продолжение, предыдущее http://www.proza.ru/2013/07/13/1680
***
Уходят. Облака мимо вдаль уплывают.
Душит жаром лето бесплодное.
На заре…на зорьке тебя отпевают.
Только птичий крик, и тело холодное…
И не стонет земля, ей-то не впервой
Принимать себе кровь застылую.
Колокольный звон заглушает вой,
Для тебя теперь – только «было бы»…
Для тебя теперь – только сизый дым,
Пятки лижет кому пламя адово,
А в раю, смотри, зацвели сады,
Так, кого они будут радовать?
Уходят. Души мечутся, вдаль от нас уплывая,
Душит жаром лето бесплодное.
Так живем, на Него уповая,
А потом – только крик, и тело холодное…
Вечернее солнце заглядывало в квартиру Николая Алексеевича Клюева, отчего на полу тень от рамы образовала крест. «Свят-свят», - перекрестился Клюев. Он шагал из угла в угол, нервно грыз стержень ручки.
«Кончится. Скоро всё кончится. – Остановился. Снова посмотрел на тень-крест, перекрестился. – Надо бы успеть дописать. Ему».
Сев за стол, Клюев вычеркнул несколько строк на исписанном листе бумаги. Выбрасывать он его не стал, а начал писать поверх зачеркнутого. Понять, что там написано, кроме самого поэта вряд ли кто-нибудь бы смог. А Клюев писал…
Он помнил свой сон со странной фигурой на снегу и ледяным костром, помнил волка (скорее, постоянно ощущал на себе его дыхание), помнил, что отдал Слово. Но строки по брату своему младшему шли сами, будто кто-то сверху водил его рукой.
Сегодня ночью Николаю Клюеву было видение. Мелькнули два числа – 27 и 37. От первого свело руки, от второго – дохнуло ледяным. Клюев привык к знакам. Но от этого не было легче. Он принял эти знаки по-своему…
Потому и ходил из угла в угол весь день, садясь вдруг за стол и начиная писать. Он спешил. Спешил вынести на бумагу всё то, что витало пока в голове. В одной стопке бумаги лежал «Плач о Сергее Есенине», в другой, поменьше, новая поэма – «Деревня».
Поэму он начал писать только сегодня. Выходило с трудом. Вот и сейчас, отложив в сторону «Плач», Клюев сидел над новым. Писал и вычеркивал.
Он потер глаза, которые предательски закрывались, и встал. Налил себе чаю покрепче. «Надо бы дописать, непременно надо, – Клюев двинулся к столу. – Время не ждет».
В дверь постучали. Клюев вздрогнул, выронив ручку. На бумаге расплывалось жирное пятно. Внутри как будто что-то сжалось. Ему захотелось спрятаться, исчезнуть. Стук повторился.
– Дяенька, откройте, – раздался голос из-за двери. Голос детский, мальчишеский и какой-то знакомый. – Дядь, это я, помните, записку зимой приносил от другого дяеньки?
Клюев вспомнил. Да, 27 декабря (Господи, вот они числа). Мальчишка, которому он дал рубль за то, что тот принес записку от Сергея. А сейчас что?
Он распахнул дверь. Мальчонка, чуть подросший за эти полгода, стоял на пороге и переминался с ноги на ногу. Веснушчатое лицо, торчащий чуб, рубашка, завязанная на животе, засаленные штаны.
– Чего тебе?
– Дяенька, вот. – Мальчишка протянул Клюеву кусок белой ткани.
– Что это? – удивился Клюев.
– Это…Это…Ну, Лёвка мне отдал.
– Какой Лёвка?
– Ну, который руку поранил тогда, а тот дяенька ему руку перевязал. Ночью.
– Ты объяснить толком можешь?
– Ну, я и объясняю. Тот дяенька, который мне записку дал, которую я сюда принес, он тогда ночью нас с Лёвкой спас. Лёвка руку порезал, крови много было, а дяенька рубаху оторвал и его перевязал. А потом его убили. Вот.
Клюев взял кусок ткани. В середине виднелось едва заметное бурое пятно.
– А недавно Лёвка ко мне пришел. Ну, спасибо сказать. Это же я его потом оттуда увёл. А он принес эту тряпку и сказал, что надо ее кому-то родным того дяеньки.
– Зачем?
– Ну, как зачем? Дяенька ведь стихи писал? Я догадался. И Лёвка мне сказал. Известный, говорит, поэт. Тока я фамилию не запомнил. Но он сказал, что как память нужно отдать.
– А вы ещё кому-нибудь об этом говорили?
– Ну, я мамке тогда еще сказал. А она не поверила. Сказала папке, что он врун, и сын таким же растет. И чтоб не пил больше. Вот.
– А Лёвка?
