?
-Да.
- А то, что она оказалась в больнице?
- Пришли мне мораль читать? - он хищно улыбается.
- Просто хочу напомнить, что спортсмен тоже человек.

- Вы ни черта не понимаете в спорте, - он возобновляет свою операцию с полосканием.
- Зато понимаю в людях.
- Считаете меня безнравственным?
- Скорее, не в меру практичным.
- Жизнь - борьба, - говорит он. - Без правил и без сантиментов. Побеждает самый сильный, а не самый «добрый». Если вы этого не усвоили, тем хуже для вас.
- Можно быть сильным и добрым одновременно.
- Никогда, — он качает головой. - Чтобы быть сильным, надо быть жестоким.
- Совсем не обязательно.
- Обязательно, - говорит он. - Если хотите достичь цели.
- Какой цели? - я делаю глоток мартини.
- Выжить.
-  Для этого вы используете Марину.
- Она помогает выжить мне, я - ей.
- Но вы думаете прежде всего о себе.
- Каждый человек думает только о себе.
- С чего вы взяли?
- Времена настали тяжелые, - говорит он.
          Я допиваю мартини, в котором еще не растаял лед, и прошу бар¬мена принести мне яблоко. Затем рассчитываюсь и встаю.
- Не хотите выпить еще? - предлагает тренер.
-  Нет, спасибо, - говорю я. - Пойду прогуляюсь.
   Он пожимает плечами.
    Я выхожу из отеля. Темно. Черное небо усыпано звездами. Здесь их значительно больше, чем в городе. В прозрачном горном воздухе они кажутся ярче и крупнее. На террасе сидят несколько человек. Четко различаются их силуэты. Неподвижные, как изваяния, они погружены в созерцание ночного неба. Не лучше ли последовать их примеру, чем куда-то идти? Ноги сами несут к террасе. Я занимаю свободный стул и устремляю взгляд на звезды. Как они красивы! Но одна нравится мне больше, чем остальные. Она сияет чистым голу¬бым светом и держится особняком от своих подруг, которые, кажет¬ся, почтительно расступились, чтобы дать ей место. Взять бы да полететь на эту звезду! Подальше от Земли, подальше от людей. К неведомым мирам, навстречу Вечности. Стряхнуть с себя ничтож¬ные повседневные заботы. Забыть о редакции с бесконечными дряз¬гами, о Голованове, который хорошо ко мне относится, но пальцем не пошевелит для продвижения по службе. Об Ангелине Павловне, которая чего-то хочет от меня, но чего - не возьму в толк...
Кто-то садится на соседний стул. Еще один любитель помечтать. Я принимаюсь грызть яблоко.
- Красиво, не правда ли? - говорит женский голос. Он принадле¬жит моей соседке, не кому иному, как Ангелине Павловне.
- Очень, - отвечаю я.
- Завораживающая картина. Просто фантастика. Она вызывает у вас какие-нибудь мысли? - спрашивает она.
- Да. Хочется бросить все и улететь.
- Вам тоже? - смеется она.
- Вы удивляете меня, Ангелина Павловна.
- Почему?
- Я не ожидал, что у вас может быть такое желание.
- По вашему, я должна все время думать о работе?
- Вы казались мне сугубо деловым человеком.
- Не до такой степени.
- Теперь понимаю.
- Вы бывали здесь раньше? - спрашивает она.
- Пару  раз, но давно. Этого отеля тогда не было.
- А я ни разу.
- Отличное место... Спасибо!
- За что?
- Вы привезли меня сюда.
- Мне тоже здесь нравится, - говорит она. - Даже не хочется возвращаться в город.
- Вы правы. Я бы с удовольствием пожил здесь несколько дней.
- И насовсем остались?
- Нет, - отвечаю я. - Здесь слишком спокойно.
- Разве это плохо?
    Прежде чем ответить, кусаю яблоко и тщательно пережевываю. Я исполнен решимости покончить с ним, пока оно не заиндевело.
- Хочется быть поближе к цивилизации, Ангелина Павловна.
- Зачем?
- Не знаю. Привычка.

- Мне казалось, вы предпочитаете уединение.
- Время от времени. Но не всегда, - я впиваюсь зубами в яблоко.
- Вы не такой, как все. Я сразу выделила вас среди других сотруд¬ников, - говорит она.
- В чем мое отличие?
- У вас всегда задумчивый вид. Складывается впечатление, что вы ищете ответ на какой-то важный вопрос и не можете найти.
- Иногда я действительно задаю себе вопросы.
- Какие?
- Зачем вам их знать, Ангелина Павловна?
- Может, я в состоянии вам помочь.
- Спасибо, справлюсь сам.
- Как хотите, - говорит она уязвленно.
   В моей душе шевелится раскаяние.
-  Не обижайтесь, Ангелина Павловна. Просто есть вопросы, на которые, кроме нас самих, никто не даст ответа. И я знаю, что чужие рецепты мне не подойдут, как и мои - другим людям. -А вдруг?
- Может, попробовать, - соглашаюсь с ней. - Например, как до¬биться успеха в жизни?
- Нужно работать. Много работать.
- И это все?
- Нужно поставить перед собой цель и упрямо идти к ней.
- Общие слова.
- Для конкретного ответа надо знать, чего именно вы хотите.
- Я предпочел бы не вдаваться в детали. Они не имеют значе¬ния.
- Какой вы скрытный, Василий Денисович.
- Мои планы вряд ли покажутся вам оригинальными.
- Кто знает, - подзадоривает она.
    Выложить ей, что ли, все начистоту? Признаться, что хочу стать богатым и независимым? Искушение  велико. Однако здравый смысл заставляет придержать язык. Во-первых, это может прозвучать слиш¬ком наивно, а во-вторых, откровенничать с начальством - играть с хищным зверем в поддавки. Никогда не знаешь, что у него на уме. Но даже если забыть, что это моя начальница, она мне совершенно чужой человек. А изливать душу перед незнакомкой, пусть даже она лучится доброжелательностью, неприлично.
- По правде сказать, у меня нет конкретных планов, - увиливаю от ответа.
- Не скромничайте.
- Мне жаль вас разочаровывать, но это действительно так.
- Вы меня не разочаровываете, - говорит она. - Напротив.
- Приятно слышать.
- У вас есть друзья в редакции? - спрашивает она.
- Настоящих - ни одного.
- Почему?
- Понятия не имею. Я не ищу ничьей дружбы.
- Но, насколько я могу судить, отношения в коллективе у вас нормальные.
- Товарищеские. Как говорится в характеристике – пользуюсь заслуженным уважением.
- А вообще друзья у вас есть?
- Есть. Но они живут в другом городе, - отвечаю я.
Она задает мне несколько вопросов о моем родном городе, за¬тем спрашивает, давно ли не видел своих друзей.
- Давно.
- Они вам пишут?
-  Нет.
— А вы им?
— Тоже.
Несколько минут она сидит молча, словно обдумывая мой ответ. Тонкая улыбка играет на ее губах. Я перевожу взгляд  на черные зубцы близлежащих вершин. Полная луна, горы, звездное небо выглядят, как театральная декорация. Картина до такой степени красивая, что кажется нереальной. Я пытаюсь запечатлеть ее в памяти. По крайней мере,  будет, что вспом¬нить.
— Еще посидим или пойдем? — спрашивает Ангелина Павловна.
— Как хотите.
—IТогда пойдем, — поднимается она.
Я провожаю Ангелину Павловну до двери ее номера. 0на вынимает из сумочки ключ:
— Спокойной ночи, Василий Денисович.
— Как мы договоримся, Ангелина Павловна? — спрашиваю я.
— Насчет чего? — она вставляет ключ в замочную скважину.
— Во сколько встаем завтра?
— Давайте в восемь, — предлагает она.
Мысль о том, что придется вставать ни свет ни заря в выходной день, мгновенно портит мне настроение. Не надо было спрашивать.
        — Я предпочел бы попозже.
        — Ну,  в девять, — легко соглашается она.
       — Я предупрежу Гошу.
— Пожалуйста.
      Не дожидаясь, пока она захлопнет дверь, я разворачиваюсь
и ухожу. Замок щелкает за спиной.      Гошу мне разыскивать не приходится. Он сам идет навстречу в компании двух дам  в ярких  тренировочных    костюмах.  Я передаю ему слова Ангелины Павловны.
— Ага, — говорит Гоша рассеянно. Глаза его быстро бегают.
Он  ревниво   ждет,   когда   я   отвалю.   Меня  раздражает   его 'пещерный эгоизм, но тем не менее он напрасно беспокоится. Девицы не в моем вкусе. И хотя они поедают меня глазами, оставляю Гошу с его перезрелой добычей и поднимаюсь к себе в номер.

     В номере унылые синие обои с какими-то жирными пятнами, неработающий   телевизор,   настольная  лампа   без   абажура. Одно достоинство — широкая, почти квадратная кровать, на которую я плюхаюсь, не разуваясь. Но долго лежать не могу, Комната кажется чужой и неуютной, похожей на больничный изолятор, в который сам себя заточил.  Я не хочу спать, ни вообще оставаться здесь. Время детское — на часах еще нет одиннадцати. Я могу куда-нибудь пойти. К Ангелине Павловне, например. Посидим, поговорим. Предмет для разговора всегда найдется. Думаю, она не рассердится на мой приход. Пусть она начальница, но ведь мы, как-никак, коллеги. Вместе оказались в горах, в гостинице. Представляю ее гордо посаженную голову I высокой прической, умную, чуть надменную улыбку и укреп¬ляюсь в своем решении.
Спускаюсь на этаж Ангелины Павловны и подхожу к ее номеру. Ковровая дорожка заглушает мои шаги. Интересно, что она делает? Все, что угодно, но только не спит. В этом я почему-то уверен.
Я поднимаю руку и дважды стучу костяшками пальцев по гладкой двери.
Из-за двери не доносится ни звука. Я прислушиваюсь, но тщетно. Выждав несколько мгновений, опять осторожно стучу. Полная тишина. Возможно, она не хочет открывать. Если это гак, то настаивать невежливо. Но я склоняюсь к мысли, ее нет в номере. Где она в таком случае? Впрочем, не имеет значения. Я ведь не собираюсь ее разыскивать. Конечно, нет. Но даже если бы собрался, какие у меня шансы ее найти? Не исключено, что в гостинице остановился кто-то из ее знакомых.  У нее, наверняка, широкий круг знакомств. И она пошла в гости. Или обсуждает что-нибудь с Апельсином. А может быть, спусти¬лась в бар. Насчет бара маловероятно, но чем черт не шутит?; Пойду, проверю,  вдруг она там? В любом случае,  не хочу; возвращаться в свою комнату.
Вновь спускаюсь по широкой деревянной лестнице. На последних ступенях замедляю шаг и останавливаюсь, прислоняюсь к перилам. Нет необходимости идти дальше. С того места, где стою, бар как на ладони. Она сидит за столиком. Напротив — Апельсин. Мирно беседуют. Я бы подошел, если бы она была одна.
Я разворачиваюсь и, опираясь на перила, не спеша поднимаюсь наверх. Комната уже не вызывает прежнего отвращения. Приняв горячий душ, забираюсь под одеяло. Листаю журнал без обложки, обнаруженный в тумбочке. Предыдущий посто¬ялец, видимо, резал на нем колбасу и пил чай. Чтение, однако вскоре приходится прекратить. Тощая подушка практически не ощущается, я упираюсь затылком в спинку кровати, и от такого неудобного положения  ноет шея.  Бросаю  журнал на  пол и блаженно  вытягиваюсь  во  весь  рост.   Затем  наощупь гашу настольную лампу. Только тут вспоминаю, что забыл снять с батареи в штабном номере свои носки.

*
     Завтракаем в половине десятого. В столовой, кроме нас, никого. Все на соревнованиях. Откровенно говоря, завтраком это  можно назвать  с  большой  натяжкой.  Чай  без сахара и черный хлеб.  Правда,  и того,  и другого вдоволь.  Апельсин рассыпается в извинениях, но, несмотря на виноватый вид, в его взгляде светится назидание: «Сами виноваты, надо было раньше вставать». Он прав. Если бы я не вылез со своей инициативой, мы поели бы как все нормальные люди. Ангелина Павловна воздерживается от упреков. Очень умно с ее стороны. Конечно, если она демонстрирует свою снисходитель¬ность, то совершенно напрасно. В милостях не нуждаюсь, а критики не боюсь.
Церемония награждения проходит быстро, и смотреть там осо¬бенно нечего. Ангелина Павловна вручает победительнице приз, раздаются жидкие аплодисменты построенных в каре спортсме¬нок, на лицах Апельсина и других спортивных чиновников появляют¬ся резиновые улыбки. Я вздыхаю с облегчением, когда все заканчи¬вается. Наша миссия выполнена, и мы, наконец, можем уехать. Еще утром, в столовой, Апельсин сказал, дорога расчищена.
Переваливает за полдень, когда мы подходим к машине, чтобы отправиться восвояси. В животе у меня пусто. Напрасно я вчера отказался съесть еще пару ломтиков жареного мяса. Приду домой, сварю себе три, нет, даже четыре сосиски и наверну их с зеленым горошком и горчицей. Хорошо, что у меня есть и то и другое. Замеча¬тельное блюдо. А с пивом, полбутылки которого стоит в холодильни¬ке с понедельника, обед выйдет на славу.
Я берусь за ручку передней дверцы. Люблю ездить впереди. Хотя, впрочем, выбирать не приходится. Место рядом с водителем отве¬дено мне по должности.
- Садитесь со мной, - предлагает Ангелина Павловна.
Я без слов соглашаюсь. Она отодвигается, уступая мне место. Опускаюсь на мягкое сиденье и захлопываю дверцу. Гоша заводит машину, и мы трогаемся. За окном проплывают высокие сугробы. Отель и другие постройки Чертовой щели исчезают из виду. Внезап¬но спохватываюсь, мои носки так и остались сушиться в номере у Апельсина. Больше я их не увижу. Огорченно цокаю языком. Не столько жалко носки, кстати, совсем новые, сколько досадно, что я такой забывчивый. Не по годам.
- Что-нибудь случилось? - спрашивает Ангелина Павловна.
- Нет, ничего, - качаю головой.
Рукав моей куртки касается рукава ее норковой шубы. Модная спортивная куртка, в которой она щеголяла вчера, возвращена за¬конному владельцу. Хотя на месте Апельсина я бы не жмотничал и подарил ее редакторше. Но у него, видимо, свои резоны.
Расстегнутая шуба разъехалась у нее на коленях. Их округлости четко вырисовываются под юбкой. Почему она носит черную юбку? Пристрастие к черному свидетельствует о каком-то душевном трау¬ре. Или об отсутствии вкуса. Но в последнее мне верится с трудом. Может, в ее гардеробе не нашлось ничего поживописнее. Такое вполне возможно. Тот факт, что она редактор, еще не означает, что у нее куры денег не клюют.
На своей левой штанине замечаю серое пятнышко. Совсем кро¬шечное и почти неразличимое на джинсовой ткани. Но тем не ме¬нее оно мозолит мне глаза. Я точно помню, вчера его не было. Где умудрился его посадить?
Непринужденно кладу руку на колено и как бы в задумчивости соскребаю пятнышко ногтем среднего пальца. Искоса слежу за Ан¬гелиной Павловной. Она не обращает внимания на мои манипуля¬ции, сидит с серьезным видом. Правда, у губ ее залегла скептичес¬кая складка, и я не знаю, имеет ли она отношение ко мне. Когда от пятнышка не остается и следа, украдкой принимаюсь разглядывать ногти. С ними порядок. Чистые, ровно подстриженные. Удовлетво¬ренный осмотром, сплетаю пальцы на животе.
Приятно иметь персональный автомобиль с шофером! Быстро, удобно, бесплатно. Те, кто постоянно им пользуется, даже не в со¬стоянии оценить, какая он роскошь. Для них это в порядке вещей. Точно так же, как море - банальная реальность для тех, кто живет на его берегу.
За одним из поворотов, на взгорке, появляется похожее на ска¬зочный терем большое бревенчатое строение. Двускатная крыша накрыта толстой шапкой снега. Не хватает, разве что, трубы, из кото¬рой вился бы дымок. Это ресторанчик. Очень милый. Я был в нем однажды с Лолой. Приличная кухня, умеренные цены, всегда сво¬бодные места.
- Что за красивый домик? - осведомляется Ангелина Павловна.
- Ресторан, - выпаливает Гоша. По-видимому, он тоже думает о еде.
- А если нам пообедать? - она вопросительно смотрит на меня.
- Можно, - отвечаю я.
- Сверните-ка, Гоша, - командует она. Поскольку мы едва не проскакиваем мимо, водитель резко жмет на тормоз, и нас бросает вперед.
- Извиняюсь, - Гоша сворачивает к ресторану и, въехав на крутой пандус перед входом, останавливается.
- Пойдемте, - говорит Ангелина Павловна.
Гоша неожиданно отказывается:
- Я вас здесь подожду.
- Не выдумывайте, идем все вместе.
Но Гоша стоит на своем, и переубедить его нет никакой возможно¬сти. Чувствуется, он робеет перед белыми скатертями и официантами.
- Ладно, - уступает Ангелина Павловна, кажется, сообразив, в
чем дело. - Хотите оставаться голодным - пожалуйста.
- Пусть в таком случае он едет домой, Ангелина Павловна, - предлагаю я. - Мы доберемся на автобусе.
- А они тут ходят?
- Должны, - показываю ей на железобетонный козырек авто¬бусной остановки.
- Хорошо, - она отправляет машину.
«Доверяет. До первой оплошности», - думаю я.
Мы заходим в теремок. Как подоба¬ет мужчине, иду первым, но, оказавшись в зале,  пропускаю ее вперед. Не хочу ощущать на своем затылке взгляд главного редакто¬ра. У меня от него начинается зуд. Занимаем столик у стены под могучими оленьими рогами. Если они упадут,  нам не поздоровит¬ся, но закреплены, вроде, надежно. Подходит официант с заче¬санными за уши блестящими волосами и большой родинкой на шее. Переговоры с ним Ангелина Павловна берет на себя. Он записыва¬ет в книжечку, угодливо склонив голову набок. Приняв заказ, забира¬ет меню и уходит. Через несколько минут на столе появляется корзин¬ка с хлебом, закуски, бутылка вина. Бесшумный, как тень, официант откупоривает ее с ловкостью иллюзиониста и наполняет бокалы.
- За ваше здоровье, Василий Денисович, - она приподнимает  бокал до уровня глаз.
- За успешно выполненную работу, - предлагаю я.
Она кивает. Мы отпиваем по глотку.
Сухое вино согревает гортань, но не помогает отделаться от ощу¬щения скованности, вызванного разницей в нашем социальном ста¬тусе. Вышестоящие лица еще ни разу не приглашали меня в ресто¬ран, и опыта поведения в подобной ситуации у меня нет. Но опыт -дело наживное. В принципе я не имею ничего против общества Ан¬гелины Павловны. Напротив, оно мне приятно.
Есть нечто сюрреалистическое, что мы сидим с ней в маленьком ресторанчике на горной дороге, далеко за городом. Нас окружают заснеженные горы, мы пьем вино, и со стороны может показаться, что мы старые знакомые. Мог ли я подумать вчера утром, заходя к ней в кабинет, что события примут такой оборот? Кто-нибудь другой, возможно, мог бы. Но я натура консервативная и не склонен к праз¬дному фантазированию... Хотя, собственно говоря, ничего из ряда вон выходящего не произошло. Случайное стечение обстоятельств. Если бы не лавина, мы не остались ночевать в горах. Вернулись бы накануне домой без всяких приключений. Только и всего.
- Вы, наверное, сердитесь на меня, Василий Денисович? - говорит она.
- За что?
- Из-за меня вы потеряли субботу. Ведь это моя идея повезти вас в Чертову щель.
- Нисколько не жалею, - протестую я из вежливости. - Лишний день на свежем воздухе пойдет только на пользу. Если бы не эта лавина, мы бы не оказались здесь.
Я обвожу взглядом уютный зал.
- Зато вы могли бы провести день со своей девушкой, - настаивает она.
- Еще не вечер.
- Расскажите мне о ней, - просит Ангелина Павловна.
- Как-нибудь в другой раз.
Нам приносят горячую наваристую солянку. Как раз то, что нуж¬но в зимний день и на пустой желудок. Я ем медленно и аккурат¬но, следя за тем, как бы не капнуть на свою рубашку. Беда с со¬лянкой и прочими жирными супами и соусами. От них на одежде остаются заметные, бросающиеся в глаза следы. Дома - еще куда ни шло! Но в ресторане их надо избежать во что бы то ни стало. В противном случае я рискую подмочить себе репутацию человека с хорошими манерами. Это было бы прискорбно, поскольку у меня действительно хорошие манеры, и я не без основания горжусь ими.
Вытираю губы уголком белоснежной накрахмаленной салфетки. Мне здесь нравится. Я нисколько не прогадал, согласившись сопро¬вождать Ангелину Павловну. А она выгадала ли что-нибудь от моего присутствия? Почему взяла именно меня? С таким же успехом ее мог сопровождать кто угодно. Но ей почему-то понадобился я?
На второе - эскалоп с грибами и жареным картофелем. Нежное мясо буквально тает во рту, оставляя по себе приятное вос¬поминание. У повара, который приготовил такую вкуснятину, безус¬ловно, талант, о котором сам он, возможно, не подозревает. Ангели¬на Павловна ест картинно, как на приеме в президентском дворце. Придраться, будь у меня такое желание, совершенно не к чему. Сидит прямо, не наклоняясь, локти прижаты к бокам, с вилкой и ножом обращается так, что любо-дорого посмотреть. Режет мясо маленькими кусочками, размеренно отправляет в рот. Сомкнув блед¬ные тонкие губы, тщательно пережевывает. Чувствуется, у нее хоро¬шие зубы. Не знаю, правда, испытывает ли она такое же удоволь¬ствие, как я. По ее лицу ничего невозможно прочесть.
Крепкий ароматный кофе завершает наш обед. Официант при¬носит блюдце со счетом и ставит передо мной.
- Давайте сюда, Василий Денисович, - говорит она. - Я заплачу.
- Нет-нет, - протестую и лезу в карман за своим потрепанным бумажником. Но она подвигает блюдце к себе.
- Почему же нет, Василий Денисович. Ведь я вас пригласила.
- Не люблю, когда женщины за меня платят.
- Какая разница, - говорит она, и я впервые чувствую, что это откровенно.
- Мне так хочется.
- Не думаю, что мы будем пререкаться из-за пустяка, - она открывает сумочку.
- Вот именно, - я протягиваю руку, и листок со счетом оказывается в моих пальцах. Обозначенная в нем сумма соответствует содер¬жимому моего бумажника.
- Какой вы упрямый, - говорит она с сожалением. – Будьте гибче.
Но замочек сумочки сухо щелкает.
Ее призыв почти незамеченным проскальзывает в тайник подсознания. Расплатившись, сгребаю сдачу в карман. Незачем строить из себя миллионера. Можно было бы, конечно, пустить пыль в глаза Ангелине Павловне, оставив прощелыге в белом сюртуке на чай. Но такой мелочный форс вряд ли произведет на нее впечатление.
Мы выходим из ресторана и направляемся к автобусной оста¬новке. Там двое краснощеких туристов в одинаковых тренировочных штанах с двойными белыми лампасами, в шапочках с помпонами. Он и она. По всей видимости, супружеская чета. Размеры их рюкза¬ков внушают опасение, что мы не поместимся в один автобус. Отго¬няю страхи при виде скатывающегося сверху старого китоподобного «ЛАЗа».  У меня нет желания дожидаться следующего автобуса и - будь что будет, но мы с Ангелиной Павловной уедем. С яростной энергией пробуриваюсь в салон, распихивая недовольно ворчащую публику. Боюсь потерять Ангелину Павловну, но, к моему облегчению, она неотступно следует за мной. Мы оказываемся в середине салона, тесно прижатые друг к другу. Будь мы посторон¬ними людьми, мне было бы все равно, но в данной ситуации я ин¬стинктивно напрягаюсь от ощущения ее близости. Нас стискивают со всех сторон. Она улыбается - на мгновение мелькают белый ос¬кал и розовые десны. Она прижата ко мне вполоборота. Мочку ее уха украшает золотая сережка с вправленным в нее темно-красным гранатом. Сережки ей к лицу. Едва заметные морщинки сбегаются к уголку глаза. Сорок лет - не шутка. Время потихоньку оставляет сле¬ды. Хотя все относительно. У меня тоже морщины. Постоянно мор¬щу лоб. Но они не означают мой возраст. И вообще, человек молод, покуда сам себя считает таковым.
Из всех, кто окружает меня, Ангелина Павловна самая наряд¬ная. Мне жалко ее роскошную шубу, которая мнется и трется о чужие куртки и пальто. Жалко и саму редакторшу, явно не привыкшую к толчее. Хотя, надо отдать ей должное, неудобства она переносит стоически. Я тоже не люблю общественный транспорт, хотя ежед¬невно им пользуюсь. Давно хочу иметь машину. Но, во-первых, у меня нет водительских прав, а во-вторых, даже если бы они и были, у меня нет денег на покупку машины. И пока не предвидятся.
Мы почти одного роста. Так кажется из-за высокой прически, каб¬луков. На самом деле, она сантиметров на пять-десять ниже. Совсем неплохо для женщины, ведь во мне - метр восемьдесят четыре. Она с успехом могла бы заниматься спортом, требующим высокого роста. Например, волейболом. Моя любимая игра. Впрочем, одного роста для волейбола недостаточно. Учитывая, что природа надели¬ла Ангелину Павловну довольно щедрыми формами, можно пред¬ставить ее грузной и неповоротливой на площадке. Волейболист так же должен обладать темпераментом, которого ей, похоже, не хватает. Хотя человек полон сюрпризов. Прописная истина, в чем пару раз мне довелось убедиться самому. Мы въезжаем в город.  Я ощущаю , или это только кажется, тепло ее бедра, проходящее сквозь одежду.
- Вам когда выходить? -  внезапно спрашивает она.
- Не знаю, никогда не ездил на этом автобусе, - отвечаю, я застигнутый врасплох.
- Я тоже.
- Лучше выйти сейчас, - показываю на площадь, к которой приближается наш дребезжащий экипаж.  – И прогуляться пешком.
- Пешком далеко.
- У вас есть другое предложение?
- Возьмем такси.
На тротуаре она взмахивает рукой, и первая же легковушка по¬слушно останавливается. Ангелина Павловна садится. Я не двига¬юсь с места. Она вопросительно смотрит на меня:
- Что же вы?
- Я не поеду, Ангелина Павловна. Хочу размять ноги.
Она пожимает плечами:
- Снова упрямитесь?
- До понедельника, Ангелина Павловна, - прощаюсь я.
- До свиданья, - говорит она.
Захлопываю за ней дверцу и провожаю взглядом машину, пока она не скрывается в потоке городского транспорта. Я испытываю смешанное чувство облегчения и сожаления. Расстались мы, ко¬нечно, с холодком, но ничего не поделаешь. Не лежит у меня душа к такси, предпочитаю пешую прогулку.
- Не взяли тебя? - насмешливо говорит кто-то. Голос звучит над ухом. Оборачиваюсь - Оливия, наша курьерша.
- Как видишь.
- Так тебе и надо, - говорит она без всякого сочувствия.
- Почему?
- Не умеешь ценить внимание, которое тебе оказывают.
- Ничего подобного, - протестую я. - Нам просто оказалось не  по пути.
- Я говорю вообще.
- До сих пор у женщин не было оснований жаловаться на меня.
- Ошибаешься.
- Ты имеешь в виду себя?
- Возможно, - мурлычет она.
Чтобы прекратить эту игру в кошки-мышки, я спрашиваю в лоб:
- Ты-то как здесь оказалась?
- Ехала с вами в автобусе.
- Тоже была в горах?
- Да. Прекрасно провела день, - хвастается она и добавляет
саркастически: - А ты как отдохнул? С шефиней?
- Я не отдыхал, а работал.
- В ресторане?
- Откуда ты знаешь?
- Я видела, на какой остановке вы сели.
- А я тебя и не заметил.
Она нерешительно топчется на месте. Затем кивает в сторону приземистого здания кинотеатра, расположенного на площади:
- Не хочешь сходить в кино?
Мне нравятся ее светлые, цвета спелой пшеницы, волосы и ши¬рокие скулы. Я стою и любуюсь ею. Но внешность обманчива. Знаю, что по характеру она злая и сварливая, как старая ведьма. Из-за этого, собственно, с ней и развелся муж. И поступил по-божески. Иной бы просто придушил ее на месте. Мне даже немного жаль Оливию. Бедняжка знает о недостатках своего нрава и, как может, старается скрыть их. Но от меня такие вещи не ускользают. Из обще¬ния с ней усвоил, что она за человек. Попасть в расставленные ею сети - все равно, что оказаться в лапах «черной вдовы».
- Тебе больше нечем заняться? - интересуюсь я.
- Нечем, - отвечает она с вызовом.
- Придумай что-нибудь, сегодня у меня уже назначено свида¬ние.
- Везет же некоторым, - в ее голосе чудится неподдельная за¬висть.
- Это точно.
-Ладно, пойду одна, - говорит она со вздохом, видя, что настаи¬вать бесполезно.
- Давай, - подбадриваю ее. - Счастливо.
*

