Мост на карте найти очень просто.
Берем земной шар и рассматриваем его земляную часть. Сразу видно очень много воды. Вся эта земная твердь изрешечена озерами и иссечена реками.
На маленьком глобусе ниточки рек можно сосчитать, но с увеличением масштаба начинают появляться все новые и новые реки. Они становятся похожими на огромные деревья: корни уходят в моря, стволы тянутся в глубь материков, а притоки и притоки притоков расползаются по всей карте густейшей кроной.
На живой земле рекам нет числа. День и ночь работает один из вечных двигателей природы – течет вода.
И так же ни на минуту не прекращается вечное движение людей. Густая сеть путей – дорог покрывает землю. И везде, где черточка дороги пересекает ниточку реки, стоит мост. Обязательно должен стоять, иначе дорога рвется и задыхается.
Сколько всего таких пересечений – сосчитать практически невозможно, никто и не брался за это безнадежное дело. Это так же нереально, как пересчитать все дома. Сколько не регистрируй, все равно где-нибудь да затеряется неучтенная избушка на курьих ножках или мост на неведомой дороге.
Дома и мосты – сооружения первой необходимости. Человек сидит – нужен дом, человек в пути – потребуется переправа.
Элементарный мост, как и простейший дом, может построить каждый, умеющий держать в руках пилу и топор. Но все же правильнее, когда делом занимаются специалисты.
Есть такая неброская, но всемирно распространенная профессия – мостовик. Люди, обученные ее тайнам, и строят подавляющее количество мостов на всем свете.
В энциклопедии мост определен как сооружение, прокладывающее путь над препятствием. В препятствия зачисляются не только реки, а и овраги, и горные ущелья, и морские заливы с проливами, и встречные дороги, с которыми желательно пересекаться в разных уровнях.
Мостовик – профессия конкретная: подошли к фактически существующему препятствию и преодолели его – построили мост. Препятствие никуда не делось, осталось на месте, но уже где-то внизу, как экспонат, которым можно любоваться, облокотившись на перила.
Но мост не только дитя техники, не только инженерная поделка, древность рода обеспечивает ему доступ в такие интеллектуальные сферы, как история, экономика, архитектура, искусство. Там мост одевает торжественную академическую мантию, как памятник материальной культуры человечества.
А вовлечение мостов в преодоление жизненных преград, в соединение противоположностей, душевных удалений и разрывов в судьбах уводит далеко в область символов и фантазий, в мир, где живут поэты и философы.
Мост разведут – и над водою
Уже не ступит ничья нога,
И, разлученные волей чужою,
Тоскуют разомкнутые берега.
Вот я иду, злой и влюбленный,
Вдоль отливающей ртутью воды,
Иду – и каждый мост разведенный
Встает, как прообраз моей беды.
Мост – это главная жила, аорта,
Мост – это вместе я и ты…
Остановите! Какого черта!
Нехорошо разводить мосты!
Торчит циклопическая громада,
В небо уперлась ее дуга.
Слышишь, с какою кричат надсадой
Разъединенные берега?..
В.Н.Орлов, «Мосты»
Мосты давно и верно служат людям творческого воображения символами единения сердец, пространств и времен.
А в бурных разливах современной науки и техники решительно перекидываются мосты между областями знаний, которые сроду не бывали друг у друга в гостях. Но вот через застойную гладь инерции наводятся переправы, по ним бегут вопросы, идеи, удивление чередуется с озарением, и на стыках знаний рождаются необыкновенные, парадоксальные открытия.
Мост – замечательное мирное сооружение. На нем нелепо ставить высокие заборы и неудобно заниматься темными делами. Он слишком открыт и ясно виден, мосты всегда трудятся в поте лица и честно.
С большой изобретательностью мастера пера и микрофона разрабатывают тему наведения переправ, но сам образ моста – соединителя возник задолго-долго до нашего времени.
Все преодолели, всех победили герои мифов, былин и сказок, до счастья рукой подать, да нужно перейти мост.
Мост этот всегда не прост. В арабских мифах он проводит смельчака над самой преисподней.
Герой русского фольклора скачет по лесам и горам и оказывается перед огненной рекой, преградой. На том берегу тридевятое царство, там, совсем рядом, спит заколдованная красавица, там спрятаны и Чудо-чудное, и Диво-дивное. Нужно только перейти мост, да вот незадача, на страже стоит змей о двенадцати головах и службу свою правит очень добросовестно: «по всему берегу лежат кости человеческие, по колено будет навалено!»
Но вся эта жуть растворяется в доброте и уютности русской сказки: земля вокруг все одно, родная, змея кличут по-свойски, Горыныч, у полыхающей реки прозвище – Смородинка, а мосточек непременно калиновый и герой по нему обязательно переходит.
Ближе к нашим временам мосты уже безо всякой мистики просто служат, как инженерные сооружения, на дорогах ада. Вергилий ведет по ним автора «Божественной комедии»:
«Так с моста на мост, говоря немало
Стороннего Комедии моей,
Мы перешли, чтоб с кручи перевала
Увидеть новый росщеп Злых Щелей
И новые напрасные печали…»
Обитателям Злых Щелей, бесам, хочется запугать, сбить с пути Вергилия и его спутника, живой человек им ненавистен, и они обманывают, уверяя, что мост впереди разрушен, нужно идти другой дорогой.
Ад есть ад, здесь не мосты мира и дружбы, а ловушки. Человек слаб, он в опасности, только дружеская рука позволяет избежать гибели. Ярость бесов остается позади.
«Мы с моста вниз сошли неторопливо,
Где он с восьмым смыкается кольцом…»
И лунная дорожка может выступать мостом между иными жизнями. Бежит по ней булгаковский Пилат со своей верной собакой.
Так что мост – это древний литературный работник, используемый нарасхват и как предмет поэтического любования с последующим изданием впечатлений, и как очень выразительный фон для развития событий.
Герою нужно назначить свидание, извольте, мост красиво изгибается, и нежные ивы склоняются к перилам. Соперники долго бегают по свету и, наконец, встречаются на мосту: достали шпаги, разобрались.
Даже лютым разбойникам позарез нужен мост, чтобы сбросить жертву, спрятать концы в воду. Ищи-свищи потом комиссар полиции, в волнах отпечатков нет.
А бурные потоки рыцарских авантюрных романов, замки, окруженные рвами, бешеный стук копыт, погоня. Сердце бьется: догонят – не догонят! Но громыхают тяжелые цепи и мост ехидно поднимается прямо перед носами преследователей. Гулко хохочет бронированная стража на толстых стенах.
