Вступление
Солнечный летний денёк, двенадцать часов – самый разгар жары. Сижу на краю скамейки в скверике и, прячась от палящего солнца в тени берёзы, думаю о том, чтобы я сделал для жителей родного города, будь у меня много-премного денег. Бестолковое занятие, разумеется, но надо же чем-то себя занять, чтобы скоротать вынужденное ожидание.
Остальную часть скамейки занимают две старушки. Они что-то вяжут и, ловко работая спицами, оживлённо беседуют. Изредка отрываются от дела, чтобы построжиться на пробегающих мимо внуков, скорее, даже правнуков, и снова возвращаются к беседе и вязанию. Внимания на меня они не обращают , я на них, в общем-то, тоже, и потому над нами витает атмосфера мирной идиллии.
Посреди скверика возвышается памятник Владимиру Ильичу Ленину, вождю мирового пролетариата, с разбитой перед ним огромной прямоугольной клумбой. Вокруг них по периметру проложены асфальтовые дорожки и расставлены скамейки, чугунного литья, скреплённые толстыми и прочными, выкрашенные в разные весёлые цвета, брусками. И почти все они забиты мамами и папами, бабушками и дедушками, терпеливо ожидающих, когда же их шаловливая малышня, орущая и бегающая по всему скверику, наконец-то наиграется, устанет и запросится домой. Где-то среди них бегают и мои шалопаи.
Невольно подслушивая разговор соседок, которые довольно-таки громко - наверное, обе были тугоухими, - и не очень-то лестно отзывались о зятьях своих то ли дочек, то ли внучек, и продолжая мечтать, изредка пробегаю глазами по сидящим на скамейках людям и неожиданно натыкаюсь на неё. Она сидит напротив меня через клумбу и, небрежно закинув нога на ногу, читает книгу.
Краем глаза я видел, как она пришла сюда с молодой парой и шустрой девчушкой лет пяти, мельком глянула вокруг и села на скамейку напротив. Молодые расположились рядом, а ребёнок тут же побежал играть к своим сверстникам. В общем, ничего необычного. Ну, и как-то на этом мой беглый интерес к ним ограничился. А чего углубляться? Очередная семейка с бабушкой и дочкой пришла в скверик отдохнуть. Вот и всё.
Витая в несбыточных мечтах, я не заметил, как парочка с ребёнком ушли. И вот теперь, увидев, что она осталась одна, решаюсь от нечего делать присмотреться к ней. Вдруг знакомая какая. А если повезёт, и окажется, что очень даже хорошая знакомая, так ведь можно тогда провести время куда как интереснее, поболтать, посмеяться.
Зря я это затеял. Оказалось, что она не просто очень хорошая знакомая, а очень, очень и очень хорошая знакомая.
Только на неё взглянул, как у меня моментально что-то оборвалось в груди, сердце бешено заколотилось, а потом вдруг сбилось с ритма и заработало с перебоями. Пугаюсь не на шутку: не загнуться бы. Быстро делаю несколько глубоких вдохов и массирую грудь. Затем успокаиваюсь и прислушиваюсь к себе. Сердцебиение, вроде бы, восстановилось. Слава Богу, а то уже подумал, что мне хана.
Узнаю её сразу, едва приглядевшись. Казалось, время нисколько не изменило её. Те же обесцвеченные волосы, уложенные в знакомую причёску, те же брови с красивым изгибом, выщипанные на концах, то же красивое с правильными чертами лицо. Даже фигура осталась та же – разве что раздалась немного. Так ведь зрелая женщина всё-таки. Очки в тонкой позолоченной оправе не давали мне возможности разглядеть её глаза. Хотя вряд ли я смог бы их рассмотреть с такого расстояния.
Это была она – Светка Казанцева. Первая любовь, первое счастье, первая обида и первое горе.
Она не заметила моих треволнений и манипуляций с грудной клеткой, и я, облегчённо вздохнув, быстренько отвожу взгляд. В голове сразу зароились мысли: что делать, как поступить в такой ситуации – подойти к ней или сделать вид, что не узнал её? Пока соображаю, ловлю себя на том, что время от времени украдкой поглядываю в её сторону.