Возвращаюсь домой. Звоню в дверь. Не дожидаясь ответа, от¬крываю своим ключом. Лола выглядывает из комнаты. Черные стрел¬ки бровей - вразлет, густые волосы аккуратно собраны в пучок на затылке. Одета - как на картинке из журнала мод. Лицо ее сохраня¬ет невозмутимый вид, но по глазам вижу, рада моему приходу. Де¬лаю шаг навстречу. Она хмурится, черные стрелки сдвигаются к пе¬реносице:
- Снимай сапоги, я вымыла пол.
- Спасибо, - беспрекословно подчиняюсь. Моя душа полна признательности за то, что она берет на себя труд наводить чистоту и порядок в моем жилище. Женщина есть женщина, и ее присутствие в доме подчас бывает весьма полезным.
- Красивые у тебя носки. Никогда не видела раньше, - говорит она. - Откуда они у тебя?
Я с недоумением смотрю сначала на нее, потом - на свои ноги и соображаю, что на мне носки Ангелины Павловны.
- Купил.
- Где?
- Какая разница? - смотрю на нее как на несмышленыша, давая понять, что дальнейшие расспросы неуместны.
Она пожимает плечами:
- Так, любопытно.
Я подхожу к ней и целую ее в щеку: -'Согрей, пожалуйста, чаю.
- Хорошо, - кивает она.
Я иду в ванную. Стягиваю носки и бросаю их в раковину умываль¬ника. Надо постирать, пока не забыл.
У меня ощущение, что Ангелина Павловна проявляет ко мне по¬вышенный интерес. Ее взгляды, ее стремление держать меня ря¬дом, странные разговоры, которых она не вела бы со мной, будь я ей безразличен. Похоже - я ей приглянулся. Понравился. Я всегда чувствую, когда нравлюсь людям, и в частности женщинам. Кстати, так бывает довольно часто. Она нашла во мне что-то такое, чего не могла найти в других. С самого начала наши отношения строятся не так, как между начальником и подчиненным. В них вмешались лич¬ные мотивы. Не могу сказать, что это плохо, но наводит на размыш¬ления. Взять хотя бы наш визит в театр, с которого они начались. Совершеннейший абсурд. Ни с того ни с сего пригласила меня, прак¬тически незнакомого человека, с которым никогда не общалась и видела один раз. Чего ради она стала бы приглашать, если бы я не был нужен? В первый момент так и подумал - я ей нужен. Но потом отказался от своей мысли. Какой ей прок от меня - рядового кор¬респондента, литсотрудника, пускай даже способного. Если она за¬тевает какую-то игру и хочет использовать меня в качестве пешки, то я не подмога. Скорее наоборот, могу напортить. Если она собирает¬ся делать на меня ставку, то ее ждет горькое разочарование. Интри¬говать мне противно, подхалимом не был и не буду. А простачком, которым попользуются да выбросят, - тем более. Выходит, я ей сим¬патичен. По-человечески симпатичен. Может, она видит во мне род-ственную душу. Кто знает?
Мне кажется, она одинока. Не с кем перекинуться словечком.
Попав к нам в редакцию, она очутилась во враждебной среде. Ее считают чужачкой, инородным телом. И она это прекрасно чувству¬ет. Голованов и компания всеми силами будут стараться выжить ее. Но, у нее, как я подозреваю, влиятельная поддержка наверху, да и сама она крепкий орешек. Не всякому по зубам. Впрочем, мне вся эта возня до лампочки. Конечно, как профессионала меня уязвляет, что газетой руководит человек, ни черта не смыслящий в журналис¬тике. Но, с другой стороны, если к власти придет Голованов, нет никаких гарантий, что в моем служебном положении произойдут перемены к лучшему. Одни призрачные надежды. А раз так, то пусть события идут своим чередом.
Интересная женщина Ангелина Павловна. Меня что-то притяги¬вает в ней, а что именно, не могу разобраться. Внешность ее здесь ни при чем. Скорее, мне льстит ее внимание. Хотя и физические данные у нее вполне приличные. Если не считать носа картошкой. Впрочем, не будем утрировать. Нос как нос. Бывает и похуже. Она не виновата, что уродилась такая. Зато в остальном не лишена при¬влекательности и даже обаяния. Густые ресницы, проницательный взгляд, красиво очерченный рот. Маленькая родинка над верхней губой подчеркивает белизну ее атласной кожи. Не скажу, что она мне нравится, но, тем не менее, в паре с ней я без стеснения могу появиться в любом обществе.
Я вешаю выстиранные носки на батарею и иду на кухню.
- Есть будешь? - спрашивает Лола. Она по-хозяйски открывает дверцу холодильника, готовая по первому сигналу варить сосиски.
- Нет, - отвечаю, - только чай.
Струя кипятка из чайника падает в чашку перед моим носом.
- А я торт купила, - говорит она.
- Отрежь кусочек.
Она подает треугольник песочного торта с толстой прослойкой повидла.
- О, - восклицаю я, выражая свою радость, - мой любимый.
- Ты обедал? - спрашивает она.
- Да, в ресторане на обратной дороге.
- С Ангелиной Павловной?
Я киваю. Похоже, моя Лола начинает ревновать. Странно, не думал, что она способна.
- Она тебе нравится? - интересуется Лола.
- Чем-то нравится, чем-то нет.
- А ты ей?
- Надеюсь.
- Может быть, сделает тебя завотделом, - высказывает Лола предположение.
- Вряд ли. Она не слишком прочно сидит в своем кресле.
- Так поддержи ее, - Лола делает большие глаза, удивляясь
моей несообразительности.
- Я не могу пойти против всей редакции. К тому же, откровенно
говоря, ее действительно нужно убрать. Чем скорее, тем лучше.
- Кому лучше?
- Газете.
- А тебе?
- Не знаю.
- Надо бы знать, если от этого зависит твоя судьба.
- Не судьба, а карьера. Это разные вещи.
- Хорошо, карьера.
- Не хочу ни перед кем выслуживаться. Справедливость рано
или поздно восторжествует.
- Смотри, как бы не было поздно.
- Я думал, ты ревнуешь, - говорю я разочарованно. - К редактору
- Вот еще! - она фыркает. - Я желаю тебе добра.
- Это что - пример благородного самопожертвования?
- Ничего подобного. Я не боюсь соперниц.
- У тебя их нет. Ты вне конкуренции, - заверяю ее.
- Ты тоже, - она кокетливо касается указательным пальцем кон¬чика моего носа. - Пока.
Вечером идем в кино. Лола заранее купила билеты, так что не¬удобно отказываться. Иначе я бы с удовольствием остался дома, возле теплой батареи. Впрочем, еще один повод заставил меня вылезти из моего логова. Надо отвезти в редакцию заметку о сорев-нованиях в Чертовой щели, пропади они пропадом. Хорошо, редак¬ция и кинотеатр находятся практически на одной улице. Отдав ин¬формацию в секретариат «Республики», испытываю некоторое удов¬летворение. Пусть Ангелина Павловна полюбуется, когда откроет завтра газету, как я выполнил ее задание.
Зал кинотеатра набит битком. Меня это радует. Если много наро¬ду, значит, фильм хороший. На наших с Лолой местах сидят, разва¬лившись, двое парней. Показываю билеты, вежливо прогоняю. Они, на удивление, покорно встают и, не возразив ни слова, протискива¬ются на противоположный край ряда, где свободные кресла. Перед тем, как гаснет свет, в поле моего зрения попадает Таня - секретар¬ша. Тоже пришла посмотреть кино. Разумеется, не одна. Рядом по¬блескивает стеклами массивных очков Голованов. На лице его до¬вольная усмешка. Эта парочка слишком занята собой, чтобы заме¬тить меня. Я впервые вижу их вместе в неформальной обстановке. Случайное стечение обстоятельств. Собственно, это не играет никакой роли, ибо мне их шашни безразличны. Любопытно другое, что скажет Голованов жене в оправдание, объясняя свое отсутствие в субботний вечер? Безусловно, соврет что-нибудь. Такому человеку, как он, не составит труда заморочить женскую голову. Мне немного жаль его супругу, если она не злобная мегера. Хотя, по идее, из любой женщины может выйти мегера.

*
В понедельник прихожу на работу в несколько подавленном на¬строении. Раз-другой в месяц такое у меня обязательно случается. Пребывание в редакции и то, чем в ней занимаюсь, кажется бес¬смысленной тратой времени, стены кабинета наваливаются и гне-тут, как в тюрьме, творческий потенциал равен нулю. В такие минуты не хочется видеть начальство, общение с которым вызывает глухое раздражение. Самое лучшее - не показываться ему на глаза.
Заложив руки за спину, расхаживаю по кабинету из угла в угол. Ходьба не приносит облегчения. Необходимо найти эмоциональ¬ную отдушину. Стрелка часов приближается к десяти, и у меня появ¬ляется удачная мысль. Не навестить ли Марину Скобцеву, горе-лыж¬ницу, с которой познакомился в горах перед ее фатальным спус¬ком? Я ведь обещал зайти к ней в больницу. Она будет ждать. У травмированного человека обостренное восприятие окружающего мира, и, если я не приду, это может отрицательно сказаться на ее самочувствии. Хоть я для нее лишь случайный знакомый, инстинк¬тивно чувствую, что эта встреча почему-то необходима и мне.
Звонит телефон. Должно быть, Таня. Зазывает на планерку. Я не собираюсь принимать участие в нудном, набившем оскомину дей¬стве, равно как и встречаться со своими коллегами, которые все, без исключения, сидят у меня в печенках. Я не поднимаю трубку. Быстро надеваю куртку, подхватываю пустой кейс и выхожу в кори¬дор. Возле лифта ко мне, приветливо улыбаясь, подходит Зубатов. Мы крепко жмем друг другу руки.
- Куда собрался? - осведомляется он, натягивая на физионо¬мию маску добродушия.
- По делам, - отвечаю, с трудом сдерживаясь, чтобы не выдать
свою неприязнь.
- Сейчас же планерка, - удивляется он.
- Некогда.
- Говорят, был в горах с их величеством?
- Был, - подтверждаю я спокойно, хотя употребленный им по отношению к Ангелине Павловне титул раздражает меня еще боль¬ше, чем он сам.
- Ну и как?
- Нормально.
- Быстрый ты парень, - говорит он и расплывается в улыбке. Подъезжает лифт, и я ныряю в кабину. Двойные  дверки с лязгом закрываются, и он приходит в движение.
     Зубатов остался на этаже, однако его шпионская физиономия маячит перед глазами. Я знаю, он клокочет от зависти и злости. Зависти - потому что я, по его мне¬нию, сделался фаворитом редакторши и как бы возвысился над ним, а злости - потому что я в очередной раз веду себя не так, как он хочет. А хочет он, чтобы я, подобно остальным сотрудникам редакции, слепо и безоговорочно повиновался решениям координационного ко¬митета - этакой хунты, объявившей бойкот Ангелине Павловне.
     В больнице пытаюсь с бесстрастным видом пересечь проход¬ную, но меня останавливают:
- Вам куда?
Я отвечаю. Дежурная медсестра, слюнявя пальцы, листает реги¬страционный журнал.
- Кем вы ей приходитесь?
- Я из газеты, - показываю служебное удостоверение.
Вид красной книжечки гипнотизирует ее. Она понимающе кива¬ет и подробно объясняет, как пройти.
В маленькой светлой палате сильно пахнет лекарствами. Мари¬на, вся забинтованная, лежит на койке у окна. Выглядит неважно. Печальное посеревшее личико, устремленный в потолок взгляд. Она не слышит, как я вхожу. Плотно прикрываю за собой дверь и издаю деликатное покашливание. Она скашивает глаза в мою сторону, и лицо ее проясняется. Мы здороваемся. Шурша целлофаном, кладу купленные по пути красные гладиолусы на тумбочку у ее изголовья, а сам сажусь на соседнюю свободную кровать.
- Не думала, что вы придете, - говорит Марина.
- Я всегда держу свое слово.
Она благодарно кивает.

- Не мог же я оставить вас скучать в одиночестве, - продолжаю я. -Одиночество не способствует выздоровлению. А кроме того, меня мучают угрызения совести.
- Почему?
- Чувствую себя виноватым в произошедшем. Сбил вас с толку своими советами. По правде говоря, не имею ни малейшего пред¬ставления, как настраивать спортсменов перед стартом. Мне про¬сто искренне хотелось, чтобы вы победили.
- Не терзайтесь понапрасну. Я бы все равно упала.
- Вот как? - я удивленно поднимаю брови.
- Да. Каждый раз перед соревнованиями я испытывала одно и то же ощущение. Будто кто-то невидимый кричит мне: «Не делай этого. Ты взялась не за свое дело. Этот спорт не для тебя. Остановись, или произойдет несчастье!» И я знала, так оно и будет, но старалась заглушить в себе этот крик.
- Ради чего?
- Ради моего тренера.
- Неприятная личность, - говорю я.
- С чего вы взяли?

- Общался с ним.
- Многие так считают, - говорит она упавшим голосом.
- А вы?
- Я?! Нет.

- Он эксплуатирует вас. Ему нужны не вы, а ваши рекорды.
- Его право.
- Ты что - его собственность? - перехожу на «ты».
- Как вам сказать, - хмыкает она. - Я его дочь.

- В самом деле? - говорю недоверчиво. - Никогда бы не поду¬мал, что родной отец так относится к дочери.
- Он не желает мне плохого.
- Он думает о себе.

- Вы предлагаете мне заняться его перевоспитанием?
- Нет. Я предлагаю не делать того, что не доставляет тебе  радости. Если это возможно.
- Я уже размышляла над этим, - говорит она.

- Ну и что?
- Скорее всего уйду из большого спорта.
- А чем займешься?

- Может, журналистикой, как вы.
- Нужны способности.
- В школе у меня были «пятерки» по сочинениям. А еще я писала стихи.
- Сначала выздоровей, - советую ей, - потом побеседуем на эту тему.
- Ладно, - говорит она.
- Надо поставить цветы в воду, - я обвожу палату взглядом в поисках подходящей посудины.
- Не волнуйтесь, я попрошу медсестру, - она делает попытку привстать. - Скоро она принесет таблетки.
- Лежи, - говорю я. - Как здесь с тобой обращаются?
- Окружена заботой и вниманием. Возятся как с маленькой.
- Так и должно быть.

- Все равно, надоело.
- Думай о чем-нибудь, время пойдет быстрее.
- О чем, например?
- О том, что тебе приятно.
-        Можно, я буду думать о вас?
-        На здоровье. И отдыхай, Марина, - говорю я и поднимаюсь. –А я пойду.
   Взмахом ладони расправляю складки на одеяле, на котором сидел. Люблю, чтобы после меня оставался порядок.
-        Хорошо, идите, - говорит она. - Но сначала ответьте мне на один вопрос.
-         Какой?
-        Я вам нравлюсь? - спрашивает она и добавляет торопливо:
-        Не сейчас, а вообще.
-         Нравишься. И сейчас, и вообще.
   Потупив взор, она рдеет от удовольствия. Меня она радует тем, что на ее лице появляются розовые краски.
    На работу идти нет смысла, до обеда остается чуть больше часа. Полчаса - чтобы добраться, а оставшееся время - ни туда ни сюда. Лучше прямиком домой, пообедаю без спешки. Если кто-нибудь взду¬мает прицепиться, почему не был на службе, существует железное алиби - брал интервью. Против такого довода никто не сможет воз¬разить, даже Голованов, ибо репортера ноги кормят.
     Дома позволяю себе расслабиться перед обедом. Распускаю узел галстука, который сдавливает мне горло, и бухаюсь на кровать. Вспомнив об отце Марины, брезгливо морщусь. Какой противный тип! Ради возможности удержаться на плаву в море жизни готов родную дочь угробить. Спору нет - все мы стремимся к успеху и думаем о себе. Это естественно, и мораль здесь бессильна. Всем наплевать на всех, кроме себя самого. И я не исключение. Но мне никогда не пришло бы в голову делать карьеру за счет моих родных, рискуя их здоровьем и жизнью. А приносить в жертву своим претен¬зиям собственных детей - и подавно. Настоящий каннибализм, при¬чем в самой отвратительной форме. Даже если умираешь от голо¬да, нельзя пожирать своих детей. Они - продолжатели твоего рода, и ты должен заботиться о них, а не о себе, так как ты - уже пройден¬ный этап и жизнь не повернуть назад. В этом логика развития.