На войне мост – любимец диверсанта. Как остановить движение поездов противника? Испорченные рельсы легко заменяются. То ли дело мост, любо-дорого, - узел, болевая точка, дорога в концентрированном виде. Подполз ночью, заложил взрывчатку. Ка-ак трахнет! Пролеты слетают с опор и все, преграда.
Десятками рвут мосты кинематографисты.
Стучат по ушам колеса вагонов, вода разлилась по всему экрану, поезд влетает на мост. Зрители ждут и режиссер не подводит никогда: огонь, гром, с невероятной силой летят во все стороны куски моста, вагонов и берега.
Враг задыхается от ярости. Мальчишки в зале свистят. Красочно, шумно, весело.
А как врывается на мост конница Чапаева. Или переход Суворова через Альпы, картина боя за Чертов мост.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мост – одно из самых древних сооружений. Какие были первые новостройки? Пещеры, ловушки для мамонтов. Ну, пещера – это путь к гражданскому строительству, а вот ловушка – это уже мост, который не держит нагрузки.
Литературная и театральная слава пришли к мостам позднее. Начинались же они просто и рационально. Как только человек пошел по земле, путь ему преградила река. Что появилось раньше – мост или лодка? По широким историческим меркам, наверное, где-то одновременно, на оба изобретения натолкнула жизненная необходимость.
Увидел человек в реке бревно, ухватился за него и поплыл. Хорошо, не тонешь, но есть неудобства: сыро, бревно вертится, часто приходится окунаться. Стал человек бревно тесать, то есть усовершенствовать в сторону лодки.
Увидел человек поваленное через реку дерево и пошел по нему на тот берег. Хорошо, сухо, но трудно с равновесием, иногда ползти приходится. Тогда человек повалил рядом другое дерево и начал их объединять, то есть усовершенствовать в сторону моста.
Такие древнейшие мосты есть и сейчас, можно сказать, дошли до наших дней, только бревна новые.
Дальше мосты развивались и усложнялись вместе с человеком и орудиями его труда.
Война и торговля были основными заказчиками мостов.
Праотцы деревянных мостов, хотя и строились очень добросовестно, до наших дней не дожили. Мосты губит их постоянное практическое использование. Они работают и стареют, а груз, который по ним катится, растет и набирает силу. Какое-нибудь деревянное строение, чем дряхлее, тем милей, а немощь моста опасна, можно провалиться.
Мост привязан к дороге, он не может отойти в сторону, на отдых и уступить место молодой здоровой смене. Вот он и гибнет, возрождаясь в новом образе.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мост – мирное транспортное сооружение. Профессия мостовика расцветает, когда землю не опустошают, а застраивают. Тогда мост становится одним из самых убедительных выразителей уровня развития архитектуры, техники и соответственно благосостояния государства.
Пилон современного вантового моста растет из воды естественно и непринужденно, в нем соединяются таланты инженеров и художников. Это чудо искусства и фантастика современных расчетов, материалов, строительного оборудования.
Река с переброшенными через нее мостами определяет архитектурную композицию большинства городов. Ампир, барокко, классицизм, конструктивизм – все течения и стили, создававшие неповторимость и своеобразие каждого города, обязательно интерпретировались в облике мостов.
Ле Карбюзье выразился кратко и красиво:
«Почему нас так волнует мост?.. Переброшенный через капризные извилины рек, через оползни или беспорядочное нагромождение скал, проложенный меж задумчивых рощ, мост, прочный и крепкий, как горный кристалл, высится среди окружающего беспорядка. Здесь в труде человека нашла свое выражение его воля».
Так кто же выражает эту волю человека? Что за профессия такая – мостостроитель? И что это за люди – мостовики?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Самое специфичное в мостовой работе – это река. Нормальный строитель выбирает сухое место, размечает оси, забивает колышки, огораживает себя забором. Все делает здраво и основательно.
А мостовик добровольно лезет в бегущую воду. Там, на дне, под толщей мутных потоков, на зыбком речном песке начало его сооружения. Река, такая ласковая к рыбакам и купальщикам, со строителями держится независимо и беспардонно. То, что река течет и уносит все ваши разметки, дело обычное и технически решенное. Хуже, когда это течение уносит песок из-под вашей конструкции и старается ее закопать в образовавшуюся яму. Плохо, когда вы вдруг оказываетесь на мели, и совсем худо, когда вода стремительно поднимается и вы уже не строите, а спасаетесь. Уйма забот, когда река замерзает, а еще больше, когда приходит весна с ледоходом и половодьем. А потом еще разные законы Архимеда и других специалистов, по которым все нужное обязательно тонет, а то, что должно быть на дне, пробкой вылетает на поверхность. Вода, тихо журчащая между пальцев, складывается в многотонный боевой таран, наткнувшись на преграду. Вообще, вода – это постоянное давление и на конструкцию, и на человека, особенно, если он работает на глубине.
Другая специфика – это головокружительность профессии. Вы спокойно идете по широкой доске, положенной на землю. Но начните доску поднимать выше и выше, и произойдет чудо: на ваших глазах она станет сужаться. И вот уже нет уверенности, что следующим шагом вы сможете на нее попасть, ноги какие-то неуправляемые, тело колеблется, оказывается ваш центр тяжести расположен до глупости высоко и положение его неустойчиво. Наконец, долой стыд, хочется встать на четвереньки, но вот уже и этого мало, лучше всего на доску лечь и крепко ее обнять. А по спине холодок: вдруг доска гнилая.
Дом строится по вертикали. Хоть и близко к облакам, но под ногами все время то, что сам же и сделал. Если страшно, делай надежней. А мост растет горизонтально, он все дальше уходит в сторону от такой большой и устойчивой опоры. Строитель постоянно оказывается на консоли, а консоль над пустотой. К той узкой доске прибавьте свистящий ветер, снег, дождь, гололед, то есть все то, что сбивает с ног на широкой земле. Очень неуютно бывает мостовику на рабочем месте.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Выберем из неохватной мостостроительной армии четыре самых –присамых должности:
- автор проекта - автор,
- главный инженер проекта
сооружения моста - гип,
- начальник участка - начальник,
- бригадир монтажников - бригадир.
Дай нам волю, писали бы их имена на всех построенных мостах. Это, кстати, служило бы хорошим стимулом качества, вроде личного клейма. Читаем же мы фамилии всех главных ответственных лиц в титрах картин. А произведения строителей стоят безродными. Такой порядок очень удобен халтурщикам, наверняка ими же выдуман и охраняется.
