Не существует другой профессии, в которой самозванец мог бы чувствовать себя комфортнее.
(Н. Лебрехт)
СИМФОНИЧЕСКАЯ ПОЭМА
***
Истинное одиночество –
это присутствие человека,
который тебя не понимает.
(Э. Г. Хаббард)
- Поздравляю, мой мальчик! – пожилой дирижер жал руку высокому голубоглазому выпускнику с непослушной гривой черных как смоль кудрей. Виктор Авенирович давно не ощущал такой радости и чувства облегчения. Новый дорогой костюм и золотые запонки, о которых так давно мечтал маэстро, отлично подчеркивали его радостный, светящийся вид.
- Благодарю, маэстро, - Евгений Рынкин важно пожал руку своему мастеру и бросил гордый взгляд в зал, где собрались остальные выпускники. Курс особой радости не выражал.
- Я присмотрел для тебя потрясающее место, - Виктор Авенирович отвел Рынкина в сторону от празднующей компании только что получивших дипломы дирижеров. – В твоем родном городе, в Музыкальном театре. Пересидишь там, пока здесь все не забудется. Для тебя это будет хорошая школа. – Рынкин молча кивал в ответ, лицо его не выражало ровным счетом никаких эмоций. – А через пару лет поищем тебе должность где-нибудь поближе. – Виктор Авенирович неуверенно хлопнул выпускника по плечу и отошел к остальным.
Сбор труппы – это одновременно грустный и веселый день – как первое сентября для школьников: с одной стороны хочется встретиться с коллегами, обсудить летние новости, а с другой – жаль, что отпуск закончился. Огромный коллектив Музыкального театра собирался шумно и радостно. Омрачала настроение только речь директора. Своевольная женщина руководитель редко радовала хорошими новостями.
В зале театра по традиции собрались все: от солистов до уборщиков. Директор Юлия Викторовна Вишневецкая, грозная женщина с переменчивым характером, начала, как всегда, вовремя, ровно в 11.00. Приветствие труппе, пожелание хорошей работы, немного о планах на сезон, пару слов о проведенном во время отпуска ремонте, и вот, самое интересное – представление пополнения творческого состава. Кто у нас там в этой году? Юный баритон, очередное лирическое сопрано – симпатичная девушка, но со злым лицом, гобоист, скрипка и двое в хор.
- А еще хочу представить вам нашего нового дирижера – Евгения Михайловича Рубина! – Рубин встал и со своего места, чтобы подойти к директрисе и получить из ее рук приветственный букет цветов.
- Вау какой! – донеслось из компании балетных.
- Нифига себе!
- Да ничего особенного – остудила одна хористка другую.
- А что Неверов уволился что ли?
- Нет, вот же он сидит.
- Получается, их теперь три дирижера?
- С нашим необъятным репертуаром, нужны все пять!
- Евгений Михайлович, можно задать вам парочку вопросов? – Вишневецкая пригласила на сбор труппы своего любимого въедливого журналистишку.
- Задавайте!
- Скажите, а как вы оказались в нашем городе?
- Я родился здесь, – размеренно начал вещать Рубин – и полюбил музыку именно в этом театре. И сегодня для меня большая честь работать здесь.
- Вы закончили Московскую консерваторию, какими еще достижениями можете похвастаться? Вот коллега ваш, Неверов, лауреат Золотой Маски, а чем удивите общественность вы?
- У меня все еще впереди.
- Скажите, а сколько вам лет?
- Я бы не хотел распространяться по этому поводу,- отрезал Рубин и завершил интервью.
- На пару снимков вы согласитесь? – сделал осторожный проброс журналистишка.
- Против съемки не возражаю, - Рубин картинным жестом откинул свою темную шевелюру.
- Мы бы хотели снять вас вместе с новыми солистами, прошу, - журналист принялся руководить фотографом и артистами, - А теперь все вместе. Да, так хорошо. И несколько портретных снимков.
Рубина поставили рядом с сопрано. Девушка смотрела на него снизу вверх с явной заинтересованностью.
- Вас же Лиза зовут? – шепнул Рубин ей на ухо.
- Да, - кивнула девушка.
- Давайте держаться вместе, - предложил дирижер. Лицо Лизы просветлело.
Первым спектаклем, который доверили дирижировать Рубину, была музыкальная комедия по пушкинскому сюжету, которую раз в год показывали для школьников. Рубин с готовностью принялся за дело.
На свою премьеру он позвал маму. Молодящаяся мама Евгения Михайловича сидела в первом ряду сразу за спиной дирижирующего сына, и, не отрываясь, следила за каждым его движением. Дирижировал он и впрямь эффектно: широкие жесты, полное погружение в музыку, а как красиво он успевал отбрасывать со лба свои шикарные локоны! После спектакля Рубин повел маму в свой кабинет пить чай и обсуждать успехи. Поздравить Евгения с дебютом пришла и Лиза Останкина, которая за прошедшие три недели успела весьма сдружиться с молодым дарованием. Мама благосклонно приняла присутствие Лизочки и начала нахваливать обожаемого сына.
- Чудесно работал! Оркестр подчинялся каждому твоему движению, - пела дифирамбы мама, у которой не было ни слуха, ни, естественно, музыкального образования. – В этом театре нет ни одного конкурента тебе, остальные даже рядом не стояли! – На этих словах дверь в соседнюю комнату открылась, и из нее вышел второй дирижер Неверов в верхней одежде, готовый к тому, чтобы уйти домой. Он молча кивнул Рубину, и вышел из своего кабинета, в который так не кстати подселили беспардонно наступающее на пятки молодое дарование.
Солистка Останкина очень хорошо усвоила один урок: если хочешь чего-то добиться в театре – стань пассией дирижера. Этот секрет ей рассказала стреляная артистка Юрьева, которая вела вокальный курс у Останкиной в консерватории. Лизочка справедливо рассуждала, что молодой и неопытный Рубин, который сам делает первые шаги в театре, в данный момент не станет хорошим стимулом к развитию. А вот талантливый и взрослый Неверов, ученик главного дирижера Крылова, бывший на отличном счету у директора, казался более привлекательным вариантом. На главного – Крылова, Лизочка не целилась – тот был слишком серьезен и глубоко женат, чтобы гоняться за короткими юбочками молодых солисток. Останкина знала, что действовать нужно сразу, ковать, так сказать, железо, пока горячо. Узнать номер телефона объекта своего внимания не составило большого труда.
- Алексей Дмитриевич?
- Да.
- Это Елизавета Останкина. Я бы хотела попросить вас позаниматься со мной. Дело в том, что меня вводят в…
- Постойте, а разве вам уроков с концертмейстером не назначили?
- Назначили, но я думаю, что вы лучше…
- Лиза, мне кажется это излишне.
Что ж, Лиза Останина не привыкла сдаваться. Она решила действовать напрямик.