ЧАСТЬ ВТОРАЯ


Вторая половина дня выдалась на редкость плодотворной. Я выполнил все, что задумал. Разделался со своими газетными дол¬гами, то есть статьями, которые должен был написать, и они лежа¬ли на моей совести тяжким грузом, отравляя и без того не слишком радостное существование. Правда, далось мне это нелегко. Пона¬добилось неимоверное напряжение силы воли, чтобы удержать меня за рабочим столом пять часов кряду - нешуточное дело для такого недисциплинированного человека. Зато теперь могу безмя-тежно смотреть на горизонт своей жизни, зная, что нет на нем ни единого облачка в виде какого-нибудь репортажа, интервью или комментария. По крайней мере, до завтрашнего утра.
Отъехал от стола на своем вращающемся кресле на колесиках, закинул руки за голову и блаженно потянулся. Выполненная работа и сознание обретенной свободы наполняют душу гордостью и удов¬летворением. Часы показывают половину восьмого. В редакции ни¬кого из сотрудников нет. Вернее, почти никого, так как дверь моего кабинета отворяется, и на пороге появляется Оливия. На ней чуд¬ная ондатровая шубка, мех которой отливает серебром в свете моей трехрожковой люстры. Бывший муж успел ее хорошо одеть.
- Ты еще сидишь? - удивляется она.
- Ага, - отвечаю я.
- Собралась домой, вижу - свет горит, решила зайти.
- Понятно.
- Можно, я побуду с тобой? - спрашивает она вкрадчиво.
- Если хочешь.
Она приближается к столу и наклоняется над ворохом моих бу¬маг:
- Что ты пишешь?
- Уже написал, - говорю ей и отодвигаю бумаги в сторону.
Она выпрямляется, шубка соскальзывает с плеч и падает на сту¬лья для посетителей. Оливия садится на краешек стола боком ко мне. Платье, которое и без того подчеркивает ее безукоризненные формы, еще туже натягивается на бедрах.
- А сейчас что делаешь? - спрашивает она.
- Ничего.
- Совсем ничего?
- Совсем.
- Разве так бывает?
- Как видишь.
- А я так не могу, - мурлычет она.
- Что ты предлагаешь? - интересуюсь я.
- Давай займемся чем-нибудь.
- Например.
- Не знаю, - она встряхивает своей золотистой гривой. - Всегда
можно найти, чем заняться вдвоем.
- Согласен с тобой, - говорю я.
Она усмехается, закрывает глаза и протягивает губы для поце¬луя. Я делаю встречное движение и одновременно нащупываю в левом ящике стола ключ от кладовки. Он остался у меня с тех пор, когда подбирал мебель для своего кабинета. Я не ханжа, но мысль заниматься любовью на рабочем месте кажется мне не слишком удачной. Кладовка предпочтительней. Во-первых, там исключается возможность появления третьих лиц, во-вторых, нет окон, а в-треть¬их, большой диван...
Наши губы соприкасаются лишь на мгновение, затем она пода¬ется назад и говорит чуть хрипловатым от волнения голосом:
- Слушай, я знаю хорошее место, где нам никто не помешает.
- Какое? - спрашиваю ее.
- Кабинет Ангелины Павловны.
Мне ничего не остается, как подивиться ее неуемной фантазии. Принципиальных возражений у меня нет, хотя подобная затея -явная дерзость с нашей стороны. Не знаю, отдает ли себе в этом отчет Оливия, а я - вполне. Кабинет редактора - заповедная зона, где незримо витает дух начальства, где каждый предмет, от авторуч¬ки до вазы с дарственной надписью, свидетельствует о важности принимаемых здесь решений, от которых зависит благополучие многих людей, в том числе и простых тружеников пера вроде меня. И вот в этом месте, которое является чуть ли не святилищем для всякого нормального подчиненного, мы с Оливией намереваемся распутничать. Рискованное дело, хотя и не настолько, чтобы стоило от него отказаться. В крайнем случае, если нас накроют с полич-ным или Оливия проболтается, мне грозит увольнение с работы. Плохо, но не смертельно. Будет даже интересно узнать, с какой формулировкой в приказе.
- Ты уверена, что редактор уехала? - спрашиваю я.
- Своими глазами видела.
- Тогда пойдем.
В темноте, при слабом свете уличных фонарей, проникающем сквозь плотные белые шторы, кабинет Ангелины Павловны кажет¬ся более просторным, чем на самом деле. Мы располагаемся на широком кожаном диване, на котором обычно сидят завотделами во время редакционных совещаний. Оливия обнимает меня за шею, сцепив пальцы на моем затылке. Железная хватка не оставляет никаких сомнений относительно ее намерений, но, тем не менее, раздражает меня. Не терплю грубость в женщинах.
- Не жми так сильно, - прошу я. Она немедленно повинуется.   
Проходит минут десять или около того, мы целиком погружены в наше занятие и не замечаем, что происходит вокруг. Внезапно я улавливаю посторонний звук, который примешивается к частому ды¬ханию Оливии. Сначала он заставляет меня насторожиться, а по¬том чувствую, как у меня замирает сердце. Звук этот, происходящий то ли от шуршания одежды, то ли от осторожно делаемых шагов, указывает на присутствие еще одного человека. Может, мне послы¬шалось, и шорох, доносящийся со стороны двери, не больше, чем игра моего воображения?
Со слабой надеждой на лучший исход я поворачиваю голову. Увы, чутье не обмануло. В трех метрах от дивана из мрака проступает фигура Ангелины Павловны. Глаза мои достаточно привыкли к тем¬ноте, и я разглядел выражение крайнего негодования на ее лице. Как ни странно, но эта естественная человеческая реакция успока¬ивает, несмотря на скандальность положения, в котором я оказал¬ся. Согласно этикету, мужчина должен встать, когда входит дама. Но если я поднимусь, то придется придерживать руками штаны, а это, вкупе со съехавшим набок галстуком и незаправленной рубашкой, произведет довольно жалкое впечатление. Поэтому, не оставляя дивана, принимаю позу Будды и начинаю поправлять галстук.
- Ой, - Оливия замечает нежданную гостью и, одернув платье, прячется мне за спину. У меня не поворачивается язык начать раз¬ говор, так что партию предстоит разыгрывать самой Ангелине Пав¬ловне. Не имею ни малейшего представления, что она скажет. На-верное, какую-нибудь фразу типа: «Как вы посмели?!», «Я была о вас более высокого мнения, Василий Денисович!», «Вон отсюда!» Ни на одну из них я не обижусь.
Однако, действительность опровер¬гает мои ожидания.
- Извините, - холодно говорит Ангелина Павловна и, не удостоив нас взглядом, проходит к письменному столу.
    Пока она находится к нам спиной, я ободряюще киваю окаменевшей от страха Оливии и делаю ей знак убираться подобру-поздорову, не дожидаясь развязки. Затем быстро привожу себя в порядок. Анге¬лина Павловна медленно огибает стол и зажигает настольную лам¬пу с большим, похожим на шляпку гриба абажуром. Однако полови¬на кабинета, в том числе та его часть, где находимся мы с Оливией, по-прежнему тонет во мраке. Поднимаюсь с дивана и вступаю в круг света. Краем глаза замечаю, как Оливия, прижимая к груди сапож¬ки и ступая по полу в одних чулках, беззвучно и грациозно выскаль¬зывает.
Я обращаюсь к редактору:
- Должен просить у   вас извинения, Ангелина Павловна, - говорю это из вежливости, так как знаю, что никакие оправда¬ния не помогут.
- Разве вы могли знать, что я вернусь? - откликается она без гнева.
- И все-таки я виноват, Ангелина Павловна, - настаиваю смиренно.
- Вам просто не повезло. Вы оказались в неподходящем месте в неподходящее время. Только и всего.
Ее слова, произнесенные наставническим тоном, звучат для меня полной неожиданностью, но я не склонен им верить. Одну оплошность я совершил, и не стоит совершать еще одну, впадая в чрезмерную доверчивость. Осторожность превыше всего.
- Я не заслуживаю снисхождения, Ангелина Павловна, - говорю ей.
- Не собираюсь быть снисходительной, - парирует она, - но в мои намерения не входит и осуждать вас.
- Вы, вероятно, считаете меня распутником?
- Ничего подобного.
- Со мной впервые такой казус.
Она кивает, затем опускается в свое кресло. Нижняя часть ее лица попадает в круг света, очерчиваемый тенью абажура настоль¬ной лампы. Глаза поблескивают в темноте.
- Это ваша девушка? - спрашивает она задумчиво.
Если скажу правду, то у Ангелины Павловны сложится об Оливии весьма неприятное мнение. К тому же, как я слышал, женщины ча¬сто бывают безжалостны друг к другу. Чтобы вывести Оливию из-под удара, соглашаюсь.
-Да.
- Никогда бы не подумала, - говорит она. - У вас ничего общего. Что вас может связывать?
- Кое-что связывает, - отвечаю сдержанно. Не углубляться же в физиологию? Начав лгать, я вступил на зыбкий путь и теперь чувствую, как почва уходит из-под ног. Чем скорее мы прекратим этот разговор, тем лучше.
- Впрочем, оставим это, - словно подслушав мои мысли, говорит Ангелина Павловна.
- Как угодно, - пожимаю плечами.
- Я хочу, чтобы вы знали, этот эпизод никак не повлияет на мое к вам отношение. Будем считать его досадным недоразумением.
Такой исход меня вполне устраивает. Я даже не верю своим ушам, настолько он похож на чудесное избавление. Складывается впе¬чатление, что судьба словно бережет меня. А может быть, и не судьба вовсе, а прихоть самой Ангелины Павловны, почувствовавшей, что я очутился в ее власти, и решившей смилостивиться. Хотелось бы отнести ее поступок к проявлению великодушия. Хотя, возмож¬но, он продиктован куда менее возвышенными мотивами, порож¬денными коварным женским умом. Впрочем, я придерживаюсь пра¬вила думать о людях хорошо до тех пор, пока они не докажут обрат-ного.
- Вас, наверное, интересует, почему я поздно вернулась на ра¬боту? - спрашивает она.
- Видимо, срочные дела, - выдвигаю предположение, хотя довольно туманно представляю, какие у нее могут быть дела, посколь¬ку никакого толку, кроме всеобщей смуты, от ее пребывания в редакции не видно, и работа газеты пущена практически на самотек.
- Совершенно верно, - говорит она. - Президент назначил мне аудиенцию на девять часов вечера, и я приехала, чтобы взять кое-какие бумаги.
Она произносит фразу с такой гордостью и многозначительнос¬тью, что становится ясно - речь идет не о каком-нибудь паршивом президентишке фирмы или ассоциации, а о том единственном че¬ловеке, который действительно имеет право называться президен-том, то есть о главе государства.
У меня невольно захватывает дух. Ух ты! Высоко скакнула Ангелина Павловна. Сам факт, что она добилась приема на таком высоком уров¬не, свидетельствует либо о ее определенном политическом весе в рес¬публике, либо - о хороших связях. Второе, конечно, предпочтительней. Любопытно, о чем она собирается говорить с ним? К президенту по пустякам не ходят. Возможно, решила проинформировать его о поло¬жении в редакции, как ее демонстративно не признают, а ее распоря¬жения или игнорируют, или выполняют спустя рукава. Надеется зару¬читься поддержкой в борьбе с Головановым?
Удастся ей миссия или нет - мне все равно. Я не желаю ей ни успеха, ни поражения. С обеих сторон идет бесстыжая драка за власть. Правда, со стороны Голованова и его группы она прикрыва¬ется лозунгами профессионализма и заботы об интересах дела, и поэтому выглядит пристойнее. Но, в сущности, отдает откровенным лицемерием. Голованову позарез нужно кресло редактора, а заве¬дующие знают, в случае победы он их отблагодарит, и потому дей¬ствуют с ним заодно. Каждый думает только о себе, о своей карье¬ре, как занять на иерархической лестнице ступеньку повыше да по¬толще, или, на худой конец, упрочить свое нынешнее положение. А борьба против плохого редактора - удобный предлог.
Возможно, Ангелина Павловна идет к президенту совсем по дру¬гому делу. Какому именно, не имею понятия, ведь никогда не вращался в высших сферах. Не исключено, президент хочет дать ей ценные указания или поделиться сокровенной информацией...
Ангелина Павловна, звеня связкой ключей, открывает малень¬кий сейф и достает из него кожаную папку.
- Мне пора, - говорит она.
Она направляется к двери. На пороге останавливается и броса¬ет через плечо:
- Не забудьте, пожалуйста, выключить свет.
- Хорошо, - отвечаю я.
Она скрывается за дверью. Я гашу лампу на столе и остаюсь один на один с собой.
Ангелина Павловна ушла. Звук ее шагов замирает вдалеке. Мне с трудом верится, что она была здесь. Случившееся больше похоже на сон. Я даже щипаю себя за руку, чтобы убедиться, что не сплю. Боль прогоняет остатки иллюзий. Гигантский кабинет опять в моем распоряжении. Но мне нечего здесь делать. Да и неудобно оста¬ваться в доме, когда хозяйка ушла.
Неожиданно вспоминаю о носках, которые почти наверняка спас¬ли меня от насморка, а может, и простуды. Они лежат в моем кейсе. Я их принес, чтобы вернуть, но за суетой и суматохой дня забыл. Дело не такое уж важное, спокойно может потерпеть день-два. Но не хочется откладывать. Я искренне признателен Ангелине Павлов¬не за проявленную обо мне и моем здоровье трогательную заботу и хочу, чтобы она знала об этом. С благодарностью лучше поспешить, чем опоздать.
Через две минуты, запыхавшись, догоняю ее внизу, возле маши¬ны.
- Ангелина Павловна, - окликаю ее.
- Да? - она поворачивается ко мне. Лицо ее выражает холодное любопытство.
- Вот, - протягиваю ей носки. Мягкая шерсть приятно греет пальцы. - Спасибо.
- Не стоило торопиться, Василий Денисович, - говорит она. - Зима длинная.

- Не беспокойтесь, - отвечаю. - У меня есть что надеть.
Она берет носки и небрежно бросает в сумочку.
- Что-нибудь еще? - она выжидательно смотрит на меня.
- Нет. Кажется, нет. Просто хочу еще раз сказать вам спасибо.

***
Самый деловой день у меня вторник. По-настоящему рабочая неделя начинается с него. Люди, которые мне нужны и которых не могу разыскать в понедельник, во вторник оказываются на месте. Я договариваюсь о встречах, собираю информацию, получаю новые задания. Так бывает обычно. Но сегодняшний день проходит иначе. Из-за кризиса власти в редакции газетный механизм крутится по инерции, благодаря ранее набранным оборотам. Делается лишь необходимый минимум, позволяющий газете выходить. Сотрудники держатся расслабленно, фланируют по кабинетам, гоняют чаи. Если раньше копошились, как муравьи, то теперь наслаждаются неожи¬данными каникулами. Зарплата продолжает идти, а работать не обязательно. Ведут пустопорожние беседы, неприкрыто зевают. Кто-то улизнул в магазин, кто-то в парикмахерскую. Начинает подпрыги¬вать шарик на теннисном столе. Коллеги изображают из себя фило¬софов: дадут команду - будем вкалывать, не дадут- извините, побе¬режем силы... Но команды все нет и нет. Никаких грозных окриков и призывов к труду, пресекающих вольности, не раздается. В началь¬ственных кабинетах царит зловещее затишье. Голованов не хочет руководить, Ангелина Павловна - не может. Идет скрытое маневри¬рование, перегруппировка сил. Время от времени представители враждующих сторон отправляются куда-то на машинах.
Я весь день безвылазно провожу в редакции. Делаю пару самых неотложных звонков, перебираю читательскую почту, а остальное время слоняюсь без дела. Мелькает мысль зайти к Ангелине Пав¬ловне, поинтересоваться, чем закончился вчерашний разговор с пре¬зидентом. Однако, судя по тому, что в редакции все остается без изменений, никаких результатов он не дал. Спрашивать не имеет смысла. Да и кто я, чтобы она посвящала меня в свои тайны?
Оливия бросает на меня отчаянные взгляды, но издали. При¬ближаться не решается. Для успокоения подхожу к ней и говорю коротко: «Все нормально». Но, кажется, смысл моих слов не дохо¬дит до нее, она испуганно отшатывается, словно боится прилюдных моих объятий. Мне становится смешно и досадно. Не ожидал, что она такая дура. Впрочем, нельзя требовать от нее слишком много¬го. Если она считает, что я виноват, пусть тешится на здоровье.
В шесть часов вечера меня ждет приятный сюрприз. Степанюк объявляет, что принес пиво, проигранное им мне в пинг-понг неде¬лю назад. Мало того, выясняется, что он принесшие три бутылки, которые должен, а целый ящик, и предлагает, не откладывая, во¬зобновить наш спор. Отказывать человеку в праве на реванш не¬спортивно, и я соглашаюсь.
- Где у тебя ракетки? - немедленно оживляется он.
Я достаю ракетки, он выбирает себе ту, которая получше, и мы идем в холл. Пока натягиваем сетку, появляется Гоша. Приход его весьма желанен, он доставляет этот ящик пива, за которым, как оказывается, Степанюк его посылал. Он тоже хочет принять учас-тие в турнире, но тут прибегает постовой милиционер и сообщает, что Гошу разыскивает Ангелина Павловна, которую надо везти до¬мой. Гоша, чертыхаясь, уходит, однако через час появляется вновь. Поставив машину в гараж, с радостным видом присоединяется к нам. Втроем мы ведем бескопромиссную борьбу за лидерство и, не прерывая игры, опустошаем ящик. Турнир заканчивается пораже¬нием Гоши, Степанюк занимает предпоследнее место, а я с не¬большим отрывом от него становлюсь победителем. Степанюк де¬лается мрачнее тучи, и, чтобы подбодрить его, желаю ему чаще тре-нироваться. Относим пустые бутылки в гараж, складываем Гоше в багажник и, попрощавшись, расстаемся.
Я иду домой пешком через парк. Ходить по вечерам небезопас¬но даже по улицам, а в парке - и подавно. Людям, как правило, не до прогулок, они спешат к родным очагам, держась хорошо осве¬щенных пространств, чтобы свести к минимуму риск нежелательных встреч с хулиганьем и другими темными элементами. Но я, наобо¬рот, не испытываю робости и нахожусь в прекрасном расположении духа, когда, кажется, никакие передряги не страшны. Даже если со мной что-нибудь случится и я попаду в сложную ситуацию, найду из нее выход.
Аллея усажена кряжистыми, в два человеческих обхвата, дуба¬ми. Огни редких фонарей наполняют воздух слабым фиолетовым свечением. Скрипит под ногами смешанный с песком снег, и этот скрип, пожалуй, единственный звук, нарушающий парковую тишину, если не считать отдаленный вой проносящихся по периметру парка машин, фары которых напоминают белые бусинки движущегося оже¬релья.
Успеваю сделать шагов двадцать, не больше, как дорогу мне пре¬граждает невесть откуда вынырнувший тип в куцем замурзанном пальто. Ему лет пятьдесят, у него широкое лицо с ястребиным но¬сом и густой щеткой седых усов.
- Вы товарищ Балашов? - спрашивает он и делает это вовремя,ибо я готов к отпору предполагаемому грабителю. Однако вежли¬вый тон, каким он ко мне обратился, да и сам вопрос убеждают, угрозы этот человек не представляет. По всей видимости, проситель из тех, кто частенько заглядывает в «Республику» в поисках спра¬ведливости. Настырные пытаются подловить журналистов после работы и побеседовать с нами для пущей убедительности в нефор¬мальной обстановке.
- Да, - отвечаю ему, готовясь выслушать длинную, запутан¬ную, полную жалоб и стенаний исповедь и наперед гадая, является ли он психом, проходимцем или жертвой чьего-нибудь произвола.
Держится он довольно странно. Пристально смотрит мне в гла¬за и после видимого колебания резко выпаливает:
     - Хочу поговорить с вами о Лоле.
«О какой Лоле он изволит говорить? Неужели о моей? Но откуда этот хрыч знает Лолу, и кто он такой, чтобы обсуждать ее со мной?»
- Какое вы имеете к ней отношение? - спрашиваю спокойно, хотя в глубине души начинаю испытывать безотчетную тревогу.
- Я ее отец.
Я никогда не интересовался, есть ли у Лолы отец, и уж тем более не рассчитывал на встречу с ним. Должен признать, его вид вызвал у меня разочарование. Родитель такой девушки, как Лола, должен выглядеть пореспектабельней.
- Очень приятно, - говорю я.
- Не отниму у вас много времени, - говорит он, - но, надеюсь, вы с пониманием отнесетесь к моей просьбе.
- Слушаю вас.
- Извините меня, если покажусь вам бестактным, - он смущенно покашливает. «Наверное, нужны деньги», - мелькает у меня мысль. Впрочем, если ему и нужны деньги, то очень крупные. На алкаша он не похож.
- Пожалуйста, - говорю ему.

- Мне известно, что моя дочь встречается с вами.
-Да.
- Я знал, что вы не будете отрицать. Но вопрос в другом.
- В чем именно?
- Я не хочу, чтобы она продолжала встречи.
Старик преподносит мне сюрприз. Не ожидал, что он заявит та¬кое!
- Хотеть или не хотеть - ваше право, - не отвожу взгляда.
- Не только хотеть, но и решать, - он многозначительно подни¬мает указательный палец.
- Принимаю ваши слова к сведению. Что-нибудь еще?
- К сожалению, я вижу, вы меня не поняли, - он огорченно качает головой. - Вы ей не подходите.
- С чего вы взяли?
- У вас серьезное отношение к моей дочери?
- Вполне.
- Собираетесь на ней жениться?
- Возможно.
- Плохо, - вздыхает он. - Лоле не нужен такой муж.
- Почему, - любопытствую я.
- Вы не тот человек, с кем стоит связывать свою жизнь.
- Вот как? - я усмехаюсь.
- Да-да, - кивает он. - Не смейтесь. Я допускаю, что вы интел¬лигентный, начитанный, образованный парень. Более того, готов допустить, что вы обладаете какими-то исключительными каче¬ствами, делающими вас не похожим на других. В противном слу-чае моя дочь, девушка разборчивая, просто не стала бы встре¬чаться с вами. Но... Есть одно «но», которое перевешивает ваши достоинства.
Он делает интригующую паузу.
- Ваше служебное положение.
- Чем оно вам не нравится?
- Оно мне кажется чрезвычайно скромным, - поясняет он. – Кто вы? Обыкновенный журналист. У вас нет ни денег, ни имени, ни полезных связей. Есть только маленькая зарплата, на которую не¬ возможно содержать семью. Будем откровенны - вы ничего из себя не представляете.
Он говорит добродушным тоном, как бы предлагая мне согла¬ситься с ним. Но его расчет, если таковой был, не оправдывается.
- Вы заблуждаетесь, - отвечаю ему.
- Докажите, - говорит он быстро.
- Даже не почешусь.
- Хорошо, сделаю маленькое уточнение, - продолжает он тер¬пеливо. - Вы ничего из себя не представляете в моих глазах. Я не хочу, чтобы моя дочь влачила жалкое существование, будучи женой какого-то заштатного писаки. Не для того я ее растил и воспитывал. Ясно?
Вопрос звучит коротко и звонко, как выстрел.
- Да, — отвечаю я. - Но это ровным счетом ничего не меняет.
- Позвольте, как не меняет? - восклицает он. - Не забывайте, что я отец.
- Вы уже сказали об этом.
- Я требую, чтобы вы оставили мою дочь в покое! - голос его дрожит от негодования.
- Ваши требования меня не интересуют.
- Ну, хорошо, - идет он на уступку, - я прошу.
- Зря стараетесь.
- Откажитесь от нее, - нажимает он.
- Нет.
- Я понимаю вас, - кивает он. - Вы не хотите разрывать с ней отноше¬ния.
- Совершенно верно.
- Раз так, позвольте мне предложить вам другой вариант, кото¬рый будет приемлемым для нас обоих.
- Пожалуйста.
- Обещайте мне, что не будете искать встречи с Лолой, а я поза¬бочусь, чтобы она не ходила к вам. Идет?
- Нет. Я не собираюсь заключать с вами никаких сделок и сове¬тую вам не вмешиваться в наши отношения. Я допускаю, что не нрав¬люсь вам, но, откровенно говоря, мне это безразлично. Выводы де¬лайте сами.
- Я не смог убедить вас, - сожалеет он.
- Не смогли.
- Буду вынужден прибегнуть к средству, которого хотел избежать,- взгляд его делается печальным.
- Для чего?
- Чтобы пощадить ваши чувства, - отвечает он участливо.
- Можете не беспокоиться.
- Вам судить, - он втягивает голову в плечи и, отступив в сторону, ,растворяется во мраке.
Я недолго остаюсь в одиночестве. В следующий момент от одно¬го из деревьев, растущих на противоположной стороне аллеи, отде¬ляется тонкая женская фигура и направляется ко мне. Я сразу дога¬дываюсь - Лола. Никак не ожидал встретить ее в парке. Когда меж¬ду нами остается не больше метра, она останавливается. Различаю ее лицо. Оно бледно и строго.
- Привет, - говорю я. - Что ты здесь делаешь?
- Пришла с отцом. Мы ждали тебя у редакции и пошли следом, - отвечает Лола. Она не делает попытки подойти ко мне поближе. Я тоже. Мы стоим, как на перекрестке, разделенные потоком автома¬шин.
- Ты слышала наш разговор?
- Да, - кивает она.
- И что думаешь?
Она закусывает губу и опускает голову.
- Скажи что-нибудь.
Она снова поднимает на меня глаза:
- Извини, но он прав.
Эти слова даются ей с видимым трудом, но у меня такое впечат¬ление, произнеся их, она испытывает облегчение.
- В чем же?
- В самом главном. В том, что мы с тобой не пара.
- Раньше ты так не считала.
- Я не задумывалась. А когда, наконец, задумалась, то поняла, что это так.
- Интересно знать, на чем основан твой вывод.
- Ты меня допрашиваешь? - негодует она.
- Нет, хочу знать, что случилось.
- Хорошо, объясню, - покорно соглашается она. Лицо ее вновь становится решительным и строгим.
- Я люблю тебя, ты знаешь. Но та жизнь, которой мы с тобой живем, не может продолжаться. У нас нет будущего. По крайней мере, я его не вижу.
- Жаль, - вздыхаю я.
- Рассуди сам, - продолжает она. - Ты два с лишним года рабо¬таешь в газете и сидишь на одном и том же месте. Повышения по службе нет и не предвидится.
- Откуда ты знаешь?
- Догадываюсь. Может, это не твоя вина. Может, это происходит по независящим от тебя обстоятельствам. Но факт остается фак¬том. Карьера у тебя не складывается.
- Не будь такой категоричной. Нужно запастись терпением.
- Не надо обещаний, - качает она головой. - От них мало толку.
- Я ничего не обещаю. Я просто ставлю тебя в известность - однажды наступит и мой день.
- Я понимаю, что тебе так хочется, - возражает она. - Но это не значит, что так будет.
- Неужели?
- Прости. Я, кажется, преувеличиваю, - говорит она торопливо и сбивчиво. - Возможно, совсем не права. Наверное, не права. Но ничего не могу с собой поделать. Между нами все кончено.
- Ты уверена в этом? - я пытаюсь уловить хоть какое-то сомнение в ее лице.
- Поверь, так будет лучше.

- Думаешь, можно все оборвать просто так?
      -Да.
- Значит, настоящей любви не было. Мы просто жили вместе.
- Это неправда, - возражает она.
- Но тем не менее, ты хочешь, чтобы мы расстались.
- Не хочу, но так нужно, - отвечает она, как робот.
- Ну что ж, быть посему, - говорю я со вздохом.