Но вернемся к нашей четверке. Для лучших из них – это не очередная должность, а профессия на всю жизнь. Принято шагать по служебной лестнице, а, если задержался на ступеньке, - сочувственный шепот: не растет, неудачник. Культивирование подобной системы оценки человека по его вертикальному перемещению несет нам много вреда. В общем беге вверх мы теряем специалистов, они не успевают сложиться. Появилась целая категория людей в общих чертах все знающих и ничего толком не умеющих делать. Человек, досконально изучивший свою должность – редкость, его нужно лелеять, не выдвигать дальше, а награждать другими способами и именно за то, что он блестяще работает на своем месте.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Сколько уже вреда наделала уравниловка. В оценке специалиста обязательно должно быть всеобщее неравенство.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Индифферентность проектировщика такая же опасная болезнь, как равнодушие полевода или рабочего. В таком состоянии можно бросать семена в снег и не мучиться совестью, снося древние квартал или затопляя живую землю.
Когда мы удивляемся беспринципностью тех, кто проектировал поворот северных и сибирских рек, зададимся вопросом, а откуда они взялись? Как вдруг возник головной институт в шесть тысяч сотрудников? Кто успел так быстро наготовить специалистов? Да, никто их не готовил. Просто стало известно, что есть организация, где берут людей без разбора, хорошо (сравнительно) платят и быстро двигают по службе. Моментально сколотился коллектив, которому было безразлично, что проектировать. Что хотите: повернуть, затопить, выкопать ненужную яму, обезлюдеть землю. Если взглянуть на трудовые книжки разработчиков «проекта века» - наверняка обнаружатся специалисты от кондитеров до швейников и просто людей, знающих грамоту без специальности.
Равнодушие и некомпетентность исполнителей позволяет тихо вынашивать и осуществлять в чертежах и в натуре безнравственные ведомственные идеи.
Падение престижа инженера, имея экономическую основу, ведет к социальным убыткам и моральным потерям.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Инженер и, в частности, проектировщик – такая же сложная творческая профессия, как музыкант, художник, мастер слова. Так же нужен талант, огромный багаж знаний и навыков, умение концентрировать свои способности, и точно также нужны удача и вдохновение. И больше того: в застойный период поэтическую звезду можно подождать со старой книжкой в руках, а одаренного инженера ждать некогда, он должен быть постоянно, это требование производства. Поэтому спрос на хорошего инженера во всех развитых странах существует постоянно и не удовлетворяется никогда.
Мы эту проблему решали своим особым способом: обогнали всех по количеству дипломированных специалистов и до предела унизили их профессиональное достоинство. Результат получился удивительный: здесь и выпуск колоссальной проектной массы, не имеющей никакого практического значения, и такие обескураживающие ситуации, когда группы умельцев, оперируя простым здравым смыслом, опережают многолетние усилия многоэтажных институтов.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Каждое утро выходит прораб на работу, и Земля становится лучше.
Почему же в нас такой интерес к войне и полководцам, чем оправдано восхищение их успехами. Ведь любая война – гибель, и любой полководец – разрушитель. Гораздо же человечнее играть не в солдатики, а в конструктор.
Прораб ежедневно в борьбе. По его приказам движутся люди и механизмы. Идет бой со скалой, которая крошит зубья буров, с гравитацией, которая держится за каждый килограмм, отрываемый от земли, с атмосферой, поливающей дождем и засыпающей снегом. Как всякому полководцу, ему постоянно не хватает живой силы и техники, а тылы отстают с боеприпасами.
И вроде бы, когда нет войн, победы одерживает только он, мирный прораб. Вот выиграно очередное сражение – построена дорога, сдан новый мост. А восхищенный шепот все равно за спиной военного. И офицер, выпятив свою бронированную разными значками грудь, снисходительно поглядывает на невзрачную спецовку штатского командира.
А почему собственно, ведь армия – это же только сторож у ворот дома, построенного прорабом.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
К сожалению, в последнее время неожиданности часто преследуют мостовиков, тут они идут вровень с общим потоком различных образцов некомпетентности и халатного отношения к делу.
Пустоты в мостовых рядах заполняют случайные люди, которые разбавляют профессию до общестроительной концентрации.
И вот, наконец, устанавливается рекорд работы «спустя рукава»: в Новосибирске при надвижке пролетного строения аванбек уперся в опору и «бодал» ее, пока не сломался. Это просто позорный факт. Превышение аванбека над опорой заранее обеспечивается и расчетами, и разными страховочными приемами. Это уже потом, с помощью домкратов, пролет опустят на опорные части, а пока обязан быть зазор и за ним нужно следить. Наконец, не так уж часто, даже мостовику, доводится наблюдать, как пролетное строение заходит на опору, и обычно чисто корпоративная, инженерная любознательность собирает зрителей с других участков стройки. Поэтому самое поразительное в этой истории не профессиональные ошибки, а профессиональное равнодушие.
Короткая техническая справка: аванбек – это сравнительно легкая временная конструкция длиной метров 15 – 20, прикрепленная к концу выдвигаемого пролета, чтобы быстрее дойти до опоры и уменьшить консоль выдвигаемой массы. Если бы аванбека не было и в опору бы уперлось само пролетное строение – неизвестно бы кто победил.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Этими, довольно грустными размышлениями закончим хождение вокруг да около мостов.
Нужно сделать конкретное дело, построить хороший бумажный мост. Работу мы знаем: спустим себе план по главам и примем обязательство: к концу рассказа объявить о сдаче моста досрочно на две страницы.
Все, как у людей.
Итак, нас ждет знаменитый «русский метод» монтажа крупными блоками, как это происходило в начале шестидесятых годов на реке Каме в городе Перми.
Мост пересек русло реки несколькими пролетами длиной по 120 метров.
Все железобетонные элементы моста, отличавшиеся массивностью и большим весом, были изготовлены строителями на «том берегу» реки, где сначала вырос поселок мостовиков и строительная база. Мост шел из заречных лесов прямо на центральный городской проспект.
В город звали дела, на высоком берегу маячили огни магазинов, кафе, театра, и мостовики переправлялись на катере, прыгали весной через трещины во льду и только после сдачи моста многие сами стали горожанами.
Вряд ли способ монтажа на Каме повторят в ближайшем будущем, слишком многодельно, разве что техника, совершив очередной виток по спирали, подойдет к нему на другом уровне.
Схематично конструкция моста была решена довольно просто: на монументальные опоры ставились массивные «птички». Такое название железобетонные конструкции получили из-за некоторого внешнего подобия – балка мощной средней частью садилась на опору, а консоли /»крылья»/ размахивались в обе стороны, плавно утончаясь, если в центре высота блока была около шести метров, то на концах – примерно, два. Каждое крыло сорок метров длиной, отнимаем от пролета в сто двадцать метров два крыла – остается еще сорок метров пустоты. Ее перекрывают подвесками – железобетонными балками постоянной высоты. Вес «птички» - 1200 тонн, вес балки – 80 тонн. На каждую опору ставится по четыре «птички», а каждая пустота заполняется шестнадцатью балками.