Неверов зашел в лифт и уже почти нажал на кнопку с номером нужного этажа, как…
- Постойте! – В лифт буквально влетела Останкина. – Ой, как хорошо, что я успела, а то ждать и ждать потом. Последний? – спросила она и, не дожидаясь ответа, нажала на кнопку последнего этажа. Двери захлопнулись, лифт тронулся. – Алексей Дмитриевич, у вас такие руки! – вокалистка вжала дирижера в стенку лифта и начала гладить его по рукам.
- Лиза, держите себя в своих руках! – оттолкнул ее Неверов.
- Но как же? – она непонимающе смотрела на дирижера.
- А вот так, - отрезал он, - между нами возможны только рабочие отношения. Я не хочу, чтобы подобное повторилось. – Лифт остановился, двери открылись, и Неверов вышел, оставив Останкину наедине с ее планами по захвату театра, которым сегодня не удалось сбыться.
Заслуженная артистка Алла Белова готовила масштабный ввод в одну из старых оперетт, которую по слухам собирались снять с репертуара, но с приездом новых солистов поняли, что спектакль можно спасти, полностью обновив состав. Белова была очень ответственным и творческим помрежем, поэтому отнеслась к обновлению старого, как к созданию чего-то своего, совершенно нового, только со знакомой всем музыкой и в уже весьма обветшалых декорациях. Но Белову не страшило советское ретро, сочившиеся из каждого шва подзабытого спектакля. Ее артисты были современны и энергичны, своим задором и искренностью они обещали дать спектаклю мощный заряд. Белова цвела на читках и спевках. Новый дирижер отдельно от репетиций Беловой вспоминал материал на оркестровых с музыкантами. Но на первой же совместной репетиции Алле Евгеньевне пришлось понять, что все идет не так, как ей мечталось.
- Вы что, музыку не слышите?- Кричал Рубин из-за пульта не вовремя вступившим хористам.
- Так вы же нам не показали, где вступать!
- А хормейстер на что? – огрызнулся Рубин и начал номер с начала. – Ну что опять?! – всплеснул он руками, когда хор снова не вступил.
- Стойте! – Белова из зала остановила репетицию. – Как они могут вступить, когда у вас в оркестре жуткое расхождение?
- Я что виноват, что они не за мной следят, а тупо уткнулись в свои партии и играют как привыкли?
- Ничего мы не уткнулись! – отзывалась первая скрипка, - вы просто все время промахиваетесь в одном и том же месте, и те, кто следит за вами, начинают расходиться с теми, кто играет по нотам.
- Что за клевета! – вышел из себя Рубин. – Да вы просто не привыкли к профессиональному дирижированию, совсем в своей провинции разучились воспринимать столичную манеру!
- О Боже! – Белова закрыла от отчаяния лицо текстом либретто и села в кресло, окончательно осознавая, что вводы не пройдут так просто и радостно, как ей казалось в самом начале.
***
Они жили долго и счастливо...
пока не встретились
Когда Рубин еще звался Рынкиным и учился в столице, он никогда не обращал внимания на коренных москвичек, ему куда проще было соблазнять провинциалок, причем тех, кто был моложе, и при этом совсем не разбирался в музыке. Таким девушкам видный Рынкин, студент консерватории, подрабатывающий в театре, представитель редкой, незаурядной и весьма романтичной профессии, казался настоящим принцем на белом коне. Он умел очаровывать, причем не сопливой романтикой, но только тяжелой мистичностью. Он умел починять слабые умы, которых сходу поражал своей инфернальностью. Сильный, наглый взгляд, провозглашающий, что его обладатель знает все тайны мира и сможет поведать их только самым послушным своим сторонникам…
Останкина получила смс от Рубина с настойчивой просьбой зайти к нему после вечерней репетиции.
Лиза тихо постучала, и, услышав разрешение войти, открыла дверь в дирижерскую. В кабинете царил полумрак: слабый свет давали несколько свечей, стоящих на фортепьяно, за которым замерев, неподвижно держа руки над клавишами, будто о чем-то задумавшийся, сидел Рубин.
- Лиза, закройте дверь, - не поворачивая головы в сторону вошедшей, произнес он. Лиза дверь закрыла и скромно присела на край дивана, не сводя взгляда с рук дирижера. Рубин будто отмер, доиграл несколько трагических аккордов, с шумом захлопнул крышку инструмента и встал. Молча подошел к шкафу, достал из него бутылку и два изящных бокала, поставил их на инструмент, налил красное вино из бутылки. Один бокал подал Лизе, жестом пригласил выпить. Свой бокал поднес к губам, но вина не попробовал, - наблюдал за зачарованной Останкиной. Та, наслаждаясь необычной обстановкой и непривычным поведением маэстро, не смела ему противоречить, и выпила вино. Когда девушка отставила пустой бокал, Рубин позволил сделать себе глоток. Медленно, с видом ценителя, проглотил напиток. Налил Останкиной еще и присел рядом со своей девушкой. Он не сомневался, что после этого вечера Останкина станет его девушкой. В этом Рубин не ошибся.
Есть такой яркий вид молодых девушек, называется он «двойственный». Говорят, что такими бывают те, чьи знаки зодиака состоят из двух повторяющихся картинок: Близнецы, Рыбы, Весы... Останкина была Весами, и своей двойственностью она доказывала эту теорию: хваткая, сильная, даже злая во всем, что касалось рабочих вопросов и отношений с коллегами (для извлечения корыстной выгоды девушка не брезговала ни лестью, ни враньем, а самое главное, она никогда не испытывала угрызений совести после своих не очень честных поступков), но в отношениях с мужчинами… Останкина была натурой увлекающейся, и в первую очередь натурой творческой, со всеми вытекающими. С Рубинным сильная, несгибаемая и, в некоторой степени, злая Лизавета превратилась в податливую, трепетную, почти безвольную жрицу одного единственного божества – Евгения Михайловича.
Лиза Останкина была иногородней, а для всех иногородних солистов театр снимал квартиры. Евгений Рубин, хоть и называл себя москвичом, имел местную прописку у мамы и поэтому квартира ему не полагалась. Но он сумел очень быстро поменять мамину жилплощадь на театральные метры Останкиной. Лиза была счастлива! Обладать своим божеством и дома, и на работе было самым заветным желанием девушки. В театре она охраняла его от ненужных переживаний, приносила фруктовый чай, бегала за сигаретами, разминала его натруженные дирижерские плечи в перерывах между репетициями и спектаклями. Дома – готовила, не отвлекала маэстро от творческих размышлений, никогда не прогоняла из-за компьютера, не читала его переписку, не проверяла списки вызовов в мобильном телефоне, зато занималась стиркой, глажкой…– в общем вела себя как прилежная жена. Она верила, что живет с гением. И может быть, на самом деле перестала думать о своей личной выгоде. Вот только в гримерке девочкам солисткам, которые работали в театре куда дольше Лизы, с гордостью и даже чуть высокомерно рассказывала о том, что «скоро Евгеша увезет меня в Москву, а вы так и будете вечно гнить в своей провинции». Все-таки любовь творит с людьми настоящие чудеса!