А она по-прежнему продолжает увлечённо читать, лёгким движением перекидывая страницы. Иногда вскидывала голову, обеспокоенно высматривая кого-то вокруг и, видно, увидев это «кого-то», успокаивалась и снова возвращалась к книге. Похоже, шустрая девчушка осталась с ней, и теперь она за ней приглядывала. Судя по тому, что её взгляд ни разу не остановился на мне, она просто не удосуживала меня своим вниманием. А если и удосуживала исподволь, так, что я не замечал, то не узнала. А если узнала, то делала вид, что нет. В любом случае, согласитесь, трудно не заметить человека, сидящего в семи метрах напротив тебя.
Давно забытая обида ярким костром вспыхивает во мне и начинает жечь изнутри. С чего бы это? Ведь столько времени прошло, и я думал, что всё давным-давно забыто. Оказывается - нет. Она меня не узнала или, скорее всего, не захотела узнавать. Ну, что ж, тогда я тоже не узнал тебя, дорогая. Вот так и будем сидеть друг против друга и делать вид, что заняты своими делами. Правильно, зачем ворошить прошлое? Нужно жить настоящим… Хотя, если бы она меня окликнула, то я, наверное, с удовольствием пересел бы к ней. А так… Она меня не замечает, а я к ней: «Привет, Свет!» - да никогда! Так обида пересилила, и я даже не пошевелился, чтобы пойти на контакт. Возвращаюсь к своим мыслям и пытаюсь вспомнить, на чём остановился. Но глаза всё равно нет-нет да и глянут в её сторону помимо моей воли, а в голове набатом прозвучит: «Светка Казанцева, Светка…».
1
Первое сентября: первый раз в первый класс. Сколько раз за свою жизнь я слышал эту, ставшую избитой, фразу. Но тогда, давным-давно, этот день был для меня настоящим праздником.
Утром, как всегда, мать разбудила нас с братом и сказала, что пора собираться в школу. Раньше это относилось только к Серёге, а теперь коснулось и меня. Сегодня я стану учеником, и от осознания этого меня просто распирало от гордости: я наконец-то буду учиться!
Пока братела потягивался и протирал глаза, я умылся, попил чай с хлебом и колбасой и стал одеваться. Отутюженная белая рубашка с накрахмаленным воротничком, чёрный костюм, чёрные туфли – всё новое, купленное специально для этого случая.
Серёга был старше меня на три года, и потому снисходительно ухмылялся, наблюдая, как я, не скрывая волнения, старательно застегиваю пуговицы и завязываю шнурки.
Затем мать дала нам по букету цветов, которые мы должны были вручить своим учителям, и мы отправились в школу.
Отец не пошёл с нами. Он был с ночной смены, и специально прибежал с работы пораньше, благо работа была рядом, за забором, чтобы поздравить нас с первым сентября. Брателе, круглому отличнику, он пожал как взрослому руку и пожелал «так держать». А мне напоследок потрепал чуб и сказал с надеждой:
- Ну, Шурец, не подкачай.
- Не подкачаю! – радостно сияя, заверил я и, взяв мать за руку, вприпрыжку зашагал рядом с ней.
- Не балуйся, сынок, - тут же приструнила она меня. – Ты уже не маленький. Теперь ты ученик. А ученик должен быть дисциплинированным.
Это на меня подействовало. Ещё бы, я же теперь первоклассник, а не шалопай детсадовский! Я сразу перестал скакать и перешёл на шаг.
Начальная школа номер три. Как-то мне везёт на тройки. Ясли номер три, детсад номер три, теперь вот школа – тоже номер три. Когда я сообщил об этом матери, она улыбнулась и сказала:
- Главное, чтобы цифра три не стала твоей любимой оценкой. А на остальное не обращай внимания.
Нас всех выстроили на торжественной линейке перед школой. Девчонки в белых бантах, коричневых платьях и белоснежных фартуках. Мальчишки – в белых рубашках и чёрных костюмах. Родители – счастливые и разодетые так, будто это у них сегодня праздник. Учителя – нарядные, радостные и в то же время взволнованные торжественностью момента. Господи, сколько же сил, терпения и выдержки им придётся приложить за этот учебный год, чтобы втемяшить в наши бестолковые головы вечное, светлое, доброе!
А цветы! Их было так много, что казалось, вся площадка заполнена ими, словно это была не школьная линейка, а цветочный рынок. Красные, розовые, желтые, белые… Тогда я не знал, как они называются, даже те, которые сам стискивал в потной ладошке, но они все мне нравились. Это сейчас, напрягая память, я могу их назвать: гладиолусы, каллы, гвоздики, хризантемы, розы… Точно, и розы тоже там были. У Ольги Балякаевой, которая стояла рядом со мной. Это я на всю жизнь запомнил.