Так справился со своей задачей автор моста, теперь гип должен придумать, как эти глыбы бетона изготовить и смонтировать, а начальник участка и бригадир – осуществить все в натуре. Нужно отдать должное нашим героям, они оказались молодцами, и за какие-то шесть с лишним лет мост был построен.
«Птичку» бетонировали на берегу в деревянной опалубке. Сейчас, даже трудно представить, неужели действительно была выполнена эта циклопическая работа. На глазах пораженных создателей вырос образец деревянной архитектуры фантастического вида. Что-то чудовищное, глухое, усеянное подпорками, высотой этажа в три и длиной свыше девяноста метров (сколько стометровок отшагал прораб, пока опалубка строилась и заливалась бетоном).
Опалубка возводилась по чертежам и получилось именно то, что нарисовали и хотели иметь, но плоские картинки небольшого масштаба, превратившись в объемную реальность, произвели сильное впечатление. В деревянном зодчестве подобным строениям нет аналогов, потому что нет необходимости в зданиях, которые бы возводились из расчета на огромное внутреннее давление.
Опалубка должна отвечать целому набору различных технических требований и самое главное из них – жесткость и неизменяемость формы. Бетон только со временем станет монолитом, а сначала все эти тонны представляют собой очень подвижную массу, которая давит на стенки, старается их распереть, а еще лучше сломать, найти щель и хлынуть на волю. А рабочие еще суют в эту массу вибраторы, уплотняют ее, а заодно трясут опалубку, играют на руку силам разрушения. Сотни подкосов, распорок, стяжек и других самых замысловатых креплений держат плоскости и стыки опалубки. Мало того, внутри «птичек» должна быть пустота, мы же стремимся максимально облегчить конструкцию, а пустоту тоже нужно выгородить и не пропустить внутрь бетон. Но, если за наружной опалубкой при бетонировании внимательно наблюдают и чуть что бросаются усилять и подпирать, то забираться внутрь никому не разрешат, да никто и не просится, вся надежда на точный расчет и добросовестное исполнение. Зимой прибавляется масса хлопот, чтобы такую огромную домину утеплить и обогреть, не дать бетону замерзнуть. Но самая многодельность заключается в том, что все эти джунгли из досок и бревен нужно шестнадцать раз аккуратно разобрать и собрать заново.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Автор, гип, заказчик – все собрались посмотреть на первую «птичку». В разговорах то и дело мелькают страхи: возможные трещины, раковины, нарушения геометрии – избави бог.
Наконец, бетонный гигант в клубах пара является из кипени деревянных одежд. Истомившиеся родители бросаются осматривать свое чадо и… просто камень с плеч – нет явных внешних дефектов.
Блок получает паспорт и готовится в путь, на свое место. Опоры моста на 6-7 метров выше уровня площадки, на которой готовятся «птички», так что задача стоит определенная – преодолеть высоту и расстояние. Не стоит глубоко забираться в технические подробности, схематично же перемещение блока выглядит таким образом: после разборки опалубки, по рельсовым путям, под крылья блока заводятся две мощные тележки – нужно все время помнить, что вес груза – 1200 тонн. Приняв на себя с помощью домкратов эту тяжкую ношу, тележки хрустнули всеми стыками, но ничего, выдержали.
Помните картинку из истории Древнего Мира: вереницы рабов тянут огромный камень. С тех пор техника шагнула вперед – изобретена электрическая лебедка, но запасовка полиспаста – протаскивание километрового стального троса через многочисленные блоки – идет врукопашную, почти, как в древности, и огромная «птичка» едет так же медленно и торжественно, окруженная маленькими людьми.
На полпути ее ждут фермоподъемники – четыре громоздкие конструкции, похожие на осадные башни. Если вы в чистом поле пожелаете лезть на небо, то вкопаете два столба и начнете прибивать ступеньки: прибил – поднялся, выше прибил – еще поднялся, и так далее, к звездам, пока столбы не кончатся. Фермоподъемники – те же столбы, только на колесах. Перемещают их по рельсам лебедками. Окружив конструкцию и подхватив ее под крылья, они начинают подъем. Операция тянется долго и нудно: домкратами «птичку» приподняли, подложили ступеньку, опустили блок на ступеньку, сами домкраты подняли, и опять: подняли – подложили – опустили – домкраты подняли… И так семь метров, по десять сантиметров за раз.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Наконец, высоту взяли. Низкие тележки убирают и заменяют высокими, на которых «птичка» въезжает на пирс, где ее ждет плавучая опора: два плашкоута (плота в просторечии), каждый из нескольких стальных коробок – понтонов. С одной стороны их объединяет металлическая ферма, получается такая буква «П», которая как вилкой обнимает выступающий в реку пирс. На плавучей системе смонтированы две решетчатые опоры, высотой как раз в уровне низа крыльев «птички». Вся система слегка подтоплена, чтобы обеспечить достаточный зазор для наезда, потом лишняя вода из понтонов сбрасывается и опоры всплывают почти точно под низ конструкции. Окончательно железобетонный блок опускается на плавучую систему с помощью домкратов. Все это время сборная «водоплавающая» команда (как минимум 50-60 человек, разных монтажных специальностей) работает в поте лица.
Усевшись на опоры, «птичка» своими тоннами разом проверяет все сложные расчеты на прочность и устойчивость плавучей системы – очень волнующий момент для проектировщиков и строителей.
Мы удивляемся океанскому лайнеру – как он не перевернется от многоэтажной надстройки, а он просто очень глубоко сидит в воде. На реке глубоко только в фарватере, а отчаливать нужно от берега, поэтому плашкоут раздается в ширину, в эдакое почти футбольное поле.
Итак, огромный блок на воде. Можно запрягать тройку речных буксиров белой масти и править к опоре моста.
Плавание «птички» - осторожная и тонкая операция: все-таки земля хороша своей твердостью, а тут река, жидкая, с волнами и течением. Да и буксирам, в общем-то, веры нет, поэтому идут сложнейшие манипуляции со страховочными якорями.
Глубины тщательно промерены, но все равно в мутной воде опасности не видно и есть вероятность сесть на неожиданный бугорок или зацепить стальную корягу. Но это такое несчастье, что и думать не хочется, тьфу, чтоб не сглазить. Скрежет по днищу на одной из перевозок буквально царапнул всех по сердцу, но ничего, проехали, оказалось что-то более слабое.
А что испытали гип и начальник участка, когда беспечный капитан повел свое быстроходное судно на подводных крыльях точно под якорный канат плавучей системы. Но опять пронесло: сила выражений мегафона и рев сирен пробудили капитана.