- Ты скоро, дочка? — раздается голос из темноты. Лола не обращает на папашу внимания. Колеблется.
- Тебе пора, - говорю я. Нет смысла затягивать сцену.
 - До свидания, Василий, - отвечает она и, приблизившись, целу¬ет меня в губы.
    Я крепко обнимаю ее, и минуту мы стоим в неподвижности. Вы¬пускаю ее гибкое тело.
-  Прощай.
   Ее ресницы вздрагивают, но с губ не срывается ни звука. Она огибает меня и безмолвной тенью скрывается за моей спиной. Мне хочется обернуться, но сдерживаю себя, знаю - увижу лишь удаляю¬щуюся фигуру. К прошлому возврата нет.
Хочется ракетой  взмыть  к черному небу, вырваться из оков действительности, оставить это многогрешный мир с его условностями.  Но я не супермен.  Продолжаю идти через парк. Не везет мне на отцов. Один одержим благом дочери, другой - готов переломать своей дочери  кости ради соб¬ственного блага.
Впрочем, дело, конечно, не в отцах, а во мне. Я не оправдываю Лолу, но понимаю ее. Ей хочется свить теплое семейное гнездышко, а моя кандидатура оказалась неподходящей в силу скромности и малоперспективности. Ох уж это служебное положение! Оно начи¬нает действовать мне на нервы и портить личную жизнь. Во всяком случае, сегодня получил первое предупреждение. За ним могут пос¬ледовать и другие, более чувствительные.
Но что я могу поделать! Самый верный путь - начать интриго¬вать. Значит, вступить на одну стежку-дорожку с зубатовыми, степанюками, пелишеками, уподобиться им, засучить рукава и «делать карьеру», пускаясь на всякие хитрости и мелкие подлости. А я не хочу, моя карьера должна идти сама собой.
Впереди, в глубине аллеи, замаячили люди. Их двое. Два парня в расслабленных позах стоят у края дорожки. Расстояние между нами сокращается. Вроде, у них нет намерений задираться. Они даже не шевелятся при моем приближении. Насколько могу судить, они мои ровесники или на год-два помоложе. Правда, их лица мне не нра¬вятся. Наглые, самоуверенные и тупые. Но, в конце концов, каждый живет с тем лицом, с которым рождается.
Прохожу мимо, они делают вид, что не замечают меня. Вполне естественно. Им нет до меня дела, а мне -до них. Еще секунда - и я миную их...
В то мгновение, когда я так думаю, один из парней смачно и презрительно сплевывает на землю. Казалось бы, мелочь, не зас¬луживающая внимания. Но плевок, без всяких сомнений, имеет от¬ношение ко мне.
Меня захлестывает гнев. Я не люблю хамства. Более того - оно меня бесит, звучит вызовом. На свою беду шпана об этом не знает. Придется преподать им урок. Тот факт, что двое против одного, не имеет значения.
Даю захлестнуть себя гневу и отчетливо произношу:
- Верблюд поганый!
Парни похожи друг на друга. Короткие стрижки, среднее те¬лосложение и одинаковый рост - под метр восемьдесят. Но у того, к которому я обращаюсь, более похабная рожа. Это вдвойне неприятно, при ближайшем рассмотрении выглядит он юнцом, видать, из подростков, оперился недавно.
От неожиданности он вытаращивает на меня глаза. Впрочем, замешательство длится недолго. Толстые губы растягиваются в хищ¬ной улыбке, обнажая два ряда ровных зубов.
- Что ты сказал? - спрашивает он зловеще.
- Если не понял, подойди, я тебе растолкую.
Мои слова не столько устрашают его, сколько обнадеживают.
- Молодец, сам остановился, - смеется он. - Мы любим послушных.
Его приятель довольно фыркает.
Так вот оно что! Оказывается, у них все рассчитано. Как я наивен, полагая, что эти типы настроены миролюбиво. Они считали меня добычей, едва я появился на парковой дорожке. Они остановили бы меня, не сделай я этого сам. Невольно холодеет в груди. Не от страха, а от сознания, что мне подстроили западню.
Юнец вразвалочку подходит ко мне. Рука его со скрюченными пальцами тянется к моему горлу с явным намерением схватить за ворот куртки. Он, видимо, убежден, что я буду покорно ждать, пока он затевает гнусную игру. В этом его просчет.
Бац! Я бью его в лоб. В лоб - из гуманных соображений, не хочу выбивать ему зубы. В удар вкладываю всю ярость, на которую спосо¬бен. Прицел точен - кулак впечатывается чуть повыше переносицы. Юнец отлетает, как пластмассовая кегля, и приземляется на задни¬цу. Раскинув ноги, сидит и ошеломленно взирает на меня. Похоже, надолго выключился из игры.
Пронзительный свист режет слух и заставляет отвлечься от зре¬лища поверженного врага. Его приятель, поняв, что соотношение сил изменилось, подает условный сигнал. Раздается топот бегущих ног. Я оглядываюсь. Три или четыре парня в распахнутых пальто и босоголовых несутся из-за деревьев. Настоящая стая. Растерзают, если буду медлить. В лучшем случае измордуют до потери пульса, отнимут часы и деньги. Часы пластмассовые китайские - не жалко. А денег у меня полный бумажник. Получил гонорар за месяц. Обид¬но, если их лишусь.
Сломя голову бросаюсь в противоположную сторону, перепры¬гиваю через арык и бегу по заснеженному полю, не разбирая доро¬ги. Благодаря резкому спурту и взятому направлению, мне удается несколько опередить преследователей. Но разбойничий посвист и гиканье неотступно катятся за мной, производя жуткое впечатле¬ние. Мои ноги работают, как пропеллер, сердце бешено колотится. Долго ли выдержу такой темп? Минуты две, потом начну задыхаться. Но паниковать пока рано. Главное — не поскользнуться.
Я бегу и уповаю на свои физические данные. Скорее бы выб¬раться из парка! Но до края еще далеко. Я ныряю в кустарник. По¬пытаться здесь спрятаться? Вдруг не заметят! Я замираю, сдержи¬вая рвущееся из легких хриплое дыхание. К сожалению, не везет. Сиплый торжествующий крик: «Вот он!» заставляет меня сорваться с места в карьер. Голые сухие ветки больно бьют по лицу и с против¬ным визгом царапают куртку. Я выскакиваю на открытое место. Не¬годяи упорно следуют за мной. Я бросаю взгляд назад. Их стало больше - шесть или восемь, и они рассыпались веером, намерева¬ются охватить меня со всех сторон. Ими движет спортивный азарт, для них это, пускай дикое, но развлечение, а для меня - гонка на выживание. Эта мысль подстегивает, и я прибавляю ходу.
Впереди слева вижу две светящиеся точки. Они движутся. Не¬сомненно, фары автомобиля, который идет по центральной аллее парка. Надо успеть добежать туда, пока он не проскочил мимо. В этом мое спасение или, по крайней мере, шанс. Я и автомобиль движемся пересекающимися курсами. Кто из нас первый выйдет на точку пересечения?
Вот и центральная аллея. До нее шагов двадцать. Водитель на¬верняка должен видеть меня. Я отчаянно машу руками. Если он хороший человек, то остановится. Остановись, милый! Я понимаю, это безрассудство - тормозить посреди темного парка по знаку не-знакомого человека. Тем не менее, надеюсь на лучшее...
Со стороны, вероятно, напоминаю бегущую ветряную мельницу. В отчаянии бросаюсь наперерез машине. Скрипнув тормозами, она вста¬ет как вкопанная. Водитель толкает дверцу, и она распахивается. Ред¬костное гостеприимство. В моем положении оно особенно кстати.
Я заглядываю в салон, чтобы вежливо и, разумеется, кратко объяснить, что мне надо. Но, увидев водителя, теряю дар речи и застываю с открытым ртом. За рулем Ангелина Павловна. На ней все та же белая норковая шубка, а на правой руке сверкает редкос¬тной красоты перстень. Лицо дышит строгостью и спокойствием. Она немедленно разгадывает мое положение.
- Не стойте столбом, - сердито говорит она. - Прыгайте в машину.
Она права, нельзя терять ни секунды. Мой взгляд цепляется за корягу, лежащую у самых ног. Короткая, как дубинка, и в руку толщи¬ной. Удачная мысль озаряет мозг. Есть возможность частично рас¬квитаться с неприятелем, обратившим меня в унизительное бег¬ство. Я нагибаюсь за корягой и, выпрямившись, поджидаю ближай¬шего урку. Он не заставляет себя ждать. Видимо, он самый резвый в банде, оторвался от своих приятелей метров на десять.
Он несется на меня как таран. Лицо перекошено злобой. Еще чуть-чуть, и собьет с ног. Но в тот момент, когда столкновение кажет¬ся неминуемым, обрушиваю на его голову свое грозное оружие. Ко¬ряга разлетается на куски. Парень, даже не пикнув, падает как под¬кошенный. Представляю, какие искры брызнули у него из глаз!
Отряхиваю руки и вскакиваю в машину. Дальнейшее промедле¬ние смерти подобно. Я и так изрядно рисковал. Но велико было желание оставить за собой последнее слово. Теперь эти недоумки будут знать, как иметь со мной дело!
Колеса взвизгивают, «девятка» срывается с места, ускорение вдавливает меня в кресло, и мы мчимся прочь.
- Не знаю, как вас благодарить, Ангелина Павловна, - говорю запыхавшись. - Вы спасли меня от больших неприятностей.
- В самом деле? - осведомляется она, не отрывая глаз от дороги.
- Меня могли прикончить, - уточняю я.
- Ужасно, - восклицает она. - Надеюсь, вам не очень доста¬лось?
- Пришлось понервничать, а в остальном цел и невредим. Но, по-моему, сам нарвался, - признаюсь я. - Не стоило идти через этот проклятый парк.
- Лучше избегать таких мест, - соглашается она. - К счастью, теперь все позади. - Голос ее звучит мягко и мелодично.
- С вашей помощью, - отвечаю ей.
В замкнутом пространстве машины меня охватывает приятное ощущение уюта и безопасности. Я чувствую, как сковывающее меня внутреннее напряжение постепенно рассасывается.
Ангелина Павловна уверенно и непринужденно управляет авто¬мобилем, свободно лавируя в потоке транспорта. Кисти рук расслаб¬ленно лежат на руле. Никогда бы не подумал, что она умеет водить, причем классно.
- Не знал, что у вас машина.
- Я ей редко пользуюсь, - отвечает она.
- Вам пришла удачная мысль проехать через парк.
- Не думайте, что я следила за вами. Просто было странное пред¬чувствие.
- Вы поспели как раз вовремя.
- Я рада, - кивает она. Затем спрашивает: - Вас отвезти домой,
Василий Денисович?
- Если вам по пути.
- По пути, - отвечает она.
Ого, она знает, где я живу. Удивительно. У нас даже сотрудники не знают адреса друг друга.
- А вы куда направляетесь? - интересуюсь, чувствуя, что ей хочется услышать мой вопрос.
- Хочу немного развлечься.
- И где?
- В тире, — отвечает она, - пострелять.
- Экзотическое у вас развлечение.
- Каждому свое.
- Резонное замечание.
лядываю салон. Ухоженная машина, поддерживается в об¬разцовой чистоте и порядке. Чувствуется рука заботливого и состоя¬тельного хозяина, вернее хозяйки, не пожалевшей денег на отдел¬ку. Разные дополнительные аксессуары вроде дорогого музыкального центра и кожаной обивки кресел этому свидетельство.
- Хотите поехать со мной? - спрашивает она.
Нельзя сказать, что я сгораю от желания. Но, с другой стороны, мой вечер идет наперекосяк. Одним необычным событием боль¬ше, одним меньше - роли не играет. А стреляющая женщина - явле¬ние необычное, можно не сомневаться.
- Хочу, - отвечаю ей. - Если не помешаю.
- Напротив, - говорит она. - Мне будет приятно ваше общество.
Миновав несколько кварталов, мы подъезжаем к глухим желез¬ным воротам. В окне сторожевой будки появляется увенчанная фу¬ражкой голова милиционера, который разглядывает номер маши¬ны. Створки ворот бесшумно и медленно раскрываются. Мы въез¬жаем во двор и останавливаемся у большого старого здания до¬вольно мрачного вида.
- Приехали, - говорит Ангелина Павловна.
Выходим. Я чувствую слабость в ногах после пережитых волне¬ний, но происшедшее уже воспринимается как сон. Она закрывает машину и, не оборачиваясь, идет к зданию. По ее уверенным дей¬ствиям заключаю, что она здесь нередкая гостья. Войдя внутрь, пе-ресекаем хорошо освещенный вестибюль и спускаемся по крутой и узкой каменной лестнице в подвал или, вернее, - подземный зал. Я бы назвал его просторным, если бы не низкий закопченный пото¬лок. У дальней стены висят черные круги мишеней.
Белый как лунь старик в милицейском кителе без знаков  разли¬чия бодро приближается к нам.
- Добрый вечер, Ангелина Павловна. Давненько мы вас не виде¬
ли, - говорит он зычным молодецким голосом, никак не вяжущимся
с его пенсионерской внешностью.
- Дела, дела, Парфеныч, - отвечает она ласково.
- Из чего будете стрелять?
- Из чего-нибудь удобного и негромкого, - отвечает она.
- Есть «вальтер», очень милая штучка, - говорит старик. - Конфисковали на днях у рэкетиров. Хотите попробовать?
- Можно, - соглашается она.
На минуту он скрывается в своей каптерке и возвращается с ма¬леньким пистолетом вороненой стали.
- Хорош, не правда ли? - он вертит пистолет в руке, любуясь им.
- Недурен, - Ангелина Павловна берет его и взвешивает на ладони. - Заряжен?
- Полная обойма, - заверяет старик. - Восемь патронов. И в запасе имеются. - Он выкладывает на столик пригоршню масляни¬сто блестящих патронов с закругленными рыльцами. – Стреляйте на здоровье.
С этими словами он отходит в сторону.
- А что? - интересуюсь я. - Полезно для здоровья?
- В общем - да, - она пожимает плечами. - Помогает снять напряжение, усталость. А кроме того - доставляет моральное удов¬летворение. Когда попадаешь.
- Вы метко стреляете?
- Сейчас покажу, - обещает она и, не глядя, опускает рыча¬жок предохранителя. Затем четким уверенным движением пе¬редергивает затвор и, взяв пистолет двумя руками, поднимает его на уровень глаз. Лицо ее приобретает решительное, власт¬ное выражение, во взгляде появляется стальной блеск. Несколько секунд она тщательно прицеливается, затем палец плавно нажимает на спуск. «Вальтер» сухо щелкает. Раз, другой, тре¬тий... Она не останавливается, пока не выпускает всю обойму. Затвор отпрыгивает назад, обнажив куцый ствол. Пахнет поро¬хом, сизый дымок расползается под потолком, ясно давая по¬нять, откуда там копоть.
Мишень, прицепленная к тонкому стальному тросику, подъезжа¬ет к нам. Центр ее усеян мелкими аккуратными дырочками. Я при¬сматриваюсь. Совсем неплохо, профессионально. Три десятки, ос¬тальное - девятки, восьмерки. Теперь вижу, что есть вещи, которые она умеет делать хорошо.
- Мои поздравления, - говорю я. - Вы настоящий снайпер.
- Вы мне льстите, - отвечает она.
- Сужу по результатам.
- Надо уметь сконцентрироваться. Вот и все.
- И как вам это удается?
- Представляю вместо мишеней лица моих врагов. - Она говорит спокойно и чуть снисходительно.
Я невольно бросаю взгляд на мишень. Лица Голованова, Степанюка, Зубатова, Пелишека поочередно возникают на ее фоне. Да, они бы были сражены наповал. Знали бы, с каким серьезным про¬тивником имеют дело. Впрочем, возможно, знают.
Ангелина Павловна заряжает пистолет и делает еще несколько выстрелов. Прицел и на этот раз точен.
- Можете попробовать сами, - предлагает она.
- Вряд ли у меня получится так хорошо, - отвечаю я.
- Не спешите с выводами. Сосредоточьтесь, как это делаю я, и  вас приятно удивят результаты.
- он не будет ругаться? - киваю в сторону старика, читающего газету в своей конуре.
- Ему безразлично, - говорит Ангелина Павловна и протягивает мне оружие: - Возьмите.
Теплая рифленая рукоять удобно ложится в ладонь. Я подни¬маю пистолет и подвожу мушку под черный круг мишени. Учитывая расстояние и тот факт, что мушка пляшет у меня перед глазами, серьезно сомневаюсь, смогу ли в него попасть.
       - Не забудьте, о чем я сказала, - напоминает Ангелина Павловна.      
Следую ее совету, начинаю перебирать в памяти моих недругов в поисках подходящей кандидатуры. У меня до сих пор свежа одна обида, хотя прошло уже много лет. Вспоминаю губастое наглое лицо мальчишки-старшеклассника, который иезуитски шантажировал меня, угрожая рассказать директору школы о моем курении. Я вов¬се не курил, а лишь однажды в компании таких же несмышлены¬шей, каким был сам, сделал неловкую затяжку пущенным по кругу окурком. И этот подлец мотал мне нервы, вымогая в обмен за свое молчание роскошный пластмассовый кольт, привезенный мне в подарок из Сингапура. Я держался целую неделю, но в итоге, окон¬чательно затерроризированный, сдался. Отчетливо вижу его рожу вместо мишени, и рука моя перестает дрожать. Я давлю на курок. Хлопает выстрел. Для верности стреляю еще и еще, до тех пор, пока металлическое клацанье курка не оповещает, что магазин пуст.
- Кажется, я увлекся, - говорю извиняющимся тоном, возвращая  пистолет Ангелине Павловне.
- Бывает, - отвечает она с улыбкой. - Давайте посмотрим, что у вас вышло.
Она нажимает кнопку на стене, и мишень подъезжает к нам.
- Три десятки, одна девятка, - комментирует Ангелина Пав¬ловна. - Что я вам говорила? - Лицо ее светится неподдельной радостью.
- Замечательно, -соглашаюсь с ней. - Результат выше моих ожиданий. Не думал, что на такое способен.
- В человеке заложено много такого, о чем он сам до поры до времени не подозревает, - говорит Ангелина Павловна.
- Это и грустно.
- Не унывайте, - отвечает она. - Если человек настойчив, то рано или поздно он найдет себя.
- Я никогда не унываю, Ангелина Павловна.
- Хорошее качество, постарайтесь его сохранить.
- Постараюсь.
Она смотрит на меня ясным добрым взглядом. Потом говорит:
- Хотите еще пострелять?
- Спасибо, мне достаточно. А вы?
- Мне тоже на сегодня хватит. Вы подняли мое настроение.
- Я рад.
- У меня появилась мысль заехать еще кое-куда. Если вы не
слишком торопитесь, поедем вместе.
Время позднее, но слова Ангелины Павловны вызывают у меня неодолимое любопытство.
Да мне и спешить некуда. Но если бы и было, все равно поехал бы с ней. Я чувствую, что она повезет туда, где мне понравится.
Ангелина Павловна просит Парфеныча забрать пистолет и ос¬тавшиеся патроны, и мы уходим, провожаемые любопытным взгля¬дом старика.
Через полчаса оказываемся на городской окраине. Удивитель¬ное место, о существовании которого я даже не догадывался, хотя прожил в этом городе большую часть своей жизни. Асфальтирован¬ная лента шоссе обрывается у берега озёра. Его овальная поверх¬ность скована ледяным панцирем, в котором отражаются яркие огоньки фонарей, опоясывающих крышу двухэтажного здания, тер¬раса которого нависает над водоемом. Изнутри доносится музыка, окна гостеприимно светятся.
Ангелина Павловна паркует машину на полупустой стоянке, и мы идем к входу.
- Похоже на ресторан, - говорю ей.
- Так и есть, - отвечает она. - Причем, довольно приличный. Сюда не пускают всякий сброд, от которого болит голова.
- Кто же его посещает?
- Люди, умеющие себя вести.
- Интеллигенты с толстыми кошельками?
- Интеллигенты  - это все-таки  редкость,  — замечает она.
Метрдотель в безупречном черном смокинге и ослепительно бе¬лой сорочке проводит нас к столику у окна, накрытому на двоих. На белой крахмальной скатерти стоят зажженные свечи. Зал невелик, за десятком столиков сидят дамы и мужчины в вечерних туалетах. Стены обшиты деревянными панелями, вид которых радует глаз янтарным цветом. Огромная люстра, низко свисающая с потолка, похожа на хрустальную грушу, подсвеченную изнутри. В глубине рес¬торана находится маленькая эстрада, на которой выступает цыган¬ское трио. Два гитариста в малиновых жилетах и розовых рубахах с пышными рукавами и девица с большими томными глазами в длин¬ной шелковой юбке. Придерживая на плечах красно-зеленую шаль, она проникновенно поет старинный романс. Звуки ее голоса и се¬ребристых струн проникают в душу и отдаются в ней радостью и уми¬лением. Язычки свечей подрагивают.
Я соскучился по цыганской музыке, по уютной обстановке. По¬жалуй, здесь самое лучшее место изо всех, где можно провести ве¬чер.
- Вы часто бываете здесь, Ангелина Павловна? - спрашиваю я.
- В зависимости от настроения, - говорит она. - Обычно раз в  неделю. Приезжаю поужинать, выпить чашечку кофе, послушать музыку.
Приносят вино и сыр. Со сцены звучит цыганская песня. Гитари¬сты, закатив глаза, слаженно и самозабвенно подпевают своей со¬листке. У них приятные грудные голоса. Смысл слов не понятен, но интонации ласкают слух.
Ангелина Павловна расположилась напротив величественно и прямо. Такое впечатление, что она едва касается резной высокой спинки стула. Такая поза, вероятно, была бы утомительна для тех, кто привык сидеть, развалившись или ссутулившись.
- Чувствуйте себя как дома, Василий Денисович, - советует она. - Не думайте, что я начальник, а вы мой подчиненный.
Я делаю глоток вина, закусываю ломтиком сыра.
- Меня удивляет, что руководящее положение вам в тягость.
- Не оно само, а те обстоятельства, которые ему сопутствуют. Я не люблю командовать людьми против их воли.
- Прекрасно вас понимаю.
- Кто-то должен уступить. Либо они, либо я.
- Разве нельзя пойти на компромисс?
- Можно, но не всегда. Люди страшно упрямы и не понимают доброго к ним отношения. Любая моя уступка расценивается как слабость. Без моей жесткости они сядут на голову. В лучшем случае. А могут и оторвать ее. Выигрывает тот, кто сильней, а не добрей.
Люстра в зале медленно гаснет. Вспыхивают разноцветные ми¬ниатюрные прожектора, направленные на сцену. Цыгане, едва за¬кончив предыдущий романс, выдают следующий. Лицо Ангелины Павловны выступает из темноты, озаряемое оранжевым отблес¬ком свечей. Внушительный перстень на ее руке искрится драгоцен¬ными камнями.
- Можно посмотреть? - спрашиваю я.
- Пожалуйста, - она подвигает руку ко мне. Наши пальцы встре¬чаются на середине скатерти. Я разглядываю перстень. Его золо¬тая поверхность усыпана бриллиантами и испещрена мелкими насечками и клинышками, образующими странный узор, похожий на надпись.
- Красивая вещь, - говорю я. – Произведение искусства.
Оторвав ладонь от стола, она любуется игрой камня.
- Мне тоже нравится.
- Что за непонятные знаки?
- Древние письмена, - говорит она. - Что они означают, не знаю, их никто не расшифровал. Перстень найден при раскопках. И пода¬рен мне тем, кто его нашел.
- По закону ему место в музее.
- Разумеется, - соглашается она, - но кто бы стал счастливее? Такие вещи созданы, чтобы их носить. Они не должны пылиться в музейных витринах. И потом - это сувенир моей молодости.
- Подарок того же профессора? - высказываю я предположение.
Она молча улыбается, и на ее щеках появляются очарователь¬ные ямочки, которых я раньше не замечал.
- Это не суть важно. Но если вам интересно знать, то - да.
Любопытный субъект этот профессор. Видно, он на самом деле был от нее без ума.
- Что вы за человек, Ангелина Павловна? - считаю себя вправе задать этот вопрос, ведь мы уже довольно много времени провели вместе.
Она смотрит на меня с хитринкой во взгляде.
- Обычная женщина. Ценю покой, уют и знаки внимания. Плохо переношу одиночество. Обожаю общество умных людей. Не терплю хамов и хвастунов, сыта ими по горло. Жизнерадостна, хотя време¬нами склонна к меланхолии. Люблю цветы и животных, особенно собак.
- Почему именно собак?
- За преданность. Она у них развита глубже, чем у людей.
- Понимаю, - отпиваю глоток вина, с удовольствием ощущая его мягкий кисловатый вкус.

