... Алена Товкун с детства не любила мужчин. Так уж получалось, что самцы всегда изрядно отравляли девочке жизнь.
Мать Алены, Варвара - дама в высшей степени экзальтированная, страстная и любвеобильная, - напротив, сильный пол обожествляла, и в общении с ним видела для себя единственный смысл бытия. Собственно, и рождение ею дочери в семнадцать лет было последствием очередного "растворения в любви", а по совместительству еще и досадной, случайной ошибкой - узнав о беременности, легкомысленная и неунывающая Варвара хотела сделать аборт, но слегка просчиталась со сроками. Когда же ей популярно объяснили, что появления нового человека не избежать, стала рьяно готовиться к рождению... мальчика. Даже имя для него придумала, с ее точки зрения, прекрасное - Владлен. Но - опять разочарование! - родилась неполноценная по определению девчонка.
С тех самых пор этот самый скверный, несносный ребенок, то есть Алена, планомерно и систематически отравлял Варе лучшие годы. Именно Алена прискорбным фактом своего существования разбила мечту всей Вариной жизни - выйти замуж. Замуж с маленьким, капризным байстрюком Варю упорно брать не хотели.
Не хотели, хотя "папы" - грубые, похабные, неотесанные, громогласные, небритые, пьющие мужики - мелькали отвратительным, тошнотворным калейдоскопом в жизни Алены. Девочка искренне недоумевала, по какой причине мама пускала этих, с позволения сказать, людей в их квартиру. "Мама, зачем нам нужен дядя Гена?" - простодушно спрашивала малышка. "В доме должен быть мужчина" - раздраженно отрубала мать. Это, разумеется, не удовлетворяло любопытства крохи, в прелестной головке роились бесконечные вопросы - для чего, почему, когда... Уточнять все это дошкольница побаивалась - мама ведь могла и рассердиться...
Несколькими годами позже, когда Алена превратилась из непосредственной малышки в важную школьницу, девочку стало поражать благоговейное, почтительное, трепетное отношение матери к любому представителю противоположного пола, вне зависимости от его душевных качеств, характера, социального статуса, уровня развития интеллекта, возраста, плохих привычек... У матери, кажется, не было ни капли самоуважения, только бесконечное фанатичное преклонение перед мужчинами.
Алена не понимала маму. Несмотря на юный возраст, она с отрезвляющей ясностью видела, что представлял собой тот или иной мамин "поклонник". Уважать было некого и не за что. Может быть, алкаша Костю за то, что пропил всю мамину зарплату до копейки? Или строителя Вадима за то, что избил позавчера маму? Или альфонса Марка за то, что живет за мамин счет и в маминой квартире? Или селянина Юру за то, что разговаривает матом и не читает книг?
Все эти животные (назвать этих типчиков людьми язык не поворачивался) вызывали у Алены чувство брезгливости и пренебрежения.
А мама... бедная мама все еще отчаянно хотела замуж. За любого из них. И пресмыкалась, угождала, унижалась... Да только они, скоты эти, почему-то не ценили стараний мамы и... уходили. Линяли все, до последнего.
Мужчины... скалящиеся, озабоченные, дурно пахнущие, агрессивные, ограниченные, приземленные, жадные, безжалостные - именно такими они запомнились Алене. Мальчишки же запечатлились в сознании шумными, бессмысленными, глупыми, нахальными, пакостными, испорченными существами. Возможно, имелись и другие, - совершенные, но только - в книгах. С каждым годом, с каждым новым маминым "кавалером" убеждение в этом росло.
К одиннадцати годам стала закоренелой мужененавистницей. "Ни за что не выйду замуж" - решила холодно.
Нет-нет, у нее будет совсем другое предназначение в жизни. Не пошлое - "ждать мужа с горячим обедом и растить детей", нет. Когда вырастет, она...
Были разные вариации - то ей хотелось стать влиятельной бизнес-леди (чтобы сотни самцов в подчинении), то известной ученой (чтобы изменить ход истории), то авторитетным врачом (чтобы спасти тысячи жизней), то отважным археологом (чтобы открыть нечто новое, доселе неизвестное), то заумной отшельницей... одним словом, Личностью, а не бесплатным дополнением, бессловесным придатком к успешному, сильному мужчине (если такие, конечно, еще наличествовали).