Рубин очень любил музыку, а еще он очень мечтал стать главным дирижером. И поэтому в свободное от своих репетиций время, он ходил наблюдать за работой главдира Крылова. Не то, чтобы Рубин хотел чему-то поучиться у Леонида Анатольевича, он просто любил представлять себя на его месте: представлять, как он сам дирижировал бы не глупыми мюзиклами, а настоящими шедеврами мировой оперы и балета, вот, например, «Жизелью», которой сейчас так чисто и вдохновенно руководил Крылов. Рубин любил наблюдать не из зала, как все нормальные люди, а из-за кулис, ему нравилось осознавать, что его слежка проходит незамеченной. Балетные мало обращали на него внимание, они больше были заняты своими номерами и выходами.
- Ой, - налетела на притаившегося Рубина одна из балерин. – Евгений Михайлович, простите мою неосторожность.
- Ничего, я сам виноват, - Рубин вглядывался в лицо танцовщицы, но не мог припомнить ее имени – да и откуда он мог его знать – не хватало еще дирижеру звать каждого артиста кордебалета по имени.
Балерина тем временем поправила юбку и снова выпорхнула на сцену. Теперь Рубин стал наблюдать за ней. Совсем крошечная, худенькая, с собранными в шишку белесыми волосами девушка совсем не выделялась из ряда виллис, вот только взгляд ее… То был взгляд не Жизели, но Мирты, балерина смотрела хищно и все больше в сторону той кулисы, за которой скрывался Рубин. Евгений понял, что заинтересовал ее, и начал вести с танцующей девушкой диалог с помощью красноречивых взглядов. Балерина на удивление успевала и танцевать, не совершая ошибок, и переглядываться с молодым дирижером. Вскоре вариация закончилась, и девушка вернулась за кулисы.
- Вы прекрасно смотритесь! – похвалил ее Рубин. – Вы – единственная заметная девушка в кордебалете.
- Вы так говорите, будто я сама этого не знаю. – Гордо ответила балерина и ушла в сторону грим уборных.
Рубин быстрым шагом пошел за ней.
- Вы не можете так просто уйти, не сказав мне даже своего имени!
- Получается, я вас по имени-отчеству знаю, а вы меня нет? – балерина вызывающе глянула на дирижера и скрылась за дверью гримерки. Рубин, недолго думая, отрыл дверь и заглянул в комнату. Тут же его оглушил визг полураздетых балерин. Дирижеру пришлось ретироваться. Он закрыл дверь и стал вчитываться в список «проживающих» в гримерке артисток.
«Судя по взгляду, зовут нашу даму не иначе как Илона Коршунова»,- Рубин верно рассудил о том, какое же из предложенных имен подошло бы этой несомненно притягательной девушке.
- Дирижер, дирижер… Тьфу! Даже с двухчастной на трехчастную форму перейти не может! Купил свой диплом в Москве и красуется теперь среди нас, провинциалов. Работать нормально не дает. И ведь не объяснишь же ему, что он делает все неправильно! Борзый, в Москве своей понотов понахватался. Да кому он нужен! И уволить ведь его так просто не могут – на репетиции приходит, работает, а толку-то, толку… - примерно такие разговоры стали ходить о Рубине после пары месяцев его работы в театре. Потребовалось совсем немного времени, чтобы творческий коллектив осознал, что новый дирижер дирижером только называется, а на деле - просто борзый недоучка.
Но Рубин, Рубин-то был о себе совсем другого мнения! Мама, Лиза и Илона (его новая пассия, о которой знала пока только половина коллектива) были совсем противоположного мнения – они верили в гений Рубина и в то, что он оказался заложником черной зависти, которой к нему в одночасье воспылали все сотрудники творческих цехов.
***
Теперь я знаю, где искать утешение,
оно прячется на дне бутылки с коньяком.
Рубин любил выпить еще с времен учебы в музыкальном училище. С годами он стал разбираться в напитках и стал предпочитать только самые благородные: хорошее вино, дорогой ром, марочный коньяк. Пить он мог и в компании своих пафосных друзей, и с девушками, за которыми ухаживал, но чаще всего в одиночку. Как сейчас принято у современной молодежи: бутылка и интернет – зачем нам кто-то третий? А раз Рубину было всего 25, и раз он любил и выпить, и в интернете посидеть – этот вариант был для него самым доступным и самым расслабляющим.
Лизочка пошла спать, и оставила тревожного дирижера наедине с монитором. Она не знала, что расстроен он сегодня не столько из-за неудач на работе, сколько из-за ссоры с Илоной, которая уже несколько раз отдавалась ему, а потом вдруг резко и жестко пошла на попятную. Поэтому Рубин думал, пил, пролистывал странички социальных сетей и разродился статусом: «Балет - опера для глухих. Балерина - женщина для идиотов». Пьяный Рубин не подумал о том, что у него в друзьях добрая половина балетной труппы (с которой он подружился сразу после того, как Коршунова сказала ему свое первое «да»). А еще пьяный Рубин не мог предугадать, что такой выходкой он испортил свою репутацию в единственном «цеху», которому еще не успел напакостить – поссорился со всем балетом сразу. Много ли надо? Пара строк – и все.
- Лиза, ты могла бы сбегать до буфета – принести мне свежую чашку кофе? – Останкина только успела заглянуть в дирижерскую, как тут же получила очередное задание от Рубина.
- Милый, мне надо с тобой поговорить… - начала было Лиза.
- Дорогая, давай сначала кофе, а потом говорить. Ты же знаешь, я без него не соображаю.
В ответ Лиза грустно вздохнула, но кивнула и вышла, чтобы исполнить просьбу возлюбленного. Вернулась быстро, с обжигающей руки чашкой эспрессо. Рубин встретил девушку кивком головы, молча взял из ее рук чашку.
- Что ты хотела?
- Это правда, что кроме меня у тебя есть еще кто-то? – быстро, но несмело спросила Лиза.
- С чего ты взяла? – невозмутимо поинтересовался Евгений.
- Мне девочки из гримерки сказали, что видели тебя с кем-то из балета.
- Девочки из гримерки? И кто именно посмел клеветать на меня? – Рубин склонился над беззащитной солисткой, черные кудри упали ему на лоб, он не заметил этого и продолжил пожирать Лизу пристальным взглядом.
- Да какая разница! Не только они говорят об этом, я мельком слышала разговоры на репетиции…
- Ты будешь по всему театру про меня сплетни собирать? Да, я фигура видная, да, у меня много завистников, да, про меня много говорят, и почти все что говорят – это наглая ложь, придуманная лишь для того, чтобы выбить меня из колеи. Но ты! Как ты могла поверить этим гадким наговором?
Лиза смотрела на своего дирижера-диктатора сквозь слезы.
