Мукачево 1949 - 1954 годы

 
Мы встречали Новый 1950 год в отдельной квартире в центре города на улице им. Сталина, в трех этажном доме. На первом этаже располагалась аптека, на втором жили мадьяры, так мы, русские, называли коренных жителей, венгерского происхождения, на третьем этаже жили мы и семья офицера пограничника по фамилии Коренец. У них в семье было две девчонки, старшая, Маргарита, училась в десятом классе, а младшая, Неля, была моложе меня года на 2-3, их отец работал вместе с папой, а мать была домохозяйкой. Я пошел в шестой класс Средней школы № 1 в сентябре 1950 года, до этого, по рекомендации дирекции, я занимался дома с репетиторами т.к. знания, полученные на Камчатке, не соответствовали школьной программе мукачевской школы. Соседские девчонки учились в Средней школе № 19, она и наша школа разделялась общим забором. Это были всего две русские школы в городе, остальные школы были украинские, где преподавание велось на украинском языке. Мы, учащиеся обеих школ, знали друг друга, особенно в старших классах, участвовали в городских  соревнованиях, ходили к друг другу на школьные вечера. В то время, на большие  праздники, после торжественной части с обязательным докладом, для старшеклассников устраивались вечера отдыха, с танцами под радио-лу. Вот так дружили, соперничали в спорте, летом вместе отдыхали на речке Латорице. В школе меня приняли хорошо, я был чуть постарше сверстников, из-за длительных переездов и пропуска двух лет, а из-за моей «морской» формы меня уважительно называли «морячок», мое пристрастие к занятиям спортом на Камчатке и развитое тело, помогли обрести авторитет в классе и в школе. В школе преподавался, кроме основных дисциплин, которые я изучал на Камчатке, украинский язык, который изучался наравне с иностранным. Я сразу невзлюбил его, в нем было столько непонятных слов, которые я не мог сразу запомнить, и не понимал их значение, у меня к нему было отвращение, которое усиливала учительница Елена Антоновна. Несмотря на то, что было распоряжение Министерства просвещения о том, что детям военных, из-за частых переездов, разрешалось не сдавать экзамены по украинскому языку, она все равно заставляла меня делать уроки. Я пытался учить этот "ненавистный язык", но как бы я не подготовился, «украинка», вызвав меня для ответа, сидела всегда с  отсутствующим взглядом, не слушая меня, оценка была всегда одна: «Сидай, трийка». В отместку я стал  рисовать ее на листочках и передавать их ребятам по партам, она была рыжая, худая и длинная, эти ее качества я отражал в рисунках, ребята хихикали и передавали незаметно друг другу. Но однажды она перехватила записку, лицо ее вспыхнуло, окрасившись под цвет волос, вращая глазами по классу, она кричала: «Кто?». Все молчали, и тогда она поняла - кто! «Татьянин, вон з классу!»,- так я стал неисправимым троечником по «украинской мове». Она вызвала родителей, приходил папа, вечером он пожурил меня, он был спокойным, добрым, скромным человеком и трогательно любил меня и маму, я отвечал ему взаимностью. Мои разборки с Еленой на этом не закончились, она обычно при изложении материала, стоя у своего стола, опиралась на его угол низом живота, своей длинной и худой фигуры, чуть-чуть покачиваясь. На перемене я мелом хорошо намазал угол стола и стал ждать начала урока. Ведя урок, Елена встала на свое любимое место и прижалась к углу, когда она отошла от стола, все увидели на коричневой юбке белое пятно на самом интересном месте. По классу пошло хихиканье, ребята с улыбкой, стыдливо опускали глаза. Елена вначале ничего не поняла, а когда проследила, куда бросали взгляды ученики, покраснев, выскочила из класса, а мне опять попало. Наши остальные учителя были опытные, грамотные и, в основном, пожилые, мы их любили, уважали и немного боялись за их требовательность и дотошность при опросе. Классным руководителем у нас была «химичка» Полина Ивановна, очень строгая, но справедливая учительница, мне частенько доставалось от нее за мое поведение. Не смотря на это, я не только не обижался, но даже несколько боготворил ее. Мне было очень стыдно, когда она отчитывала меня, за очередной проступок, по–моему, она это чувствовала, и не таила на меня зла. Математиком