Она должна доказать своим примером, что женщина - не вторична. И... ей это удастся, черт возьми. Вот увидите.
В младшем школьном возрасте удавалось без проблем. В классе - самая умная с большим отрывом (мальчишки-разгильдяи и рядом не стояли), во дворе - самая ловкая и сильная (любому мальчишке отлуп даст). Ни в чем не желала уступать, и не уступала, этим самым как бы говоря матери с укоризной: "вот видишь, мама, можно и без мужчины... можно и самой".
В двенадцать лет юная эмансипе поклялась самой себе никогда и ни в чем не повиноваться самцам.
...- Мама, я никогда не выйду замуж! - с вызовом заявила как-то Варваре.
Варвара, язвительно хмыкнув, придирчиво оглядела дочь. Ножки-спички, тонюсенькие ручонки, остренькая мордочка, растрепавшаяся русая косичка мышиным хвостиком, торчащие лопатки, мелкие зубки...
- Да кто ж тебя возьмет-то? Страшная ведь, как атомная война, - критически отметила.
Алена поджала губки, сморщила носик.
- Ну и хорошо, - выдала с непонятной гордостью. - Будет меньше искушений!
... Чуть позже, летом того же года произошло одно примечательное событие, коренным образом изменившее жизнь Алены. Дядя Валентин (очередной мамим хахаль, которого Алене полагалось именовать не иначе, как "папой") неожиданным образом предложил Варе вместе с дочерью перебраться к нему жить. Мама тут же, сияя всепоглощающим, беспредельным ликованием, согласилась.
Бедная, запущенная квартира, незнакомые, неприветливые ребятишки во дворе, новая школа, непривычное местонахождение - все это не нравилось Алене, но она, стиснув зубы, терпела, - ни разу не пожаловалась счастливой маме. Она не имела... не имела права снова растаптывать мамину мечту.
Да и... было все-таки кое-что положительное на новом месте обитания: старый-престарый, раскидистый дуб во дворе, чуть поодаль от детской площадки.
Алена всегда скептически относилась ко всякого рода гаданиям, духам, экстрасенсам, гимпотизерам, колдунам, но в данном случае готова была биться об заклад, что вокруг этого древнего, видавшего виды дерева действительно существовала некая позитивная энергетика. Под усталыми ветвями дуба можно было спрятаться от жары и зноя, коснувшись же мощного ствола, можно было ощутить какой-то волшебный, иррациональный подъем, радужный прилив сил, и внутри словно бы порхали бабочки - невесомые, недосяжимо прелестные, оставляя после себя счастье, легкость, надежду, делая тебя добрее, открытее, человечнее... Хотелось улыбаться и петь.
Алена очень любила старенький, мудрый дуб - он был единственным ее другом на новом, негостеприимном, и, как ей казалось, враждебном месте. На летних каникулах свободного времени выдавалось немало, и с утра пораньше девочка на всех порах мчалась во двор, с пыльной площадки - под могучие, толстые ветви. Усаживалась на мягкую траву, интимно прислонялась спиной к дереву, с нетерпением раскрывала книгу - какой-нибудь там "Остров сокровищ"... Ах, благодать! И не нужно ей ни компьютера с его виртуальным пространством, ни навороченного "айфона"... более того, все это кажется бренным, недолговечным, ничтожным.
...Сначала она не обращала на него ни малейшего внимания, но спустя некоторое время стала замечать. Его - мальчишку.
Мальчишка был странным и каким-то... потусторонним, как и дуб. Белобрысый, тощий и изможденный, необычные глаза - китайские, небесного оттенка - горько и отрешенно поблескивали из-под стекол круглых очков. Одевался бедно, скромно, серо. Выходил гулять каждый день в одно и то же время - в три часа, и направлялся в одно и то же место - на хлипкую лавочку напротив дерева. Всегда один, всегда с книгой под мышкой, он был удивительно, неестественно тихим. Что он есть, что нет его - и не припомнить... Недвижно посидит минут тридцать на скамейке, вылупив глаза в свою книгу, и отправляется восвояси.
Алена, изредка бросая на него любопытные взгляды, расстерянно пожимала плечиками, и снова углублялась в чтение. Они бы так никогда и не заговорили, если бы не тот случай, - тяжелый, мучительный, изменивший кардинальным образом ее отношение к матери.