- Прости, - всхлипнула она, - прости, я не должна была так думать…
Через два часа после этого разговора Рубин лежал на диване в закрытой изнутри дирижерской. Светловолосая Коршунова сладко потягивалась в объятиях дирижера.
- Когда ты уже бросишь эту свою инфантильную певичку?
- А тебе не все ли равно? Тебе разве плохо со мной?
- Не люблю делить своего мужчину с кем ни попадя, - огрызнулась Илона.
- А ты и не делишь. Ты ведь не стала бы ревновать меня к домработнице, вот и к этой не ревнуй.
- Все равно, Рубин, если ты хочешь быть со мной, ты должен с ней расстаться!
- Я должен? Дорогая, но ты ведь не собираешься готовить мне, стирать, обслуживать?.. Нет же? Вот и не проси!
- Посмотрим, вот расстанешься и узнаешь, готова я или нет. – Илона встала с дивана, молча оделась и тихо вышла из кабинета.
Рубин задумчиво посмотрел в след балерине, поправил волосы, встал, оделся. Открыл ноутбук, достал из стола початую бутылку коньяка, остановил взгляд на репертуаре, припоминая, который спектакль он дирижирует завтра. «Черт! Опять этот идиотский мюзикл!». Руки Рубина потянулись к клавиатуре.
Алла Белова была весьма продвинутым режиссером, она всегда была в курсе всех новых театральных веяний, не смотря на то, что жила не в столице, а на периферии, благодаря современным техническим возможностям смотрела постановки он-лайн, участвовала в сетевых дискуссиях, а некоторые новости узнавала раньше остальных. И она первая, обновив ленту новостей, увидела следующее послание господина Рубина:
«Идиотские сказки, глупые мюзиклы… Чем еще будут испытывать меня в этом затрапезном театрике? Скучаю по Рахманинову…».
- Это уже через чур! Порочить театр на весь интернет! Пора прекращать это самоуправство, - Белова выделила несколько сообщений Рубина, включая это, и то, первое, про балет, на нажала на кнопку «печать». Распечатанный лист она приложила к рукописной докладной, где специально для директора Вишневецкой рассказала обо всех неудачах, проколах и дурных поступках молодого дарования.
- Нельзя же себя так не уважать! Я сегодня заглянула к нему в кабинет и увидела, как он сидит с этой балериной, целует ее и раздевает. Откровенно раздевает – она без кофты в одном лифчике сидела. И еще так мне спокойно говорит «Выйдите отсюда». Нахал! А Лиза, бедная дурочка, она не видит, что ли или не хочет видеть? Он же даже не скрывается! – Подруга Лизы по гримерке делилась своими наблюдениями с секретаршей Женечкой.
- Ой, этот Рубин тот еще кадр! – Поддерживала солистку Женечка. – Вчера приходит Белова с докладной на него – не знаю, что он там на репетициях творит, но он стал в инете наш репертуар хаять. Работает здесь и сам же это место поносит! Вообще!
- Да ладно? А что он написал?
- Сейчас покажу, - Женечка повернулась к компьютеру и быстрыми движениями мышки вызвала страничку Рубина. – О, смотри, новое сообщение: «Лежит сейчас в моем кабинете, свернувшись калачиком на диване и сладко посапывает... А я смотрю и понимаю - судьба... Истеричная, эгоистичная, самовлюбленная, высокомерная, невыносимая, жестокая... судьба...И спорить с этим бессмысленно. И менять ничего не буду. Судьба...» Ого! Ну это вообще перебор! Еще и бордель устроил из кабинета. Как бедный Неверов с ним уживается?
- Интересно, он про Лизу написал или про балерину?
Сплетниц прервала вошедшая в приемную Останкина.
- Легка на помине! – всплеснула руками солистка. – Лиза, ты посмотри, что твой пишет! – Лиза склонилась над монитором.
- Ну и что! – Злобно резюмировала она. – Вам-то какое дело, что он пишет! Работы, что ли нет! – Останкина резко развернулась и вылетела из приемной.
- Похоже, все-таки не она там сейчас спит, - резюмировала Женечка.
Лиза сидела на кухне и рыдала. Над ней нависал Рубин.
- Да, это так! Да, я популярный персонаж в нашем театре, на меня большой спрос. Что в этом удивительного? За меня надо бороться, девочка моя! А что ты сделала, чтобы я был с тобой безраздельно? Пару раз принесла кофе? Думаешь, для меня этого достаточно? Да за кого ты меня принимаешь? Я свободный человек и я делаю, что хочу и с кем хочу, если тебя что-то не устраивает, ты можешь уйти из моей жизни. На твое место быстро придут другие. Поэтому, будь я тобой, я бы ценил то, что имею. Однажды выйдя из моей жизни, ты больше туда не вернешься. Решать тебе!
***
Театр - профсоюз каннибалов
Раскрывшийся факт о том, что Рубин практически профнепригоден не мог не сказаться на его трудовой деятельности. На новогодних каникулах, когда театр был «заряжен» на три спектакля в день, главный дирижер Крылов понял, что не может выпустить Рубина на половину его спектаклей. Поэтому в срочном порядке пришлось снимать молодое дарование и передавать его работу Неверову, который не то чтобы очень был рад такой нагрузке. Неверов привык работать много и добросовестно, и хоть сильно уставал в эти праздничные дни, по сути был рад, что он завален работой, а не сидит одиноко дома. Такими заметными любовными историями как Рубин, он похвастаться не мог. Хотя был у Неверова один светлый день, которого он ждал в последний день зимних выходных.
Евгений Михайлович же злился на сложившуюся ситуацию. Он считал нужным каждому, даже последней техничке, рассказать о том, как его принижают в театре, как его, такого талантливого и амбициозного человека, который в столице дирижировал сложнейшими произведениями, ни во что не ставят и отбирают даже простенькие сказочки.
Обе подруги Рубина были заняты в новогодних спектаклях. Останкина, не успевшая пока ввестись в репертуарные спектакли, с лихвой реализовывала свой потенциал в роли Снегурочки в представлениях у Елки, где вместе с детишками и басом Дедом Морозом водила километровые хороводы, пела песенки и в тысячный раз зажигала вечнозеленую. Коршунова танцевала – и в сказочках, и в опереттах, и в балетах… Илона не замечала, что за ней установила слежку Лиза-Снегурочка.
Лиза бегала за Рубинным, Лиза бегала за Илоной, Лиза все знала, Лиза слышала все, что говорят о ее личной жизни словоохотливые и жадные до сплетен коллеги. Лиза была недовольна сложившейся ситуацией. А вот Коршунову, наоборот, кажется, устраивало интимное соседство с Лизочкой. Останкина ей даже нравилась. А вот она Лизе совсем нет.
- Рубин мой! – Илона только шагнула в темную гримерку, как услышала эту фразу, произнесенную злобным голосом Лизы и почувствовала, как соперница со спины вцепилась в ее волосы.
