У меня ложка пропала. Врачиха говорит:
- Я вам свою отдам!
- Нет, свою не надо,- говорю, и возвращаюсь в палату.
Новенький еле бормочет:
- Дайте прочухаться, и я вас всех развеселю...
Палату развлекает мостостроевский мужик, курчавый брюнет лет за тридцать. Как всегда по утрам, рассказывает:
- Стало быть, да. Купили мы козу. Само собой, драли её, как без этого. Сначала батя, а потом уж и мы с братьями.
- Значит, мораль сохраняли?
- Какую мораль? Я тебе про козу, дурья твоя башка. Ты не слушаешь.
- Наоборот, я слушаю! Вот я и говорю: строгая очерёдность, то есть, мораль сохраняется!
- Мораль там, не мораль, а всё у нас было по справедливости. И вот, слушай дальше...
Встрёпанный больной мотается по коридору, заглядывает во все палаты подряд:
- Мне сделали операцию, и у меня всё хорошо!
Наш Тимофеич с крайней койки ему в ответ:
- Ну, тоже нехорошо говорить, что мне хорошо, когда другим плохо!
Пошёл я покурить, он и меня остановил:
- С чем ты?
В ответ я постоял на одной ноге, демонстрируя, что готов к выписке.
Туалет один, он и женский, он и мужской. И всегда очередь. Если приспичило, лихорадочно ищешь ёмкость, бутылку из-под минералки, и отливаешь за условным углом. Это не считается тут серьёзным проступком, через такое проходят все.
Иду. Всегдашняя неразбериха у туалета. В том крыле новый туалет заколочен гвоздями.
Возвращаюсь в палату.
- Так когда это было-то?
- В шестидесятые годы, да что там, даже и в пятидесятые. Вот послали меня в Ярославскую область инженером МТС, жена медик.
- Как вам там жилось?
- Ничего хорошего.
- Почему?
- Дураки какие-то приезжают и начинают допытываться: почему в сроки посевной не укладываетесь? У населения радости мало было. Уехать нельзя, потому что распределение.
- Шамшаев, на процедуры!
Это меня.
- Полотенце не забудьте!
Беру полотенце, иду в процедурную.
Посередине помещения - кушетка. Ложусь.
- Больной!
- Что?
- Обнажите место для укола!
Внезапно в процедурную входит Миша в наброшенном на плечи халате:
- О, привет! - говорит.- Чем это вы тут занимаетесь? Почему лежишь?
- Отдыхаю после процедуры.
- Что за процедура?
- Удаляли мне остатки головного мозга. Теперь необходимо пять минут под наблюдением процедурной сестры полежать, отдохнуть. И завершающий укол принять, а то всё напрасно было.
- Опять вы за своё, больной! Ничего я ему ещё не делала, вот сейчас он укол получит и пойдёт к себе в палату.
- А я, ты знаешь, в другом отделении сначала был на обследовании,- говорит Миша.- Вообще-то я здоров, вот узнал, что ты тут загораешь, решил навестить. А у нас там неразбериха, меня положили в коридоре. Я убежал оттуда, на своё место положил умершего больного, нашёл его в туалете. Это соседний корпус.
- У вас там туалет заколочен гвоздями,- говорю.
- При чём тут туалет. Да нет, это другой корпус. Ладно, я пошутил. Я не на обследовании. Я бы не лёг сюда, эта больница самая плохая в городе,- говорит Миша.
- Ну что такое плохая больница? Это нонсенс. Какая ни есть.
- Зато у вас тут натяжные потолки.
- Это штукатурка отстала, ремонта давно не было,- отвечает медсестра, продолжая снаряжать шприц к уколу. Вонзает иглу мне в бедро. Почти не больно.
- Хочу полежать тут недельку,- говорю, потирая уколотое место.- После обеда в палату придёт больной с мочеприёмником и шахматами. Он у меня всегда выигрывает. А стоит мне начать поддаваться, сразу проигрывает.
- Ты, когда поддаёшься, у тебя мысли нет на доске, ему не от чего оттолкнуться, вот и дует. Сколько тебе ещё тут?
- Да полежу с недельку. А если забудут выписать, то дольше.
Выходим в коридор.
- Я тебя забираю.
- Тут хорошая больничная библиотека.
- Ты слышишь? Я тебя забираю!
- И, представляешь, вся литература подобрана на тему больницы.
- Короче, так. Я тут в коридоре слышал, что главврачу плохо. Видишь, я в фуражке, вот папка у меня, смотри.