Когда директор школы закончила нас поздравлять, все захлопали. И мы с Ольгой тоже. Та, бедняжка, так старалась, что хлестнула своим букетом меня, и шипы укололи мне кисть. Не больно, правда, я даже не закричал - скривился только немного и всё. Так что Ольга это не заметила…
Наконец-то закончили свои назидательные речи наши шефы - директор угольного разреза и председатель профкома, - потом учителя, и наступил кульминационный момент. Старшеклассник из четвёртого «А» подхватил самую маленькую первоклашку и посадил себе на плечо. Подскочившая к ним пионервожатая в синей плиссированной юбке, белой рубашке, перехваченной на шее красным пионерским галстуком и синей пилотке вручила ей колокольчик. И та, гордая оказанным доверием, подняла его над головой и с силой стала им размахивать. Послышался звон, хорошо знакомый всем школьникам.
Звонок на урок. Пора учиться. Зинаида Андреевна, наша учительница, ещё перед построением на линейку забрала нас у родителей, тщательно сверяясь со списком, и заботливо сгруппировала вокруг себя. И когда прозвучала команда разойтись по классам, она схватила двоих, стоявших рядом с ней за руки и, распорядившись зычным голосом: «Дети, идите за мной и не отставайте», повела нас в школу, как гусыня свой выводок.
В школе нас ждал облом. Технички забыли отпереть замки в первых классах. Пока учителя суетились в поисках техничек и ключей, мы столпились в коридоре перед своим классом, на дверях которого висела табличка: «1 Б». Свой класс я знал больше, чем наполовину, потому что он в основном состоял из тех, с кем я когда-то ходил в детский сад. Поэтому скучно мне не было.
Мы стояли с Серёгой Хохлиным около окна и вспоминали детсадовское прошлое, как вдруг кто-то сходу налетел на меня и чуть не сбил с ног. Я едва не упал. И то спасибо Серёге, не растерялся, успел меня поддержать. Конечно, я оглянулся, чтобы посмотреть на наглеца, и увидел незнакомую девчонку, раскрасневшуюся от бега. Видно, убегала от кого-то, да так рьяно, что меня не заметила. Вот корова слепая!
- Ты чего толкаешься? – накинулся я на неё.
- А ты чего стоишь, где попало? – ответила та с вызовом, без всякой тени раскаяния.
- Сама ты «где попало»! – парировал я. – Смотреть надо, куда бежишь.
- Сам смотри, где стоишь! – фыркнула та, поправляя чёлку.
Девчонка нарывалась на грубость. Ну, что ж, пожалуйста.
- Ещё раз толкнёшь, в лоб получишь! – предупредил я её.
- Свой побереги!
За такое хамство я уж хотел, было, сразу ей по лбу заехать, но тут ко мне подошла моя мать и, взяв за руку, отвела в сторонку.
- Сынок, нельзя обижать девочек, - назидательно сказала она мне. – Запомни это.
- А чего она? – насупившись, буркнул я в ответ.
Не люблю несправедливость. Она меня толкнула, а я, оказывается, ещё и виноват. Это же не честно!
В это время прибежала запыхавшаяся Зинаида Андреевна и открыла замок.
- Дети, все в класс! – скомандовала она, и орава первоклашек, толкаясь, хлынула к дверям.
Мать подвела меня к ней.
- Ты уж построже с ним, Зинаида Андреевна, - попросила она, передавая меня ей, - а то он у меня вертлявый.
- Не беспокойся, голубушка, - заверила та, - у меня он будет как шёлковый. Ну, чего стоишь, ученик? - улыбаясь, обратилась она ко мне. – Заходи, не бойся. Но помни, у меня есть хорошая указка. Как только начнёшь шкодничать, я тебя сразу ею огрею. Понял?
Я вопросительно посмотрел на мать. Она говорила, что Зинаида Андреевна очень хорошая и очень добрая училка. А тут что получается?
- Не балуйся, сынок, и будь внимательным, - сказала она мне напоследок и пошла к своему второму «А».
В классе парты стояли в три ряда по семь штук в каждом. Зинаида Андреевна выстроила нас в проходах и потом принялась рассаживать. Начала с меня. И не потому, что я был сыном её коллеги и подруги, а потому что я был самым маленьким в классе и меня было проще пристроить.