- Прекрати! – Ловким движением локтя Илона двинула Лизе в солнечное сплетение, солистка ойкнула и согнулась. – А я думала, ты вежливее. – Илона спокойно включила в гримерке свет, подошла к своему столу и спокойно стала поправлять прическу около зеркала.
- Ты, гадюка! Как ты посмела вмешиваться в наши отношения! Я была первая!
- Первая, не значит единственная, - философски заметила Коршунова.
- Он меня любит, и будет любить…
- Но спит со мной. Смирись уже!
- Ну уж нет! Я тебе еще устрою, потаскуха! – Ошарашенная спокойствием Илоны, Лиза решила поскорее ретироваться и обдумать дальнейший план действий в одиночку.
«Вот дура», думала Илона, снимая грим. «Надо же быть такой наивной идиоткой. Нет самоуважения – так скройся. Хотя, девочка она красивенькая, и я бы даже не отказалась делить Евгешу с ней. Вот только ей-то мозгов на такой ход не хватит. Экзальтированная дура!»
- Любовь моя, ты скоро? – Заглянул в гримерку объект девичьего внимания.
- Скоро. Да ты не стой на пороге, помоги мне раздеться! – Илона была уверена, что все делает правильно.
Настал тот день, которого так ждала и так боялась Алла Белова – день вводов и практически возобновление спектакля, которому она отдала так много сил и энергии. Спектакль был на грани срыва исключительно «благодаря» Рубину. Тот до последней репетиции справлялся крайне плохо, постоянно вызывая своей некомпетентностью негодование того или иного творческого цеха. Главдир Крылов решил Рубина со спектакля не снимать: если облажается – то прощай, мальчик, а есть нет – то и слава богу. Крылов предусмотрительно вызвал в вечер спектакля Неверова, готового в любой момент сменить за пультом своего молодого коллегу и спасти спектакль, если тот все-таки пойдет ко дну.
Илона Коршунова, хоть и не была занята я этом грандиозном событии, не пропускала ни одной репетиции. Из зала она наблюдала за некачественной работой своего любовника. Она видела, что он неправ, но в то же время очень переживала, что творческая толпа справедливо может растерзать прекрасное тело дирижера.
Лиза Останкина как раз наоборот была занята в спектакле, пусть и не в основной, но все равно в одной из главных партий. Лиза, в отличие от Илоны, не видела проколов Евгения Михайловича, она была занята своей ролью, а когда смотрела на работу Рубина не могла не испытывать восхищения.
И вот он – момент истины. Илона в зале, Лиза на сцене, за пультом – Евгений Михайлович Рубин. Понеслось!
Первый акт проходит бодро и без накладок. Белова и Крылов выдыхают – похоже, мальчик собрался. Второе действие - испытание хором – Рынкин опять забывает о его существовании, но хормейстер, спрятавшийся за кулисой предусмотрительно исправляет ошибку дирижера. Зритель не замечает затруднений. Акт третий, заключительный, в простенькой мелодии Евгений промахивается, и оркестр сбивается, но концертмейстеры групп, играющие строго по партиям сглаживают и этот досадный момент. Кода удается Рубину. Зал в восторге!
Зритель пишет в книге отзывов: «Дирижер – Серебряный век!», «Такому таланту место в симфоническом оркестре», «Берегите этого гениального красавчика». Старушки и девочки-подростки влюблены в своего нового героя – Евгения Рубина.
Рубин видит свой успех и понимает, что он во всем был прав. Чего его, гения, талант, притесняли незаслуженно – и вот он, момент истины, который ставит всех на место.
Первой Рубина поздравляет Илона – та наблюдала из зала, и она не столько рада успеху, сколько «не провалу». Лиза же сама ждет поздравлений от Рубина. Но тот не думает ни о ком, кроме себя. Но меж тем он зовет свою сожительницу в ресторан отметить успех. Лиза радостно соглашается, быстро разгримировывается, переодевается и спускается во двор, где ее уже ждет такси. На переднем сидении она видит своего Евгешу. Лиза радуется, кажется, она окончательно победила эту белобрысую крысу! Открывает заднюю дверь, резво запрыгивает в автомобиль и видит… Коршунову.
- Поднимем бокалы за безоговорочный успех! – Рубин и Коршунова выглядели счастливыми и расслабленными, а вот Останкина наоборот. Она чувствовала себя чужой среди своих. Не знала, что и думать о сложившейся ситуации. Сделала глоток, не спуская злобного взгляда с Илоны.
- Лиза, расслабься – отреагировала на взгляд соперницы балерина. – Пора забыть старые распри. Сегодня такой подходящий для этого день – Она подмигнула Рубину. – Мы тут посоветовались и хотели предложить тебе кое-что…
Останкина оторопела.
- Может быть попробуем жить втроем? – Закончил за блондинку Рубин.
- Что? – Не поверила своим ушам Лиза.
- Мы все взрослые люди, которым не гоже зависеть от табу. Тем более все запреты и патриархальные взгляды на отношения свойственны обывателям, а мы, как творческая интеллигенция, можем позволить себе гораздо больше. Рамок не существует… - Начал проповедь Рубин.
- Тем более мы с тобой так похожи, - подхватила Илона. – Обещаю, что нам вместе будет очень хорошо…
- Вы в своем уме?! – Подскочила Лиза. – Знаете что, вы оба! – Дрожащим пальцем она показывала то на балерину, то на дирижера, - Оставайтесь наедине со своим экспериментами! Мне явно не по пути с извращенцами!
Докладная от Аллы Беловой с приложенными распечатками он-лайн статусов Рубина произвела на директора театра огромное впечатление. Госпожа Вишневецкая была очень удивлена таким поведением рекомендованного ей свыше дирижера. Женщине-директору оставалось только в сотый раз признать себе, что она снова ошиблась в людях. Вишневецкая уже давно слушала жалобы на Рубина, но считала все это простой притиркой коллектива к новому человеку, а тут сам Рубин откровенно поворачивается к театру задом. Юлия Викторовна была расстроена, а когда она расстраивалась, она начинала сердиться.
Первому от директора досталось главдиру. Крылов был старше своей начальницы, но никогда не решался напоминать ей об этой разнице в возрасте, наличие которой, казалось бы обеспечивало ему с ее стороны какое-то минимальное уважение. Но не тут-то было. В мирные деньки Вишневецкая дружила с дирижером, а в дни бурь делала из него первого врага. Крылов не любил, когда его обвиняли необоснованно, и поэтому сам сердился. По кругу гнев переходил на подчиненных дирижера. В ситуации с Рубинным, Крылов решил не отмалчиваться. Он вызвал к себе молодое дарование и высказал ему все, что думает. Рубин казался невозмутимым, он отвергал все обвинения своего начальника и нисколько к нему не прислушивался. Крылов решил не говорить своему подопечному о том, что директор в курсе его интернет выходок – решил оставить этот козырь Вишневецкой. Тем более что Юлия Викторовна уже вызвала Рубина к себе на прием.