Проходим мимо дежурной сестры. Миша властно обращается к ней:
- Я из БВЗЖПиО. Плановая проверка процедурных области! Где процедурный журнал?
- При чём тут я? Идите в процедурную.
- Всё, можете возвращаться в палату! - бросает в мою сторону Миша и идёт к процедурной. Я догоняю его и семеню рядом.
- Вот видите, Борис Васильевич,- говорю.- Проводите меня до палаты, если вам не трудно.
- Конечно, конечно, Аркадий Очакович,- говорит Миша.- Идите осторожно, я вам помогу. Какой широкий у вас коридор! Много света, это хорошо. Где ваша палата? Вот эта? Так, Аркадий Очакович, одевайтесь, мы с вами должны посетить одно место. Быстро.
- Так ты серьёзно?
- Я серьёзно. Я уезжаю навсегда в этот раз. Прощальный обед. С главврачом я договорился.
- Ты - это человек, с которым никогда.
- Ну, тем более. Уколы и процедуры - это смешно, это не для тебя. Встань и иди. Я уеду, и ты опять заляжешь в свою больницу. Будь я здесь с самого начала, я бы не допустил этот позор.
- Как же я пойду? У нас тут, знаешь, какие порядки! Входят здоровые, выходят больные.
- А песок? Откуда на первом этаже песок?
- А, это ремонт.
- Песок речной или морской? Это важно.
- Песок с озера Титикака. Песок в голове вызывает отличную эрекцию. Пациент платит большие деньги. Мне бы в песочек немножко доменного шлака, размолотого. Врач сказал, что это поможет избавиться от ностальгии.
- Я бы на твоём месте вёл себя осмотрительнее. Ну, как хочешь; я сейчас пойду, договорюсь с главврачом.
- Ты же сказал, что договорился.
- Ну, ещё раз договорюсь, не помешает. Где её кабинет?
По коридору навстречу ковыляет человек на костылях.
- Так, на перевязку! - командует ему Миша.
На подоконнике сидят двое с костылями.
На посту медсестёр Миша требует список назначений и бегло просматривает.
- Так, Черномазову - два кубика. А лучше три, чего мелочиться. Журнал назначений передайте в регистратуру,- медсестра недоумённо глядит на него, а он говорит мне, отходя от поста:
- Давай обход сделаем! Хочется всё поставить на уши. Да, и надо переселить женщин и мужчин: это благотворно скажется на процессе выздоровления.
Мимо нас по коридору бегут с криком:
- С главврачом плохо!
- Я же тебе говорил!
- Ладно, пойдём назад.
В коридоре у окна сгорбившийся больной жадно ест из лотка. Замечает наше приближение, прячет лоток за спину и заискивающе спрашивает:
- А подскажите, будьте добреньки, мне какой анализ сдавать?
- Ваши анализы в порядке, продолжайте питаться! - командует Миша, оглядывается и видит, что я танцую вокруг медсестры на посту: отхожу, подхожу, отскакиваю, бросаюсь под воображаемый танк.
- Вот видите! Шамшаеву надо больше давать седативного! - подытоживает Миша, хватает меня под локоть и тащит на лестницу.
На лестничной клетке перепираются врач и бандит:
- Ты её положишь!
- Так она уже давно лежит! Всё, что я могу сделать - выписать её.
- Только попробуй! Ты её положишь! У тебя будут проблемы.
Этажом выше на лестничной клетке курят больные:
- Вот ты говоришь, бог. А лично я его никогда не видел, хотя работал завскладом. А у меня всё по описи: есть-есть, нет-нет.
- Вы понимаете, ведь Сына-то видели!
- Ну ладно, тогда вот...- завскладом неумело перекрестился слева направо.- На всякий случай: мало ли что!
На третьем этаже Мишу чуть не сбивает с ног коренастый краснолицый мужик.
- По стенке ходи, врачуга! - кидает он Мише и идёт дальше.
- Ты с ними поосторожнее, я забыл тебя предупредить! - говорю. - У нас тут специальная палата. Те, которые отмазываются от армии. Врачи туда не заходят, медсёстры тоже. С утра до вечера дым коромыслом, пьянка-гулянка. Иногда в женские палаты залезают.
- Не надо мне рассказывать! Я не хочу этого знать.
- Видят, какие там женщины, трезвеют и уходят пить.
- Погоди, сейчас главврач оклемается, подпишет тебе отходной, то есть, обходной, и пойдём подобру-поздорову.
Внизу по лестнице громыхает крик:
- Так вы бабушку будете класть?!
- Ладно, давай-ка от греха в палату, пересидим, а там и пойдём потихоньку.