- Можете вы стать моим доверенным лицом? - спрашивает она.
В ответ пожимаю плечами:
- Я не способен на собачью преданность...
Стеариновые свечи медленно оплывают. Блестящие капли мел¬кими жемчужинками застывают, тускнеют и превращаются в драго¬ценное ожерелье. Зал утопает в полумраке. Бесшумными тенями снуют официанты, разнося ароматные блюда. Из-за дальних столи-ков доносятся неясные голоса и приглушенный смех. В воздухе едва уловимо витает запах хороших сигарет.
Как хорошо здесь, как все чинно и благопристойно! Сижу за од¬ним столом с привлекательной женщиной, которая не сводит с меня проницательных лучистых глаз. Никогда не ощущал на себе такого глубокого и внимательного взгляда, полного дружелюбия и тихой радости. Он волнует и завораживает меня. Я чувствую, как мне де-лается легко и свободно, исчезает накопленная за день усталость. Голова становится ясной, несмотря на выпитое вино. Мышцы наливаются энергией. Удивительно, как я мог считать Ангелину Павловну ограниченным человеком, черствой чиновницей, думающей, как уго¬дить своим покровителям, высокомерной начальницей, не способ¬ной на проявление нормальных человеческих чувств.
- Давайте выйдем на террасу, - говорит Ангелина Павловна. Го¬лос ее звучит мягко и вкрадчиво. - Здесь становится душно.
- Идемте, - соглашаюсь я. Мне тоже кажется, что в зале доволь¬но жарко, и нужно проветриться.
Стеклянная дверь, полускрытая бархатными портьерами, находит¬ся в двух шагах от нашего столика. Я плотно закрываю ее за собой, и мы оказываемся на свежем воздухе. Просторная терраса выходит на озе¬ро. Дощатый настил скрипит под ногами. Гладкая ледяная поверхность отражает бледный свет луны. Откуда-то издалека доносится зауныв¬ный собачий вой. На широких лапах елей повисли клочья тумана. У самого берега в лед вмерзли две лодки. В другое время года можно было бы приятно прогуляться по озеру. Я бы сидел на веслах, а Ангели¬на Павловна на корме. А сейчас не сезон. Тот, кому пришла в голову мысль построить здесь ресторан, понимал толк в красоте. Более при¬влекательного места в округе не найти. Я просунул сапог сквозь опор¬ные столбики перил и болтаю им в воздухе. Меня почти неудержимо тянет к озеру. Хочется порезвиться на его замерзшей глади.
- Осторожно, не упадите, - Ангелина Павловна берет меня за локоть.
- Здесь не высоко, - отвечаю я.
- Но внизу лед, - возражает она. - Вы себе что-нибудь сломаете.
- У меня крепкие кости. И потом я не собираюсь падать.
- Вы так самоуверенны, я снимаю с себя всякую ответственность, - она делает движение, чтобы отнять руку. Но я удерживаю ее:
- Подождите. У вас холодные пальцы. Давайте я их погрею.
Пальцы - как тонкие гладкие льдинки. Я хочу напоить их теплом.
Мы погружены в легкое, приятное молчание под белым немигаю¬щим оком луны.
- Не пора ли нам возвращаться? - словно издалека доносится ласковый, оттаявший голос.
Не хочется нарушать идиллию, но она права. Время действи¬тельно позднее.
Мы покидаем ресторан. Она отвозит меня домой и высаживает у самых дверей.

***
Наутро я вышел на работу свеженький, как огурчик, несмотря на то, что лег далеко за полночь. По-моему, между мной и Ангелиной Павловной установились доверительные отношения. Может, это ил¬люзия, порожденная моим тщеславием, может, я неверно истолковываю факты. Не испытываю по этому поводу ни радости, ни грусти. Считаю себя пленником обстоятельств.
Голованов накидал мне кучу поручений. У него всегда вертятся в голове грандиозные идеи. Почему-то он считает, что именно мне суждено воплотить их в жизнь. Но я придерживаюсь иного мнения и предпочитаю отложить их в долгий ящик с тем, чтобы никогда к ним не возвращаться в надежде на забывчивость Голованова. А если он вспомнит, то как-нибудь оправдаюсь.
Другие мысли отвлекают меня. У себя ли сейчас Ангелина Пав¬ловна? Спрашивать у коллег неудобно - могут неправильно интер¬претировать. Всякое упоминание имени редакторши, иначе чем в отрицательном контексте, вызовет подозрение, даст пищу слухам и домыслам. А я не хочу пустой трепотни, сыт по горло кривотолками. Чувствую, в стройных, единодушных рядах коллектива меня рассмат¬ривают как потенциально ненадежный элемент.
Я сижу в своем кабинете и ощущаю внутри себя непонятную пус¬тоту. Уверен, она как-то связана с Ангелиной Павловной. Хочу знать, чем она в данный момент занимается, о чем думает, каковы ее планы на вечер. Как она себя чувствует после нашей вчерашней поездки, стрельбы по мишеням, ужина при свечах, когда нас потче¬вали прекрасным сыром? При воспоминании о сыре сглатываю слюну. Какая прелесть. Никогда не был его поклонником и вдруг воспылал жаркой любовью. Похоже, сыграли роль приятные обсто-ятельства, при которых я его отведал.
Возникло чувство, что Ангелина Павловна прочно заняла уголок в моей душе. Я воспринимаю ее иначе, чем несколько дней назад. Нет, я не стал ее сторонником в редакционной сваре, но сблизился с ней лично. Она расположила к себе. Я больше не считаю, что она мне никто, и не отношусь к ней равнодушно. Испытываю к ней при¬язнь как к человеку, который предлагает свою дружбу, ничего не требуя взамен. У нас с ней появился маленький общий мир, в кото¬ром наши взаимоотношения подчиняются совсем другим нормам, нежели в обычной жизни. Будет ли мне в нем хорошо или худо, не знаю. Я вступил на неизведанную дорожку, тонкую, как лезвие ножа. Можно оступиться и рухнуть вниз, а можно пройти ее до конца. Все зависит от Ангелины Павловны.
Мой день проходит в ожидании вестей от Ангелины Павловны и под впечатлением тех нескольких часов, которые провел с ней на¬кануне. Когда за окном окончательно темнеет, начинаю думать, что она забыла обо мне, и с некоторой горечью принимаюсь строить планы, как провести вечер. У Ангелины Павловны могут быть и дру¬гие планы. С чего я взял, что она решила встречаться со мной каж¬дый день? Ну съездили в ресторан - и хватит. Не стоит вспоминать. Незначительный факт, которому придаю повышенное значение. Как-нибудь у нее появится доброе настроение, поедем еще. Возможно, таких знакомых, как я, у нее за пределами редакции пруд пруди, придется дожидаться своей очереди. Да и не может же она тратить все свободное время на общение со мной. Надо заниматься и ра¬ботой. У главного редактора полно забот...
Мои дальнейшие планы не блещут оригинальностью. Поскольку Лолы нет, я остался один. Приду домой, приготовлю ужин, посмотрю телевизор, почитаю книгу. Не успею оглянуться, как пора будет ло¬житься в постель. Кстати, полистаю альбом Ангелины Павловны. Замечательная идея!..
Я бросаю взгляд на часы. Через две минуты на них загорится заветная цифра 18.00, и с чистой совестью смогу покинуть редак¬цию. Однако не успевают эти минуты истечь, как раздается теле¬фонный звонок. Я беру трубку:
- Алло?
- Здравствуйте, Василий Денисович, - слышится голос редакто¬ра. Он звучит вежливо и безразлично, как голос диктора в аэропорту.
- Могу я вас попросить об одной услуге?
- Пожалуйста, - отвечаю ей. - Чем могу быть полезен?
- Вас не затруднит съездить в президентский дворец и привезти мне пакет?
Я разочарован. Слишком уж прозаична услуга, которая ей нуж¬на. Могла найти любого сотрудника редакции. Например, курьершу Оливию. Да и вообще, важные пакеты доставляются фельдсвязью.
- Почему вы обратились ко мне? - интересуюсь я.
В трубке пауза.
- Доверяю только вам, - говорит она.
- Хорошо, - отвечаю я.
- Пропуск на ваше имя заказан. Пакет лежит у помощника пре¬зидента, - Ангелина Павловна называет фамилию.
- Завести его прямо к вам? - уточняю ради субординации.
- Да, конечно. Буду ждать.
- Можно воспользоваться вашей машиной? - спрашиваю я, так как не собираюсь тратить деньги на такси или добираться до прези¬дентского дворца пешком.
- Пожалуйста, - отвечает она. - Гоша вас отвезет.
Через десять минут подкатываем к широкому крыльцу прези¬дентского дворца на редакторском автомобиле. Бросив Гоше: «Я сейчас», поднимаюсь на нужный этаж. Помощника, которого ищу, не оказывается на месте. Секретарша в огромной приемной гово¬рит, он будет через час. Я мысленно ругаюсь. Вольно же ему смыть¬ся именно в тот момент, когда он мне нужен!
Не хочется торчать здесь целый час. Может быть, лучше отложить это дело на завтра? Но в таком случае просьба Ангелины Павловны не будет выполнена. А, кроме того, на душе останется неприятный осадок. Спустившись вниз, отпускаю Гошу - он может понадобиться редактору, а сам возвращаюсь во дворец. Расхаживаю по бесконечным коридо¬рам, разглядываю таблички на дверях. Случайно натыкаюсь на старо¬го приятеля. Когда-то учились вместе. Потом пути разошлись. Слышал, что он пошел по чиновничьей тропе. Оказалось, работает в секретари¬ате Президента. О точном названии своей должности умалчивает, но чувствуется, стал человеком осведомленным.
Рад меня видеть и приглашает к себе в кабинет. Мы вольготно рассаживаемся в креслах. Он затягивается сигаретой и, небрежно поигрывая золотой зажигалкой, с прищуром смотрит на меня:
- Какими судьбами к нам занесло?
- Нужно взять пакет, - отвечаю я.
 - Какой?
- Толком не знаю. Редактор просил привезти.

- Понятно, - он кивает и, пустив в потолок тонкую струйку дыма, говорит: - Наслышан о ваших делах.
- Каких именно?
- О баталиях с редактором.
- Неужели и до вас докатилось?
- До нас все доходит, - он усмехается.
- Ну и как?
- Зря свару затеяли.
- Почему? Ты считаешь, мы не правы, когда заявляем, что газе¬той не должен руководить дилетант? По-твоему, надо сидеть сложа руки и безучастно смотреть, как она хиреет на глазах? Все хорошее, что было сделано прежним редактором, постепенно утрачивается, газета теряет читателя. Разве можно с этим мириться? Думаю, наша реакция вполне нормальна.
- Сознайся, в вас заговорило уязвленное самолюбие? – говорит он недоверчиво. - Вы бузите, потому что командовать вами назна¬чили человека со стороны.
- Разумеется, неприятно, что ее привезли, как кота в мешке, - соглашаюсь я, - Но вопрос в ее профессиональном дилетантстве. Мы заботимся о деле,
- Не будь ребенком, - говорит он укоризненно. - При чем здесь дело? Роль играют совсем другие факторы. Политика, интриги, род¬ственные связи - ты сам прекрасно понимаешь. Раз вам назначили начальника, терпите. Достойный он или нет, не вам решать. Сопите в две дырочки, получайте зарплату и не суйте свой нос в дела, кото¬рые вас не касаются.
- Устаревшая точка зрения, - возражаю ему. - Мы не отара бара¬нов, чтобы нас гонял пастух с собаками. Мы - журналисты, свобод¬ные люди, и хотим должного почтения. А назначение Ангелины Пав¬ловны, какой бы замечательной женщиной она ни была, пощечина коллективу. Странно, у вас не отдают себе в этом отчет.
- Кто вы такие, чтобы с вами считаться? - говорит он. - Свободные люди? Ничего подобного - такие же чиновники, как и мы. Кор¬митесь из государственного кармана. Если будете много воображать, то вас вышибут с работы и наберут других.
- Не уверен, - отвечаю я. - Наши ребята тоже не лыком шиты. И у них есть поддержка наверху.
- Намекаешь на то, что Голованов приходится дальним родствен¬ником заместителю премьер-министра?
- Хотя бы, - киваю головой, - и сам он не дурак.
- Заместитель премьера не всемогущ. Кстати, благодаря ему ва¬шего Голованова до сих пор не сняли.
- Возможно. Тем не менее, он сидит на своем месте и не желает признавать нового редактора. И ничего вы с ним поделать не смо¬жете.
- Меня в свои дела не впутывай, - открещивается он. - Я к вашей тяжбе отношения не имею. И вообще, я простой исполнитель. Ре¬шают те, у кого власть.
- А какова позиция президента?
- Он слишком высоко стоит.
- И все-таки? - допытываюсь я.
- Он над схваткой.
- У меня ощущение, что он благоволит к Ангелине Павловне.
- С чего ты взял?
- Не знаю. Просто ощущение, - я пожимаю плечами.
- Мне ничего неизвестно, - говорит он. - Могу сказать, сейчас в правительстве мнения по вашему вопросу разделились.
- Ты полагаешь, что перевес на стороне редактора?
- Да, - отвечает он. - Кончится тем, что вам прижмут хвосты. Зачинщикам заткнут рот или уберут, а остальные будут работать как ни в чем не бывало под руководством Ангелины Павловны. Если дело не примет неожиданного поворота.
- А что за неожиданный поворот?
- Мало ли, - разводит он руками. - Если ваш Голованов решит пойти ва-банк,  от него всего можно ожидать. Хотя, не думаю, что он решится на дальнейшее обострение. Слишком велик риск. Если проиграет, на его карьере поставят крест. Ни к одной руководящей должности не допустят до самой пенсии.
- Поживем - увидим, - говорю я.
- Вот именно, - отвечает он. - Кстати, послушай добрый совет. Не лезь в эту заваруху. Ничего доброго для себя не добудешь.
- Я никуда не лезу, - говорю ему. - Но у меня есть свое мнение, которое не считаю нужным скрывать.
В семь часов выхожу от своего приятеля. Он домой пока не соби¬рается, говорит, останется поработать. Немного завидую ему. Мне знакомо чувство, когда не хочется уходить с работы, когда, несмотря на трудный день, в мозгу кипят идеи и замыслы.
Разговор нисколько не обескуражил меня. Я лишь убедился, что президентский дворец прекрасно осведомлен о событиях в нашей редакции. На здоровье. Очевидно, борьба не ограничится молча¬ливым противостоянием. Кто-то первый начнет активные действия. Но кто?
Помощник президента, вернувшийся в свое блестящее черное кресло, со значительным видом вручил мне пакет, который на деле оказался тонким конвертом. Неужели там внутри что-то важное? Вроде личного послания президента. С трудом верится.
- Разрешите позвонить, - обращаюсь к помощнику, понизив голос. Покои президента рядом, и разговоры в приемной не должны беспокоить его слух. Разумеется, если он находится там. Но даже если нет, надо соблюдать этикет. Ведь я во дворце.
- Пожалуйста, - он дружелюбно кивает на один из своих телефо¬нов. Я набираю номер «Республики». Трубку долго не берут, потом, наконец, откликается мужской голос. Это постовой милиционер. Он сообщает, что Ангелина Павловна уже уехала домой.
Не просила ли она мне что-нибудь передать, спрашиваю я, не¬много сбитый с толку. Нет, отвечает он.
Странно, не могла же забыть про свое поручение. Конечно, нет. Наверное, просто устала ждать. Женщине это простительно, но, по правде говоря, я чувствую себя уязвленным. Могла и потерпеть, ни¬чего бы с ней не сделалось. Впрочем, я напрасно теряюсь в догад¬ках. В любом случае, если она не оставила постовому никаких инст-рукций, значит, уверена, что я соображу поехать за ней следом. Хотя... Ее отсутствие может означать и другое. Вдруг решила отложить за¬боты, связанные с этим пакетом, назавтра. Если так, мне нечего у нее делать... Как поступить? Как определить ее намерения? Будь я беспечным человеком, то забыл бы про пакет, спрятал его в сейф и спокойно отправился домой листать альбом Ангелины Павловны. Безусловно, самое здравое решение. Но оно меня не устраивало, поскольку означало отказ от активных действий. Не люблю упускать инициативу. Поеду к ней домой, повидаюсь с редакторшей...
- Какой у нее домашний адрес? - спрашиваю постового.
- Сейчас, - говорит он и через минуту диктует адрес.
Перед моим мысленным взором встает дом, к которому мы подъезжали с Ангелиной Павловной, когда возвращались из теат¬ра. Красивое кирпичное здание с двумя-тремя елочками перёд фа¬садом и высоким гранитным крыльцом. Эта картинка врезалась в мою память. Прошло ведь несколько дней, а кажется - вечность!
Бережно, стараясь не помять, держу конверт и покидаю дворец. Передо мной расстилается залитая огнями площадь. Над головой без¬донное, черное небо. По краям площади светящиеся соты многоквар¬тирных домов. Дворец находится на возвышении, с которого открыва¬ется панорама городского центра. Отсюда легко сориентироваться. Если память не изменяет, дом Ангелины Павловны где-то невдалеке -кварталах в шести-восьми. Минут пятнадцать энергичным шагом.
Она очень удивится, когда я заявлюсь к ней. Ведь такого она не наказывала. Но ей будет приятно, что ее невысказанное желание угадано. Надеюсь, оценит мою сообразительность. Предчувствую одобрительный взгляд, которым она меня одарит. Не обману ваших ожиданий, Ангелина Павловна. Если, конечно, вы ждете меня.
Вообще-то, завалиться без приглашения в квартиру шефа - из¬рядная дерзость. В глубине души робею. И одновременно у меня слегка замирает сердце при мысли, что застану ее в домашней об¬становке. Это совсем не то, когда встречаешься на работе или идешь в ресторан. Дома личная жизнь, которая не предназначена для посторонних глаз.
Вот и нужная улица. Я сворачиваю к знакомому дому и замед¬ляю шаг. Душа наполняется трепетом. Ее квартира оказывается на третьем этаже. Перед массивной дверью пушистый коврик - такой чистый, что я колеблюсь, прежде чем наступаю на него. Затем нажи¬маю звонок. После короткой паузы за дверью раздаются приглу¬шенные шаги.
- Кто там? - настороженно спрашивает Ангелина Павловна.
- Это я, - отвечаю ей, чувствуя, как от волнения у меня пересыха¬ет во рту. Мое представление звучит довольно неуклюже. Видимо, следовало назвать фамилию, думаю я с запозданием. Но не ис¬правляю оплошность, упорно молчу. Надеюсь, она меня узнала.
Некоторое время за разделяющей нас преградой царит непро¬ницаемое молчание, как будто она размышляет - пускать меня или нет. Потом замки один за другим щелкают, звенит сбрасываемая цепочка, и дверь отворяется.
- Добро пожаловать, Василий Денисович, - говорит она. - Я вас ждала.
Она отступает назад. На ней элегантное серое платье с неглубо¬ким декольте. Я впервые обращаю внимание на ее грудь, неболь¬шую, но крепкую, которая чуть заметно вздымается под тканью. Опять ловлю на себе ее придирчивый взгляд. Точно так же смотрел бы на женщину и я, если бы подбирал себе подругу. Без слов протягиваю ей конверт.
- Спасибо, - она берет его с равнодушным видом и опускает руку. - Раздевайтесь и проходите в комнату.
Она уходит в глубь квартиры. Походка у нее, как у манекенщицы на демонстрации мод. И вместе с тем каждый ее жест - от движе¬ния пальцев до покачивания бедер - выглядит естественно и не¬принужденно.
Зачем она хочет, чтобы я остался? Ведь выполнил ее просьбу, чего еще? Эти мысли проносятся в моей голове, пока снимаю куртку и разуваюсь. Впрочем, что меня смущает? Вполне естественно, хо¬зяйка приглашает гостя зайти. Требование элементарной вежливо¬сти. На ее месте я поступил бы так же. Кстати, почему мне однажды не пригласить ее к себе?
В прихожей светло и опрятно. Пол блестит, стены и потолок ос¬лепляют своей белизной. Ни пылинки, ни паутинки. Образцовый порядок и чистота в обиходе. Запах незнакомого жилья щекочет ноздри.
Я медленно иду через квартиру, озираясь по сторонам. Повсюду на стенах висят гравюры и картины, на подставках стоят вычурные вазы и чаши. Не грубые поделки, а настоящие произведения искус¬ства. Такое ощущение, что я в музее.
Пересекаю порог комнаты. Шаг вперед - и мои ноги утопают в ворсистом зеленом ковре. Ангелина Павловна сидит в углу широко¬го дивана, облокотившись на поручень. Глаза ее устремлены на огонь камина у противоположной стены. Языки пламени, рыжие, как ли¬сьи хвосты, пляшут на березовых полешках. Золотистые блики оза¬ряют мебель и стены.
- Располагайтесь удобней, - нарушает она тишину.
- Если можно, постою, - отвечаю я, приближаясь к камину.
- Пожалуйста, — разрешает она. Голос ее звучит мирно и кротко.  - Хотите чего-нибудь выпить, чтобы согреться?
- Спасибо, я не замерз.
- Однако вы сразу направились к огню.
- Инстинкт.
- Вы всегда ему следуете?
- Стараюсь. Он никогда меня не подводит.
- Не надейтесь на один инстинкт. Разум порой бывает полезнее.
- Разум не должен противоречить чувству.
- Это случается сплошь и рядом.
- Оттого мы и не улавливаем своих подлинных чувств, - говорю я.
По ее губам скользит усмешка, и она качает головой. Я смотрю  нее сверху вниз. Мы находимся метрах в трех друг от друга. Что делать? Продолжать стоять или сесть? Надо на что-то решиться. Ведь не просто я пришел сюда. Не для того, чтобы отдать жалкий конверт. Мой приход закономерен в логическом развитии событий. Всеми фибрами души я ощущаю, что настал тот момент, когда наши отношения должны прийти к какому-то знаменателю. И произойдет это сейчас, в этой комнате. Нужно лишь преодолеть инерцию моего мышления, забыть, что она редактор и старше меня. Эти пустяки не имеют значения. Меня влечет к ней, а ее - ко мне. Как только я приближусь, она поднимется навстречу.
Дерзкая мысль опьяняет меня, и я не думаю ни о чем другом. Напрягаю мышцы, хочу сдвинуться с места, но тело не слушается, оно словно одеревенело. Досадуя на его причуды, я собираю силы и делаю шаг. Но, похоже, слишком поздно. Она неожиданно ме¬няет позу, наклоняется к журнальному столику и берет конверт. Он не запечатан, она открывает и достает два плотных бумажных прямоугольника. Пригласительные билеты, догадываюсь я.
- Завтра состоится торжественный прием от имени правитель¬ства. Вот два пригласительных, - говорит она. - Я хочу, чтобы вы поехали со мной.
- В котором часу? - осведомляюсь хрипловато. Сердце мое гул¬ко стучит.
- В восемь часов, - отвечает она. - Вы согласны?
- Да.
- Что с вами, - она внимательно смотрит на меня. - Вы побледнели.
- Не знаю, Ангелина Павловна, - отвечаю ей. - Во всяком случае, я ничего не замечаю. Со мной все в порядке.
Лицо ее выражает искреннюю озабоченность. Если бы она зна¬ла об истинной причине моей бледности!..