... Алена частенько оставалась наедине с дядей Валентином - и когда мама пахала во вторую смену, и когда она ходила в магазин, и.... в общем, нередко. Поначалу все было просто идеально - любовник мамы не тревожил, не мешал школьнице заниматься своими делами. Но постепенно мужчина стал наглеть, позволять себе лишнее - оказывать девочке некоторые недвусмысленные знаки внимания. Например, он мог подозвать Алену и силой вынудить потрогать свой... хм, предмет в штанах. Мог он ни с того, ни с сего подхватить девчушку на руки, прижать к себе и укачивать, как маленькую. Иногда он, прерывисто дыша, прикасался к Алене - легонько, тягуче поглаживал ее тонкую коленку, скользил по волосам. Изначально забавы извращенца носили безобидный характер - Алене не было страшно, просто до тошноты противно, гадко, отвратно, - примерно так она бы ощущала себя, если бы извалялась с ног до головы в липкой, вонючей грязи. Маме ничего не рассказывала - не хотела огорчать ее.
Однако к концу лета стало совсем уж худо. Терпение Алены лопнуло после того, как однажды развратник попытался заставить ее вылизать свою мерзкую штуку. Девочка осознала - дальше тянуть не имеет ни малейшего смысла. Нужно выложить все маме, и как можно скорее... Мама... мама спасет, защитит, поможет, поддержит...
Выбрала для разговора подходящий момент - когда "папа" ушел на работу, а мама в благодушном настроении вязала себе шарфик. Алена заранее продумала ход беседы, но все получилось совсем не так, как она планировала.
- Нам нужно поговорить, - начала отважно, отрезая тем самым себе путь к отступлению. Запоздало смутилась, неловко опустила глаза, нервно затеребила салфетку на столе. Мать, не отвлекаясь от своего дела, холодно и бесстрастно осведомилась:
- В чем дело?
- Мам... дядя Валентин... он... ты знаешь... несколько раз... - Алена ощутила, как мгновенно заливается краской, как непроизвольно наворачиваются слезы на глаза, как предательски дрожат руки. Внезапно поняла - составить для матери связный рассказ просто.... не сможет, - настолько все произошедшее между ней и педофилом было невозможным, чудовищным, низким, отвратительным, аморальным и противоестественным... что говорить об этом не находилось душевных сил, и она... она отчего-то чувствовала себя виноватой перед мамой, хотя ничего - видит Бог! - ничего не сделала плохого, неправильного.
Какие же мужики... уроды. Ах, если бы они... все, как один... умерли...
Мать отложила вязание, подозрительно вгляделась в Алену.
- Что? Что случилось, Алена? - тускло, нечетко и как-то слабо спросила. Алена чуяла - мать не хотела слышать ответа. Нет, она больше всего на свете сейчас не желала знать горькой правды. Только не сейчас... только не сейчас, когда все так хорошо складывается... когда то, к чему она так долго, маниакально и болезненно стремилась, стало реальностью - ее мечта исполнилась... когда она, наконец, построила полноценную, образцово-показательную семью... иллюзорную, - возможно, но разве это имеет значение?
Чтобы нелицеприятной правды не существовало, достаточно лишь закрыть на нее глаза.
Алена с трудом сглотнула, вздохнула, понуро потупилась. Да, маму было жаль. А ее, Алену... кто пожалеет ее? Неужели ей придется и дальше выносить смрадное дыхание, прикосновения потных грубых ладоней, развратный взгляд маленьких, бегающих глазок, слюнявые причмокивания мокрых присосок, бесстыдную демонстрацию половых органов ради... ради маминого спокойствия?
- Мама... он... меня... - каждое слово причиняло боль, выдавливалось неимоверным усилием воли. Внезапно лицо матери исказилось от немой, иступленной ярости - она обо всем догадалась, можно было не продолжать.Алена с робкой надеждой покосилась на маму - вот сейчас она в бешенстве лихорадочно побросает их вещички в большую дорожную сумку, вот сейчас они уйдут и больше никогда ("никогда, никогда, никогда!" - ликующе вопила душа) не увидят "папу"...
Мама порывисто вскочила с дивана, ее трясло от гнева - лицо побагровело, вены на шее вздулись, глаза выпучились. Импульсивно подлетела к Алене, до боли сжала узкие плечики.
- Ах ты маленькая шлюшка... Валентина соблазняешь? - мама наотмашь ударила Алену по щеке. - Ничего у тебя не получится, лживая мерзавка!