Не пойму, почему у меня была проблема с ростом. Вроде бы не курил, как некоторые, и ел как все пацаны на нашей улице. Правда, летом, когда с утра до ночи играешь то в индейцев, то в войну, вроде как бы не до еды, и два куска хлеба, которые отрезаешь украдкой, пока родителей нет дома, а потом мочишь их в воде и посыпаешь сверху сахаром или просто намазываешь вареньем или повидлом, и есть твой суточный рацион, который, вряд ли, можно было бы назвать калорийной пищей, способствующей росту. Зато зимой, когда наиграешься так, что твоя одежда от снега сначала вымокнет вся, а потом от мороза заледенеет, и ты не негнущихся ногах приходишь домой, чтобы отогреться и обсушиться, родители на тебе отыгрываются на полную катушку. Раздевают тебя, моют, одевают во всё сухое и тёплое и заставляют тебя зараз съесть всё, что не съел за день. А за день так набегаешься да накувыркаешься, что съедаешь это запросто, без натуги. То есть, всё компенсировалось, и должно было урегулироваться само собой.
С моими сверстниками так всё и получилось - к школе они подросли, а я почему-то так и остался малявкой. Впрочем, я не парился по этому поводу. Несмотря на маленький рост, я был шустрым малым и заводилой среди сверстников. К тому же, я перебарывал их всех, даже тех, кто был старше меня на год, а то и на два. Так что я не переживал по этому поводу, хотя иногда бывало обидно: почему не росту-то?
- Саша, - окликнула меня Зинаида Андреевна, - иди сюда. Ты будешь сидеть здесь.
И она усадила меня за первую парту среднего ряда прямо перед своим столом. Правильный выбор. И я буду постоянно у неё на глазах, и мне будет лучше видно доску. Не надо будет приподниматься и высовываться из-за чужих спин. А может, я не стал роптать и выказывать недовольство потому, что увидел на столе длинную указку с толстым концом? Такой врежешь – мало не покажется. Это я сразу усёк.
- Сейчас мы подыщем тебе соседку,- продолжала вещать тем временем Зинаида Андреевна, всматриваясь в класс. – А, вот, Светочка, иди сюда. Иди, моя хорошая, иди. Вот, Саша, это Света Казанцева, она будет сидеть с тобой.
А мне-то какая разница, кто она такая? Я со знакомыми-то девчонками не очень-то любил общаться. Просто не знал, как вести себя с ними и о чём болтать. То ли дело с пацанами! А это имя вообще слышал впервые. Чего тогда заморачиваться? Поэтому я даже голову не повернул, чтобы посмотреть хотя бы, как она выглядит, не говоря уже о том, чтобы просто познакомиться. Краем глаза заметил только, что белобрысая.
Светка, молча, уселась рядом и, сунув портфель на полку, сложила руки на парте как прилежная ученица.
Но любопытство – это же такое гадкое чувство, не одного любопытного сгубило, - словно змея подколодная жалило и жалило меня: посмотри да посмотри, ведь весь учебный год будешь сидеть с ней за одной партой. Ну, я и посмотрел, и обомлел тут же. На меня глядело зеленоглазое чудовище, которое только что чуть не сбило меня с ног в коридоре и, вместо того, чтобы извиниться, меня же в этом обвинила. Вот нахалка-то!
Увидев, с кем её посадили, Светка была поражена не меньше моего. Она открыла, было, рот, но я её опередил.
- Я не буду с ней сидеть! – твёрдо заявил я и встал.
- Я тоже не буду с ним сидеть! – в свою очередь заявила Светка и демонстративно отвернулась.
- Это почему же, Саша? – удивилась Зинаида Андреевна.
- Она невоспитанная и наглая!
- А он ещё хуже! – воскликнула Светка. – Он хотел меня ударить!
- Саша! – укоризненно всплеснула руками учительница. – Ты чего же это?
- Врёт она всё, Зинаида Андреевна! – решительно запротестовал я. – Я только обещал ей врезать, если она ещё раз меня толкнёт.
Зинаида Андреевна ещё не успела нам представиться, но я-то знал, как звать подруг моей матери. Помню, на Новый Год или на Седьмое ноября они гуляли у нас, а мы, детвора, вокруг стола бегаем, мешаемся. Зинаида Андреевна подозвала меня к себе, по головке погладила и ласково так спросила:
- Что, балуешься, да?
- Мы играем, - возразил я.
- Ну, смотри, Сашок, попадёшь ко мне в класс, я тебя быстро приструню.