- Что это такое? – директор бросила распечатки в лицо дирижеру. Рубин пробежал глазами текст и промолчал.- Так значит, тебе не нравится наш репертуар? Не нравится театр? Пиши заявление по собственному желанию. – С этими словами в дирижера полетели чистый листок и ручка.
- Я ничего писать не буду. – Отрезал Рубин, - Меня все устраивает.
- А меня не устраивает! – распалилась Вишневецкая. – Мне уже надоело выслушивать на тебя жалобы от всего творческого коллектива, надоело начинать каждый день с докладных на твое имя, надоело натыкаться на то как ты обжимаешься за каждым углом каждый день с новой девушкой! Где профессионализм? Где дисциплина? Не такого дирижера я нанимала!
- Я не делаю ничего, за что меня можно было бы уволить. Я всегда прихожу на репетиции, я учу материал, я работаю, как требуется.
- Но за этим я не вижу результата – ты профнепригоден! Сколько не приходи на репетиции – дирижировать лучше от этого ты не станешь. И еще насчет «прихожу на репетиции», - Вишневецкая стала что-то искать в бумагах на своем столе, - Вот, 21го ты чуть не опоздал на спектакль, 15го, по словам оркестрантов, ты пришел на репетицию с похмелья, а позавчера – вообще чуть не спалил дирижерскую, потому что вздумал курить в помещении, в котором строго запрещается это делать! А теперь ты еще и опускаешь наш театр при всем честном народе. Этого достаточно, чтобы тебя уволить.
- Этого недостаточно. – Холодно заметил молодой дирижер. – А если вы и соизволите уволить меня, то так безнаказанно это для вас не пройдет, я пойду в суд и выиграю дело. Потому что в этом городе ни одна комиссия не докажет, что я профнепригоден. Да и если докажет… Просто по-человечески, советую не связываться, - после этих слов Рубин развернулся и, не прощаясь, вышел из директорского кабинета.
Юлия Викторовна еще несколько минут приходила в себя после этого разговора. Потом ее что-то осенило. Она нажала на кнопку в коммуникаторе:
- Срочно соединить меня с отделом кадров.
- Сейчас, соединяю, - бодро отозвалась секретарша.
- Скажите, а у Рубина есть какие-то основания на смену фамилии. Он ведь по документам как Рынкин идет?
- Секунду, сейчас посмотрю в его деле – специалист по кадрам зашелестела бумагами. – Нет, никаких документов нет, он юридически Рынкин, а Рубин – просто творческий псевдоним.
- Ясно. Срочно принесите мне его личное дело! - Вишневецкая нажала на отбой и тут же перенабрала секретаршу. – Женечка, сделайте так, чтобы везде заменили фамилию Рубин на Рынкин, и начните, пожалуй, с портрета в фойе.
- Хорошо, Юлия Викторовна.
Директор встала из-за стола и в задумчивости подошла к окну.
- Я найду, от кого ты прячешься, борзый мальчишка.
Евгений Михайлович только внешне сохранял спокойствие после таких основательных ссор с главным дирижером и директором театра. Рынкин догадывался, нет, он точно знал, какой именно активный пользователь сети заложил на этот раз его директору. Дирижер пока не решил, что примет по сложившемуся поводу, и поэтому пошел старым путем. Взял очередную бутылку вина и уселся перед компьютером.
Уже утром Алла Белова прочитала следующее сообщение, в котором Рынкин, разумеется говорил о ней:
«Чувствую, что попал в 1937 год. Доносы... Чтение чужих дневников...
Интересно, чего хотел добиться этот человек? Он даже не понял, что пытаясь усложнить жизнь мне, он отравил ее себе.
А ведь он наверняка уверен, что я не узнаю, кто это сделал. Он, глупец, не догадывается, что его друзья прибежали ко мне вечером того же дня и торжественно назвали его имя. Тщательнее друзей выбирать нужно!
Возникает только один вопрос - кто поступил гаже? Он или его друзья?
Театр...»
***
Редкая снегурочка долетит до середины костра...
- Леонид Анатольевич, я, право, уже и не знаю, как мне поступить. – На памяти Крылова это был первый раз, когда амбициозная и несгибаемая директриса признавалась в собственной беспомощности. – Мало того, что он не реагирует на мои выпады… Я ведь узнала почему… Во-первых, большая часть из того, что он понаписал в своем резюме – это ложь. Не совсем ложь, а очень сильное преувеличение. Он на самом деле пробовал работать во всех этих театрах, но ни в одном из них не продержался больше месяца, отовсюду его выгоняли. Я созвонилась со всеми этими театрами и везде одна история – много слов, ноль отдачи. Мало того, в Москве он еще в двух незавершенных судебных разбирательствах фигурирует. Там ничего криминального, оба о невыполненных со стороны Рынкина контрактах… Но теперь понятно, почему он попытался сменить фамилию здесь.
- Так если другие театры смогли его уволить – почему не можем мы? – Задал логичный вопрос Крылов.
- А потому что здесь он в родном городе, и здесь у него есть покровитель. Его родной дядя – главный судья города. А ты знаешь, что нам самим лучше с ними не ссорится, вечно у нас эти проблемы по авторским отчислениям... Мне мягко намекнули, что увольнять его не желательно. Но я не понимаю, что с ним делать тут, он же бесполезен.
- Бесполезен – это не самое страшное, хуже, если бы он был вреден.
- Но у меня вся труппа на него обозлилась, это ужасно влияет на их работу.
- Я предлагаю снять его со всех ответственных спектаклей и оставить только самые простые, будем действовать по принципу «не навреди», если уж совсем убрать его не получается. А в этом случае заскучает и сам уйдет.
- Потерпеть-то всего ничего – до конца сезона. Там у него контракт закончится и мы его просто не продлим.
- Да будет благословенна контрактная система! – заключил Крылов.
Женечка Симонова была очень рада оказаться в театре. Она всегда очень любила театр, настолько любила, что никогда не могла позволить себе и мысли о том, чтобы выучится на актрису. Все артисты, режиссеры, балетмейстеры и прочие представители театральных профессий казались ей настоящими небожителями. Женечка никогда звезд с неба не хватала. И вот, когда в период безработицы, подруга подсказала ей, что в Музыкальном театре есть открытая вакансия секретаря, Женечка собрала всю свою небогатую волю в кулак, вооружилась любовью к театральному искусству, и пошла на собеседование в Вишневецкой. Юлии Викторовне воспитанная и умненькая девочка сразу понравилась, и вот Женечка оказалась в театре. Первые три месяца она жила будто в сказке, ни на секунду не веря своему счастью. Ей открылось столько тайн: оказалось, что артисты и музыканты обычные люди, что спектакли – это не столько волшебство, сколько каждодневная сложная работа, она увидела всю жизнь закулисья без прикрас, и не разочаровалась в ней. Женечка начала привыкать ко всему театральному, воспринимать все здешнее как свое, домашнее. И театр совсем скоро стал ее домом.