Алена замерла - мир внезапно накренился и лопнул. Вокруг - тьма. Беспомощно и жадно поискала глазами хоть капельку света - нет... Мир умер, ему уже не возродиться. Никогда.
- Что? - беззвучно шевельнула губами.
Мать что-то там еще говорила, но Алена не могла расслышать - она оглохла, ее придавило тоннами безнадежной, сокрушенной, травмирующей, горькой черноты.
Потом она, кажется, закрыла ладошками уши, закричала - так глухо, надрывно, горестно, страшно, как не кричала еще никогда в жизни, горячечно бросилась ко входной двери - прочь, прочь, прочь от мглы, которая грозилась поглотить, уничтожить полностью, без остатка.
Ничего не соображая, выбежала из подъезда. Безумными от боли глазами огляделась, спустя мгновение ноги сами понесли к дубу... дому...
Из тумана, выбраться бы из тумана... Ежику удалось... а ей?
На скамейке, как это частенько водилось, сидел, погрузившись в свою книжку, белокурый чудик, но Алена не обратила на очкарика ни малейшего внимания, - ей было не до него. Привычный мир рушился на глазах, трещал по швам, задыхался, в муках умирал...
Помчалась к "своему" дереву как к маленькому островку надежды, тепла, любви, ласки в огромном, бесконечном океане безысходности, грязи и цинизма. Добравшись, наконец, до "друга", упала рядом с ним на коленки, обхватила ручонками крупный ствол, судорожно прижалась к нему всем телом, уткнулась лицом. Только тут позволила себе слабость - по теплой, и как будто бы одушетворенной коре размазывались соленые капельки, плечики чуть подрагивали...
Никто не увидит ее слез, кроме старенького, доброго мудреца. Ему - можно. Он склонился над ней словно бы в настоящей человеческой тоске и сожалении... Сочувствует ее беде, плачет над ней... у него, вы знаете, свои слезы - смола...
Невесомое, почти неощутимое прикосновение к плечу заставило Алену вздрогнуть и испуганно вскинуться, поднять заплаканные, распухшие глаза. Над ней стоял тот самый остраненный, молчаливый очкарик. Он с какой-то неуместной, недоверчивой застенчивостью протягивал Алене белый платочек.
- Возьми, - прошелестел едва слышно, покраснел чуть ли не до слез, смущенно отвел глаза. - В таком месте... нельзя плакать.
Глаза Алены широко раскрылись от безудержной, но бессильной ярости - мальчишка! Ее жалеет МАЛЬЧИШКА! Унизительно... Нет, она не нуждается в понимании этих примитивных существ...
- Отвали! - рявкнула во всю глотку с неожиданной злобой. - Убирайся!
Вопреки ожиданиям Алены он не разозлился, просто покосился на девочку своими безоблачными глазами, и у нее бессознательно мурашки по коже побежали от этих глаз - в них плескалось горе, спокойное - уже ставшее привычным, и оттого еще более страшное. Он слегка качнул головой в знак согласия, молча побрел прочь...
Алена почему-то была не в силах отвести от него взгляда. Он медленно отдалялся от нее, - плелся, чуть сгорбившись, скорбно повесив голову, и было во всем его облике нечто этакое... смиренное, беззащитное... Он напомнил Алене ослика Иа-иа из мультфильма - такой же меланхоличный, апатичный, разочарованный... Он уходил все дальше и дальше.
Внезапно Алена подхватилась - ей стало ужасно стыдно за свое немотивированное хамство, да и... Вместе с мальчишкой, кажется, уходило нечто важное, высокое, доброе, верное... и как она раньше... не замечала?
- Стой! - неожиданно даже для самой себя, с неосознанным волнением крикнула Алена. - Не уходи!
Он послушно остановился, Алена с нарочитой неспешностью приблизилась к нему. Ей следовало извиниться перед ним, но она была слишком гордой, чтобы просить прощения у мальчишек, поэтому она, старательно пряча глаза, с наигранным равнодушием спросила:
- А почему ты говорил, что тут нельзя плакать?
Он робко улыбнулся, с неимоверной любовью и нежностью взглянул на что-то, находившееся за спиной у Алены и сокрытое от ее глаз.
- Потому, что это место... оно не такое, как другие. Здесь мне никогда не бывает одиноко.
