- Роза, ты дома?
Тамара стояла у калитки и от нетерпения подпрыгивала на месте.
- Привет Томка, что случилось?
- Гога вернулся, побежали скорее.
В доме Гоги, яблоку было негде упасть. Казалось, собралась вся деревня. Роза никогда не признала бы Гогу в том солдате, которого обнимали тетя Люся и Лика. Только когда он улыбнулся ей, она поняла, что это тот же Гога.
- Какой же ты …- Роза замолчала, не зная, какое определение подобрать.
- Грязный – закончил за нее Гога и засмеялся.
- Я не это хотела сказать – запротестовала Роза – я хотела сказать взрослый, но теперь понимаю, что такой же балбес.
Дальше были объятия, поздравления, поцелуи. Женщины стали собирать на стол. Мужчины, из соседних домов, несли стулья и столы. Пир устроили во дворе.
Виновник торжества сидел во главе стола, и постепенно входил «во вкус».
Роза, улыбаясь, слушала, как красочно Гога рассказывает о своих подвигах, и радовалась, что не удалось войне убить в нем этот задор.
Вдруг Гога замолчал. Проследив за его взглядом, Роза увидела у калитки нового гостя. Это был дядя Александр.
- Что ты стоишь Александр, проходи – пригласила тетя Люся. – А я смотрю, тебя нет, думаю, что его могло задержать.
Александр подошел к Гоге, долго стоял и смотрел ему в глаза, а потом обнял его и, уткнувшись в плече, заплакал.
- Ну что ты, что ты - запричитала Люся. – Радость, то, какая, мальчик вернулся живой, здоровый. Значит скоро и Гришка твой приедет. Да, сынок, вы ведь вместе воевали?
- Вместе. Мы до последнего дня были вместе.
- А где же он – спросил Александр, утирая глаза – почему он не приехал вместе с тобой?
- Так мы еще в Берлине разминулись – ответил Гога, наливая гостям вина.
Потом он сел и продолжил рассказ:
- Мы были в Берлине, когда разнеслась весть, Победа! Вели себя все по разному. Кто «ура» кричал, кто из автомата стрелял, кто плакал, кто смеялся. Я помню солдата, который колотил кулаками по стенам Рейхстага и орал: «Ничего не осталось! Ни дома, ни семьи! Будь ты проклят! Будь проклят!». Я плакал, не мог успокоиться, а Гришка хохотал и все твердил «Война кончилась, Гога! Мы поедим домой!». Потом, мы, как и все, что-то писали на стенах Рейхстага. Дальше мне нечего рассказывать. Гришка познакомился с немецкой девушкой, и когда мы уезжали, его с нами не было. Я, думаю, он решил остаться там.
За столом стало неожиданно тихо.
- Где там? – спросил Александр.
- Я не знаю, может в Берлине, а может, он с ней куда уехал, но только я его больше не видел.
- Да что ты такое говоришь? Какой Берлин? – Александр покраснел так, что его, казалось, хватит удар.
- Что ты так разволновался - вмешалась в разговор тетя Люся. – Главное, что он жив и здоров. Они с Гогой разминулись. Откуда Гоге знать, что у Григория твоего на уме. Глядишь, завтра, и он здесь будет.
Окружающие поспешили согласиться с Люсей и стали наперебой успокаивать Александра.
***
«А что я, по твоему, должен был сказать?» - спрашивал Гога, того, кто вот уже третьи сутки точил его как червь дерево. И ведь спасу от него не было. Трижды Гога казалось бы, окончательно, решал пойти к Александру и сказать ему правду. Трижды доходил до калитки Гришкиного дома, а войти в нее ни разу не смог.
Да и что он должен был сказать!? Что убили его, Гришку?! Убили ни немцы, ни в бою, а такой же, как он, солдатик, уже там, в Берлине, у Рейхстага, когда на радостях стал палить из автомата, куда попало, празднуя Победу!?
Что не отзвучал смех, застыла улыбка, распахнулись удивленно глаза, словно надеясь, что он, Гога, как всегда, крикнет: «шутка - братишка»!
«Не-пой-ду!» - сказал ему Гога. – «Там боялся, но шел! И танков боялся! И пуль боялся! И взрывов боялся! Но шел! Слышишь? Шел! А сейчас, боюсь, и не пойду! Все, баста!»
***
Десятый май без войны. Гога курил у окна и смотрел на чистое, звенящее небо. Выбросив окурок, он придирчиво рассмотрел парадную форму, оделся, проверил все ли ордена и медали доведены до блеска, изучил свое отражение в зеркале со всех сторон, взял фуражку и крикнул:
- Лика, а с чего это он так расщедрился? Мать говорит, двух баранов зарезал, квеври (*) с вином распечатал?
- Не знаю, Роза говорит, он всех к себе пригласил, столы во дворе накрыл, идем, сами узнаем.
Каждый год, День Победы праздновали в сельском клубе, скидывались всем селом и гуляли до утра. А в этом году дядя Александр решил у себя праздник устроить.
Как и говорила Лика, столы были накрыты прямо во дворе. Народ во всю праздновал: ели мясо… пили вино… пели песни… женщины плакали… мужчины курили… смеялись… молчали. Тамада вспомнил каждого, каждого кто был здесь, кого не было и кого никогда не будет.
Когда дошла очередь до Гришки, слова взял Александр.
- Дорогие мои – начал он, и на стол как то внезапно упала тишина. – Я рад видеть вас всех в своем доме. Юбилей у нас, у всех юбилей! Десять лет! Вот уже десять лет как нет войны. Десять лет, как вернулись наши ребята. Построили они дома, создали семьи, растут у них дети… Десять лет, как жду я сына. Так давайте же выпьем за Григория.
- Ну что? За что выпьем? – спросил дядя Александр глядя Гоге прямо в глаза. – За что выпьем Гога? Что пожелаешь моему сыну?
«Там боялся, но шел…» - прозвучало в голове у Гоги. Он встал. Ему казалось, что это вставание продлилось целую вечность. Два луча стариковских глаз неотрывно следили за ним:
- Пусть земля ему будет пухом! – звенящим голосом сказал он и одним махом осушил стакан.
Лучи погасли. Всхлипнула женщина, один за другим мужчины поднялись со своих мест и, молча, выпили. Седой, трясущийся старик вышел из-за стола и ушел в ту самую калитку, в которую так и не смог войти Гога десять лет назад.
*Квеври (грузинский) – большие кувшины для выдержки и хранения вина.