После того, как успешно прошла первая адаптация, Женечка поняла, что единственный ее шанс счастливо устроить свою личную жизнь, т.е. найти человека, который будет полностью ее понимать – это сойтись с кем-то из театра. Не нарочно Женечка обратила внимание на невзрачного Неверова. Он казался ей тем, что надо – взрослый, умный, очень талантливый, добрый, странный той приятной странностью, которую так любила в людях Женечка. Но она очень боялась Неверова, боялась его спугнуть – творческая личность же с хрупким мировосприятием! Женечка начала дружить с Неверовым, Неверов стал дружить с Женечкой. Их милое общение продолжалось около года, пока наконец-то скромный дирижер не решился позвать приветливую секретаршу на свидание. Там-то все и решилось. Умные люди сразу поняли, насколько они подходят друг другу.
Новоиспеченная парочка, которая совсем недавно съехалась, любила проводить ужины за обсуждением театральных сплетен. И почти всегда главным фигурантом этих разговоров выступал Рынкин. Неверов, хоть и делал вид, что не замечает выходок коллеги, все видел и слышал. Не то чтобы сильно осуждал… но был на стороне Белова, который иногда любил по-дружески пожаловаться Неверову. Женечка посмеивалась над выходками Рынкина, и здороваясь с ним в приемной, всегда втихаря похихикивала. Ей было очень любопытно, чем же закончится эта «симфоническая» история.
«Черт с ним, с этим предателем, - думала расстроенная Останкина, - надо вернуться к первоначальному варианту. С Неверовым будет меньше возни и нервов, пусть он и на такой как Евгеша… Стоп! Будь сильной, не вздумай раскисать! Неверов – легкая добыча, тут главное выбрать правильную тактику, чтобы не отпугнуть его», с такими мыслями Лиза шла мимо комнаты отдыха оркестра.
- Алексей Дмитриевич-то наш теперь не один! – донеслось из приоткрытой двери. Лиза остановилась как вкопанная и стала слушать.
- В смысле не один?
- Я сейчас из дома шла, а он же на одной улице со мной живет. Так вот, вышел он из своего подъезда с секретаршей нашей из приемной, до театра вместе дошли, она его в щечку чмокнула, ну и они разошлись, чтобы не светиться, видимо. Представляете?
- То-то я смотрю, он сегодня такой веселый. Наконец-то и его пристроили! А то уже больно было на мужика смотреть.
- И слава богу!
Лиза поспешила ретироваться, чтобы не столкнуться с оркестрантами.
- Ой, девочки, вы не поверите, что со мной вчера случилось! – С утра в женской гримерке солистки готовились к утренней сказке. Останкина, как всегда, никого не спрашивая, принялась делиться своими личными историями. – Выхожу я вчера из театра – вообще никакая, Евгеша снова с этой, на меня ноль внимания… Иду я по улице как сомнамбула и слышу бешеный скрип тормозов. Мерседес останавливается в миллиметре от меня. Я так испугалась! Шлепнулась прям на бампер в обморок со страха. Когда очнулась, первое что почувствовала – запах чудесного мужского парфюма, открываю глаза, а передо мной стоит он… красавец в дорогом костюме… Так нежно и заботливо интересуется, все ли со мной в порядке. Я хотела отделаться от него, убежать, но он уговорил меня поехать с ним в ресторан, - он так просил прощения за то, что чуть не убил меня. Ну, я думаю – чего мне терять? – и соглашаюсь. Девочки! Мы с ним проговорили до трех ночи! Кажется, это судьба! Воздалось мне за мои страдания! Как вы думаете, Рубину рассказать, о том, что я уже не одна?..
Ни одна из солисток не отнеслась серьезно к сказкам Лизы. Они понимающе переглянулись, и молча заключили, что таких историй не бывает. И были абсолютно правы.
А Лиза… Лиза продолжала бегать на репетиции Рынкина, смотреть на него из-за кулисы, вздыхать, переживать и мечтать, что в один прекрасный момент, он сможет оценить ее по достоинству и станет уже окончательно только ее «Евгешей».
«Евгеше» не было дела до переживаний Лизочки. Первая его Снегурочка растворилась пролетая над костром. Но как хорошо, что оставалась еще одна, да какая!..
***
Важный вопрос, который следует разрешить на практике:
можно ли быть счастливым и одиноким?
(А. Камю)
Илона не очень любила Интернет. У нее никогда не хватало на него времени. Она искренне удивлялась тому, почему Евгеша так много времени проводит в сети. Он и компьютер – были просто неразлучными друзьями. Дома – за монитором, на работе, в свободное от репетиций время – за ноутбуком, в остальное время он сидел в сети с телефона. Илона понимала, что Рынкин младше ее, и ему в силу возраста все еще необходимы игрушки. Так как зарабатывал Евгений Михайлович крайне мало и пока не мог позволить себе взрослых игрушек вроде дорогих иномарок, он обходился малым. Илона закрывала на это глаза, ведь она-то уже давно была мудрой и опытной женщиной.
Поэтому Илона, чтобы лишний раз не вступать в выяснение отношений со своим молодым дирижером часто говорила, что едет к маме, а сама отправлялась веселиться с друзьями, которых Рынкин на дух не переносил. Дирижер верил ее словам и иногда даже радовался свободному вечеру, который можно было провести наедине со своим лучшим другом – компьютером.
Но техника – такой ненадежный друг! Она имеет свойство ломаться. Домашний компьютер перегорел часа через полтора после того, как Илона уехала «к маме». Евгению Михайловичу быстро надоело обновлять свою страничку в социальной сети с телефона, он сообразил, что гораздо приятнее было бы предаться плотским утехам с Илоночкой… Рынкин был уверен, что балерина в мгновение ока оставит отчий дом и окажется в его объятиях, поэтому не задумываясь набрал номер Коршуновой.
Илона весело проводила время со своими друзьями в одном из баров с живой музыкой и откровенными танцами. Пока девушка зажигала на танцполе, ее телефон звонил на столике, за которым разместилась веселая компания людей творческих и не очень. И вот один из этих «не очень» друзей, решил – чего это телефон надрывается, надо ответить, - и взял трубку.
Рынкин не ожидал услышать мужской голос и оглушающие рок-н-рольные рифы в качестве аккомпанемента. Дирижер быстро все понял. Он понял, что Илона его обманула.
Утром, как всегда вернувшись после гулянки к маме, а не к своему молодому человеку, Илона, так и не узнавшая о пропущенном вызове, решила в кои-то веки проверить свою почту и посмотреть фотографии своих подруг. Но первое, что она увидела в новостях была медиа-истерика ее благоверного:
«Я же предупреждал... Я не прощаю женщинам обмана. Я же предупреждал...»