Видно, они с матерью давно уже определились, у кого я учиться буду.
Вот и сбылось её предсказание. Я попал к ней в класс, и она сразу взялась за моё воспитание.
- Нельзя так, Саша, ты же мальчик, - увещевала она меня, - ты сильнее. Девочек надо защищать, а не обижать. Тебя как звать? Александр! С древнегреческого это означает: защитник. Помни это!
Насупившись, я слушал её нравоучения. Я не знал, что такое древнегреческий, но слово «защитник» мне понравилось.
- Хорошо, Зинаида Андреевна, - буркнул я в ответ, - я буду её защищать.
- Молодец, Саша, умница, - похвалила она меня и занялась рассаживанием по местам остальных.
Я гордо посмотрел на Светку, вопрошая, ну, и как я? Та закатила глазки и скорчила противную рожицу: мол, тоже мне защитник нашёлся!
После того, как все были рассажены, Зинаида Андреевна взяла классный журнал и, читая фамилии по алфавиту, стала с нами знакомиться.
Как оказалось, я был последним не только в строю, но и в журнале. После меня был только худой, высокий, светловолосый мальчишка с нерусскими чертами лица по фамилии Ялалеев и со странным именем Исуп.
Позже, в классе четвёртом мы дразнили его так:
- Это кто такой? – удивлённо интересовался я у своего товарища, кивая в сторону Исупа.
- А, - махал тот рукой, - и суп, и картошка, и окрошка. Сам выбирай.
Но Исуп не обижался на это, а лишь улыбался в ответ, показывая крупные с жёлтым налётом зубы.
Но это обстоятельство меня тоже не задело. Ведь моя фамилия начиналась на букву «Ч», а она стоит в конце алфавита. Так чего уж тут обижаться? И когда, наконец, она произнесла: «Чебышев!», я, как и все, откинул крышку парты, поднялся и громко ответил: «Я!», чтобы все знали, какая у меня фамилия.
- Садись, Саша, - кивнула она мне головой и снова уткнулась в журнал.
Пауза затянулась, и я уж, было, подумал, что я последний, но она вдруг прочитала:
- Яла… леев Исуп!
Тот сидел в первом ряду, у стены за третьей партой.
Затем Зинаида Андреевна отложила журнал и представилась сама. А потом торжественно начала:
- А теперь, дети, мы с вами начнём первый в вашей школьной жизни урок. И начнём мы его с азбуки…
2
Тяжело вздыхаю, вспомнив школьное детство, а глаза мои без разрешения тут же обращаются на противоположную скамейку.
Светка в это время как раз пыталась найти свою подшефную, смотря по сторонам поверх очков. При этом её взгляд несколько раз проходится по мне, но никаких эмоций не последовало. Наконец-то увидев то, что искала, она успокаивается и снова возвращается к книге.
Она снова меня не заметила. А, может, заметила, но сделала вид, что нет?
Она и тогда в первые дни нашего знакомства делала вид, что меня не существует. Долго игнорировала, пока не произошёл один случай. А случилось это перед моим днём рождением, в конце октября. Получается, что два месяца она упорно не хотела со мной знаться. Но здороваться, по-моему, здоровалась. Или нет?
Напрягаю память.
Она всегда заходила в класс почти последней, закрывала за собой дверь и громко произносила: «Здрасьте!». Конечно, она здоровалась со всем классом, но при этом глядела на меня. Вернее, в мою сторону. А, может, она просто смотрела на своё место, куда должна была вскоре сесть? Может быть. Но рядом с этим местом сидел-то я, а, значит, её взгляд относился и ко мне. И поэтому, когда она плюхалась на сидение, я, подражая ей, всегда отвечал: «Здрасьте!».
Но она, сделав вид, что я пустое место, молча, раскрывала свой портфель, доставала из него чернильницу-непроливашку и аккуратно ставила её в специальное углубление в парте, затем извлекала пенал с ручками и карандашами, тетради с учебниками и раскладывала всё это аккуратно на парте. Потом прятала портфель в полку, и в это время как раз звучал звонок на урок, а вместе с ним в класс заходила Зинаида Андреевна.
И так продолжалось почти два месяца. За это время я успел хорошо рассмотреть свою соседку. Она была немного выше меня, плотно сбитая и бойкая девчонка, очень симпатичной и обещала в будущем вырасти в зеленоглазую блондинку-красавицу.