Алена растерянно уставилась на него, на мгновение их глаза встретились: годы стойкого, перепревшего одиночества и годы стойкой, перепревшей озлобленности.
- У тебя нет друзей? - тихо.
Он не ответил - только слегка качнулись ресницы.
- Ты... умный?
- Да толку-то с того, - усмехнулся по-взрослому - с циничной горечью. - Я умею только учиться... и быть верным, а это никому не нужно.
Алена обмерла, руки помимо воли сжались в кулачки. Кретин... Он, должно быть, находится в полной уверенности, что ему хуже всех живется. Идиот…
- Ты дурак! - вскипела, захлебнулась воздухом. - Умные изменяют мир вокруг себя, а ты... Ты только ноешь! - слезы брызнули из глаз, заструились по щекам. - Ты хоть что-то... хоть что-то сделал для того, чтобы они признали тебя? А? - он, не отрываясь, глядел на нее потрясенно, обалдело, а она продолжала срывающимся, дрожащим от слез голосом:
- Легче всего оправдываться слабостью... снимать с себя ответственность... Если смеются - накажи их! Ты же умный... Докажи, что можешь...- она замолчала, утерла глаза рукой - силы внезапно покинули ее. Лениво переставляя ноги, направилась к соседней улочке - видеть мать она была пока что не в состоянии.
- Ты куда? - услышала сзади несмелый голос.
- Гулять, - откликнулась сердито. - Если хочешь, пойдем со мной... - ей хотелось, чтобы он пошел. Это было странно, но ей этого хотелось. Даже несмотря на то, что он - мальчишка. Возможно, ей хотелось помочь этой тряпке сделаться человеком... а возможно, ей просто хотелось, чтобы кто-то побыл с ней рядом в тяжелый для нее момент жизни.
- Но... я через десять минут должен быть дома... мама будет ругаться... - беспомощно шептал белокурый, наблюдая за тем, как Алена неумолимо удаляется. Нерешительно развернулся к своему дому, сделал крохотный шажок... и вдруг пустился бегом - свободно, легко, непринужденно - в противоположную сторону - за Аленой.
... С тех пор Ли сильно изменился, прямо-таки до неузнаваемости.
Раньше он жалел всех вместе и каждого по отдельности, сейчас же... жесток и холоден ко всем, исключая Алену. Уверенный, целеустремленный, знающий себе цену, саркастическая ухмылочка небрежно обращена к окружающим людям - дескать, чем сегодня повеселите, зверушки? Он не дорожит ими, они ему не нужны. Весь его мир заключен в Алене.
А что насчет нее? Ей интересно, светло, радостно, комфортно, безопасно рядом с ним. Год назад они впервые сделали "это" - Алена сама настояла. Это было не так, как у большинства людей - грязно, пошло, порочно, по-скотски... Это было слиянием душ - безвинных, израненных, отравленных...
Она не могла точно уловить того момента, когда он стал для нее всем, но - факт остается фактом - стал. Стал возлюбленным, отцом, сыном, братом, другом в одном лице.
Девочка и не заметила, как тот мальчик - безропотный, кроткий, смирный - перестал неотступно следовать за ней. Он поравнялся с ней, этот мальчик, поравнялся для того, чтобы твердо взять ее за руку, и уже никогда не отпускать... Он, беспечно смеясь, неустанно стремится вперед, вперед, вперед... и девочка страшится того, что однажды уже ей придется следовать за ним - тихо и послушно...
Но ведь это она... она коренным образом изменила его. Да, Алене хотелось бы так думать, но она не любила самообманов.
Сам. Сам выбрал себе путь. Она - только слегка подтолкнула.
... - Месяц буду жить у Ли, - буднично и как бы невзначай сказала Варваре, методично складывая все самое необходимое в маленькую дорожную сумку.
После того памятного случая мать перестала для нее существовать. Алена похоронила ее - в сознании воздвигла для Варвары шикарное нагробье, регулярно приходила ухаживать за могилкой - сажала и поливала цветы, изничтожала сорняки, оставляла конфеты.
Опустившаяся, выпивающая женщина с мутными глазками - не ее мама, - пустая оболочка, которая, кстати, так и не вышла замуж.
Варвара как-то растерянно и жалобно заулыбалась. Вздохнула.