у нас был строгий старичок Александр Георгиевич, когда кто-нибудь плохо отвечал, или отвлекался на уроках, он расстраивался, и, в пылу воспитательной тирады, мог шлепнуть длинной деревянной линейкой по рукам, или по затылку. Он был преподавателем старой закалки, говорили, что он работал еще до революции, когда в школах практиковались телесные наказания за различные нарушения, мы его уважали и боялись. Только благодаря этому преподавателю, влюбленному в свой предмет, я полюбил математику, хотя она мне давалась с трудом. Английский вел у нас Марьян Маркович – еврей, обходительный, культурный человек, фанатик своего предмета. На Камчатке я запустил этот предмет, и «Марьян» взялся меня подготовить, конечно, за деньги. Я ходил к нему домой, после занятий в школе, и его уроки пошли на пользу, у меня появилась база, которая помогла мне в дальнейшем в училище и в академии. Еще помню учителя естествознания, закарпатского украинца Ивана Антоновича, мы часто потихоньку смеялись над его акцентом, чтобы не обидеть его, он был добрый и беззащитный, как ребенок. Историю иногда вел директор школы Иван Васильевич, а математика в 10-м классе сменил Буковский, очень грамотный интеллигентный человек, которого боялись все ученики, в дальнейшем, он сменил директора, когда тот ушел на пенсию.  На переменках он проверял, туалет, который был на улице, и гонял там любителей покурить. Остальных учителей я плохо помню, они менялись и стерлись в моей памяти. Но самым запомнившимся педагогом, был учитель физкультуры Алмаший Георгий Иванович, он умел так организовать занятия, что спорт любили все ученики, и отдавали ему большую часть своего свободного времени. Мы оставались в школе после уроков, чтобы поиграть в спортивные игры, иногда приходили под вечер в школу, и даже собирались в выходные дни. Спорт в то время  был доступен каждому желающему. В городе проводилось много спортивных соревнований на первенство города среди школ: по легкой атлетике, по волейболу, баскетболу, футболу, велосипеду, плаванию, проводились эстафеты по улицам города. Я участвовал во всех этих состязаниях, к окончанию  школы у меня было шесть спортивных разрядов: два вторых, по волейболу и велоспорту, и четыре третьих, по прыжкам в высоту, баскетболу, футболу и бегу на 100 метров. Благодаря спорту, я стал сильным, хорошо бегал, прыгал, успешно занимался на спортивных снарядах, обрел крепкое здоровье. В восьмом классе мы переехали на другую квартиру, отдельный дом на двух хозяев с небольшим двором. По этой улице проходил один из этапов городской эстафеты, и я просил нашего учителя поставить меня на этот этап. Когда я мчался мимо дома с эстафетной палочкой, мама, высунувшись по пояс из окна нашего одноэтажного дома, поддерживала меня призывными криками, ей вторили соседи, и это придавало мне дополнительные силы, я почти всегда выигрывал этот этап. Я также пробовал свои способности в боксе, успешно тренировался, мое крепкое телосложение помогало мне добиваться определенных успехов. Но после одного боя, с соперником выше меня рос-том, я понял, что бокс не для меня, ходить с перебитым носом или подбитым глазом, меня это не очень прельщало, и я завязал с боксом, но навыки у меня остались. Зимой, когда погода позволяла, морозы в Закарпатье стояли, как правило, недолго, недели две-три, не больше, на городской спортплощадке заливался каток. Я хорошо катался на коньках, сказывался опыт, приобретенный в Бугульме и на Камчатке. Однажды я пришел к нашим знакомым, папиному сослуживцу Сидоренко, с его дочкой мы учились в школе, правда, в разных классах. У нее был брат, на два или три года младше ее, он был на катке и мы по-шли за ним. Когда мы пришли на каток, народу было много, и я пожалел, что пришел без коньков. Мы с Аллой, присев на скамейку, смотрели на катающихся людей, и искали в толпе Юрку. Вскоре он сам подъехал, запыхавшись, и пожаловался мне, что ему не дает кататься один мальчишка, все время толкается, стараясь сбить с ног. Тот, увидев, что Юрка показывает мне на него, смешался с толпой, и старался не подъезжать близко ко мне. Я сделал вид, что тот меня не интересует и, выждав время, изловчился и поймал его за ру-кав, когда он в очередной раз гнался