Однажды, принимая зачеты по организации строительства мостов, усталый преподаватель раздраженно спросил замотанных студентов:
- А, когда вы начнете перевозку пролета по реке?
Началось бестолковое угадывание:
- Летом.
- Когда все готово.
- Когда разрешат.
- Когда нет тумана…
- … бури…
- … землетрясения…
Тогда преподаватель собрал все головы в заговорщический круг и, жмурясь от удовольствия, тихо продекламировал:
- Ранним-ранним утречком, когда речка совершенно гладенькая и ветерок спит.
Все засмеялись, раздражение снялось и зачет окончился взаимным расположением.
Конечно, отчаливать нужно как можно раньше, работы все равно хватит на целый день. Но ветерок спит мало. Поэтому допускается плавать при ветре до пяти балов, а это по шкале внешних признаков означает «свежий ветер», когда «колеблются средней толщины сучья, дым срывается при выходе из трубы». Совсем не союзник мостовикам веселый ветер, опасны для них надутые паруса, лучше, когда качка минимальная.
Две навигации плавали мостовики, пока расставили все «птички» по опорам.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Итак, объединенными усилиями многих людей и организаций мост построен. Каждый участник по праву гордится тем, что капля его труда вложена в сооружение, уже отделившееся от его создателей и ставшее техническим, архитектурным, и в общем-то, уже историческим памятником.
Но, расставаясь с мостами, вернемся еще раз в мостоотряд. Сейчас, когда дотошно выясняется, кто же у нас с сошкой, а кто относится к семерым с ложкой, мостоотряд может не боятся упреков в тунеядстве – он всю жизнь пахал. Случалось не достаточно эффективно, бывало не очень качественно, бывали заскоки в стиле руководства, то есть было все, что порождало наше экономическое и общественное устройство. А на мостовике-производственнике, взятом в отдельности, греха нет, изо дня в день он выполнял и продолжает выполнять свою нелегкую работу.
Чтобы почувствовать пульс мостоотряда, понять его заботы и настроения, нужно посидеть на еженедельных планерках, познакомиться с линейными руководителями, посмотреть на них, послушать.
Необходимо оговориться, что это еще та, советская планерка, вспоминаемая с ностальгией по дорогому, хотя и во многом идиотскому времени.
Но люди все были прекрасными, и ностальгия-то больше по ним, чудесным друзьям-товарищам.
На планерку собираются начальники всех производств – десятка два здоровых обветренных мужчин. Атмосфера строительной площадки вырабатывает привычку высказываться часто и откровенно. Поэтому и планерка идет живо, без особых реверансов, характеры участников просматриваются отчетливо: по словам, по реакции на происходящее.
Цель планерки: отчет всех участков и служб о состоянии дел и обсуждение планов на неделю. Жизнь потом внесет в эти планы существенные коррективы, но какое-то общее направление останется. А может и все полететь кувырком: аварии механизмов, погода, снабжение и многое другое бесцеремонно крушат мечты прорабов. Многие, особенно технические, вопросы рассматриваются на месте и на планерку не выносятся.
Здесь, где собраны все, от кого зависит твое материально-техническое благополучие, важно убедительно подать свои нужды и заручиться верными обещаниями. Как говорится – победу поднесем на блюдечке, дайте только оружие.
Конечно, как и везде, где собирается большая, разношерстная компания, говорится много лишнего и по пустякам.
- Поехали на болтовню, - зовет начальник полигона своего соседа завгара, надеясь на его транспорт.
Но без планерки все же нельзя. Она дает общее представление о делах в отряде, помогает начальникам цехов ориентироваться в темпах и последовательности работ на участках. А дальше уже сам соображай, на что нажать, чтобы не остаться крайним.
Центральные фигуры на планерке – начальники участков.
Павел Степанович – большой, тяжелый мужчина. За монументальностью и экономной неповоротливостью очень много живого ума, доброты и лукавства. Он практик, своими руками перещупал все мостовые специальности, начиная с самых ломовых и неблагодарных. Уважение своей биографией и характером заслужил абсолютное. Работу Павел Степанович ведет просто и естественно, стройка его привычная среда обитания. Ни капли рвения и вытаращенных от усердия глаз. У него хорошая крестьянская запасливость, всякая железка бережно хранится, у него не бывает материальных провалов, когда, - вдруг! – оказывается, ну ничего нет и не известно, когда привезут. У Павла Степановича «кое-что» есть всегда и будущее подстраховано. И техника у него реже ломается, ценит заботу. Но участок у него большой, потребности, тем не менее, бесконечные и начальник снабжения слушает Павла Степановича очень внимательно.
Его более молодые и образованные помощники любят пошутить над «дедом»:
- Пал Степаныч, а вам новая геодезистка нравится? Да, не как рейку держит, а как женщина?
- Туловище у нее красивое, - улыбается Павел Степанович.
Это «туловище» молодежь с восторгом разнесет по всему отряду.
Хорошо им было веселиться за широкой спиной Павла Степановича, надежно прикрывавшего «своих ребят» от начальственных бурь и различных просчетов. А взять такую тонкую материю, как денежные отношения с рабочими – как-то естественно рассасывались у Павла Степановича все конфликты, не переходя в склоки и тайные накопления обид.
Кажется, что жизнь уже покрыла человека броней, но когда на планерке разговор переходил в крик, по дрожанию рук и бурой темноте затылка, можно было догадаться, как доступны остаются нервы и сердце человека.
Несколько лет назад Павел Степанович умер. Но он из тех неординарных личностей, память о которых долго хранится в рассказах и мостовых легендах.
Планерка обычно начинается с какой-нибудь разминки: общей информации или результатов текущих проверок.
Сегодня выступает заместитель начальника отряда Николай Порфирьевич с сообщением о состоянии пожарной безопасности.
Николай Порфирьевич лично проехал по нескольким участкам и остался недоволен: воды в бочках мало, пожарные щиты растащены, табличек и плакатов висит недостаточно, есть и другие упущения, которым распустившиеся начальники участков халатно не придают первостепенного значения.
Николай Порфирьевич недавно сам был таким начальником, но быстро вошел в новую должность и забыл старую. У него вообще характер легкий, покладистый. Хорошо живут такие необидчивые люди. Он не вредный и не полезный, он ровный, никто особо не надеется, что он что-то может сделать, с него и спроса нет. Зато сам собой он доволен и бездельничает очень активно. Любой пустяк, который он фатально начинает решать самым сложным путем, превращается у него в головоломку, решение которой он с завидной энергией старается распихать среди подчиненных.