Конечно, меня тяготило такое её демонстративное негативное отношение ко мне, но у меня тоже был характер, и я не собирался ей уступать и первым идти на сближение.
Вот так мы и жили, пока не произошёл этот случай.
Учился в нашем классе Серёга Локтинов, по прозвищу Локтя. Черноволосый черноглазый, похожий на цыгана, пацан. Он был самым высоким у нас в классе, и поэтому Зинаида Андреевна усадила его на последнюю парту в третьем ряду. Соседки ему не досталось, и он сидел один, как барон. Типом он был наглым и, видимо, считал, раз он самый высокий, значит, и самый сильный. Ну, и вёл себя со всеми соответственно. Он быстро подмял под себя половину класса. А тех, кто отказался ему подчиниться, постоянно задирал, строил им козни всяческие и бил из-под тишка. Проходит, например, мимо кого-нибудь, не важно девчонка это или мальчишка, поравняется с ним и пнёт его через ногу пяткой. Не сильно, но всё равно неприятно. Взбрыкнится пострадавший: «Ты чего, дебил?», а тот отскочит в сторону, удивлённую морду скорчит: «Мол, а я что? Я ничего. Я просто мимо проходил. Так что это не я». Тот успокаивался, потому что связываться не хотел, а Локтя, довольный, что пакость удалась, шёл дальше, выбирать себе новую жертву.
Как-то за это время наши пути с ним не пересекались. Вернее, пересекались, раза два-три, но всегда заканчивались как-то благополучно для меня, а, может быть, для него. Нам всегда кто-нибудь мешал. То звонок не вовремя прозвенит, то кто-нибудь из учителей в класс заглянет: «Зинаида Андреевна здесь?» В общем, обходилось пока.
Все перемены я проводил в коридоре, играя с такими же, как я непоседами в догонялки. Трудно всё-таки было просидеть сорок пять минут без движения. А попробуй пошевелись, на плечо мне сразу ложился толстый конец указки. Зинаида Андреевна держала своё слово и строго бдила за мной. Вот и приходилось скопившуюся за урок энергию выплёскивать за пятнадцать минут перемены.
А иногда на большой перемене, которая длилась двадцать пять минут, наскоро пообедав, мы с Костей Константиновым из второго «А», которого учила моя мать, уходили в кабинет «группы продлённого дня» и играли там в шахматы.
Шахматы я любил. Наверное, я научился в них играть, раньше, чем читать. К ним меня пристрастила мать: творческая личность. Она неплохо рисовала, хорошо играла в шахматы и на семиструнной гитаре. Не бренчала, как это делали взрослые парни в подворотнях, а задушевно, с перебором. Это к ней от бабы Поли перешло, её матери, которая так здорово наяривала на балалайке, что любой профессиональный балалаечник позавидовал бы. У меня душа замирала, когда она затягивала свою любимую песню «Когда б имел златые горы и реки, полные вина…»
Что и говорить, мать у меня педагог от бога. Несмотря на свою вечную занятость и на работе, и дома, куда она приносила со школы две стопки тетрадей своих учеников: одна - по математике, другая – по письму, которые нужно было проверить, а потом написать ещё поурочные планы, выискав из методичек и журналов «Начальная школа» наиболее интересные вещи, и нарисовать к ним аппликации, она находила время заниматься со мной. В шесть лет я уже бегло читал, считал до ста, мог складывать и вычитать двузначные числа и писать, причём прописью, правда, левой рукой.
В это ей помогала её младшая сестра, которая была старше меня всего на семнадцать лет, и потому строго настрого наказала нам с Серёгой не называть её тётей, а звать просто Люся. Своих детей у неё не было, поэтому она с увлечением занималась со мной. Ну, иногда и братела от нечего делать удосуживал меня своим вниманием: учил читать и простейшим математическим действиям.
Так что с таким багажом знаний я считал себя полностью подготовленным к школе и потому на пожелание отца первого сентября уверенно ответил, что не подкачаю его.
Но на первом же уроке правописания у меня появилась проблема. Зинаиде Андреевне не понравилось, что я пишу левой рукой. Пришлось заново учиться писать. И я вместе с остальными, высунув от усердия язык, старательно выводил на бумаге палочки, крючочки и прочие загогулины. Это, конечно, было нелегко, а куда деваться-то? Стоило мне только взять ручку в левую руку, как тут же указка больно шлёпала по кисти, отчего в тетрадях появлялись некрасивые чернильные кляксы. Но, как говорится, опыт не пропьёшь: я быстро научился писать правой. По крайней мере, всё равно быстрее своих одноклассников.