Няня уютно устроилась в палате на табуретке у окна, что-то рассказывает. Её никто не слушает.
- Я вот не люблю анекдотов.
- Почему ты не стал начальником? Можно было попытаться подсидеть?
- Короче!
- Люблю грозу в начале мая, но особенно в конце!
- Да, я уже тогда выпивал, зашибал прилично, и поэтому вынужден был выслушивать бесконечные истории своего начальника. Он имел меня в руке, попробуй тут не послушай!
- Составителем я не мог, только сцепщиком. Купил детскую железную дорогу и тренировался.
- В беседе я могу показаться смелым человеком; как только остаюсь один на один, начинаю бздеть, вот в чём дело.
- Тарантино Тарантино Тарантино.
- Самая большая новость - это не то, о чём, а способ высказывания.
- Рыцарь без страха и без штанов и траха упрёка без совести и диода транзистора носового платка. Носовой оренбургский платок. Воронец Ольга вышита на носовом оренбургском платке!
- С ростом Вселенной скорость света должна расти, а размер фотона - уменьшаться. В пределе, бесконечной Вселенной соответствует бесконечная скорость света, и вещество тоже делимо до бесконечности. Из этого косвенно видно, что Вселенная не может быть бесконечной. Значит, и время её существования конечно. И жизнь когда-нибудь кончится. Распадётся её структура, сотрётся из памяти материи её механизм, и воцарится хаос, и вновь Дух Божий будет витать над... Впрочем, не будет ни верха, ни низа, а значит и слово "над" в этом случае неприменимо. Дух материи, воплощённый в жизни, познает всю Вселенную, познает самоё себя, и в бесстрастном самоудовлетворении сойдёт на нет. Прекратится цикл, начатый Большим Взрывом - а что дальше, что потом? Не будет ответа на этот вопрос никогда. Правда, есть ещё одна возможность. Большой взрыв как итог жизни, конечный пункт развития. Суммирует и отрицает в себе всё бывшее до себя. В точке "омега" максимальное объединение сил жизни, её напряжение в формах, нам не ведомых по своему размаху, и приведёт к Большому Взрыву. Если это так - мы знаем, что будет потом, и что было раньше. Сверхцивилизация, слившаяся с материей, за Большим Взрывом, 20 миллиардов лет назад, знала, что будем мы, что случится с нами, и больше того, в своём апокалипсисе она запланировала свойства будущей Вселенной, а значит и наше появление, она знала всё - именно поэтому её и не стало, материя и дух окончательно слились в точке взрыва.
- Карбид строители больница порезвиться ходит с куском карбида в кармане куда бы сунуть.
- Ладно, схожу на разведку, не могу я вот так сидеть в неизвестности и без дела! - говорит Миша, осторожно открывает дверь и выходит из палаты. Возвращается понурый:
- Нам с тобой сначала придётся сдать кровь на всевозможные анализы. Это условие главврача, иначе не хочет отпускать! Как, ты готов?
- Что значит, нам?
- А то и значит, если я не сдам, тебя не отпустят.
- Ну, идём, сдадим.
Сдали кровь, получили обходной, оделись, вышли из больницы и стали подыматься по улице Усти-на-Лабе.
Конец февраля, снег, не так холодно, Миша без шапки, я - в шапке.
- Как свежо пахнет извёсткой! - кричит Миша.
- Это не извёсткой, просто весна,- говорю, снимаю шапку.
- Ну, всё равно, главное, запах приятный! Шапку надень!
- Когда Стива её видит, боится и убегает,- тереблю в руках и рассматриваю свою лохматую шапку.
- Надень, простудишься!
- При виде нового человека Стива принимает позу сексуального подчинения,- продолжаю теребить шапку.- Мехом наружу, мехом внутрь,- задумчиво говорю.- Смех смехом, а шапка кверху мехом...
Свернули на улицу Мира.
- Давай заглянем в столовую,- говорит Миша.
Очень высокие потолки. Волнистые алюминиевые рельсы, подносы едут с лёгким скрипом, секция первых блюд, борщ, суп перловый, солянка мясная сборная, суп "ночь Куинджи" с рубленой крапивой и половинкой крутого яйца, секция вторых блюд, плов, гуляш, пюре, макароны, голубцы, котлета "Юрюзань", сосиски отварные, горкой беляши.
- Это разве беляши! Я на днях был в Коврове, вот там - беляши! А это...- говорит Миша.
На третье - кисель, компот, какао, чай, отдельной горкой - хлебобулочные изделия, не приносить и не распивать, подкассовый ящик бренчит и распахивается, халат туго облегает кассиршу.