«Лживая... Как я мог ей верить? Впрочем, виноват сам. Ведь знал все изначально... Знал и не хотел верить. Не хотел верить никому, кроме нее. Теперь больно. Пошло и больно.
Ну да ладно. Жизнь продолжается!»
«Все! Хватит пить! Пошел спать...
Пора выспаться. Завтра репетиция.»
«Начался новый день. Начата новая страница. А может, новая жизнь?
Осталось какое-то саднящее чувство в груди. Знакомое оно, это чувство... С юности знакомо. Но в этот раз пройдет оно гораздо быстрее. Я ведь ее предупреждал - только не обман.
Омрачает лишь сильная простуда. Температура. Встать из постели не могу.
Но какая-то странная легкость на душе. Пустота, простор и... Легкость.»
«Рано или поздно на моей кухне все же заведется человек, который будет готовить мне ужин.
Вакансия открыта!»
Последняя запись была сделена уже сегодня, судя по времени, после репетиции. Илона читала эти и другие записи Рынкина (особенно ей понравилась та про « сладко спит в моем кабинете, свернувшись калачиком»), и понимала что вот она – последняя капля. Илона не прощала мужчинам только одного – ущерба своей репутации.
Женечка Симонова выбрала не самое удачное время для того, чтобы вывесить на стенд поздравления с юбилеем театра. Как раз кончилась репетиция, и у стендов с расписанием и прочей информацией в узком коридорчике собралось чуть ли не пол труппы. Женечка пыталась как-то пробраться в уголок, чтобы не мешать остальным, и чтобы дотягиваться до стенда и закончить наконец-то с этими поздравлениями. Во рту у нее были иголочки, на которые она крепила открытки, подмышкой – старые объявления, которые давно надо было снять. Женечка была очень занята своим делом, поэтому не сразу заметила стоящих практически впритык к ней высоченного дирижера Рынкина и его субтильную балетную подружку. Обнаружила их присутствие только после недвусмысленной фразы Рынкина, сказанной балерине очень грозным тоном:
- Ты кого здесь ждала?
Женечка оглянулась на театрально расстроенного и взбешенного Рынкина и аккуратно, чтобы не подавиться иголками, хмыкнула себе под нос.
- Да какое тебе дело! – Завелась Коршунова. – Ты вообще ко мне не подходи! Опозорил меня на весь интернет! – Дальше было неразборчиво. Рынкин зажал балерину в углу и что-то говорил ей. Артисты делали вид, что ничего не замечают. Им уже откровенно надоело быть постоянно втянутыми в личные разборки молодого дирижера. – Да что ты говоришь!? – Вдруг закричала Коршунова. – Голову ты мне пробьешь? Да я сейчас полицию вызову!
Женечка поняла, что эти двое не могут не играть на публику. И скорее всего специально устроили эту разборку на людях. Симоновой стало откровенно скучно, она кривенько прицепила последнюю открытку и поспешила ретироваться.
Рынкин впал в депрессию. Он не стеснялся показывать всем и каждому, как он расстроен, как ему плохо и как страдает его измученная творческая душа. Рынкин пил. И это не могло не сказываться на его работе. Крылов и Вишневецкая хватались за головы, а затем абсолютно справедливо сочинили приказ, где лишали Рынкина всех надбавок и оставляли его на мизерном окладе дирижера провинциального театра. Рынкин ни у кого не получил поддержки. Даже его дядя, судья, сказал: «Ты мальчик взрослый – выкрутишься. Из театра тебя не уволят. Что еще нужно? Я свого положения сам добился и знаю, что главное – иметь возможность работать. У тебя такая возможность есть. Дерзай».
Рынкин подумывал над тем, чтобы вернуть Останкину. Это было бы просто. Сопрано все еще была в него влюблена. Но Рынкину не хотелось ее безвольного тела. Его сердцем владела только холодная и отстраненная Коршунова, помириться с которой казалось невозможным.
Рынкин очень грустил. Он смотрел на своего соседа по кабинету Неверова, разрывающегося между работой и своей трепетной Женечкой, абсолютно счастливого человека. Рынкин завидовал ему. Рынкин понял, что секрет успеха Неверова не в его профессионализме, а в трепетной Женечке – веселой девочке, которая никогда не заставляла Неверова нервничать и переживать. Рынкин решил, что ему нужна такая же девушка. Он решил, что ему нужна именно эта девушка.
- И что ты забыла рядом с этим неудачником? – Рынкин подкараулил свою «жертву» в пустом коридоре недалеко от репкласса, в тот тихий для театра час, когда утренняя репетиция уже давно закончилась, а вечерняя еще не думала начинаться.
- Что? – Женечка Симонова не поверила своим ушам.
- Тебе никогда не казалось, что ты могла бы составить отличную партию для меня?
- Отличную партию?
- Мы с тобой примерно одного возраста, ты мила, я талантлив и красив. Тем более ты единственная девушка в театре, которая не кажется рядом со мной куклой-карликом. – Рынкин намекал на королевский рост Женечки.
- Я бы никогда не стала встречаться с человеком, на которого надо смотреть снизу вверх.
- Кончено, куда приятнее ощущать себя великаном среди людей-муравьишек.
- Я не понимаю, чего ты от меня хочешь? – Женечка была, мягко говоря, в шоке от этого разговора.
- Я хочу, чтобы ты была со мной. Не стесняйся, просто признай, что ты сама давно обо мне мечтаешь. – Рынкин сделал решительный шаг к девушке. Женечка не растерялась и тут же пнула молодое дарование по самому дорогому. От боли Рынкин согнулся пополам. – Что же ты делаешь, сука? – простонал он.
Женя приблизилась в Рынкину и схватила его за пальцы.
- Вот теперь ты нужного роста, - Женя возвышалась над стонущим парнем. – Вот это твой уровень и твое место. А будешь еще выступать и портить кому-то жизнь – она начала с силой заламывать пальцы дирижера, - будешь гипсом, а не палочкой в оркестре расхождения устраивать. – С этими словами она оттолкнула Рынкина и быстро зашагала прочь по коридору.
Рынкин остался один, съехал вниз по стене и уселся на полу. Его переполняли противоречивые чувства.
- Ты слышала новость дня? – Алексей Дмитриевич наливал своей невесте Женечка чай и подкладывал на блюдце очередной кусочек торта.
- Какую же?
- Рынкин написал заявления по собственному.
- Да ладно? – Женечка усмехнулась, и, подув на чай, сделала глоток. – Чего это он?
- Из-за зарплаты, наверное. Что-то у него совсем немного без надбавок осталось.
- А может потому, что его все подружки кинули? – предположила Женя.
- Может и потому. А может из-за того, что коллектив не принял. – Предложил еще одну версию Неверов.
- Или из-за своей бесталанности. Или с дядей поссорился. Или московские приставы его нашли… Да какая разница? Какое нам до него дело, правда, милый.
- Ты права, дорогая.