- Ли... такой красивый, умный, обаятельный мальчик... Я бы тоже влюбилась в него... будь я молода...
- Заткнись, - холодно ответила Алена, застегивая сумку. Варвара покосилась на ее розовые локоны.
- Полюбила... Ишь какая, даже волосы покрасила, чтобы ему нравиться, - Варвара улыбалась как-то странно - горько, устало, но в то же время удовлетворенно. - Ты будешь ему хорошей женой: работящей, верной, покладистой...
Алена дернулась. Дикая ненависть медленно закипала внутри. Варвара случайно наступила Алене на больную мозоль - давненько не вспоминала Алена о своем великом предназначении, давненько забыла о своих детских клятвах... и мысль о том, что она будет ждать Ли с работы, готовить ему, рожать от него детей, слушаться его, финансово и психологически зависеть, станет его неотъемливым приложением - не вызывала в ней былого отторжения.
Она больше не эмансипе... Она просто...
Не признавалась. Ни другим, ни себе.
Сдержалась, подавила в себе желание вцепиться Варваре в волосы. Вдохнула глубоко - не опускаться до ее уровня. Не опускаться...
- Я не такая, как ты, - молвила свысока. Закинула сумку на плечо.
- Верно, - с неожиданной легкостью согласилась Варвара. Усмехнулась тоскливо. - Ты... ты красивая, Алена...
В отличие от большинства девушек, Алена не любила, когда ей делали подобный комплимент. Ей казалось абсолютно недопустимым и даже безнравственным восхищаться тем, что дается человеку от природы, без усилий. Что же до ее красоты... Кто-то, возможно, и работает часами над усовершенствованием собственной внешности, но это - не про Алену. Она никогда не красилась, одевалась всегда так, как хочется, а не так, как модно, ни разу не сидела на диете... Да и к общению с Ли все это не имело ни малейшего отношения - они были бы вместе, даже если бы Алена родилась уродиной.
Хмыкнула, скривилась пренебрежительно - тупой, убогой, ядовитой, злобной Варваре не понять. Дешевка, она даже не представляет себе чистых, духовных отношений...
Алена накинула на себя легкую курточку, заторопилась к двери. Нет-нет, их отличие в другом. Алена - великодушна и благородна, а Варвара... Варвара - презренная подстилка.
В дверях резко остановилась. "Ты - великодушна и благородна? И в чем же это выражается? - ехидно спросил отталкивающий скрипучий голос. - А может, ты просто высокомерна?"
"Нет! - с жаром заспорила с ним Алена. - Нет, я совсем не такая... я.."
С сожалением повернулась к Варваре. Что вы говорите? Воскресить маму? Принять ее такой, какая она есть - мелкой, низкой, желчной, грубой, беспринципной, подлой, а самое главное - нелюбящей?
Вот это - по-настоящему благородно и великодушно?
Не от хорошей жизни Варвара такой стала. Не от хорошей...
Неужели… ее никто никогда не любил?
- Я буду звонить... мама, - выдушила с трудом. Бегом к двери.
Нет - она не великодушна. И не благородна...
... Идя к Ли, решила сделать небольшой крюк и взглянуть на свое старое место проживания.
Последний раз она видела двор с чарующим дубом почти три года назад. С тех пор, как они переселились от дяди Валентина, Алена упорно обходила этот район - там все напоминало ей о пережитом позорище и гнусности, о предательстве и непонимании, о боли, обиде, страхе... Даже дерево не хотелось видеть - оно словно бы стало невольным бесстрасным наблюдателем всего происходящего.
Но теперь у Алены отчего-то возникло желание увидеть на его ветвях молоденькие, нестойкие листочки, тронуть теплую, живую кору, послушать тихий скрип веток, трепещущих под порывами ветра, ощутить, кожей почувствовать его радость, удовольствие, счастье от встречи с ней... встречи после долгой-долгой разлуки.
Чем ближе она подходила к своему бывшему обиталищу, тем сильнее охватывало ее интуитивное волнение. Что-то... было не так.
Наконец, не выдержала - понеслась бегом. Ближе... ближе... ближе... вот уже видно ее прежний дом... вот детская площадка - ни капельки не изменилась... а вот...
Алена окаменела. В лице не осталось ни кровинки, рыдания рвались из груди, слезы струились по щекам.
Дуба не было. На его месте громоздилась огороженная металлическим забором стройка.