Решили ничего не брать, осмотреться.
- Ты смотри, женщины на кухне голоногие! Кажется, без трусов!
- Жарко, вот и...
- Что они там делают, непонятно! Посетитель всего один, а они всё моют и моют.
- Я тебе объясню, в чём тут дело. Идёт отбор на должность судомойки. Учитывается и фигурка, и короткий халатик. Такие требования выставил новый хозяин. Он купил эту столовую, она была убыточная, а теперь у него и бистро, и рестораны, и что ты думаешь, лучшие часы он любит проводить именно здесь, только здесь, особенно пока посетителей мало.
Ведёт себя скромно: миска борща, стакан портвейна.
Садится так, чтобы просматривалась линия посудомоечной, пар.
Подходит подавальщица:
- Может, вам чего поострее, Василий Иванович?
- Нет, меня вполне устраивает.
И так два часа.
Потом садится в джип чероки и уезжает.
Вот и сейчас: встал, оделся и ушёл.
- Ладно, что мы тут, пойдём отсюда,- говорю.- Тут рядом закусочная, "Одиннадцать ступенек".
У прилавка опохмеляются несколько мужиков.
- Вот тут отдаёт теплом домашним! - говорю.
- Это из-за барменши, или как её там.
Барменша в раздвоенной отглаженной пилотке улыбается за прилавком.
Из кучки мужиков слышатся голоса:
- Ну тихо, тихо, пошли домой.
- Пилотка твоя подобна нимфе!
Внезапно один из мужиков сорвал с барменши пилотку и убежал в туалет.
- А без пилотки какая ты барменша. Ты самозванка, иди промышляй на улицу! - комментируют голоса опохмеляющихся.
Барменшу выводят на улицу под предлогом выяснения отношений. Внутри идут беседы:
- Ушла!
- Да и хрен бы с ней. Давайте проведём выборы бармена!
- Кто будет барменом?
- Я!
- На каких основаниях?
И этот с рыжими усами, и тот с наколкой, явно сидевший человек, и ещё один, с листовками "только для русских", раздаёт в троллейбусе, берут не все.
- У тебя программа есть, с чем ты придёшь к народу - пугалом, обиралой или приятным собеседником?
- Тут всё написано,- протягивает листовку.
Идеи кардинальные, лицо испуганное.
- Да на кой мне твоя бумажка! Ты мне правду скажи!
Подсел шелудивый колченогий человек:
- Я был спецназовцем. Пожми мне руку.
- Да ладно.
- Пожми, не бойся!
Литые железные клещи впились в ладонь, не вырвать.
- Да отпусти! - довольный, ослабил натиск; моя рука, как ударенная доской.
- Ладно, ты спецназовец.
- Был!
- Хорошо, был. А как ты ездил на побывку домой? В форме ходил, понтовался?
- Нет, в гражданке. Стыдно было в форме ходить. Да и избить могли за форму. Я ведь не такой уж здоровый был.
- Ты же сказал, что спецназовец.
- Ну и что. Назначили, вот и был.
- А мне не нравится сочетание томата и рыбы. И я считаю это таким же важным, даже архиважным вопросом, как и все остальные.
- Вот вопрос и вот утверждение. Это два предложения. Вот они лежат рядом.
Блатняк за другим столиком. На столе пакет вина и больше ничего. Даже стакана нет. Молчаливый, ещё крепкий, хорошо одетый.
- О! Кого я вижу! - кричу ему.
- Я тоже! - присоединяется Миша.
Блатняк на дерзости не отвечает. Это ниже его достоинства.
Выхожу покурить. У стены рыжеусый.
- Что у тебя?
- Обычные сигареты с фильтром.
- О! У меня тоже!
- Хочу бросить, а не могу.
- И я тоже! А вот слушай...
Покурил, возвращаюсь с рыжеусым. Он пересел за наш столик:
- Вот слушайте дальше. Я зашёл в маленький магазин, они арендовали какую-то площадь у владельца дома, в том случае это была продавщица Тося, я, естественно, был пацан, а она была девушка лет двадцати пяти. Я зашёл, там всё: соль, спички, консервы, набор типа сельпо, пряники, портфель висел, карандаши в уголке - миниуниверсам. А зачем зашёл: послали за хлебом. Зашёл, а она ела консервы, бычки в томате, хлебом черпала. Я заворожён этой картиной! Купил хлеба, и по дороге домой эта картина была перед глазами, и мне страшно хотелось съесть бычки такие же в томате. Дома рассказал бабушке. Это считалось баловством, прихотью. Бабушка дала тридцать пять копеек. Я сбегал, съел и отравился. До сих пор, когда открываю такую банку, так и вижу: маленький магазинчик, заурядная девушка за прилавком в белом колпаке, теряющая свою заурядность.