*
На следующий день происходит ожидаемое. Голованов и его ко¬манда переходят в наступление. В одиннадцать часов ко мне явля¬ется Пелишек с тремя машинописными листочками.
- На, ознакомься, - говорит он с таким деловым видом, будто  принес исторический манифест.
Я пробегаю текст глазами. Письмо адресовано правительству республики. В первом абзаце заявляется о поголовной привержен¬ности коллектива редакции принципам демократии, говорится о грандиозной роли прессы в жизни общества. Остальное посвящено Ангелине Павловне, а в заключение содержится требование убрать ее из газеты. В противном случае, говорится в письме, журналисты «Республики» не будут выполнять распоряжений редактора.
Написано хлестко, бойко, но без особой глубины. Безошибочно угадывается стиль самого Пелишека, поднаторевшего в составле¬нии бумаг в разные инстанции. Под письмом в столбик напечатаны фамилии сотрудников редакции. Завидная предусмотрительность!
Остается расписаться в соответствующем месте. Половина под¬писей уже стоит.
- Тебе дать ручку? - спрашивает Пелишек, видя, что я закончил
чтение. Он несколько суетливо лезет в карман пиджака.
- Не надо, - говорю я. - Если не возражаешь, у меня есть пара
замечаний.
- Слушаю, - отвечает он с готовностью.
- В основном, то, что здесь написано, верно. Но кое-что меня
коробит.
- Покажи, что именно, - исправим.
Покладистость Пелишека мне нравится. Может, он действитель¬но хочет быть объективным?
- Во-первых, - говорю ему доверительно, - надо вычеркнуть то, что она груба и заносчива, поскольку это не соответствует истине. Со мной она никогда не была груба и, думаю, с остальными тоже. Это не в ее характере. Я понимаю, нужно представить ее в негативном свете, но не обязательно врать. Фактов ее вопиющей некомпетент¬ности и так достаточно.
- Кашу маслом не испортишь, - неуверенно возражает он.
- Я хочу оставаться честным перед самим собой. Чего и вам желаю.
— Так, - говорит он задумчиво. - Какие еще замечания?
- Только одно. Я не понимаю, как могут о деловых качествах редактора судить люди, которые сами профаны в журналистике, - секретарша, курьерша, машинистки.
- Разумеется, не могут, - отвечает Пелишек.
- Тогда почему здесь их подписи?
- Они члены коллектива, - мямлит он.
- Коли речь идет о профессионализме, то подписывать должны профессионалы, то есть мы - журналисты. В противном случае, вид¬ но, мы хотим ошеломить правительство количеством подписей. А там сидят неглупые люди, с которыми этот номер не пройдет. Они начнут сомневаться в нашей объективности. Поэтому мы должны быть предельно точны, чтобы комар носа не подточил.
- Не знаю, пойдут ли другие на те исправления, которые ты пред¬лагаешь, - Пелишек качает головой. - Текст уже согласован.
- Твое дело - их убедить, - говорю я. - А перепечатать текст – не проблема.
- А в таком виде не подпишешь? - цепляется он за соломинку.
- Нет, - отрезаю я.
- Ладно, - говорит он, словно получил пощечину. Лицо его розо¬веет, и он выходит.
До обеда меня не беспокоят, но, насколько я знаю своих коллег, весть о моем поступке, которую Пелишек, несомненно, распростра¬нил, шокировала редакцию. Я не испытываю угрызений совести. Моя позиция ясна. Меня могут упрекнуть, что откалываюсь от коллекти¬ва. Неверно, Это коллектив откалывается от истины и идет по лож¬ному пути. Я не хочу мараться в нечестном деле. Зря они думают, что заставить человека подписать бумагу - пустяк. Каждый работник должен решать за себя. Отказавшись ставить свою подпись, я выс¬казал свое отношение. Пусть другие выскажут свое.
Если поправки будут внесены, я подпишу. Но сомневаюсь, что с моим мнением будут считаться. Мне отведена роль человеко-еди¬ницы, от которой требуется одно - поставить свою закорючку. А я неожиданно для них уперся. Понять здравое зерно моих предложе-ний им не по силам. Помешают эгоизм и самоуверенность. Каче¬ства, которые меня отталкивают в людях.
В два часа меня вызывает Голованов. Грустно смотрит:
- Что стряслось, Вася? Ты не разделяешь наши взгляды? – он делает ударение на слове «наши».
- Разделяю, - отвечаю, понимая, что он имеет в виду отношение к Ангелине Павловне как к редактору.
- Тогда почему Пелишек говорит, ты не хочешь подписывать пись¬мо?
- Он неправильно излагает факты. Я лишь попросил его внести кое-какие изменения.
- Да-да, - кивает Голованов. - Он говорил мне. Но видишь ли, твои поправки настолько незначительные, что мы сочли возмож¬ным не вносить их.
- Напрасно, - отвечаю я.
- Ты молод и неопытен, - говорит он. - Не знаешь, как себя вести в подобных ситуациях. Поверь мне, твоя дотошная принципиаль¬ность всем до лампочки. Никто, даже твои товарищи по работе, не будут разбираться в мотивах, по которым ты не подписал. Скажут - струсил, и точка.
- Бесполезно меня пугать, - говорю я.
- Я предупреждаю. Люди злы.
- Я не нуждаюсь в расположении и добром отношении тех лю¬дей, которые могут плохо обо мне думать. И я не собираюсь под них подстраиваться.
- Понятно, - говорит Голованов. - Я вижу, тебя не переубедить.
- Я сам рассчитываю вас переубедить.
- Только не сейчас, - отвечает он с улыбкой.
Это разряжает атмосферу. Я рад, что он спокойно воспринял мой отказ. Мне было бы больно, если б он прореагировал иначе. Он единственный человек в редакции, который мне по-настоящему симпатичен. От него я кое-чему научился в профессиональном пла¬не, он был почти что моим наставником. Я благодарен за те уроки жизни и журналистского мастерства, которые он преподал мне в самом начале моей карьеры. Однако не чувствую себя должником. Я выполнил немало его личных заданий и с лихвой отработал все то, что он мне дал.
С нетерпением жду вечера, а точнее, того момента, когда мы с Ангелиной Павловной поедем на прием. Я надел сегодня свой луч¬ший костюм и галстук, чтобы выглядеть подобающим образом. В редакции мне сделали два-три комплимента по этому поводу, недо¬умевая, куда я разрядился. «Иду в гости», - отвечаю им коротко. Я нахожусь в прекрасном расположении духа, предвкушая свое появ¬ление в светском обществе бок о бок с моей дорогой начальницей.

*

Без пяти минут восемь перед капотом редакторской «Волги», в которой находимся мы с Ангелиной Павловной, распахиваются вы¬сокие ажурные ворота огромного парка. В глубине его стоит изящ¬ный особняк с колоннами. Фасад украшен праздничной иллюмина¬цией, перед входом чинной вереницей проползают автомобили и, притормаживая на мгновение, высаживают своих пассажиров.
Наступает и наш черед. Ангелина Павловна говорит Гоше:
- Нас не ждите.
Гоша бесстрастно кивает.
На чем мы будем возвращаться? Вероятно, у Ангелины Павлов¬ны есть соображения на сей счет, раз она смело отпускает машину. Впрочем, не такая большая проблема. Можно поймать и такси.
Перед дверьми особняка путь нам преграждают двое охранни¬ков. Ангелина Павловна предъявляет пригласительные билеты, и они вежливо расступаются. Вслед за ней вхожу в холл и вижу знако¬мое лицо. Мэр города. Одет с иголочки. Лоснящиеся, без единой сединки, черные волосы зачесаны на аккуратный пробор. Сверлит меня тяжелым взглядом, двигает массивной боксерской челюстью. Я время от времени бываю у него на пресс-конференции, и он не считает себя и меня соизмеримыми величинами.
- Как ты сюда пробрался? - спрашивает он высокомерно.
- Так же, как и вы, - отвечаю любезно. — По приглашению.
Его сытая физиономия превращается в каменную маску, и он делает вид, что больше не замечает меня.
Около получаса мы томимся в холле и примыкающих к нему гос¬тиных. Пьем коньяк и прочие аперитивы, которые разносят услужливые женоподобные официанты в белых кителях. Затем, словно по команде, собравшиеся втягиваются в длинный зал. Через головы впереди идущих вижу, прежде чем достичь заветных столов, гости минуют президента республики, который собственной персоной при¬ветствует их как радушный хозяин. Мы с Ангелиной Павловной при¬ближаемся к нему в числе последних, чтобы избежать толчеи.
Я никогда не видел главу государства близко. Понятно легкое волнение, с которым подхожу к этому всемогущему человеку. У него широкое открытое лицо и добрые голубые глаза. Но за располагаю¬щей внешностью чувствуется жесткий стальной характер.
- Представьте мне вашего спутника, Ангелина Павловна, - гово¬рит он добродушно.
- Сотрудник «Республики», мой подчиненный, - отвечает она. - Будущая слава нашей журналистики.
- Вы избрали себе нелегкую дорогу в жизни, молодой человек, - замечает он, обращаясь ко мне.
- Это она меня избрала, - отвечаю я.
Мы занимаем свободное место за П-образным столом, непода¬леку от ближайшего окружения президента. Прием «а ля фуршет», приходится стоять. Я беру на себя инициативу и начинаю активно ухаживать за Ангелиной Павловной, накладывая ей на тарелку, что она укажет. Угощение весьма изысканное. Омары, черная и крас¬ная икра, ананасы. Обилие блюд и разноцветных бутылок приятно тешат глаз. Средств явно не жалеют. Я наливаю Ангелине Павловне марочного вина, и она благодарит меня улыбкой, опустив длинные пушистые ресницы.
В разгар застолья по изменившемуся гулу голосов я улавливаю некоторое замешательство. Люди, стоящие вокруг президента, на¬чинают беспокойно озираться. Лица становятся белыми, как их ру¬башки. Ангелина Павловна первая понимает, в чем дело.
- Президент хотел что-то сказать французскому бизнесмену, а переводчик куда-то запропастился, - говорит она, наклоняясь к мо¬ему уху. - Верх разгильдяйства.
- Вполне возможно, переводчика вообще не пригласили сюда, - отвечаю я. - Наши самоуверенные чинуши могли посчитать, что че¬ловеку такого низкого звания не место в избранном обществе.
- Будьте уверены, Василий Денисович, что те, кто так посчитал, горько раскаются в этом, — говорит она.
- Вряд ли пойдет им впрок, - отвечаю я. - Кстати, Ангелина Пав¬ловна, если нужно перевести президенту, то я готов помочь.
- Вы знаете французский язык? - ее глаза округляются.
- Увлекался когда-то.
Что же вы сразу не сказали? - она стремительно берет меня за руку и тянет за собой. Свита, недовольно брюзжа, уступает про¬ход. Ангелина Павловна не удостаивает недовольных даже взгля¬дом. Она что-то вполголоса говорит президенту. Его нахмуренное лицо проясняется.
- Ну-с, молодой человек, - он кладет мне на плечо свою боль¬шую тяжелую руку. - Скажи этому господину, что завтра в его распо¬ряжении будут два вертолета, которые доставят его и всю команду, куда он пожелает.
Я перевожу его слова сухонькому пожилому человеку с головой, круглой и блестящей, как набалдашник трости. Он кланяется в ответ, прижимает руку к сердцу и витиевато благодарит.
Затем президент рассказывает о республике, а гость внимательно и подобострастно слушает, время от времени выражая свое восхи¬щение. Потом, видимо, под воздействием выпитого, дар красноре¬чия просыпается и у него. Он начинает излагать разные коммерчес¬кие проекты, а когда эта тема наскучивает, по его мнению, прези¬денту, принимается рассказывать фривольные анекдоты. Прези¬дент, к восторгу собравшихся, не остается в долгу.
Переводя их оживленную беседу, я не имею возможности под¬нести даже рюмку ко рту, и это забавляет меня. Я чувствую себя, как белка в колесе. Мне удается сохранять непринужденный вид, слов¬но я не работаю без продыху, а развлекаюсь вместе со всеми. Отча¬сти так оно и есть. Мне доставляет удовольствие откапывать в памя¬ти русские эквиваленты французских слов и наоборот.
Наконец, разговор прекращается. Президент переключается на других собеседников. Видя, что необходимость в моих услугах отпа¬ла, я отхожу к Ангелине Павловне.
- Вы молодец, - объявляет она и украдкой сжимает мне локоть. Я ловлю на себе уважительные и заинтересованные взгляды со всех сторон. Самые разные люди приветливо улыбаются мне. За исклю¬чением мэра города, который пристроился где-то у края стола и глядит на меня ревниво и растерянно. Он явно переживает, что недооценил меня, и, кроме того, завидует, что я нахожусь гораздо бли¬же к президенту, чем он. Поделом ему, пусть пострадает.
Я выпиваю до дна бокал вина, чтобы смочить пересохшее горло. Сразу становится веселее. Набрасываюсь на еду, чувствуя волчий голод. Ангелина Павловна стоит рядом, отлучаясь лишь на короткие мгновения, чтобы обменяться двумя-тремя фразами со знакомы¬ми. Всякий раз, когда она возвращается, я любуюсь ее гордой осан¬кой и округлыми плечами. Она смотрится безупречно. Рад, что мы вместе. Приятно быть кавалером такой восхитительной женщины. Она кажется мне если не красивее, то, по крайней мере, элегант¬ней присутствующих дам. Мое внимание сосредоточено на ней. Я перестаю замечать остальных. Они становятся безликой, оживлен¬но гомонящей массой, на фоне которой различаю лишь Ангелину Павловну. Сердце мое ровно бьется. Состояние спокойной радости и удовлетворения пронизывает каждую клеточку моего естества.
Раздаются вежливые аплодисменты. На стол подают десерт -песочный торт с изображением государственного флага. В широких хрустальных фужерах, напоминающих мороженицы, искрится шам¬панское. Оно приятно щиплет язык, холодное и крепкое на вкус.
Прием длится долго, и я начинаю погружаться в сладкую полу¬дрему. Атмосфера беззаботного празднества убаюкивает меня. Я все еще твердо стою на ногах, но в мыслях то и дело отрываюсь от пола и парю, кружа под украшенными вычурной лепкой высокими потолками.
Не знаю точно, в какой момент, но внезапно чувствую на своем лице дыхание чистого морозного воздуха. Я широко раскрываю гла¬за. Мы стоим на улице, у входа в особняк. Мелкие снежинки падают и тают на мокром асфальте. Ангелина Павловна крепко держит меня под руку.
- Пойдемте, Василий Денисович, - говорит она. Я молча повину¬юсь. Слышно, как хлопают дверцы машин. Гости понемногу разъезжа¬ются. А мы не спеша идем к воротам, за которыми ловим такси. Мне,
безусловно,  надо сначала отвезти Ангелину  Павловну, а уж потом себя.
Машина несет нас по ночным улицам. Моя спутница задумчиво смотрит перед собой. Набегающий свет фонарей через регулярные промежутки времени выхватывает из темноты ее точеный профиль. Мне нравится мягкий изгиб ее губ, белые, отливающие матовым цве¬том щеки, нос с горбинкой, который когда-то казался мне похожим на картошку и в котором нынче не нахожу изъянов. Как мало я ее знал. Как мало по-прежнему знаю. Но мое отношение к ней изме¬нилось. Мне даже трудно представить, что еще недавно она ровным счетом ничего не значила для меня.
Мы останавливаемся возле ее дома. Каким необычайно корот¬ким оказался путь! Теперь придется расстаться. Жаль, так скоро. Впрочем, если я выйду и провожу ее до дверей квартиры, как подо¬бает настоящему джентльмену, то смогу побыть с ней еще несколь¬ко минут. Правда, какой в этом смысл? Что мне даст?
Но я не хочу задумываться, а поддаюсь душевному порыву.
- Подождите меня, - бросаю шоферу, выходя из такси вслед за Ангелиной Павловной. Тот открывает рот, чтобы ответить, но вмеши¬вается она:
- Не держите его. Пусть едет.
Ее слова звучат для меня неожиданно, но спустя секунду осоз¬наю, что именно их и хотел услышать.
- Да, конечно, - бормочу я. - Потом поймаю другую.
- Разумеется, - говорит она.
Мы поднимаемся по лестнице. Наши шаги гулко отдаются в подъезде. Она отпирает дверь и исчезает во мраке прихожей. Я тоже пересекаю порог, ожидая, что вот-вот раздастся сухой щелчок выключателя и вспыхнет свет. Но этого не происходит. Делаю еще шаг. Ее руки встречают меня. Я беру их в свои и опускаю вниз. У нее ледяные пальцы. Но о губах этого сказать нельзя. Их жар ощущаю на своем лице. Ее рот прижимается к моему, и мы надолго застыва¬ем в поцелуе, нежность, сила и мастерство которого заставляют меня забыть обо всем на свете.
Потом разжимаю руки, мы снимаем верхнюю одежду и прохо¬дим в комнату. Но не в ту, с камином, где она принимала меня в прошлый раз, а в спальню, посреди которой стоит большая, почти квадратная кровать. Здесь я обнимаю Ангелину Павловну и погру-жаю лицо в ее волосы. Они жесткие, густые и тонко пахнущие лесом. Ладони мои скользят вдоль ее спины по гладкой ткани платья и останавливаются на бедрах, затем поднимаются чуть выше и ло¬жатся на талию. Словно слабые электрические разряды пробегают по моему телу, начиная с пальцев рук и заканчивая кожей на затыл¬ке. Я ощущаю два мягких полушария, притиснутых к моей груди, и жадно целую ее губы, уничтожая последние следы перламутровой помады. Она прерывисто вздыхает, когда опускаю свое лицо и каса¬юсь маленькой ямки у основания белоснежной шеи.
Трепещу от сознания, что она в моих объятиях. Волна нежности и признательности окатывает меня. Я готов выполнить любое ее же¬лание. Чувствую себя, будто выиграл крупный приз в лотерею. Моя шефиня вскружила мне голову, подобрала ключик, и я благодарен ей. Я хочу быть ее рыцарем, защитником. Хочу, чтобы она ни в чем не знала проблем и забот. Я нравлюсь ей, нужен ей, и она мне доверилась. Теперь вижу, что она такая же женщина, как и другие. Слабое прелестное существо, нуждающееся в поддержке, в опоре. Может, заблуждаюсь, и ей ничего от меня не надо. Ее влечет ко мне простое земное чувство, которое испокон веку тянет друг к другу женщин и мужчин. За окном ночь, рядом со мной красивая женщи¬на, отвечающая на мои ласки, а остальное меня не волнует.
Она берется за борта моего пиджака и помогает снять. Я развя¬зываю галстук, и мы вдвоем расстегиваем пуговицы. Впервые мне кажется, что их слишком много. «Теперь ваш черед, Ангелина Пав¬ловна», - думаю я, оставшись в одних брюках, и нащупываю молнию на ее платье. Но она мягко отстраняется и качает головой.
- Я сама, - она сдергивает покрывало с кровати. - Ложись.
Она выходит в ванную. Слышно, как включается душ. Я снимаю брюки, аккуратно, чтобы не смять стрелку, вешаю их на спинку стула и ныряю под одеяло. Свежие простыни и наволочки обжигают при¬ятным холодком. Упругий матрас полуметровой толщины не издает ни малейшего скрипа и даже не прогибается под моей тяжестью. Я закидываю руки за голову и устремляю взгляд в потолок. Только сейчас, вытянувшись во весь рост, чувствую, как мое тело соскучи¬лось по отдыху. Мышцы сладко ноют. Нет желания даже пошеве¬литься. Как хорошо, что есть возможность расслабиться в таких пре¬красных условиях!
Ухо чутко ловит звуки, доносящиеся из ванной. Пусть не торопит¬ся, у нас впереди вся ночь! Шум воды прекратился. Открывается дверь. Я поворачиваю голову и приподнимаюсь на локте. Она при¬ближается к постели и останавливается у края. На ней серебристый полупрозрачный пеньюар, под которым отчетливо угадываются очер¬тания стройного тела. Неуловимое движение плеч, и воздушная ткань плавно ниспадает к ее ногам. На ней ничего нет, она предста¬ет обнаженная. Для сорокалетней женщины она выглядит замеча¬тельно и, вероятно, дала бы фору многим двадцатилетним. Она со-размерно сложена, плоский живот, высокие груди, крутые бедра. Фигура изящна и грациозна, несмотря на некоторую широковатость в кости.
Она переступает через пеньюар и садится на одеяло, подогнув под себя одну ногу. С очаровательной круглой коленкой. Затем тя¬нется к ночнику с плотным розовым абажуром, стоящим в изголо¬вье.
- Не тушите свет, - говорю ей. - Я хочу вас видеть.
- Хорошо, - она внимательно смотрит на меня и убирает руку. Ее огромные выразительные глаза таят в себе загадку.