за Юркой. Я его спросил, зачем он маленьких оби-жает, Юра был меньше его ростом. Тот, стоя на коньках,  был даже немного выше меня, и  начал на меня орать, вырываться и отталкивать меня. Я боксерским хуком вмазал ему в челюсть, он рухнул на лед, еле поднялся, выплюнул два окровавленных зуба, подобрав их, бросился наутек, угрожая расправой. Я проводил домой Аллу с братом и пошел домой, но на душе было не спокойно. На следующий день с первого урока меня вызвали к директору школы. Войдя в кабинет, я увидел отца того парня, такого же рыжего, как его сын, фамилия его была Гусак. Почти одного со мной роста он, брызгая слюной, наскакивал на меня, размахивая руками, вероятно, стараясь запугать меня. Я почему-то вспомнил того гусака, который, в Бугульме нападал на меня в детстве, и, я,   без страха, стоял, сжав кулаки, держа руки за спиной, и насупившись, исподлобья смотрел на него. Увидев мой взгляд, он оглянулся на директора, как бы призывая его в свидетели: «Смотрите, он и меня готов ударить!». Гусак  подал в суд иск на возмещение ущерба, мои родители обещали оплатить лечение и просили его забрать заявление, Вначале он отказался, а потом начал торговаться и заломил такую цену, что даже судья удивился. Вообщем, папа отдал за эти два зуба 3000 рублей. За эту цену можно было купить машину! Вот так закончились мои «успехи» в боксе. Этот случай, конечно, стал достоянием не только нашей, но и соседней школы. Наш городок был небольшой и все ребята, кто знал меня в городе, стали относиться ко мне с уважением. Меня после этого, никто никогда не трогал, даже когда прошло много времени, и я приезжал в отпуск курсантом и офицером. Я играл в футбол в юношеской городской команде «Динамо», мы заняли первое место в области и поехали в г. Киев играть на первенство Украины. Победив команду из Днепропетровска, мы вышли в финал, нашим соперником, выиграв полуфинал у винницкой команды, стала юношеская команда киевского «Динамо». Я играл в защите, шел второй тайм, у киевлян была сильная команда, особенно активно работал центральный форвард, но я, хорошо бегая стометровку, успевал перехватывать данный ему пас. Тогда он решил бить по воротам издалека, удар у него был приличный, я выскочил на перехват летящего в ворота мяча, но промахнулся. Мяч, срезавшись от моей ноги, чуть изменил направление и влетел в ворота правее вратаря, никто ничего не заметил, что я помог забить этот гол, мы проиграли со счетом 0 : 1 и заняли второе место. Я так и не признался, что помог киевлянам занять первое место.  Моим любимым занятием была  езда на велосипеде, я гонял на нем по улицам, не всегда соблюдая правила движения. Это раздражало милиционера-регулировщика,  дежурившего на перекрестке у Католического собора, где располагался горсовет. В то время светофоров не было, они устанавливались, пока что, в больших городах, да и то не везде, и на важных перекрестках дежурили регулировщики. Этот мадьяр охотился за мной, пытаясь остановить меня, когда я проезжал перекресток, не обращая внимания на его жезл, но что он мог сделать с обладателем второго спортивного разряда по велоспорту! Лучше всего мне нравилось кататься по набережной речки, там была асфальтированная дорожка, которая тянулась от моста, к парку и далее вдоль него. Парк на набережной, с красивыми деревьями, подстриженными кустами и дорожками, был всегда чистым и ухоженным, люди сами старались не мусорить, это было  любимое место горожан. Дорожка тянулась вдоль него, мимо стадиона, бассейна и далее по берегу, почти до женского монастыря, стоявшего на другом берегу Латорицы на склоне горы. На пляже, поросшем травой, напротив парка, мы с ребятами любили загорать, играть в мяч и купаться в мелкой, и желтой, бурной, после дождя, речке. По большим праздникам у нас в школе организовывали вечера, они начинались с торжественной части, был президиум, доклад, выступления двух-трех учителей и учеников торжественная часть завершалась концертом художественной самодеятельности, в котором участвовали школьники. Как правило, первым выступал школьный хор, исполнялись патриотические песни о Родине, партии, затем пели солисты. После концерта, в спортзале, он располагался во дворе школы, начинались танцы для учащихся восьмых-десятых классов. В зале дежурили учителя, было торжественно, празднично, здесь мы учились правилам хорошего тона, как пригласить партнершу на танец, как вести ее в танце. Танцевали под радиолу бальные танцы: вальсы, мазурки, румба, медленный вальс, линду и танго, фокстроты запрещались. Учителя следили за поведением учеников в зале, даже выходили во двор посмотреть, чтоб не было драк и курения среди учеников, о пьянстве и речи не было!  