Чтобы придать своим заботам важность, Николай Порфирьевич и хмурится, и надувается, и слова произносит беспощадные, буквально режет правду-матку в глаза, а все как-то никого не трогает. Наверное, через неведомые поля, неосязаемыми флюидами доходит до всех тщательно маскируемая правда, что на все ему, в общем-то, наплевать, кроме личных дел.
- Товарищи, - внушительно произносит Николай Порфирьевич и внимание всех мгновенно отключается. Его бурное негодование тихо шипит и гаснет, не долетая до ушей. Народ склоняется над бумагами, готовясь к серьезному разговору.
Распаленный угрозами и обвинениями, Николай Порфирьевич вытирает лоб, очень довольный своим мужеством:
- Как я их накачал, - шепчет он сидящему рядом главному инженеру.
- Молодец, Коля, ты их испепелил, а тушить им нечем.
И Николай Порфирьевич довольно улыбается. Завидный человек. Судьба лично разгоняет тучи на таких ясных небесах.
Но вот, шутки в сторону, начальник отряда включается в разговор и сразу несколькими недовольными фразами вздергивает настроение собравшихся. Он обращается конкретно, неожиданно и следующим может быть любой.
Да, Михаил Матвеевич – это удивительный источник энергии, поразительный и по собственной высоковольтности, и по таланту заряжать других.
Есть же люди, обреченные судьбой на постоянное беспокойство и находящие в этом свое счастье. Неисчерпаемы возможности человеческого механизма по расходованию и воспроизводству душевных сил.
Всю жизнь Михаил Матвеевич работал в условиях, когда настоящему руководителю полагалось иметь железную руку. Такая вышестоящая рука методично била по нему кувалдой, а он передавал удары дальше, и дергал за узду без особых душевных терзаний. Таков был общегосударственный стиль руководства и Михаил Матвеевич ему идеально соответствовал. Своим царством он правил самодержавно, уважая и поддерживая культ собственной личности, но публично вел себя очень достойно, никогда не принижая ближайших помощников.
И главное его достоинство, типичное для руководителя, сложившегося в послевоенные годы, - Михаил Матвеевич великий труженик. Давно прошли все сроки покоя, пенсии – Михаил Матвеевич на посту. Работа его жизнь и долг, цель каждого дня. За собственные упущения в работе никакие нагоняи сверху не кажутся ему чрезмерными, сам себя он судит еще строже, но и с подчиненными не церемонится. Он тормошит, толкает, пихает, заставляет двигаться вперед громоздкую и скрипучую телегу мостоотряда. Дело у него делается всегда, отдыха никому нет, лодырь – его личный враг. Самые привлекательные для него качества в человеке: умение и желание работать. Именно это уважение к работящему человеку и уравновешивает всю крутость характера Михаила Матвеевича, не позволяет ему оторваться от простых человеческих нужд своих работников.
Михаил Матвеевич прожил жизнь богатую реальными плодами, его тщеславие вполне оправдано. Свой характер и судьбу он выковал сам, создавал их трудно и человек получился нелегкий, сложенный крупно и грубовато. Относиться к нему можно по разному, но уважение его личность вызывает безусловное. Авторитет Михаила Матвеевича превышает норму, которая ему положена по табелю о рангах. Такую награду жизнь дает за цельность натуры, и она гораздо дороже разных премий и орденов.
Но вот уже начинает отчитываться Павел Степанович. Коротко о том, что сделано. Легкое недовольство Михаила Матвеевича:
- Почему так со сваями тянете, переходите на две смены.
Заминка со сваями временная, Павлу Степановичу никак не хочется распылять людей на смены, и он дает обещание кончить забивку свай в срок. Клятва записывается. Потом Павел Степанович в этот срок немного не уложится, и его ткнут носом в обещание, но оправдает безобразное качество заводских свай.
А Павел Степанович переходит к планам, и, хотя докладывает он ровно, без пафоса, планы выглядят замечательно.
У начальников так называемых подсобных производств (мехцех, полигон, гараж) дух захватывает. Тянет вскочить со стула и лететь, сломя голову, на свой участок:
- Аврал! Выходные отменяются, курить бросаем!
Но ребята бывалые, не бегут, слушают дальше.
- Наши потребности, - бесцветно говорит Павел Степанович и все настораживаются.
Вьется длинный перечень: материалы, конструкции, механизмы, люди. При слове «люди» - короткая перепалка с одним из коллег, закончившаяся в пользу Павла Степановича, ему удается вернуть группу своих монтажников, переданных в помощь соседнему участку.
У начальника полигона часть конструкций для Павла Степановича еще не изготовлена и он весь внимание: конструкций много, вес у них большой, что получит участок из транспорта и кранов.
Тридцатитонный кран еще в ремонте. Зацепка уже есть, а там еще мехцех помогает:
- Михаил Матвеевич, краном занимаемся в первую очередь, но испытаем только завтра, очень много токарных работ.
«Еще день на перевозку, два дня в нашу пользу, - считает начальник полигона, - а теперь транспорт?»
- Резина! – кричит завгар, - я уже год на тягачи резины не получал. Я не могу выпускать машины с такой «лысиной» на колесах!
- Себя же выпускаешь.
И все в очередной раз смеются над лысиной завгара.
Завгар – Юрий Сократович. Как часто имя определяет и даже формирует человека. А тут обиходным именем стало отчество. «Сократ» – очень подходит к его сверкающей глянцем большой, лобастой голове. Веселые, языкастые шоферы торжественно поднимают палец: «Сократ сказал!» - все, это уже истина в конечной инстанции.
Юрию Сократовичу по должности полагается быть очень мудрым, особенно в отношениях с ГАИ, а иначе братские объятия с людьми в милицейской форме и благополучные возвращения с завернутым в газетку очередным номером, снятым незнакомым постовым, сменяются непреклонным инспектором у ворот гаража, не выпускающим на трассу ни одной машины, благо технические грехи можно найти у каждой. И пока Юрий Сократович тончайшим обхождением ликвидирует осаду, психующие начальники участков готовы повесить мудреца на телефонном проводе.
Юрию Сократовичу нужно много думать о запчастях. Он ведет длинные и таинственные переговоры с мыслителями из других автохозяйств. А иногда он, нагрузившись колбасой и банками с селедкой, вдруг куда-то проваливается на несколько дней, и также неожиданно возникает с каким-нибудь цилиндром или поршнем в руках.
Вынянчив каждую машину, он рад бы оставить их все в гараже, потому что твердо убежден, что на участках к ним относятся возмутительно, по варварски. А шофера с удовольствием бередят его раны, повествуя о кошмарных дорогах и подъездах на стройке, о проявленном личном героизме и находчивости и о бестолковости начальников на участках, которым пока не подскажешь, сами не додумаются.