– А что Лёвка? Он болел долго, в больнице лежал. А потом, говорит, как брату рассказал, сразу в глаз получил. Пришел с фингалом ко мне и с этой тряпкой. Вот.
– Вот что, малец, вы помалкивайте об этом, хорошо?
– Ну, ясное дело, дяенька. Мы ж не дураки какие, понимаем.
– И вот что…На-ко тебе рупь, купи себе чего-нибудь, помянешь раба Божьего Сергея.
– Дядь… - Мальчишка дернул Клюева за рукав. – А Бога же нет. И рабов тоже нет.
– Тогда просто помяни хорошего человека.
– Спасибо, дяенька. – Мальчишка помахал рукой и побежал вниз по лестнице.
– Вот оно, значит, как – горестно вздохнул Клюев, сжав в руке кусок белой ткани…
**
– Вот оно, значит, как, – Ира смотрела на Исаакиевский собор. Там, на ступеньках стояли, держась за руки, Егор и Аня.
Последний месяц беременности давался Анне очень тяжело, а Егор почти всё свободное время проводил с ней. Он не давал ей раскиснуть и расслабиться. Вот и сейчас Егор вывел её на прогулку. Прошли они всего ничего, но Аня уже устала, о чём и сообщила Егору.
– Ань, ну ещё немного. Давай дойдем до скамеечек, там и отдохнешь.
– Хорошо, уговорил, - Анна улыбнулась в ответ.
Они спустились со ступенек, дошли до ближайшей скамейки и присели.
– Волнуюсь я, Егор.
– Понимаю. Но давай без лишних эмоций. Это первый раз. Ты как медик должна понимать, что всё идет нормально.
– А роды? Кто будет принимать, где?
– Я договорился, Аня. Рожать, естественно, будешь в нашей больнице. И чтобы не было никаких непредвиденных ситуаций, давай ты завтра придешь к нам и спокойно ляжешь. Осталось всего несколько дней, так что лучше подстраховаться. С местом я договорился.
– Спасибо, Егор, – Аня погладила его по руке. – Чтобы я без тебя делала?
– Вот уж не знаю, – Егор рассмеялся. – Жила же ты без меня, так бы и жила дальше.
– Наверное, кто-то там, наверху, послал мне тебя на помощь, - уже без улыбки сказала Анна.
– Ты веришь в Бога?
– А ты нет?
– Знаешь, Ань, я врач, хирург, и столько уже перевидал на этом свете смертей, что сильно сомневаюсь, что Он есть.
– А разве тебе не встречались удивительные, какие-то необъяснимые с точки зрения медицины случаи выздоровления?
– Встречались, конечно. Но это лишь исключение из правил.
– Не знаю, Егор. Мне кажется, что какая-то высшая сила над нами есть. Как она называется сказать не могу, для каждого это, наверное, своё.
– Может быть, Аня. Я тоже не знаю. Ведь послал же кто-то тебя мне, – Егор перевел разговор на шутливый тон. – И, похоже, есть другая сила, - добавил он уже полушепотом, отвернувшись от Ани.
К скамейке подходила Ира. Увидев Егора и Аню, она решила идти напролом.
– Здравствуй, Егор.
– Здравствуй, Ира.
– Что ж ты забыл совсем про меня, не приходишь?
– Познакомься, Ира. Это Анна. Анна, это Ира, – Егор представил девушек друг другу. – Помнишь, Ань, я тебе рассказывал про Иру? – добавил он.
– Помню. Мы встречались как-то в больнице, не так ли? – Аня обратилась уже к Ирине.
– Да, неужели? – Ира повернулась к Анне. – А что про меня рассказывал Егор?
– Ира, я просто говорил Ане, что познакомился с тобой.
– А мне ты просто морочил голову. Да? Я думала, что нравлюсь тебе, а ты… - она отвернулась и смахнула слезу.
– Ой…
– Что? – Егор и Ира одновременно посмотрели на Аню.
– Он толкается. Сильно. – Анна взялась руками за низ живота. – Больно, Егор.
– Так. Ты не волнуйся. Дыши глубже. Тебе нужно в больницу. Ира, присмотри за ней, я сейчас. – Егор кинулся к «Интернационалу».
Спустя несколько минут подъехала машина. Егор выскочил и, подхватив Аню под руку, скомандовал Ирине:
– Поддержи с другой стороны.
Они довели Анну до машины и аккуратно усадили её на заднее сиденье. Егор сел впереди, а Ира осталась на площади.
– Ты с нами? Ааа, - Егор махнул рукой. – Потом поговорим. – Больница в память Жертв Революции, - скомандовал он водителю и захлопнул дверь.
продолжение здесь http://www.proza.ru/2013/07/22/1686