Ну, а в шахматы со мной всё больше занимались Серёгины друзья: Витька Берников и Лёвка Зуин. Особенно Витька. Тот вообще был фанатом этой игры. Однажды он даже организовал чемпионат посёлка по шахматам. Среди шпаны и подростков, разумеется. Я даже удивился, когда узнал, сколько народу собирается участвовать в нём. В этом чемпионате я занял второе место, уступив первое Витьке Берникову. Тот посещал городской шахматный клуб и имел второй разряд, а, значит, был лучше меня подготовлен.
В школе я тоже всех обыгрывал, включая старшеклассников. Только вот иногда проигрывал Косте Константинову. Стоило мне поторопиться и зевнуть или сделать неправильный ход, как он тут же ловко этим пользовался и начинал на меня давить. В ответ я злился, делал ошибку за ошибкой и в результате проигрывал.
Так что, благодаря догонялкам и шахматам, я сталкивался с Локтей очень редко.
Тогда я забежал в класс задолго до звонка. Обычно вместе с ним. Но в тот раз мы попались на глаза техничке и по совместительству звонарю бабе Дусе.
- А ну, сорванцы, марш по классам! – прикрикнула она на нас. - Звонить иду!
Вот мы и разбежались раньше времени.
Запыхавшийся от бега и мокрый от пота я влетел в класс и сходу плюхнулся на своё место. И тут услышал чей-то возмущённый голос:
- Отвали, кому сказала!
Обернувшись, я увидел красную от возмущения Светку, стоящую около четвёртой парты первого ряда, за которой сидела её подружка Маринка Андронова. Недалеко от неё стоял Локтя и нагло ухмылялся. Как только Светка успокоилась и снова обернулась к Маринке, он быстро подался вперёд и дёрнул её за косичку. Да так, что та аж вскрикнула от боли. Светка резко обернулась и с криком: «Пошёл вон, дурак!» ударила обидчика по руке. Но тот успел вовремя её убрать, и удар прошёлся по воздуху. Но Светка на этом не успокоилась, пошла в атаку и со второй попытки всё же врезала по руке, сделавшей ей больно.
- Ты чё, беззубая?- сразу вскинулся Локтя и грубо пихнул её в плечо, отчего она едва не упала: благо успела ухватиться за спинку парты. – Страх потеряла, что ли?
- Отвали, ненормальный! - ответила Светка, нисколько его не испугавшись.
Недавно со Светкой приключилась ужасная беда: у неё выпал второй передний зуб. Первый она потеряла ещё недели две назад. Эта щербина, конечно, её не красила, но всё же было терпимо, так как у нас больше половины класса ходили беззубыми. Но когда вывалился второй зуб – это уже стало катастрофой. Она всё же была красивой девчонкой, но после этого случая, стоило ей открыть рот, как она становилась страшнее бабы Яги.
Все мальчишки в школе над ней смеялись, и некрасивые девчонки, некогда завидовавшие ей – тоже. Светка перестала разговаривать и открывала рот только, когда её спрашивали на уроке и то, стараясь отвернуться в сторону. Вот Локтя сейчас её и донимал, чтобы она сказала что-нибудь и при этом открыла свой страшный беззубый рот.
- Щас как отвалю, зубастая, так колготки потеряешь! – ответил он на Светкин выпад. – А то размахалась тут граблями.
Несколько человек захихикали над его репликой. Глядя на них, Локтя тоже довольно загоготал.
- Из своих не выпрыгни! – огрызнулась Светка.
- Не волнуйся.
- Тебе чего от меня надо, дурак?
- Открой нам свой прелестный ротик, - противно оскалился тот.
- Ещё раз тронешь, получишь по морде. Понял? – сурово заявила ему Светка, покрасневшая от возмущения.
- Да ты чё? – хмыкнул тот и снова дёрнул её за косичку.
Светка опять ойкнула и тут же ответила ударом. Но Локтя перехватил её руку и стал с силой заворачивать её за спину. Светка скривилась от боли, слёзы брызнули из глаз, но не закричала.
Все, и девчонки и мальчишки, молча, наблюдали за этой сценой, и никто из них не пошевелился, чтобы помочь ей. Только Маринка Адронова попыталась это сделать. Но Локтя так её пихнул, что та больше не осмелилась с ним связываться.