Поэтому Юрий Сократович – хронический скептик. Горько ему и от бесконечных поломок машин, и от несовершенства людей, и от безобразий на всем свете.
А пока, на планерке, ухабы Юрия Сократовича дают время другим участникам подумать о своих делах. Например, главное в работе начальника полигона не паниковать, сохранять ясную голову, знать конъюнктуру на участках и стараться в первую очередь делать то, что нужно, Иначе он рискует превратиться в такого руководителя, который после каждого звонка выскакивает из прорабской, как чертик из коробочки, с криком:
- Это делать бросай! Срочно хватаемся вон за то.
А ведь звон стоит целый день, но нужно отличить истинно нуждающегося от перестраховщика. Бросить работу легко, но потом к ней все равно приходится возвращаться и вновь терять время на организацию производства. Поэтому нужно гнуть сколько можно свою линию и выдерживать давление.
Психическая структура подчиненного должна иметь надежную амортизацию. В «Маленьком принце» есть рассуждение одного очень здравомыслящего начальника:
«Это был абсолютный монарх. Но он был очень добр, а потому отдавал только разумные приказания.
- Если я повелю своему генералу обернуться морской чайкой, - говаривал он, - и если генерал не выполнит приказа, это будет его вина или моя?»
Как часто люди на монархических должностях теряют чувство реальности. Желания их давно в полете, а непосредственный исполнитель словно прирос к земле.
- Махай! Махай сильнее! Лети!
И подчиненный – слаб человек – машет, машет изо всех сил.
Это начальник полигона отвлекся.
- Мне в среду нужны две фундаментные плиты, - заявляет Павел Степанович.
Начальник полигона вздрагивает, он думал их делать позже: не хватало места в пропарочных камерах, да и просто рук не хватало.
- Есть плиты?
- Будут, Михаил Матвеевич.
В блокноте у начальника полигона появляется слово «плиты» и здоровенный восклицательный знак. Вернувшись на полигон, вместе с мастером и бригадиром плотников они будут долго комбинировать, как втиснуть в камеры еще одну опалубку. Арматурщики поднимут крик, что у начальства всегда пожар, а у них не по десять рук. Потом, когда рук хватит, подведет транспорт, и получит Павел Степанович эти плиты не в среду, а в пятницу, и поставит только одну, потому что сломается кран. Зато полигон наберет темпы и в понедельник отдаст все остальные плиты, а Павел Степанович за это время расширит фронт работ и подгонит второй кран. И все будет сделано почти в срок.
Очень волшебная профессия – строитель: ничего нет… опять ничего нет.., а потом – рраз! – и есть.
А на планерке выступает уже следующий начальник участка, Николай Александрович – человек сравнительно молодой, грамотный и деликатный. Не тихоня, конечно, вполне энергичный, может и рявкнуть, может и за горло взять, но долго держать не умеет, отпустит. Такая хватка у руководителей строек когда-то поощрялась, да и сейчас есть специалисты, но, чтобы этим качеством пользоваться до конца, нужно от некоторых принципов отказаться, начать проще смотреть на жизнь. Довольно это скользкая дорожка, по которой можно так раскатиться…
А Николая Александровича легко переключить от возмущения на шутку и улыбку. Но ведь пути к успеху бывают разные, даже, если они все кратчайшие. Дело свое он знает и ведет прекрасно. Но, не так основательно готовя тылы, как Павел Степанович. Он может решить очень по инженерному сложную задачу, а потом снебрежничать в пустяке. А пустяк вдруг возьмет и подставит ногу, и получит Николай Александрович неожиданный разнос посреди вполне успешных дел.
- К концу недели мне нужен ригель, - говорит Николай Александрович.
Это серьезное заявление. Конструкция ответственная и многодельная. Михаил Матвеевич только вчера был на участке и сомневается, что дело дойдет до монтажа, но, тем не менее, строго интересуется у начальника полигона:
- Вы уже приступили к изготовлению?
- Да, начали, но на весь заказ не хватит арматуры.
Планерка все время рыщет между участниками, ищет виноватого. Вот подошла очередь снабжения.
- Виктор Моисеевич, я уже не первый раз слышу об арматуре. В чем дело?
- Мы занимаемся, но вопрос сложный, фонды давно съедены. Вы же знаете…
- Конечно, если не отрывать зад от стула, все вопросы станут сложными… ( Тут начальник и сам виноват, поэтому особенно раздражен.)
Получив удар, Виктор Моисеевич делает массу возмущенных движений: бросает карандаш, взмахивает руками, закрывает тетрадь, бросает ее, открывает, выкрикивает междометия…
-… нужно было ехать к заказчикам, не получается – зайти ко мне. Нужно решать вопрос.
Виктор Моисеевич готов взорваться от этих прописных истин, от несправедливости.
- Да был я! У них! У вас! На той неделе!
- Хорошо, - очень недовольно говорит Михаил Матвеевич, - после планерки задержитесь.
- Что, Витя, получил, а ты мне еще уголок обещал и все не везешь, - посмеиваясь, говорит сидящий рядом Павел Степанович.
- Да, пошли вы со своим уголком! – в полном горе, забывая о почтительности, шепотом орет Виктор Моисеевич. – А тебя я еще проверю, - грозит он через стол начальнику полигона.
- Виктор, для тебя же стараюсь.
И, в принципе, начальник полигона прав, своим заявлением он действительно помогает снабжению. Арматура – дефицит, и поменять ее согласятся тоже только на что-то стоящее. А отдавать свое для Михаила Матвеевича – нож острый, разговоров об этом он не выносит. Но теперь положение безвыходное, участок это подтвердил и начальник приглашает Виктора Моисеевича вместе подумать, что же все-таки можно отдать.
Лучше всего по-прежнему ничего не отдавать, а как-то так достоверно пообещать, чтобы договаривающаяся сторона материалы уже как бы осязала, а они, тем не менее, оставались бы лежать на своем месте.
Тут Виктор Моисеевич опять взмахнет руками, бросит карандаш и т.д.
- Ну, ты, Витя, все же попробуй, - ласково будет уговаривать его Михаил Матвеевич.
Виктор Моисеевич – удивительный снабженец, стремящийся изо всех сил работать честно, не в смысле собственного кармана (тут уж абсолютно никаких подозрений), а в отношениях с партнерами. За обязательность его очень уважают начальники цехов и участков, а еще больше складские дамы, стерегущие горы разного добра. Конфеты, шоколадки постоянно мелькают в его руках. Но Виктор Моисеевич совершенно не пьет, даже пиво! – и это поражает мужскую половину складских работников. Интеллигент какой-то, а не лихой снабженец. Такой здоровенный романтик, бывший футболист, с огромными кулаками и мягким сердцем.