В городском Доме культуры на ул. Сталина в праздники и в выходные дни устраивались танцы для взрослых, летом на танцплощадке, а зимой в зале, на втором этаже. Там, конечно, порядка было меньше, приходили подвыпившие парни, вели себя развязно и часто возникали конфликты, иногда заканчивающиеся дракой. Я туда не ходил до окончания школы. Как я уже упоминал, мы переехали жить в отдельный дом, половину дома, две комнаты, занимали мы, а вторую половину семья Рубцовых. У них были две дочки, старшая Муся, одних лет со мной, младшая Женька, года на два моложе, обе учились в школе. Их отец тоже был военным- сверхсрочником, давно вышел на пенсию и работал  сапожником, а мать домохозяйка. Наша  квартира начиналась с большой кухни с огромной плитой для приготовления пищи и обогрева соседней с ней комнаты, вторая комната, в которой я спал, имела отдельную печь. Совмещенные  ванная и туалет, а также подвал и веранда были общие. Двор принадлежал двум домам нашему и рядом стоявшему дому, в котором жила семья подполковника-танкиста Калиберда, мои родители дружили с ними. Во дворе были плодовые деревья и огромный грецкий орех, на который претендовали еще и хозяева дома, стоящего в глубине двора. У нас был сарай для дров, в котором было небольшая клетушка для кур и грядки для зеленого лука и редиски.  В семье Калиберды тоже были две дочки, старшая Лина, чуть моложе меня, и Женька, училась в третьем или четвертом классе. Их отец хотел отдать старшую дочь за меня, но она была не «в моем вкусе», и он очень жалел об этом, особенно, когда подвыпьет, за столом. «Славка, - с тоской всегда восклицал он, - я люблю тебя, будь моим зятем, не пожалеешь». Я увиливал от ответа, мне не хотелось обижать этого добряка, но Линка была, действительно, некрасива, чего не скажешь о Женьке, особенно когда она выросла. Лина вышла замуж за гуцула Андрея, и родители, оставив ей хату, уехали с Женькой куда - то на Украину. Однажды я, приехав в отпуск, будучи уже женатым, случайно увидел Женьку, когда она гостила у сестры, и пожалел, что не она тогда была старшей сестрой. Она призналась мне, что девчонкой была влюблена в меня и горько плакала, что я не обращал на нее никакого внимания. Мы посмеялись тогда с ней над ее детским увлечением, прошлое не вернешь, она тоже была замужем. Папа, находясь на пенсии, нигде не работал, а был избран председателем товарищеского суда, который существовал на общественных началах при Горисполкоме. Этот суд разбирал конфликтные ситуации среди коммунистов- пенсионеров, не носящие уголовный характер. Папа продолжал совершенствовать свои навыки в рыбалке, полученные на Камчатке, вначале ловил на речке в городе, а когда купил транспорт, стал ездить и подальше, на пруд Общества охотников и рыболовов и на канал. Он ходил в магазины и на базар,  обеспечивая маму продуктами, ездил на велосипеде в лес за грибами, а мама их солила, мариновала и жарила на сале, закладывала в банки на хранение в подвал. Я окончил школу, конечно, не отличником, у меня были все оценки в аттестате, кроме двоек, преобладали четверки. Встал вопрос, куда пойти учиться, вначале я хотел поступать в пограничное училище, поговорили с папой и решили, надо идти туда, где изучают технику. Я стал готовиться поступать в танковое училище. Взяв пару учебников, я шел на пляж заниматься, но какие занятия на пляже, где рядом игры в мяч, где рядом знакомые ребята, где смех, шутки и купание в речке. Со мной в это же училище по-ступал Толя Гаврилов, мы учились с ним в одном классе, с нами готовился еще Толя Тимин, но поступал он в топографическое училище. Вот этой кампанией мы собирались на Латорице, и, чтоб нам не мешали, уходили подальше от городского пляжа по берегу, туда, где не было людей, и пытались заниматься.