И тогда встал я. Не то чтобы мне стало жаль эту воображалу, которая до сих пор со мной не разговаривала и относилась ко мне никак. Просто надоело смотреть, как здоровая детина издевается над девчонкой. К тому же, я вдруг вспомнил, что дал слово Зинаиде Андреевне её защищать. Как не хотелось мне связываться с Локтей, но слово-то своё нужно держать.
- Эй, Локтя, - окликнул я его, - ну-ка отпусти её!
Тот удивлённо посмотрел на меня.
- Ты-то ещё куда шмакодявка лезешь? – с вызовом ответил он, но Светкину руку всё же отпустил. – Страх потерял, что ли?
- А когда это я тебя боялся?
Назревал конфликт, скорее всего, сейчас будет драка, но я уже настроился и останавливаться на словесной перепалке не собирался. Я поднялся, обогнул учительский стол и, подойдя, вклинился между ними, заслонив Светку спиной.
Представляю, как мы смотрелись со стороны. Малявка и верзила, а между ними шибздик, метр с кепкой ростом. Картина – обхохочешься. Но мне было не до смеха. Локтя меня оскорбил, унизил перед всем классом, назвав шмакодявкой, и теперь должен был за это ответить. Получалось, что сейчас я не столько заступался за Светку, сколько защищал свою репутацию.
У Люси, материной сестры, мужа звали Вальдемар, а мы с Серёгой звали его Володя. Молодой, здоровый парень, весельчак и балагур, любитель выпить, он всегда возился с нами и учил жизни. И он частенько говаривал мне: «Санёк, если кто-то до тебя будет доколупываться, бей всегда первым. И бей сразу в пятак. Нос у человека самое больное место, и тот сразу от тебя отстанет».
И вот стоя перед ухмыляющимся уверенным в своей непобедимости Локтей, я вспомнил дядькины слова, но тут же, прикинув этот вариант, понял, что он не подойдёт. Я едва доходил противнику до груди, и если бы смог дотянуться до носа, то удар вряд ли получился бы мощным.
Несмотря на малость лет, я всё же знал, что у человека есть ещё два слабых места: солнечное сплетение и пах. Я выбрал солнечное сплетение. И бить по нему проще, и не промажешь. А пинать между ног… Вдруг он успеет отскочить, и тогда удар будет сделан зря и эффект внезапности не сработает. А ведь это тоже немаловажный фактор. И если он не сработает, а Локтя надумает на меня напасть, то, благодаря своему росту и большему весу, сможет запросто меня одолеть. Нет, надо бить наверняка, в солнечное сплетение и бить первым.
Приняв такое решение, я задрал голову, чтобы видеть своего обидчика, и твёрдо произнёс:
- Чего пристал-то? Тебе же сказали, отвали.
- А то чё будет? – с гонором спросил тот и тут же влепил мне «пиявку».
«Пиявка» - это разновидность шелбона. На голову ложится вся пятерня, другой рукой у неё оттягивается насколько возможно средний палец и затем отпускается. Палец, словно пружина, возвращается на место и получается удар. Если правильно поставить «пиявку», то из глаз могут посыпаться искры, а в голове зазвенеть, как в будильнике. Конечный результат такого шелбона – это шишак в длину пальца.
Но «пиявка» у Локти не получилась. Он поторопился, а, может, просто не умел их ставить. Шелбон вышел слабым и как-то вскользь.
Ответная реакция с моей стороны на эту выходку последовала незамедлительно, словно его указательный палец, коснувшись моей головы, нажал на кнопку механизма, запустившего в движение мою левую руку.
От удара под дых Локтя скрючился и отскочил от меня на несколько шагов. Спесь и гонор с него сразу слетели и теперь, ловя ртом воздух и корчась от боли, он выглядел испуганным и жалким. Вообще-то я планировал ударить его дважды - один раз за себя, второй раз за Светку, - но глянув на него, ограничился лишь угрозой:
- Ещё раз её тронешь, морду набью, - пообещал я ему и, не глядя на обалдевшую Светку, неспешно направился к своей парте.
Я шёл и буквально чувствовал на себе ошеломлённые взгляды всего класса. Непобедимый, грозный Локтя был повержен и кем – шибздиком! Но я не успел всласть упиться лаврами победителями. Зазвенел звонок – баба Дуся, наконец-то, до него добралась, - и все поспешили разбежаться по местам, в том числе и я. А только звонок прервался, в класс вошла Зинаида Андреевна.