Виктор Моисеевич постоянно в трансе и от непомерности требований участков, и от ограниченности своих возможностей, и от сверхъестественных трудностей доставать массу вещей в условиях самого неожиданного дефицита и сюрпризов качества. Самое для него характерное – безнадежный взмах рукой и такие же безнадежные слова:
- Ну, совершенно ничего нет. Ну, просто не с кем работать.
Его низкооплачиваемые помощники – два ушлых пенсионера – рано утром здороваются с шефом и исчезают в городском лабиринте. К результату они идут самыми хитроумными, извилистыми и длинными путями. О своих подвигах старики рассказывают с упоением: такой получается калейдоскоп учреждений, где за каждым столом сидит по болвану, а они энергичные, находчивые, остроумными финтами обыгрывают болванов, оставляя их с носом, и мчатся слаломным ходом, но все как-то в сторону от финиша.
- Да, проще нужно, проще, и не разговоры нужны, а материалы, - стонет Виктор Моисеевич, с отчаянием глядя на очередной ворох бумажных обещаний с неопределенными сроками и сомнительными подписями.
Ну, дальше мы уже знаем: бросает карандаш, взмахивает руками…
- Ну, не с кем работать!
Однако, вернемся на планерку.
Что же скрывается за несколькими минутами разговора о ригеле?
Во-первых, все участники выглядят очень достойно: они не ротозеи, владеют вопросом и последовательно его решают.
Начальник участка обозначил свою расторопность, то, что он не закапывается в мелочах, а думает с опережением и готовится к такой крупной работе, как монтаж ригелей, а значит в перспективе и балок, то есть, озабочен главным. Вряд ли он сможет ставить ригели на той неделе, но подготовка идет и нужно быть уверенным, что они во время попадут на участок.
Начальник полигона к изготовлению ригеля не приступал. Но, с другой стороны, чертеж он смотрел, с помощниками советовался, решали, где бетонировать, как крепить опалубку, как собирать арматурный каркас, то есть толчок работе дан, в сознание коллектива она заложена, а это уже очень и очень не мало. Арматуры ему скорей всего хватит, но нужда в ней хроническая, разговоры с начальником снабжения ведутся постоянно в форме совместных мечтаний:
- Ужо на третий квартал у нас занаряжено два вагона. Вот придут, ужо…
А до того квартала полгода, и голова пухнет у начальника полигона от бесконечных замен и согласований. Но теперь Виктор «повязан» конкретным сроком, вынужден будет отделить этот вопрос от сотни других и заняться им лично.
Начальник снабжения знает места, богатые арматурой, и теперь, получив разрешение на обмен, он проблему решит.
Главный механик помечает в своей тетрадке, что монтаж ригелей не за горами и необходимо подремонтировать шестидесятитонный кран. И наверняка придется организовывать две смены, а один из машинистов в отпуске.
У начальника мехмастерских давно и далеко лежал заказ на обустройства для монтажа ригелей, теперь его нужно найти и передать в цех.
Для диспетчера и завгара разговор о ригеле тоже сигнал о подготовке транспорта к перевозке – груз негабаритный и вес тонн пятьдесят.
Конечно, проблема ригеля на планерке не решена, но она реально обозначилась и большая группа лиц начала работать над ее осуществлением.
А начальник участка продолжает говорить, вовлекая в свои дела и нужды руководство и начальников служб.
Теперь представьте, что участков в отряде полдюжины и большинство интересов у них взаимоисключающие. Очень нервно утрясаются конкурирующие вопросы и бывает, что в поисках выхода, упершись в стену, Михаил Матвеевич раздраженно отрезает:
- Не будет вам механизма (материала, конструкций, людей и т.д.).
- Да, как же…
- А так. Думайте.
Один Юрий Сократович сегодня дышит свободно, такой выдался день, что по транспорту ни одного скандала.
- Хорошо я сегодня проскочил, - толкает он в бок начальника полигона, только что вышедшего из короткой перепалки.
- Везет тебе.
И Юрий Сократович блаженно расслабился, скинул с лица озобоченное выражение.
Три часа уже идет планерка. Недовольства, просьбы, отказы – все в конце концов замыкалось на Михаиле Матвеевиче. Усталость и раздражение собрались у него в большой отрицательный заряд, который никак нельзя оставлять на своей душе, и Михаил Матвеевич оглядывается, инстинктивно ища жертву. Но все трудолюбиво уткнулись в свои бумажки. И вдруг, широкая, безмятежная, довольная жизнью физиономия завгара. Спокойствие просто вызывающее. Возмутительное равнодушие.
- Юрий Сократович, а как у нас дела с получением новой машины? – подкрался к нему начальник.
- Через недельку поедем забирать, - благодушно залез в ловушку разомлевший Сократ.
Михаил Матвеевич взорвался мгновенно.
- Недельку!.. Когда все секунды на учете!.. Нашли курорт!.. Преступная халатность!.. Вопиющая безответственность!..
- Резина… поршня… - пытался втиснуться Юрий Сократович, но начальник гремел без передышки.
Завгар хлопал ртом, вытирал руками малиновую лысину:
- Да, я… с рассвета… до ночи… как белка… клапана… резина…
А в кабинете царил тихий восторг. Все стрессы перешли на Юрия Сократовича, какое счастье отрешиться от собственных невзгод, глядя на страдания ближнего.
Все. Планерка закончилась. Двери распахнулись, и нервный электрический поток приподнял секретаршу.
Толпа шумно вывалилась в приемную, весело сочувствуя Юрию Сократовичу, а он, ошалелый и взъерошенный, наконец, пришел в себя и тоже скривился в смехе.
Такая получилась большая групповая улыбка на общем усталом и прекрасном лице.
Этой коллективной радостью и закончим рассказ о профессии мостовика. Не будем перегружать тот небольшой мост к мостам, что мы построили.
Мостостроение – тема обширная и благодарная: будущее мостов, новые поколения техники, удивительные конструкции, налет водной романтики, сюрпризы стихийных сил.
Почти не тронута история профессии, мы совсем не коснулись даже таких впечатляющих моментов, как грандиозные аварии мостов.
Рассказ о мостовиках на глазах устаревает, превращается в жанровую картинку прошлых лет, безнадежно отстает от стремительно меняющейся жизни. Многие проблемы, сталкиваясь с которыми человек собирал все свое мужество и глотал валидол, сбросив чиновничьи драпировки, становятся нелепицами, пустяками и анекдотами.
В итоге у нас получился лишь кусочек мостовой жизни, ограниченный временными рамками и опытом автора. Но живых рассказов о мостах и их создателях ничтожно мало, и может быть эта капля продолжит тоненькую цепочку и подтолкнет других мостовиков.
Москва, 1987 г.