*
Я просыпаюсь, когда совсем рассвело. Лицом уткнулся в подуш¬ку, руки и ноги раскинуты в разные стороны. Я прекрасно отдохнул и полон сил, хотя спал, наверное, часа четыре-пять, не больше. Вок¬руг царит полная тишина, какая бывает воскресным утром, когда никто никуда не спешит.
Сознание кристально ясное, голова легка. Ночь оставила по себе самые приятные воспоминания, из плена которых я не вырвался до сих пор. Даже не оборачиваюсь посмотреть, здесь ли Ангелина Пав¬ловна, безошибочно чувствую, что не только в постели, но и в кварти¬ре я один. Странно, однако, что не слышал, как она встала. Далеко не все женщины умеют это делать незаметно.
Бросаю взгляд на наручные часы - без четверти девять. Ого! Рис¬кую опоздать на работу. Вернее, опоздал, за пятнадцать минут мне никак не успеть. Надо одеться, умыться, поесть. Впрочем, не страшно. Думаю, учитывая обстоятельства, Ангелина Павловна отнесется ко мне снисходительно и увольнением не пригрозит. Очень любез¬но с ее стороны, что она не стала будить меня. Потихоньку собра¬лась и ушла. А может, ей стало жаль прерывать мой сон? Я вспоми¬наю ее горячее тело, руки, губы и расплываюсь в довольной улыбке. Она знает толк в любви. Гораздо больше, чем я. С ней интересно. Не пришлось ни секунды задумываться. Командовала она, и полу¬чилось здорово.
Хочется еще понежиться в теплой постели, но пора и честь знать. Она ушла заниматься делом, надо и мне последовать ее примеру. Кажется, сегодня один из тех немногих дней, когда я с радостью пойду на работу.
Встаю, наспех умываюсь, возвращаюсь в спальню одеться. У меня не много времени, чтобы возиться с постелью, ограничиваюсь тем, что кое-как складываю одеяло, поправляю подушки и набрасываю сверху покрывало. Надеюсь, Ангелина Павловна не будет в претензии.
Выскакиваю из квартиры. Ключей она не оставила, поэтому я просто захлопываю дверь. На дворе ясно и солнечно, бегут ручейки талой воды. Погода почти весенняя. До своего дома долетаю на одном дыхании. Ноги сами несут меня. Тщательно бреюсь, меняю рубашку, надеваю другой костюм - поскромнее. Парад кончился. Выпиваю натощак чашку кофе и еду в редакцию.
Машина редактора стоит у подъезда. Я поднимаюсь к себе в кабинет и немедленно берусь за телефон. Торопливо набрав ее номер, жду ответа. При первом гудке сердце падает в бездонную пропасть, в паузе - зависает. При втором гудке - опять стремитель¬ное падение. Почему она не снимает трубку? Беспокойство нарас¬тает. Неужели неисправен аппарат или она куда-нибудь вышла?
Раздается слабый щелчок.
-. Алло, слушаю вас, - голос Ангелины Павловны спокоен и ро¬вен. Протокольно вежливый тон сознающего свою значимость че¬ловека. Даже не верится, что с ней я пылко обнимался ночью.
- Это я, Ангелина Павловна, - говорю ей. - Доброе утро.
- Уже на работе? - голос ее мгновенно меняется, становится добрым и ласковым.
-Да.
- Как спалось?
- Замечательно, - фиксирую про себя: она опять со мной на «вы». Мне нравится такое обращение, свидетельствующее как о ее хорошем воспитании, так и об уважительном отношении ко мне.
- Я не нашел ключей, - продолжаю я, - уходя, захлопнул дверь.
- Вы правильно сделали, - говорит она. - Если хотите, в следующий раз я оставлю вам ключи.
- Нет необходимости, - отвечаю, хотя упоминание о следующем разе приятным эхом отзывается в груди.
- Позвольте пожелать вам успешного рабочего дня, - говорит она.
- Спасибо. Взаимно, - отвечаю с чувством.
Она вешает трубку.  Я, помедлив, тоже.
Итак, мы связаны одной ниточкой. У меня нет никаких сожале¬ний. Другие люди в редакции потеряли для меня интерес. Она зат¬мила всех. Теперь меня волнуют только проблемы моих с ней взаи¬моотношений. Разумеется, еще работа, которую я намерен по-пре¬жнему выполнять. Иначе нельзя, ведь она приносит кусок хлеба. Но не более того... Не стоит зацикливаться на женщине до такой степе¬ни, но велик соблазн с головой погрузиться в стихию чувств, таящих в себе удовольствие и щекочущих нервы. Присутствие Ангелины Пав¬ловны по-новому озаряет мою жизнь, придает ей особую расцветку и заманчивость. Моему самолюбию льстит, что она не просто жен¬щина, но и редактор газеты. Сам факт, что она им стала, свидетель¬ствует о ее незаурядности, будь она хоть трижды профан в журнали¬стике. С другой стороны, испытываю некоторое смущение от того, что она значительно старше меня. Если история выплывет наружу, то пойдут пересуды, в которых я буду выглядеть в невыгодном свете. Скажут - не нашел себе помоложе. Ну и что? Им-то какое дело? Кого касается моя личная жизнь? Никто не имеет права в нее вме¬шиваться. И вообще, разница в возрасте не играет никакой роли. Главное, мы нравимся друг другу и подходим физически.
Шум голосов в коридоре привлекает мое внимание. Судя по тому, насколько они возбуждены и деловиты, что-то случилось. Обсужда¬ется какая-то новость. Причем, как подсказывает мне интуиция, не¬маловажная.
Я хочу быть в курсе событий. Но поскольку никто меня не зовет, выхожу из кабинета. Беру за пуговицу пиджака Сержа, ибо он шумит громче всех, и узнаю от него, что письмо, подписанное вчера моими сослуживцами и доставленное нарочным в Совет Министров, про¬извело эффект разорвавшейся бомбы.
Дальнейшие подробности получаю в отделе критики и жалоб, куда набилась половина редакции. У всех торжествующие, раскрас¬невшиеся лица, глаза блестят, уши ловят каждое слово Степанюка, сияющего, как начищенный медный таз. Захлебываясь от ликова¬ния, он живописует, как ответственный правительственный чинов¬ник, которому было вручено послание, пообещал сделать все воз¬можное для торжества справедливости, то бишь, чтобы Ангелина Павловна была изгнана из стен «Республики». Но и это не все. Тот же чиновник, позвонив сегодня утром, сообщил, что содержание письма доведено до сведения кого следует, и теперь разбиратель¬ство неизбежно. Вопрос о руководстве газетой будет рассмотрен на первом заседании правительства после празднования Дня незави¬симости. Несколько высокопоставленных лиц, в том числе мини¬стры, обещали поддержать позицию коллектива редакции, и, таким образом, дело практически в шляпе - Ангелина Павловна будет ото¬звана со своего поста.
Впрочем, Степанюк тут же надевает маску суровости:
- Радоваться рано. Право последнего голоса принадлежит пра¬вительству, и не нам решать за него. Подождем официального вер¬дикта.
Остальные также серьезнеют лицами и согласно кивают: «Да, конечно. Решать будут наверху. Наберемся терпения. Мы свое дело сделали». Однако и смирение и строгость напускные, они чувствуют себя победителями в схватке с бюрократическим монстром, оли¬цетворяемым редакторшей и ее безымянными покровителями. И никому в голову не приходит, что они совершили бесчестный посту¬пок, подписавшись под ложью, пусть маленькой, вдохновенно со¬стряпанной Пелишеком и освященной координационным комите¬том, включающим, к моему величайшему прискорбию, Голованова.
Информация повергает меня в замешательство. Как легко уда¬лось свергнуть Ангелину Павловну! Я недооценил мощи ее против¬ников. Видимо, блеск ее великолепия ослепил меня настолько, что я уверовал в ее непобедимость. Похоже, игра сделана, и в скором времени нам придется расстаться с ней. Отсутствие моей подписи под коллективной кляузой не возымело никакого действия. Впро¬чем, это естественно. Поражает стремительная быстрота, с кото¬рой закатилась звезда Ангелины Павловны. В одни сутки. Неужели она не сможет парировать нанесенный ей удар? А если сможет, то как? Лично я не представляю, как она сумеет защититься...
*
Воскресный вечер провожу в компании приятелей - Сержа Мысловского и Лехи Говорухина в моей квартире. Мы сидим в комнате за обеденным столом без скатерти, который я притащил из кухни, ибо здесь теплее и уютнее и обстановка располагает к нашему занятию. Мы играем в преферанс, страстными поклонниками которого явля¬емся. Приблизительно раз в неделю, иногда реже - как получится, мы собираемся у одного из нас, чтобы с жаром посвятить себя увле¬кательной игре. Это вошло в привычку - полгода, как мы стали по¬стоянными партнерами и дорожим обществом друг друга. Если наш треугольник распадется, замену будет найти не просто. Для нас игра - не только развлечение, возможность развеяться и беззаботно отдохнуть, но и соревнование, способ поупражнять мозги. Мы состязаемся в карточном мастерстве, то есть в умении верно проанали¬зировать свои карты, разгадать замысел соперника, сделать са¬мый верный ход. Мы также любим преферанс и за азартность, он несет в себе элементы случайности и везения. Человек может быть никудышным игроком, но если ему попрет карта, он выигрывает. И наоборот - хорошему игроку пойдет дрянная карта, и он, несмотря на свое старание, окажется в проигрыше. Правда, роковая невезуха - явление довольно редкое. Удача непредсказуема и капризна, на протяжении игры не раз поменяет своего избранника, улыбаясь то одному, то другому игроку.
Но случай случаем, а победу обеспечивает не столько он, сколь¬ко трезвый расчет в сочетании со смелостью.
В прошлый раз Серж вздул меня на круглую сумму, и я полон решимости взять реванш. Серж намерен повторить свой подвиг и подтвердить свое превосходство. Вряд ли удастся. Что касается Го¬ворухина, то он после нашей последней встречи остался при своих и теперь, вероятно, жаждет облегчить наши карманы на пару кружек пива, чтобы компенсировать потраченное время. Или даже рассчи¬тывает выиграть на обед в ресторане.
Мы игроки примерно одного класса, и шансы на успех у нас бо¬лее или менее равны. Все зависит от того, кто окажется в лучшей форме. С поправкой на удачу, разумеется.
С Ангелиной Павловной не общался и не виделся два дня. С пятни¬цы, когда редакцию облетела весть, что вопрос о ее пребывании в дол¬жности будет рассматриваться в правительстве, она как в воду канула, не дает о себе знать. Меня огорчает мысль о ее поражении. Един¬ственное, что утешает, - сознание своей последовательности, неподверженности стадному чувству, честности, что в старости избавит от угры¬зений совести за участие в неправедном деле. В редакции на мне клей¬мо отступника, в трудный момент отколовшегося от коллектива, давше¬го слабину. Голованов был прав. Люди извратят мое поведение в соот¬ветствии с их примитивной логикой, упуская из виду, что для проявле¬ния своего характера нужно мужество, и немалое.
Серж сдает, карты с шорохом падают на стол. Я смотрю свои. Четыре маленькие червы, пять бубен и десятка треф. Мизер на де¬вяти картах. Если в прикупе будет хотя бы одна красная, играю чис¬тый. Но есть одно большое «но». В прикупе могут оказаться две черных, и тогда я горю. То есть получаю шесть взяток, что равносиль¬но проигрышу. По закону подлости в прикупе должны быть именно черные, я предчувствую. Но желание сыграть настолько захватыва¬ет мое воображение, что забываю об осторожности. Странная, не¬известно откуда взявшаяся уверенность, что выкручусь, подстегива¬ет меня.
Первое слово за Лехой. Помусолив нижнюю губу между большим и указательным пальцами, он говорит: «Пас». «Мизер», - объявляю я. Серж с усмешкой смотрит на меня, потом в свои карты и ехидно гнусавит: «Играй». Небрежным жестом он переворачивает прикуп. Сердце екает при виде короля треф и дамы пик. Досадно! Какой я осел, что полез на этот мизер!
Веселеют лица моих партнеров, они догадываются о моем со¬стоянии. Но их радость преждевременна, мы еще поборемся. Пе¬ремешав карты, сбрасываю короля и даму, оставив на руках десятку треф. Соперники «ложатся» и начинают мозговать. Рассуждения их сводятся к следующему: поскольку и десятка, и дама - ловленные, надо угадать, на что охотиться. Сначала они подозревают меня в коварстве и хотят ловить десятку. Потом возникает мысль о моем мистическом преклонении перед пиковой дамой, и они решают, что я оставил именно ее. Затем они возвращаются к исходному вариан¬ту и тщательно обговаривают, как вклеить мне паровоз на шесть взяток. Я с непроницаемым видом жду вердикта, чувствуя себя в роли жертвы, а палачи обсуждают, как пострашнее казнить. Есте¬ственно, я не испытываю к ним симпатии.
Отрепетировав на словах каждый свой шаг, они принимаются ловить десятку. Мною овладевает тоскливое смирение. Но в после¬дний миг, когда остается сделать решающий ход, на Сержа снисхо¬дит ложное прозрение или что-то в этом роде, он перемудривает и вместо трефы бросает на стол пику. С трудом сдерживая радость, я невозмутимо открываю свои карты и говорю:
- Не угадали. Чистый мизер.
Леха набрасывается на Сержа, выплескивая на него свои эмо¬ции. Оба начинают яростно ругаться, но вскоре остывают.
Игра продолжается как ни в чем не бывало. Мне подряд прихо¬дят две восьмерные. Потом сажаю Сержа без взятки на семерной, когда он вистует. Затем у меня снова мизер, но Серж перебивает его девятерной. Однако ход не его, и мы «спаливаем» его туза на наш неиграющий козырь. Он остается без одной. Одним словом, для меня игра складывается удачно, и я лидирую с большим отрывом от соперников, что позволяет надеяться на приличный выигрыш.
Леха с кислой миной начинает что-то подсчитывать на уголке листа бумаги, когда раздается телефонный звонок.
Интересно, кому я понадобился в восемь часов вечера в воскре¬сенье? Может, Лола решила раскаяться в своем поведении? Я был бы рад. Но вряд ли она пойдет на попятный. Тогда кто? Я подхожу к телефону, хотя мне не хочется отрываться от преферанса. Но стра¬нен поздний звонок.
- Да, слушаю, - подношу трубку к уху.
Короткая пауза. Затем раздается голос Ангелины Павловны, ко¬торый кажется мне мягким и певучим:
- Добрый вечер, Василий Денисович. Извините, что беспокою вас в воскресенье.
- Никакого беспокойства, - отвечаю ей. - Люблю, когда мне звонят.
- Боюсь разочаровать вас. Мой звонок вряд ли улучшит вам на¬ строение.
- Почему?
- Он связан с работой, - говорит она. - Вы не могли бы приехать?

- Прямо сейчас?
-Да.
- Нельзя ли подождать до завтра? - осведомляюсь я.
- Я предпочла бы не откладывать, - отвечает она.
- Хорошо, - говорю я. - Куда?
Я задаю этот вопрос в полной уверенности, что она скажет: «До¬мой».
- Вы забыли адрес редакции? - спрашивает она.
- Нет, не забыл, - бормочу я.
- Тогда приезжайте немедленно. Пожалуйста.
Волшебное слово оказывает свое действие.
-Договорились, -отвечаю, хотя перспектива тащиться через ноч¬ной город вызывает у меня тоску. Но чего не сделаешь ради женщи¬ны, которая одарила тебя наивысшими знаками внимания?
- Я жду, - отвечает она.
Кладу трубку и возвращаюсь за стол. Я вовсе не собираюсь ле¬теть куда-то, не доиграв партию до конца. Тем более, осталось со¬всем немного.
Еще пятнадцать минут, и мы подводим итоги. Как и следовало ожидать, расплачиваться приходится моим партнерам. Я прячу в бумажник стопочку банкнот и встаю.
- Ты чего встал? - беспокойно спрашивает Серж.
- Надо съездить кое-куда, - отвечаю я.
- С ума сошел! - говорит он. - Не выдумывай, давай играть даль¬ше.
- Не могу, ребята. Очень важно, - отвечаю я.
- Что может быть важнее друзей? - спрашивает Леха.
- Ничего, - говорю ему. - Но я должен ехать.
- Понятно, - вздыхает Серж. - Женщина.
Хорошо, он не знает, какая. Иначе бы потерял дар речи.
- Ненадолго, - говорю. - Часа на полтора.
- Ты уверен? - Серж саркастически усмехается.
- Пока  да.
- Ладно, - говорит Леха. - Засекаю время. Если через полтора часа тебя не будет, я уйду.
- Хорошо. Только не ругай меня крепко. Ни сейчас, ни потом.
-  А я заночую у тебя, - говорит Серж. - Если не возражаешь.
Он ложится поверх пледа, которым накрыта моя постель, и вы¬тягивается.
- Не забудь принять душ перед сном, - советую ему.
Когда подхожу к зданию редакции, вижу, что светится цепочка окон в кабинете редактора. Постовой, сидя в своем углу в вестибю¬ле, изумленно таращится на меня. Однако в его функции не входит задавать вопросы сотрудникам, и он молча кивает в знак привет¬ствия, когда я прохожу мимо.
Ангелина Павловна с мрачной торжественностью восседает за своим столом. Судя по ее бледному сосредоточенному лицу, нам предстоит весьма серьезный разговор.
- Спасибо, Василий Денисович, что согласились приехать, - благодарит она. - Признаться, я опасалась, что откажетесь.
- Мне действительно не хотелось ехать, - отвечаю ей. - Но я понял, что нужен вам.
- Совершенно верно, - говорит она. - Я собираюсь поручить вам ответственное дело.
Я внутренне напрягаюсь, чтобы не упустить ни одного слова из того, что она скажет.
- Как вы знаете, через два дня наша республика отмечает День независимости, - продолжает она. - Это большой праздник, и сред¬ства массовой информации опубликуют специальные материалы по этому случаю. Учитывая значимость нашей газеты, мы должны откликнуться на важное событие такой статьей, чтобы читатели об¬ратили на нее внимание.
- Это было бы хорошо.
- Статью я хочу доверить вам, - произносит она. - Думаю, вы справитесь с ней.
- Можно попробовать.
- Надо дать анализ пути, пройденного республикой за истекший год. Указать на достижения, высветить проблемы. В общем, нужен добротный, зрелый материал о сегодняшнем дне страны, ее соци¬ально-экономическом положении. Юбилей - лишь информацион¬ный повод для обстоятельных размышлений. Даю вам карт-бланш.
Пишите, что хотите, главное, умно и интересно.
- Постараюсь, - отвечаю раздумчиво.
- И еще одно, - она делает паузу. - Подобная статья не может быть подписана рядовым сотрудником. Под ней должна стоять под¬пись редактора.
- Понимаю, - говорю я.
Она бросает на меня испытующий взгляд. Я выдерживаю его, насквозь вижу ее затею. Очевидно, она задалась целью показать, что умеет писать. Ее единственный шанс снять обвинение в неком¬петентности и удержаться в кресле редактора. Если она хочет, что¬бы под статьей стояло ее имя, - пожалуйста. От меня не убудет.
- Отлично, - говорит она. - Значит, принимайтесь за работу, Васи¬лий Денисович. Времени осталось мало.
- Вы хотите, чтобы я начал прямо сейчас? - спрашиваю ее.

- Разумеется, нет, - она улыбается. - Сейчас мы поедем ко мне.
Смешанное чувство робости и восторга охватывает меня.
- С удовольствием, - говорю я.
*
...Мы лежим в ночной тишине. Ее горячее тело прижато к моему, моя рука обнимает ее тонкий стан. На улице мороз, а здесь тепло. Даже нет необходимости накидывать одеяло. Мы по пояс укрыты необъятной простыней, ее локоть упирается в подушку, она смотрит на меня сверху вниз. Любопытный и нежный взгляд, который словно изучает и любуется одновременно. Она запускает руку в мои волосы и проводит по ним, как гребенкой. Я чувствую себя безмятежно и умиротворенно. Ангелина Павловна похожа на доброе сказочное существо, которое явилось с небес, чтобы помочь мне, дать покой моей душе, наполнить мою жизнь радостным светом. Может быть, ангелы-хранители действительно существуют, и ей суждено стать од¬ним из них- моим? Как было бы хорошо! Никого другого мне не надо. Прекрасно, если эта мудрая красивая женщина будет сопутствовать мне всегда и во всем. Она по-настоящему понимает меня, знает, кто я есть, и будет способствовать тому, чтобы дела мои шли хорошо. Одного ее присутствия достаточно, чтобы снять мои печали.
Она беспрепятственно дает ласкать свое тело, и я с благогове¬нием притрагиваюсь к нему, проводя ладонью от плеча до талии и оттуда вверх - на возвышенность бедра. Какой простой и вместе с тем волнующий изгиб! Она полностью отдает себя в мою власть, позволяя исследовать самое сокровенное. Я поедаю ее взглядом и от прикосновения к ней испытываю такое наслаждение и трепет, будто трогаю диковинное изваяние, шедевр искусства, чудесное тво¬рение природы, касаться которого мне выпала редкая честь. Губа¬ми прижимаюсь к ее горячей груди. Аромат ее кожи, тонкий и чуть сладковатый, проникает в ноздри и дразняще чарует.
Кажется, весь мир заключен в этой комнате. Я готов оставаться здесь до конца дней своих, не ощущая потребности выйти. Лишь бы она была рядом. Я купаюсь в приглушенном красновато-золотис¬том свете ночника, который окрашивает в багрянец ее дивное тело от эллипсов грудей до полумесяца бедер. Обнаженное тело, не нуж¬дающееся ни в каких украшениях, прекрасное и совершенное само по себе. Нежусь в объятиях той, которая днем является моей на¬чальницей. Эта мысль рождается и исчезает в глубине моего созна¬ния. Я обладаю удивительной женщиной. Это продлится лишь ночь, и никому не ведомо, что будет завтра. Каждое мгновение, которое я провожу с ней, бесценно.
Она ложится на мою грудь. Простыня сбивается куда-то к ногам, но Ангелина не обращает внимания. Она действует словно в полузабы¬тьи. Глаза закрыты, веки, покрытые тушью и золотыми крапинками, мелко вздрагивают. Холодные подушечки ее пальцев осторожно каса¬ются моих бедер. Но холодок - не беда. Мне приятно все, что она дела¬ет. Она сама знает - как лучше, и я доверяюсь ей. Она начинает совер¬шать размеренные движения, словно раскачиваясь на мне. Мало-по¬малу я втягиваюсь в ритм, неторопливый, но завораживающий. Я напо¬минаю лодку, а она - парус надо мной, который то натягивается под напором ветра, то обмякает при штиле. Мы словно плывем в открытом море, отдавшись на волю волн. С той лишь разницей, что наше путеше¬ствие не таит в себе опасностей, присущих настоящему плаванию. Зато оно гораздо богаче ощущениями. Пальцы наших рук переплетаются. Теперь я держу ее крепко. Мы сцеплены и составляем одно неразрыв¬ное целое. Все мои чувства в стройной гармонии. Я ощущаю физичес¬кий вес ее тела, но он не давит и не стесняет. Для меня он естественен, как мой собственный. По ее лицу читаю, она наслаждается, и я рад, что источник удовольствия во мне.
Мысли мои с головокружительной быстротой уносятся в заоб¬лачную высь, и я взлетаю вместе с ними. Достигаю наивысшей точки и камнем падаю вниз. Падение стремительно, у меня перехватыва¬ет дыхание, однако в тот момент, когда неминуемо должен произой¬ти удар, грезы рассеиваются. Я ощущаю под собой упругую широкую постель. Какое облегчение! Неужели весь полет привиделся? Я раз¬личаю Ангелину, она дугой изгибается на мне. Мои руки сами тянутся к ее маленьким, похожим на перевернутые чаши грудям. Ее голова закинута назад, волосы рассыпаны по плечам, бедра и живот нахо¬дятся в круговом движении.
Мы опять плывем, как лодка и парус. Я балансирую на грани сна и реальности. Мерные качания продолжаются.
Она благодарно целует меня в губы. Я покрываю поцелуями ее лицо, шею и плечи. Мы разжимаем объятия и в изнеможении ва¬лимся на подушки. Вытянувшись бок о бок, приходим в себя. Я не хочу терять контакт с ней и беру ее руку. Она послушно и кротко вкладывает свою ладонь в мою. Я нащупываю кусочек металла на ее пальце. Перстень! Меня покоряет ее сентиментальность.
- Мне нравится ваш перстень, - говорю так, словно вижу его впервые.
- Немного массивен для женщины, не правда ли? - отвечает она.
- Но тем не менее, вы с ним не расстаетесь.
- Хотите, сниму?
- Не надо, - удерживаю ее.
- Я не любила этого человека, но уважала его чувства, - говорит
она. - Приятно быть любимой.
- Пусть ваш талисман всегда будет с вами.
- Вы правы, он мой талисман.
Мы лежим в задумчивом молчании. Потом бережно обнимаю ее стан. Тонкие руки гладят мне плечи, взгляд темно-карих глаз устрем¬лен в пространство. Лицо ее делается грустным и отрешенным. И оттого - моложе и прекрасней. В нем даже проглядывает что-то детское. Это зрелище умиляет и трогает меня до глубины души.
Потом она с силой стискивает меня, как бы призывая не воро¬шить прошлого и забыть обо всем, что может нарушить идиллию. Плавание возобновляется. Я чувствую себя уже не лодкой, а греб¬цом на галере. Становится жарко, зной проникает в поры, нещадно палит солнце, влажный горячий воздух затрудняет дыхание. Кажет¬ся, с меня градом льет пот, но грести совсем не трудно. Каждый взмах подобен погружению в теплую ванну. В ушах звучит приятная музыка. Невозможно понять, откуда она. Как и все остальное, плод моего воображения. Я делаю бесконечное число гребков, прежде чем ощущаю, что путь подходит к концу. Со вздохом отстраняюсь от нее, и наступает прохлада. Как сквозь сон слышу:
- Василий Денисович, вы два года работаете в газете, а все еще
рядовой репортер. Как так получается?
- Не знаю, - отвечаю я. - Видимо, не хотят замечать.
- Почему?
- Каждый думает о себе.
- Я поправлю дело, - говорит она. - Таких, как вы, надо выдви¬гать. Если не ошибаюсь, у вас вакантное место заведующего отде¬лом?
- Да, - отвечаю я. - Уже полгода.
- Я позабочусь, чтобы решить этот вопрос, - говорит она. - Ду¬маю, вы будете хорошим заведующим.
- В редакции будут говорить, я ваш любимчик.
- Вас это смущает? - спрашивает она.
- Главное, лишь бы не смущало вас.
- Если бы я слушала все, что говорят обо мне люди, то никогда не стала бы редактором. И мой вам совет, поступайте, как я.
Я согласен с ней, она умная женщина, но нет сил ответить. Веки наливаются свинцом, и я засыпаю.