- "Заурядная" - это что значит?
- Почти всякий вопрос зависит от конкретной ситуации. Вот этот твой вопрос меня напрягает. Я не хочу на него отвечать. И вообще вот эти вопросы, которые тянутся по быту. Вопрос и раньше всегда требовал ответа, а я был нескор на ответ, я замыливал ответ, вопрошающий не понимал ответа, потому что я невнятно отвечал. Казалось бы: возьми да скажи: я предпочитаю жареную! Куда там. Спросить мне было тоже крайне непросто, катастрофа, мучительно, и с каждым разом сложнее. Ну вот, к примеру: свадьба у меня будет, пригласили самых близких посидеть в кафе, но близкие настояли, чтобы как у людей. Дед: Петька, ты что придуряешься, ты можешь точно сказать, сколько людей будет? Ты мне должен точно сказать, сколько с твоей стороны будет. Тут я начинал, и дело доходило до того, что я понимал, что это нехорошо. Ты его пригласишь? Я спрошу. Что значит, спрошу? На свадьбу приглашают. Помню, сумерки, и мы втроём сидим и беседуем, кого же приглашать, определиться с числом, на когда, и сколько машин заказывать.
Дойдя до этого места, рыжеусый Петя наклонил голову к столу и замолк.
- Ты своей болтовнёй мне все мысли из башки выдул,- говорит ему Миша, а мне: - Иди возьми ещё "зверобоя".
Взял. Выпили.
- Ну вот, до "зверобоя" не было никаких мыслей. Зато после "зверобоя" сколько всего сразу, и главное, буфетчица вернулась с улицы буфетчица.
- А в подсобке два горячих беляша в подмышках!
- А теперь не только буфетчица, а ещё и уборщица.
- Зафиксировать сигнал!
- Не хочу я фиксировать, и вообще не хочу ничего чувствовать.
Непристойно раздвоенную пилотку буфетчицы принесли с улицы, отряхнули от снега, с извинениями вернули.
- Напряжённая половая жизнь изнашивает хуже возраста. Даже тараканы уходят. Их уже не найти, а скоро их станет не хватать.
Шелудивый и колченогий спецназовец предлагает новую версию своей жизни:
- Я был талантливый суфлёр! актёры могли вообще не играть!
- А где учат профессии суфлёра?
- Везде! Талантливый суфлёр может из импотента сделать мачо! Правда, мачо останется импотентом, но это уже не так важно.
- Коктейль-холл. Коктейль "Международный". Соломинка.
- Стакан самогона в соломе.
- Я абонирую этот зал!
- Ну, положим, ты абонируешь. А что дальше?
- Нужно подумать.
- Думай быстрее! Я иду в сортир, мочи нету, кала нету, и думаю: как же защищать эти пространства?
- Давай закажем порфей "Орфей"!
- Мочить бы всех этих древних пиндосов! Соль и Эдип! Соль и Эвридика! "И море накрыло крышкою льда"! К чему этот орнаментализм? Он должен кончить так: он идёт по краю замёрзшего моря. Я против выдрючивания. Когда я слышу по ТВ хорошую песню с выдрючиванием, я переключаю.
- Водка нарочита, а зубровка - нет.
- Если драйва нет, то будь ты оснащён хоть Шпенделем, хоть Дрегелем.
- Не возжелай ни вола его, ни осла его!
- Ни Валаеву, ни Аслаеву!
- Искусство квасить ровно...
- А потом он сказал: "Всё равно всё лёд!", обводя окружающее. Когда я вижу красивую женщину, говорю: лёд, лёд, всё лёд, она лёд, хотя и понимаю при этом, что это не она лёд, а я лёд.
- Я понимаю, что жизнь непонятна. А иногда понятна настолько, что лучше бы наоборот.
- Очень хорошо, что музыка тут негромкая.
- Да, и есть туалет, смотри, какой он окован решёткой! Её склепал мастер!
- Она не клёпанная, а кованная. Её сковал мастер кованного искусства.
- Всё равно красиво.
Миша вернул меня в палату, когда стемнело. Все спали. Тимофеич с крайней койки проснулся, перевернулся на другой бок и сказал мне: - Слышь-ка, к тебе тут этот с бутылкой приходил и с шахматами. Сидел часа два, не могли его выкурить. Зараза вонючая!
=рассказ написан в соавторстве с А.Гавриловым=