*

Открываю глаза, постель рядом пуста. Часы показывают поло¬вину девятого. Ангелина Павловна, конечно, уехала. Как мало я спал ночью! Впрочем, чем меньше спишь, тем лучше. Голова работает активнее и делается ясней.
Я встаю, иду в ванную и смотрюсь в зеркало. Вид довольно утом¬ленный. Споласкиваю лицо холодной водой, чтобы взбодриться. На подзеркальнике лежит новая зубная щетка в коробочке и бритвен¬ный станок. Предусмотрительность Ангелины Павловны заставля¬ет меня с признательностью подумать о ней. Теперь мне не нужно делать крюк, забегая домой.
Настроение поднимается еще выше, когда, зайдя на кухню, вижу на столе два вареных яйца, ветчину и поджаренные хлебцы. Чтобы приготовить их, Ангелина Павловна тратила свое драгоценное вре¬мя. Приятно, когда о тебе заботятся. Оказывается, я весьма чув¬ствителен к малейшим знакам внимания.
Подкрепившись, отправляюсь на работу и, не откладывая, пря¬миком захожу к редактору. Формально для того, чтобы получить до¬полнительные инструкции, если таковые имеются, по поводу ста¬тьи. Но в действительности - мне не терпится ее увидеть.
- Нехорошо опаздывать, - ласково выговаривает она, вставая навстречу.
- Никто не разбудил меня утром, - развожу руками. - И потом, у вас очень сладко спится.
Я приближаюсь и смело целую ее в губы. Она спокойно ждет, пока между нашими лицами опять появится просвет, и гово¬рит:
- Больше здесь не надо. Ведь могут зайти.
- Ладно, - обещаю я.
Она вручает мне кипу газет с различными постановлениями пра¬вительства, сборник свежих статистических данных по экономике и желает плодотворно потрудиться. Я скептически расцениваю воз¬можность использования материалов, которые она мне дала, по¬скольку не вижу смысла загружать праздничную юбилейную статью цифрами и цитатами из официальных документов. Будет гораздо лучше, если изложу свое личное видение положения дел в респуб¬лике. Разумеется, приведу кое-какие красноречивые факты, кото¬рых нет ни в одном справочнике, но главное - поразмышляю над тем, хорошо ли мы живем. Тема бесконечная, и всегда найдется, что сказать. Пару раз придется упомянуть для проформы имя прези¬дента, указав на его заслуги перед страной и народом, а в осталь¬ном буду импровизировать, как хочу.
Я запираюсь в своем кабинете и берусь за работу. Это самое ответственное задание из тех, что получал до сих пор. Большая честь, нечего сказать. И знак доверия. На беду компьютер барахлит, давно пора менять. И компьютерщик куда-то запропастился -  оставляю ему сообщение на автоответчике.
Но мне не привыкать, берусь за дело вручную.  Исписываю страницу за страни¬цей, черкаю, разрываю и переписываю заново. Обычный мой стиль работы. Если что-то не нравится, какая-то мысль недостаточно чет¬ко выражена, я предпочитаю переделать, чем видеть в газете несо¬вершенный текст, независимо от того, чья под ним стоит подпись.
Наступает время обеда, но я не спускаюсь в столовую, не хочу терять ни минуты. Ни на еду, ни на общение с коллегами. Чтобы меня не беспокоили, отключаю телефон. Пусть считают, что меня нет на работе. Это лучше, чем меня будут отвлекать.
К вечеру черновой вариант статьи готов. Я сам удивляюсь, что сумел закончить так быстро. В обычной ситуации потратил бы  не меньше недели. А может, и вообще не справился бы. Я имею в виду, на должном уровне, чтоб самому не было стыдно. А тут я чувствую, статья удалась, что меня весьма радует. Значит, я действи¬тельно профессионал.
Утром следующего дня остается только ее отпечатать. Дать  машинистке нельзя, по ре-дакции сразу пройдет слушок. А это недопустимо. Дело надо дер¬жать в тайне, застать противника врасплох. Но компьютер не работает, мастера по-прежнему нет.  Со злостью  бью по кнопке пуска, и ящик заводится, как ни в чем не бывало. Печатаю до полудня. Занятие нудное, но не бесполезное, поскольку позволяет исправить кое-какие неточности и погрешности стиля.
Удостоверившись, что текст не нуждается больше в поправках, я вновь включаю телефон. Но не потому, что жажду наладить контак¬ты с внешним миром. Просто хочу сообщить Ангелине Павловне при¬ятную новость.
- Готово? - переспрашивает она недоверчиво. - Прекрасно. За¬ходите.
В ее больших карих глазах появляется удовлетворенный блеск, когда я вручаю ей материал.
- Кто-нибудь в редакции знает? - она берет статью в руки. Вопрос задан как бы невзначай, но я не сомневаюсь, для нее он имеет первостепенное значение.
- Разумеется, нет, - отвечаю я.
- Хорошо, - она кивает и погружается в чтение . Я утопаю в мяг¬ком кресле для посетителей, но чувствую себя как на иголках. По¬нравится или нет?
Мной не движет желание угодить, меня волнует другое - сумел ли я оказаться на высоте поставленной задачи? Я не воспринимаю ее как редактора. Для меня она близкий человек, который попал в беду и которому надо помочь.
Она придирчиво знакомится с текстом, временами останавли¬вается, задумывается и перечитывает отдельные фразы. Один раз мне даже кажется, она с чем-то не согласна и хочет сделать замечание.
Но нет, ни единого звука не срывается с ее губ. Она в молча¬нии дочитывает текст до конца, переворачивает последнюю стра¬ничку и тогда поднимает на меня глаза. «Ну, как?» - хочется спро¬сить, но я сдерживаюсь.
- Нормально, Василий Денисович, - говорит она. - Вы написали
даже лучше, чем я ожидала.
На сердце становится легче.
- Считайте, что превзошел себя, — отвечаю ей.
- Не думаю, - говорит она. - Вы просто очень добросовестно
отнеслись к моему поручению. Ваш настрой чувствуется.
- Старался, - отвечаю.
- Спасибо, - благодарит она. - Я отдаю статью в набор.
- Это ваше дело. Мне можно идти?
- Постойте, - она встает с места, огибает стол и, не обнимая,
дарит долгий поцелуй.
'- Теперь идите, - слышу ее повелительный шепот.
Я разворачиваюсь и направляюсь к дверям. Кровь стучит в вис¬ках. Кажется, понимаю причину. По-моему, я влюблен в нее. Это настолько неожиданно, что чувствую слабость в ногах, и мне прихо¬дится напрячься, чтобы колени не подогнулись.
Давно не испытываемое чувство согревает душу. Каким образом оно вспыхнуло во мне? Неужели я действительно люблю Ангелину Пав¬ловну? Наверное. Что это, если не любовь? Что, кроме нее, может вызвать столько радости и света, такой вихрь бурных эмоций, которые теснятся в груди и подобно праздничному салюту сверкают в мозгу. Почему и за что я полюбил ее? И почему это произошло так, что я сам не заметил? Ведь поначалу я был абсолютно равнодушен к ней. Более того, она не нравилась мне физически. Собственно и теперь я не счи¬таю ее эталоном красоты. Но она кажется мне достойней любой дру¬гой женщины. Есть и более красивые представительницы слабого пола. Даже в нашем городе. Есть и умнее, хотя сомнительно. Но меня тянет именно к ней, и никакой другой мне не нужно. Она воплощает в себе черты подлинной женственности, в ней есть все, что я хотел бы видеть в своей подруге. А возраст не играет роли. В конце концов, она далеко не стара. Полна сил, энергии, у нее цветущий вид, который она сохра¬нит на протяжении многих лет. Этого времени мне будет вполне доста¬точно, чтобы вкусить вместе с ней счастье любви и совместной жизни. Я не хочу заглядывать далеко вперед. Если судьба подарит нам хотя бы пять лет, это хорошо, и за это надо быть благодарным. Впрочем, не слишком ли смело я рассуждаю о том, что она станет моей подругой? Согласится ли она?..
Основы уже заложены. Непредсказуемым образом наши линии жизни сошлись. И нечего пенять на судьбу, что моя избранница могла быть моложе и красивее. Какая разница, кто она? Главное, мне подарена любовь, а этот дар велик сам по себе. Душа моя поет, сердце спокойно. У меня есть дело, любимая женщина. Остается работать, строить честолюбивые планы и выполнять их. Я могу дос¬тичь больших высот в жизни.
Ангелина Павловна стала той женщиной, которую я искал. Ника¬кие другие женщины меня больше не интересуют. Она затмевает всех. Не знаю, чем именно. Возможно, своей личностью. Властной, расчетливой, проницательной и, одновременно, доброй. Чувствует¬ся, в ее жизни всякое бывало. Много переживаний, много страда¬ний. Была, наверное, и любовь. У нее закаленный характер, но она сумела сохранить чистоту и непосредственность души для общения со мной и этим подкупила.
Чувство, которое я испытываю к ней, окрыляет меня. Оно добав¬ляет веры в собственные силы. Я в состоянии сделать все, что захо¬чу. Никакие препятствия не страшны. Душа моя озарена ярким све¬том, дающим ощущение мощи и неземной легкости. В моей жизни появилось существо, о котором я хочу заботиться. У меня давно возникла потребность лелеять кого-нибудь, и вот, наконец, я могу ее реализовать. Я бы назвал Ангелину Павловну предметом своего обожания, но сказать так, значит, сказать слишком мало. Я не толь¬ко преклоняюсь перед ней и готов самоотверженно служить, но и считаю ее своей собственностью, владея Ангелиной Павловной с ее полного согласия. Сам себе напоминаю восторженного ребенка со сбывшейся заветной мечтой. Меня непреодолимо, словно магни¬том, тянет к этой женщине. Как я существовал без нее раньше?
Я люблю ее. Я счастлив, что она есть на свете. Как просто все оказа¬лось! Вчера - ничего, а сегодня -любовь. Настал и в моей жизни такой день, когда в груди у меня затеплилось нечто святое и дорогое, что я готов оберегать всеми силами. С этим согревающим пламенем чув¬ствую себя богатым, и значимость моя неизмеримо возрастает в моих собственных глазах. Воистину - любовь не выбирает.
Как упоительно осознавать, что ты кого-то любишь, и это чувство встречает благодарный прием! Я не сомневаюсь, что она также рас¬крылась передо мной. Не важно, любит она меня или нет. С лихвой хватает того, что она принимает мою любовь. Я счастлив, что могу без всякой опаски довериться ей, излить свои проблемы, заботы и страдания. Она выслушает меня и воспримет так, как хочется мне. Она не предаст, не обидит, не оскорбит, а облегчит мою боль, возьмет часть ее на себя, и нам обоим будет хорошо. Так хорошо, как не было никогда.
Я чувствую в ней родственную душу. Может, поэтому и полюбил ее. Прекрасное, бесценное чувство. С ним не сравнится ничто. Ни дружба, ни слава, ни уважение, ни богатство. Оно пришло ко мне по воле Ангелины Павловны. Меня душит восторг, обуревает гордость, я наслаждаюсь своим счастьем. У меня есть мощный стимул к жиз¬ни, работе. Любовь беззвучно и неистово полыхает во мне и вдох¬новляет.

*
Никогда раньше я столь не волновался, как в это утро. По пути на работу покупаю в киоске газету и, едва переступив порог кабинета, жадно просматриваю. Статья бросается в глаза. Набрана на пер¬вой полосе жирным шрифтом, на самом видном месте. Сердце ека¬ет и замирает до того самого момента, когда я прочитываю после¬днюю строчку. Ни одного слова не выкинуто, не изменено. Все оста¬лось так, как я написал, вплоть до запятой. Только внизу вместо моей фамилии стоит ее. Ангелина Павловна выразила мне полное доверие. Свершилось!
Но радости не' испытываю. Скорее, наоборот. Жалею, что рабо¬чий день только начался. Эх, если бы можно было отсидеться зат¬ворником в кабинете до самого вечера. Или впасть в небытие на недельку, пока страсти поутихнут. Несомненно, в умах моих коллег сумятица - как редактор, не способная по общему мнению связать на бумаге две фразы, вдруг разродилась огромной статьей. Мне не хочется ни с кем из них встречаться. Кажется, они знают, кто истин¬ный автор. Да и не мудрено. Каждая строчка статьи, на мой взгляд, кричит обо мне. Боюсь, стоит мне показаться на людях, как они станут показывать на меня пальцами и ухмыляться. Дескать, вот он - «литературный негр» редактора, который совершил плагиат наобо¬рот, а проще говоря, отрекся от своего имени, чтобы угодить ей. Вот человек, который стал ренегатом, всадил нож в спину коллективу.
Впрочем, возможно, это мои домыслы, и никто меня прямо не подозревает. Но так или иначе, догадки по поводу автора статьи строятся. Вряд ли кто, кроме самых наивных, может подумать, что в Ангелине Павловне проснулся талант журналиста.
Пытаюсь доказать самому себе, что мои сомнения беспочвен¬ны, направляюсь в приемную, где невзначай можно встретиться с кем угодно. Кроме Тани, сидящей по обычаю за машинкой, вижу людей наименее симпатичных - Зубатова и Степанюка. У каждого в руках номер «Республики».
- Читал? - спрашивает меня Степанюк после обмена приветствиями.
- Что именно? - осведомляюсь я.
- Статью Ангелины Павловны, - он усмехается, но глаза у него холодные.
- Да, - отвечаю я.
- Ну и как? - он сверлит меня колющим взглядом.
- Хорошая статья. А вы как считаете?
Степанюк и Зубатов выразительно переглядываются.   
- Мы ничего не считаем, - медленно говорит Зубатов. - Нам про¬сто интересно, что думают молодые сотрудники.
Я чувствую укол обиды и, не сдержавшись, отвечаю:
- Странно. К вашим годам пора бы обзавестись собственным мнением.

*

Следующий день становится определяющим в судьбе «Респуб¬лики». В течение утра становится ясно: расчет Ангелины Павловны оказался верным. Юбилейная статья, подписанная ее именем, ис¬толкована в высших эшелонах власти как ответ на обвинение в не¬компетентности. Я заключаю это по обрывкам фраз своих коллег, которые слышу, проходя мимо, и их тревожному, озабоченному виду. Сам ничего не выспрашиваю, предпочитая скромно держаться в тени. Свое дело я сделал, остается лишь наблюдать за развитием событий. Окончательный итог - кто кого - еще не подведен, но шан¬сы Ангелины Павловны на победу растут с каждым часом. Во вся¬ком случае, никто не смеет говорить о ней как о редакторе в про¬шедшем времени. Голованов сидит в своем кабинете мрачнее тучи. Остальные заговорщики периодически навещают его с донесения¬ми, полученными по различным каналам из президентского двор¬ца. Общий смысл их, как мне удается уловить, таков, что статья Анге¬лины Павловны, то бишь моя, привлекла к себе пристальное вни¬мание наверху.
В полдень, хотя приближается время обеда, всем велено никуда не расходиться - предстоит важное совещание. Приказание пере¬дает Таня, но исходит оно, по всей видимости, от Голованова, ибо редактора нет на месте - я дважды звонил ей по прямому телефону. В час дня к подъезду редакции подкатывает белоснежная «Волга» со шторками из президентского гаража. Из нее выходит начальник канцелярии президента - худощавый мужчина с жесткими чертами лица и недоверчивым взглядом, Ангелина Павловна сопровождает его. Сотрудники газеты, в полном составе, молчаливо рассаживают¬ся в кабинете-авианосце редактора. Посланец президента огляды¬вает всех, словно пересчитывая, и начинает говорить. Его слова вес¬ко падают в тишину:
- Нам известно о той нездоровой обстановке, которая сложи¬лась в редакции. Причина ее в амбициях некоторых сотрудников, которые посчитали себя обиженными, когда редактором был на¬значен незнакомый им человек. Они решили, что этот пост должен занимать только тот, кто им нравится. Чтобы добиться своего, они стили в ход различные обвинения в адрес Ангелины Павловны, бойкотировали выполнение ее распоряжений, стремясь создать ей невыносимые условия для работы. К сожалению, на поводу у не-скольких зачинщиков пошла большая часть коллектива.
Его взгляд снова ощупывает лица присутствующих, не минуя и моего. Все сидят оцепенев.
- Мы с самого начала держали этот вопрос на контроле, - про¬должает он. - Последней каплей, переполнившей чашу нашего тер¬пения, стало так называемое коллективное письмо, где редактор огульно обвиняется в некомпетентности и непрофессионализме. Вчера нелепость этих обвинений окончательно подтвердилась. Те¬перь, когда все убедились, что редактор по праву занимает свой пост, мы говорим — хватит. Я приехал, чтобы довести до вашего сведения: правительство выражает полную поддержку Ангелине Павловне, которая является вашим законным руководителем. Тем, кому  это не нравится, придется уйти. Остальные должны работать, вы¬полняя указания редактора. Ясно?
Разумеется, никто не отвечает «да», но всеобщее молчание выг¬лядит как знак согласия.
- Вот все, что я хотел сказать, - говорит начальник канцелярии.
- Кстати, можете не волноваться. Никаких преследований за крити¬ку, пускай даже необоснованную, не будет. На этот счет мы с Ангели¬ной Павловной договорились.
Редактор с непроницаемым видом утвердительно кивает.
Вопрос исчерпан. Мы скапливаемся у горловины выхода. На ли¬цах у моих коллег застыла растерянность. Я мысленно восхищаюсь Ангелиной Павловной. Слабая женщина, а как лихо сумела свер¬нуть в бараний рог столько мужиков!
Оборачиваюсь, чтобы посмотреть на нее. Она, едва уловимым наклоном головы, делает мне знак отделиться от толпы. Я повину¬юсь, незаметно отступая за чужие спины. Когда дверь с прощаль¬ным стуком закрывается за последним сотрудником, она говорит:
- Подойдите, пожалуйста.
Я приближаюсь.
- Это Василий Денисович, - говорит она, почтительно обращаясь к посланнику президента. - Наш молодой работник.
Он меряет меня недоверчивым взглядом. Ни один мускул не вздрагивает на его лице. Но, несмотря на суровый облик, голос зву¬чит дружелюбно:
- Слышал о вас. Вы показали себя настоящим мужчиной.
Затем он оборачивается к редактору:
- Что ж, Ангелина Павловна, теперь все в ваших руках.
С этими словами он выходит.
- Как у вас настроение? - спрашивает Ангелина Павловна, когда мы остаемся вдвоем.
- Спасибо, неплохо, - отвечаю я. - А теперь, когда вижу, что у вас все в порядке, стало еще лучше.
- Далеко не все еще в порядке, - говорит она. - Но положитель¬ные сдвиги есть.
- Не скромничайте, - возражаю я. - Вы победили.
- Хорошо, - сдается она. - Не буду лицемерить, вы правы. Но тем не менее, борьба продолжается.
- Могу я чем-нибудь помочь?
- Не надо. Вы и так сделали достаточно, остальное предоставь¬те мне. Я даже считаю, вам нужно отдохнуть. Вы заслужили.
- Отпуск у меня в августе, - возражаю я.
- Ничего страшного, - говорит она. - Возьмите сейчас. Я подпишу приказ. Поезжайте куда-нибудь в горы, покатайтесь на лыжах.
- Почему вы хотите, чтобы я уехал? - спрашиваю ее.
- Я вовсе не хочу этого, - произносит она с упреком. - Но, если помните, я дала вам одно обещание.
- Помню, - говорю я.
- В ваше отсутствие мне будет проще уладить формальности. Да и вам перед тем, как взвалить на себя нелегкую ношу заведующего, не помешает взять тайм-аут, набраться сил. Впрочем, если хотите остаться, я буду рада.
Безусловно, я хочу остаться, чтобы быть рядом с ней. Но с другой стороны, она дает разумный совет - отвлечься от редакционных забот, которые меня порядком утомили, сменить обстановку, снять напряжение. И я буду избавлен от необходимости видеть вытянув¬шиеся рожи сослуживцев, которые будут завидовать и сплетничать по поводу моего назначения. А к моему возвращению из отпуска сплетни и толки улягутся, и я спокойно приступлю к работе.
- Пожалуй, я возьму отпуск, Ангелина Павловна, - говорю я. -
Раз есть возможность, ее надо использовать.
- Буду ждать вас, - отвечает она.
*
Отпуск я провожу в сотнях километров от столицы, в небольшом санатории. Здесь нет гор, но зато есть минеральные источники. Живу в отдельной комнате с балконом, принимаю лечебные ванны, мас¬саж, совершаю лыжные прогулки, плаваю в бассейне. Ни с кем не знакомлюсь. Вечером, когда основная масса отдыхающих заполня¬ет кинозал санатория, я ложусь на кровать и рассматриваю альбом Ангелины Павловны, который захватил с собой из дома. Это един¬ственная связующая ниточка между нами. Я в подробностях изучаю каждую фотографию. Меня привлекает и величественный вид древ¬них развалин, и безупречное качество снимков, но больше тот факт, что к этим страницам притрагивалась Ангелина Павловна, по ним пробегал ее взгляд. Каждый раз, открывая альбом, я встречаюсь с ней. Вижу ее лицо, чувствую запах и даже слышу голос. Чем больше времени провожу над книгой, тем отчетливей ее образ. Как она там, без меня? Навела ли порядок железной рукой? Не тяжело ли ей одной? Вспоминает ли она обо мне? Когда задаю себе последний вопрос, волна тепла неизменно окатывает меня, и я почти физичес¬ки ощущаю ее присутствие.
Я считаю дни, которые остаются до встречи. К счастью, они летят быстро. Наконец, отпуск подходит к концу, я собираю чемодан и самолетом возвращаюсь в столицу.
Ярким солнечным утром вновь прихожу на работу. Останавлива¬юсь на пороге своего кабинета, прислоняюсь к косяку. Прощай, ста¬рина! Ты славно послужил мне! Теперь я буду сидеть в кабинете напротив - там, где положено заведующему.
Разворачиваюсь на пятках и толкаю нужную дверь, чтобы хозяй¬ским взором окинуть свои новые хоромы. Первое, что бросается в глаза, - кресло заведующего. Оно занято. В нем, забросив ногу на ногу, сидит Серж Мысловский.
- Какими судьбами? - спрашивает он. - Ты же, вроде, в отпуске. Отгулял, - отвечаю я.
- Молодец, - хвалит он. - Присаживайся, не стой как истукан.
- А ты как здесь оказался? - спрашиваю, опускаясь на стул.
- Вот, заведующим сделали, - он разводит руками.
- Какого отдела? - интересуюсь я. В воздухе пахнет чудовищным недоразумением.
- Твоего. Новостей, - охотно отвечает он.
- Кто сделал?
- Редактор, разумеется, Ангелина Павловна, - совершенно оче¬видно, что мой вопрос кажется ему странным.
- Не может быть, - вырывается у меня.
- Почему? - он с любопытством смотрит на меня.
- Так, — пожимаю я плечами. Ему совсем не нужно знать, что я считал это место своим. Но поскольку факт остается фактом, я гово¬рю:
- Поздравляю с повышением.
- Спасибо, - он трясет мою руку.
- Какие еще новости? - спрашиваю я рассеянно.
Серж с готовностью доводит до моего сведения наиболее цен¬ную, на его взгляд, информацию. А она такова. Голованов ушел из газеты. Стал главным редактором «Правительственного вестника», нового журнала, издаваемого Советом Министров. Пелишека тоже нет. Он теперь заместитель пресс-секретаря парламента. Зубатов тихо покинул редакцию и неожиданно для непосвященных оказал¬ся в кресле замминистра транспорта. Из главных бузотеров в «Рес¬публике» остался только Степанюк. По-прежнему заведует отде¬лом жалоб. Судя по всему, это место ему нравится и уходить он не собирается. И кажется, Ангелина Павловна решила с ним не связы¬ваться. Похоже, из-за того, что у него осталась влиятельная поддер¬жка со стороны контрразведки, где он когда-то работал, а может быть, и продолжает сотрудничать. В общем, каждый себе что-то вы¬торговал. Всем сестрам - по серьгам. За исключением разве что... Но это не важно.
- Полагаю, ты полон грандиозных замыслов? - спрашиваю Сержа.
- Есть кое-что, - отвечает он жеманно. - Поручили готовить се¬рию статей. По прямому указанию оттуда.
Он тычет пальцем в потолок.
- Замечательно, - говорю я. - Желаю успеха.
- Надеюсь, вдвоем с тобой мы с этой работой справимся, - про¬износит он доверительно.
- Не люблю работать в соавторстве, - отвечаю я.
На этом разговор кончается. Иду к ней. Хочу, чтобы она все объяс¬нила.
- Подожди, редактор занята, - пытается остановить меня в при¬емной Таня. Странно, что Голованов не взял ее с собой. Неужели разонравилась? Пожалуй, в скором времени она сможет стать образцовой секретаршей-цербером. Задатки у нее есть. Однако даже тогда она не будет мне указывать, когда я должен бывать у Ангелины Павловны. Отмахиваюсь от нее, как от назойливой мухи, и вхожу в редакторский кабинет.
Она не одна. О чем-то совещается со Степанюком. Выглядит пре¬восходно. На щеках естественный румянец. Искусно подкрашенные глаза источают холодный умный блеск. Она явно похорошела.
- Что у вас, Василий Денисович? - осведомляется она.
- Сегодня первый день на работе, - отвечаю я. - Зашел поздо¬роваться.
- Очень мило с вашей стороны, - говорит она и вежливо обращается к Степанюку:
- Подождите, пожалуйста, в приемной.
Тот невозмутимо кивает и выходит.  Его лицо и осанка – выражение житейской мудрости. Не замечал за ним этого раньше. А может, просто был невнимателен?!
- Здравствуйте. Как отдохнули? -  Ангелина Павловна удостаивает меня более теплым взглядом. Но ненадолго.
- Боюсь, безделье не пошло мне на пользу, - говорю я  сердито. -  Лучше бы я не уезжал.
- Почему? -  осведомляется она терпеливо.
- Без меня тут произошли некоторые изменения в штате, -  стремлюсь я придать голосу многозначительность.
- Да, действительно, - говорит Ангелина Павловна без смущения. 
- В частности, у меня появился заведующий.
- Вам он не нравится? - спрашивает она.
«Причем здесь это?!» - восклицаю я мысленно, а вслух отвечаю:
- Нормальный парень.
- Тем лучше, - кивает она бесстрастно. - Кстати, хочу просить вас об одном одолжении.
- Пожалуйста.
- Теперь, когда у вас есть заведующий, обращайтесь по всем вопросам через него. Не будем нарушать субординацию.
Я не верю своим ушам. Внутри меня все беззвучно рушится.
- По личным делам тоже через него? – спрашиваю с вызовом.
- Личных дел у нас с вами нет, - говорит она мягко. - Прошу вас запомнить.
Ее выдержке можно позавидовать.
- Хорошо.
- Вы свободны.
Я достигаю дверей, когда она окликает меня:
- Совсем забыла, Василий Денисович. У вас ведь мой альбом по археологии.
- Да, - говорю я медленно. - Он мне очень понравился.
Ее слова доносятся до меня приглушенно, как через вату:
- Не сочтите за труд вернуть его.  Мне дорога эта книга.
Не отвечаю. Негнущиеся ноги несут меня прочь.
Такое ощущение, будто из сердца вырвали клок мяса. Рана не¬выносимо болит, и никуда от этой боли не деться, ничем не заглу¬шить. Я чувствую себя несправедливо брошенным, безжалостно вы¬кинутым на обочину жизни в тот самый момент, когда поверил, что у меня все наладилось. Теперь понимаю, что значит, когда у тебя от¬нимают то, с чем свыкся. То, что стало неотъемлемой частью твоего мира. Странное дело, я здоров, меня не ограбили, не унизили, у меня есть крыша над головой, работа. Со стороны может показать¬ся, что ничего не произошло. И тем не менее, мне плохо, очень плохо. Нечем компенсировать потерю, ничто не может меня уте¬шить, не на кого и не на что опереться. Даже самые близкие люди, друзья - и те бессильны помочь.
Выхожу в полутемный коридор.
Кто-то отделяется от стены. Я не поворачиваю головы - люди мне сейчас совсем не интересны. Но че¬ловек идет наперерез, и я вынужден замедлить шаг. Бросаю безучаст¬ный взгляд, вздрагиваю от удивления. Марина... Лыжница в черно-си¬реневом костюме. Но сейчас на ней элегантное шерстяное платье.
- Добрый день, - говорит она радостно. - Вы меня не узнали?
- Не могу поверить своим глазам. Что ты здесь делаешь?
- Работаю, - отвечает она просто.
- Уже?
- Да, в отделе литературы и искусства.
- Решила-таки стать журналисткой?
- Давно решила, - отвечает она. - Я ведь не случайно приходила в тот раз, когда мы впервые с вами увиделись. Хотела проситься на работу.
Тиски боли, сжимающие мне грудь, ослабевают. Звуки ее голоса как бальзам льются на мою рану.
- Понятно, - говорю я. Она не сводит с меня счастливых глаз. Чувствуется, энергия и молодой задор переполняют ее.
- Ты быстро поправилась, - оглядываю ее ноги, ища выпуклости бинтов и повязок под белыми чулками. Но тщетно - ноги гладкие.
- У меня потрясающая жизненная сила, - хвастает она. - А поче¬му вы больше ко мне не заходили?
- Не мог, - отвечаю я.
- Я скучала, - говорит она.
Боль притупляется. Она словно рассасывается по грудной клетке.
- Я был очень занят.
- Но теперь у вас найдется для меня время?
- Даже не знаю, - отвечаю я. - Если получится...
- А вы постарайтесь.
- Хорошо, постараюсь, - говорю я, и слабая улыбка, подобная тонкому лучику солнца из-за туч, появляется у меня на губах.


* * * *








 













-